Квартира наверху

[Albertia Inodorum]

Как-то раз в один ничем не примечательный и абсолютно обычный день я лежал на диване у себя дома и смотрел телевизор, попыхивая сигаретой и держа в руке банку холодного пива. Жена была на работе до шести, дети в садике. У меня был выходной, и я решил расслабиться уже с утра — встал, умылся, сходил в магазин и теперь лежал, наслаждаясь отдыхом в полной мере. По телевизору показывали повтор чемпионата по футболу, матч Россия — Чехия. И вот лежал я, расслабившись на диване и никого не трогая, как вдруг услышал шаги на верхнем этаже в квартире у соседей.

Не подумайте, что я запаниковал или струсил из-за каких-то дурацких шагов. В тот момент меня это разозлило. Я устал за кажущиеся бесконечными дни работы на вахте и хотел расслабиться. Вполне понятно, что всякие посторонние звуки меня раздражали. Но не идти же из-за этого к соседям? Так я тогда решил и продолжил смотреть матч, стараясь не обращать внимания на топот наверху. Я лежал, лежал, пытаясь сосредоточиться на футболе, но чем больше я старался забыть про эти звуки, тем отчётливее я их слышал, и тем больше они меня злили. Теперь именно по той причине, что я не хотел слышать стуки, удары — или что бы это ни было, — я слышал только их.

Я нервно выбросил сигарету в пепельницу, впопыхах стряхивая пепел с рук, и положил пиво на письменный столик, стоящий перед диваном, на котором помимо этого лежали чипсы. Громко стуча пятками по полу от злости, я прошел в кухню и не придумал ничего умнее, как достать аллюминиевую ложку.

Я снова вошел в зал, только с зажатой в руке ложкой. Далее я подошел к батареям и начал стучать по ним с её помощью что есть сил. Представляю, какой шум был в соседской квартире — но так им и надо! Пусть поймут, каково это — с утра слышать их громкий топот. Постучав около минуты, я перестал.

Шаги прекратились. Видимо, намек был понят. Я схватился за пиво и снова прыгнул на диван.

Что за комедия — не прошло и минуты, как сверху кто-то начал не просто ходить, а прыгать. Шум был такой, как будто там стоят трое здоровых мужиков, налегающих на фаст-фуд, и прыгают что есть мочи. Кажется, мои действия их только разозлили. Я посидел минутку, ожидая, когда же они прекратят этот детский сад. Насколько я помнил, там жила молодая семья с грудным ребенком.

Я решил больше не стучать. «Перебесятся, успокоятся и перестанут», — решил я и снова постарался уткнуться в телевизор, и мне это даже удалось на минуту, пока звуки, доносящиеся сверху, не стали просто невыносимыми. Теперь казалось, что весь дом ходит ходуном в некоторых местах, даже штукатурка осыпалась. Видимо, я подал им хорошую идею про батареи, так как по батареям стучало так, что, казалось, на моих мозгах отплясывают чечетку. В ушах звенело, и я теперь не смог бы расслышать не только телевизор, но и свой голос, даже если бы закричал. В этот момент моему терпению пришел конец. «Я им покажу, ублюдкам!» — подумал я, скрежеща зубами от злости и натягивая джинсы и футболку на тело. Я просто вылетел в подъезд, даже не закрыв за собой дверь.

Через минуту я уже стоял перед коричневой соседской железной дверью с красивой резной ручкой. Я стал стучать в неё очень настойчиво и без остановки. Ответа не было. Я стучал и стучал, пока мне не надоело.

«Прячутся, трусы», — подумал я и приложил ухо к двери.

Как ни странно, я ничего не услышал. За дверью стояла гробовая тишина. «Затаились», — подумал я и снова начал стучать. Когда мне это порядком надоело и я не услышал ничего, кроме мертвой тишины за дверью, я спустился в свою квартиру. Я запер дверь и пошел в туалет, по пути раздумывая, что за ерунда произошла с моими соседями — вроде такая приличная семья... Усевшись на унитаз и сделав свое дело, я хотел было уже открыть дверь и выйти, как вдруг я услышал то, от чего моё сердце похолодело. Шаги.

Но они были в моей квартире. Я отчетливо слышал, как кто-то размеренно вышагивает в моей комнате. «Видимо, они зашли, когда я вышел, ведь я не закрывал дверь» — подумал я и хотел было уже открыть дверь, но передумал.

Хоть я и не запер входную дверь, когда уходил, но это точно не могли быть мои соседи. На площадке я был недолго и не видел, чтобы кто-то спускался с верхнего этажа. Значит, это кто-то посторонний, не соседи. Может, грабитель? Мне стало по-настоящему страшно.

Я стоял в нерешительности и держал ручку от двери, а снаружи в моей комнате, той самой, где я сидел несколько минут назад, кто-то ходил взад-вперед. И его шаги, кто бы это ни был, отдавались в моем сердце. Но самое страшное было ещё впереди.

Между дверью и стеной в туалете у нас есть небольшая щелка, через которую видно часть коридора. Я нагнулся и стал смотреть в неё, и тут страшный стук раздался прямо в дверь туалета. От неожиданности я отпрыгнул назад, так и не успев ничего рассмотреть. Я больно ударился ногой об унитаз. Дверь ходила ходуном — кто-то с противоположной стороны дергал её на себя. Я слышал за дверью тяжелое дыхание, от которого волосы вставали дыбом. Сердце у меня чуть не ушло в пятки, я почувствовал терпкий металлический привкус страха во рту. И тут мне пришла в голову мысль, что это может быть маньяк. У нас в то время в городе орудовал квартирный маньяк, убивающий людей целыми семьями в их собственных квартирах. И теперь пришла моя очередь. Я умру мучительной смертью, а потом, когда вечером придут мои близкие, он убьет и их...

— Вы кто такой? — спросил я, и мой голос даже для меня прозвучал жалко и беспомощно. — Уходите, иначе я вызову полицию! — сказал я, понимая абсурдность сказанных мною слов. Во-первых, я заперт в туалете, во-вторых телефона у меня с собой, конечно же, нет. Но мне очень хотелось услышать хоть какой-то ответ, хоть что-нибудь человеческое, а не это мертвое молчание, от которого тело сводит судорогами животного ужаса.

Стук прекратился. Я сидел на унитазе и громко дышал, чтобы успокоиться. Я сидел, сидел и сидел, не замечая течения времени. Я стал прислушиваться. Шаги прекратились. Уж не сошел ли я с ума? Может, это все игра больного воображения, и никаких шагов и вовсе не было? Я потихоньку открыл дверь туалета и выглянул в коридор. Никого. Я резко рванул к тумбочке, к спасительному телефону. Слава богу, он у нас беспроводной, и я на бегу, не заглядывая в зал, схватил его и вылетел в подъезд. Я вызвал полицию и стал ждать её, стоя в подъезде. В квартиру заходить было страшно.

Через некоторое время в подъезд зашли двое полицейских. Они сразу осведомились, что произошло, и вошли внутрь моей квартиры. Никого там не было. В зале на столе по-прежнему стояло пиво. Я видел, как полицейские переглянулись, и понял этот взгляд. Через мгновение, как подтверждение моим словам, один из них произнес:

— Как много вы выпили, молодой человек?

— Да я клянусь вам, здесь кто-то был. Я даже одну кружку не допил, как началась эта беготня наверху.

Полицейские всё ещё недоверчиво переглядывались.

— Ну, давайте посетим ваших соседей...

И вот я снова стоял перед коричневой дверью, не сомневаясь, что никто не откроет. Я вообще не видел смысла беспокоить соседей, так как не сомневался, что никто из них ничего не видел. Но побеспокоить этих прыгунов лишний раз всё равно было приятно.

Один из полицейский, который помоложе, позвонил в звонок (я его в прошлый раз не заметил). Тишина. Ответа не было. Он снова позвонил, добавив к этому несколько громких стуков в дверь. Снова тишина.

— Их нет дома, — констатировал полицейский и оглянулся на меня.

Теперь мне казалось, что они смотрят на меня, как на заядлого алкоголика, у которого началась белая горячка — и кто знает, может быть, я бы через минуту уже сидел в их «УАЗике», если бы не тихое поскрёбывание, раздавшееся внутри соседской квартиры. Это был очень тихий, но отчетливый звук. Это сразу привлекло внимание полицейских, и они оба стали стучать в дверь.

— Если вы слышите, то откройте дверь! Это полиция! — сказал второй полицейский, продолжая стучать.

Никто не открыл, но звук продолжался и даже нарастал — теперь казалось, что кто-то внутри просто дразнит нас. И вдруг мы замерли от неожиданности. За дверью кто-то прохрипел: «Помогите», — и в голосе этом было столько отчаяния, что полицейские, не раздумывая больше, вызвали взломщиков.

Спустя, наверное, полчаса (уж так они медленно работают) к нам приехал худощавого телосложения взломщик и приступил к делу. Всё это время мы прислушивались у двери, но больше никаких звуков или слов мы не услышали. Только гнетущая, мёртвая тишина.

Когда дверь открылась, нам в нос ударил тошнотворный сладковатый запах. Меня чуть не стошнило от него, но я вошел внутрь со всеми. То, что я увидел, надолго врезалось мне в память.

Вся квартира была залита кровью. Я никогда прежде не видел крови в таком количестве, и меня стошнило от её вида.

— Матерь божья… — произнес полицейский постарше, который шел впереди нас и первым вошел в комнату.

В зале мы увидели два трупа, хотя сначала мне показалось, что там человек пять, не меньше. Тела были расчленены, запах стоял смердящий и гнилой. Трупы уже начали разлагаться. Взломщик в ужасе пошатнулся и выбежал в подъезд. Полицейские стояли в ступоре, не зная, что делать. У них были бледные лица.

Первым опомнился молодой. Он выбежал в подъезд, и я слышал, как он кричит, разговаривая по телефону с диспетчером. Я тоже вышел, не в силах смотреть на всё это, и тут меня осенила мысль, которую я сразу же высказал второму полицейскому:

— Тут должен быть кто-то живой, мы же все слышали голос... — и, поразмыслив, я добавил:

— ... и шаги, я слышал шаги!

Полицейский посмотрел на меня и сказал:

— Надо проверить другие комнаты.

Но сил и желания заходить в другую комнату у меня не было, так что я стоял и ждал в подъезде вместе со взломщиком. Через минуту второй полицейский вышел из квартиры, неся в руках какой-то сверток. Я встал и, увидев живого ребенка, обомлел.

— Малыш цел, только голоден, — сказал полицейский, покачивая ребенка на руках.

Я стоял в абсолютном шоке. Всю остальную часть дня я как будто находился в тумане. Помню только, что приезжали люди, много людей в форме, следователи просто облепили подъезд и опрашивали соседей. Приехали репортёры в поисках сенсации, «скорая» забрала малыша... Я так и сидел на одном месте, и меня никто не трогал. Я всё думал, мне не давала покоя мысль: «Кто там так шумел, если все, кроме беспомощного ребенка, были мертвы уже как минимум двое суток? И кто был в моей квартире?». Я сидел и ничего не понимал. Потом ко мне подошел один из полицейских, тот, который постарше, и отвел меня в сторону:

— Не говори никому про голос из-за двери, — серьезно сказал он.

— Почему? — спросил я, в принципе, не удивляясь такой просьбе.

— К материалам дела это не припишут, а вот в здравии ума засомневаются. Сам понимаешь, парень — никто нам не поверит. Я и сам сомневаюсь, что что-то слышал, — он тяжело вздохнул, и я понял, что не одному мне тяжело осознать произошедшее. Я согласился ничего не рассказывать.

Спустя месяц убийцу нашли и посадили далеко и надолго. А мне вручили благодарственное письмо за спасение человека. Благодаря мне спасли ребенка, но я часто задаю себе вопрос: «Благодаря мне ли?». Кто-то или что-то хотело, чтобы ребенок жил. Я никогда не верил в высшие силы, но после этого случая я понял, что мы всего лишь пешки в какой-то большой и непонятной игре, правила которой человеку никогда не понять.

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

Шаги в темноте

[Albertia Inodorum]

Наш городок, затерянный на просторах необъятной Родины, никоим образом не является входом в ад или чем-либо подобным. Конечно, в последнее время к нам переселилось очень много разнообразного народа из окрестных деревень со своими верованиями, псевдохристианскими культами и прочим. В экстрасенсорику и прочую чушь верят через одного. Не знаю точно — да и какая уж тут может быть точность, — но подозреваю, что что-то они с собой притащили. Что-то не очень хорошее.

В ту неделю дом был отдан в мое безраздельное пользование — родители уехали к родственникам. Естественно, у меня дома начала собираться неслабая компания, и уже через несколько дней все эти вечеринки стали мне надоедать. В общем, одним вечером я пригласил к себе только лучшего друга и еще пару девчонок. Отдыхали нормально, по-домашнему, я бы даже сказал. Никакой пьянки, смотрели фильмы, резались в карты, танцевали и т. д. Уже далеко за полночь я решил выйти покурить, и за компанию взял своего друга.

Частный сектор спал. Все фонари были выключены (не знаю, по какой такой странной прихоти администрации города после часа ночи все освещение выключалось). Ночь была очень красивой — одна из тех июльских ночей, когда звезды особенно высоко и ярко светят. Закурив и перекинувшись парой шуток, мы замолчали и просто постояли в тишине. И как-то незаметно ночь из спокойной стала зловещей. Не стало слышно сверчков, и соседские собаки, обычно побрехивающие от нечего делать, вдруг заткнулись. Не было ни ветерка, ни какого-либо движения воздуха.

Потом началось.

Справа от нас на расстоянии где-то в улицу что-то мягко шлепнуло по асфальту, как мешок с соломой. Звук повторился еще раз, и потом уже не прекращался, двигаясь в нашу сторону. «Шлеп-шлеп», — как шаги. Эти «шаги» звучали мягко, и по промежутку времени между ними мы прикинули, что тот, кто их издаёт, в высоту где-то метров пять. Не дойдя до нас пару домов, оно свернуло в сторону. Шаги зазвучали глуше, на уровне крон зашуршали-заскрипели деревья, на соседнем дворе хрустнули какие-то доски, и по шиферной крыше дома как будто палкой провели. Мы вглядывались во все глаза, благо крыша соседского дома виднелась в просвете между деревьями, но ничего не увидели (хотя наутро мой друг уверял меня, что видел какой-то силуэт на фоне звездного неба). Шаги удалялись огородами, потом послышался всплеск, как будто кто-то наступил в бак с водой — и все. Дальше мы уже ничего не слышали.

Через какое-то время тишина уже не была такой полной. Ночь наполнилась своими обычными звуками, и мы зашли в дом.

Что любопытно, страха у нас не было. Чего бояться? Если бы оно хотело причинить нам какое-либо зло, то так и сделало бы. Что это было?.. Я не знаю. И знать особо не хочу.

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

Дом Купы

[Albertia Inodorum]

В нашем городе во Дворце Спорта была такая традиция — каждое лето ездить на сборы всеми секциями в глухомань возле заброшенной деревни. Там разбивался палаточный лагерь, имелось футбольное поле, волейбольные площадки, и все это на фоне свежего таежного воздуха.

Сама деревня (когда-то большая — в ней было несколько десятков дворов) была на противоположном от лагеря берегу через проходимую вброд в нескольких местах речку. Надо ли говорить, что нас, 12 — 13-летних пацанов манила эта деревня неимоверно. Вот однажды ночью после отбоя собрались мы небольшим отрядом самых смелых и перешли эту речку с целью исследовать деревню. Исследовав с фонариками пару домов и не найдя ничего, кроме остатков разрушенного деревенского быта, зашли мы в дом, из которого вылетели потом на всех парах…

Внешне он не отличался от уже осмотренных домов абсолютно ничем — вполне еще бодрые такие стены, потолок, покосившиеся двери, какая-то мебель, которую прежние хозяева не посчитали нужным вывезти на новое место жительства, кухонная утварь, книги, вещи… А вот на столе мы нашли стопку старых черно-белых фотографий. Они лежали изображением вверх, были почти одинакового формата, но сделаны были в разное время, и каждая имела надпись, сделанную фиолетовыми чернилами одинаковым почерком на оборотной стороне. Изображали они все одного и того же человека в разные моменты его биографии по мере старения. Звали этого человека странно — Купа. Имя это было или прозвище — не знаю. Все надписи представляли собой простые предложения и не содержали дат.

Мы столпились вокруг стола, подсвечивая себе фонариками, и начали рассматривать фотографии. Началось все банально — с изображения младенца мужского пола в старомодной кроватке. Надпись на обороте гласила: «Купа родился». Далее младенец, окрепнув, встал на ноги и сделал первые шаги. Надпись на обороте свидетельствовала: «Купа пошел». Купа рос, вот он качается на качелях, идет в школу, катается на велосипеде… Неизвестный Купин биограф скупо комментирует все Купины действия: «Купа вырос», «Купа уходит в армию», «Купа из армии возвращается, устраивается на работу, покупает мотоцикл»… Никаких Купиных родственников или там друзей на фото нет — каждый раз Купа, уже превратившийся на фото во взрослого худощавого мужика с щетиной, запечатлен на фотографии один, на лице практически никаких эмоций. Лишь следы старения. Купа то, Купа се, Купа в огороде, Купа сидит за столом в комнате и внимательно смотрит в объектив… Внезапно нам стало понятно, что это тот самый стол и та самая комната, в которой мы смотрим Купины фотографии и читаем надписи. Стало дико жутко, тем более что оставались последние фотографии… На них Купа сильно сдал, стал выглядеть неприятно, под глазами появились вурдалачьи тени, щеки впали, но все так же остались покрыты неопрятной щетиной. И хотя было ясно, к чему Купа так верно шел, последняя фотка все же оказалась неожиданной. На ней в центре той же комнаты и, вероятно, на том же самом столе стоял гроб, а в нем лежал с не полностью прикрытыми глазами жуткий Купа. Надпись на обороте фото подтвердила: «Купа умер»…

Ясное дело, что желание находиться в Купином доме, где по непонятной причине остались кем-то аккуратно разложенные по этапам Купиной жизни фотографии, потихоньку пропадало. Но сбежать сразу вот так, конечно же, было «не по-пацански». Кто-то нашел ручку люка, ведущего в подвал, и предложил сдвинуть ее и посмотреть, что там есть. Мы с радостью уцепились за эту возможность сменить тяжелое молчание на хоть какую-нибудь деятельность и рванулись поднимать этот люк. Люк оказался очень тяжел. Когда мы все-таки подняли его, кто-то посветил фонариком вовнутрь…

Все одновременно заорали от ужаса и бросились из дома прочь со всех ног. Мы бежали по темной пустой деревне и кричали во все горло. Речку мы перемахнули, не заметив даже, попали ли на брод или нет.

Там, в подвале, луч фонаря высветил гроб. Я до сих пор уверен, что в гробу лежал Купа. Кто он был такой — даже не хочу знать.

@темы: рассказы, заброшенные дома и недострой, не своё

---

С наступлением темноты

[Albertia Inodorum]

В глазах окружающих Элиот Уайлдермен никогда не выглядел человеком, отличающимся неуравновешенностью характера, которая порой в минуты жестокого отчаяния толкает людей на самоубийство. Даже у его квартирной хозяйки миссис Джовит не возникало ни малейших подозрений, что он способен наложить на себя руки. Да и с чего ей было это подозревать? Если на то пошло, Уайлдермен был далеко не беден, отличался завидным здоровьем, добрым нравом и вообще снискал себе симпатии большинства жителей старомодной деревушки под названием Херон. Поселившись в таком уединенном селении, как эта деревня, он заслужил репутацию простого и вполне приятного человека, всегда способного найти общий язык с ее отставшими от жизни и во многом деградирующими обитателями.

Могло показаться, что за последние двести лет своего существования цивилизация старательно обходила Херон стороной. В любом другом месте такие дома, которые встречались здесь на каждом шагу и в которых жили не окончательно еще впавшие в скотство и маразм люди, посчитали бы трущобами: это были старинные постройки с обветшалыми фронтонами, высокими остроконечными крышами, странными тротуарами, чуть ли не на целый метр возвышавшимися над мостовой, и покосившимися дымоходами, напоминавшими искореженные пальцы, уткнувшиеся в бездонно-мрачное небо.

