Охрана

[Скрёб-поскрёб]

Дело было так. Однажды мы с матерью поехали в санаторий. Там я познакомился с одним парнем, и как-то раз мы вечером рассказывали друг другу страшилки. Я на ходу придумал историю про 8-й этаж санатория. Этаж этот пустовал, не ремонтировался, наверное, с начала 90-х, окна в нём были сняты. И вот я стал рассказывать другу, что якобы там живет охранник, который любит поедать тех, кто зайдет на этаж после 10 часов вечера. Даже облик описал — очки, как у Шурика из «Операции Ы», серая форма с красной надписью «Охрана», длинные руки и т. д. Парня мой рассказ впечатлил, и мы решили пойти на искомый этаж в половину одиннадцатого ночи, чтобы «проверить слухи».

В условленный час выбрались из кроватей, встретились внизу и поднялись на 8-й этаж. В коридоре было темно. Все двери были закрыты, кроме одной — и из-за неё пробивался слабый свет (насколько мне известно, постояльцев на этом этаже не селили). Мы стали боязливо подходить к этой двери, подбадривая друг друга. И тут дверь открылась полностью, и в коридор вышел человек. В очках, как у Шурика из «Операции Ы», в серой форме. Повернулся к нам, и я в свете из комнаты увидел на его груди с правой стороны красную надпись «Охрана».

Я никогда еще не не бегал так быстро...

Потом мы исследовали этаж уже днем и заметили, что там отсутствует комната номер 804. Номер 803 и 805 есть. Комната номер 804, по идее, должна находиться как раз в том месте, где мы увидели охранника. На двери комнаты номер 805 была табличка «Архив», а что за архив — неизвестно.

Ну и что это было?..

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

Заживо погребенная

[Скрёб-поскрёб]

Много лет назад в Новосибирске планировали построить областную больницу. Администрация города решила выделить под строительство место, где было расположено кладбище. Кладбище решили снести. Со стороны общественности пошли многочисленные жалобы, так как кладбище это было не настолько старым. Естественно, поступили так, как решила администрация.

Где-то через месяц после полного сноса кладбища ко мне привели еле передвигавшего ноги мужчину. Звали его Андрей. Он рассказал мне, что работал экскаваторщиком и бульдозеристом на кладбище, которое снесли. Ниже я привожу его рассказ.

---

«Наша бригада состояла из пяти человек. Все мужики говорили, что во время работы не раз слышали то рев, то бормотание. Я был среди них самый молодой и считал, что они меня разыгрывают, пугают. Я никогда не подходил к гробам, вырытым во время работ, зато мужики часто обсуждали то, что находили в земле и гробах. Однажды они, достав гроб, засвистели и стали махать руками, чтобы я к ним подошел. Я в это время сидел в кабине бульдозера. Не знаю почему, но я подошел к ним. В гробу, который они вырыли, вниз лицом лежала женщина. На синюшно-восковом теле были видны борозды от содранной кожи. Очевидно, что она была похоронена заживо. Об этом говорила ее поза. На внутренней части крышки гроба была разорвана вся матерчатая обивка. Дядя Паша, наш бригадир, надел строительные рукавицы и перевернул женщину вверх лицом. Вы не поверите, но лицо у нее было как живое. Волосы очень длинные, но все спутанные. На шее покойницы были бусы в три ряда.

Мы стояли, остолбенев, и смотрели на нее. У нас было распоряжение: разровнять и закопать все находки. Мы так и делали. Но вид гроба с женщиной, которую по какой-то причине похоронили живой, нас поверг в шок. У меня начались рвотные позывы, я отвернулся и отошел подальше. Потом я залез в кабину, решив, что ни за что больше не буду подходить к «находкам». Меня уже не радовали обещанные деньги за объект. Я и так уже не мог ничего есть — ко всему испытывал отвращение. Прикрыв глаза, я сидел в кабине и вдруг почувствовал, как сиденье спружинило так, как будто кто-то сел рядом. Я подумал, что кто-то из ребят влез ко мне в кабину, но рядом никого не было. Неожиданно я стал замерзать. Холод шел сбоку, как бывает, когда откроешь дверку холодильника: в комнате за тобой жарко, а из холодильника веет холодом. Я поежился и подумал, что заболел. Голова кружилась, в висках ухало и отдавало в затылок. Мелькнула мысль уйти из этого «дурдома» на больничный. Но было жалко денег — я обещал жене купить новое пальто. Я глянул на часы в надежде, что скоро конец смены, и удивился тому, что часы остановились. Часы у меня очень хорошие: я служил в Германии, и там мне их подарили. Они противоударные, не боятся воды, таких в Советском Союзе было мало. Неожиданно я четко услышал хруст разминаемых после сна костей. Я слышал, как хрустнули кости у того, кто потягивался, но рядом не было никого. Кто-то даже зевнул...

Поздно вечером мне позвонил Василий, рабочий из моей бригады. Голос у него был напуганный. «Андрей, ты как?» — спросил он. Я сказал, что нормально. «А я, — понизив голос, сказал Васька, — бабу ту вижу, которая была в гробу, и слышу». Я хотел сострить, сказать, что ему стоит подлечиться, но промолчал, вспомнив то, что происходило со мной днём. Утром Васька на работу не вышел. Мы узнали, что у него ночью случился инфаркт, и он умер.

Дня через два мы сели бригадой пообедать. Как всегда, все, что было, разложили на подстилке, но аппетита ни у кого не было. Семен Захаров сказал: «Вы как хотите, а я после работы пойду к начальнику, пусть дают мне замену». Генка стал его уговаривать: мол, осталось работы всего ничего, а потом придут строители, пусть пашут, а мы заработаем и свалим. Но Семен упорно отнекивался и сказал: «Признайтесь, мужики, кто-нибудь из вас видит ту, которая была вниз лицом? Молчите? Так вот, мне Васька накануне своей смерти звонил и говорил, что видит ее по углам своей хаты, а я его тогда послал. А она теперь у меня перед глазами вертится. Мне эти деньги не нужны, если я через них в дурдом попаду».

На другой день мы узнали, что его действительно увезли в психушку. Я не буду про всех рассказывать. Что теперь говорить? Думаю, что вы поняли, что у всех, кто работал на кладбище, беда. Скажу про себя. Каждый день она садится на мою постель и рассказывает о том, как душно было ей в гробу. Говорит, что ждет меня, иногда целует, а губы у нее ледяные. Я об этом никому не говорю — боюсь, что, как Генку, упекут в дурдом. Где она до меня пальцами дотронется, там у меня синяки (тут Андрей стал показывать свое тело, которое действительно было все в синяках, как будто его щипали). Я теряю вес, не ем, у меня все ноет, как у старика. Я боюсь вечера, потому что вечером после заката она всегда приходит ко мне. Я не могу понять, почему я ее вижу, а моя жена и ее мать — нет».

---

Чтобы спасти Андрея, я ездила на то место, где было кладбище. Каждый день в течение 40 дней я читала заупокойные молитвы и провела все необходимые обряды, чтобы дух умерших не терзали живых и не мстили им. Но до сих пор мне приходится слышать от людей, которые работают в областной больнице нашего города, что иногда там слышат звуки, напоминающие разговор или плач. Об этом мне говорили врачи — Смыслова, Захарова, Найдабекова и другие. Больные, которые спят в корпусах больницы, говорят о том, что им снятся покойники. Андрей до сих пор жив, правда, он далеко уже не молодой человек.

И еще несколько слов об этой областной больнице. По какой-то нелепой случайности в одном корпусе расположена патологоанатомическая лаборатория, другими словами — морг, а за ее стеной находится родильное отделение. И кто знает, не найдет ли неприкаянная душа новый сосуд для себя в теле новорожденного младенца?..

@темы: рассказы, кладбища, места захоронений, не своё, мертвецы

---

[Danny Ocean]

По-dead'ски смешны ваши "Ох" и "Ах"
по ужасам в кинотеатрах.
Платить-то зачем?
Настоящий страх
всегда
раздают
бесплатно.

Настоящий страх - это пуля с бритвой,
а ты
совсем
молодой ещё.
Настоящий страх - это дрожь молитвы
в приёмнике "скорой помощи".

Настоящий страх не в "разбитом сердце",
не в ванильных позорных коликах.
Настоящий страх - это смерть младенца
на руках у отца-алкоголика.

Настоящий страх неприятен,
дамочки.
Одиночество в нём - стихия.

Настоящий страх - это собственной бабушке
купировать
приступы аритмии.

Настоящий страх не в плаксивых строфах,
что в "контактике"
тыщи
мацают.

Настоящий страх -
это авиакатастрофа,
когда в списке ты ищешь
мать свою.

