Первоисточник: Мракопедия
Где-то лет с семи не выходил я из дома, но в мире что-то всё-таки понимаю, и потому говорю: ни в коем случае нельзя сочинять песню заранее. Если сначала ты во всех подробностях сочиняешь, о чём она будет, а потом придумываешь слова, — песни ну совсем не получится. Будут слова, может быть музыка, но песни не появиться и, скорее всего, ты бросишь её на втором же куплете. Получится так, что ты её уже сделал, прослушал в своих мыслях и даже оценил, а по второму разу сочинять не интересно.
Потому мне так сложно писать про себя. Я уже слышал песню свой жизни и сейчас, переслушивая, понимаю, что песня получилась плохая. Песни бывают свадебные, горестные, для танца и магические, а ещё неуместные. Моя будет неуместной в каждом из четырёх случаев.
Не помню, почему я начал задумываться об искусстве композиции (матушка говорила, что ещё с трёх лет я не раз принимался колотить по чугунным горшкам, заполняя весь дом задумчивым гулом и грохотом), но почему перестал выходить из дому, помню отлично.
читать дальше
Однажды отец увидел меня возле небольшого навеса на дальнем краю огорода, где лежали лопаты и мотыги. Я был на верхушке этого штабеля, а что делал, не помню. Может, мочился, может, просто опасно сидел.
Отец снял меня на землю, взял за руку и всю обратную дорогу объяснял, как опасен тот навес. Ещё с прошлой осени (для меня это было всё равно, что времена Великого Удонга) под ним поселился ядовитый змей-снаонсаонг. Звали его Дайк-Ши, это значит: Великая Ночная Мотыга.
Я сразу понял, что это правда, ведь место возле навеса — нехорошее. Из-под кровли веет сыростью, земля бедная, засыпанная золой, и даже когда солнце высоко, там держится неприятная прохлада. Не мудрено, что страшный Дайк-Ши избрал Навес своим пристанищем.
Возле порога нас дожидалась соседская девушка, Сисоват, — она зашла по какому-то делу. Я спросил про Дайк-Ши, и она сказала, что это правда. Она и сама, когда ходила за водой, видела Дайк-Ши три раза.
Ночью мне снилось, что детёныши Дайк-Ши — дождевые черви — вьются в жёлтой пыли возле нашего порога и оставляют за собой длинные ядовитые нити, тонкие, как усики спелого риса. Я их тронул, и они прилипли.
Потом мы вместе с матерью ели из большой деревянной миски арековые орешки. Я не вымыл рук и ядовитые лохмотья падали в еду, но я не обращал внимания и только смеялся. Внезапно мать опрокинула в рот очередную горсть, закашляла и повалилась навзничь. Лицо её посинело от яда, как синеет откормившийся бобовый червь, а руки скривились и превратились в чёрные крючки, похожие на корни коряги. Я заплакал, потому что любил мать, и знал, что сейчас тоже умру, ведь спастись от яда нельзя. Всё ещё рыдая, я побежал прочь, чтобы не огорчить мать своей смертью.
Я бежал очень долго. Вокруг было бесконечное поле желтой золы, а вдогонку ползли, оставляя на песке петли ядовитых нитей, сотни и сотни червей. Наконец, я тоже посинел, стал задыхаться и упал, а они нагнали меня и принялись кусать, как кусают рыбы утонувшего буйвола.
Проснувшись, я дал обет никогда не выходить из дому, чтобы не подвергать себя опасности от страшных земляных червей. За взрослых я не боялся, они старше и даже могут хранить мотыги в логове Дайк-Ши. Лым и Сенг очень удивились моему решению, но навещать не перестали. Они даже немножко помогали, ведь вся женская работа по дому была теперь на мне, а матери приходилось ходить в поле.
Так продолжалась довольно долго. Помню, когда состоялся Серьёзный Разговор, мне было уже двенадцать.
— Послушай, Аютхья, — сказал отец как-то вечером (в тот день он ушиб себе руку и как раз привязывал к ушибу лист пхалы). — Наш сын растёт лентяем, за него никто не пойдёт замуж. Ни одной девушке не нужен мужчина, который умеет делать только её работу.