Несмотря на все эти явно отталкивающие стороны Херона, Уайлдермен, приехавший в деревню в начале сентября, пребывал в достаточно бодром настроении. Вселившись в предварительно заказанную комнатенку на третьем этаже одинокого постоялого двора, именовавшегося гостиницей, он довольно быстро освоился, и вскоре после этого его часто можно было видеть бродящим по обдуваемым пронизывающими ветрами окрестным холмам, заросшим жесткой подсыхающей травой, или заходящим в гости к разным людям, с которыми он в своей ненавязчивой и тактичной манере вел долгие разговоры на темы особенностей местного фольклора. Судя по его поведению, можно было предположить, что он вполне доволен ходом своих научных поисков, так что очень скоро его рукопись по проблемам антропологии пополнилась массой новых фактов и занимательных подробностей.

И все же, где-то в самых потаенных уголках сознания, он оставался не вполне доволен проделанной работой. Чувство это не достигло пока особой остроты, чтобы доставлять ему серьезное неудобство и отбить охоту к дальнейшим исследованиям или хотя бы просто испортить настроение, однако оно все же присутствовало и определенно давало о себе знать. Подобно крохотной соринке в глазу, оно постоянно досаждало ему, настойчиво нашептывая в самое ухо, что здесь что-то не так.

Прожив в Хероне всего месяц, Элиот накопил столько материала, что его количество само по себе постепенно стало трансформироваться в новое качество, поэтому оставалось сделать лишь самую малость, чтобы рукописный труд достиг состояния готовности. Не переставая удивляться тому, что смог достичь гораздо большего, нежели рассчитывал перед приездом в Херон, Уайлдермен все же решил, что может теперь немного расслабиться и уделить больше времени изучению этой суровой, но странно очаровавшей его местности и заселяющих ее жилища обитателей, чему, как ему казалось, он прежде уделял недостаточно внимания.

Многочисленные друзья не раз рассказывали ему, что Херон и сам по себе представлял подлинный кладезь архитектурных построек XVII и начала XVIII веков, к числу которых позднее добавились лишь несколько отдельных зданий более современной эпохи. При этом, разумеется, имелись в виду отнюдь не ветхие лачуги, хотя и они каким-то странным, почти извращенным образом вызывали его живейший интерес. Ни одно из этих сооружений не могло предложить их обитателям даже малейшего намека на комфорт; о канализации и вентиляции не могло идти и речи, а если они и существовали, то в крайне запущенном состоянии. Небрежно сложенные из грубо отесанных бревен, эти домики были снаружи покрыты плесенью, а изнутри насквозь пропитались сыростью, смешанной с удушающим запахом пота. Одним словом, единственное, на что годились эти постройки, так это на ночлег, да, возможно, на чахлое укрытие от непогоды.

Между тем была у всех этих хибар и еще одна общая, объединявшая их черта — все они были снабжены тяжелыми деревянными дверями, укрепленными изнутри полосами кованого железа и запиравшимися либо на мощные засовы, либо на крепкие замки. С учетом же того, что внутреннее убранство домов едва ли могло привлечь внимание даже самого непритязательного вора, Элиота искренне удивила столь неожиданная тяга жителей к явно избыточной защите от постороннего вмешательства.

При первой же удобной возможности Уайлдермен спросил одного из их обитателей — толстого, почти опустившегося мужчину со спутанной бородой и хитрым, подозрительным взглядом, которого звали Абель Уилтон, — в чем причина всех этих грандиозных мер безопасности. Однако, несмотря на то, что между ними к тому времени сложились довольно неплохие отношения и Уайлдермен нередко угощал Абеля напитками и табаком в обмен на информацию о местных легендах, все, чего ему удалось добиться от этого доходяги, сводилось к нескольким сбивчивым фразам типа того, что жители боятся диких животных, которые «прячтся п-лесам, бегат п-холмам, а п-нчам спускатс в деревн и разбойничт».

Вместе с тем неожиданный прищур глаз и очевидное нежелание говорить на эту тему выдавали его с головой, хотя Элиот из тактических соображений сделал вид, что принял подобное объяснение, а потому воздержался от дополнительных вопросов. «В конце концов, — подумал он, — что пользы от прямых, хотя и вполне обоснованных обвинений людей в неискренности и лжи?». В итоге он лишь накличет на себя неприятности, вызовет раздражение, а то и озлобленность односельчан Уилтона, которые, несмотря на все свое дремучее невежество, оставались крайне обидчивыми людьми.

Спустя некоторое время после того как Уайлдермен подметил столь странную особенность окраинных жилищ Херона, от его внимания не ускользнуло то обстоятельство, что укреплены буквально все постройки, в которые он заходил, — на дверях красуются мощные замки и засовы. Более того, столь же крепкими запорами снабжены и оконные ставни, хотя на окнах установлены еще вполне надежные решетки. Предприняв очередные попытки разузнать причины столь повышенной предосторожности, он вновь и вновь слышал путаное бормотание насчет диких зверей и воров, но все так же испытывал явное недоверие к подобным объяснениям. Он еще как-то, с очень большой натяжкой, мог поверить в воровскую версию, даже несмотря на очевидную нищету внутренней обстановки лачуг, но при чем здесь дикие животные, когда за время всех своих долгих и ставших почти регулярными прогулок по окрестным холмам он не замечал даже малейшего намека на существование какого-то зверья, во всяком случае такого, которое могло бы представить опасность для человека? В конце концов он пришел к выводу, что любые новые попытки разобраться в этой загадке принесут, скорее всего, столь же скудные результаты, а потому решил прекратить расспросы в надежде найти другие пути решения этой проблемы. Возможно, подумал Элиот, именно она-то подспудно и не давала ему покоя все эти дни.

Где-то в середине октября — а Уайлдермен стал теперь более внимательно присматриваться к своему окружению — он впервые заметил одно довольно странное обстоятельство: с наступлением темноты ни один житель деревни не покидал своего дома. Элиот тут же поймал себя на мысли, что и он сам с самого начала жизни в Хероне также не выходил на улицу после захода солнца, хотя это получалось, естественно, как-то непроизвольно. В самом деле, поначалу он не придавал этому никакого значения — темнело тогда поздно — но по мере того как день становился короче и в него все безжалостнее начинала вползать ночная мгла, столь необычная особенность поведения жителей деревни не могла не привлечь его вниманий, создав тем самым еще одну загадку, над которой ему предстояло поломать голову.

Впервые он подметил эту странную привычку обитателей Херона, когда однажды вечером попытался выйти наружу и обнаружил, что обе двери гостиницы наглухо заперты. Он в раздражении бросился наверх к миссис Джовит — престарелой женщине с сероватым лицом, седыми волосами, пальцами, чем-то походившими на иголки, и коричневатыми зубами, которые почти не были видны на фоне сумрака гостиной, где она сидела и вязала шаль. Войдя к хозяйке, он прямо с порога без лишних слов спросил, почему так рано заперли двери.

На какое-то мгновение женщина, казалось, лишилась дара речи от подобного наскока; она тотчас же отложила работу и повернулась к нему. За эти несколько секунд лицо ее побледнело настолько, что стало походить на восковую маску, а глаза, как тогда и у Уилтона, зловеще прищурились. «А может, — подумал Уайлдермен, — она лишь пыталась таким образом скрыть свой дикий страх, чуть пробивавшийся сквозь подрагивающие веки?».

— На ночь мы всегда закрываемся, мистер Уайлдермен, — наконец проговорила она тягучим голосом. — Всегда запирались и всегда будем запираться. Такова наша традиция. Возможно, вам она кажется глупой, однако дело обстоит именно так. Да и что делать ночью на улице? Никаких развлечений там нет, а кроме того, это может быть небезопасно. Мало ли кто бродит там по ночам? Я имею в виду не только животных, которые могут убить вас во сне, но и обитателей бараков — не стану, конечно, ни на кого указывать пальцем, но будьте уверены, они не раздумывая вломятся сюда и заберут все, что у меня есть. Потому и приходится запираться.

После таких слов Уайлдермен почувствовал, что спорить с ней будет трудновато, разве что ради чистого упрямства, но портить отношения с хозяйкой ему никак не хотелось. Он не раз ловил себя на мысли, что на самом деле жители деревни лишь терпят его присутствие и могут в любой момент поставить его на место, а то и просто побить, зная, что за это им ничего не будет. Правосудие было в Хероне весьма малопонятным словом, напоминая собой лишь пережиток прошлого и завися в основном от родственных связей и неприкрытого подкупа, — это еще в лучшем случае, а в худшем и наиболее типичном, — от готовности того или иного человека на личную месть. При мысли об этом Элиоту пришла на память некогда существовавшая в Европе практика дуэлей, хотя в данном случае, как он полагал, проблемы чести и достоинства, видимо, отнюдь не играли главной роли.

Убедившись в том, что совсем не страх перед дикими животными руководил действиями миссис Джовит, запиравшей с наступлением темноты все двери, он почувствовал еще большую решимость проникнуть в эту будоражившую его тайну.

На следующее утро, специально поднявшись с рассветом, он бесшумно спустился по лестнице и увидел хозяйку, торопливо отпиравшую входную дверь. При этом женщина была настолько поглощена данным, видимо, непростым занятием, что даже не заметила постояльца.

Справившись наконец с последним замком, она осторожно приоткрыла дверь и устремила на улицу напряженный взгляд. Похоже, не заметив ничего настораживающего, она широко распахнула ее и наклонилась, чтобы поднять стоящее на обшарпанном крыльце эмалированное блюдо. Охваченный любопытством, Элиот попытался разглядеть, что на нем лежит, но успел заметить лишь смутный красный мазок или пятно, хотя это вполне могло оказаться игрой зрения, схватившего отблеск луча солнца, которое только-только начинало всходить над холмами.

Не успела миссис Джовит обернуться, как он проворно взбежал на второй этаж дома, после чего, нарочито громко ступая, снова спустился по лестнице и пожелал хозяйке доброго утра. После коротких, но обязательных фраз насчет погоды, он вышел наружу, окунувшись в еще прохладное, но приятно освежающее утро. По узким улочкам плавали остатки тумана, и прорывавшиеся сквозь него лучи солнечного света подобно каплям расплавленного золота играли на стеклах распахнутых окон.

Медленно шагая по щербатым мостовым, он невольно обратил внимание на то, что перед дверями других домов тоже стоят тарелки и подносы, некоторые из которых разбиты, а осколки валяются в канаве, пролегающей посередине улицы и упирающейся в забитую илом и мусором решетку.

Внезапно Элиот понял, что на этих блюдах лежало мясо, сырое мясо, на что ясно указывали оставшиеся на них кроваво-водянистые разводы и пятна. Но зачем же буквально каждый обитатель деревни оставлял за порогом столь дефицитную еду, когда сами они, особенно обитатели зловонных лачуг, жили впроголодь? Подобное поведение, в реальности которого у него не оставалось никаких сомнений, показалось ему крайне нелепым. Зачем, зачем они выставляли наружу еду и, главное, кому она предназначалась? Животным, из страха перед которыми жители деревни не решались по вечерам выходить из дому, вместе с тем явно приманивая их, предлагаемой пищей? Полнейший абсурд! Кроме того, ему было достоверно известно, что жители Херона не отличались особой любовью ко всякому зверью, скорее даже наоборот. Как-то раз ему довелось увидеть, что осталось от одной собаки — а это была весьма свирепая помесь волкодава с овчаркой, — которая принялась однажды субботним утром приставать к прохожим на рыночной площади. Ее изуродованное, искромсанное, окровавленное тело, с которого местами даже отслаивалась шкура, стало почти неузнаваемым под ударами десятка или больше тяжелых сапог, с возмущением и ненавистью втаптывавших ее в булыжную мостовую. Но тогда почему же эти люди, питавшие лишь неприязнь и презрение к своим собственным животным, проявляли столь неожиданную благосклонность к опасным и таинственным зверям?

Впрочем, он отнюдь не питал особых надежд на то, что хоть один из них с готовностью даст ответ на столь мучительный для него вопрос. На памяти были неоднократные, но от этого не ставшие удачными попытки расспросить их о причинах появления на дверях и окнах всех этих запоров и засовов. В общем, Уайлдермен постепенно пришел к выводу, что существует лишь единственный способ попытаться приподнять завесу, скрывавшую тайну, и заключался этот способ в том, чтобы самому подглядеть, кто же приходит за едой.

Начав готовиться к ночному бдению, он вернулся в свою комнату и провел остаток дня за разбором сделанных ранее записей и дополнением одной из глав будущего научного трактата.

Вскоре стало темнеть, улицу заполнил густой туман, который стал проникать даже в комнату, растекаясь по ней мутной дымкой. Он распахнул окно — решеток и мощных запоров на нем не было: третий этаж все-таки! — и стал молча проклинать эту белую завесу, хотя и не терял надежды, что она все же не помешает ему удовлетворить жгучее любопытство.

Наконец солнце окончательно скрылось за затянутыми туманом холмами, и почти сразу же послышались характерные звуки — люди приоткрывали двери своих домов, но каждый из них при этом хранил гробовое молчание, не проронив ни слова. До него донеслось лишь приглушенное постукивание тарелок о тротуар, после чего двери поспешно захлопывались и накрепко запирались. Наконец, утопающую в тумане улицу окутала полная тишина. Могло показаться, что жизнь вообще прекратилась. Единственное исключение — каминные часы, стоящие в его комнате и монотонно отсчитывающие секунды и минуты.

Внезапно что-то привлекло его внимание.

Взглянув поверх обшарпанного подоконника вниз, он поначалу не смог ничего разобрать — улицу застилал густой туман. И все же он заметил, что по мостовой передвигается какое-то существо или существа. При этом они издавали странные, пугающие звуки, совсем непохожие на приглушенный шорох диких кошек или собак, вышедших на тропу ночной кровожадной охоты. Нет, доносившиеся до его слуха звуки казались совершенно незнакомыми, чем-то походя на посвистывающий скрежет ползущего животного, вяло передвигающегося по булыжной мостовой.

Вот с шумом перевернулась и, ударившись дном, загрохотала по улице оловянная тарелка, пока наконец не остановилась у края высокого тротуара прямо под окном гостиницы Элиота. Он еще больше вытянул шею и увидел темное, похожее на тень существо, массивные очертания которого выплыли из тумана. На несколько секунд снова воцарилась тишина, пока существо это не обнаружило пищу и не принялось пожирать ее.

Собравшись с духом, Элиот Уайлдермен закричал так громко, как только хватило сил, — ему хотелось отпугнуть странное создание. Едва эхо его крика заметалось между домов и, уткнувшись в стоящую в конце улицы церковь, начало затихать, наполняясь с каждым новым отголоском все более и более жалостными и трогательными нотками, как опять наступила тишина. Но лишь на мгновение. Тут же он расслышал шорохи, явно исходящие от ползавших внизу существ — их становилось все больше, — которые приближались по улице, оставляя тарелки со «своей» едой и устремляясь к гостинице миссис Джовит.

В этот самый момент послышалось их дьявольское, омерзительное из-за своего явно нечеловеческого происхождения, наполненное самыми гнусными чувствами похихикивание, в котором словно воедино смешались ненависть, похоть и, столь удивившая Уайлдермена, ненасытная алчность. И так отчетливо обозначились все эти эмоции в слабых, нечетких шорохах, доносившихся снизу, что Элиот почувствовал, как где-то в глубине его сознания начинают подниматься волны лихорадочной паники, а лицо покрывается каплями пота. Выждав момент секундной внутренней борьбы, он издал повторный крик и сам услышал, как сорвался от страха его голос.

Тут же снизу, со стороны основания дома, послышался слабый скрежет, словно какое-то тяжелое тело пытается преодолеть шаткую преграду.

На улице появлялись все новые тени, которые, извиваясь, подкрадывались к гостинице и скреблись о ее стены. Содрогаясь от бившей его неистовой дрожи, Элиот наконец понял, зачем нужны были все эти засовы и замки и почему никто из жителей Херона с наступлением темноты не заговаривал и не покидал своего дома, умышленно создавая вид, будто деревня обезлюдела. Но теперь вся маскировка рухнула — они знали, что он здесь, они услышали его!

Уайлдермен схватил со стола тяжелый фолиант в жесткой обложке и швырнул его вниз, стараясь попасть хотя бы в одного из ползающих существ. И действительно попал — раздался звук, как будто в грязную лужу упал большой камень, сменившийся похрустыванием, словно ломались тонкие, хрупкие кости, попавшие под острые края переплета. И сразу же зловещие шорохи переросли в мощное, нарастающее крещендо отвратительного ликования. Пронзительный вопль, столь же нечеловеческий, как и все остальные звуки, но несущий в себе гнусные отголоски агонии и ужаса, эхом заметался вдоль темной улицы. И все же несмотря на то, что крик этот мог бы разбудить даже мертвого, ни в одном из окружающих домов не зажегся свет и никто не выглянул наружу, чтобы хотя бы узнать, в чем дело. Все ставни и двери остались запертыми.

Неожиданно налетевший, хотя почти сразу же угасший порыв слабого ветерка успел чуть разогнать клубы плотного тумана, так что Элиоту удалось получше разглядеть ночных визитеров. На какое-то мгновение ему показалось, что он видит странных животных, какие-то гибриды, но затем понял, что это нечто необычное. Это были не люди, но и не звери, это было что-то совершенно противоестественное, дикое порождение того темного мира, в котором они обитали и из которого пришли сюда. Согбенные, с мощными спинами, тяжело нависавшими над низко опущенными и прижатыми к груди головами, они медленно волочили свои тела, изредка подтягиваясь на тощих, скелетообразных руках за стены домов. Когда чудовища поднимали их, устремляясь ввысь, к лившемуся из комнаты Уайлдермена рассеянному свету, он видел их белесую, лепрозную, покрытую крошащимися струпьями и словно изрытую гниением кожу. Их сужающиеся гангренозными обрубками пальцы медленно и как-то болезненно сжимались и разжимались, покуда налетевшие невесть откуда клубы тумана в очередной раз не поглотили их в своей непроглядной, призрачной мгле.

Вновь полускрытый белесым саваном, Элиот успел заметить, что тени стали сходиться в одном месте, которое с каждой секундой очерчивалось все более отчетливо и ясно. И неожиданно, словно в приступе всепоглощающего, обжигающего страха, он осознал, что именно происходит, — медленно, совсем вяло, но неуклонно они забирались друг на друга, образуя живой бугор, вершина которого тянулась к его окну.

Он швырнул в них еще одну книгу, потом еще и еще, с каждым разом вкладывая в бросок все больше отчаяния и ярости, но несмотря на то, что тома обрушивались на их вздымавшиеся головы всей своей тяжестью, живой холм продолжал расти. А из самых отдаленных глубин утопавшей в туманной мгле улицы в сторону гостиницы продолжали подползать, волочиться новые тени.

Уайлдермен в панике отпрянул от окна, захлопывая ставни, плотно затворяя рамы, щелкая запорами. Почувствовав внезапный приступ тошноты, он метнулся в угол, где на столике стоял таз с водой, и там его желудок отчаянно вывернуло наизнанку.

Хихиканье за окном становилось все громче, ближе. Неистовое в своем невообразимом омерзении, оно с каждой секундой переполняло Элиота отчаянно нараставшим чувством ужаса. Спотыкаясь на нетвердых ногах, скованных напряжением борьбы с усиливающейся паникой, он все же добрел до стоящего в центре комнаты письменного стола, сел на стоящий рядом стул, судорожно вцепившись в его край, и устремил невидящий взгляд на забранное ставнями окно. Лицо его сводили судороги, а глаза все яростнее и жестче пытались вглядеться в жалкую твердь стекла… предчувствуя и страшась конца этого ожидания — их неизбежного прихода.