Настоящий страх - он в морщинах-кочках
возле век
поперёк
срисован.
Настоящий страх - это три часа ночи.
Восьмилетняя дочь
не дома.

На твоих молодых озорных висках
он ещё отразится
проседью.

Настоящий.
Животный.
Кинжальный.
Страх.

Отразится.

Храни нас,
Господи.

Сергеев

@темы: не своё

---

Зеркальный коридор

[Скрёб-поскрёб]

Когда учился в 9-м классе, я съездил на олимпиаду в соседний город (толком даже не помню, что за олимпиада была). На время проведения олимпиады нас поселили в общежитии местного ВУЗа.

В последний вечер перед отъездом домой мы купили с ребятами пива и решили немного покуролесить в комнате. Выпили по бутылочке, начали беситься, кидаться друг в друга подушками, толкаться, бороться... Один парень отлетел в стену и ударился о нее довольно сильно. Через секунду из-за стены послышались ответные стуки. Мы подумали: «А вдруг там какие-нибудь девчонки?» — и принялись с ними перестукиваться. На каждый наш удар из-за стены отвечали.

Мы, хмельные малолетки, решили попугать девчонок. Взяли два фонарика, обернулись в простыни и пошли в соседнюю комнату изображать из себя привидений. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что на двери комнаты был железный засов со здоровым амбарным замком. Мы ринулись к вахтеру и рассказали ему о том, что произошло. Не учли мы только одного — от нас разило пивом, поэтому мы получили хороших люлей и были загнаны обратно в комнату.

Ночью уснуть не смог никто, однако стук из-за стены больше не повторялся.

Утром, перед отъездом, мы спросили какого-то студента в коридоре о загадочной комнате. На наше счастье, это оказался пятикурсник, неплохо знакомый с историей общежития. Он рассказал, что тремя годами ранее в эту комнату заселили двух девушек. Жили они хорошо, пока не решили, что в их комнате маловато зеркал. Каждая из девушек повесила по зеркалу над кроватью. Как уже можно догадаться, кровати находились друг напротив друга — соответственно, и зеркала тоже, и заходящие к девушка студенты частенько любовались «бесконечным коридором» отражений.

Начиная с этого дня, девушки начали худеть и сохнуть. На парах они были вялыми, постоянно ходили с с огромными мешками под глазами, как будто ночами не высыпались. Тогда никто не обратил на это особого внимания — студенческая жизнь, загулы, да мало ли что... Потом девушки перестали приходить на пары. Дверь в их комнату была заперта изнутри. Комендант, встревожившись, решила проверить комнату — дубликат ключей у нее имелся.

Обе девушки были в комнате. Они повесились друг возле друга в центре комнаты, как раз на линии местонахождения двух зеркал. Свидетели говорили, что в «зеркальном коридоре» отражалось бесчисленное количество бездыханных тел — ничего более жуткого в жизни они не видели...

После этого жуткого случая желающих жить в этой комнате не нашлось, и комната так и осталась необитаемой. Некоторые знакомые погибших девушек считали, что во всём виноваты зеркала, которые «высосали» из девушек их души. Но из комнаты ничего не выносили, и два зеркала там до сих пор смотрят друг на друга.

@темы: зеркала, рассказы, не своё

---

если было - удаляйте) по-моему вполне криппи

[ц-АМФ]

картины

@темы: картинки, больницы, лечебницы, поликлиники, не своё

---

アオガチョウ (Aogachou)

[MadHatterBelial]

Вот такие вот работы милой барышни из Японии:

Её сайт.
Там можно посмотреть, какая барышня милая и сколько у неё ещё подобных работ :3

@темы: картинки, ссылки, не своё

---

Туман

[Скрёб-поскрёб]

Живу я в большом южном городе, на улицах, в какое время суток не выйдешь, всегда кто-то есть. Но был у меня один очень интересный случай... Зима, поехала к подруге после работы. Засиделись мы с ней часов до 12, а завтра на работу. Быстренько попрощались, я села в машину и почти не прогревая поехала, дома-то и муж уже волнуется, потерял меня. Выезжаю из ее двора на дорогу, смотрю, а там туман спускается, ну, думаю - успею доехать, пока совсем не заволокло. По этой дороге ездила уже не первый раз и казалось, что даже руки помнят, куда домой рулить.

Еду, задумалась и как-то проморгала момент, когда туман совсем спустился. Ничего вокруг невидно, ни что впереди творится, ни где обочина начинается. Еду, так сказать, на ощупь, страшновато стало, мало ли какой лихач вылетит на меня. Вот и ползу потихоньку.

Минут через 15 меня начал настораживать тот момент, что ни одной машины мне так и не встретилось, ни на встречу, ни в попутном направлении. А помню же, что по той улице, по которой еду, маршрутки до часу ночи минимум мечутся, но нет никого. Списала на то, что одна я такая отчаянная в туманище по ночам катаюсь...

Еще минут через 5 туман вроде послабее стал и дорогу видно и дома. Да только еду я не по той улице, по которой должна была, в центре города, а по широкой загородной трассе. Широченная, асфальтированная, но дома вдоль нее старые, деревянные. Свет нигде не горит, да и не удивительно вроде, ночь же уже, а все равно что-то настораживает. Смотрю, а вдоль дороги ни фонарей, ни деревьев-то нет никаких, сама она ровная как стрела, в пустоту уходит. Да и за домами пустота какая-то.

Думаю, надо притормозить, посмотреть хоть как улица называется. Самой страшно уже, вроде как в своей машине пока еду, никто и не тронет. Решила мужу позвонить, пусть хоть и посмеется надо мной и скажет что "обезьяна с гранатой в трех соснах заблудилась", да может расскажет как я сюда попала и в какую сторону родной дом. Достаю телефон, а он выключен. Пытаюсь включить, ни в какую, хотя точно помню, что заряжен был полностью. Вот тут у меня уже началась паника.

Решила обратно повернуть, ведь как-то же не сворачивая попала сюда, значит и обратно должна выехать. Только так подумала, вижу впереди остановка стоит, а на ней вроде как женщина с ребенком. Подъехала к ним, девушка молодая, ребенок совсем маленький, года 2 или 3. Одеты в какие-то старые вещи, но чистенькие. Начала расспрашивать как в город попасть, а она все одно говорит: "Тебе, моя хорошая, прямо ехать надо скоро домой попадешь, не вздумай назад поворачивать, а то дома не дождутся".

Совсем мне нехорошо стало, пока до машины дошла, обернулась, а там и нет ни остановки, ни девушки с ребенком. Страшно неимоверно, не верилось что со мной все происходит. На газ со всей силы нажала и полетела вперед. Руки трусятся, рыдаю, что делать и куда ехать ума не приложу, но гоню вперед.
Смотрю, дорога направо поворачивает, а прямо то ли есть, то ли нет, непонятно, там туман как стена стоит.

В панике, не раздумывая, направо повернула, а там дома знакомые. От дома и правда недалеко оказалась.
Домой зашла, рыдаю, муж в панике тоже. Начал меня чаем отпаивать и рассказывает: на дороге, где я обычно езжу, такая страшная авария случилась из-за тумана, столько людей погибло, там и автобус и машины, на целый квартал, разметало, он уже хотел туда ехать, думал что я тоже там, телефон-то у меня не отвечал и от подруги уже уехала.

Стоит ли писать, что дорогу, по которой ехала, больше никогда не видела, хотя как-то с мужем даже искать пытались.
Хотите верьте, хотите нет, но это правда, хоть и необъяснимая...

@темы: рассказы, искажения времени и пространства, не своё

---

Разговоры с ушедшими

[Скрёб-поскрёб]

Хочу рассказать о том, как мы с подругами одно время увлекались спиритизмом. Не помню уже, с чего все началось. Кажется, с рассказа матери одной из подруг, как они в молодости решились вызвать дух Пушкина. Ничего мало-мальски мрачного и страшного в ее рассказе не было, особенно нам понравилось, как Пушкин отреагировал на их вопросы. Одной из просьб к нему было посвятить им стихотворение, на что Пушкин (вот уж действительно поверишь, что гений снизошел к компании хихикающих девчонок) ответил таким четверостишьем:
«Жемчуга не сыплют курам,
Стихи не сочиняют дурам».