Слова матери я не запомнил — что-то насчёт того, что такой неумеха, как мой отец, куда привлекательней. Отец возразил, что неумехой по крайней мере можно помыкать, а с домоседом женщина быстро почувствует себя ненужной. Потом они принялись, как обычно, ругаться, а перед сном отец меня вздул. Я думал, что теперь-то он мне объяснит, как уберечься от страшного Дайк-Ши, но он вместо этого сплюнул, обозвал меня крокодилом и ушёл к матери.
А наутро мать ушла в город и к обеду вернулась вместе с рослой монахиней в шафрановой накидке. Должно быть, мальчишка постарше назвал бы её красивой.
— Это Тевода, — сказала мать, потирая распухшее ухо, — она поможет тебе там, где этот старый буйвол может только распускать кулаки.
Тевода мне сразу понравилась. Не стала приставать с расспросами, просто взяла за запястье и пригладила волосы. Сразу стало ясно, что она меня понимает и наверняка поможет уладить моё дело с Дайк-Ши.
Тут вернулся отец.
— Служительницу позвала — замечательно! Похоже, у нас в доме вместо крыс завелись лишние деньги.
— С ребёнком нужно что-то делать — сам же говорил.
— Знаешь, что на самом деле нужно с ним сделать?
— Ну что? Что? Всё, можешь не говорить, я уже догадалась!
— Простите, — даже голос у девушки был приятным. Я впервые пожалел, что у меня не было старшей сестры — вот такой, — простите, пожалуйста, я вижу...
— И кто тебе эту глупость посоветовал? — мать уже не угомонится до самого вечера, — Сисоват, которая за пять лет только и смогла, что мужа в могилу вогнать? В двадцать лет вдова, да ещё и бездетная вдобавок, будет учить меня...
— Простите, — Тевода тронула отца за руку, — можно, я пока поговорю с ребёнком?
— Да, забирайте, — отец махнул рукой, — и делайте с ним что хотите. Можете вообще к себе забрать, всё равно толку...
В хижине только одна комната и нам пришлось выйти наружу. С Теводой я ничего не боялся, разве что солнце непривычно било в глаза, пришлось щуриться.
— Ты даже на порог не выходишь?
Я сказал «да» и потом рассказал ей всё: и про отца, и про Дайк-Ши и про песни. Миску, мать и араковые орешки тоже не забыл.
Слушала она внимательно.
— Знаешь, — наконец, сказала Тевода, — борьба с Дайк-Ши — действительно непосильное испытание для такого маленького мальчика. Но тебе больше не придётся страдать из-за него. Два дня назад в вашу деревню приезжал Кронг Ху и изгнал злобного змея своим святым жезлом. Ты знаешь, кто такой Кронг Ху?
— Да, знаю. Это наш великий отец и Благодетель, Вечнобелый, Вызывающий Дождь...
— Всё-всё, молодец. Знай: пока ты помнишь имя Кронг Ху, тебе не страшен ни Дайк-Ши, ни другие злые твари. Это будет твоё Тайное Знание, понимаешь?
— Да.
— Хорошо, молодец. Теперь скажи: ты проходил обряд каосак?
— Нет, ещё не проходил.
— Ты пройдёшь его сегодня вечером, — она поцеловала меня в лоб, — и будешь уже взрослым юношей. А сейчас повтори своё Тайное Знание.
— Пока я помню имя Кронг Ху, мне не страшен ни Дайк-Ши, ни други...
— Нет-нет, ты повторяешь слова. Повтори то, что осталось в твоём сердце.
— Пока я помню имя Кронг Ху, я могу не бояться Дайк-Ши. И вообще никого.
— Молодец. Теперь иди.
Немного позже я начал замечать, что отец меня недолюбливает. Наверное, ему было жалко те два мешка маниока, которые мать отдала Теводе, а может, просто обиделся, что не последовали его совету. Но со мной был Кронг Ху, и я уже ничего не боялся.
Однажды вечером мы с матерью отправились на дальнюю поляну собирать гуайавы. Когда две корзины были полны, она вспомнила про лопату.
— Зачем нам лопата, мае? Ведь плоды гуайавы не нужно выкапывать.
— А ты посмотри, сколько подгнивших на земле валяются. Их нужно закопать, будет жертвоприношение Айварме.