А снаружи продолжало доноситься все то же невнятное, дьявольское, нечеловеческое хихиканье, становившееся все громче, пока его неожиданно не сменил звук царапающих дерево когтей. Ставни задрожали, потом затряслись, едва удерживаясь на разболтанных петлях, и, казалось, готовы были вот-вот рухнуть внутрь комнаты. И в конце концов рухнули…

Мириады зловещих, вожделенных воплей мигом заполнили комнату. Сначала они смешались с безумным криком, воплощавшим в себе весь человеческий ужас, отчаяние и агонию, но постепенно стали заглушать его, словно заслонять собой, пока наконец на первый план не выплыли новые звуки — звуки разрываемой плоти, клацанья зубов, чавканья…

* * *

На следующее утро, когда ленивое солнце вознеслось наконец над верхушками сосновых лесов на горизонте, двое постояльцев миссис Джовит взломали дверь комнаты Уайлдермена, поскольку все попытки хозяйки комнаты достучаться до него закончились безрезультатно. Пока мужчины били и ломали дубовые панели, она стояла сзади, дрожа от страха при воспоминании о ночных воплях, которые доносились в ее комнату, где она лежала с открытыми глазами, переполненными безумным страхом. Судя по красным глазам постояльцев и застывшему на лицах обоих мужчин выражению тревоги, спать им тоже не пришлось.

Наконец дверь поддалась и со скорбным скрежетом завалилась внутрь комнаты. Мужчины застыли на месте, почувствовав отвращение и подступившую тошноту, а миссис Джовит издала протяжный крик.

В комнате царил полнейший беспорядок: всюду валялась поломанная и перевернутая мебель, на которой виднелись глубокие царапины, простыни были изодраны в клочья. Среди окровавленной мешанины обрывков книг, рукописей, обломков карандашей и лоскутьев ткани лежали останки человеческого скелета, части которого валялись по всей комнате.

* * *

Несмотря на то, что обстоятельства смерти Уайлдермена никоим образом не наводили на мысль о самоубийстве, именно такой вердикт по данному делу был вынесен судебным дознавателем — жителем Херона, — торжественно огласившим его четыре дня спустя под тускло освещенными сводами деревенской управы.

Вопреки отчаянным попыткам многочисленных родственников Уайлдермена получить разрешение проститься с телом покойного, все они были отклонены судьей, а тело по его же указанию было поспешно предано земле на местном кладбище неподалеку от деревни. Свое решение судья мотивировал тем, что, поскольку покойный решил покончить с собой, утопившись в протекавшей поблизости реке, а тело его было выловлено лишь спустя неделю, оно за это время пришло в такое состояние, лицезреть которое не рекомендовалось даже ближайшим родственникам.

— Постарайтесь запомнить его таким, каким он был при жизни, — сказал морщинистый старик, нервно протирая очки в металлической оправе, — а отнюдь не таким, каким он стал после смерти.

Тем временем незамеченный посторонними визитерами церковный служка завершил свою обычную повседневную работу, разровняв и уплотнив рыхлую землю на свежей могиле на диковатом и мрачном кладбище, после чего прочитал себе под нос никому не нужную молитву и отправился домой ужинать.

Автор: Дэвид Райли

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

"Чудеса"

[Albertia Inodorum]

Произошли со мной эти «чудеса» прошлой осенью. От кого бы услышала — не поверила, но теперь под слоем краски на волосах, я, наверное, седая.

Началось все с того, что я, как взрослая девочка, переехала от родителей: сначала на квартиру, потом в общежитие, потом мне предложили переехать в дом прабабки, так как моя бабушка забрала её к себе (человек она старый, лежачий). И вот одним прекрасным днём мы с сыном переехали. Дом старый, квартира темноватая. Представьте, что вы находитесь в квартире, в которой горит свет, но он не светит. Меняли лампочки, проводку, люстры — бесполезно, все равно темно. В первую ночь не спали вообще — чувствовалось постоянное присутствие кого-то чужого. На вторую и последующие ночи со мной ночевала сестра. Как-то раз она меня разбудила, сказав, что слышала, как возле кровати сына кто-то матерился. Я ей не очень-то поверила, но на всякий случай поставила молоко и колбасу «домовому». Несколько дней я ночевала у родителей, там бабушка мне посоветовала освятить квартиру. Лучше бы я этого не делала...

Тот, кто знает, как это делается, поймет, о чем я говорю. Все началось с первого круга. Я делала шаг вперёд, а меня тянуло назад. Так продолжалось, пока я не дошла до кухни. Дойдя до неё, я вообще забыла, зачем пришла, встала растерянная. Пока вспоминала, прошло минут пять. В итоге кое-как вспомнила и пошла дальше. Второй круг дался легче, третий — ещё легче. Потом я вышла на улицу покурить и вернулась, а в квартире стоят четверо — один большой чёрный, ни лица, ни принадлежности к полу нет, с ним ещё мужчина, женщина и ребёнок. Смотрят в одну точку, а точнее, в окно. Я еле собралась, разговаривая с подругой по телефону, и сбежала оттуда. Пока бежала до дома родителей, меня как будто хотели вернуть обратно — в голове звучало: «Вернись, ты забыла газ выключить, воду!». И тому подобное. Хотя сама лично раз пять проверила всё перед уходом.

На этом «чудеса» не закончились. Второй раз мы пошли с подругой в квартиру. Поснимали зеркала, начали снова освящать, дошли до кухни и тут увидели очередное «чудо». Подруга стояла сзади меня — и её же двойник стоял в зале. Мы на трясущихся ногах доделали всё, что надо, и бежали оттуда. Теперь я в ту квартиру не хожу, приходится жить у родителей.

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

Заведи кошку

[Albertia Inodorum]

Тогда я только перешёл в третий класс. Моим родителям дали квартиру в новой пятиэтажке. Квартира как квартира: две комнаты, ничего особенного, абсолютно новый дом. Горячей воды в доме, правда, нет, не было и не будет. Сие есть аксиома, и все с этим смирились, а водонагревателей тогда еще не изобрели, поэтому отец мой купил две большие кастрюли — перед тем, как идти спать, он грел в них воду. Всю ночь вода постепенно остывала, и утром мы все умывались теплой водой. Вот с этих кастрюль все и началось.

Эта тварь жила в вентиляции на кухне. Да-да, как домовенок Кузя. Визуально я ее никогда не видел. А все потому, что она абсолютно невидимая. Каждую ночь ровно в полночь, без опозданий, что-то небольшое, размером с крысу вылезает из вентиляции над раковиной и неуклюже идет к плите с этими кастрюлями. Подходит к одной, приподнимает крышку, а там обычная вода. Эта сволочь заглядывает в другую кастрюлю — там тоже самое. Оно не теряется, спрыгивает с плиты и идет ко мне. Почему ко мне? Что ей надо от зашуганного третьеклассника? Я видел еле заметные вмятины на ковре — следы, так сказать. От страха я закрывал глаза, и эта тварь всегда запрыгивала на мою кровать со стороны ног. Я даже эксперимент провел: один раз лег ногами в другую сторону. Все равно идет сначала к ногам. Весит она очень мало, хотя, как я понял, размером она с большую кошку. Ходит на двух ногах. По моим ногам она спокойно шла к моей голове. Когда доходила до пояса, я её стряхивал с одеяла, и она исчезала, как будто ее и не было.

Только я успокоюсь и решу, что кино надо смотреть меньше — «ДЗЫНЬ!» — опять кастрюля. «ДЗЫНЬ!» — вторая кастрюля, и там борща тоже нет. И опять идет ко мне. И так до трех часов ночи, пока я не вымотаюсь от страха и не усну. Каждую ночь.

Днем я вообще не боялся один в квартире оставаться, как будто ничего мистического в природе днем нет, но зато со страхом ждал ночи. Эта тварь не всегда лазила только в кастрюли: бывало, выдвижной ящик, где ложки и вилки, выдвигала и задвигала. Но в основном, конечно, кастрюли. Я, хоть и ребенок, но знал, что рассказывать взрослым о том, что творится со мной по ночам, чревато проблемами. И молчал. Но крыша моя постепенно съезжала. Я понял, что вопрос встаёт уже не о кошмарах, а о моем душевном здоровье.

Не помню уже, почему я рассказал одной знакомой девчонке о своей проблеме. Но попал в точку — она даже не удивилась, как будто ей каждый день подходят ненормальные и несут подобный бред. Она просто посоветовала: «Надо кошку завести, кошка тебе поможет». Она это так сказала, как будто я не псих какой-то, а просто не в курсе, как себя вести и что с этим делать. Я с ума схожу, а она говорит, что это ерунда, и достаточно просто завести дома кошку.

Я две недели к родителям подмазывался: стал приносить только хорошие оценки, драил полы, мыл посуду за всех... И они разрешили мне завести кошку.

В первую же ночь без одной минуты полночь кошка пришла ко мне, повернулась мордой к выходу из комнаты, лапы под себя поджала и задремала. А мне-то не до сна! И вот полночь. Слышу — в вентиляции движение. Кастрюля — «ДЗЫНЬ!». Кошка резко срывается и бежит на кухню. Перевернула все на кухне, гоняясь за этой тварью. Отец услышал, пошёл посмотреть, я тоже. Свет включаем — стол у другой стены, табуретки по всей кухне валяются, кошка лежит на полу — одна табуретка, падая, придавила ей переднею лапу, но кошка явно этого не чувствует. Посмотрели — лапа целая.

По такому случаю отец побил кошку, потом меня, и мы все отправились спать.

С тех пор я стал спать спокойно, а животных стал уважать и ценить. Особенно кошек. И никакие мистические сущности меня больше не тревожат.

@темы: животные, рассказы, сущности, не своё

---

Проклятье

[Albertia Inodorum]

Эта история произошла непосредственно со мной, и все события являются подлинными. Некоторое время назад я встречался с довольно сумасбродной девушкой. Сама она была не очень уравновешена, однако с большими амбициями. Через какое-то время у нее появилась идея-фикс — выйти за меня замуж. Я же, на тот момент уже поняв, что ничего хорошего из наших отношений не выйдет, всячески пытался с ней расстаться. И тогда я стал постоянно выслушивать рассказы ее многочисленных подружек о том, что она ездит к разным знахаркам и бабкам-колдуньям по разным деревням с целью приворожить меня. Все эти «новости» ничего не вызывали во мне, кроме усмешек и веселого скептицизма.

Конец нашего романа произошел после этого довольно быстро. Я, приехав в очередной раз к ней в гости, увидел ее похудевшей, осунувшейся, с измученным выражением лица. Я немного побыл у нее, разговор у нас не клеился, и я засобирался домой. Время было позднее, на улице уже давно стемнело. И вот, когда я уже находился одетым в дверях, ее как будто прорвало. Она стала просить меня, чтобы я остался, рассказывала о странных шорохах и звуках, которые она слышит у себя в квартире ночью, о непонятном красноватом свечении на кухне, которое она периодически видит в полнолуние. Тут уж я не выдержал и на повышенных тонах высказал ей, что все знаю про ее выходки с приворотами и остальной чушью, что она на этой почве двинулась умом и что между нами все кончено. Она как-то подозрительно быстро успокоилась и сказала, что держать меня насильно не собирается. Я уже открыл входную дверь и собрался уходить, как она меня попросила о последней небольшой услуге. Внутренне уже не ожидая ничего хорошего, я только из вежливости спросил, чем я могу ей помочь. Она быстро заговорила, боясь, что я уйду, не дослушав, что одна старая знахарка дала ей в деревне воду, и что ей даже подходить к ней страшно. Она просила, чтобы я просто вылил эту воду, а банку выбросил. Я усмехнулся очередным её выдумкам и прошел на кухню. Даже не спрашивая, что это за вода и зачем она ей была нужна, я взял указанную ею трехлитровую банку с подоконника и вылил в раковину, а банку выставил на лестничную клетку. Выходя из квартиры, я услышал, как она бормотала мне что-то вслед. Решив не останавливаться и не оборачиваться, я сел в лифт и уехал, сказав ей на прощанье, что когда она увидит у себя на кухне семерых гномов, то смело может вызывать меня на помощь.

Прошло несколько месяцев. Мы перестали общаться с того раза совсем, и я уже стал забывать всю эту неприятную историю. Однажды осенью я с друзьями поехал на озеро на рыбалку. Вечер выдался ясным и теплым. Зеркальная гладь озера была обрамлена густым сосновым лесом. Местами рядом с отражением садящегося солнца вспыхивали желтым пламенем редкие для этого ландшафта березки — в общем, полная идиллия. Мы коптили рыбу и культурно отдыхали. Сразу оговорюсь, что двое из нашей компании были непьющие, так что списать всё на массовую алкогольную галлюцинацию не получится.

Так вот, уже было за полночь, огромная как нависший желтый шар луна ярко освещала озеро и лодочный пирс. После очередной порции копченой рыбы и тостов все почувствовали себя великими рыбаками и, несмотря на то, что клева в это время практически не бывает, дружною толпой пошли рыбачить на пирс. При этом все взяли длинные удочки и прошли на самый край пирса, чтобы рыбачить на карпа, для которого нужна глубина. Я же взял короткую удочку буквально метра два в длину, обыкновенную бамбуковую, и встал в самом начале пирса ловить пескарей возле берега.

На берегу возле пирса деревьев не было — чистая большая поляна. Я рыбачу, всматриваясь в темные воды озера, периодически поднимая удочку вверх, чтобы поменять наживку. И вот, в очередной раз подняв удочку вверх, я услышал шум крыльев. Быстро подняв голову, я увидел огромную белую сову, которая планировала прямо на меня. Сова была около метра ростом — ну, так мне, во всяком случае, показалось — и упорно целилась в меня. С собой у меня ни ножа, ни ружья у меня не было — мы все-таки на рыбалку приехали. Поэтому я начал на нее кричать, размахивая тоненькой бамбуковой удочкой. Сова, сделав небольшой круг, опять начала пикировать на меня. На мои крики (благо пирс был не очень длинный) сбежалась вся наша компания и так же интенсивно начала размахивать своими удочками и кричать, чтобы отпугнуть сову. Она сделала еще один круг и полетела в сторону леса.

После происшествия мы пошли опять к столу делиться впечатлениями. В это время приехал егерь, которого мы еще вечером приглашали к нашему столу. Услышав наш рассказ, он начал нам, как маленьким, объяснять, что в нашей полосе белых сов не водится, а те немногочисленные, что есть, никогда не достигают таких размеров. Когда он уезжал, то посоветовал не употреблять много спиртного, а то мы еще и белых медведей удочками отгонять начнем. Все посмеялись, настроение поднялось. Но тут у меня начались резкие боли в животе — настолько сильные, что я попросил отвезти меня срочно домой.

Я решил, что на природе просто чем-то отравился, так что дома наглотался обезболивающих и уснул. Проснувшись, я понял, что боль только усилилась. Пришлось ехать в больницу, где мне поставили диагноз — аппендицит. Врачи бодро заверили меня, что операция пустяковая, и посоветовали друзьям звонить уже через час, чтобы узнать о состоянии моего здоровья.

Как потом рассказали мне друзья, они звонили больше шести часов. Состояние у меня было критическое: как только начали оперировать, то обнаружили перитонит, а в ходе операции остановилось сердце, так что я чудом не отдал Богу душу. Врачи говорили мне при выписке, что у меня сильный ангел-хранитель, а я буквально родился во второй раз. Конечно, хотелось бы рассказать о светящемся туннеле, ощущении неземной радости и т. д., но разочарую: как после наркоза я провалился в сон, так и проснулся только после операции.

Но интрига ситуации на этом не закончилась. Позже я узнал, что моя знакомая, о которой я писал в начале истории, примерно в то же время сильно заболела, и врачи поставили ей страшный диагноз — лейкемия. Дальнейшую ее судьбу я не знаю, но косвенное подтверждение одной из своих гипотез я получил совершенно неожиданно.

Вообще, я скептически отношусь к сверхъестественным явлениям, хотя и не отрицаю категорически их присутствие в нашей жизни. Так вот, на медицинском осмотре у меня обнаружили небольшую пупочную грыжу, но так как после описанной мной операции наркоз мне был на ближайшее время противопоказан, друзья чуть ли не силой затащили меня к знакомой цыганке-знахарке. Я ей сразу сказал, что в ее сверхспособности я не верю, и приехал только из-за того, что друзья настояли. Она мне ответила, что моя вера или неверие на ее лечение не влияет, и стала делать какой-то цыганский заговор на ножах, рисуя им на моем животе какие-то круги, квадраты, треугольники. Как бы между делом она сказала мне что на меня недавно проводили обряд «порчи на смерть», и я чудом выжил. Я ей ответил, что я мог бы сделать и сам такое умозаключение, глядя на свежий шрам во все пузо. Но потом она стала описывать старуху, которая этот обряд проводила, и девушку, которая к ней обратилась. Не скрою, сходство описываемой девушки и моей знакомой было пугающе точным. Также она сказала, что раз обряд не удался, то порча вернется обратно к тому, кто его заказывал...

Больше я к этой цыганке не ездил, хотя она приглашала меня ещё, чтобы погадать мне. Кстати, на следующем осмотре грыжу врачи не обнаружили. Вот от этого факта никуда не деться — он подтвержден моей медицинской картой. А по поводу проклятия я до сих пор ничего с уверенностью сказать не могу. Может быть, это и правда проклятие, затронувшее какие-то темные силы, а может, это роковое стечение обстоятельств.

Автор: niko7183

@темы: животные, рассказы, не своё

---

Паровоз серии "Ы"

[Albertia Inodorum]

Я живу в новосибирском Академгородке. Райское местечко, все при нем: и красивая природа, и развитая инфраструктура. Ну и, конечно, мой любимый музей железнодорожной техники, находящийся в десяти минутах езды от центра, нашей Верхней Зоны. Еще в детстве, впервые увидев старый папин сборник, посвященный железным дорогам, поездам и паровозам в частности, я буквально на них помешался. Прочитав его от корки до корки, начал дергать родителей, капризничая и чуть ли не каждые выходные умоляя сводить меня в тот музей. Там я мог часами бродить среди молчаливых и, как мне тогда казалось, огромных махин, от которых так и веяло загадкой тех путей и дорог, которые они преодолели. Мне представлялось, как они неслись и ночью, и днем через пустынные поля, пересекая реки, утягивая за собой стройную цепочку вагонов с пассажирами или грузом. Понятия не имею, почему, но лично мне и тогда, и сейчас все эти воображаемые картины кажутся не просто интересными или красивыми, а прямо-таки захватывающими. Но отец, к сожалению, мой восторг не разделял, поэтому со временем, став старше, я начал бегать туда сам, предпочитая свои одинокие походы прогулкам с ребятами во дворе. Примерно в то время у меня появился доступ в Интернет, что открыло кучу новых возможностей. Теперь я мог быстро найти историю любого из вагонов музея и не только; поэтому, в конце концов, я ушел в их изучение с головой, тем не менее, продолжая периодически навещать моих старых «друзей» в музее. Тогда-то я и познакомился с Денисом Валерьевичем.

Новый сторож был добродушным дядькой, с которым у меня постепенно сложилось некое подобие товарищеских отношений, развившихся на благодатной почве нашей общей любви к историям железных дорог и поездов. Ему всегда было что рассказать, а я являл собой пример образцового слушателя. Поэтому мы замечательно проводили время вместе, часами сидя у него в сторожке и прихлебывая чай с конфетами, которые я иногда приносил с собой.

Чертовщина началась в августе 2007 года. Лето выдалось жарким, поэтому в музей я особо не ходил, предпочитая оставаться в своей прохладной квартирке, лишь изредка бегая с друзьями позагорать на местный пляж. Однако, увидев на сайте объявление о поступлении нового экспоната, я все же решил наведаться в гости к Денису Валерьевичу и, конечно, поглазеть на пополнение. Привезли, надо сказать, довольно редкий экземпляр — грузовой паровоз серии «Ы», выпущенный в двадцатых годах прошлого века специально для Армавир-Туапсинской железной дороги. В интернете о нем мне удалось найти не так уж много информации, поэтому непосредственно перед доскональным осмотром я решил заскочить к дяде Денису — обсудить красавца и, может, узнать что-нибудь новое.

Как я уже говорил, в музей я тем летом не выбирался, так что ожидал от старого товарища теплого дружеского приема и очень удивился, когда вместо этого получил лишь хмурый взгляд и угрюмое «заходи, жарко на улице». В недоумении усаживаясь за небольшой раскладной столик, я наблюдал, как сторож аккуратно достает чашки из шкафчика на стене, не говоря при этом ни слова. В другое время он уже обязательно рассказывал бы какую-нибудь очередную историю из жизни музея, который, надо признать, не так уж редко видел посетителей, но в тот раз он был странно молчалив и подавлен. Когда он тоже уселся за стол, я осторожно поинтересовался, в чем дело, на что получил только неопределенный взмах рукой, мол, «ничего важного, забудь». Так мы просидели несколько минут; я сосредоточено всматривался в чаинки, а Денис Валерьевич немного нервно барабанил по краю стола, периодически громко прихлебывая из своей кружки. Не знаю, почему он тогда так долго решался мне рассказать, может, чувствовал, что это что-то похуже обычной байки, или просто не хотел показаться напуганным и суеверным. Как бы там ни было, он все-таки это сделал, и я до сих пор не уверен, рад ли тому, что, возможно, знаю настоящую причину всего, что последовало после.