Нас подобное действо просто заворожило. Никто не отнесся к этому как к чему-то опасному, мы быстренько выяснили, что надо делать, и в ближайшие месяцы лучшей забавы было не сыскать. Мы не очень-то верили, что приходят духи вызываемых людей, любой успех списывая на случайности… и в то же время надеясь, что вдруг все может оказаться на самом деле правдой. Смешки закончились, пожалуй, тогда, когда мы с подругой решили вызвать дух Яны Дягилевой, творчеством которой мы очень увлекались. Для тех, кто не знаком с ее биографией, скажу, что в 1991 году Яна предположительно совершила суицид, утопившись в реке. Мы знали, что произошло это где-то на Оби. К сожалению, не хватило ума не тревожить. Сделали все, как положено, заручившись подтверждением, что дух «вошел в круг», стали задавать вопросы. Однако вместо ответов игла выписывала бессмысленный слог «иня», и так постоянно, без пауз. Мы попрощались с духом, выпустили «из круга», и списали на то, что ничего не получилось. На всякий случай взяли энциклопедию, и тут, вот верите, мороз по коже – Иня, река, один из притоков Оби. Через несколько лет мы узнали о том, что утонула Яна именно в этом притоке.
После этого случая мы стали относиться к спиритизму более уважительно. Последний сеанс, на котором мы решили вызвать не так давно умершую бабушку подруги, окончательно отвратил нас от подобных развлечений.

Мы собрались втроем как раз у той подруги, чью родственницу собрались вызывать. Выбор пал на нее, так как мы рассудили, что человек нам знакомый не станет вредить, не сделает ничего плохого и врать в ответ на вопросы не будет. Сейчас мне кажется, что то, что мы делали было… мягко говоря, совсем не хорошо. Однако, сделанного не воротишь, остается только делать для себя выводы. Начиналась зима, было достаточно холодно, поэтому окна и форточки в квартире были закрыты. Кроме нас в квартире находился еще дед. Сели мы в комнате, начали сеанс. Дух пришел, мы стали задавать вопросы. Но вместо ответов на желаемое, дух начал говорить совсем иное, о внутренних взаимоотношениях в семье. Мы не знали, куда глаза девать, так как такие вещи… не принято, как говорится «выносить из избы». Речь шла о бывшем зяте, то есть об отце нашей подруги. Ничего хорошего, и обещания больших проблем, которые, кстати, потом вполне воплотились в жизнь. Всем стало не по себе и очень неловко, мы стали завершать сеанс, и тут началось что-то невообразимое – холодный, очень сильный порыв ветра распахнул дверь в комнату, буквально через секунд десять-пятнадцать в комнату вбежал дед с криком: «Вы что, окна открыли?? У меня в комнате дверь хлопает! Не открывали? А почему у вас тут так холодно?» Впрочем, это случилось почти со всеми дверями в квартире, исключая входную. Мы быстренько распрощались и в самом мрачном расположении духа разошлись по домам.

И еще один раз, наверное, будет интересно упомянуть. Тогда я решила попробовать вызвать духа одна, чтобы исключить то, что иголкой кто-то все-таки управляет. Вызванный мною дух сказал, что сейчас со мной общаться не станет, а вот если я его вызову ночью, в полнолуние, он ответит на все вопросы. Я сказала, что не знаю, когда будет полнолуние, тогда он ответил: "Завтра". Я спросила у родителей, когда будет полнолуние, и мама, выглянув в окно, ответила, что завтра луна будет уже совсем полной. Я испугалась, почувствовав, что если сделаю все, как собиралась, ничем хорошим это не кончится. Он отлично от меня отделался, нагнав на меня страху.
Больше желания пообщаться с ушедшими таким способом никто из нас не испытывал.

Когда я рассказала эти истории маме, она очень заинтересовалась, и как-то раз ночью, заперевшись на кухне, вызвала таким же образом дух умершего брата. И, как ни странно, они очень тепло поговорили, никакого страха и негатива она не испытала. Брат попросил помолиться за него в церкви Нечаянной радости, сказал, что у него все хорошо, "только очень много работы". И остерег ее от человека с редким именем, который может принести вред ее дочери, то есть мне. Мама моя была от церкви далека, и поэтому не знала, что такая церковь существует на самом деле, надо сказать, что подобное совпадение ее очень удивило. Она сделала все, как он просил, и потихонечку сама пришла к вере. К слову, больше она никогда не занималась спиритизмом, несмотря на такой удачный опыт. Просто поняла, что нельзя их тревожить.
Что же касается его предупреждения - такого человека я в своей жизни пока не встречала, и очень надеюсь, что не встречу.

@темы: рассказы, призраки и духи, не своё

---

Ужас на болоте

[Скрёб-поскрёб]

Выборгский район. Осень 2008-го. Ушел в лес так, что уже и трассу не слышно — рябчиков гонял. Пару взял уже к тому времени. Вышел на болотину, а время было к закату — надо ночлег готовить. Решил поискать полянку или распадок под бивак. Метрах в трехстах от болотины нашел искомое. С трех сторон лес непролазный, с четвертой, в сторону болота — редколесье: видно, как вода в оконцах поблескивает. Разложился, устроился, костерок, похлебка кипит... Поел, сигару посмаковал (есть у меня такая привычка, сигарку ароматную выкурить на привале), чайку с бальзамчиком карельским употребил для сугреву. Комарье жужжит, лес шумит, ясно, на небе ни тучки… Лепота! Время подошло к полуночи, я улегся.

Не помню, что меня разбудило, не сообразил спросонья, но подскочил, как ужаленный. Циферблат часов светится (они у меня с подсветкой, но когда кнопки заблокированы, нажимай на них, не нажимай — подсветка не включится). На дисплее какие-то закорючки вместо цифр. Время, по моим прикидкам, было в районе трёх часов ночи. Костер почти погас, темень кругом, хоть глаз выколи. Краем сознания отмечаю, что неправильно это, не должно быть так темно, небо-то ясное — какой-никакой, а свет должен быть. Кинул взгляд в сторону болота — туман. Не на полянке, где я устроился, а со стороны болота накатывается. Именно накатывается, клубами. И тишина полная кругом, вообще ни звука. Впечатление такое, как будто висит что-то такое в воздухе давящее, непонятное, гнетущее. И тут я ощущаю всей шкурой, что я не один тут — как будто взгляд в спину, тяжелый, недобрый...

Болота уже вообще не видно из-за тумана — стена его метрах в двадцати от меня колышется, временами завихрения по ней пробегают, как будто ходит там кто-то… Вспомнив про ружьё, хватаю его, на автомате дергаю затвор, вылетает патрон. Вроде вес оружия должен уверенности мужику прибавлять, а тут ничего. Озноб какой-то нездоровый, мурашки по спине. И страх! Необъяснимый, дикий, прямо-таки я бы даже сказал, животный. С холодным потом и онемением рук и ног. В жизни такого не испытывал…

И тут со стороны болота, где-то в тумане — кашель! Не, не кашель. Нечто похожее на него, но это явно не человек. И звук шагов, как будто идет кто-то по болоту, вода под ногами хлюпает. Не бывает у людей голосов такого тембра, я бы сказал, и не ходит так человек по болоту — мне ли, родившемуся и выросшему среди карельской тайги, в городе Кеми, этого не знать…

У меня в первый раз в жизни волосы на голове зашевелились. Это не метафора и не фигура речи — волосы могут вставать дыбом, со всей уверенностью могу вас заверить. «Стой!» — кричу. Точнее, это мне так кажется, что я кричу, а на самом деле хриплю мгновенно севшим голосом… На болоте тишина. А потом эти же звуки, но уже с другой стороны — тоже со стороны болота, но метров на триста левее. Я опять: «Кто там?». И опять тишина...

Я не нашел ничего лучше, как пальнуть с перепугу в воздух — было огромное желание выпулять весь магазин на звук, но, слава богу, вовремя опомнился. В общем, «бабах» — и тут вдруг как шарахнется кто-то в лес за моей спиной с ревом в подлесок! Я чуть в штаны не напустил от страха и неожиданности… Лось? Какой, чёрт побери, лось? Что я, лосей не видел и не слышал — вырос в лесу… Не лось точно. И тут же с болота короткий вой, переходящий в рёв. Ну, а потом стихло все.

Я, мокрый весь, кое-как костерчик оживил и под сосной присел с ружьем на коленях. Так и просидел до рассвета. Задремал ближе к свету, даже не замерз ночью… А вскинулся — солнце встает, тумана уже не видно, птахи поют… И ощущение тягостное пропало. Страхи ночные вспомнил, с ружьем в руках подлесок полез смотреть, там, где ночью шарахался кто-то — ни следа. Ни веточки сломанной, ни мха вырванного — ничего. Весь подлесок облазил — ничего. На болото даже не полез: чего там увидишь, я его не знаю вообще, ухнусь в топь — поминай как звали… Ну его к чёрту! Пожитки сгреб и ноги в руки оттуда.

Вышел к машине, в карту полез глянуть — нет там болота по карте никакого. Ну нет, и все тут. А карта хорошая, надёжная. Прикинул — вроде здесь бои шли в войну. Может, на поле боя меня угораздило заночевать?..

Бог его ведает, что это было, но больше я туда ни ногой. Такого страха натерпелся — на всю жизнь вперед хватит.

