Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Тепло.
Когда Мила переехала в съемную комнату на Обводном, сосед уже был там. Он стоял в дальнем углу, повернувшись лицом к стене, уперевшись в нее лбом, словно наказанный ребенок, и тихо пошатывался, нервно шевеля тонкими пальцами. Дорожная сумка звякнула карабинами, и девушка оглядела свое новое жилище. Только подумать, ее первая съемная квартира! Ну, пусть и не квартира, а комната в коммуналке, зато где! В Петербурге, с окнами, выходящими в знаменитый двор-колодец, посреди которого растет раскидистая береза.
Мила открыла окно, и в нос ударил запах реки и чего-то кислого, похожего на подгнивающие арбузные корки. Зато мусорный контейнер прямо во дворе, не надо идти далеко. Комнату эту девушке удалось получить очень дешево, и теперь она в полной мере оценила, почему. Под ногами скрипел выщербленный, побледневший паркет времен СССР, стены были выкрашены в бледно-серый цвет, а старые потолки, метра четыре в высоту, давно покрылись сетью мелких трещин и паутиной кое-где по углам. Само помещение было вытянутым, не очень удобным для проживания, с двумя большими старыми окнами, одно из которых находилось прямо напротив двери. Из мебели только скрипучий диван, крохотный шкаф для одежды, да старинный трельяж с большим зеркалом. Странный набор, но сойдет, Мила все равно не собиралась часто находиться дома — в большом городе нужно много работать, чтобы выжить. А молодость требует много развлекаться, чтобы жить.
читать дальше— Ну, сначала сделаем уборку, а там посмотрим, — бодро заявила она четырем стенам, хватая специально купленную по дороге швабру.
И сразу все закипело, зашевелилось, воздух наполнился запахами моющего средства и девичьего пота. Она терла паркет изо всех сил, ругала предыдущих хозяев, размашистыми движениями, до блеска, отмывала серые стены и причитала. Черная вода выходила из щелей на полу, комната будто вздрогнула от такого напора, затхлый воздух спешил убраться через открытые окна, электрический чайник на трельяже надрывно бурлил, и вскоре Мила довольно вдохнула горячий пар свежего чая. Самым сложным было отмыть тот угол, который находился возле дальнего окна, потому что, несмотря на теплую погоду, из него дуло так, что мерзли пальцы. Комната на первом этаже, так что не удивительно, скорее всего, несло из подвала.
Сосед стоял в углу и, казалось, не обращал внимания на нового жильца. Он продолжал покачиваться, отстукивая лбом какой-то одному ему известный ритм. Бум. Бум. Бум. Его окружала спокойная, зыбкая темнота и смертельный холод, когда вдруг затылок опалил жар человеческого тела, который лишь на мгновение показался теплым прикосновением и тут же угас в глубокой тишине. Что это? Сосед с трудом оторвал лоб от стены и дернул головой, улавливая движение. Ему чудились шаги. Ему чудилось тепло. Мягкое и влажное как банное полотенце. Снова! С другой стороны.
Мила закончила перерыв на чай и носилась по комнате, теперь уже насухо вытирая злосчастный паркет. Она довольно шлепала босыми ногами и мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Сосед дергался, поворачивая голову вслед ее силуэту, как будто старался уловить мимолетное и размытое движение человеческого тела. Он спиной чувствовал, спиной чувствовал, что… Все прекратилось. Девушка уселась на диван и устало огляделась. Надо было еще сходить за продуктами, купить посуду и предметы первой необходимости, потому что завтра уже на работу. Она быстро допила чай из пластикового стаканчика и, надев старые сандалии, выскочила за дверь. Показалось… откуда здесь взяться теплу? Он какое-то время еще подрагивал от неприятного ощущения разочарования, хрустел длинными фалангами пальцев, пока снова не прислонился лбом к холодной стене. Бум. Бум. Бум.
Слух.
За окном серебрился пасмурный питерский вечер, Мила залетела в комнату и, раскрыв новый крохотный нетбук, купленный в кредит, включила музыку. По коммуналке разливалась веселая попсовая песня, пока девушка переодевалась в домашний халат. Она чувствовала ту самую эйфорию, которую ощущают все приезжие из маленьких городов. Мир кажется им очень большим, а люди — такими разными до тех пор, пока мегаполис не сжимается за каких-то пять или шесть лет до такого же обычного города, из которого перебрались они сами.
Сосед остановился. Он был в замешательстве, через ступни в тело проникали незнакомые доселе вибрации, наполняли хрупкие кости и отдавались в ушах странным звоном. Он машинально прикоснулся к гладкой голове, к тому месту, где у людей обычно находятся уши, и провел пальцем по ровной коже. Снова тепло. Теперь неотступное, настойчивое, приятное.
Мила улеглась на диван, закинув ноги на стенку. Она звонила лучшей подруге Соньке, чтобы рассказать, как устроилась, и уговорить покинуть бесперспективный Орел.
— Да, все круто, комната шикарная, такие потолки высокие, — звенел девичий голос.
— Ну, хорошо, что тебя не кинули с такой-то ценой, — донеслось из трубки.
— Я же тебе говорила, везение есть. Правда, жильцов еще не видела. Тут четыре комнаты, из двух других люди в отпуске до зимы, а в последней тусит какой-то мужик. Видела его пару раз. Риэлтор сказала, что он нормальный. Ты приезжай, Питер тебе покажу.
Звуки. Обрывки каких-то фраз. Обрывки интонаций. Эмоций. Реальность слышалась словно сквозь землю, и холод отступал, боялся и ежился в углах крохотной комнаты, согретой долгожданным теплом. Сосед еще раз провел пальцами по голове и обнаружил два небольших отверстия, в которые залетали обрывки человеческого разговора. Он конвульсивно дернулся, будто в припадке, замычал, зажимая дырки в голове руками, и забился о стену, ломая закоченевшие суставы. Все четче и четче становилась чужая речь, пока, наконец, не превратилась в осмысленный разговор. Теперь он слышал. Слышал эти чудные звуки, с упоением пил каждую гласную, словно голодный зверь, с вожделением смаковал обыденные фразы.
— Да, завтра работаю. И послезавтра. И после, — Мила беззаботно хохочет. — Я тебе звякну еще на днях, расскажу, что здесь и как. Сонька, если ты переедешь, это будет просто зашибенски!
— Хорошо, давай, удачи на работе.
— Окей.
Девушка вышла на кухню, намереваясь принять душ. Коммуналка, в которую она вселилась, была образцовым строением далеких времен Советского союза. Грязная и пыльная, со звенящими, еще деревянными ставнями, она состояла из четырех комнат, соединенных длинным, темным коридором с антресолями, на которых, за крошечными скрипучими дверцами, хранился всякий хлам. Освещала коридор одна-единственная лампочка без абажура, по границе потолка и стены тянулись пожелтевшие провода старинной электропроводки, казалось, тронь их пальцем, и они рассыпятся мелким крошевом. В общем, квартира создавала гнетущее впечатление заброшенного помещения, которое время навязчиво обходило стороной, пока снаружи люди покупали айфоны и ездили на блестящих иномарках.
На кухне девушку позабавила душевая кабина, которая примостилась между мойкой и видавшей всякое стиральной машинкой. Ее мать не могла понять, почему дочь переехала из огромной двухкомнатной квартиры в Орле в грязную питерскую коммуналку и, наверное, никогда не поймет. Мила запахнула халат на влажном теле и включила конфорку. На кухне стояли три газовые плиты, но использовалась только одна — на остальных виднелся толстый слой жирной пыли, а прямо над ними, на пожелтевших газетах и журналах, громоздились какие-то старые кастрюли и плошки. Девушка обернулась на звук чьих-то шагов в коридоре и вздрогнула, столкнувшись взглядом с соседом.
Это был обычный мужичок лет сорока, в грязных спортивных штанах с растянутыми коленками и шлепанцами на носки.
— Ой, — вскрикнула она. — Здрасте!
— Привет. Недавно заехала? — из его рта пахнуло древним перегаром.
— Сегодня утром.
— Меня Леха зовут, если чо.
— Мила.
Леха прошел к окну и, выудив из рваного кармана смятую пачку сигарет, смачно затянулся. Девушке он сразу не понравился, сутулый и худой, с синеватыми пятнами на небритом лице и побитыми костяшками, на которых виднелись поблекшие наколки, мужчина имел недобрый бегающий взгляд и кривую усмешку.
— Чо, откуда ты?
— Из Орла.
— Уууу, далеко, — протянул он. — Родственники, знакомые тут есть?
Последний вопрос заставил Милу легонько вздрогнуть, она обернулась и обнаружила, что сосед пристально разглядывает ее фигуру, скрытую коротким домашним халатом. Девушка машинально затянула пояс еще туже. От этого человека пахло сигаретами и перегаром, под его взглядом моментально возникало какое-то тошнотворное давление, сердце начинало биться быстрее, как случается, когда идешь одна поздно ночью по темному переулку.
— Есть парень и друзей куча, — выпалила она быстрее, чем следовало.
— Понятно, — кривая усмешка. — А синяк откуда? Лупит ухажер тебя?
— Нет, это я о столешницу ударилась, когда поднос несла.
— Официантка что ли?
— Да.
Мила выдавила последнюю фразу, натянуто улыбнулась и, схватив недоваренную гречку, отправилась в комнату, бросив отрывистое «мне пора». Она чувствовала себя неуютно, колко, как будто снаружи стоял густой мороз, и больше всего ее бесило то, что синяк находился высоко на бедре, а этот мерзавец его сразу же заметил. Разве прилично вот так осматривать человека, будто кусок говядины? В этом доме она будет носить только штаны.
***
Мила резко села на кровати, и за ее спиной, отражаясь в многочисленных окнах многоэтажек, сверкнула размашистая молния. Удар! Гром пронесся над серыми крышами, затихая, а затем вновь накатывая откуда-то издалека. Пасмурный вечер превратился в многогласную бурю, и девушка потерла холодный от пота лоб, соображая, что же ее разбудило. Воздух в комнате, казалось, был недвижим, несмотря на открытое окно. Мила натянула одеяло повыше, до самого подбородка и принялась тереть одну ладонь о другую. Это не помогало, температура опустилась очень сильно, заставляя все тело подрагивать от зыбкого ощущения и сырости. Чай, пожалуй, мог бы помочь, все равно не удастся заснуть в таких условиях.