— Ты ведь на новенького посмотреть пришел? — он вдруг посмотрел на меня каким-то уставшим взглядом, от которого мне его, помню, даже жалко стало.

— Ну да, — я пожал плечами, — очень уж интересно было, черт с ней, с жарой. Я думал, вы тоже порадуетесь, в конце концов, давно уже ничего не появлялось.

Дядя Денис на это только усмехнулся, покрутив свои желтоватые прокуренные усы.

— Я, парень, радовался до тех пор, пока не узнал, что именно мне тут привезли. Наверняка ведь уже вычитал что-нибудь про этот паровоз? Ну, с тебя станется. Так вот послушай теперь, что я тебе скажу. Ты не подумай, я человек не такой уж молодой, мне в страшные россказни верить не пристало, да я и не верю; но есть одна история, с молодости мне еще неприятная, которую я от отца узнал. Ты же помнишь, он у меня машинистом проработал девять лет? Так вот работал он как раз на Армавир-Туапсинской, сюда-то мы много позже переехали. Я совсем малой был, когда тот случай приключился, и мне про него, конечно, далеко не сразу стало известно. Знаешь, лучше б я ничего про это и не знал, понятия не имею, зачем мне батя рассказал.

Дело было в пятьдесят пятом, незадолго до того, как всю серию «Ы» списали. Один из этих паровозов водил очень хороший друг моего отца, с которым они общались почти с самого начала его захода на службу. И как-то раз, то ли что-то празднуя, то ли еще по какому поводу, но они сильно напились, прямо до чертиков, ну, этот его друг и начал болтать лишнего. Рассказал, мол, что на самом деле возит контрабанду, и что как-то раз на станции они с помощником обходили вагоны перед выездом, чтобы не подцепить «зайцев», и наткнулись на мальчишку-беспризорника — таких после войны много было. Я так и не понял, что они там везли и каким образом этот несчастный пацан прознал, что в ящиках, но ясно одно: оставить его в живых они не решились. Слишком большой риск; тогда хоть и «оттепель» уже была, а Сталина пока еще никто не забыл. Куда девать мальчишку на станции? Ну, они его треснули по голове, дотащили до паровоза, да и бросили в топку. Тот, мол, живьем в ней и сгорел. Жуткие создания люди.

Денис Валерьевич вдруг замолчал, уставившись на пустую кружку. Я уже примерно начал понимать, к чему он мне все это рассказывает, поэтому сидел, почти не дыша, ожидая продолжения и размышляя над его последней фразой. Через некоторое время он вздохнул и продолжил:

— Отец говорил, что так быстро никогда не трезвел. Просто как будто по голове треснули, а сознание — оп! — и прояснилось. А тот все выкладывал один за другим свои грешки — видимо, совесть заела, что и не удивительно, потому что черт знает, как такое на душе нести. Меня до сих пор поражает, что у ребенка жизнь отобрать этот урод, чтоб тайну сохранить, не погнушался, а бате моему почему-то доверился. Через месяц после этого разговора его махинации раскрыли, а сам он пропал. Расстреляли, наверное, тогда этот метод еще не до конца отжил. И я, честно, так и не узнал, сам он где-то просчитался, или отец его сдал.

Тут дядя Денис снова замолчал, неожиданно резко встав и подойдя к маленькому холодильнику в углу комнаты. Из щели между холодильником и стеной он выудил небольшую бутылку, сделал глоток и поставил обратно.

— Тебе не предлагаю, парень, — снова усмехнулся он, усаживаясь на свое место. — Скажу только, к чему история моя. Как мне отец рассказывал, тот паровоз стал прямо-таки притягивать к себе несчастья. То что-нибудь сломается, то машинисту в нем плохо станет — много, в общем, было неприятных случаев, из-за чего все его стали называть «бедовым». И я вот днем смотрел на наш новый экспонат и думал, что вряд ли это тот самый, так ведь просто не бывает. Но сердце не на месте, понимаешь, кошки на душе скребут, аж сил нет.

Я на это смог только молча кивнуть.

Выйдя из сторожки, я направился прямиком к предмету нашего разговора. Теперь меня подстегивал не просто интерес, а жгучее желание: со страхом и каким-то черным азартом я надеялся обнаружить в паровозе хоть какой-нибудь след давно минувших ужасных событий. Но, облазив его вдоль и поперек, я не нашел ничего, что хоть как-то выделяло его среди других; дверь будки, к моей досаде, была заперта. Повздыхав, но все же получив удовольствие от изучения колес, сухопарника, клапана, паровоздушного насоса и прочих частей этого потрясающего механизма, я все же собрался возвращаться домой. Отойдя на некоторое расстояние, я обернулся и еще раз внимательно посмотрел на паровоз. Он не выглядел ни капельки зловеще и, казалось, не мог таить в себе никаких темных тайн прошлого, поэтому, улыбнувшись, я снова развернулся и бодрым шагом пошел к воротам. Только ненадолго притормозил у сторожки, надеясь нормально попрощаться с дядей Денисом. Но тот так и не вышел, поэтому я, напевая какую-то незамысловатую мелодию, двинулся в сторону остановки, сел в маршрутку и еще долго не возвращался туда снова.

В сентябре снова началась учеба. Увлечения увлечениями, но к своей успеваемости я относился серьезно, так что о походах в музей на время пришлось забыть. Единственный раз, когда я, чтобы справиться с осенней хандрой, решил погостить в старой, но вполне уютной сторожке, запомнился мне, наверное, навсегда. Весь день было солнечно, и только к вечеру подул промозглый ветер, подгоняя меня по пути от остановки до входных ворот, через которые я все равно не собирался проходить, надеясь провести пару часов в приятной компании Дениса Валерьевича и кружки чая. Каково же было мое удивление, когда вместо немного полноватого жизнерадостного мужчины я увидел бледную тень человека, которого когда-то хорошо знал. Весь исхудавший, вымотанный, с темными кругами под глазами, он выглядел сильно постаревшим и осунувшимся. Честно говоря, он даже не открыл мне дверь — только выглянул из окна, немного отодвинув кем-то еще давно повешенную на него занавеску грязновато-бежевого цвета. Помню, мне стало так не по себе, что, несколько минут потоптавшись у порога, я уехал домой. До сих пор не могу понять, правильно ли тогда поступил. Может, мне стоило остаться с ним, поговорить, выслушать, успокоить. Может, это что-то и изменило бы.

Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Когда в следующий раз, уже весной, я все-таки решил выяснить, в чем дело, дядю Дениса на посту я не обнаружил. Вместо него дверь мне открыл довольно молодой, лет сорок на вид, мужчина, с раздражением заявивший, что предыдущий сторож помер еще зимой. Когда я спросил, как это случилось, он лишь неопределенно и немного нервно дернул плечами, пробормотав что-то про сердечный приступ и махнув в сторону входа в музей.

— Что? — я не совсем понял, к чему был последний жест.

— Да нашли его, говорю, вон там. Лежал в сугробе у одного из паровозов, весь окоченел уже, когда откопали. Черт знает, что он там забыл посреди ночи, — сторож вдруг как-то подозрительно на меня посмотрел. — А тебе-то что, пацан?

— Да я так, знал его довольно долго, — ошарашенно промямлил я, на что тот окинул меня еще одним неприязненным взглядом и закрыл дверь прямо перед моим носом.

Впервые столкнувшись со смертью не чужого мне человека, я почувствовал себя абсолютно несчастным и брошенным. Как в трансе, я постарался незаметно пробраться на территорию музея, чтобы немного побродить среди вагонов, проветриться. Я почему-то знал, куда мне нужно идти, на что посмотреть. Медленно, но уверенно я преодолел несколько рядов пассажирских и грузовых локомотивов, пока, наконец, не остановился у паровоза серии «Ы» — того самого, который так не нравился моему несчастному другу. Как и несколько месяцев назад, я внимательно всматривался в очертания труб и клапанов, в окна будки, в номер I-3205 на тендере, пытаясь уловить что-то, чего не вижу сейчас я, но что наверняка смог увидеть дядя Денис. Сомнений в том, у какого именно паровоза его нашли, у меня не было. Так я простоял довольно долго, пока не замерз окончательно. Тогда, засунув руки в карманы, задумчиво пошел к выходу, но, почти уже свернув в другой ряд, я, как и когда-то давно, поддавшись внутреннему побуждению, обернулся.

Из окна будки на меня смотрело лицо. Маленький мальчик, лет десяти от силы, бледный, худой, смотрящий таким тяжелым, непроницаемым взглядом, что мое сердце сначала будто полыхнуло огнем, чтобы тут же пропустить удар и закоченеть. Приложив немалые усилия, чтобы отвести глаза, я развернулся и кинулся прочь. Так быстро я, наверное, никогда не бегал.

Удивительно: спустя стольких лет искренней любви к этому месту я больше не хочу туда ходить. Не был там уже лет пять.

Сердце не на месте, понимаете, кошки на душе скребут, аж сил нет.

@темы: транспорт, рассказы, призраки и духи, предметы и вещи, не своё

---

[кракозябрик]

туалет унитаз

@темы: видео, дети, не своё

---

С Новым Годом !

[Danny Ocean]

@темы: картинки, не своё

---

Тэффи "Когда рак свистнул"

[Скрёб-поскрёб]

Елка горела, гости разъехались.

Маленький Петя Жаботыкин старательно выдирал мочальный хвост у новой лошадки и прислушивался к разговору родителей, убиравших бусы и звезды, чтобы припрятать их до будущего года. А разговор был интересный.

- Последний раз делаю елку, -- говорил папа Жаботыкин.-- Один расход, и удовольствия никакого.

- Я думала, твой отец пришлет нам что-нибудь к празднику,-- вставила maman Жаботыкина.

- Да, черта с два! Пришлет, когда рак свистнет.

- А я думал, что он мне живую лошадку подарит,-- поднял голову Петя.

- Да, черта с два! Когда рак свистнет.

Папа сидел, широко расставив ноги и опустив голову. Усы у него повисли, словно мокрые, бараньи глаза уныло уставились в одну точку.
Петя взглянул на отца и решил, что сейчас можно безопасно с ним побеседовать.

- Папа, отчего рак?

- Гм?

- Когда рак свистнет, тогда, значит, все будет?

- Гм!..

- А когда он свистит?

Отец уже собрался было ответить откровенно на вопрос сына, но, вспомнив, что долг отца быть строгим, дал Пете легонький подзатыльник и сказал:

- Пошел спать, поросенок!

Петя спать пошел, но думать про рака не перестал. Напротив, мысль эта так засела у него в голове, что вся остальная жизнь утратила всякий интерес. Лошадки стояли с невыдранными хвостами, из заводного солдата пружина осталась невыломанной, в паяце пищалка сидела на своем место -- под ложечкой,-- словом, всюду мерзость запустения. Потому что хозяину было не до этой ерунды. Он ходил к раздумывал, как бы так сделать, чтобы рак поскорее свистнул.

Пошел на кухню, посоветовался с кухаркой Секлетиньей. Она сказала:

- Не свистит, потому что у него губов нетути. Как губу наростит, так и свистнет.

Больше ни она, ни кто-либо другой ничего объяснить не могли.

Стал Петя расти, стал больше задумываться.

- Почему-нибудь да говорят же, что коли свистнет, так все и исполнится, чего хочешь.

Если бы рачий свист был только символ невозможности, то почему же не говорят: "когда слон полетит" или "когда корова зачирикает". Нет! Здесь чувствуется глубокая народная мудрость. Этого дела так оставить нельзя. Рак свистнуть не может, потому что у него и легких-то нету. Пусть так! Но неужели же не может наука воздействовать на рачий организм и путем подбора и различных влияний заставить его обзавестись легкими.

Всю свою жизнь посвятил он этому вопросу. Занимался оккультизмом, чтобы уяснить себе мистическую связь между рачьим свистом и человеческим счастьем. Изучал строение рака, его жизнь, нравы, происхождение и возможности.

Женился, но счастлив не был. Он ненавидел жену за то, что та дышала легкими, которых у рака не было. Развелся с женой и всю остальную жизнь служил идее.

Умирая, сказал сыну:

- Сын мой! Слушайся моего завета. Работай для счастья ближних твоих. Изучай рачье телосложение, следи за раком, заставь его, мерзавца, изменить свою натуру. Оккультные науки открыли мне, что с каждым рачьим свистом будет исполняться одно из самых горячих и искренних человеческих желаний. Можешь ли ты теперь думать о чем-либо, кроме этого свиста, если ты не подлец? Близорукие людишки строят больницы и думают, что облагодетельствовали ближних. Конечно, это легче, чем изменить натуру рака. Но мы, мы -- Жаботыкины, из поколения в поколение будем работать и добьемся своего!

Когда он умер, сын взял на себя продолжение отцовского дела. Над этим же работал и правнук его, а праправнук, находя, что в России трудно заниматься серьезной научной работой, переехал в Америку. Американцы не любят длинных имен и скоро перекрестили Жаботыкина в мистера Джеба, и, таким образом, эта славная линия совсем затерялась и скрылась от внимания русских родственников.

Прошло много, очень много лет. Многое на свете изменилось, но степень счастья человеческого осталась ровно в том же положении, в каком была в тот день, когда Петя Жаботыкин, выдирая у лошадки мочальный хвост, спрашивал:

- Папа, отчего рак?

По-прежнему люди желали больше, чем получали, и по-прежнему сгорали в своих несбыточных желаниях и мучились.

Но вот стало появляться в газетах странное воззвание:

"Люди! Готовьтесь! Труды многих поколений движутся к концу! Акционерное общество "Мистер Джеб энд компани" объявляет, что 25 декабря сего года в первый раз свистнет рак, и исполнится самое горячее желание каждого из ста человек (1%). Готовьтесь!"

Сначала люди не придавали большого значения этому объявлению. "Вот,-- думали,-- верно, какое-нибудь мошенничество. Какая-то американская фирма чудеса обещает, а все сведется к тому, чтобы прорекламировать новую ваксу. Знаем мы их!"

Но чем ближе подступал обещанный срок, тем чаще стали призадумываться над американской затеей, покачивали головой и высказывались надвое. А когда новость подхватили газеты и поместили портрет великого изобретателя и снимок с его лаборатории во всех разрезах, никто уже не боялся признаться, что верит в грядущее чудо.

Вскоре появилось и изображение рака, который обещал свистнуть. Он был скорее похож на станового пристава из Юго-Западного края, чем на животное хладнокровное. Выпученные глаза, лихие усы, выражение лица бравое. Одет он был в какую-то вязаную куртку со шнурками, а хвост не то был спрятан в какую-то вату, не то его и вовсе не было.

Изображение это пользовалось большой популярностью. Его отпечатывали и на почтовых открытках, раскрашенное в самые фантастические цвета,-- зеленый с голубыми глазами, лиловый в золотых блестках и т. д. Новая рябиновая водка носила ярлык с его портретом. Новый русский дирижабль имел его форму и пятился назад. Ни одна уважающая себя дама не позволяла себе надеть шляпу без рачьих клешней на гарнировке.

Осенью компания "Мистер Джеб знд компани" выпустила первые акции, которые так быстро пошли в гору, что самые солидные биржевые "зайцы" стали говорить о них почтительным шепотом.

Время шло, бежало, летело. В начале октября сорок две граммофонные фирмы выслали в Америку своих представителей, чтобы записать и обнародовать по всему миру первый рачий свист. 25 декабря утром никто не заспался. Многие даже не ложились, высчитывая и споря, через сколько секунд может на нашем меридиане воздействовать свист, раздавшийся в Америке. Одни говорили, что для этого пойдет времени не больше, чем для электрической передачи. Другие кричали, что астральный ток быстрее электрического, а так как здесь дело идет, конечно, об астральном токе, а не о каком-нибудь другом, то и так далее.

С восьми часов утра улицы кишели народом. Конные городовые благодушно наседали на публику лошадиными задами, а публика радостно гудела и ждала.

Объявлено было, что тотчас по получении первой телеграммы дан будет пушечный выстрел.

Ждали, волновались. Восторженная молодежь громко ликовала, строя лучезарные планы. Скептики кряхтели и советовали лучше идти домой и позавтракать, потому что, само собой разумеется, ровно ничего не будет, и дураков валять довольно глупо.

Ровно в два часа дня раздался ясный и гулкий пушечный выстрел, и в ответ ему ахнули тысячи радостных вздохов.

Но тут произошло что-то странное, непредвиденное, необычное, что-то такое, в чем никто не смог и не захотел увидеть звена сковывавшей всех цепи: какой-то высокий толстый полковник вдруг стал как-то странно надуваться, точно нарочно; он весь разбух, слился в продолговатый шар; вот затрещало пальто, треснул шов на спине, и, словно радуясь, что преодолел неприятное препятствие, полковник звонко лопнул и разлетелся брызгами во все стороны.

Толпа шарахнулась. Многие, взвизгнув, бросились бежать.

- Что такое? Что же это?

Бледный солдатик, криво улыбаясь трясущимися губами, почесал за ухом и махнул рукой:

- Вяжи, ребята! Мой грех! Я ему пожелал: "Чтоб те лопнуть!"

Но никто не слушал и не трогал его, потому что все в ужасе смотрели на дико визжавшую длинную старуху в лисьей ротонде; она вдруг закружилась и на глазах у всех словно юркнула в землю.

- Провалилась, подлая! -- напутственно прошамкали чьи-то губы.

Безумная паника охватила толпу. Бежали, сами не зная куда, опрокидывая и топча друг друга. Слышался предсмертный храп двух баб, подавившихся собственными языками, а над ними громкий вой старика:

- Бейте меня, православные! Моя волюшка в энтих бабах дохнет!

Жуткая ночь сменила кошмарный вечер. Никто не спал. Вспоминали собственные черные желания и ждали исполнения над собою чужих желаний.

Люди гибли как мухи. В целом свете только одна какая-то девчонка в Северной Гвинее выиграла от рачьего свиста: у нее прошел насморк по желанию тетки, которой она надоела беспрерывным чиханьем. Все остальные добрые желания (если только они были) оказались слишком вялыми и холодными, чтобы рак мог насвистывать их исполнение.

Человечество быстрыми шагами шло к гибели и погибло бы окончательно, если бы не жадность "Мистера Джеба энд компани", которые, желая еще более вздуть свои акции, переутомили рака, понуждая его к непосильному свисту электрическим раздражением и специальными пилюлями.

Рак сдох.

На могильном памятнике его (работы знаменитого скульптора по премированной модели) напечатана надпись:

"Здесь покоится свистнувший экземпляр рака -- собственность "Мистера Джеба энд компани", утоливший души человеческие и насытивший пламеннейшие их желания.

- Не просыпайся!"

@темы: животные, рассказы, не своё

---

Следы на снегу

[Скрёб-поскрёб]

Хочу рассказать вам историю, которая оставила след в моей жизни — можно сказать, изменила её раз и навсегда.

Два года назад довелось мне работать в сибирских лесах на вахте. Работа заключалась в следующем: один раз в месяц на неделю нас закидывали в глушь примерно в семидесяти километрах от ближайшего населенного пункта, да и тот был глухой деревней с разбитыми покосившимися домами, где проживало от силы двадцать стариков. Мы должны были подготавливать избу и баню для мужиков, те, в свою очередь, три недели в месяц рубили лес. Мы рубили дрова, пополняли запас воды из ближнего ручья, ремонтировали постройки. Работы было непочатый край, а было нас всего двое — я и мой напарник. Такая работа придется не каждому по душе — да, платили хорошо, но все же это была только подработка, и мои напарники часто менялись, уступая эту чертову работу другим. И сейчас я понимаю, что надо было обратить на это внимание...