@темы: рассказы, мистические и аномальные места, не своё

---

Добро пожаловать в Найт Вейл!

[Скрёб-поскрёб]

Один из читателей поделился ссылкой на кое-что интересное. Если и вы по каким-то причинам не можете выложить крипи-контент, текст, содержимое, картинки или ссылки со своего логина, но очень хочется поделиться, присылайте их на u-mail сообщества.

Night Vale – это подкаст длиной в 20-25 минут, стилизованный под радиотрансляции из несуществующего пустынного городка Найт Вейл. Подкасты выходят дважды в месяц, 1 и 15 числа. Каждый эпизод содержит новости, объявления, рекламу и музыкальный трек, который заменяет прогноз погоды.
Найт Вейл – маленький городок на юго-западе США со всеми вытекающими из этого последствиями. Абсурд, мистика, сюрреализм, крипота, Гейман, Кинг и фансервис. В собачьем парке нельзя гулять с собаками и вообще нельзя гулять, и загадочные огни мерцают в небе, пока все делают вид, что спят.

Оригинальные подкасты на английском, но по ссылке находятся русские переводы. Там же есть ссылки, собственно, на оригинальные треки и на английские транскрипты.

Наслаждайтесь.

Welcome to Night Vale!

@темы: мистические и аномальные места, жуткий саунд, не своё

---

Nurse with Wound

[Скрёб-поскрёб]

Nurse With Wound - музыкальный проект британского музыканта и художника Стивена Стэплтона. Как правило NWW причисляют к индастриалу, однако музыка проекта не вписывается ни в один из существующих стилей. На Стэплтона оказали влияние сюрреалистическая живопись и музыка в стиле краут-рок.
Идея создать группу пришла Стэплтону спонтанно, сразу после возвращения из Германии. Стэплтон и его друзья Химен Патак и Джон Фотергилл решают поэкспериментировать с музыкой. Фотергилл становится гитаристом, Патак клавишником, сам Стэплтон играет на перкуссии. Благодаря общему знакомому звукорежиссёру Никки Роджерсу, друзья делают пробную запись в профессиональной студии. Они фиксируют на плёнку поток импровизаций и шутки ради решают разбить записанное на три части и выпустить как цельный альбом. Они называют дебютную пластинку "Chance Meeting On A Dissecting Table Of A Sewing Machine And An Umbrella" (Встреча зонтика и швейной машинки на столе для вскрытия). Стэплтон рисует обложку. С тех пор все альбомы оформлены сюрреалистическими рисунками Стивена. Запись выходит в 1979 году. Альбом расходится небольшим тиражом в 500 экземпляров. Реакция на альбом со стороны удивляет музыкантов. Появляются рецензии в нескольких музыкальных журналах. После записи дебютного альбома NWW покидает Патак. Он создаёт свой проект Hastings Of Malawi. К 1981 году Nurse With Wound становится сольным проектом Стэплтона.

Группа Вконтакте

@темы: жуткий саунд

---

Некто в белом халате

[Скрёб-поскрёб]

Это произошло со мной три года назад. Я стоял на остановке в наушниках, и тут внезапно перестала играть музыка. Не успел я дотянуться до кармана, чтобы снова её включить, как она снова заиграла. Но в эту секунду, пока она не играла, в ушах стрельнуло и как будто током чуть-чуть ударило. Я не особо обратил на это внимание и просто протёр наушники. Подъехал автобус, я сел в него и доехал до своей остановки. Выйдя из автобуса, я увидел на той стороне улицы мужчину с большими чёрными усами, в белом халате. Он стоял и пристально смотрел на меня. Я мельком посмотрел на него и пошёл по своим делам.

И началось. Я начал видеть этого мужика каждый день — на остановках, в метро, просто на улице. Я всегда его видел в таких ситуациях, когда просто не мог к нему подойти. В метро на встречном эскалаторе; на перроне, когда поезд уже отъезжает со станции; я подхожу к зданию университета, а он на меня из окна на втором этаже смотрит; ну и так далее. Во всех случаях я никак не мог к нему приблизиться.

Так продолжалось 11 дней. И вот я увидел его в очередной раз — ехал в трамвае, а он стоит на улице и смотрит на меня в окно. Я не вытерпел и закричал водителю:

— Остановите, мне срочно нужно выйти!

Хотя там и не было остановки, водитель остановился. Не сводя глаз с мужчины, я шёл прямо к нему. Он по-прежнему спокойно стоял и смотрел на меня. Я подошёл к нему и спросил:

— Кто ты? Чего ты от меня хочешь?

В ответ он спокойно взял меня за руку и начал говорить:

— Ну, молодец, давай теперь просыпайся.

Я не знал, что делать, и стоял в ступоре. А он продолжал:

— Просыпайся! Посмотри вокруг, разве не видишь, где ты?..

Я начал оглядываться, и вдруг словно что-то в голове щелкнуло. Я вскрикнул, дернулся и... проснулся на больничной койке.

Оказывается, на остановке меня и ещё трёх людей сбил автомобиль, и я впал в кому. Всё, что со мной происходило, было бредом травмированного мозга. А этот мужчина в белом халате, которого я постоянно видел, оказался моим врачом (кстати, в реальности прошло всего 6 дней, а не 11).

Когда я полностью пришёл в себя, я рассказал врачу об этом. Он спокойно меня выслушал и сказал, что не стоит обращать на это внимание, что из-за сотрясения мозг человека способен выдавать и не такие фокусы.

После этого прошло уже три года, и меня преследует навязчивая мысль, что я до сих пор «там». Ну или «тут», не знаю, как это объяснить.

@темы: сновидения, рассказы, не своё

---

Вэйверли Хиллз

[Danny Ocean]

@темы: это случилось на самом деле, мистические и аномальные места, не своё

---

[Danny Ocean]

Страх

@темы: картинки, не своё

---

[Donkey]

не бойтесь, там не страшно :3

@темы: картинки, сущности, призраки и духи

---

М. Елизаров. "Кубики"

[Скрёб-поскрёб]

К пяти годам Федоров уже твердо знал, что его зовут Федоров, что жизнь не игрушка, не какой-нибудь плюшевый медведь с пришитыми глазами-пуговицами, не пластмассовый взвод солдатиков, не трехколесный велосипед, а один тошнотворный страх, бездонный, точно канализационная дыра, страх ледяной и острый, как пролежавший ночь на морозном подоконнике разделочный нож.

Это поначалу Федоров сходил с ума от ужаса, захлестнувшего все его существо, и пронзительный плач рвал горло на кровавые лоскутки, глаза спекались от слез, и слякоть из мочевого пузыря стекала горючими змейками по зябким ногам до сандаликов.

А потом Федоров перестал кричать — это все равно не помогало. Рано обретший неслыханное детское мужество, он научился изнывать молча. Если бы Федоров и дальше сопровождал свой страх истериками, то давно лишился бы связок и онемел. А голос бывал нужен для тех охранительных молитв, которые произносятся только вслух. Цель же у Федорова была проста — как можно дольше оставаться в жизни, пусть полной вселенского кошмара, но все-таки жизни, потому что смерть была в тысячи, в миллионы раз страшнее.

Кубики с разноцветными буквами на деревянных гранях сообщили Федорову чудовищную тайну. Он безмятежно играл на ковре в своей комнате, строил долгую башню. И когда рассыпался его, кубик на кубике, вавилон, буквы сложились в Безначальное Слово. Для того чтобы прочесть Слово, не нужно было уметь читать, достаточно лишь увидеть. Федоров увидел, и Слово сказалось, и было оно правдой о смерти, только о смерти настоящей, а не той выдуманной загробной полужизни, которую тысячелетиями изобретал трусливый людской ум, изливая в толстых черных книгах жалкие надежды на вечные небеса и свет. Федоров с восторгом принял бы и научное небытие, но, увы, ни одно человеческое воззрение и на йоту не приближалось к тому, что случайно открылось Федорову. Смерть оказалась неизмеримо сложнее всех человеческих фантазий и наук, вдобавок была настолько извращенно страшной, что рассудок сводило судорогой омерзения. Самые жутчайшие испытания воображаемого ада не попадали в сравнение с масштабом вечной муки, космической пытки, которой когда-нибудь подвергнут каждого без исключения, в том числе и его, Федорова.

Если представить Божий мир домом, то выдуманная людьми игрушечная смерть из священных книг как бы обитала в подвале, который все-таки был частью дома, построенного Богом. Под фундаментом же находился котлован, и вырыл его не Бог, а, быть может, Отец нынешнего Отца, обезумевший от собственной жестокости проклятый Дед, который умер еще до рождения Сына. В этой могиле с незапамятных добожьих времен обитало выродившееся из Дедовской души трупное вещество Первосмерти, и над ней не было власти даже у самого Бога — он мог лишь до последнего маскировать свое бессилие, ведь если бы люди вдруг узнали, что за изуверская вечность ожидает всех без исключения после жизни, они бы сразу отреклись от такого Бога, и над землей стелился бы непрекращающийся вой. Песьим плачем залился бы каждый живущий, точно так же, как безудержно зарыдал маленький Федоров, раскидывая взбешенной рукой по ковру кубики с Безначальным Словом.