— А Айварма — он больше или меньше Кронг Ху?
— Айварма у богов тот же, что Кронг Ху для людей.
Я очень обрадовался и быстро-быстро, словно тигр, побежал домой. Я очень хотел, чтобы Айварма поскорее получил свою долю и смог ещё лучше защищать богов от происков страшного Дайк-Ши.
Надо сказать, что за шесть лет моего затворничества наш огород сильно зарос и вообще изменился, но Навес был на месте, и лопаты по-прежнему лежали там. Мне было приятно, что я смогу навредить Дайк-Ши его же оружием.
Я подбежал к Навесу с той стороны, где поленница — это меня и спасло. Уже хотел обогнуть, но замер, потому что услышал голоса. Один отца, другой — женский.
Что случилось, я понял сразу. Похоже, коварный Дайк-Ши, несмотря на строжайший запрет Кронг Ху, вернулся под Навес и теперь душит отца, чтобы узнать, куда ушёл я с матерью. Отец держался, но змей не прекращал своих страшных пыток.
Лопаты у меня не было, но к поленнице была прислонена мотыга — отец собирался идти в поле. Я взял мотыгу, зажмурил глаза, чтобы Дайк-Ши не смог ослепить меня своим ядом, обогнул навес и бросился в бой, не издав ни единого звука.
О том, что было дальше, у меня несколько иное представление, чем у сетхэя Аротхе. Я уважаю его всем сердцем, признаю приговор справедливым, но осмелюсь изложить свой взгляд на произошедшее.
Видимо, Дайк-Ши, как и любой могущественный якша, умел перевоплощаться в растения, животных и людей. Для меня он перевоплотился в Сисоват, женщину из деревни, и ей же остался после смерти, ибо духи не имеют определённого облика. В том, что он, самец, выбрал для себя тело женщины, нет ничего удивительного, ведь сам Айварма превращался в двух куриц, чёрную и белую, причём белую впоследствии съели. Однако мой мощный удар оказался сильнее его злодейских чар и полностью раздробил голову мерзкому чудищу!
А отец, опутанный чудовищным колдовством, до сих пор, должно быть, болеет и поэтому не пришёл проведать меня в этом подвале.
Недавно навещала Тевода. Она всё такая же красивая, только глаза заплаканы. Спрашивала, зачем я нападал — ведь отец и сам мог справиться с Дайк-Ши.
— Я сделал это во славу Кронг Ху,— ответил я.
Она помолчала, а потом заговорила о другом. Так и не сказала, хорошо я поступил или плохо.
— ...просила за тебя, и Аротхе дал послабление, — он тоже думает, что ты одержимый. Пошлют на рудники, с этим ничего не сделаешь, но только на три года, а потом, в пятнадцать, возьмут на пожизненный в постоянную армию. Ты ведь хочешь в армию?
Я сказал, что хочу.
На рудниках довольно неплохо, все ребята моего возраста, и мы легко понимаем друг друга. В одной смене со мной черпает воду другой подопечный Теводы — Каеу из Бам Хона. Айварма приказал ему задушить старшую сестру — она съедала всю добавку риса, а для женщины, как утверждал Айварма, это верх неприличия. Мы решили, что, когда будем идти в армию, попросимся к одному командиру, чтобы и там быть вместе.
Только здесь, среди таких, как Каеу, я чувствую себя по-настоящему в безопасности, и даже Каменный Змей Бангот-Иу, обитающий в шахтах, не пугает меня. Придёт время — и сотни, тысячи таких, как я, встанут в строй непобедимой армии, чтобы истребить во славу Айвармы и Кронг Ху всё хитроумное отродье Дайк-Ши, которое давным-давно поcбрасывало кожу и наловчилось изображать из себя людей.
Три дня назад одного такого привезли к нам — Айварма и Кронг Ху явились нам и ещё четырём в одну ночь и открыли его истинное лицо. Вчера его хватились, объявляли, что сбежал, и половину надзирателей снарядили на поиски.
Но я знаю, что они даже костей не найдут. Шахты у нас глубокие.
Змее оттуда не выбраться.