Закрыв дребезжащие ставни, девушка направилась к трельяжу, и вскоре вода в чайнике надрывно зашипела, пошел пар. Кипяток мгновенно согрел руки, стало казаться, что буря за окном притихла, и хотя слышались еще раскаты грома, и крупные капли барабанили по крышам, отдавая в воздух металлический звон, горячая жидкость согревала тело и унимала мелкую дрожь. Мила аккуратно поднесла чашку ко рту и застыла. В воздухе повисло напряжение, какое ощущается, когда темные тучи только собираются на небе и закрывают солнце, наступает внезапная темнота, даже посреди дня, вся реальность замирает на несколько минут, птицы прячутся по своим гнездам, ветер боязливо прижимается к траве и дышать становится тяжело, а в следующую секунду… Удар! Огромная молния блеснула высоко в небе, наливая пространство в комнате яркой вспышкой и выхватывая на поверхности черного старого зеркала чужое бледное лицо. Лицо с натянутой кожей без следов носа или глаз, лишь на секунду появилось в зеркале и исчезло. Мила вскрикнула, от испуга выронив чашку. Даже не почувствовав ожог от кипятка, она подскочила к выключателю и со всей силы ударила по нему ладонью. Никого. Тот угол, в котором должен был стоять незнакомец, пустовал.
— Что за черт, — пробормотала она.
В дверь настойчиво постучали, на пороге стоял сосед.
— Ты чего орешь? — грубо спросил он, бесцеремонно проходя в комнату.
Девушка пыталась преградить дорогу, но он грубо оттолкнул ее и сделал шаг вперед.
— Какого хрена ты делаешь? — возмутилась она.
— Смотрю, может, гости тут у тебя. Нехрен по ночам таскать, кого попало. То музыку врубишь, то носишься ночами.
— Я работаю допоздна, а теперь вали из моей комнаты!
Он еще какое-то время потоптался, выискивая взглядом несуществующих друзей своей соседки. Когда Леха, наконец, ушел, запах немытого тела и перегара надолго остался в комнате, даже пришлось открыть окно, несмотря на лютый холод, к которому девушка уже начинала привыкать.
Запах.
Жизнь девушки являла собой веселую, но повседневную рутину, состоящую из работы на износ по пятнадцать часов и частых загулов с друзьями по местным барам. Ночной Петербург притягивал ее светлыми ночами и горящими набережными, отбрасывающими свет на черное зеркало Невы. Мила приходила домой поздно и сразу же падала в объятия мягкого дивана. Что это было за чувство — протирая большим пальцем запотевшую бутылку пива, гулять по городу до самого утра, смотреть на памятники и красивые здания, освещенные разноцветными прожекторами. Большие города хранят много секретов, и Мила непременно хотела познать их все.
Он ждал ее прихода. Сначала настороженно, тревожные мысли о том, что девушка может не вернуться никогда, сводили его с ума. Затем ожидание стало привычным и в какой-то мере даже приятным. Вот она зашла в комнату, устало сняла обувь и плюхнулась на постель, бормоча что-то себе под нос. Сосед повернул голову, чтобы лучше слышать звук шагов, размеренное дыхание и трепетное биение сердца. Его начало трясти от нетерпения, он бился в своем углу, но нестерпимый холод все еще сковывал его движения, все еще держал дрожащие ноги, так что невозможно было сделать даже шаг. Хорошо было бы, если бы она вообще не уходила из комнаты, а осталась вместе с ним навсегда. Хорошо было бы…
Прошло около двух недель беззаботной, но трудной жизни в новой комнате, когда до Милы донесся тихий скрип половиц где-то в коридоре. Затем еще и еще, это продолжалось несколько минут. Она напряглась, кажется, даже задержала дыхание и, аккуратно подойдя к двери, резким движением толкнула ее от себя. Послышался удар, а затем громкое ругательство. В коридоре стоял Леха, потирая ушибленную голову.
— Что ты делаешь?! — вскрикнула она, широко раскрывая глаза от возмущения.
— А чо, нельзя по коридору ходить? Комната-то твоя, а коридор, глядишь, общий.
И тут на нее напал ступор. Не было никаких сомнений, что этот мужик, этот небритый уголовник топтался возле ее двери. Что он делал там? Подслушивал? Она в свои девятнадцать лет еще не сталкивалась с подобным и не имела представления, как надо себя вести с такими представителями человечества. Девушка мотнула головой и попыталась изобразить ледяную уверенность.
— Коридор общий, а дверь моя! Так что не ошивайся возле нее.
— Ты мне тут не зубоскаль, — рыкнул мужчина. — Не гони волну, нужна мне твоя дверь, я мимо проходил.
С этими словами Леха сунул мозолистые ладони в карманы спортивок и направился в кухню. Девушка захлопнула дверь и опустилась на кровать. Риэлтор говорила, что соседи хорошие, а этот ведет себя как засранец, стоит с ним встретиться, сразу же начинает ее рассматривать, как будто женщины ни разу не видел. А может точно — не видел! Из тюряги только откинулся, и теперь ходит, приглядывается. Эта мысль заставила Милу сглотнуть слюну. И не скажешь ничего, договора-то не было на квартиру, так, на словах решили, а тетка за это скидку в два раза сделала. Внезапно у девушки защипало в носу. Лицо стало красным, из глаз покатились горячие слезы. Ей стало казаться, что она совсем одна, абсолютно беззащитная, и ни человеческая сила, ни законы этой страны не смогут защитить ее от навязчивого внимания уголовника. Сколько в этом городе таких, как она? Таких, которые приезжают в поисках лучшей жизни с чемоданами и без гроша за душой, пропадая затем бесследно, словно их и не было никогда?
Сосед стоял в углу, замерев, словно каменное изваяние. Он слышал этот странный разговор, когда в комнате повис и остался навсегда человеческий страх. Старые выцветшие обои впитывали его как губка, набухали от этой новой, потрясающей эмоции. Сосед прикоснулся к стене пальцами, а затем и гладким лицом, чтобы лучше ощущать ее. Внезапно в голове помутнело, потрясающее чувство закружило его, проникая в каждую клеточку тела. Он набрал вовнутрь спертого воздуха и уронил голову на грудь, втягивая вновь и вновь чудесный запах девичьих слез вперемешку с дешевыми духами. Невероятно. Аромат пьянил, вызывал зверский аппетит и колючую истому где-то в середине груди. Воздух со свистом и скрипом выходил из новых, только что появившихся отверстий на гладком, как яичная скорлупа, лице.
Мила вздрогнула и замолчала, прислушиваясь. Ей показалось, что где-то возле окна она уловила чужое дыхание. Быстрое, надрывистое, как будто незнакомец дышал сквозь бумажную салфетку. Оно появилось на несколько секунд и затихло. Может, это сосед стоит под дверью и дышит? Ей тут же представилось, как этот самый Леха скорчился там, в темном коридоре и, запустив грязную лапу в штаны, хрипит от удовольствия.
— Фу ты, — сморщилась она. — Почудится же такое.
Несмотря на все произошедшее, вскоре усталость взяла свое, и сон сморил ее. Постоянно ворочаясь в кровати, кутаясь в большое одеяло, как будто это могло уберечь ее от холода, она краем уха улавливала прерывистое дыхание и просыпалась, сонно оглядывала пустую комнату, чтобы вновь погрузится в беспокойные грезы о доме и каких-то далеких людях.
Сосед слушал ее внимательно до тех пор, пока молодая грудь не перестала судорожно сжиматься при каждом вдохе. Он ждал еще какое-то время, словно надеясь, что беспокойство девушки возобновится, заставит ее вертеться и просыпаться от мимолетного страха, но тщетно. В комнате повисла глухая тишина, темнота сгустилась вокруг него, обволокла, словно пушистая вата. Он шевелил пальцами, как будто желал прикоснуться к прохладной коже, но вскоре замер в своем холодном углу.
Бум. Бум. Бум. Мила дернула бровью, повернулась на другой бок и открыла глаза. Она прислушивалась какое-то время, затем села на кровати, потирая припухшее ото сна лицо. Прямо перед ее диваном, нервно дергая руками, стоял высокий мужчина и бился лбом о стену. Бум. Бум. Бум. Звучал устрашающий ритм в ночной тишине. Девушка зажала рот руками, мышцы напряглись, когда невероятный страх парализовал ее тело. Высокая худая фигура незнакомца выглядела размытым пятном в пасмурном свете питерских белых ночей. Бум. Бум. Бум. Ударялась лысая голова с серой, пересеченной крупными венами кожей. Мила не шевелилась, застыла, словно статуя, а на щеки текли соленые слезы, голова кружилась от боли. Девушка медленно откинула одеяло и поднялась на ноги. Скрип паркета. Бум. Бум…Человек остановился, повернулся и наклонил голову, стараясь уловить мимолетное движение. Больше она не выдержит! Мила бросилась к двери, к выключателю, споткнулась, больно упала на колени, но быстро вскочила, и свет лампы залил комнату от пола до потолка. В последнюю секунду она увидела, как сосед стоит, повернув безглазое лицо в ее сторону.
Всю ночь девушка просидела на кухне, облокотившись о какую-то грязную тумбу. Она все проворачивала в голове ночное происшествие и плакала. Что это? И не скажешь уже, что показалось. И не спишешь на ночные шорохи и страхи или на покровы темноты. Он, этот человек, стоял там и смотрел на нее, он знал, где она находится.
— Что же мне делать? — шептала она, строча сообщение подруге.
— Ты хули тут делаешь посреди ночи?!
Леха стоял, как всегда, в проходе, сложив руки на груди, его маленькие глазки раздраженно ощупывали фигуру девушки.
— Нехрен на кухне сидеть, у тебя своя комната есть.
У нее не было сил отвечать, но внутри скопилось столько страха, столько боли и отчаяния, что ей хотелось броситься к этому убогому человеку и, вдыхая запах старой одежды, разревется у него на плече. Но взгляд Лехи, холодный и колкий, не позволил этого, он стоял и ждал, когда она уйдет в свою комнату к страшному человеку в углу. Мила ничего не сказала. Она поднялась, вышла, оделась, и всю ночь провела на улице, раскупоривая бутылку за бутылкой.
Голос.