Он сразу и навеки понял, что все умрут, и он, Федоров, тоже умрет, а это самое худшее, что может случиться, и лучше бы ему, Федорову, вообще не рождаться, да и лучше бы вообще никому не рождаться, но люди все равно обречены появляться на свет, потому что Богу нужна их любовь.

Бог не был виноват в смерти, и смерть не имела ничего против Бога, не посягала на его престол. Она не умела творить ничего, кроме самой себя, не умела даже убивать, а могла лишь принять любое существо в свою бездонную прорву, из которой нет возврата.

Ради великой тишины тысячелетиями охранялось благое заблуждение о смерти. Сомнения пробуждались на похоронах, перед разверстой могилой, когда люди, прозревая обман, искренне оплакивали свою единую на всех горькую долю и грядущий, ни с чем не сравнимый посмертный ужас. Нет в языке таких слов, чтобы описать, что за надругательство над человеком творилось в той запредельной кромешной черноте, где ни единого светлого атома, а только несказанное и невыносимое То, от чего ночи напролет беззвучно лил слезы измученный ребенок Федоров.

Ни один взрослый не выдержал бы груз подобного откровения. Даже приговоренный к справедливой пуле преступник до конца не осознает, что его ждет там, за выстрелом, а Федорову заранее все было известно. И несмотря на это, Федоров превозмог себя, выстоял, лишь иногда срывался и плакал, и никто не мог его унять, ни мать, ни бабушка, ни врачи с их дурманящими лекарствами.

Федоров в глубине души признавал разумность царящего неведения. Правда о смерти все равно никому бы не помогла, а, наоборот, навсегда отравила бы остаток земного бытия. Кроме того, Федоров подозревал, что Безначальное Слово косвенно унижает Бога, и лучше о тайне помалкивать, чтобы Бог не разозлился на Федорова и не сделал еще хуже его жизнь, которая и без того была изнуряющей работой по выживанию. Повсюду во множестве имелись специальные ловушки смерти, и хоть не все они были сразу гибельны, но каждая так или иначе приближала кончину.

Человеческая жизнь напоминала бег по минному полю, если вообразить себе такое поле, где мины заложены не только в землю, но и в облака, в жуков, мошек, кузнечиков, в стебли трав, воздушный шорох, туман, звон далекой колокольни.

Бог не мог не знать об этих ловушках, но закрывал на них глаза. И это было вынужденное жертвоприношение. Неизвестно, как повела бы себя смерть, сократись вдруг поток умерших.

Вполне возможно, Бог сам не до конца верил в свое бессмертие и не хотел уточнять, что случится, если смерть от голода поднимет мертвого Бога-Деда, и тот вылезет из «котлована» наружу.

За ловушками надзирали Твари. Федоров узнал о них из молитв, которые иногда читала бабушка, просившая уберечь ее от Тли и Мысленного Волка. Но Бог помогал только в одном — он притуплял ощущение угрозы, а это была скверная услуга.

Сам Федоров никогда не видел Тварей, но очень четко их представлял. Мысленный Волк походил на сказочного зверя из яркой детской книжки, лохматого и черного, с оскаленной пастью, а Тля была помесью мухи и летучей мыши, чьи гнилостные крылья навевали молниеносное тление. Твари умели извращать суть и материю, пользуясь тем, что увиденное уже не сделать неувиденным, а подуманное — неподуманным.

Достаточно было раз посмотреть на комод, и он навеки помещался в мысль. Стоило подумать о яблоке и больше не вспоминать, но оно уже хранилось внутри головы. И невелика беда — яблоки и комоды. Можно было зазеваться и не заметить, как Мысленный Волк пожрал прежнее значения предмета, а Тля заразила смертным тлением и превратила в Падаль, которая и есть Грех. Вот смотрит кто-то, допустим, на карандаш и даже не подозревает, что суть его уже извращена Тварями, что не образ карандаша, а Падаль навсегда осела свинцовой трупностью в мозгу. А если человек доверху полон греховной Падали, он умирает, и не важно, по какой причине: болезнь, война, самоубийство, несчастный случай...

Но тем и отличался Федоров от остальных людей, что научился создавать ритуалы-противоядия — действа, подкрепленные коротенькой самодельной молитвой, текст которой неизменно подсказывали кубики.

Так и жил Федоров, внимательный и осторожный, точно минер, цепко отслеживая каждый свой шаг, поступок и взгляд. Борьба за выживание была нелегка. Ритуалов появлялось все больше, и они день ото дня усложнялись. Федоров лишь диву давался, как беспечны люди, прущие сквозь жизнь напролом, словно обезумевший табун, прямо в пропасть смерти. Только полный дурак при виде маленького трупа мыши или воробья полагал, что, трижды сплюнув и произнеся: «Тьфу, тьфу, тьфу три раза, не моя зараза», — он обезвредит мысль с Падалью. Таких горе-заклинателей было полно, и чаще всего они встречались среди детей, роющихся в дворовой песочнице. Их жалкие познания обычно заканчивались на том, что запрещено наступать на канализационные люки, стыки дорожных плит и трещины на асфальте. А почему запрещено, в чем глубинная суть этих неписаных аксиом самосохранения — это уже никого не интересовало. Наблюдая подобное вопиющее невежество, Федоров воображал простака, который вдруг слепо уверовал, что смертельно прыгать с девятого этажа, и при этом отчего-то надеялся, что прыжок с восьмого и десятого этажа как-нибудь обойдется.

О, если бы все было так просто, и три плевка прогоняли Волка и Тлю... Конечно, чтобы безопасно выйти из квартиры на лестничную клетку, следовало пять раз погладить дверную ручку и сказать: «Спят усталые». Но это свой пролет, где все до мелочей знакомо! Разве что появится посторонний дядька или старуха с пуделем. Тогда следует, пятясь, вернуться в квартиру, забежать на кухню, дотронуться до стола, прижаться щекой к холодильнику, и только затем гладить ручку, а вот произносить «спят усталые» категорически нельзя, потому что «усталые» уже «не спят». Надо говорить: «Скатертью, скатертью дальний путь».

А с дохлыми животными все гораздо сложнее. Если это околевший кот, нужно сжать пальцы щепотью, подпрыгнуть и громко сказать: «Ой как мячиком, как мальчиком расту», затем дотронуться до земли, шесть раз в нее потыкать, раз вдохнуть и дважды выдохнуть, подумать о живом хомяке, шаркнуть правой ногой, хлопнуть в ладоши и сразу руки в карманы спрятать — это если кот, а с дохлой крысой все по-другому. А плевать не стоит. Глупо и опасно.

Больше всего Федоров не любил новые маршруты. Именно там на каждом шагу подстерегало неизведанное, готовое в миг обернуться Падалью. Противоядие без кубиков не изобреталось, а уже готовые заговоры помогали частично. Разумеется, в защитном арсенале Федорова водились кое-какие универсальные средства. К примеру, можно было трясти расслабленными кистями и фыркать: «Кршш, Кршш», но это выручало только в дождь, да и то пока не проедет красный автомобиль.

На всякий случай Федоров до предела ограничил свою речь. Праздное слово таило в себе опасность тайного смысла, который заранее извратили Мысленный Волк и Тля. Федоров предпочитал пользоваться проверенными словами, но даже они иногда выходили из строя, и приходилось срочно изобретать специальные молитвы для очищения их от Падали. Иногда дезинфекция не удавалась и от каких-то слов, скрепя сердце, приходилось отказываться.

Федоров до последнего избегал обновок. Ритуал по обеззараживанию вещей требовал большой концентрации и был весьма утомителен. Кроме того, не всякий покрой устраивал Федорова. Прежняя курточка насчитывала шесть пуговиц, два боковых и один нагрудный карман, а на новой куртке имелись всего четыре пуговицы, а нагрудный карман вовсе отсутствовал. Только после того как бабушка, со слезами и охами, пришила недостающие пуговицы и накладной карман, Федоров провел ритуал и отмолил куртку от посягательств Мысленного Волка и Тли.