Так вот, свела меня одна из этих вахт с молодым парнишкой по имени Славка. Высокий, крепкий, типичный такой работяга. Дело было зимой, в декабре. Холода еще не наступили, но подмораживало хорошо, да и снег уже лежал сугробами по колено по всему лесу.
Высадил нас водитель у избы и уехал. Работать решили со следующего дня, а пока что освоиться на месте, выпить и поговорить — узнать друг друга. Надо сказать, что Славка не был особо разговорчивым парнем. Вроде толковый, вроде добрый, но все же слушал больше, чем говорил. Мне, честно сказать, такое в людях не нравится. Ну да пусть, не мне судить. Выпили, поговорили, спать вроде как собираться нужно, а он одежду на себя натягивает. Я у него спрашиваю:

— Ты куда собрался на ночь глядя?

— Да прогуляюсь чуток перед сном и приду...

«Странно, ну да ладно», — подумал я, отвернулся и провалился в сон.

Проснулся — еще темно было. Славка меня толкает и говорит:

— Собирайся, работать пора.

Распределив обязанности на двоих, отправились работать. Я должен был вырубить прорубь на ручье, откуда далее черпали воду, а Славка должен был начать рубить дрова.

Я вышел на небольшой ручей шириной метра в четыре. Находился он за пригорком от избы в небольшом ущелье, по обе стороны ручья располагался сосновый лес. Ручей был покрыт толстой коркой льда, и замечательно было то, что тропа была протоптана к нему — иначе идти бы пришлось по сугробам. Слегка заледеневшая прорубь виднелась посреди ручья. Видимо, мужики, напарившись в бане, частенько бегали купаться в этом ручье — потому и тропинка широкая, и прорубь большая, толком не замерзшая. Подрубил я ее топором и, набрав воды в два ведра, отправился к избе.

Славка вовсю во «дворе» орудовал топором, нарубив уже изрядное количество поленьев. Я уже подумал, что, возможно, мы справимся быстрее, чем за неделю, и даже получится отдохнуть перед отъездом. Наполнив несколько баков полностью, я решил сходить последний раз в этот день за водой, а дальше отдыхать, потому как уже начинались сумерки, а работать по темноте не очень-то и хотелось.

Когда я спустился к ручью, то обратил внимание на такую деталь: к проруби с противоположного берега тянулись следы. Конечно же, сильно удивился, но все же подумал о том, что мог и не заметить этих следов ранее, и что, скорее всего, их оставили мужики со смены — ну мало ли кому и куда понадобилось сходить? А я просто целый день не обращал внимания, всякое бывает.

Успокоил я себя этой мыслью, набрал воды и пошёл к избе. Причём так себя убедил, что даже не поинтересовался у Славы — не его ли это следы были. Но, с другой стороны, ему и делать-то у ручья было нечего.

Вечер провели молча, никто ни о чем не разговаривал, каждый занимался своим делом: я читал книгу, а Слава лежал на кровати и молча смотрел в потолок — видимо, о чем-то думал. Перед сном Славка так же, как и в прошлый вечер, начал молча одеваться. Я спросил:

— Опять воздухом дышать пошел?

Он как-то хмуро угукнул и захлопнул за собой дверь.

Не люблю я таких молчаливых и замкнутых людей — а тем более, оставаться с ними наедине в тайге, но ничего уже не попишешь, смену нужно дорабатывать. Я снова погрузился в книгу и не заметил, как прошел час или полтора. Посмотрев на часы, я сильно удивился: неужели он где-то в темноте шарахается по лесу? Куда и зачем он ходит? Подышать воздухом? Но на это уходит от силы минут пятнадцать.
Накинув бушлат, я вышел на крыльцо выкурить сигарету, оглядел темный лес. Глаза ни за что не цеплялись — Славка действительно куда-то свалил. Ничего не видно и не слышно вокруг. Я немного испугался — не заблудился ли он? Но идти искать его не было никакого желания. Я лег спать и снова провалился в сон после тяжелого дня.

Утром меня опять разбудил Слава. Я помялся в кровати и нехотя начал собираться на улицу. На вопрос о том, где же он вчера так долго пропадал, он ответил невнятно: «Гулял». На том и разошлись. Я снова набирал воду, а он все так же рубил дрова.

Уже днём случилось то, что меня насторожило и напугало. Я вновь пошел к ручью за водой и снова обратил внимания на все те же следы. Я думал о них, набирая воду, и случайно упустил ведро из рук — оно ушло ко дну. Сняв бушлат и засучив рукава, я начал обшаривать дно ручья руками. Хорошо, что ручей был мелким — ведро лишь чуть отнесло течением. Через десять минут стараний я все же вытянул его из ручья и начал укутываться в бушлат. Поматерившись, я взял ведра и повернулся, чтобы идти в избу — и тут заметил новые следы. Они шли с того же берега, откуда я приходил, но немножко правее моей тропинки. Следы шли из леса. Их точно не было здесь раньше. Значит, за те десять минут, что я ковырялся с ведром, кто-то вышел из леса, посмотрел на меня и ушел обратно.

Я вглядывался в лес, но ничего не увидел. У меня побежали мурашки по коже; крайне неприятно было осознавать всю эту ситуацию. И единственное, что я мог сделать — это предположить, что приходил Славка.

Я рванул к избе. Слава рубил дрова. Я спросил его, не он ли это был, но он отнекивался и, скорее всего, вообще подумал, что я прикалываюсь над ним. Я его отвел к проруби и показал следы. Мы оба почесали затылки, покурили, порассуждали, но объяснения никакого не нашли. Ведь ближайшая деревня, как я уже писал, была очень далеко от нас, да если бы кто-то и приехал или проезжал мимо, мы не смогли бы не заметить этого — ведь дорога одна. Решили с тех пор ходить по двое, но за водой в этот день уже не отправились, решили покончить с дровами.

Вечер того дня прошел спокойно. Славка в этот раз остался в избе. Скорее всего, ему тоже стало не по себе, и мы сидели весь вечер и рассуждали, откуда же могли взяться эти злополучные следы.

С утра мы работали парой. Первую половину дня таскали воду, вторую — рубили дрова. Большую часть работы мы закончили. Тот день прошел без инцидентов, разве что вечером Славка снова куда-то засобирался, и от мысли, что он опять уйдет в темный лес на несколько часов, чтобы ходить непонятно где по огромным сугробам, мне стало не по себе. Или, может быть, он гуляет по той дороге, что проложена до нашей избы? Но от этого все равно не легче. Да еще и эти следы непонятные...

— Может, все же останешься? Ведь мы так и не поняли, откуда взялись эти следы, — сказал я ему.

— Скоро приду, — буркнул он и вышел за дверь.

В ту ночь он так и не вернулся. Прождав его три или четыре часа, я отчаялся и пошел спать. Выходить в лес и искать его никак не хотелось.
Наутро его тоже не было. Я волновался, сильно волновался. Вышел в лес, полдня пытался найти его, но следов так и не увидел. Тогда я подумал, что он все же ушел по накатанной дороге, которая вела в сторону деревни, но, пройдя по ней несколько километров, я никого не нашёл и понял, что сильно устал, так как с утра был на ногах. Взбрела только одна мысль в голову — быть может, он ушел в деревню, да и забухал там?.. Да, мысль была смешная, и быть такого не могло никак, но она меня кое-как утешила, и этого было достаточно. Я ничего не мог сделать — о связи в тайге даже и думать смысла не было. Машина должна была приехать за нами через три дня. Конечно, я понимал, что жизнь человека в опасности, и на всякий случай решил походить вокруг избы еще раз по лесу — может, наткнусь на какие-то следы. Но, осмотрев окрестности, я снова не нашел ни Славика, ни каких-либо его следов. Уже темнело, и я запоздало понял, что мне еще с утра нужно было бежать пешком до деревни и вызвать спасателей. Я решил вернуться в избу, а утром рано встать и выдвинуться в деревню.
На подходе к избе у меня появилось тревожное чувство. Голова шла кругом от вопросов без ответа. Что же случилось со Славиком? Куда он ушел? Куда пропал? Откуда эти следы у проруби?..

Я зашёл в избу, растопил печь и начал греться. Через какое-то время из мыслей меня вырвали шаги на улице — кто-то шагал по снегу по направлению к двери.

Я обрадовался как ребенок. С криком: «Славка!» — я подпрыгнул, подбежал к выходу, открыл дверь и высунулся на улицу. И моя радость мгновенно сменилась ужасом.

На ступенях в избу стоял... нет, вряд ли это был человек. Я до сих пор не могу понять, что же тогда встретилось со мной лицом к лицу. Даже в тёплом свете из избы из-за открытой мною двери его лицо было мертвенно-белого цвета. На том месте, где должны были быть глаза, были черные круги-впадины — настолько черные, что мне сначала показалось, что глаз вообще нет. Но, приглядевшись, я увидел две черные бусинки на месте глаз. Но даже эти глаза были не настолько страшными, как его рот: он был огромный, как будто его разрезали ножом от уха до уха. Создавалось такое ощущение, что он скалится в улыбке. Зубы были острыми, как клыки. Он был совершенно лысый, а кожа была такой сморщенной, словно он неделю пробыл в воде. Он был огромного роста, так как стоял на несколько ступеней ниже меня, но его голова находилась выше моей на одну.

Не знаю, сколько длились наши «гляделки» с ним. Мне показалось, что прошла целая вечность, но на деле, скорее всего, это было две, максимум три секунды. Я резко захлопнул дверь и запер ее на замок. В этот момент за дверью раздался дикий вопль. Я тут же метнулся в угол с гулко бьющимся сердцем, схватив со стола охотничий нож.

Я слышал шаги по снегу — эта тварь ходила вокруг избы. Через несколько минут я уже слышал несколько шагов одновременно: их было двое, а может, и трое. Они ходили кругом. Я сидел, прижавшись спиной к стене, в полной панике. Вдруг в стену кто-то так сильно стукнул, что с полки упала свечка. И в этот же момент кто-то начал стучать в окно. Я упал на пол лицом вниз, до боли сжимая нож в руке — боялся смотреть в окно. Я не хотел видеть это страшное лицо снова.

Не знаю, сколько я так пролежал. Кто-то ходил вокруг дома, стучали в дверь, в стену, в окно... и так продолжалось всю ночь, а я лежал на полу, закрыв лицо руками, и ревел от ужаса. Сейчас мне кажется, что меня хотели просто запугать, потому что они могли разбить окно или попытаться выломать дверь, но ничего из этого не делали, лишь ходили вокруг избы.

Утром все стихло. Но и тогда я не решился выйти на улицу. Мне казалось, что даже если я пойду в деревню, то не успею до темноты. А может, даже дневной свет их не пугал — ведь тогда к проруби, как мне кажется, выходил именно кто-то из них. Я не рискнул уйти в деревню. Три дня я не выходил на улицу и не отпирал дверь. Я боялся. Я не ел эти три дня, но даже не чувствовал голод — только дикий страх. Три дня я боялся выглянуть в окно. Боялся, что за мной не приедут, что я так и останусь тут один в лесу. Боялся того, что эти твари опять придут ночью... Но этого не случилось.

Через три дня за мной приехала машина. В ужасном состоянии меня забрали оттуда. Славик был объявлен в розыск, через неделю его нашли волонтеры примерно в 10 километрах от избы в лесу — вернее, нашли то, что от него осталось. Его тело было деформировано. Нет, его не выпотрошили, не съели и не порезали. Он висел на дереве, вернее, застрял там — его тело было растянуто. Сложно даже представить такое, но туловище, руки, ноги и шея были растянуты, как жевательная резинка, которую пожевали и намотали на палец. Глаза были вырваны, и не было нижней челюсти. То, что произошло с его телом, было немыслимо. Я видел фотографии на допросе — ведь именно я был с ним в избе, и именно меня подозревали в первую очередь. Впоследствии причиной смерти Славки назвали неустановленное природное стихийное явление, и дело закрыли.

Я не стал тогда рассказывать о монстрах, которых видел в этом лесу — боялся, что меня просто упекут в дурку. Сказал лишь, что Слава ушел в ночь, и что кто-то ходил вокруг избы, дико меня напугав.

С тех пор моя жизнь перевернулась. Я боюсь всего — боюсь тишины, темноты, леса... Это лицо до сих пор снится мне в кошмарах, и я не могу с этим ничего поделать. Я радуюсь только тому, что не оказался на месте Славы.

Автор: Plasibo

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

I have the body of a pig

[Скрёб-поскрёб]

Вспомнил еще это видео. Нигде не написано, что этот тред только для паст, лол.

Интро: "Это видео было записано во время моей работы с группой, которую я не уполномочен ни называть, ни претендовать на какие-либо связи с ней."

Бегущая строка:
Мы проверяли место, завоевавшее репутацию населенного привидениями.
Вы слышали это?

Повтор 1. Без обработки.

Повтор 2. С обработкой.
"У меня тело свиньи". Ясно слышится похрюкивание.

Повтор 3. С обработкой и замедлением.
"У меня тело свиньи". Ясно слышится похрюкивание.

Во время записи никто не слышал эти звуки. Только после того, как я изучил пленку, они стали очевидны.
Фотографию, которую сделали во время съемок, нужно увидеть, чтобы поверить в это.

@темы: картинки, видео, жуткий саунд, не своё

---

"Красный Эдельвейс"

[Скрёб-поскрёб]

В небольшом городке в Сибири, в окрестностях которого произошла эта история, явным приоритетом является спорт, причём не какое-то узкое направление, а весь спорт в целом, потому что мэр сам им увлекается и не жалеет денег на развитие оного. Так вот, неподалёку от этого маленького городка есть заповедник «Красноярские Столбы». И днём и ночью Его величество альпинизм там правит бал.

На «Столбах» и пробовали свои силы молодые ребята, которые были родом из того самого города. И, знаете, у них здорово получалось. Было их одиннадцать: восемь парней и три девушки. Компания друзей обозвала себя «Красный Эдельвейс» и подалась в секцию альпинистов. Всё давалось группе на удивление легко, а упорные тренировки и любовь к горам не заставили себя долго ждать — город благодаря этой команде стал брать первые места по всем дисциплинам горного лазания. Сначала в Красноярском крае, затем — на зональных соревнованиях, позже был чемпионат России. И там — второе место! Группу взяли «на галочку» в Школе олимпийского резерва, однако в сборную по определённым причинам представители «Эдельвейса» так и не попали, но рассказ не об этом.

Так вот, после окончания школы и городской секции альпинизма молодые люди разъехались по разным институтам и городам, но к любимому виду спорта не остыли. Наоборот — каждый нашёл возможность продолжить тренировки и довел свои навыки до совершенства. На четвёртом курсе друзья созвонились и договорились, что покорят все вместе гору К-2. Восемь с половиной тысяч метров — это не шутки, кроме того, К-2 до сих пор называют горой-убийцей — и не зря. Мало того, что гора очень сложна для подъёма, зачастую её накрывают снежные лавины, порой — снежные бури, а иногда — и то, и другое. Бури, ко всему прочему, могут продолжаться по несколько дней.

Договорились — сделали. Летом 2000-го года «Красный Эдельвейс» штурмовал К-2 — и взял-таки высоту! Обошлось без потерь. Ну, почти без потерь… Серёга Колосов получил тогда обморожение конечности, чуть было без ноги не остался, но обошлось. Правда, в горы ему больше не ходить — теперь он сильно хромает на правую ногу и «благодарит» тот подъём.

После окончания ВУЗа друзья решили еще раз во что бы то ни стало покорить К-2. Тут всё и началось… Во-первых, среди альпинистов есть поверье, что дважды на К-2 подняться нельзя. Возможно, это всего лишь легенда, но говорят, что вершина во второй раз никого не отпустит и навсегда оставит душу себе. Во-вторых, к группе присоединились трое новичков. Друзья знали ребят ещё по выступлениям на чемпионате страны, поэтому троица вписалась в коллектив легко и непринуждённо. Но вот беда — «Эдельвейс» теперь состоял из 13 человек, а альпинисты, как и большинство спортсменов, люди суеверные.

То, с каким скрипом проходило восхождение, подробно описывать не стану. Скажу лишь, что на первые 2000 метров понадобилось времени втрое больше, чем обычно. «Кошки» не ставились, ботинки соскальзывали, страховочные подводили, но развязка подъёма превзошла по мрачности все вероятные финалы.

Вот запись о переговорах Базы (стоянки в предгорье К-2) и группы «Красный Эдельвейс»:

БАЗА: Предупреждение «Красному Эдельвейсу» — на вас надвигается буря. Приём.
ЭДЕЛЬВЕЙС: Принято.
БАЗА: Запрашиваю состояние и расположение группы. Приём.
ЭДЕЛЬВЕЙС: Принято.
БАЗА: Укажите настоящее местонахождение группы. Как вы? Приём.
ЭДЕЛЬВЕЙС: Принято.
БАЗА: Прошу уточнить высоту вашей временной стоянки. Как слышите? Приём.
ЭДЕЛЬВЕЙС: Принято.
БАЗА — пометка в журнале в 13 ч 10 мин: Предыдущий ответ прозвучал голосом не человека (не человека… интересно, а кого тогда?! — прим. автора).
БАЗА — пометка в журнале в 19 ч 52 мин: Связь с группой «Красный Эдельвейс» утеряна, а неоднократные попытки связаться с ними безуспешны.

Сразу после окончания бури в гору отправился отряд альпинистов-спасателей. На высоте 2160 метров была найдена стоянка, предположительно принадлежавшая группе «Красный Эдельвейс». Лагерь был разбит в 6 гамаках, личные вещи находились в них же, снаряжение отсутствовало, люди не были обнаружены. Даже если предположить, что бурю пересидели по двое в гамаке, то где прятался от ненастья 13-й?..

По возвращении на нулевую стоянку (штаб в предгорье К-2) обнаружился ещё один неприятный факт. Вещи, находившиеся в гамаках, альпинистам «Эдельвейса» не принадлежали! Это выяснилось, когда их осмотрели родственники членов группы.

Но и эта подробность, вызвавшая недоумение у старожилов-скалолазов, не была главной загадкой происшествия. Тайна этого похода оказалась куда страшнее, чем само исчезновение ребят.

В одном из гамаков был найден фотоаппарат «Canon». На первых кадрах — члены отряда, штурмующие гору-убийцу. Казалось бы, всё как обычно, даже местами скучно и обыденно для подобных восхождений. Но при просмотре двух последних фотографий кровь застыла в жилах даже у самых матёрых и циничных горных бродяг. На этих снимках на краю обрыва, что находится на сто метров ниже найденной временной стоянки, был запечатлён отряд «Красный Эдельвейс» в полном составе. На фото 13 человек с перекошенными от страха лицами держали большой кусок белой материи, на котором то ли красной краской, то ли кровью была сделана надпись: «Помогите! За нами идёт смерть!».

Кроме загадки, кто был 14-м человеком (фотографом), есть ещё один вопрос. Снимки эти были сделаны со стороны обрыва, а автор снимков находился в десяти-двенадцати метрах от ближайшего уступа — то есть либо он умел летать, либо…

Группа альпинистов «Красный Эдельвейс» и по сей день считается пропавшей без вести.

Автор: Горыныч

@темы: рассказы, мистические и аномальные места, не своё

---

Рядом

[Скрёб-поскрёб]

Однажды в первом часу ночи раздался звонок в дверь моей квартиры. Я, полусонный, оторвался от компьютера с мыслью: «Кого еще черти в такое время принесли?». На пороге был мой знакомый, назовём его Александр — самый обычный парень, ничем не выделяющийся, мы росли с ним в одном дворе. Общаемся еще с детства, лет с пятнадцати (вернее, общались). Наркотики и прочую дрянь он вроде не употребляет, да и не пьёт до белой горячки.

Так вот, ко мне осенней ночью заявился Александр — растрепанный, мокрый, в заводской спецовке, он говорил какую-то невнятную тарабарщину, из которой я понял только то, что ключи от его квартиры остались у него в сумке на работе, куда он не вернется ни под каким предлогом. Потом он спросил у меня, есть ли что выпить. Одну бутылку водки спустя он поведал мне нижеизложенную историю (буду пересказывать от первого лица с некоторой долей художественных подробностей).

