Автор: Дайдоджи
Барды неспешно выходят из лесу с шестиструнками и вещмешками наперевес, в длинных свитерах, плавно переходящих в отекшие, но добродушные бородатые лица. Это обычно происходит во время моего вечернего чаепития. Макаю овсяную печенюшку в чай, присербываю со вкусом и глазею в окно на нехитрую компанию, которая в течение 8 лет изо дня в день совершает этот странный переход мимо моего дома...
До деревни они никогда не доходят, растворяются у соседской калитки, после чего начинается самое интересное. Старый ветвистый дуб за сараем выпускает из своей коры огромных светляков, которые рассаживаются на ветвях и, покачиваясь, начинают потрескивать свой летний мотив. Я знаю, что они не видят меня, но на всякий случай привычным движением закрываю кухонную форточку. Зимой светлячки молчат и просто таращатся белесыми фонариками в звенящую холодную тишину.
Думаете, их вижу только я?
Отнюдь.
Совершенно уверенна, что до позапрошлого года их видел и мой сосед — холостяк непонятного возраста с вечно одутловатой несвежей физиономией и мутными глазами. Восемь лет назад на своем грузовике он сбил в двух километрах от нашего дома машину с туристами, но был слишком не в кондиции, чтобы вызвать скорую. С места преступления он скрылся в паническом угаре, а протрезвев, подлатал вмятины своего железного зверя. Даже после того, как через 4 дня разбитая вдребезги «Лада» с пятью смятыми в кашу телами была найдена в бараке, сосед уже имел алиби, гарантируемое кумом-участковым.
А может и не он сбил — скажут скептики.
Он, определенно он.
Видеть ИХ он начал, я полагаю, через месяц после происшествия. Наши тонкие стены пропускали его скулеж и подвывание, когда до безумия плотные покойники гремели походными рюкзаками с консервами у него под калиткой каждую божью ночь. Но не входили.
Шесть с половиной лет лечения от алкоголизма, два месяца в год — дома, остальное время — в наркологическом отделении психушки на реабилитации. А после он перестал возвращаться и вовсе...
А барды все еще ходят, высматривают его. Я привыкла к ним, а они, должно быть, никогда и не видели меня, сосредоточенные на своем душегубце.
Что ж, может, оно и к лучшему.
Барды неспешно выходят из лесу с шестиструнками и вещмешками наперевес, в длинных свитерах, плавно переходящих в отекшие, но добродушные бородатые лица. Это обычно происходит во время моего вечернего чаепития. Макаю овсяную печенюшку в чай, присербываю со вкусом и глазею в окно на нехитрую компанию, которая в течение 8 лет изо дня в день совершает этот странный переход мимо моего дома...
До деревни они никогда не доходят, растворяются у соседской калитки, после чего начинается самое интересное. Старый ветвистый дуб за сараем выпускает из своей коры огромных светляков, которые рассаживаются на ветвях и, покачиваясь, начинают потрескивать свой летний мотив. Я знаю, что они не видят меня, но на всякий случай привычным движением закрываю кухонную форточку. Зимой светлячки молчат и просто таращатся белесыми фонариками в звенящую холодную тишину.
Думаете, их вижу только я?
Отнюдь.
Совершенно уверенна, что до позапрошлого года их видел и мой сосед — холостяк непонятного возраста с вечно одутловатой несвежей физиономией и мутными глазами. Восемь лет назад на своем грузовике он сбил в двух километрах от нашего дома машину с туристами, но был слишком не в кондиции, чтобы вызвать скорую. С места преступления он скрылся в паническом угаре, а протрезвев, подлатал вмятины своего железного зверя. Даже после того, как через 4 дня разбитая вдребезги «Лада» с пятью смятыми в кашу телами была найдена в бараке, сосед уже имел алиби, гарантируемое кумом-участковым.
А может и не он сбил — скажут скептики.
Он, определенно он.
Видеть ИХ он начал, я полагаю, через месяц после происшествия. Наши тонкие стены пропускали его скулеж и подвывание, когда до безумия плотные покойники гремели походными рюкзаками с консервами у него под калиткой каждую божью ночь. Но не входили.
Шесть с половиной лет лечения от алкоголизма, два месяца в год — дома, остальное время — в наркологическом отделении психушки на реабилитации. А после он перестал возвращаться и вовсе...
А барды все еще ходят, высматривают его. Я привыкла к ним, а они, должно быть, никогда и не видели меня, сосредоточенные на своем душегубце.
Что ж, может, оно и к лучшему.