Федоров жалел бабушку, но нелепо было объяснять, что шесть пуговиц — не блажь, а насущная необходимость, что именно пуговицы и карманы делают куртку важным инструментом уличных обрядов, включающих защиту от машин, птиц, некоторых деревьев, страшной черноволосой соседки-девочки с раздвоенной верхней губой, водосточных труб, трещин в асфальте и ржавого жирафа на детской площадке.
Раньше Федоров пытался помочь родне, учил, как избегнуть той или иной напасти. Взрослые терпеливо слушали его и даже что-то выполняли, но очень небрежно — для них это были только капризы больного детского воображения, они из жалости потакали Федорову, а потом возили по психиатрическим врачам, хоть Федоров умолял не делать этого, говорил, что всякая поездка приносит лишние впечатления и после таких походов жизнь его усложняется на множество обременительных ритуалов. Но Федорова не слушали, волокли силой, и отовсюду скалил пасть Волк, и Тля трещала гнилыми крыльями...

Больше Федоров никого не спасал. На беседы элементарно не хватало времени, нужно было успеть охранить себя. Твари становились все агрессивнее. Да и частые поездки к врачам сыграли свою гибельную роль. Федоров чудовищно отяжелел. Бесчисленные ритуалы висели невозможными интеллектуальными веригами, каждый шаг нуждался в персональном действе и молитве. С какого-то момента Федоров уже не выходил во двор. Вначале он еще позволял себе выглядывать в окно, но вскоре навсегда задвинул шторы, чтобы ограничить приток образов.

Комната Федорова отличалась монашеской аскетичностью: стол, кровать, кубики. Всякий лишний предмет обременял ум и грозил стать пищей для Тварей. Мир дробился на опасные детали. Разваливались когда-то цельные понятия, и уже не просто «стена», а обои, кирпичи, высохший раствор, пыль требовали своего индивидуального противоядия. На очищение тысяч предметов не хватало сил, Федоров сдавался, но его отступление было монотонным отречением от Падали, надвигавшейся со всех сторон.

Федоров замолчал. Вся речь ушла вовнутрь и была непрерывной молитвой. Твари не дремали. Пока Федоров боролся со стенами, синим абажуром и его тенью на потолке, с окном, шторой, зудящей мухой, шлепаньем бабушкиных тапок, ударами дворового футбольного мяча, шумом телевизора и легионом других мелочей, Волк изловчился и пожрал смысл хлеба и воды — последние крохи скудного пищевого рациона Федорова, а Тля сразу обратила их в Падаль.

Наступил роковой миг, и Федоров не смог дотянуться до кубиков. Чтобы пошевелить рукой, надо было сделать нечто, разрешающее это движение, для чего требовался очередной обряд, за который отвечали новые ритуалы, один за другим воронкой утекающие в бесконечность с черной точкой Падали в исходе.

Федоров окаменел. Осунувшееся лицо его давно утратило детские черты. Зачарованный и белокурый, он был похож на приснившегося жениха. Мысленный Волк и Тля, не таясь, сидели рядышком напротив кровати Федорова и терпеливо ждали добычи...

Федоров был еще жив, а в природе уже творились грозные знамения. На окраинах коровы раздоились червями, по дворам бродил белый, точно слепленный из тумана жеребенок с ногой, приросшей к брюху, и в церквях вдруг разом закоптили все свечи.

Так намечалось успение Федорова. Мысленный Волк и Тля готовились прибрать его хрупкую измученную душу.

Но Тварям не дано знать главного. В кончине Федорова скрывается великое поражение Первосмерти, потому что она не имеет прав на Федорова. В нем единственном из когда-либо живших совершенно нет трупного вещества Падали, но есть Безначальное Слово.

Лишь только Федоров испустит дух, в черном небытии раскинется пространство новой, принципиально иной области смерти. Она, как сетка, будет натянута над прежней и уловит каждого без исключения. Отныне всякий живущий умрет в федоровскую смерть. Точно не известно, какой именно она будет, но даже если мы воскреснем в ней обычными кубиками с прописными буквами на деревянных гранях, то, по крайней мере, уже никто и никогда не достанет нас, не потревожит — ни обезумевший Дед, ни Отец, ни Мысленный Волк и Тля.

@темы: безумие, рассказы, детские страхи, не своё

---

Горные люди

[Скрёб-поскрёб]

Не знаю, поверит ли мне кто-нибудь или нет, но я не могу больше хранить этот секрет. Секрет об одном жутком месте под названием Бутрахты. Эта деревня находится в ложбинке между горами, сплошь покрытыми непроходимой тайгой. А секрет заключается вот в чем: в этой деревне постоянно происходит какая-то чертовщина. По улицам бродят существа, которые на местном языке называются «хара кызы» (на русский это можно перевести как «горный человек»). И взрослые, и дети, все, кого ни встретишь, прекрасно знают, кто это такие. Они соблюдают единственное правило — не гулять ночью с 12 до 6 часов, — и живут себе спокойно. Но, как обычно и бывает, не все соблюдают правило. Из уст этих-то лиц и рождается легенда. Легенда о горных духах.

Я ездила туда летом и узнала много нового о потустороннем и неизведанном для людей мире. Вот как мне рассказывал человек, который видел их:

«Это произошло со мной в детстве. Наш дом находится на краю деревни — чёрт нас дёрнул туда поселиться. Так вот, как-то раз родители уехали в гости в Абакан, а я остался дома с сестрой и с другом Мишей. Сидим мы, сидим, телевизор смотрели — там какое-то шоу шло, сейчас его уже не показывают. И вдруг я буквально затылком почувствовал, что кто-то смотрит к нам в окно! Я обернулся, но там ничего не было — лишь тьма. Сама понимаешь, при свете ничего в окне не видно. Ну, я и сижу дальше, слышу — в окно кто-то стукнул. Я так испугался, что решил сделать вид, будто ничего не слышал, и мысленно убедил себя, что всё это мне лишь кажется. Но не тут-то было — Миша, тоже услышавший стук, обернулся и посмотрел на окно. Глаза у него стали круглыми — видимо, увидел что-то. Я сказал ему, чтобы он смотрел телевизор и не обращал внимания, мол, это наверняка Митька балуется (тоже друг наш). А сам трясся так, что не мог сосредоточиться ни на чем, всё думал о том, кто же всё-таки за окном. Тут стук повторился, и я всё-таки повернулся.

То, что я увидел, повергло меня в такой шок, что я закричал. Мишка закричал следом за мной. За окном стоял очень высокий человек. То есть я сначала думал, что это человек, но потом он открыл глаза. Зрачков не было, только пустые белки. Он их вытаращил на нас и смотрел, не моргая, потом наклонился к окну и начал облизывать его языком сверху донизу, продолжая смотреть на нас. Его язык имел синий трупный цвет. Никогда прежде я не видел столь отвратительное зрелище…

Вдруг он ушел куда-то вправо. Мы продолжали кричать, моя сестренка плакала… Из паники меня вывел щорох в сенях. Я понял куда он ушел — он хотел войти в наш дом! Я сломя голову подбежал к входной двери, чтобы запереть её. У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда я увидел, что она начинает открываться. Я вцепился в ручку, изо всех сил потянул её на себя, уже навзрыд рыдая и не сдерживаясь, и крикнул страшным голосом, который сам не узнал:

— Мишка, помоги мне дверь держать!

Мишка подбежал, и мы оба, отталкиваясь ногами от стены, тянули ручку назад. Не знаю, каким чудом она тогда удержалась — она и до этого ходуном ходила, отец хотел поменять её на днях, — но всё-таки мы удержали дверь. Как вспомню, что я чувствовал, когда щель между дверью и косяком достигла сантиметров десяти — до сих пор мурашки по коже. Не знаю, что бы случилось, если не совпало так, что в этот момент во двор не заехала машина родителей. Хватка ослабла, и мы смогли закрыть дверь.

Родители зашли в дом в ужасе — оказалось, они забыли что-то дома и им надо было вернуться, а когда подъехали домой, то увидели, как что-то огромное бросилось прочь от дома в сторону тайги. Они сразу поняли, что это был горный дух — «хара кызы». Помню, в тот день мы ещё долго не могли успокоиться, сидели и просто ревели».

Это правдивая история из первых рук. Я не знаю, почему про это до сих пор не пишут в газетах — может, потому что местные жители привыкли к такому соседству и не хотят излишнего внимания. Мое дело — просто рассказать.

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

Э. По "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром"

[Скрёб-поскрёб]

Разумеется, я ничуть не удивляюсь тому, что необыкновенный случай с мистером Вальдемаром возбудил толки. Было бы чудом, если бы этого не было, принимая во внимание все обстоятельства. Вследствие желания всех причастных к этому делу лиц избежать огласки хотя бы на время или пока мы не нашли возможностей продолжить исследование - именно вследствие наших стараний сохранить его в тайне - в публике распространились ложные или преувеличенные слухи, породившие множество неверных представлений, а это, естественно, у многих вызвало недоверие.

Вот почему стало необходимым, чтобы я изложил факты - насколько я сам сумел их понять. Вкратце они сводятся к следующему.