* * *

Я, как обычно, приехал на дряблом, пахнущем чем-то, чем могут пахнуть только старые автобусы, вахтовом «ПАЗике» на работу вместе со своим напарником, распрощался с водителем и пошел в бытовку переодеваться. Напарник курил на проходной, прячась от мелкого дождя под козырьком. Работа же наша заключается в следующем: наш цех, а значит, и мы, следили за исправностью различной запорной арматуры на трубопроводах, а так же за насосами и всем, что было с этим связано. Мы подавали отопление, питьевую воду, откачивали стоки из канализации и так далее, и тому подобное.

Приняв смену и «отпустив» наших сменщиков, я принялся изучать сменный журнал на наличие записей о происшествиях, случившихся днем, а мой напарник разгребал бардак, оставленный в нашей комнате и попутно заваривал чай, в шутку проклиная предыдущую смену за безалаберность. После чаепития предстоял обход, но напарник предложил мне сделать его одному, а он бы в это время прибрался в слесарной и заполнил журнал. На столь щедрое предложение я с радостью согласился, ибо наводить порядок и перекладывать различный инструмент и прочую утварь с места на место у меня не было никакого желания. Типичный бездумный обход по заданному алгоритму казался мне куда более соблазнительным. Взяв все необходимые мне вещи и накинув «бушлат», я немедля отправился в холодные и сырые объятия осенней ночи, дабы быстрее провести обход и спокойно лечь спать, оставив бумажную работу напарнику.

Осенняя ночь обрадовалась моему появлению и в знак внимания обдала порывом холодного ветра с усиливающимся дождем. Я натянул капюшон и пошлепал по грязи, следуя по отработанному маршруту, который спустя 20 минут почти подошел к своему завершению. Но одна деталь привлекла мое внимание: под жестяным козырьком призывно мигала красная лампочка на пульте КНС (Канализационная Насосная Станция — штука, представляющая собой большой цилиндрический резервуар диаметров около 3-4 метров и длиной в 7-15, закопанный почти полностью в землю так, что торчит только верхушка с крышкой — в нее поступают стоки от близлежащих зданий, ливневая вода и т. д., а оттуда эта вода откачивается насосами, находящимися внутри резервуара), сообщая о том, что автоматика выключила один из насосов, чтобы он не сгорел: видимо, что-то в нем застряло. Я чертыхнулся, предвкушая веселый спуск в дурно пахнущий сырой резервуар в почти кромешной темноте для того, чтобы вытащить что-то липкое и мерзкое из патрубка насоса. Отключив питание и тем самым остановив работу второго насоса, я открыл крышку бака и посветил вниз фонариком. В нос мне ударил запах метана, и я решил, что надо бы ее сначала немного «проветрить». Резервуар был почти пуст — насосы едва покрывала вода, и даже сверху я видел, как около патрубка одного из них виднеется что-то темное шарообразной формы. Повесив фонарь на шею, я осторожно начал спуск вниз по хлипкой и скользкой лестнице. Спустившись на площадку для обслуживания насосов, я, слегка поморщившись и закатав рукав как можно выше, окунул руку в не самого приятного вида и запаха жижу и ухватился за то, что застряло в насосе — что-то, похожее на большой клочок ниток или шерсти. Я вытащил это наружу и осветил фонарем.

Тишина, звуки капающей воды. Ступор. Моя голова была будто колокол, по которому со всей дури ударили молотком. Я резко отбросил это от себя и с мыслью: «Нет, только не кричи!» — закусил рукав куртки и заорал в него во всю глотку. Гулкое мычание прокатилось по стенкам резервуара. А на меня, слегка покачиваясь на волнах, смотрела пустыми глазами голова моего напарника. Через какое-то время, когда у меня закончился воздух в легких, я перестал кричать. «Какого?.. Что за чёрт?!» — паника крепкой хваткой сжала мое сознание. Думать на дне насосной станции о том, кто, зачем, как и когда сделал это, было не самой лучшей затеей, так что я взлетел вверх по лестнице, захлопнул за собой люк и начал судорожно светить фонариком вокруг себя и вдаль. Кажется, я был один. В голове мешалась куча мыслей: «Меня же не было всего двадцать минут! Кто это сделал? Как попал на территорию, как открыл и потом закрыл люк станции?!». И что мне было делать дальше? Подойти к охране и сказать, что я нашел голову своего напарника в КНС, ключи от которой были только у меня, и которая вся в моих отпечатках?..

Додумать я не успел: сумбурное побоище моих мыслей прервал телефонный звонок. Когда я достал телефон из кармана и увидел, кто звонит, то по всему моему телу пробежала дрожь. Звонил МОЙ НАПАРНИК. За три секунды до того, как я взял трубку, в голове моей возникла мысль, которая меня слегка успокоила: «Наверное, это охрана звонит с его телефона — должно быть, они услышали шум в нашей комнате и пришли туда».

Я ответил на звонок, и все мое шаткое спокойствие улетучилось в тартарары — с того конца говорил мой напарник:

— Эй, братан, ну ты чего как долго? Давай, возвращайся скорее, я чай заварил.

Связь прерывалась какими-то помехами. После пятисекундной паузы я дрожащим голосом ответил, что потерял ключи и сейчас ищу их, что скоро приду и чтобы он меня не терял, на что мне ответили:

— Давай я тебе помогу, я как раз совсем рядом.

Фразу «совсем рядом» из трубки произнесли будто несколько голосов, скрипучие и заунывные. Одновременно с этим что-то застучало по стенкам КНС, поднимаясь все выше и выше, будто бежало прямо по стене, а через секунду начало неистово барабанить по крышке, сотрясая ее.

Это было последней каплей. Я побежал, как угорелый, громко крича, будто это могло придать мне скорости. Адреналин бешено разогнал мое сердце, и оно было готово просто выпрыгнуть из груди. Я уже не думал ни о чем, мне просто хотелось убежать оттуда — неважно куда, главное, убежать. Я пролетел проходную, перепрыгнув через турникет и разбудив спящего охранника, который выбежал за мной и кричал что-то вслед. Мне было плевать.

* * *

Я был шокирован услышанной историей. Не верить Александру у меня не было причин — впрочем, как и верить. Вдруг он в состоянии аффекта убил своего товарища и сейчас даже не помнит об этом?.. Саша сказал, что на завод уже должна была приехать полиция, которую наверняка вызвал охранник, и что ему никто не поверит. И домой идти не вариант — там его, скорее всего, уже ждут, да и ключей нет. Я дал ему сумку, немного одежды и денег, после чего он ретировался.

Судьба его мне была неизвестна до сегодняшнего дня, пока он не позвонил мне. Не объясняя никаких подробностей, он предложил встретиться, на что я ответил, что сейчас в командировке в другой республике в глухомани, на что он ответил: «Ничего страшного — я как раз совсем рядом».

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

"Слышу"

[Скрёб-поскрёб]

Я устроился на новую работу, и пришлось искать квартиру поближе к ней, чтобы не тратить целый час на дорогу. Нашел быстро подходящую квартиру, договорился и переехал. Квартира была хорошая, и жил бы я в ней до сих пор, если бы не один случай.

Дело в том, что у меня два телефона — один для личных звонков, другой для деловых. И вот как-то раз, сидя на работе, где-то к обеду я обнаружил, что со мной нет моего второго телефона. Подумал, что выронил по дороге, и стал звонить в надежде на чудо. Набираю номер — и мгновенно кто-то поднимает трубку. Я говорю: «Алло? Меня слышно?». А в ответ ничего, только кто-то дышит в динамик. Я опять спросил: «Алло, вы слышите меня?». И тут в ответ кто-то хриплым голосом сказал: «Слышу». И тут же бросил трубку. После этого, сколько бы я ни звонил, трубку уже не брали. Я, конечно, расстроился — видимо, решили оставить себе, прощай, телефон.

Заработался я в тот день дольше обычного и приехал домой попозже. Приехал, поужинал, стал телевизор смотреть — и вдруг увидел, что телефон лежит на тумбочке в комнате. Я опешил, взял его в руку и увидел 16 пропущенных звонков и один принятый, длившийся 22 секунды — ровно столько же, сколько мой дневной звонок. Вот тут-то я и решил переехать снова.

@темы: рассказы, телефон, не своё

---

Про спиртитческий сеанс

[Clegane]

Было это довольно давно, этак в 1992 году в городе Луцке с моей двоюродной сестрой и ее одногруппницами. Затеяли эти дивули средь бела дня вызвать духов через блюдечко, бумажку и карандаш. В технологию они меня особо не посвящали, выгнали в другую комнату, но мне было слышно, что там делается. Им в голову пришло вызвать не Пушкина с Есениным, а Коновальца. Типа Пушкина все вызывают, он нам может и не явиться, а тут человек малоизвестный, незаежженый, точно ответит. Он и ответил. Ой, ответил. То, что на бумажке сначала карандаш нецензурщину написал, это еще ничего, а вот потом они начали спрашивать про замужество. Ответы были в таком духе, что они дуры, я не сваха, мужей у вас не будет. А потом блюдечко само подползло к краю стола и грохнулось на пол. На этом спиритический сеанс закончился под дикий визг медиумов.

А Коновалец, кстати, не соврал, мужей у моей двоюродной сестры и ее бывших одногруппниц нет. Развелись они, у кого пил муж сильно, у кого бил, у кого изменял.

@темы: своё, это случилось на самом деле, призраки и духи, не своё

---

Тождество

[Скрёб-поскрёб]

Вернувшись домой с работы, Джордж обнаружил, что ужин ещё не приготовлен. Он поднялся на второй этаж в спальню и увидел, что жена сидит на табурете перед трюмо, почти касаясь зеркала лицом. Гейб, их годовалый сын, лежал в своей кроватке, время от времени смешно надувая во сне щечки.

«Ох, чёрт возьми», — в панике подумал Джордж.

— Анна?

Жена вздрогнула и посмотрела на него. Ещё секунду её взгляд оставался остекленевшим, а потом пустое выражение на лице сменилось смущением:

— А, это ты… Извини, не заметила, что ты вернулся.

— Конечно, не заметила, — Джордж присел на край кровати. — Анна, ну что ты делаешь?

— Просто сижу. Отдыхаю.

— Отдыхаешь? Перед зеркалом? Знаешь, в нашем доме полно других мест, которые лучше подходят для отдыха.

— Ну… — она запнулась, нервно заламывая пальцы. — Понимаешь, тут Гейб рядом, можно заодно за ним присматривать, не беспокоиться за него…

— Врушка из тебя никакая, — Джордж покачал головой. — Анна, так не годится. Ты опять взялась за своё, верно?

Она вскочила и выбежала из комнаты. Джордж с кислой миной посмотрел вслед жене, потом встал, подошёл к кроватке и поцеловал спящего сына в лоб.

— Ну что нам поделать с твоей мамой? — прошептал он.

* * *

Ели в этот вечер поздно. Гейб к тому времени уже проснулся и за столом веселился вовсю, выдувая суп себе на штанишки из подносимой матерью ложки. Анна была необычно тихой и суетливой, будто куда-то спешила. В сторону мужа она старалась лишний раз не смотреть.

— Дорогая, — не выдержал наконец Джордж, — ты уверена, что нам не стоит снова обратиться врачам? В прошлый раз они помогли.

Она молчала, вытирая пальцем суп с краешков губ Гейба.

— Я просто беспокоюсь за тебя. Знаешь, то, что ты делаешь — это нездорово, странно. Ты ведь это понимаешь?

Она кивнула, по-прежнему отводя взгляд, и взялась за чай. Пальцы у неё дрожали.

— Ну так прекращай.

Анна замерла с чашкой у рта, будто о чём-то напряжённо размышляя, потом вернула её на стол, так и не сделав глоток. Она посмотрела на мужа, и в её глазах заблестели слезинки:

— Я не могу.

Джордж вздохнул:

— Наверное, мне нужно снова вынести из дома все зеркала.

— Нет! — воскликнула она. — Не надо. Я справлюсь, вот увидишь. Обещаю.

— В прошлый раз ты сама не справилась.

— Но ведь я уже излечилась. А сегодня… просто… случайно вышло. Сама сдуру слишком долго расчесывала волосы утром, вот и…

— Ну хорошо, — мягко сказал Джордж. — Ты девочка сильная, я в тебя верю. Но если ещё раз увижу тебя прилипшей к зеркалу, тут уж всё — будет тебе доктор, и зеркала вмиг уберу.

— Конечно, — Анна улыбнулась, но Джордж видел, что улыбка далека от непринуждённой.

* * *

Ночью он долго не мог уснуть — лежал на спине и смотрел на синий отсвет уличного фонаря на потолке. В полумраке в углу спальни переливалось ночным миражом зеркало. Отчаявшись заснуть, Джордж повернулся набок и нежно зажал в ладони длинные шелковистые волосы жены.

«Только бы снова не началось, — грустно подумал он. — И почему это нашло именно на неё?».

Это было три месяца назад. По словам Анны, она проснулась ночью и встала с кровати, чтобы сходить в туалет. Нашарила на полу тапки, проверила, как там спит Гейб, потом случайно глянула на зеркало и увидела в сумраке, что вместо кровати сына стоит маленький гроб с открытой крышкой, а в нём…

Тогда Джордж проснулся от её истошного крика. Испуганный Гейб заливался плачем, дрыгая ножками, да и состояние матери мало чем отличалось от него. Джордж целый час утихомиривал их обоих. И если Гейб быстро успокоился и уснул снова, то Анну всю трясло — она никак не могла прийти в себя. Джорджу пришлось закрыть трюмо, напоить жену тёплым молоком и долго обнимать её, пока она пыталась забыться у него на груди.

«Он был мёртвый, — шептала она, стуча зубами. — Совсем мёртвый. Личико такое бледное, ни кровинки…».

«Тебе просто померещилось. Ты была сонная, да и темнота…».

«Но это выглядело так реально! Он был мёртвый…».

С той ночи она и повадилась часами сидеть перед зеркалом, отрешившись от всего. Могла даже забыть покормить сына, хотя, если он начинал плакать, она мигом приходила в себя. Поначалу Джордж старался не замечать странности в поведении жены, но потом игнорировать их стало невозможно: всё существование Анны свелось к тому, что она либо спала, либо смотрела на своё отражение, причём делала это не только в спальне, а везде, где замечала зеркало — в прихожей, в туалете, в гостях… А если блестящих поверхностей рядом не было, она доставала свою косметичку.

«Что ты ожидаешь там увидеть? — раздражённо спрашивал Джордж. — Так хочется снова полюбоваться на тот чёртов гроб, который тебе привиделся?».

Анна вместо ответа лишь беспомощно смотрела на него.

Джордж понял, что дело принимает скверный оборот, и обратился к врачу. Не хотелось признавать, что его жена — всегда такая спокойная и умная, намного умнее его самого — попросту сходит с ума без всяких причин, но он не мог дальше безучастно смотреть на её угасание. Он отвёз Анну в хорошую психиатрическую клинику, и там она месяц проходила курс лечения. Вернулась слегка отощавшей, но зато она стала прежней Анной — женщиной, которую он любил, а не призрачной тенью перед зеркалом. Он уж думал, что всё кончилось. Но вот опять…

Джордж скрипнул зубами. Чтобы успокоиться, он прижался лицом к теплому затылку жены и вдохнул запах её волос.

«Неужели мне никак тебе не помочь, малыш?».

Поняв, что заснуть не удастся, он тихо поднялся и, не включая свет, подошёл к трюмо. В скудном свете комната в отражении казалась совсем маленькой. Джордж посмотрел на тёмную фигуру, в которую превращался он сам по ту сторону холодного стекла, и ему вдруг стало зябко. Вспомнились страшилки, которые он слышал в детстве — якобы зеркала являются проходом в другой мир и способны высосать душу из человека, если он будет слишком часто в них смотреться…

«Пойду приму горячую ванну, — устало подумал Джордж. — Расслаблюсь, выкину из головы плохие мысли, а там и заснуть будет проще».

Отворачиваясь от зеркала, он заметил краем глаз нечто, что заставило его замереть.

Кроватки Гейба за его спиной не было — только пустой паркет…

Джордж быстро обернулся. Гейб был на месте — мерно посапывал носом, и кровать, в которой он лежал, тоже не собиралась никуда исчезать.

Он ещё раз посмотрел на зеркало с гулко бьющимся сердцем. На этот раз в отражении всё было правильно.

«Показалось… Чёрт, с выходками Анны я скоро сам свихнусь».

Вздохнув с облегчением, он пошёл прочь от трюмо. Открыв дверь спальни, он обернулся и посмотрел на зеркало в последний раз. Чёрный силуэт в мире-перевертыше сделал то же самое, и в напряженности его позы Джорджу почудилось немое отчаяние.

* * *

Анна сидела перед зеркалом. За окном сгущались сумерки, в домах зажигались вечерние огни, но она не спешила включать свет. Гейб ползал в манеже, играя с разноцветными пластмассовыми шарами, и время от времени хлопал в ладоши, но Анна не смотрела на сына. Оцепенение охватило её — мыслей в голове не было, она полностью сосредоточилась на бледном пятне в полумраке, которое было образом её лица.

Всю прошедшую неделю она, как могла, боролась со своей тягой. Она обещала Джорджу, что справится с напастью, и действительно старалась… по крайней мере, когда он был в доме. Оставаясь же одна, она не могла ей противостоять — снова и снова обнаруживала себя перед зеркалом и стояла так минутами, порой часами. Только Гейб мог вырвать её из этого ступора, и она спешно шла к сыну, а потом на скорую руку занималась домашними делами, чтобы всё успеть к возвращению Джорджа. Муж, видимо, считал, что она постепенно отвыкает от навязчивого действия, но правда была в том, что ей становилось только хуже: сегодня Анна целый день с утра до вечера просидела перед трюмо, лишь ненадолго прервалась в обед, чтобы покормить ребёнка. В доме было не убрано, еда кончилась, на автоответчике копились сообщения. Раньше Анна до такого не доходила.

«Скоро вернётся Джордж», — подумала она, но чувство вины, вызванное этой мыслью, быстро растворилось в омуте кататонии.

Анна пристально смотрела на отражение, а оно, в свою очередь — на неё. За эти дни ей сотню раз мерещилось, что оно совершает движения, которые она не делает, и наоборот — остаётся на месте, когда она шевелится. Но Анна понимала, что это обман зрения из-за того, что она слишком долго смотрит в одну точку. На самом деле зазеркальная Анна двигалась тождественно с ней, как полагается. А то, что Анна порою могла найти на лице двойника эхо чувств, которые она сама вовсе не испытывала — то были проблемы в её собственном восприятии…

Окно осветилось жёлтым светом от автомобильных фар, и Анна услышала знакомый рокот мотора «Плимута». Джордж вернулся с работы. Нужно было немедленно заставить себя оторваться от зеркала.

«Давай», — сказала Анна себе. Она медленно встала с табурета, но так и не смогла отвести взгляд от зеркала. Гейб в манеже следил взглядом за матерью, посасывая пальчик.

Машина заехала в гараж, мотор заглох. Анна замотала головой, чтобы избавиться от наваждения.

«Ну же!».

Дверь гаража закрылась под гудение мини-лебедки. Джордж обогнул дом и направлялся к крыльцу. Анной овладела паника. Нельзя допустить, чтобы он опять увидел её такой. Больше всего она боялась разочаровать мужа, а вовсе не клиники. Она дала ему слово справиться, и он ей поверил, дал шанс, а теперь…

«Отпусти!». На глазах от напряжения выступили слёзы. Они блеснули и на лице отражения.

Хлопнула дверь; Джордж вошёл в дом.

— Дорогая?

Последним нечеловеческим усилием Анна отвела глаза от трюмо. Дышать сразу стало легче.

— Иду! — громко откликнулась она и поспешила к Гейбу, чтобы взять его на руки и отнести к отцу. Они всегда встречали Джорджа вместе.

Гейб пропал из комнаты.

И не только он — в спальне не было манежа, игрушек, кроватки. Анна с открытым ртом посмотрела на одинокий шкаф с пустыми полками. Ещё днём они ломились от вороха детской одежды.

Анна всхлипнула. Отшатнувшись назад, она оглянулась на зеркало, из глубины которого на неё смотрела женщина-двойник, поражённая происходящим не меньше её самой. Потом она вскрикнула и побежала. Пулей слетая вниз по лестнице, она столкнулась с поднимающимся навстречу мужем.