Свет в комнате горел постоянно, Мила не выключала его, потому что до дрожи боялась остаться в темноте. Вскоре она заболела. Точнее, не то чтобы заболела, скорее, чувствовала постоянную усталость и слабость. Это не казалось ей странным, спала она мало, просыпалась от малейшего шороха, сжимая похолодевшими пальцами мобильный телефон. Конечности стали тяжелыми, голова кружилась, и работать было совсем невыносимо. Она начала брать меньше смен и чаще оставаться дома. К ее сожалению, Леха тоже не работал. Только он вообще не работал, постоянно ошивался возле ее двери — его с головой выдавал тихий скрип половиц, а однажды, рано утром, только сняв ночную футболку, она поймала его взгляд в замочной скважине.
— А ну, отвалил отсюда!!! — вопила девушка, размахивая руками у себя на пороге. — Ментов вызову!!!
— Давай, зови, и что предъявишь мне? Я же тебя не трогаю, а у самой регистрация есть? На каких основаниях живешь-то? — нагло улыбнулся он.
С тех пор Мила вешала на ручку двери кухонное полотенце и закрывала замок. Из веселой и беззаботной хохотушки она превратилась в постоянно обеспокоенную, уставшую и побледневшую женщину.
— Все у тебя хорошо? — звенел в трубке взволнованный говор матери. — Деньги, может, нужны? Ты так далеко, я очень волнуюсь. А сегодня сон такой плохой приснился.
— Все хорошо, мам, — на автомате отвечала она, стараясь, чтобы ее собственный голос звучал непринужденно и весело.
Соседу нравилось, что его гостья больше времени проводила с ним. Он упивался ее теплом, с вожделением слушал разговоры и вдыхал ароматы живого человеческого тела, которое пахло словно парное мясо. Еще, еще больше тепла, пусть оно перетекает оттуда, из яркой девичьей реальности в его мир, холодный и мутный, будто утренняя дымка. Пусть наполняет окоченевшие пальцы с длинными и хрупкими суставами, пусть заставляет тело дрожать от истомы. Запахи, звуки, все это принуждало его чувствовать себя живым, а где-то в темной комнате, освещенная желтым лучом фонаря, куталась в одеяла одинокая девушка и плакала, сама не зная от чего. Было так паршиво и страшно, так сильно дуло холодом из подвала, что, казалось, пар вырывается изо рта и повисает в комнате мимолетным облачком.
Сосед внимательно слушал ночное копошение девушки в постели, которая намокла от холодного пота. Сон больше не избавлял Милу от постоянного страха, который она испытывала, находясь у себя в комнате, теперь эти ощущения преследовали ее и во сне. Ей снилась ночная дорога, по обочинам окруженная заброшенными домами без дверей и стекол. Вот она меряет шагами потрескавшийся асфальт, когда впереди появляется высокая смутная фигура какого-то человека. Да, эта фигура отдаленно напоминает человека, но не является им. Замотанная в черные лохмотья, с удлиненным телом и абсолютно гладким лицом, пересеченным россыпью желтоватых вен, на котором, словно сделанные дрелью, зияют два круглых отверстия. Существо втягивает ночной воздух и идет к Миле, а та убегает в один из домов. Тихо скрипят половицы заброшенного жилища, девушка прячется за сгнившей стеной и слушает, как снаружи ходит этот человек, слушает его хриплое дыхание, слушает дрожащий голос.
— Где же ты? Где же ты? Я найду тебя. Найду. Найду тебя. Где же ты? Я чувствую твой запах. Я знаю, как ты пахнешь, я знаю, каково ощущать твое тепло. Теперь я найду тебя. Я слышу твой голос. Я знаю тебя. Теперь я знаю тебя. Где же ты?
Она проснулась с негромким окриком, одеяло валяется на полу, ноги запутались в смятой простыне. Девушка заморгала, сбрасывая внезапно нахлынувшие слезы, и зажала рот рукой, чтобы не закричать во весь голос. Где-то в комнате, под высокими потолками, будто вытекал из стен чей-то тихий шепот.
— Где же ты? Я найду тебя. Теперь я знаю тебя. Теперь я знаю тебя…
Мила подорвалась и включила свет, лампы вспыхнули, заливая пространство мертвым холодным светом. Шепот заглох где-то в стенах, рядом с подоконником. За дверью слышался тот самый скрип половиц, что был во сне. Так это сосед стоит под дверью и несет эту чушь! Больше она не может терпеть, больше нет сил! Что делать?! Она схватила телефон и выбежала из комнаты в кухню, оставив дверь открытой. Ну конечно. Леха опять там, в темном коридоре, опять наблюдает и подслушивает. Он отскочил к стене и проводил удовлетворенным взглядом растрепанную и заплаканную девушку в нижнем белье. Мила пыталась звонить риелтору прямо сейчас, посреди ночи. Но та не брала трубку. Она вообще перестала брать ее, как только получила деньги за два месяца. Эта старая тварь намеренно сдала чертову комнату и исчезла.
— Чтоб ты сдохла! Чтоб ты сдохла, сука ты! Тварь! Блядь, чтоб дети твои сдохли! — девушка истошно вопит в безучастный телефон и плачет, лицо покраснело от истерики.
— Тебе что, по морде заехать? Нахрен ты орешь опять посреди ночи? Я спать не могу! — нашелся Леха, преграждая путь в коридор.
Он стоял, облокотившись о косяк, и наблюдал за происходящим, кажется, для него это обычное дело. Темный взгляд скользил по полуобнаженной фигуре девушки, пока она, часто моргая, пыталась переварить его слова. Вот тварь! Он еще хуже этой суки из агентства.
— Отвали от меня, понял?! — закричала она и, оттолкнув сутулого мужчину, проскальзывает в коридор.
— Ну, сама смотри, — бросил ей вслед уголовник.
Тело.
Мила несколько дней уже не была на работе, да и сил пойти туда больше не хватало, их едва доставало, чтобы встать с кровати и, кутаясь в мамин свитер, приготовить себе немного еды. Температура тела повысилась до тридцати восьми, и старинный трельяж с большим зеркалом, словно грибами, обрастал баночками и таблетками. Леха все предлагал угостить чем-нибудь, но каждое его слово вызывало в девушке еще больший ужас. Она не знала, куда ей деться, оставаться ли на кухне под пристальным взглядом небритого мужика или валяться в постели, ожидая, пока появится тот, другой. Эта тварь, что она такое? Что ей нужно?
— Уходи! — крикнула Мила, кидая в угол подушку. — Вали отсюда!
Нужно подождать только капельку. Еще половинку месяца этого кошмара и будет достаточно денег, чтобы переехать. Пусть этот ублюдок шепчет себе, что хочет, пусть он подглядывает и подслушивает, ему не победить. Мила звонила Соньке и жаловалась, намеренно опуская самые жуткие подробности. К ее большой радости, подруга решилась на переезд, какая разница, где работать за копейки? Вместе снимут другое жилье, пусть дороже, но без соседей зато. Чуток потерпеть. Лучше уж здесь, лучше уж здесь. Лучше? На минуту ей почудился запах дома. Каждый знает, как пахнет родная квартира, в которой провел детство. Каждый помнит, как над маминым борщом поднимается ароматная дымка, как выглядит потолок в собственной спальне, когда не можешь уснуть и наблюдаешь за отсветом от фар автомобилей. Как журчит вода на кухне, и мама гремит посудой, как звучит стиральная машинка, когда отжимает белье. Пока живешь беззаботно и весело, не замечаешь всех этих чудных подробностей, кажется, мозг не обращает на них внимания, не запоминает, и только когда плохо, когда остаешься один, в полном отчаянии понимаешь, что в голове зафиксирован каждый, каждый крохотный момент из собственного детства.
— Мама. Мамочкааааа, — ревела она в подушку, хрупкие плечи вздрагивали и опускались.
Сосед настороженно слушал. Ему казалось, горячие слезы девушки падают на лицо и оживляют сероватую кожу. Тьма отступала. Холод боялся этого тепла, боялся человеческого страха. Холода больше нет, теперь его ничто не держит. Он отошел от стены, покачиваясь на полусогнутых ногах, делая рваные, тяжелые шаги по направлению к горячему дрожащему комочку, что так влек его. Сосед облизнул тонкую прорезь, заменяющею ему рот и сделал еще шаг. Еще. Мила слышала смутные стуки сквозь температуру и пелену истерики. Дверь закрыта на замок. Мужик не войдет сюда. Ему сюда не попасть. А вдруг у него есть ключ?
Ей было сложно определить, откуда доносятся эти звуки, снаружи или изнутри, но в комнате никого не было, горел свет. Все хорошо. Пока горит свет, все хорошо. Пока горит свет, чудовища исчезают. Девушка сидела на кровати и вытирала руками слезы. Последнее время она ревела каждый день, и от этого постоянно болела голова. Пока горит свет, она в безопасности. Сосед стоял совсем рядом, протяни руку — и почувствуешь студенистый холод его тела. Он сделал надрывный шаг и остановился, втягивая воздух. Так близко к этой чудесной женщине он не был еще ни разу. Так рано забирать ее, так мало сил, но он не мог удержаться. Это сводило его с ума, пальцы начинали дрожать, дыхание учащалось. Мила оглянулась через плечо, мгновенно замолкая, сглатывая налипший в горле ком, но никого не было. В комнате только она со своими отчаянием и страхами. Сосед, не в силах больше терпеть, раскрыл рот так широко, как мог, высунул длинный язык и прикоснулся им к горячему плечу, медленно провел вверх, когда девушка в страхе отскочила на другую сторону кровати. Она не понимала, что происходит, сердце кувалдой стучало в висках, в комнате было пусто. Пусто. Пусто в этой чертовой комнате!
— Мамочка, мамочка, родная, помоги, — шептала она, сползая на холодный пол и прижимая колени к груди.
Сосед медленно шевелил языком во рту, смакуя чудесный вкус человеческой кожи.
Зрение.
Сначала Мила металась из кухни в комнату, но Леха каждый раз появлялся в коридоре и грубо прогонял ее. Казалось, он вообще не спал.
— Вали к себе, шалава! — кричал он, размахивая пустой бутылкой пива. — Я тут тоже живу, не хочу рожу твою опухшую видеть!
Он казался ей ничуть не менее страшным, чем тот, другой, в холодном углу. Только этого небритого и пьяного ублюдка не отгоняет свет, он не исчезнет, едва вспыхнет лампочка. Девушка уже перестала надеяться на какое-то сострадание с его стороны, уже не чаяла найти искру какого-то человеческого чувства в темном взгляде этого мужчины. Взгляде, наполненном непонятной ненавистью к ней и всему живому. Она запиралась у себя в комнате, погружаясь в электронное пространство сериалов и сообщений, потому что не хотела существовать на самом деле.