Где-то лет с семи не выходил я из дома, но в мире что-то всё-таки понимаю, и потому говорю: ни в коем случае нельзя сочинять песню заранее. Если сначала ты во всех подробностях сочиняешь, о чём она будет, а потом придумываешь слова, — песни ну совсем не получится. Будут слова, может быть музыка, но песни не появиться и, скорее всего, ты бросишь её на втором же куплете. Получится так, что ты её уже сделал, прослушал в своих мыслях и даже оценил, а по второму разу сочинять не интересно.
Потому мне так сложно писать про себя. Я уже слышал песню свой жизни и сейчас, переслушивая, понимаю, что песня получилась плохая. Песни бывают свадебные, горестные, для танца и магические, а ещё неуместные. Моя будет неуместной в каждом из четырёх случаев.
Не помню, почему я начал задумываться об искусстве композиции (матушка говорила, что ещё с трёх лет я не раз принимался колотить по чугунным горшкам, заполняя весь дом задумчивым гулом и грохотом), но почему перестал выходить из дому, помню отлично.
читать дальше
Однажды отец увидел меня возле небольшого навеса на дальнем краю огорода, где лежали лопаты и мотыги. Я был на верхушке этого штабеля, а что делал, не помню. Может, мочился, может, просто опасно сидел.
Отец снял меня на землю, взял за руку и всю обратную дорогу объяснял, как опасен тот навес. Ещё с прошлой осени (для меня это было всё равно, что времена Великого Удонга) под ним поселился ядовитый змей-снаонсаонг. Звали его Дайк-Ши, это значит: Великая Ночная Мотыга.
Я сразу понял, что это правда, ведь место возле навеса — нехорошее. Из-под кровли веет сыростью, земля бедная, засыпанная золой, и даже когда солнце высоко, там держится неприятная прохлада. Не мудрено, что страшный Дайк-Ши избрал Навес своим пристанищем.
Возле порога нас дожидалась соседская девушка, Сисоват, — она зашла по какому-то делу. Я спросил про Дайк-Ши, и она сказала, что это правда. Она и сама, когда ходила за водой, видела Дайк-Ши три раза.
Ночью мне снилось, что детёныши Дайк-Ши — дождевые черви — вьются в жёлтой пыли возле нашего порога и оставляют за собой длинные ядовитые нити, тонкие, как усики спелого риса. Я их тронул, и они прилипли.
Потом мы вместе с матерью ели из большой деревянной миски арековые орешки. Я не вымыл рук и ядовитые лохмотья падали в еду, но я не обращал внимания и только смеялся. Внезапно мать опрокинула в рот очередную горсть, закашляла и повалилась навзничь. Лицо её посинело от яда, как синеет откормившийся бобовый червь, а руки скривились и превратились в чёрные крючки, похожие на корни коряги. Я заплакал, потому что любил мать, и знал, что сейчас тоже умру, ведь спастись от яда нельзя. Всё ещё рыдая, я побежал прочь, чтобы не огорчить мать своей смертью.
Я бежал очень долго. Вокруг было бесконечное поле желтой золы, а вдогонку ползли, оставляя на песке петли ядовитых нитей, сотни и сотни червей. Наконец, я тоже посинел, стал задыхаться и упал, а они нагнали меня и принялись кусать, как кусают рыбы утонувшего буйвола.
Проснувшись, я дал обет никогда не выходить из дому, чтобы не подвергать себя опасности от страшных земляных червей. За взрослых я не боялся, они старше и даже могут хранить мотыги в логове Дайк-Ши. Лым и Сенг очень удивились моему решению, но навещать не перестали. Они даже немножко помогали, ведь вся женская работа по дому была теперь на мне, а матери приходилось ходить в поле.
Так продолжалась довольно долго. Помню, когда состоялся Серьёзный Разговор, мне было уже двенадцать.
— Послушай, Аютхья, — сказал отец как-то вечером (в тот день он ушиб себе руку и как раз привязывал к ушибу лист пхалы). — Наш сын растёт лентяем, за него никто не пойдёт замуж. Ни одной девушке не нужен мужчина, который умеет делать только её работу.