— Дорогая, ты куда?

— Г-гейб, — она схватила Джорджа за плечо. — Где он?!

— Анна, что с тобой? — муж попытался взять её за руку, но она вырвалась:

— Он внизу, да? Ты отвёл его в кухню?

— Анна…

Отстранившись от него, она побежала дальше, в кухню. Но и там никого не было. Стол, стулья, холодильник, раковина, гарнитур — и всё. Высокий детский стул исчез бесследно, как манеж, игрушки… как сам Гейб.

— Где он? — закричала Анна. — Где наш сын?!

— Анна, успокойся!

Она повернулась к мужу, тяжело дыша. Джордж стоял в трёх шагах от неё, совершенно потерянный.

— Где Гейб? — пролепетала Анна. — Нужно найти его. Давай поищем. Он должен быть где-то здесь. Я же его пять минут назад видела, он играл со своими шариками…

— Анна, — Джордж говорил очень тихо. — Гейба нет. Он умер.

— Как… — она запнулась. — Как умер? Джордж, ты…

— Он умер три месяца назад, Анна. Грипп. Ты не помнишь похороны?

— Какой грипп? Какие похороны? О чём ты болтаешь? — она готова была влепить ему пощечину. Такого не могло быть, это гнусная ложь. Она видела Гейба, он был жив, он все месяцы был тут, он не мог умереть, как Джордж может выговорить такую жуть?!

— Дорогая, это правда…

Анна крепко закрыла глаза и закрыла ладонями уши, чтобы не сойти с ума. Потом резко выпрямилась и побежала в ванную. Джордж поспешил за ней.

— Что ты делаешь?

Попав в тесную комнату, она подбежала к раковине — точнее, к висящему над ней зеркалу. С той стороны на неё взглянула женщина с растрепанными волосами, диким лицом и блуждающим взглядом — всё то же, что у неё. Вот только ей показалось, что причины такого состояния у двойника совсем не совпадают с теми, что у неё. Настоящую Анну такой сделал ужас, а зазеркальную — возбуждение, неверие в собственное счастье.

Они смотрели друг на друга всего одно мгновение, потом обе подняли руки и со всей силы ударили по хрупкому амальгамированному стеклу, расколов его на плеяду осыпавшихся на фаянс и кафель осколков. На костяшках пальцев выступила кровь. Анна увидела, как алые капли набухают, стекают вниз и превращаются в тонкие ручейки. Она запрокинула голову и засмеялась. Джордж далеко-далеко что-то говорил, кричал, но Анна его не слушала. Она всё поняла — слишком поздно. Её обставили. Провели, как последнюю дурочку.

Как далеко могла пойти в своём стремлении всё вернуть женщина, убитая горем, потерявшая сына и знающая, что рожать она больше никогда не сможет? Много ли требовалось для зарождения в ней безумной надежды — пусть крохотной, пусть невероятной, но всё же?.. Что она могла замыслить, когда в самый тёмный час ночи перед похоронами своего малыша, стоя у его гробика, она случайно подняла взгляд и увидела там, за кромкой стекла, своего ребёнка живым, здоровым и мирно спящим? Сразу ли поняла, что это значит? Вспомнила ли услышанные в детстве байки, что зеркала соединяют миры и способны вытянуть души неосторожных людей в другую реальность? Через какое время после призрачного видения в её голове созрел этот дьявольский план?..

Анна не знала всех ответов, но они и не были нужны. Того, что она поняла, было достаточно для помешательства.

Наверняка ей приходилось несладко. Никто бы её не понял, даже муж; все бы считали, что она впала в безумие, не перенеся трагедии. Поэтому она была одна своей борьбе. Каждый день, как только выдавалась свободная минута, она подходила к зеркалу — и в том, ином мире, который был лучше её собственного, её копия была вынуждена делать то же самое, не отдавая себе отчёта, зачем, и пересекаться с ней взглядом, всё больше и больше истончая перегородку между реальностями.

Вот что было её оружием, способным спасти её из ада. Зеркала, соединяющие миры, не терпели ничего, кроме полного тождества, и мать живого ребёнка вслед за безутешной несчастливицей впадала в транс перед зеркалами. Лица, движения, мельчайшие детали внешности — по обе стороны зыбкой грани всё было одинаково… кроме причин, мотивов.

И вот — победа. Миг, когда мечта стала явью, и две души проскользнули сквозь серебристые врата, чтобы обменяться местами. После всех мрачных холодных дней, после всего непонимания, после того, как её любимый человек самолично сдавал её в психушку — она добилась своего. Что она чувствовала в ту секунду? Осознавала ли, что творит, жалела ли свою сестру-близняшку, которую она обрекала на нескончаемый кошмар? Были ли те слёзы в последний момент знаком раскаяния?

— Она! — взвизгнула Анна, топнув ногами. — Вот тварь!

Вся клокоча от гнева, она повернулась к Джорджу, который разговаривал по телефону в гостиной.

— Джордж, это всё она, понимаешь? Эта ведьма забрала нашего сына!

Он кивнул и положил трубку. Анна побежала к лестнице, чтобы подняться опять к трюмо. Это ей с рук не сойдёт! Тождество не признаёт главенства, оно справедливо для обеих сторон — и она применит против той суки её же оружие!

Оставляя на паркете кровь, капающую от раненой руки, Анна достигла первой ступеньки, и тут Джордж обнял её сзади:

— Успокойся, милая. Просто дыши глубже. Они уже едут.

— Кто едет? — она попыталась взбрыкнуть, но хватка мужа внезапно стала железной. — Что ты делаешь, Джордж? Ты не понимаешь! Куда ты меня несёшь?! Пусти! Пусти-и-и!!!

* * *

— Скажите честно, она поправится? — спросил Джордж.

Седой доктор снял очки, протер стекла платком — хотя они и без того были чистыми, — и водрузил обратно на нос. Только после этого он ответил:

— Шанс есть всегда, мистер Беттингтон.

— Что значит «всегда»? — нахмурился Джордж. — Так ей станет лучше или нет?

— Понимаете, мистер Беттингтон, психиатрия — далеко не точная наука. Каждый случай уникален, и любой прогноз будет чисто вероятностным. Но в случае с вашей женой… Учитывая, что она у нас уже полтора месяца и что её состояние не улучшается, а бред при отмене лекарств рецидивирует с новой силой, я бы сказал, что случай действительно сложный. Правда, бредовая идея у Анны не развивается, а остаётся устойчивой… ну, вы знаете, зеркала…

— Уж знаю, — мрачно кивнул Джордж. — Надеюсь, вы по-прежнему следите, чтобы рядом с ней не было отражающих поверхностей?

— Строжайшим образом. Пока Анна у нас, зеркал она не увидит. В любом случае, неизменность направления бреда — это обнадёживающий признак. Но и выписывать её в таком виде нельзя: она представляет опасность для себя и окружающих. Пожалуй, если продлить курс нейролептиков ещё на пару недель…

— Хватит ходить вокруг да около, — не выдержал Джордж. — Отвечайте на мой вопрос: она поправится?

Доктор молчал. Джордж сглотнул солёный ком, подкативший к горлу, и придвинулся со стулом ближе к телевизору, транслирующему черно-белую запись из камеры с мягкими стенами. Анна сидела в углу; подобрав ноги и обхватив колени руками, она безучастно смотрела в одну точку.

«Как так вышло? — в отчаянии подумал Джордж. — Сначала Гейб, потом ты… За что нам всё это? И как мне теперь быть?».

* * *

Ещё с улицы он заметил, что во всех окнах горит яркий свет. Открывая дверь, он почуял запах шоколадного пудинга, который он так любил. Жена, как всегда, ждала его в прихожей с сыном на руках. Сегодня её улыбка была особенной — глаза так и лучились счастьем, и у него разлилось тепло в груди, когда он посмотрел на неё.

— Как прошёл день, дорогой? — спросила Анна после поцелуя.

— Ух, совсем загнали на работе, — он принюхался к приятному аромату, наполняющему дом. — Но я чувствую, что вечер будет намного приятнее…

— Не сомневайся, — Анна игриво щелкнула его по носу. Джордж засмеялся от неожиданности:

— Ох, шалунья! Ну ладно, пойду умоюсь, а то я грязный, как свинья.

— Хорошо. Только смотри… — она замялась. — Я убрала зеркало из ванной.

— Зачем?

— Я решила пока вывезти все большие зеркала из дома, чтобы не рисковать в лишний раз. Но ты не беспокойся — я там маленькое зеркальце в шкафчик над раковиной положила, можешь пользоваться им. Хорошо?

— Никаких проблем, — Джордж погладил Гейба по кудрявой голове. — Знаешь, я горжусь тобой, дорогая. Я говорил тебе, что ты сильная. Верил, что ты победишь.

— Да, — Анна смущённо улыбнулась. — Я победила.

Автор: Георгий Старков

@темы: зеркала, безумие, рассказы, искажения времени и пространства, не своё

---

Пропавшие

[Скрёб-поскрёб]

Расскажу вам историю со слов моей подруги Натальи Шатиной, которая стала свидетелем необычайных событий, происходивших на Урале в деревне, расположенной среди глухой тайги. Она была не только свидетелем, но и непосредственным участником. Эта история была ещё длиннее, и я, как могла, сократила рассказ, но сами понимаете — некоторые вещи просто нельзя опустить. Многим эти события покажутся невероятными, многие скажут: «Да всё это сказки!» — ну и Бог с ними. Я никому ничего не доказываю.

Каждое лето моя подруга ездит в Лукьяновку к бабушке, и всё время от июня до августа от неё нет вестей. Мы не переживаем, так как прекрасно знаем, как она там проводит время, и втайне завидуем. Всем нам хочется покупаться в чистой воде, половить рыбу из озера, а в августе пособирать грибы. Да. Именно так. Все эти события произошли, когда они собирали грибы.

Наташа приехала в конце августа, и я впервые увидела её в таком взволнованном состоянии. Она была бледна и молчала. На наши многочисленные вопросы она отвечала бессвязно, и было видно: она о чем-то постоянно думает, и эти думы поглощают её целиком. Наконец, когда она в очередной раз пришла ко мне в гости, я услышала эту невероятную историю.

Вот что она под моим любопытным давлением рассказала мне:

— Даже не знаю, с чего начать. Столько много всего я поняла за это лето, погрузилась в такие глубины ада, что тебе и не снилось. А ведь всё началось с простого похода по грибы. Как же я жалею о том дне, когда мы перешли границу...

Она мгновение помолчала, думая о чем-то своём, и продолжила:

— Начну, пожалуй, с границы. Граница — это разрешенная территория сбора грибов. И поверь мне, хотя люди и говорили, что это сделано для защиты людей от нападения волков (которых в нашей тайге хоть отстреливай каждый день — всё равно не уменьшится), слушки-то шли совсем другие…

Люди пропадали каждый год. Афанасья Григорьевна, бабушкина подружка, пошла в лес по грибы в августе 2005 года и пропала. Искали всей деревней. И ничего. Представляешь? Даже тела не нашли. Потом пропала молодая пара, но в этом случае удалось найти корзинку, загруженную грибами. И опять же, никаких следов. Ни тела, ни намека на человеческое присутствие. Сначала думали, что это медведь или волк лютует на территории. Охотники обчищали территорию на многие километры от деревни. Отстреливали всех — и волков, и медведей, которых, кстати, было не так уж много. Вроде застрелили двух волков и одного медведя. Но даже эти меры не помогли: люди всё пропадали. Теперь в год пропадало не менее шести человек. Алиса Гришаева, которая жила по соседству со мной, пропала в 2006 году, тела так и не нашли. Константин Петрович, пенсионер, жил на окраине деревни, ушел по грибы и не вернулся также в 2006 году. Елизавета Алексеевна и два её внука — в 2008 году. Этот список можно продолжать и продолжать. Никто не понимал и до сих пор не может понять, что происходит с людьми, кто именно их убивает (а сомнений в этом не было — все были уверены, что пропавшие люди мертвы). Начался отток населения из деревни, особенно молодых. Те же, кто остался и не захотел покидать родные места, установили границу. Это длинная красная лента, заказанная в Москве. Ею обмотали участок вокруг деревни таким образом, что деревня была в середине. За пределы этой красной ленты заходить было строго запрещено. Грибы можно было собирать только в пределах «красной линии». И, наконец, люди перестали пропадать. Это было облегчение для народа. Все стали жить спокойно.

Наташа снова замолчала. Я слегка заскучала, не понимая, как эта история перекликается с тем, что она хочет мне рассказать.

— И что? — спросила я. — Всё же стало хорошо. Наверняка какой-нибудь зверь ходил в округе и съедал людей, утаскивая их перед этим куда-нибудь в глубину тайги, где их никто не мог найти.

Наташа посмотрела на меня таким взглядом, что я сразу поняла, что сморозила глупость. Она тяжело дышала, и я подумала, что ей плохо или слишком жарко. Но после истории я поняла, что это был ужас. Ей было страшно вспоминать и уж тем более рассказывать о случившемся. Но всё же она продолжила:

— Ты помнишь мою подругу из деревни, Катю Арчимаеву?

Я кивнула.

— Ну так вот, я и Катя целые дни проводили вместе. Она очень веселая и храбрая подруга, я её очень уважаю. Она всегда придумывает какие-то безумные планы, которые мы должны выполнить. Мы ведем себя, как дети: плаваем в лодке по озеру просто ради удовольствия, ради адреналина гуляем ночью на кладбище попугаться. В общем, всё было как обычно, пока Кате в голову не пришла идея.

«А пошли в лес по грибы?» — спросила как-то она.

Я была не в восторге от идеи, но подумала: «Но почему бы и нет?» — и согласилась. Вечером в назначенный час мы уже шли по тропинке, ведущей в тайгу. Над нами было тускло, сквозь тучи светило солнце, на душе было тепло и как будто маслом намазано. Тайга успокаивает душу — со мной всегда было так. Мы с Катей шли и разговаривали о видах грибов, о зверьках, которых мы можем встретить. Я очень хотела увидеть белку — они там на каждом шагу и иногда даже позволяют себя покормить. Я взяла два батона хлеба на этот случай, хотя в тайге мы планировали пробыть часа два. Взяли два ведерка на двоих, так как знали, что не соберем много. Когда мы уже вошли в зеленые заросли елей, то стали расходиться. Волей-неволей началось как будто соревнование — каждая хотела собрать больше другой. Я ходила по листве между деревьями и разглядывала грибы. Но кроме одного рыжика и двух маслят, я больше ничего не нашла. Прошатавшись без толку и уже почти дойдя до границы, я развернулась и пошла навстречу Кате. Мы условились встретиться там, где разошлись возле небольшого куста орешника.

Я ждала недолго, и вот она показалась из-за кустов с пустым ведерком. Она была расстроена, так как я нашла несколько грибов, а она ничего. Я успокоила её, как могла, и сказала, что уже, наверное, поздно. Люди стараются собирать грибы вовремя, чтобы успеть. Ведь тайга огромная, а территория, ограниченная красной линией, маленькая. И тут Катя посмотрела на меня блестящими глазами. Мне не понравился этот взгляд, он не сулил ничего хорошего. И я была права.

— А пошли за красную линию? Там наверняка грибов целые поляны.

— Нет, Катя! Ты же знаешь, что нельзя. Люди пропадали, ты забыла? — был мой ответ, хотя я знала, что она меня больше не слушала: так всегда было, когда она загоралась идеей.

— Да пошли, они уже давно не пропадают. Мы быстро, туда и обратно. Просто наберем грибов, и сразу домой, — ответила она и сразу же развернулась, не дав мне ответить.

Катя пошла в глубину тайги, не дав мне опомниться. Я не могла оставить её одну и пошла за ней. Деревья теперь обступали нас со всех сторон. Мы шли недолго и уже через несколько минут оказались перед красной поблекшей лентой, натянутой через все деревья. Здесь начиналась запретная зона.

От этого ощущения запретности я почувствовала дрожь предвкушения, и теперь мне уже хотелось пойти туда. Тем более там была такая же тайга, как и везде: деревья, деревья кругом, и лишь изредка на пути появляются кустарники, над которыми всё равно высятся всё те же темные ели.

Катя нагнулась и прошла под красной тканью, я последовала за ней. Мы шли и не разговаривали, как будто, заговорив, мы нарушим ещё больший запрет. Мне было слегка не по себе. Мы прошли от красной ленты где-то метров на пять или шесть, мне так казалось. И началось просто чудо: грибы были повсюду, там была целая нетронутая полянка с грибами, одна за другой. Мы уже забыли, что нарушаем запрет, и гонялись от полянки к полянке. На тот момент мы были уже, по моим предположениям, метрах в десяти от границы. Я не беспокоилась. «Десять метров — это же не сто», — успокаивала я себя. Катя же, казалось, вообще напрочь забыла о времени и расстоянии. Её охватил азарт. Она металась то туда, то сюда, в то время как я сидела на одном месте. Начало темнеть. Мы уже собрали полные доверху ведра грибов и сидели, отдыхали, довольные своей работой. Катя мечтала о том, как бабушка будет её хвалить. Мол, всю семью кормит. Я тоже хотела увидеть реакцию бабушки. Съев одну булку хлеба напополам и наспех запив её водой, мы собрались уходить. Взяли ведра и пошли к границе.

Мы прошли пять метров… десять… пятнадцать… тридцать… но не было и намека на красную ленту. Я почувствовала, что что-то не так. Наверное, мы выбрали неправильное направление. Я слышала, что люди, когда идут в лесу или в тайге, припадают на левую ногу, и в итоге им кажется, что они идут по прямой, когда на самом деле они отклонились с курса влево. «Давай пойдём прямо, но с отклонением вправо», — предложила я, так как была уверена, что направление всё-таки правильное, просто мы ещё не дошли до места. Вот что значит — увлеклись. Катя без вопросов согласилась, и мы пошли вправо. И снова: пять метров… десять… двадцать… Никакой границы даже метров на пятьдесят вперёд не было видно. Теперь я засомневалась. Направление точно было правильное, так как я была уверена, что мы не зашли ТАК далеко.

— Что такое? — спросила Катя, обеспокоенно вглядываясь вперед, ища заветную ленту. — Где граница? Мы же пришли отсюда?

— Да, — ответила я, хотя уже не была так уверена.

— Может, мы прошли мимо? — спросила она у меня.

— Как? А где тогда деревня? Ты же знаешь, что лента окружает деревню по кругу.

Мы стояли и молчали, вглядываясь в темную зелень деревьев. Я сказала тогда:

— Пошли обратно. Наверное, мы ошиблись направлением.

Катя молча кивнула головой в знак согласия. Я пошла вперед, Катя за мной. Не знаю, как долго мы шли — я уже не считала приблизительное расстояние, так как было очевидно, что если идти против неправильного направления, то ты явно идешь в правильном. Но не тут-то было...

Мы шли около двадцати минут — все шли и шли в надежде наконец наткнуться на красную ткань или хотя бы увидеть её, нашу спасительницу, вдали. Но тайга как будто издевалась над нами. Было ощущение, что мы ходим кругами по одному и тому же месту. Деревья были везде. И мало того, вечер делал свет в и без того тусклой тайге ещё более тусклым и блеклым. Я прикинула, что через час таких хождений мы не заметим, что зашли на территорию границы, даже если пройдем рядом с красной тканью — настолько будет темно. А вместе с темнотой придёт… опасность. Да, опасность. Это слово мелькнуло в моей голове на секунду, и мне стало действительно страшно.

До поры до времени я держалась, и мы шли вперед и вперед через эти бесконечные проклятые деревья. Катя тоже боялась, я знала это, как знала и то, что она, как и я, не станет паниковать. Мы шли, шли, и вдруг я резко остановилась. Деревья закончились. В какой-то момент их просто не стало. Перед нами был небольшой каменный обрыв, внизу снова начинались длинные ряды деревьев, между камнями протекал ручей, одиноко неся свои мелкие воды вокруг таких гигантов. Странно, но увидев ручей, я ободрилась. Звук воды, такой живой и бодрящий, вдохнул в нас надежду.

— Ну что, давай спускаться? — улыбнулась Катя.