«В Питере опять дождь=)», — гласила надпись на ее стене, а снизу красивая картинка с мокрой крышей Исаакия, поддернутой легкой утренней дымкой.
В какой-то момент все стало размытым и маловажным, температура держалась уже который день, с трудом хватало сил подняться и доползти до туалета, который находился возле кухни. Мила позвонила матери и попросила денег, чтобы снять новую квартиру. Через пару дней они поступят на счет и все закончится. Мама пугала ее, что в большом городе все не так просто и не так весело, как кажется, что там по улицам бродят маньяки и наркоторговцы, что все вокруг обманщики и барыги, и никому нет дело до тебя. Кое в чем она была не права — она и представить себе не могла, что способно происходить в этом городе на самом деле. Даже в самых худших кошмарах мать девушки не смогла бы увидеть весь ужас реальности, который обрушился на ее дочь.
Даже после всего, что произошло с ней, Мила не хотела просить денег, пока совсем не выбилась из сил. Мать работала за копейки, едва хватало денег на жизнь, а девушка для того и уехала, чтобы устроиться как-то получше. Хотела помогать. И вот, попросила у бедной женщины денег, зная, что та побежит по знакомым занимать, будет меньше есть и меньше спать, потому что теперь не скроешь свое бедственное положение, не скажешь, что «все хорошо, мам».
Мила сглотнула слюну, лайкая какую-то бессмысленную новость, и по ее щекам вновь покатились слезы. Волна отчаяния и боли расходилась по комнате, сосед открыл рот, достал длинный язык и пошевелил им в воздухе, чтобы не проронить ни крупицы этого чудесного аромата. Человеческое отчаяние. Пища богов. Оно наполнила его невиданной силой, лицо горело, кожа набухла и лопалась в местах, где когда-то находились глаза. Черная жижа текла по подбородку, крупные комочки беловатых нервов с огромными радужками пульсировали, улавливая очертания комнаты, залитой искусственным светом. Эта женщина, которая пришла к нему, очень красива и сильна. В ней столько жизненной силы, что хочется выпить ее всю без остатка. Мокрые от пота волосы пахнут словно увядающие цветы, приторно и ярко.
Мила вскрикнула, обессилено сползая на пол. Прямо посреди комнаты она увидела неясный силуэт с ужасным лицом и глазами навыкат, с кривой рваной усмешкой и острыми зубами. Она хотела кричать, правда, хотела, но горло сжал дикий страх, и из него доносились лишь сдавленные отчаянные хрипы. Каждая секунда человеческого ужаса делала его сильнее. Каждый судорожный вдох наполнял его эфемерное тело реальностью. Силуэт больше не дрожал, был четок и ясен, в два прыжка оказался возле девушки, длинные руки с тонкими пальцами вонзились в горло и давили изо всех сил.
Мила схватила ртом воздух, хрупкие пальцы не способны были разжать ледяную хватку, за несколько секунд она почувствовала, как ужасающий холод пожирает ее тело, а собственное тепло уходит куда-то вовне. Сердце бешено колотилось в груди, белки глаз покраснели от приливающей к голове крови.
— Я нашел тебя. Я нашел тебя. Я нашел тебя, — быстро шептал убийца, его широкий рот исказился в хищном оскале.
Последние крупицы жизни покидали девичье тело. Оно больше не болело. Все уходило, опускалось в непроглядную темноту, все случится даже раньше, чем закончится кислород в клетках. Мила больше не сопротивлялась. Все… В замке быстро повернулся ключ, Леха влетел в комнату, словно дикий зверь, и заорал что-то нечленораздельное. Он замахнулся, что есть сил, и в прыжке нанес удар монтировкой по голове соседа, опрокинул его на пол, остервенело и жестоко опуская свое оружие в студенистое тело. Тот кричал, визжал и хрипел, пытаясь отползти в свой угол, в спасительную темноту и холод. Но человек не пускал его, схватил за ногу, подтянул к себе и вновь нанес несколько размашистых ударов. Больно! Как же больно!
— Это я нашел тебя, ты, мразь! Сдохни! Сдохни!
Кости хрустели под напором металла, на пол лилась черная вонючая жижа. Леха ломал твари руки, бил по ногам, на его лице проступил жуткий оскал, пока монтировка вновь и вновь входила в мягкое тело мертвеца. Тварь лежала на боку, тонкие пальцы выворачивали доски паркета, пока, наконец, все не стихло. Скорчившись в луже собственной крови, убийца сипел и шептал какие-то одному ему слышимые слова. Последняя судорога заставила худое тело изогнуться и вздрогнуть, чтобы затем, кусок за куском, разложится на полу питерской коммуналки и навсегда уйти в темноту.
«У него все-таки был ключ», — мелькнула в голове девушки последняя мысль, прежде чем она потеряла сознание.
Сосед.
Мила сидела на диване в комнате Лехи, дрожащими руками сжимая чашку теплого чая. Горло нестерпимо болело, на коже чернели громадные синяки. Она смутно припоминала события последней недели и теперь, когда с глаз будто упала пелена, мозг по крупицам восстанавливал детали. Если бы кто-то рассказал ей о подобном, она бы хохотала как умалишенная, и потому никто и никогда, кроме нее и Лехи, не узнает, что произошло на первом этаже старенького домишки. Никто не узнает, каково это, ощущать дикий холод в самой сердцевине собственных костей и понимать, что умираешь, еще не расставшись с жизнью. А затем, погружаясь в неизмеримую пустоту, возвращаться обратно, к теплу и солнечному свету.
Мужчина мерил собственную комнату быстрыми шагами, делая глубокие и порывистые затяжки сигаретным дымом. Его все еще трясло, руки сжимались в кулаки, а на шее пульсировала крупная вена. Казалось, он все еще находится там, с монтировкой в руках, все еще наносит удары и неистово кричит, верша справедливую месть. Словно являясь его отражением в кривом зеркале, Мила спокойно пила чай и молчала.
— Ты прости, что сдал тебе такую комнату. Я пробовал мужиков селить, так этот гад на них вообще не реагирует, только всякая чушь снится. Баб ему подавай, — быстро проговорил Леха, не посмотрев на девушку.
— Мудак ты, — безучастно заявила она и сделала крохотный глоток.
Теплая жидкость провалилась в желудок, жизнь медленно, но верно возвращалась в измученное тело. Не было сил злиться. Не было сил бояться. В голове звенела пустота, прозрачная и ясная.
— Так ты ждал его?
— Да, — мужчина нервно закурил еще одну сигарету. — Нам эта хата досталась по наследству. Ну, моей покойной матери досталась от отца. Он жил тут, а как откинулся, так хата и опустела. Мы сразу заселились, обрадовались тогда очень. Хостел хотели сделать, — кривой смешок. — А потом Таська умерла. Я в комнату ворвался, когда эта сука ее душила. Хвать его, а он уже прозрачный. А жена мертвая. Так и сгинул в углу. Не успел тогда. Тринадцать лет отмотал на зоне за него. Это я потом уже узнал, что эта тварь тут не одну бабу извела, потому и не жил никто, только дед. А мать все обижалась на него, что в гости не звал, причитала, что старый хрен хату в Питере зажал и живет один в четырех комнатах.
С этими словами он протянул девушке старую, измятую по краям фотографию, с которой смотрела счастливая пара молодых людей. Раньше, много лет назад, во времена беззаботной молодости, Леха был другим, тогда еще просто Алексеем Антоновичем, ладным и крепким парнем с широкой улыбкой и непослушными, встрепанными волосами.
— А откуда ты знал, что успеешь в этот раз? — фото вернулось обладателю.
— А я и не знал. Сторожил тебя, думал, как синяки появятся, так уже скоро, у Таськи так было, сначала синяки по всему телу, потом слабость, ну и дальше… Дальше ты уже знаешь.
— И агента даже нанял?
— А кто к такому, как я, вселился бы?
Мила внимательно рассматривала мужчину, который выглядел гораздо старше своего возраста. Жизнь изрядно потрепала его, сделала глаза мутными, а движения дергаными. Он, конечно, не мог предвидеть все действия этого существа, и ему было плевать на последствия. Ненависть и жажда мести, вкупе с тринадцатилетним заключением выжгла все нутро, выдавила человечность по капле. Если копнуть глубже, приходило понимание, что этот Леха не так уж и отличался от призрака или кем тот был на самом деле.
Девушка поднялась на нетвердых ногах и, прежде чем покинуть комнату соседа, сказала:
— Ты же хозяин квартиры, да? Деньги верни мне, не то в ментовку пойду, а уж синяки они найдут.
Леха колеблется. Он неотрывно смотрел ей в глаза и отчего-то вспоминал, как она бесила его в первые дни своего приезда. Раздражала бесконечными и бессмысленными разговорами по телефону, постоянным смехом и музыкой в комнате. Он не трогал ее, старался не мешать, потому что хотел отомстить. Может быть, когда-нибудь, через много лет, Леха признается себе, что его злило собственное отчаянное желание прикоснуться к этой невинной молодости, снова почувствовать себя живым и новым, таким, каким он был до тюрьмы и каким уже не будет никогда. Мила не отводила взгляд. Это уже не та девочка, которую он обескуражил бесстыдным взглядом тогда, на кухне. Это взрослая женщина, в чьих каштановых волосах виднеются крупные седые пряди, и чьи зеленые глаза стали спокойными и холодными, словно бутылочное стекло. На припухшем лице не было видно и следа недавней истерики, она смотрела, молчала и читала душу Лехи как детскую книжку. Она словно видела, как он сидит в камере, перебирая события из жизни, которую уже никогда не вернуть, как он дрожащими руками, поздно ночью, скоблит ложкой обшарпанную стену и сжимает зубы от бессилия.
— Деньги верну, — хрипло сказал он, внезапно отводя глаза. — Ты же была там, за гранью, да? Ты что-нибудь видела?
Мила кивнула и улыбнулась, от нее веяло ледяным холодом. Может быть, этот невиданный монстр и вернул ей жизненную силу, но детскую непосредственность, веру в лучшее и свойственную только молодым беззаботность он унес с собой в темноту.
— Да, — тихо сказала она. — Только это секрет.