Слова матери я не запомнил — что-то насчёт того, что такой неумеха, как мой отец, куда привлекательней. Отец возразил, что неумехой по крайней мере можно помыкать, а с домоседом женщина быстро почувствует себя ненужной. Потом они принялись, как обычно, ругаться, а перед сном отец меня вздул. Я думал, что теперь-то он мне объяснит, как уберечься от страшного Дайк-Ши, но он вместо этого сплюнул, обозвал меня крокодилом и ушёл к матери.
А наутро мать ушла в город и к обеду вернулась вместе с рослой монахиней в шафрановой накидке. Должно быть, мальчишка постарше назвал бы её красивой.
— Это Тевода, — сказала мать, потирая распухшее ухо, — она поможет тебе там, где этот старый буйвол может только распускать кулаки.
Тевода мне сразу понравилась. Не стала приставать с расспросами, просто взяла за запястье и пригладила волосы. Сразу стало ясно, что она меня понимает и наверняка поможет уладить моё дело с Дайк-Ши.
Тут вернулся отец.
— Служительницу позвала — замечательно! Похоже, у нас в доме вместо крыс завелись лишние деньги.
— С ребёнком нужно что-то делать — сам же говорил.
— Знаешь, что на самом деле нужно с ним сделать?
— Ну что? Что? Всё, можешь не говорить, я уже догадалась!
— Простите, — даже голос у девушки был приятным. Я впервые пожалел, что у меня не было старшей сестры — вот такой, — простите, пожалуйста, я вижу...
— И кто тебе эту глупость посоветовал? — мать уже не угомонится до самого вечера, — Сисоват, которая за пять лет только и смогла, что мужа в могилу вогнать? В двадцать лет вдова, да ещё и бездетная вдобавок, будет учить меня...
— Простите, — Тевода тронула отца за руку, — можно, я пока поговорю с ребёнком?
— Да, забирайте, — отец махнул рукой, — и делайте с ним что хотите. Можете вообще к себе забрать, всё равно толку...
В хижине только одна комната и нам пришлось выйти наружу. С Теводой я ничего не боялся, разве что солнце непривычно било в глаза, пришлось щуриться.
— Ты даже на порог не выходишь?
Я сказал «да» и потом рассказал ей всё: и про отца, и про Дайк-Ши и про песни. Миску, мать и араковые орешки тоже не забыл.
Слушала она внимательно.
— Знаешь, — наконец, сказала Тевода, — борьба с Дайк-Ши — действительно непосильное испытание для такого маленького мальчика. Но тебе больше не придётся страдать из-за него. Два дня назад в вашу деревню приезжал Кронг Ху и изгнал злобного змея своим святым жезлом. Ты знаешь, кто такой Кронг Ху?
— Да, знаю. Это наш великий отец и Благодетель, Вечнобелый, Вызывающий Дождь...
— Всё-всё, молодец. Знай: пока ты помнишь имя Кронг Ху, тебе не страшен ни Дайк-Ши, ни другие злые твари. Это будет твоё Тайное Знание, понимаешь?
— Да.
— Хорошо, молодец. Теперь скажи: ты проходил обряд каосак?
— Нет, ещё не проходил.
— Ты пройдёшь его сегодня вечером, — она поцеловала меня в лоб, — и будешь уже взрослым юношей. А сейчас повтори своё Тайное Знание.
— Пока я помню имя Кронг Ху, мне не страшен ни Дайк-Ши, ни други...
— Нет-нет, ты повторяешь слова. Повтори то, что осталось в твоём сердце.
— Пока я помню имя Кронг Ху, я могу не бояться Дайк-Ши. И вообще никого.
— Молодец. Теперь иди.
Немного позже я начал замечать, что отец меня недолюбливает. Наверное, ему было жалко те два мешка маниока, которые мать отдала Теводе, а может, просто обиделся, что не последовали его совету. Но со мной был Кронг Ху, и я уже ничего не боялся.
Однажды вечером мы с матерью отправились на дальнюю поляну собирать гуайавы. Когда две корзины были полны, она вспомнила про лопату.
— Зачем нам лопата, мае? Ведь плоды гуайавы не нужно выкапывать.
— А ты посмотри, сколько подгнивших на земле валяются. Их нужно закопать, будет жертвоприношение Айварме.
— А Айварма — он больше или меньше Кронг Ху?