В течение последних трех лет мое внимание не раз бывало привлечено к вопросам месмеризма, а около девяти месяцев назад меня внезапно поразила мысль, что во всех до сих пор проделанных опытах имелось одно весьма важное и необъяснимое упущение - никто еще не подвергался месмерическому воздействию in articulo mortis[в состоянии агонии (лат.)]. Следовало выяснить, во-первых, подвержен ли человек в таком состоянии действию гипноза; во-вторых, ослаблено ли оно при этом или же усилено; а в-третьих, в какой степени и как долго можно задержать гипнозом наступление смерти. Возникали и другие вопросы, но именно эти заинтересовали меня более всего - в особенности последний, чреватый следствиями огромной важности.

Раздумывая, где бы найти подходящий объект для такого опыта, я вспомнил о своем приятеле мистере Эрнесте Вальдемаре, известном составителе "Bibliotheca Forensica" ["Судебной библиотеке" (лат.)] и авторе (под nom de plume [псевдонимом (франц.)] Иссахара Маркса) польских переводов "Валленштейна" и "Гаргантюа". Мистер Вальдемар, с 1839 года проживавший главным образом в Гарлеме (штат Нью-Йорк), обращает (или обращал) на себя внимание прежде всего своей необычайной худобой - нижние конечности у него очень походили на ноги Джона Рандолфа,- а также светлыми бакенбардами, составлявшими резкий контраст с темными волосами, которые многие из-за этого принимали за парик. Он был чрезвычайно нервен и, следовательно, был подходящим объектом для гипнотических опытов. Раза два или три мне без труда удавалось его усыпить, но в других отношениях он не оправдал ожиданий, которые естественно вызывала его конституция. Я ни разу не смог вполне подчинить себе его волю, а что касается clairvoyance [ясновидения (франц.)], то опыты с ним вообще не дали надежных результатов. Свои неудачи в этом отношении я всегда объяснял состоянием его здоровья. За несколько месяцев до моего с ним знакомства доктора нашли у него чахотку. О своей близкой кончине он имел обыкновение говорить спокойно, как о чем-то неизбежном и не вызывающем сожалений.

Когда у меня возникли приведенные выше вопросы, я, естественно, вспомнил о мистере Вальдемаре. Я слишком хорошо знал его философскую твердость, чтобы опасаться возражений с его стороны; и у него не было в Америке родных, которые могли бы вмешаться. Я откровенно поговорил с ним на эту тему, и, к моему удивлению, он ею живо заинтересовался. Я говорю "к моему удивлению", ибо хотя он всегда соглашался подвергаться моим опытам, я ни разу не слышал, чтобы он их одобрял. Болезнь его была такова, что позволяла точно определить срок ее смертельного исхода; и мы условились, что он пошлет за мной примерно за сутки до того момента, когда доктора предскажут его кончину.

Сейчас прошло уже более семи месяцев с тех пор, как я получил от мистера Вальдемара следующую собственноручную записку:

Любезный П.!
Пожалуй, вам следует приехать сейчас. Д. и Ф. в один голос утверждают, что я не протяну дольше завтрашней полуночи, и мне кажется, что они вычислили довольно точно.
Вальдемар.

Я получил эту записку через полчаса после того, как она была написана, а спустя еще пятнадцать минут уже был в комнате умирающего. Я не видел его десять дней и был поражен страшной переменой, происшедшей в нем за это короткое время. Лицо его приняло свинцовый оттенок, глаза потухли, а исхудал он настолько, что кости скул едва не прорывали кожу. Мокрота выделялась крайне обильно. Пульс прощупывался с трудом. Несмотря на это, он сохранил удивительную ясность ума и даже кое-какие физические силы. Он ясно говорил, без посторонней помощи принимал некоторые лекарства, облегчавшие его состояние,- а когда я вошел, писал что-то карандашом в записной книжке. Он полулежал, обложенный подушками. При нем были доктора Д. и Ф.

Пожав руку Вальдемара, я отвел этих джентльменов в сторону и получил от них подробные сведения о состоянии больного. Левое легкое уже полтора года как наполовину обызвествилось и было, разумеется, неспособно к жизненным функциям. Верхушка правого также частично подверглась обызвествлению, а нижняя доля представляла собой сплошную массу гнойных туберкулезных бугорков. В ней было несколько обширных каверн, а в одном месте имелись сращения с ребром. Эти изменения в правом легком были сравнительно недавними. Обызвествление шло необычайно быстро; еще за месяц до того оно отсутствовало, а сращения были обнаружены лишь в последние три дня. Помимо чахотки, у больного подозревали аневризм аорты, однако обызвествление не позволяло диагностировать его точно. По мнению обоих докторов, мистер Вальдемар должен был умереть на следующий день (вокресенье) к полуночи. Сейчас был седьмой час субботнего вечера.

Когда доктора Д. и Ф. отошли от постели больного, чтобы побеседовать со мной, они уже простились с ним. Они не собирались возвращаться; однако по моей просьбе обещали заглянуть к больному на следующий день около десяти часов вечера.

После их ухода я откровенно заговорил с мистером Вальдемаром о его близкой кончине, а также более подробно о предполагаемом опыте. Он подтвердил свою готовность и даже интерес к нему и попросил меня начать немедленно. При нем находились сиделка и служитель, но я не чувствовал себя вправе начинать подобное депо, не имея более надежных свидетелей, чем эти люди, на случай какой-либо неожиданности. Поэтому я отложил опыт до восьми часов вечера следующего дня, когда приход студента-медика (мистера Теодора Л-ла), с которым я был немного знаком, вывел меня из затруднения. Сперва я намеревался дождаться врачей; но пришлось начать раньше, во-первых, по настоянию мистера Вальдемара, а во-вторых, потому, что я и сам видел, как мало оставалось времени и как быстро он угасал.
Мистер Л-л любезно согласился вести записи всего происходящего; все, что я сейчас имею рассказать, взято из этих записей verbatim [дословно (лат.)] или с некоторыми сокращениями.

Было без пяти минут восемь, когда я, взяв больного за руку, попросил его подтвердить возможно явственнее, что он (мистер Вальдемар) по доброй воле подвергается в своем нынешнем состоянии месмеризации.

Он отвечал слабым голосом, но вполне внятно: "Да, я хочу подвергнуться месмеризации,- и тут же добавил: - Боюсь, что вы слишком долго медлили".

Пока он говорил, я приступил к тем пассам, которые прежде оказывали на него наибольшее действие. Первое прикосновение моей руки к его лбу сразу подействовало, но затем, несмотря на все мои усилия, я не добился дальнейших результатов до начала одиннадцатого, когда пришли, как было условлено, доктора Д. и Ф. Я в нескольких словах объяснил им, чего я добиваюсь, и, так кат; они не возражали, установив, что больной уже находится в агонии, я, не колеблясь, продолжал, перейдя, однако, от боковых пассов к продольным и устремив взгляд на правый глаз умирающего.

К этому времени пульс у него уже не ощущался, а хриплое дыхание вырывалось с промежутками в полминуты.

В таком состоянии он пробыл четверть часа. Потом умирающий глубоко вздохнул, и хрипы прекратились, то есть не стали слышны; дыхание оставалось все таким же редким. Конечности больного были холодны, как лед.

Без пяти минут одиннадцать я заметил первые признаки месмерического состояния. В остекленевших глазах появился тот тоскливо устремленный внутрь взгляд, который наблюдается только при гипнотическом сне и насчет которого невозможно ошибиться. Несколькими быстрыми боковыми пассами я заставил веки затрепетать, как при засыпании, а еще несколькими - закрыл их. Этим я, однако, не удовольствовался и продолжал энергичные манипуляции, напрягая всю свою волю, пока не достиг полного оцепенения тела спящего, предварительно уложив его поудобнее. Ноги были вытянуты, руки положены вдоль тепа, на некотором расстоянии от бедер. Голова была слегка приподнята.

Между тем наступила полночь, и я попросил присутствующих освидетельствовать мистера Вальдемара. Проделав несколько опытов, они констатировали у него необычайно глубокий гипнотический транс. Любопытство обоих медиков было сильно возбуждено. Доктор Д. тут же решил остаться при больном на всю ночь, а доктор Ф. ушел, обещав вернуться на рассвете. Мистер Л-л, сиделка и служитель также остались.

Мы не тревожили мистера Вальдемара почти до трех часов пополуночи; подойдя к нему, я нашел его в том же состоянии, в каком он находился перед уходом доктора Ф., то есть он лежал в том же положении; пульс не ощущался; дыхание было очень слабым (и заметным лишь при помощи зеркала, поднесенного к губам); глаза были закрыты, как у спящих, а тело твердо и холодно, как мрамор. Тем не менее это отнюдь не была картина смерти. Приблизившись к мистеру Вальдемару, я попробовал повести его руку за своей, тихонько водя ею перед ним. Такой опыт никогда не удавался мне с ним прежде, и я не рассчитывал на успех и теперь, но, к моему удивлению, рука его послушно, хотя и слабо, последовала за всеми движениями моей. Я решил попытаться с ним заговорить.