Я никогда не слышала, что в тайге есть обрыв — никто никогда, наверное, не доходил до него. И в голове у меня пронеслась мысль: «Может быть, просто никто не возвращался обратно». Я быстро отбросила эту ужасную мысль, тем более, звук воды так успокаивал, и я верила, что всё будет хорошо. Но всё же, несмотря на всё мое желание спуститься вниз, я приняла решение остаться на месте. Мы и так зашли уже слишком далеко, и если, пожалуй, ещё раз повторю, ЕСЛИ нас будут искать, то нет ничего лучше, чем остаться сейчас там, где мы находимся. Это я и сказала Кате, и она согласилась, хотя и с легким недовольством. Удивительная натура эта Катя Арчимаева — даже в такой экстремальной ситуации думает о приключениях. Мы присели на огромные глыбы камней и начали разговаривать. Говорили негромко в основном о житейских и личных проблемах. Через час мы уже едва различали лица друг друга. По моим предположениям, было уже часа два ночи. Мы выбрали очень удачное положение: так как мы находились на камне, значит, никто из мелких зверей не мог до нас добраться, а что касается больших, то мы хотя бы могли заметить их приближение, так как обзор был широким. Да и какому отчаянному зверю захочется искать пищу среди каменных глыб? Этими мыслями я окончательно успокоила себя и Катю, и мы заметно повеселели. Начали смеяться во весь голос, придумывая разные шутки. И тут неожиданно для самой себя я заметила свет в глубине леса — там, за ручьем.

Да, он был едва различимый, но всё же это был свет. И свет этот, очевидно, был от костра. Мгновенная мысль озарила меня: «Это может быть охотник из деревни. Это единственные люди, которые решались ходить за красную линию, а если это охотник, то он может помочь нам выбраться».

Моей радости не было предела. Я указала на свет и поделилась своей мыслью с Катей. Та тоже просияла, и теперь было очевидно, что нам придется спускаться. Обезумев от счастья, мы бежали сломя голову по камням вниз, к ручью. Грибы с собой мы, естественно, не взяли. Не до них было. Мы перешли ручей очень быстро, можно даже сказать, перепрыгнули. Когда мы оказались в лесу, свет пропал. Его просто не было, как будто всё это был мираж.

— Наверное он потушил костер. Пошли, посмотрим, если ничего не найдем, пойдем обратно, — сказала я, неуверенно шагая в темноту леса.

Катя пошла за мной, и мы стали медленно продвигаться к месту, где предположительно находился свет. Сначала мы ничего не могли рассмотреть в темноте; я смотрела себе под ноги, боясь наступить на охотника, и он по ошибке мог подумать, что я зверь и пристрелить. Да, сейчас я думаю, что это абсурдная мысль. Но то, что мы увидели, когда пришли к тому месту, где был свет, было, поверь, гораздо абсурднее. Это был дом. Деревянный, старый дом.

Сначала мы не поверили своим глазам и думали, что это игра света и теней, но по мере приближения мы отчетливо видели покосившуюся деревянную крышу и круглые бревна, из которых сделано это, так сказать, строение. Оно имело ещё одну особенность: оно было уродливым, и черное сгнившее дерево придавало ему мрачный вид. Как в фильмах ужасов. Но вид дома не оттолкнул, а наоборот, привлек нас. Если есть дом, значит, есть и хозяин, а для нас это значило помощь. И мы, недолго думая, подошли к деревянной двери и постучали. Ответа не последовало. Катя постучала сильнее. Ответа снова не последовало. И тогда Катя начала долбиться что было сил, помогая при этом себе ногами. В другом случае я бы сказала ей, что это слишком нагло и невежливо, но куда уж там — нам тогда не до вежливости было.

Ответа по-прежнему не было, но одна новость хорошей всё-таки была. Катя так ломилась, что выбила дверь, которая, видимо, не была заперта с самого начала. Мы посмотрели вниз и увидели, что именно держало дверь. Это был обычный камень. Видимо, хозяин не думал, что кто-то может попасть сюда, и не особо беспокоился о безопасности. Хотя о том, почему именно камень лежал за дверью и как он туда попал, мы тогда не задумывались.

Катя распахнула дверь. И мы вместе, как по договоренности, зажали носы. В доме стоял страшный смрад. Запах был сладковатый и до тошноты неприятный. Как будто сдохло стадо коров, а может, ещё чего похуже… Мы с Катей продвинулись вперед, в дом.

— Кто-нибудь здесь есть? — спросила Катя, этой фразой напомнив мне момент из фильма ужасов. Я ждала, что кто-то кинется на нас из темноты, но никого в доме не было. Внутри была большая комната со старым резным шкафом и кроватью, одиноко стоящей в углу. Кровать была без подушек, одеяла и других удобств, одно название — «кровать». Раз уж мы и так нарушили все правила, я решила заглянуть в шкаф. Катя тем временем прогуливалась по комнате и тоже всё разглядывала. Я открыла шкаф — в нем не было ничего. Н-и-ч-е-г-о. Ни намека на одежду. Это показалось мне странным. Я оглянулась, чтобы сказать Кате, что лучше нам уйти, и увидела, что она стоит на коленках и пытается разглядеть что-то сквозь отверстия между досками на полу. Только сейчас я заметила ручку, которая, очевидно, открывала вход в подполье. Не успела я подойти к Кате, как она дико закричала. Этот крик и перемена в её лице, когда она встала, поразили меня. Она, слава богу, не кричала слишком долго и пронзительно, но этого было достаточно, чтобы дать мне понять: «Пора сваливать — и чем быстрее, тем лучше!». Катя бросилась к выходу, и я побежала за ней, но не успела я даже войти в проем, как она резко подалась назад, закрывая дверь за собой, и говоря мне шепотом:

— Сюда кто-то идет, мы не успеем уйти!

Я никого не видела, но отчаяние и дикий ужас в её голосе подсказали мне, что лучше нам не встречаться с хозяином дома. Услышав глухие шаги на крыльце, мы в мгновение ока оказались перед открытым шкафом, и когда дверь в дом снова открылась, мы уже были в шкафу и зажимали рты руками, чтобы не было слышно нашего дыхания. Я думала в тот момент, что у меня сердце выпрыгнет из груди или, что ещё хуже, стук моего сердца будет услышан этим человеком. Загорелся тусклый свет и осветил комнату — видимо, в темноте мы не заметили, что в доме есть светильник или что-то в этом роде. В любом случае, теперь мы увидели тень хозяина на полу, а потом и самого хозяина. От ужаса я чуть не вскрикнула.

Это была мумия.

Точнее, в первый раз я подумала, что это мумия. Но, приглядевшись, я поняла, что это человек, а точнее, очень старая уродливая женщина. Когда она повернулась боком, я увидела скрюченный нос, гораздо длиннее, чем у обычного человека… и, о Боже… она принюхивалась. И клянусь тебе, на мгновение её жуткий взгляд остановился на шкафе. Я сразу отпрянула от щели, лишь бы не встретиться с этими леденящими душу глазами. Я посмотрела на Катю. Она, закрыв глаза и не шевелясь, сидела напротив меня: шкаф был достаточно просторный. Я так и не успела спросить её, что она увидела под полом, но, видимо, это было что-то ужасное, раз она так сильно испугалась.

Какое-то движение послышалось в комнате — скрип и грохот. Я поглядела в щель и застыла. Старухи не было видно в доме. Лишь дверца, ведущая в пол, была открыта. Я сидела и прислушивалась. До меня донеслись какие-то странные звуки, и первое время я не могла понять, что же это. Было похоже на чавканье. «Наверное, у неё там кухня, — подумала я. — Или подполье, где она хранит продукты». Это были самые лучшие и безопасные для меня идеи, остальные мысли я отгоняла и оставляла без ответа. Я сказала шепотом Кате:

— Это наш шанс, уходим.

Но Катя с таким ужасом в глазах посмотрела на меня, что мне стало по-настоящему страшно.

— Да что с тобой случилось? Что ты там увидела?

И тут, как будто в ответ на мой вопрос, я услышала, как скрипнула половица. Когда я посмотрела в щелку снова, то обомлела от шока. Эта старуха вышла из подполья с отрубленной человеческой рукой. Ты можешь это представить? Она грызла её, как дети грызут яблоки, с таким же удовольствием, чавкая от наслаждения. Тошнота подошла к горлу с такой силой, что я думала, что меня сейчас вырвет прямо там. Но мысль о том, что ОНО услышит меня, мгновенно привела меня в чувство. Я продолжала, как заворожённая, смотреть в щёлку. Я не знаю, что со мной случилось, но я смотрела и смотрела, как старуха пожирает руку. Мне даже показалось, что с неё клочьями спадали черви, но хуже мысли о том, что это ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ рука, быть не могло. Наконец, не вытерпев и выйдя из ступора, я отодвинулась от щёлки. От мысли, что этому чудовищу может прийти в голову открыть шкаф, я чуть не потеряла сознание. Чавканье продолжалось, но теперь к нему добавилось довольное мурлыканье. Желудок снова схватили спазмы, я еле сдерживалась. Катя продолжала сидеть с закрытыми глазами, как будто отказываясь принимать реальность. В ту минуту я действительно волновалась за её рассудок. Переборов себя, я снова посмотрела в щелку и в ужасе отшатнулась от неё: за то время, пока я сидела и боролась со своими спазмами, там уже лежало четыре руки и ещё какая-то часть тела. Приглядевшись внимательнее, я поняла, что это голова. У меня было ощущение, что я сойду с ума — теперь я поняла, что за запах стоял в этом доме. Это был трупный смрад. Больше я не заглядывала в щелку, потому что чувствовала, что не выдержу. Казалось, что сойти с ума — лучший выход. И это чавканье… это было самым отвратительным. И как будто боги сжалились над моим рассудком — я не заметила, как потеряла сознание.

Меня разбудил толчок. Мне снился какой-то прекрасный сон, я была недовольна, что бабушка будит меня так рано. И тут яркая вспышка воспоминаний, столь ужасных, что хотелось снова уснуть и возможно никогда не просыпаться, осветила мой ум. Я вернулась в сознание и увидела перед собой испуганное лицо Кати. Она прижимала палец к губам и указала мне на щель, предлагая взглянуть. Я посмотрела, и рвотный рефлекс взял свое — меня стошнило с таким страшным и громким хлюпающим звуком, что не услышать его было просто невозможно. Катя в ужасе посмотрела на меня, я — на неё. И так мы смотрели друг на друга, не шевелясь. Я всё ждала, когда откроется дверь шкафа. Но она не открывалась, и тут я услышала резкий режущий уши храп. Так вот почему Катя разбудила меня... Пришло время выбираться — или сейчас, или никогда.

Дикий, нечеловеческий храп повторился. Тошнотворный запах тухлятины снова заполнил мои легкие. Я знаком показала Кате, что пора действовать, и шепнула в ухо:

— Если она не услышала такой громкий звук, то она не услышит скрипа шкафа.

Звучало убедительно, и Катя кивнула. Я же не была в этом уверена, но находиться в этом месте было ещё опаснее. Другого шанса могло и не быть, мы обе это понимали.

Я резко открыла дверцу шкафа. Скрипа почти не было. Старуха, скрючившись и открыв рот, лежала на кровати, громко храпя. На губах у неё оставались остатки гнилого мяса, и я с отвращением отвернула голову от неё... и увидела такое, что наверное будет преследовать меня всю жизнь. Катя сзади вскрикнула и сразу в ужасе закрыла себе рот руками. Дверь от подполья была открыта, и там внутри лежали ряды полусгнивших трупов пропавших в деревне людей. Их было настолько много, что они едва умещались в этой яме. Многие из трупов уже разлагались, и почти у всех отсутствовали руки. Запах был таким сильным, что я снова чуть не потеряла сознание. Пол скрипнул. Я посмотрела на Катю, в ужасе пятившуюся назад, потом на старуху, лежащую на кровати. Мое сердце ухнуло вниз. Она лежала с открытыми глазами и пристально смотрела на нас.

Секунды хватило, чтобы мы с Катей выскочили через незапертую дверь. Я слышала, я знала, что оно преследует нас. Я никогда в жизни не бегала так быстро. Мы с Катей шли к дому около десяти минут, обратное расстояние мы пробежали, наверное, за минуту. Светало, и поэтому дорогу было хорошо видно. Вот, наконец, перед нами ручей. Через некоторое время мы уже в лесу на противоположной стороне. И клянусь, мне всё ещё казалось, что старуха бежит за нами по пятам. Мы бежали и бежали прямо, без оглядки и — о чудо! — впереди мы увидели красную ленту. От счастья я побежала ещё быстрее. Никогда в жизни я так не радовалась, как в тот момент, когда мы с Катей перешли границу и оказались в деревне.

Оказалось, что нас искали по тайге всю ночь. Бабушка, увидев меня, заплакала и встала на колени, благодаря Бога за то, что мы не очередные пропавшие. Она покрывала меня поцелуями и обнимала. Я же не чувствовала ничего: это как будто происходило не со мной.

— Где вы пропадали? — спросили те, кто нас искал. Их было человек пять или шесть взрослых мужиков.

Катя внимательно посмотрела на меня. Я покачала ей головой.

— Просто заблудились, — сказала я. — Нашли ручей и просидели у него всю ночь.

— Какой ручей? У нас в тайге нет ручьев поблизости, насколько я знаю, — ответил старый охотник.

— Мы были за границей, — ответила ему Катя.

Лица у всех приняли озабоченное выражение, бабушка запричитала.

— Всё было хорошо, мы просто заблудились, — сказала я и, подумав, добавила:

— Я думаю, нужно построить забор вокруг нашей деревни, но только очень-очень высокий, и лучше с колючей проволокой наверху.

Люди странно посмотрели на меня. Но, как ни странно, через три дня строительство забора началось. Думаю, к зиме территория уже будет огорожена.

***

Я сидела с открытым ртом на протяжении всего рассказа. В голове не укладывался такой кошмар. Но по лицу Наташи я видела, что она не врет.

— Почему ты не рассказала им про неё? — просто спросила я.

— А что я, по-твоему, могла сказать им? «Это старуха, похожая на Бабу-Ягу из сказок, пожирает людей, но вы не волнуйтесь, у неё в подполье полно запаса. Она предпочитает тухлятину, так что в ближайшие года два можете не беспокоиться». Так, что ли?

Я тогда впервые задумалась о сказках. Если существ из них не существует, то тогда откуда берутся истории? Возможно, не все сказки выдуманы...

Автор: Анна Чугунекова

@темы: рассказы, старики и старухи, не своё

---

Диктофонная запись

[Скрёб-поскрёб]

Пожалуй, более отвратную погоду для декабря сложно придумать. Столбик термометра четвертый день стоит на нуле. С неба накрапывает мелкий дождик, на дне луж коварно притаился лед, ожидая, когда запоздалый пешеход ухнет со всей силы в воду. Хорошо, если одежду испачкает, а ведь может и в «травму» попасть.

Так, начну свой рассказ....

В тот день я ступал по тротуару, словно сапер, нащупывая американскими берцами наиболее безопасный путь, пытаясь удержаться на коварной наледи и ежась от ветра. Даже вечерние предновогодние огни не радовали глаз. Из окон светило уютом, теплом. Казалось, у людей все хорошо — семья в сборе, смотрят телевизор, обсуждают планы на праздники. А я иду без цели по мокрому городу. Мне совершенно не хочется возвращаться домой. Кто меня ждет? Кому я нужен? Я и порядок давно не навожу просто потому, что никто не заглянет ко мне в гости, никто не оценит стараний и не осудит за бардак. Ну, а мне и так сойдет.

Впереди меня замаячила девушка в красном кожаном плаще. Черные волосы красиво спадали на плечи, струились по лопаткам. Дождь словно боялся задеть эту красоту, капли воды стекали по волосам, не задерживаясь.

Познакомиться, или не стоит? Она само великолепие, а кто я? Ряженый вахтер на службе вооруженных сил. Стою на КПП воинской части сутки через трое, а в выходные бесцельно гуляю по улицам. Солдат-контрактник. Да, получаю неплохо, но без образования, без каких-либо перспектив. Кому я нужен? А может, все-таки рискнуть?

Я ускорил шаг и скоро догнал незнакомку. Ее лицо словно было списано с картины. Огромные голубые глаза, чистая бледная кожа, тонкая яркая линия губ и вздернутый носик. Нет, она меня пошлет. Я быстрым шагом прошел еще сто метров, возле фонарного столба развернулся, чтобы последний раз полюбоваться идеалом.

Девушка подошла к пешеходному переходу, посмотрела налево, направо. Ах, какой у нее был профиль... Дальше, помню, меня ослепил свет фар, потом глухой удар, визг тормозов и красный плащ, распластанный по мокрому асфальту. Камазист вызвал скорую, а я вдувал новые и новые порции воздуха в ее алые губы. Я лупил по груди и качал, словно насос, ее мертвое сердце. Скорая подъехала через пять минут. После того, как меня оттащили, я тупо стоял и наблюдал за действиями врачей. Смерть наступила мгновенно — так мне сказал усатый мужик в синей куртке.

Каждый день потом я видел ее во сне. Я подходил к ней, мы знакомились, и груженый «КамАЗ» пролетал мимо, забрызгав ее красный плащ. Иногда она меня посылала, иногда говорила свое имя, но всегда она оставалась жива. Марина.

Со дня тех событий прошел год. Сослуживцы говорят, что я стал еще более нелюдим и молчалив. Нет, на самом деле, я очень разговорчив. Но говорю я в основном с диктофоном. Я гуляю по улице и наговариваю в гарнитуру свои мысли, воспоминания, изливаю в цифровое лоно плеера свою боль. Гарнитура — лучшее изобретение человечества. Человек, который бормочет что-то в микрофон, не кажется таким психом, как человек, разговаривающий сам с собой.

Сейчас я иду по той же улице, что и в тот роковой день, когда я встретил и потерял свою любовь. Неизменно светят фонари, предновогодние гирлянды.

Пятнадцатое декабря две тысячи тринадцатого года. Восемнадцать пятьдесят семь. Без семи минут год назад она умерла. Прости, Мариночка, что не познакомился с тобой тогда. Прости, что струсил.

Черт! Не может быть! Ребята, я вижу впереди себя красный плащ и черные волосы. Марина!!! Это она. (частый стук шагов, сбитое дыхание)

Марина, неужели врачи ошиблись? Вы живы!!! Я так боялся!

(тишина)

Вы меня, наверно, не помните. Вы год назад попали в аварию. Я хотел с вами познакомиться, но испугался. И тут «КамАЗ». А врач сказал, что вы мертвы.

(снова тишина)

Как мертвы? Вы шутите? Да я вас вижу и могу даже дотронуться. Вот. Значит, вы живы. Мариночка, не уходите, пожалуйста. Я вас год оплакивал. Вы — любовь всей моей жизни. Да я же ради вас хоть на край света...

(тишина)

Да, да, Марина. Я хочу быть с вами!

(голос, словно прорвавшийся в эфир радиостанции с другой волны — тихий, безжизненный, но определенно принадлежащий женщине)

Тогда пойдем.

(треск, помехи, грохот, снова треск)

* * *

Я фельдшер скорой помощи. 15 декабря 2013 года в 19.04 мне поступил вызов на ДТП. Обычная «дорожка» — «КамАЗ» раскатал по дороге молодого парня. Черепно-мозговая, куча переломов. Смерть наступила мгновенно. Водитель «КамАЗа» утверждал, что парня словно толкнули, хотя рядом с ним никого не было. Гаишники позже сказали мне, что он даже предъявил запись с видеорегистратора.

Когда мы паковали труп, я узнал парня. Примерно год назад на этом же перекрестке он пытался реанимировать мертвую девушку. Я многое повидал, но тогда меня впечатлила остервенелость, с которой он делал совершенно незнакомой девушке искусственное дыхание.

Ну да ладно, не в этом суть. Вчера ко мне пришла сестра, с которой мы дежурили в ту ночь. Бледная, вся в слезах, она показала мне диктофон. Света пояснила, что нашла его на полу в конце смены, а сегодня решила прослушать, чтобы знать, кому возвращать.

Я молча включил его на воспроизведение. Мы полночи слушали записи, познавая внутренний мир молодого человека. Мы раз десять прогоняли последнюю запись, после чего я ее застенографировал и теперь предоставил вашему вниманию. Ведь вы любите мистику, а я за двадцать лет работы от нее устал.

@темы: рассказы, призраки и духи, не своё