Когда Мила переехала в съемную комнату на Обводном, сосед уже был там. Он стоял в дальнем углу, повернувшись лицом к стене, уперевшись в нее лбом, словно наказанный ребенок, и тихо пошатывался, нервно шевеля тонкими пальцами. Дорожная сумка звякнула карабинами, и девушка оглядела свое новое жилище. Только подумать, ее первая съемная квартира! Ну, пусть и не квартира, а комната в коммуналке, зато где! В Петербурге, с окнами, выходящими в знаменитый двор-колодец, посреди которого растет раскидистая береза.
Мила открыла окно, и в нос ударил запах реки и чего-то кислого, похожего на подгнивающие арбузные корки. Зато мусорный контейнер прямо во дворе, не надо идти далеко. Комнату эту девушке удалось получить очень дешево, и теперь она в полной мере оценила, почему. Под ногами скрипел выщербленный, побледневший паркет времен СССР, стены были выкрашены в бледно-серый цвет, а старые потолки, метра четыре в высоту, давно покрылись сетью мелких трещин и паутиной кое-где по углам. Само помещение было вытянутым, не очень удобным для проживания, с двумя большими старыми окнами, одно из которых находилось прямо напротив двери. Из мебели только скрипучий диван, крохотный шкаф для одежды, да старинный трельяж с большим зеркалом. Странный набор, но сойдет, Мила все равно не собиралась часто находиться дома — в большом городе нужно много работать, чтобы выжить. А молодость требует много развлекаться, чтобы жить.
читать дальше— Ну, сначала сделаем уборку, а там посмотрим, — бодро заявила она четырем стенам, хватая специально купленную по дороге швабру.
И сразу все закипело, зашевелилось, воздух наполнился запахами моющего средства и девичьего пота. Она терла паркет изо всех сил, ругала предыдущих хозяев, размашистыми движениями, до блеска, отмывала серые стены и причитала. Черная вода выходила из щелей на полу, комната будто вздрогнула от такого напора, затхлый воздух спешил убраться через открытые окна, электрический чайник на трельяже надрывно бурлил, и вскоре Мила довольно вдохнула горячий пар свежего чая. Самым сложным было отмыть тот угол, который находился возле дальнего окна, потому что, несмотря на теплую погоду, из него дуло так, что мерзли пальцы. Комната на первом этаже, так что не удивительно, скорее всего, несло из подвала.
Сосед стоял в углу и, казалось, не обращал внимания на нового жильца. Он продолжал покачиваться, отстукивая лбом какой-то одному ему известный ритм. Бум. Бум. Бум. Его окружала спокойная, зыбкая темнота и смертельный холод, когда вдруг затылок опалил жар человеческого тела, который лишь на мгновение показался теплым прикосновением и тут же угас в глубокой тишине. Что это? Сосед с трудом оторвал лоб от стены и дернул головой, улавливая движение. Ему чудились шаги. Ему чудилось тепло. Мягкое и влажное как банное полотенце. Снова! С другой стороны.
Мила закончила перерыв на чай и носилась по комнате, теперь уже насухо вытирая злосчастный паркет. Она довольно шлепала босыми ногами и мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Сосед дергался, поворачивая голову вслед ее силуэту, как будто старался уловить мимолетное и размытое движение человеческого тела. Он спиной чувствовал, спиной чувствовал, что… Все прекратилось. Девушка уселась на диван и устало огляделась. Надо было еще сходить за продуктами, купить посуду и предметы первой необходимости, потому что завтра уже на работу. Она быстро допила чай из пластикового стаканчика и, надев старые сандалии, выскочила за дверь. Показалось… откуда здесь взяться теплу? Он какое-то время еще подрагивал от неприятного ощущения разочарования, хрустел длинными фалангами пальцев, пока снова не прислонился лбом к холодной стене. Бум. Бум. Бум.
Слух.
За окном серебрился пасмурный питерский вечер, Мила залетела в комнату и, раскрыв новый крохотный нетбук, купленный в кредит, включила музыку. По коммуналке разливалась веселая попсовая песня, пока девушка переодевалась в домашний халат. Она чувствовала ту самую эйфорию, которую ощущают все приезжие из маленьких городов. Мир кажется им очень большим, а люди — такими разными до тех пор, пока мегаполис не сжимается за каких-то пять или шесть лет до такого же обычного города, из которого перебрались они сами.
Сосед остановился. Он был в замешательстве, через ступни в тело проникали незнакомые доселе вибрации, наполняли хрупкие кости и отдавались в ушах странным звоном. Он машинально прикоснулся к гладкой голове, к тому месту, где у людей обычно находятся уши, и провел пальцем по ровной коже. Снова тепло. Теперь неотступное, настойчивое, приятное.
Мила улеглась на диван, закинув ноги на стенку. Она звонила лучшей подруге Соньке, чтобы рассказать, как устроилась, и уговорить покинуть бесперспективный Орел.
— Да, все круто, комната шикарная, такие потолки высокие, — звенел девичий голос.
— Ну, хорошо, что тебя не кинули с такой-то ценой, — донеслось из трубки.
— Я же тебе говорила, везение есть. Правда, жильцов еще не видела. Тут четыре комнаты, из двух других люди в отпуске до зимы, а в последней тусит какой-то мужик. Видела его пару раз. Риэлтор сказала, что он нормальный. Ты приезжай, Питер тебе покажу.
Звуки. Обрывки каких-то фраз. Обрывки интонаций. Эмоций. Реальность слышалась словно сквозь землю, и холод отступал, боялся и ежился в углах крохотной комнаты, согретой долгожданным теплом. Сосед еще раз провел пальцами по голове и обнаружил два небольших отверстия, в которые залетали обрывки человеческого разговора. Он конвульсивно дернулся, будто в припадке, замычал, зажимая дырки в голове руками, и забился о стену, ломая закоченевшие суставы. Все четче и четче становилась чужая речь, пока, наконец, не превратилась в осмысленный разговор. Теперь он слышал. Слышал эти чудные звуки, с упоением пил каждую гласную, словно голодный зверь, с вожделением смаковал обыденные фразы.
— Да, завтра работаю. И послезавтра. И после, — Мила беззаботно хохочет. — Я тебе звякну еще на днях, расскажу, что здесь и как. Сонька, если ты переедешь, это будет просто зашибенски!
— Хорошо, давай, удачи на работе.
— Окей.
Девушка вышла на кухню, намереваясь принять душ. Коммуналка, в которую она вселилась, была образцовым строением далеких времен Советского союза. Грязная и пыльная, со звенящими, еще деревянными ставнями, она состояла из четырех комнат, соединенных длинным, темным коридором с антресолями, на которых, за крошечными скрипучими дверцами, хранился всякий хлам. Освещала коридор одна-единственная лампочка без абажура, по границе потолка и стены тянулись пожелтевшие провода старинной электропроводки, казалось, тронь их пальцем, и они рассыпятся мелким крошевом. В общем, квартира создавала гнетущее впечатление заброшенного помещения, которое время навязчиво обходило стороной, пока снаружи люди покупали айфоны и ездили на блестящих иномарках.
На кухне девушку позабавила душевая кабина, которая примостилась между мойкой и видавшей всякое стиральной машинкой. Ее мать не могла понять, почему дочь переехала из огромной двухкомнатной квартиры в Орле в грязную питерскую коммуналку и, наверное, никогда не поймет. Мила запахнула халат на влажном теле и включила конфорку. На кухне стояли три газовые плиты, но использовалась только одна — на остальных виднелся толстый слой жирной пыли, а прямо над ними, на пожелтевших газетах и журналах, громоздились какие-то старые кастрюли и плошки. Девушка обернулась на звук чьих-то шагов в коридоре и вздрогнула, столкнувшись взглядом с соседом.
Это был обычный мужичок лет сорока, в грязных спортивных штанах с растянутыми коленками и шлепанцами на носки.
— Ой, — вскрикнула она. — Здрасте!
— Привет. Недавно заехала? — из его рта пахнуло древним перегаром.
— Сегодня утром.
— Меня Леха зовут, если чо.
— Мила.
Леха прошел к окну и, выудив из рваного кармана смятую пачку сигарет, смачно затянулся. Девушке он сразу не понравился, сутулый и худой, с синеватыми пятнами на небритом лице и побитыми костяшками, на которых виднелись поблекшие наколки, мужчина имел недобрый бегающий взгляд и кривую усмешку.
— Чо, откуда ты?
— Из Орла.
— Уууу, далеко, — протянул он. — Родственники, знакомые тут есть?
Последний вопрос заставил Милу легонько вздрогнуть, она обернулась и обнаружила, что сосед пристально разглядывает ее фигуру, скрытую коротким домашним халатом. Девушка машинально затянула пояс еще туже. От этого человека пахло сигаретами и перегаром, под его взглядом моментально возникало какое-то тошнотворное давление, сердце начинало биться быстрее, как случается, когда идешь одна поздно ночью по темному переулку.
— Есть парень и друзей куча, — выпалила она быстрее, чем следовало.
— Понятно, — кривая усмешка. — А синяк откуда? Лупит ухажер тебя?
— Нет, это я о столешницу ударилась, когда поднос несла.
— Официантка что ли?
— Да.
Мила выдавила последнюю фразу, натянуто улыбнулась и, схватив недоваренную гречку, отправилась в комнату, бросив отрывистое «мне пора». Она чувствовала себя неуютно, колко, как будто снаружи стоял густой мороз, и больше всего ее бесило то, что синяк находился высоко на бедре, а этот мерзавец его сразу же заметил. Разве прилично вот так осматривать человека, будто кусок говядины? В этом доме она будет носить только штаны.
***
Мила резко села на кровати, и за ее спиной, отражаясь в многочисленных окнах многоэтажек, сверкнула размашистая молния. Удар! Гром пронесся над серыми крышами, затихая, а затем вновь накатывая откуда-то издалека. Пасмурный вечер превратился в многогласную бурю, и девушка потерла холодный от пота лоб, соображая, что же ее разбудило. Воздух в комнате, казалось, был недвижим, несмотря на открытое окно. Мила натянула одеяло повыше, до самого подбородка и принялась тереть одну ладонь о другую. Это не помогало, температура опустилась очень сильно, заставляя все тело подрагивать от зыбкого ощущения и сырости. Чай, пожалуй, мог бы помочь, все равно не удастся заснуть в таких условиях.