— Айварма у богов тот же, что Кронг Ху для людей.
Я очень обрадовался и быстро-быстро, словно тигр, побежал домой. Я очень хотел, чтобы Айварма поскорее получил свою долю и смог ещё лучше защищать богов от происков страшного Дайк-Ши.
Надо сказать, что за шесть лет моего затворничества наш огород сильно зарос и вообще изменился, но Навес был на месте, и лопаты по-прежнему лежали там. Мне было приятно, что я смогу навредить Дайк-Ши его же оружием.
Я подбежал к Навесу с той стороны, где поленница — это меня и спасло. Уже хотел обогнуть, но замер, потому что услышал голоса. Один отца, другой — женский.
Что случилось, я понял сразу. Похоже, коварный Дайк-Ши, несмотря на строжайший запрет Кронг Ху, вернулся под Навес и теперь душит отца, чтобы узнать, куда ушёл я с матерью. Отец держался, но змей не прекращал своих страшных пыток.
Лопаты у меня не было, но к поленнице была прислонена мотыга — отец собирался идти в поле. Я взял мотыгу, зажмурил глаза, чтобы Дайк-Ши не смог ослепить меня своим ядом, обогнул навес и бросился в бой, не издав ни единого звука.
О том, что было дальше, у меня несколько иное представление, чем у сетхэя Аротхе. Я уважаю его всем сердцем, признаю приговор справедливым, но осмелюсь изложить свой взгляд на произошедшее.
Видимо, Дайк-Ши, как и любой могущественный якша, умел перевоплощаться в растения, животных и людей. Для меня он перевоплотился в Сисоват, женщину из деревни, и ей же остался после смерти, ибо духи не имеют определённого облика. В том, что он, самец, выбрал для себя тело женщины, нет ничего удивительного, ведь сам Айварма превращался в двух куриц, чёрную и белую, причём белую впоследствии съели. Однако мой мощный удар оказался сильнее его злодейских чар и полностью раздробил голову мерзкому чудищу!
А отец, опутанный чудовищным колдовством, до сих пор, должно быть, болеет и поэтому не пришёл проведать меня в этом подвале.
Недавно навещала Тевода. Она всё такая же красивая, только глаза заплаканы. Спрашивала, зачем я нападал — ведь отец и сам мог справиться с Дайк-Ши.
— Я сделал это во славу Кронг Ху,— ответил я.
Она помолчала, а потом заговорила о другом. Так и не сказала, хорошо я поступил или плохо.
— ...просила за тебя, и Аротхе дал послабление, — он тоже думает, что ты одержимый. Пошлют на рудники, с этим ничего не сделаешь, но только на три года, а потом, в пятнадцать, возьмут на пожизненный в постоянную армию. Ты ведь хочешь в армию?
Я сказал, что хочу.
На рудниках довольно неплохо, все ребята моего возраста, и мы легко понимаем друг друга. В одной смене со мной черпает воду другой подопечный Теводы — Каеу из Бам Хона. Айварма приказал ему задушить старшую сестру — она съедала всю добавку риса, а для женщины, как утверждал Айварма, это верх неприличия. Мы решили, что, когда будем идти в армию, попросимся к одному командиру, чтобы и там быть вместе.
Только здесь, среди таких, как Каеу, я чувствую себя по-настоящему в безопасности, и даже Каменный Змей Бангот-Иу, обитающий в шахтах, не пугает меня. Придёт время — и сотни, тысячи таких, как я, встанут в строй непобедимой армии, чтобы истребить во славу Айвармы и Кронг Ху всё хитроумное отродье Дайк-Ши, которое давным-давно поcбрасывало кожу и наловчилось изображать из себя людей.
Три дня назад одного такого привезли к нам — Айварма и Кронг Ху явились нам и ещё четырём в одну ночь и открыли его истинное лицо. Вчера его хватились, объявляли, что сбежал, и половину надзирателей снарядили на поиски.
Но я знаю, что они даже костей не найдут. Шахты у нас глубокие.
Змее оттуда не выбраться.
@темы: дети, сновидения, безумие, рассказы, не своё
-
-
03.06.2017 в 18:57-
-
06.06.2017 в 17:16