- Мистер Вальдемар,- спросил я,- вы спите? - Он не отвечал, но я заметил, что губы его дрогнули, и повторил вопрос снова и снова. После третьего раза но всему его телу пробежала легкая дрожь; веки приоткрылись, обнаружив полоски белков; губы нехотя задвигались, и из них послышался едва различимый шепот:

- Да, сейчас сплю. Не будите меня! Дайте мне умереть так!

Я ощупал его тело, оказавшееся по-прежнему окоченелым. Правая рука его продолжала повиноваться движениям моей. Я снова спросил спящего:

- А как боль в груди, мистер Вальдемар?

На этот раз он ответил немедленно, но еще тише, чем прежде:

- Ничего не болит - умираю.

Я решил пока не тревожить его больше, и мы ничего не говорили и не делали до прихода доктора Ф., который явился незадолго перед восходом солнца и был несказанно удивлен, застав пациента еще живым. Пощупав у спящего пульс и поднеся к его губам зеркало, он попросил меня снова заговорить с ним. Я спросил:

- Мистер Вальдемар, вы все еще спите?

Как и раньше, ответ заставил себя ждать несколько минут; за это время умирающий словно собирался с силами, чтобы заговорить, Когда я повторил свой вопрос в четвертый раз, он произнес очень тихо, почти неслышно:

- Да, все еще сплю - умираю.

По мнению, вернее, по желанию врачей, мистера Вальдемара надо было теперь оставить в его, по видимости, спокойном состоянии вплоть до наступления смерти, которая, как все были уверены, должна была последовать через несколько минут. Я, однако, решил еще раз заговорить с ним и просто повторил свой предыдущий вопрос.

В это время в лице спящего произошла заметная перемена. Глаза его медленно раскрылись, зрачки закатились, кожа приобрела трупный оттенок, не пергаментный, но скорее белый, как бумага, а пятна лихорадочного румянца, до тех пор ясно обозначавшиеся на его щеках, мгновенно погасли. Я употребляю это слово потому, что их внезапное исчезновение напомнило мне именно свечу, которую задули. Одновременно его верхняя губа поднялась и обнажила зубы, которые она прежде целиком закрывала; нижняя челюсть отвалилась с отчетливым стуком, и в широко раскрывшемся рту показался распухший и почерневший язык. Я полагаю, что среди нас не было никого, кто бы впервые встретился тогда с ужасным зрелищем смерти; но так страшен был в тот миг вид мистера Вальдемара, что все отпрянули от постели.

Здесь я чувствую, что достиг того места в моем повествовании, когда любой читатель может решительно отказаться мне верить. Однако мое дело просто продолжать рассказ.

Теперь мистер Вальдемар не обнаруживал ни малейших признаков жизни; сочтя его мертвым, мы уже собирались поручить его попечениям сиделки и служителя, как вдруг язык его сильно задрожал. Это длилось несколько минут. Затем из неподвижных разинутых челюстей послышался голос - такой, что пытаться рассказать о нем было бы безумием. Есть, правда, два-три эпитета, которые отчасти можно к нему применить. Я могу, например, сказать, что звуки были хриплые, отрывистые, глухие, но описать этот кошмарный голос в целом невозможно по той простой причине, что подобные звуки никогда еще не оскорбляли человеческого слуха. Однако две особенности я счел тогда - и считаю сейчас - характерными, ибо они дают некоторое представление об их нездешнем звучании. Во-первых, голос доносился до нас - по крайней мере, до меня - словно издалека или из глубокого подземелья. Во-вторых (тут я боюсь оказаться совершенно непонятным), он действовал на слух так, как действует на наше осязание прикосновение чего-то студенистого или клейкого.

Я говорю о "звуках" и "голосе". Этим я хочу сказать, что звуки были вполне - и даже пугающе - членораздельными. Мистер Вальдемар заговорил явно в ответ на вопрос, заданный мною за несколько минут до того. Если читатель помнит, я спросил его, продолжает ли он спать. Он сказал:

- Да - нет - я спал - а теперь - теперь - я умер.

Никто из присутствующих не пытался скрыть и не отрицал потом невыразимого, леденящего ужаса, вызванного этими немногими словами. Мистер Л-л (студент-медик) лишился чувств. Служитель и сиделка бросились вон из комнаты и ни за что не захотели вернуться. Собственные мои ощущения я не берусь описывать. В течение почти часа мы в полном молчании приводили в чувство мистера Л-ла. Когда он очнулся, мы снова занялись мистером Вальдемаром.

Состояние его оставалось таким же, как я его описал, не считая того, что зеркало не обнаруживало теперь никаких признаков дыхания. Попытка пустить кровь из руки не удалась. Следует также сказать, что эта рука уже не повиновалась моей воле. Я тщетно пробовал заставить ее следовать за движениями моей. Единственным признаком месмерического влияния было теперь дрожание языка всякий раз, когда я обращался к мистеру Вальдемару с вопросом. Казалось, он пытался ответить, но усилия оказывались недостаточными. К вопросам, задаваемым другими, он оставался совершенно нечувствительным, хотя я и старался создать между ним и каждым из присутствующих гипнотическую связь. Кажется, я сообщил теперь все, что может дать понятие о тогдашнем состоянии усыпленного. Мы нашли новых сиделок, и в десять часов я ушел вместе с обоими докторами и мистером Л-лом.

После полудня мы снова пришли взглянуть на пациента. Состояние его оставалось прежним. Мы не сразу решили, следует ли и возможно ли его разбудить, однако скоро все согласились, что ничего хорошего мы этим не достигнем. Было очевидно, что смерть (или то, что под нею обычно разумеют) была приостановлена действием гипноза. Всем нам было ясно, что, разбудив мистера Вальдемара, мы вызовем немедленную или, во всяком случае, скорую смерть.

С тех пор и до конца прошлой недели - в течение почти семи месяцев мы ежедневно посещали дом мистера Вальдемара, иногда в сопровождении знакомых врачей или просто друзей. Все это время спящий оставался в точности таким, как я его описал в последний раз. Сиделки находились при нем безотлучно.

В прошлую пятницу мы наконец решили разбудить или попытаться разбудить его; и (быть может) именно злополучный результат этого последнего опыта породил столько толков в различных кругах и столько безосновательного, на мой взгляд, возмущения.

Чтобы вывести мистера Вальдемара из гипнотического транса, я прибегнул к обычным пассам. Некоторое время они оставались безрезультатными. Первым признаком пробуждения было частичное опущение радужной оболочки глаз. Мы отметили, что это движение зрачков сопровождалось обильным выделением (из-под век) желтоватой жидкости с крайне неприятным запахом.

Мне предложили воздействовать, как прежде, на руку пациента. Я попытался это сделать, но безуспешно. Тогда доктор Ф. пожелал, чтобы я задал ему вопрос. Я спросил:

- Мистер Вальдемар, можете ли вы сказать нам, что вы чувствуете или чего хотите?

На щеки мгновенно вернулись пятна чахоточного румянца; язык задрожал, вернее задергался, во рту (хотя челюсти и губы оставались окоченелыми), и тот же отвратительный голос, уже описанный мною, произнес:

- Ради бога! - скорее! - скорее! - усыпите меня, или скорее! разбудите! скорее! - Говорят вам, что я мертв!

Я был потрясен и несколько мгновений не знал, на что решиться. Сперва я попытался снова усыпить пациента, но, не сумев этого сделать из-за полного ослабления воли, я пошел в обратном направлении и столь же энергично принялся его будить. Скоро я увидел, что мне это удается - по крайней мере, я рассчитывал на полный успех,- и был уверен, что все присутствующие тоже ждали пробуждения пациента.

Но того, что произошло в действительности, не мог ожидать никто.

Пока я торопливо проделывал гипнотические пассы, а с языка, но не с губ, страдальца рвались крики: "мертв!", "мертв!", все его тело - в течение минуты ели даже быстрее - осело, расползлось, разложилось под моими руками. На постели пред нами оказалась полужидкая, отвратительная, гниющая масса.

@темы: рассказы, классика, мертвецы

---

Проблемы с дизайном

[Скрёб-поскрёб]

Всем привет.
Вижу ванильную беду, постигшую "Крипипасту". В течение дня дизайн будет поправлен и превращён в более соответствующий контенту, так что пожалуйста не беспокойтесь.

@темы: голос админа

---

"The Ride" by Rodolphe Guenoden

[Скрёб-поскрёб]

@темы: картинки