Закрыв дребезжащие ставни, девушка направилась к трельяжу, и вскоре вода в чайнике надрывно зашипела, пошел пар. Кипяток мгновенно согрел руки, стало казаться, что буря за окном притихла, и хотя слышались еще раскаты грома, и крупные капли барабанили по крышам, отдавая в воздух металлический звон, горячая жидкость согревала тело и унимала мелкую дрожь. Мила аккуратно поднесла чашку ко рту и застыла. В воздухе повисло напряжение, какое ощущается, когда темные тучи только собираются на небе и закрывают солнце, наступает внезапная темнота, даже посреди дня, вся реальность замирает на несколько минут, птицы прячутся по своим гнездам, ветер боязливо прижимается к траве и дышать становится тяжело, а в следующую секунду… Удар! Огромная молния блеснула высоко в небе, наливая пространство в комнате яркой вспышкой и выхватывая на поверхности черного старого зеркала чужое бледное лицо. Лицо с натянутой кожей без следов носа или глаз, лишь на секунду появилось в зеркале и исчезло. Мила вскрикнула, от испуга выронив чашку. Даже не почувствовав ожог от кипятка, она подскочила к выключателю и со всей силы ударила по нему ладонью. Никого. Тот угол, в котором должен был стоять незнакомец, пустовал.
— Что за черт, — пробормотала она.
В дверь настойчиво постучали, на пороге стоял сосед.
— Ты чего орешь? — грубо спросил он, бесцеремонно проходя в комнату.
Девушка пыталась преградить дорогу, но он грубо оттолкнул ее и сделал шаг вперед.
— Какого хрена ты делаешь? — возмутилась она.
— Смотрю, может, гости тут у тебя. Нехрен по ночам таскать, кого попало. То музыку врубишь, то носишься ночами.
— Я работаю допоздна, а теперь вали из моей комнаты!
Он еще какое-то время потоптался, выискивая взглядом несуществующих друзей своей соседки. Когда Леха, наконец, ушел, запах немытого тела и перегара надолго остался в комнате, даже пришлось открыть окно, несмотря на лютый холод, к которому девушка уже начинала привыкать.
Запах.
Жизнь девушки являла собой веселую, но повседневную рутину, состоящую из работы на износ по пятнадцать часов и частых загулов с друзьями по местным барам. Ночной Петербург притягивал ее светлыми ночами и горящими набережными, отбрасывающими свет на черное зеркало Невы. Мила приходила домой поздно и сразу же падала в объятия мягкого дивана. Что это было за чувство — протирая большим пальцем запотевшую бутылку пива, гулять по городу до самого утра, смотреть на памятники и красивые здания, освещенные разноцветными прожекторами. Большие города хранят много секретов, и Мила непременно хотела познать их все.
Он ждал ее прихода. Сначала настороженно, тревожные мысли о том, что девушка может не вернуться никогда, сводили его с ума. Затем ожидание стало привычным и в какой-то мере даже приятным. Вот она зашла в комнату, устало сняла обувь и плюхнулась на постель, бормоча что-то себе под нос. Сосед повернул голову, чтобы лучше слышать звук шагов, размеренное дыхание и трепетное биение сердца. Его начало трясти от нетерпения, он бился в своем углу, но нестерпимый холод все еще сковывал его движения, все еще держал дрожащие ноги, так что невозможно было сделать даже шаг. Хорошо было бы, если бы она вообще не уходила из комнаты, а осталась вместе с ним навсегда. Хорошо было бы…
Прошло около двух недель беззаботной, но трудной жизни в новой комнате, когда до Милы донесся тихий скрип половиц где-то в коридоре. Затем еще и еще, это продолжалось несколько минут. Она напряглась, кажется, даже задержала дыхание и, аккуратно подойдя к двери, резким движением толкнула ее от себя. Послышался удар, а затем громкое ругательство. В коридоре стоял Леха, потирая ушибленную голову.
— Что ты делаешь?! — вскрикнула она, широко раскрывая глаза от возмущения.
— А чо, нельзя по коридору ходить? Комната-то твоя, а коридор, глядишь, общий.
И тут на нее напал ступор. Не было никаких сомнений, что этот мужик, этот небритый уголовник топтался возле ее двери. Что он делал там? Подслушивал? Она в свои девятнадцать лет еще не сталкивалась с подобным и не имела представления, как надо себя вести с такими представителями человечества. Девушка мотнула головой и попыталась изобразить ледяную уверенность.
— Коридор общий, а дверь моя! Так что не ошивайся возле нее.
— Ты мне тут не зубоскаль, — рыкнул мужчина. — Не гони волну, нужна мне твоя дверь, я мимо проходил.
С этими словами Леха сунул мозолистые ладони в карманы спортивок и направился в кухню. Девушка захлопнула дверь и опустилась на кровать. Риэлтор говорила, что соседи хорошие, а этот ведет себя как засранец, стоит с ним встретиться, сразу же начинает ее рассматривать, как будто женщины ни разу не видел. А может точно — не видел! Из тюряги только откинулся, и теперь ходит, приглядывается. Эта мысль заставила Милу сглотнуть слюну. И не скажешь ничего, договора-то не было на квартиру, так, на словах решили, а тетка за это скидку в два раза сделала. Внезапно у девушки защипало в носу. Лицо стало красным, из глаз покатились горячие слезы. Ей стало казаться, что она совсем одна, абсолютно беззащитная, и ни человеческая сила, ни законы этой страны не смогут защитить ее от навязчивого внимания уголовника. Сколько в этом городе таких, как она? Таких, которые приезжают в поисках лучшей жизни с чемоданами и без гроша за душой, пропадая затем бесследно, словно их и не было никогда?
Сосед стоял в углу, замерев, словно каменное изваяние. Он слышал этот странный разговор, когда в комнате повис и остался навсегда человеческий страх. Старые выцветшие обои впитывали его как губка, набухали от этой новой, потрясающей эмоции. Сосед прикоснулся к стене пальцами, а затем и гладким лицом, чтобы лучше ощущать ее. Внезапно в голове помутнело, потрясающее чувство закружило его, проникая в каждую клеточку тела. Он набрал вовнутрь спертого воздуха и уронил голову на грудь, втягивая вновь и вновь чудесный запах девичьих слез вперемешку с дешевыми духами. Невероятно. Аромат пьянил, вызывал зверский аппетит и колючую истому где-то в середине груди. Воздух со свистом и скрипом выходил из новых, только что появившихся отверстий на гладком, как яичная скорлупа, лице.
Мила вздрогнула и замолчала, прислушиваясь. Ей показалось, что где-то возле окна она уловила чужое дыхание. Быстрое, надрывистое, как будто незнакомец дышал сквозь бумажную салфетку. Оно появилось на несколько секунд и затихло. Может, это сосед стоит под дверью и дышит? Ей тут же представилось, как этот самый Леха скорчился там, в темном коридоре и, запустив грязную лапу в штаны, хрипит от удовольствия.
— Фу ты, — сморщилась она. — Почудится же такое.
Несмотря на все произошедшее, вскоре усталость взяла свое, и сон сморил ее. Постоянно ворочаясь в кровати, кутаясь в большое одеяло, как будто это могло уберечь ее от холода, она краем уха улавливала прерывистое дыхание и просыпалась, сонно оглядывала пустую комнату, чтобы вновь погрузится в беспокойные грезы о доме и каких-то далеких людях.
Сосед слушал ее внимательно до тех пор, пока молодая грудь не перестала судорожно сжиматься при каждом вдохе. Он ждал еще какое-то время, словно надеясь, что беспокойство девушки возобновится, заставит ее вертеться и просыпаться от мимолетного страха, но тщетно. В комнате повисла глухая тишина, темнота сгустилась вокруг него, обволокла, словно пушистая вата. Он шевелил пальцами, как будто желал прикоснуться к прохладной коже, но вскоре замер в своем холодном углу.
Бум. Бум. Бум. Мила дернула бровью, повернулась на другой бок и открыла глаза. Она прислушивалась какое-то время, затем села на кровати, потирая припухшее ото сна лицо. Прямо перед ее диваном, нервно дергая руками, стоял высокий мужчина и бился лбом о стену. Бум. Бум. Бум. Звучал устрашающий ритм в ночной тишине. Девушка зажала рот руками, мышцы напряглись, когда невероятный страх парализовал ее тело. Высокая худая фигура незнакомца выглядела размытым пятном в пасмурном свете питерских белых ночей. Бум. Бум. Бум. Ударялась лысая голова с серой, пересеченной крупными венами кожей. Мила не шевелилась, застыла, словно статуя, а на щеки текли соленые слезы, голова кружилась от боли. Девушка медленно откинула одеяло и поднялась на ноги. Скрип паркета. Бум. Бум…Человек остановился, повернулся и наклонил голову, стараясь уловить мимолетное движение. Больше она не выдержит! Мила бросилась к двери, к выключателю, споткнулась, больно упала на колени, но быстро вскочила, и свет лампы залил комнату от пола до потолка. В последнюю секунду она увидела, как сосед стоит, повернув безглазое лицо в ее сторону.
Всю ночь девушка просидела на кухне, облокотившись о какую-то грязную тумбу. Она все проворачивала в голове ночное происшествие и плакала. Что это? И не скажешь уже, что показалось. И не спишешь на ночные шорохи и страхи или на покровы темноты. Он, этот человек, стоял там и смотрел на нее, он знал, где она находится.
— Что же мне делать? — шептала она, строча сообщение подруге.
— Ты хули тут делаешь посреди ночи?!
Леха стоял, как всегда, в проходе, сложив руки на груди, его маленькие глазки раздраженно ощупывали фигуру девушки.
— Нехрен на кухне сидеть, у тебя своя комната есть.
У нее не было сил отвечать, но внутри скопилось столько страха, столько боли и отчаяния, что ей хотелось броситься к этому убогому человеку и, вдыхая запах старой одежды, разревется у него на плече. Но взгляд Лехи, холодный и колкий, не позволил этого, он стоял и ждал, когда она уйдет в свою комнату к страшному человеку в углу. Мила ничего не сказала. Она поднялась, вышла, оделась, и всю ночь провела на улице, раскупоривая бутылку за бутылкой.
Голос.
Свет в комнате горел постоянно, Мила не выключала его, потому что до дрожи боялась остаться в темноте. Вскоре она заболела. Точнее, не то чтобы заболела, скорее, чувствовала постоянную усталость и слабость. Это не казалось ей странным, спала она мало, просыпалась от малейшего шороха, сжимая похолодевшими пальцами мобильный телефон. Конечности стали тяжелыми, голова кружилась, и работать было совсем невыносимо. Она начала брать меньше смен и чаще оставаться дома. К ее сожалению, Леха тоже не работал. Только он вообще не работал, постоянно ошивался возле ее двери — его с головой выдавал тихий скрип половиц, а однажды, рано утром, только сняв ночную футболку, она поймала его взгляд в замочной скважине.
— А ну, отвалил отсюда!!! — вопила девушка, размахивая руками у себя на пороге. — Ментов вызову!!!
— Давай, зови, и что предъявишь мне? Я же тебя не трогаю, а у самой регистрация есть? На каких основаниях живешь-то? — нагло улыбнулся он.
С тех пор Мила вешала на ручку двери кухонное полотенце и закрывала замок. Из веселой и беззаботной хохотушки она превратилась в постоянно обеспокоенную, уставшую и побледневшую женщину.
— Все у тебя хорошо? — звенел в трубке взволнованный говор матери. — Деньги, может, нужны? Ты так далеко, я очень волнуюсь. А сегодня сон такой плохой приснился.
— Все хорошо, мам, — на автомате отвечала она, стараясь, чтобы ее собственный голос звучал непринужденно и весело.
Соседу нравилось, что его гостья больше времени проводила с ним. Он упивался ее теплом, с вожделением слушал разговоры и вдыхал ароматы живого человеческого тела, которое пахло словно парное мясо. Еще, еще больше тепла, пусть оно перетекает оттуда, из яркой девичьей реальности в его мир, холодный и мутный, будто утренняя дымка. Пусть наполняет окоченевшие пальцы с длинными и хрупкими суставами, пусть заставляет тело дрожать от истомы. Запахи, звуки, все это принуждало его чувствовать себя живым, а где-то в темной комнате, освещенная желтым лучом фонаря, куталась в одеяла одинокая девушка и плакала, сама не зная от чего. Было так паршиво и страшно, так сильно дуло холодом из подвала, что, казалось, пар вырывается изо рта и повисает в комнате мимолетным облачком.
Сосед внимательно слушал ночное копошение девушки в постели, которая намокла от холодного пота. Сон больше не избавлял Милу от постоянного страха, который она испытывала, находясь у себя в комнате, теперь эти ощущения преследовали ее и во сне. Ей снилась ночная дорога, по обочинам окруженная заброшенными домами без дверей и стекол. Вот она меряет шагами потрескавшийся асфальт, когда впереди появляется высокая смутная фигура какого-то человека. Да, эта фигура отдаленно напоминает человека, но не является им. Замотанная в черные лохмотья, с удлиненным телом и абсолютно гладким лицом, пересеченным россыпью желтоватых вен, на котором, словно сделанные дрелью, зияют два круглых отверстия. Существо втягивает ночной воздух и идет к Миле, а та убегает в один из домов. Тихо скрипят половицы заброшенного жилища, девушка прячется за сгнившей стеной и слушает, как снаружи ходит этот человек, слушает его хриплое дыхание, слушает дрожащий голос.
— Где же ты? Где же ты? Я найду тебя. Найду. Найду тебя. Где же ты? Я чувствую твой запах. Я знаю, как ты пахнешь, я знаю, каково ощущать твое тепло. Теперь я найду тебя. Я слышу твой голос. Я знаю тебя. Теперь я знаю тебя. Где же ты?
Она проснулась с негромким окриком, одеяло валяется на полу, ноги запутались в смятой простыне. Девушка заморгала, сбрасывая внезапно нахлынувшие слезы, и зажала рот рукой, чтобы не закричать во весь голос. Где-то в комнате, под высокими потолками, будто вытекал из стен чей-то тихий шепот.
— Где же ты? Я найду тебя. Теперь я знаю тебя. Теперь я знаю тебя…
Мила подорвалась и включила свет, лампы вспыхнули, заливая пространство мертвым холодным светом. Шепот заглох где-то в стенах, рядом с подоконником. За дверью слышался тот самый скрип половиц, что был во сне. Так это сосед стоит под дверью и несет эту чушь! Больше она не может терпеть, больше нет сил! Что делать?! Она схватила телефон и выбежала из комнаты в кухню, оставив дверь открытой. Ну конечно. Леха опять там, в темном коридоре, опять наблюдает и подслушивает. Он отскочил к стене и проводил удовлетворенным взглядом растрепанную и заплаканную девушку в нижнем белье. Мила пыталась звонить риелтору прямо сейчас, посреди ночи. Но та не брала трубку. Она вообще перестала брать ее, как только получила деньги за два месяца. Эта старая тварь намеренно сдала чертову комнату и исчезла.
— Чтоб ты сдохла! Чтоб ты сдохла, сука ты! Тварь! Блядь, чтоб дети твои сдохли! — девушка истошно вопит в безучастный телефон и плачет, лицо покраснело от истерики.
— Тебе что, по морде заехать? Нахрен ты орешь опять посреди ночи? Я спать не могу! — нашелся Леха, преграждая путь в коридор.
Он стоял, облокотившись о косяк, и наблюдал за происходящим, кажется, для него это обычное дело. Темный взгляд скользил по полуобнаженной фигуре девушки, пока она, часто моргая, пыталась переварить его слова. Вот тварь! Он еще хуже этой суки из агентства.
— Отвали от меня, понял?! — закричала она и, оттолкнув сутулого мужчину, проскальзывает в коридор.
— Ну, сама смотри, — бросил ей вслед уголовник.
Тело.
Мила несколько дней уже не была на работе, да и сил пойти туда больше не хватало, их едва доставало, чтобы встать с кровати и, кутаясь в мамин свитер, приготовить себе немного еды. Температура тела повысилась до тридцати восьми, и старинный трельяж с большим зеркалом, словно грибами, обрастал баночками и таблетками. Леха все предлагал угостить чем-нибудь, но каждое его слово вызывало в девушке еще больший ужас. Она не знала, куда ей деться, оставаться ли на кухне под пристальным взглядом небритого мужика или валяться в постели, ожидая, пока появится тот, другой. Эта тварь, что она такое? Что ей нужно?
— Уходи! — крикнула Мила, кидая в угол подушку. — Вали отсюда!
Нужно подождать только капельку. Еще половинку месяца этого кошмара и будет достаточно денег, чтобы переехать. Пусть этот ублюдок шепчет себе, что хочет, пусть он подглядывает и подслушивает, ему не победить. Мила звонила Соньке и жаловалась, намеренно опуская самые жуткие подробности. К ее большой радости, подруга решилась на переезд, какая разница, где работать за копейки? Вместе снимут другое жилье, пусть дороже, но без соседей зато. Чуток потерпеть. Лучше уж здесь, лучше уж здесь. Лучше? На минуту ей почудился запах дома. Каждый знает, как пахнет родная квартира, в которой провел детство. Каждый помнит, как над маминым борщом поднимается ароматная дымка, как выглядит потолок в собственной спальне, когда не можешь уснуть и наблюдаешь за отсветом от фар автомобилей. Как журчит вода на кухне, и мама гремит посудой, как звучит стиральная машинка, когда отжимает белье. Пока живешь беззаботно и весело, не замечаешь всех этих чудных подробностей, кажется, мозг не обращает на них внимания, не запоминает, и только когда плохо, когда остаешься один, в полном отчаянии понимаешь, что в голове зафиксирован каждый, каждый крохотный момент из собственного детства.
— Мама. Мамочкааааа, — ревела она в подушку, хрупкие плечи вздрагивали и опускались.
Сосед настороженно слушал. Ему казалось, горячие слезы девушки падают на лицо и оживляют сероватую кожу. Тьма отступала. Холод боялся этого тепла, боялся человеческого страха. Холода больше нет, теперь его ничто не держит. Он отошел от стены, покачиваясь на полусогнутых ногах, делая рваные, тяжелые шаги по направлению к горячему дрожащему комочку, что так влек его. Сосед облизнул тонкую прорезь, заменяющею ему рот и сделал еще шаг. Еще. Мила слышала смутные стуки сквозь температуру и пелену истерики. Дверь закрыта на замок. Мужик не войдет сюда. Ему сюда не попасть. А вдруг у него есть ключ?
Ей было сложно определить, откуда доносятся эти звуки, снаружи или изнутри, но в комнате никого не было, горел свет. Все хорошо. Пока горит свет, все хорошо. Пока горит свет, чудовища исчезают. Девушка сидела на кровати и вытирала руками слезы. Последнее время она ревела каждый день, и от этого постоянно болела голова. Пока горит свет, она в безопасности. Сосед стоял совсем рядом, протяни руку — и почувствуешь студенистый холод его тела. Он сделал надрывный шаг и остановился, втягивая воздух. Так близко к этой чудесной женщине он не был еще ни разу. Так рано забирать ее, так мало сил, но он не мог удержаться. Это сводило его с ума, пальцы начинали дрожать, дыхание учащалось. Мила оглянулась через плечо, мгновенно замолкая, сглатывая налипший в горле ком, но никого не было. В комнате только она со своими отчаянием и страхами. Сосед, не в силах больше терпеть, раскрыл рот так широко, как мог, высунул длинный язык и прикоснулся им к горячему плечу, медленно провел вверх, когда девушка в страхе отскочила на другую сторону кровати. Она не понимала, что происходит, сердце кувалдой стучало в висках, в комнате было пусто. Пусто. Пусто в этой чертовой комнате!
— Мамочка, мамочка, родная, помоги, — шептала она, сползая на холодный пол и прижимая колени к груди.
Сосед медленно шевелил языком во рту, смакуя чудесный вкус человеческой кожи.
Зрение.
Сначала Мила металась из кухни в комнату, но Леха каждый раз появлялся в коридоре и грубо прогонял ее. Казалось, он вообще не спал.
— Вали к себе, шалава! — кричал он, размахивая пустой бутылкой пива. — Я тут тоже живу, не хочу рожу твою опухшую видеть!
Он казался ей ничуть не менее страшным, чем тот, другой, в холодном углу. Только этого небритого и пьяного ублюдка не отгоняет свет, он не исчезнет, едва вспыхнет лампочка. Девушка уже перестала надеяться на какое-то сострадание с его стороны, уже не чаяла найти искру какого-то человеческого чувства в темном взгляде этого мужчины. Взгляде, наполненном непонятной ненавистью к ней и всему живому. Она запиралась у себя в комнате, погружаясь в электронное пространство сериалов и сообщений, потому что не хотела существовать на самом деле.
«В Питере опять дождь=)», — гласила надпись на ее стене, а снизу красивая картинка с мокрой крышей Исаакия, поддернутой легкой утренней дымкой.
В какой-то момент все стало размытым и маловажным, температура держалась уже который день, с трудом хватало сил подняться и доползти до туалета, который находился возле кухни. Мила позвонила матери и попросила денег, чтобы снять новую квартиру. Через пару дней они поступят на счет и все закончится. Мама пугала ее, что в большом городе все не так просто и не так весело, как кажется, что там по улицам бродят маньяки и наркоторговцы, что все вокруг обманщики и барыги, и никому нет дело до тебя. Кое в чем она была не права — она и представить себе не могла, что способно происходить в этом городе на самом деле. Даже в самых худших кошмарах мать девушки не смогла бы увидеть весь ужас реальности, который обрушился на ее дочь.
Даже после всего, что произошло с ней, Мила не хотела просить денег, пока совсем не выбилась из сил. Мать работала за копейки, едва хватало денег на жизнь, а девушка для того и уехала, чтобы устроиться как-то получше. Хотела помогать. И вот, попросила у бедной женщины денег, зная, что та побежит по знакомым занимать, будет меньше есть и меньше спать, потому что теперь не скроешь свое бедственное положение, не скажешь, что «все хорошо, мам».
Мила сглотнула слюну, лайкая какую-то бессмысленную новость, и по ее щекам вновь покатились слезы. Волна отчаяния и боли расходилась по комнате, сосед открыл рот, достал длинный язык и пошевелил им в воздухе, чтобы не проронить ни крупицы этого чудесного аромата. Человеческое отчаяние. Пища богов. Оно наполнила его невиданной силой, лицо горело, кожа набухла и лопалась в местах, где когда-то находились глаза. Черная жижа текла по подбородку, крупные комочки беловатых нервов с огромными радужками пульсировали, улавливая очертания комнаты, залитой искусственным светом. Эта женщина, которая пришла к нему, очень красива и сильна. В ней столько жизненной силы, что хочется выпить ее всю без остатка. Мокрые от пота волосы пахнут словно увядающие цветы, приторно и ярко.
Мила вскрикнула, обессилено сползая на пол. Прямо посреди комнаты она увидела неясный силуэт с ужасным лицом и глазами навыкат, с кривой рваной усмешкой и острыми зубами. Она хотела кричать, правда, хотела, но горло сжал дикий страх, и из него доносились лишь сдавленные отчаянные хрипы. Каждая секунда человеческого ужаса делала его сильнее. Каждый судорожный вдох наполнял его эфемерное тело реальностью. Силуэт больше не дрожал, был четок и ясен, в два прыжка оказался возле девушки, длинные руки с тонкими пальцами вонзились в горло и давили изо всех сил.
Мила схватила ртом воздух, хрупкие пальцы не способны были разжать ледяную хватку, за несколько секунд она почувствовала, как ужасающий холод пожирает ее тело, а собственное тепло уходит куда-то вовне. Сердце бешено колотилось в груди, белки глаз покраснели от приливающей к голове крови.
— Я нашел тебя. Я нашел тебя. Я нашел тебя, — быстро шептал убийца, его широкий рот исказился в хищном оскале.
Последние крупицы жизни покидали девичье тело. Оно больше не болело. Все уходило, опускалось в непроглядную темноту, все случится даже раньше, чем закончится кислород в клетках. Мила больше не сопротивлялась. Все… В замке быстро повернулся ключ, Леха влетел в комнату, словно дикий зверь, и заорал что-то нечленораздельное. Он замахнулся, что есть сил, и в прыжке нанес удар монтировкой по голове соседа, опрокинул его на пол, остервенело и жестоко опуская свое оружие в студенистое тело. Тот кричал, визжал и хрипел, пытаясь отползти в свой угол, в спасительную темноту и холод. Но человек не пускал его, схватил за ногу, подтянул к себе и вновь нанес несколько размашистых ударов. Больно! Как же больно!
— Это я нашел тебя, ты, мразь! Сдохни! Сдохни!
Кости хрустели под напором металла, на пол лилась черная вонючая жижа. Леха ломал твари руки, бил по ногам, на его лице проступил жуткий оскал, пока монтировка вновь и вновь входила в мягкое тело мертвеца. Тварь лежала на боку, тонкие пальцы выворачивали доски паркета, пока, наконец, все не стихло. Скорчившись в луже собственной крови, убийца сипел и шептал какие-то одному ему слышимые слова. Последняя судорога заставила худое тело изогнуться и вздрогнуть, чтобы затем, кусок за куском, разложится на полу питерской коммуналки и навсегда уйти в темноту.
«У него все-таки был ключ», — мелькнула в голове девушки последняя мысль, прежде чем она потеряла сознание.
Сосед.
Мила сидела на диване в комнате Лехи, дрожащими руками сжимая чашку теплого чая. Горло нестерпимо болело, на коже чернели громадные синяки. Она смутно припоминала события последней недели и теперь, когда с глаз будто упала пелена, мозг по крупицам восстанавливал детали. Если бы кто-то рассказал ей о подобном, она бы хохотала как умалишенная, и потому никто и никогда, кроме нее и Лехи, не узнает, что произошло на первом этаже старенького домишки. Никто не узнает, каково это, ощущать дикий холод в самой сердцевине собственных костей и понимать, что умираешь, еще не расставшись с жизнью. А затем, погружаясь в неизмеримую пустоту, возвращаться обратно, к теплу и солнечному свету.
Мужчина мерил собственную комнату быстрыми шагами, делая глубокие и порывистые затяжки сигаретным дымом. Его все еще трясло, руки сжимались в кулаки, а на шее пульсировала крупная вена. Казалось, он все еще находится там, с монтировкой в руках, все еще наносит удары и неистово кричит, верша справедливую месть. Словно являясь его отражением в кривом зеркале, Мила спокойно пила чай и молчала.
— Ты прости, что сдал тебе такую комнату. Я пробовал мужиков селить, так этот гад на них вообще не реагирует, только всякая чушь снится. Баб ему подавай, — быстро проговорил Леха, не посмотрев на девушку.
— Мудак ты, — безучастно заявила она и сделала крохотный глоток.
Теплая жидкость провалилась в желудок, жизнь медленно, но верно возвращалась в измученное тело. Не было сил злиться. Не было сил бояться. В голове звенела пустота, прозрачная и ясная.
— Так ты ждал его?
— Да, — мужчина нервно закурил еще одну сигарету. — Нам эта хата досталась по наследству. Ну, моей покойной матери досталась от отца. Он жил тут, а как откинулся, так хата и опустела. Мы сразу заселились, обрадовались тогда очень. Хостел хотели сделать, — кривой смешок. — А потом Таська умерла. Я в комнату ворвался, когда эта сука ее душила. Хвать его, а он уже прозрачный. А жена мертвая. Так и сгинул в углу. Не успел тогда. Тринадцать лет отмотал на зоне за него. Это я потом уже узнал, что эта тварь тут не одну бабу извела, потому и не жил никто, только дед. А мать все обижалась на него, что в гости не звал, причитала, что старый хрен хату в Питере зажал и живет один в четырех комнатах.
С этими словами он протянул девушке старую, измятую по краям фотографию, с которой смотрела счастливая пара молодых людей. Раньше, много лет назад, во времена беззаботной молодости, Леха был другим, тогда еще просто Алексеем Антоновичем, ладным и крепким парнем с широкой улыбкой и непослушными, встрепанными волосами.
— А откуда ты знал, что успеешь в этот раз? — фото вернулось обладателю.
— А я и не знал. Сторожил тебя, думал, как синяки появятся, так уже скоро, у Таськи так было, сначала синяки по всему телу, потом слабость, ну и дальше… Дальше ты уже знаешь.
— И агента даже нанял?
— А кто к такому, как я, вселился бы?
Мила внимательно рассматривала мужчину, который выглядел гораздо старше своего возраста. Жизнь изрядно потрепала его, сделала глаза мутными, а движения дергаными. Он, конечно, не мог предвидеть все действия этого существа, и ему было плевать на последствия. Ненависть и жажда мести, вкупе с тринадцатилетним заключением выжгла все нутро, выдавила человечность по капле. Если копнуть глубже, приходило понимание, что этот Леха не так уж и отличался от призрака или кем тот был на самом деле.
Девушка поднялась на нетвердых ногах и, прежде чем покинуть комнату соседа, сказала:
— Ты же хозяин квартиры, да? Деньги верни мне, не то в ментовку пойду, а уж синяки они найдут.
Леха колеблется. Он неотрывно смотрел ей в глаза и отчего-то вспоминал, как она бесила его в первые дни своего приезда. Раздражала бесконечными и бессмысленными разговорами по телефону, постоянным смехом и музыкой в комнате. Он не трогал ее, старался не мешать, потому что хотел отомстить. Может быть, когда-нибудь, через много лет, Леха признается себе, что его злило собственное отчаянное желание прикоснуться к этой невинной молодости, снова почувствовать себя живым и новым, таким, каким он был до тюрьмы и каким уже не будет никогда. Мила не отводила взгляд. Это уже не та девочка, которую он обескуражил бесстыдным взглядом тогда, на кухне. Это взрослая женщина, в чьих каштановых волосах виднеются крупные седые пряди, и чьи зеленые глаза стали спокойными и холодными, словно бутылочное стекло. На припухшем лице не было видно и следа недавней истерики, она смотрела, молчала и читала душу Лехи как детскую книжку. Она словно видела, как он сидит в камере, перебирая события из жизни, которую уже никогда не вернуть, как он дрожащими руками, поздно ночью, скоблит ложкой обшарпанную стену и сжимает зубы от бессилия.
— Деньги верну, — хрипло сказал он, внезапно отводя глаза. — Ты же была там, за гранью, да? Ты что-нибудь видела?
Мила кивнула и улыбнулась, от нее веяло ледяным холодом. Может быть, этот невиданный монстр и вернул ей жизненную силу, но детскую непосредственность, веру в лучшее и свойственную только молодым беззаботность он унес с собой в темноту.
— Да, — тихо сказала она. — Только это секрет.
-
-
21.07.2016 в 09:28-
-
21.07.2016 в 10:10-
-
21.07.2016 в 10:12-
-
10.08.2016 в 09:59-
-
03.09.2016 в 21:57