Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Хорошим весенним днем в четверг я закончил пары сразу после обеда, и был очень мотивирован пораньше свинтить из университета. Жена с тёщей были в отпуске на морях, а тесть давно ждал меня в гости на душевный разговор. На юбилей мы подарили ему отменный самогонный аппарат, и вот наконец первый продукт, хреновуха, был готов к пробам.
На выходе меня зацепил коллега, и пришлось задержаться чуть дольше, чем мне хотелось бы, но все равно в 4 часа я уже был на остановке у Цирка и ловил маршрутку. Ехать до тестя по земле было долгонько, но в метро спускаться противно – я давно не люблю подземный транспорт, и лучше было полтора часа просидеть на солнце в пустой маршрутке, чем час толкаться в пусть и прохладном, но переполненном людьми вагоне метро.
Стоило мне устроиться в конце салона и включить музыку, как в мессенджере пришло сообщение весьма сплетнического характера от коллеги, с которым мы только-только попрощались. Конечно, обсудить, кого именно из студенток пятого курса трахает декан, было интересно, и я сам не заметил, как погрузился в типичный для двух старых друзей трёп – тупой, безжалостный и грязный. Благо, ситуация на дороге и настроение этому благоприятствовали – мы стали в пробке, и как я ожидал, протянемся достаточно долго.
читать дальшеРасслабленный майским солнцем, шутками друга и ожиданием скорого погружения в нирвану от стакана элитного домашнего самогона, я перестал смотреть в окно и замечать время, и не заметил, как пробка рассосалась так же быстро, как и возникла. Последний раз я поднимал голову и видел в две стороны забитый машинами проспект Победы напротив Святошино, а тут осмотрелся и осознал, что мы уже минут пятнадцать как проехали нужную мне остановку под мостом на Академгородке, и едем за город.
Я вскочил и подбежал к водителю:
- Ой, остановите, пожалуйста, я проехал! Где удобно.
Водитель покосился на меня, потом метнул странный взгляд на сверкающие алым цветом убогие электронные часы под зеркалом. Там светилось 17:47.
- Потом остановлю. Тут нет по требованию.
- Подождите, как это нет? – вскипел я. – Тут торговый центр через дорогу, я там всю жизнь выхожу как в кино иду.
- Чёртово время, – сказал он себе под нос, кусая губы. – Нельзя останавливаться, нельзя выходить. Чёртово время.
- Что, простите? – переспросил я, потому что ничего не понял из его бормотания.
- Да не кипишуй ты, парень, пройдешься пять минут, – миролюбиво обронил водитель, будто сдерживая переживания. – Через остановку выпущу, две минутки.
Я очень не любил внезапной фамильярности. Для молодых преподавателей такое отношение особенно болезненно.
- В смысле, блядь, не кипишуй? За две минутки мы уже за чертой города будем. Останавливайте, я на встречу спешу…
Водитель резко дал по тормозам, не дожидаясь конца моей гневной тирады. Я почти влетел головой в поручень, но удержался. Дверь передо мной распахнулась, обдав жарким воздухом с улицы.
- Спасибо, так лучше, - сказал я, выпрыгивая из маршрутки.
Водитель посмотрел на меня через стекло, но не со злостью, как я того ожидал, а с чем-то вроде сожаления. Я подумал, что действительно был неправ, нашумев на деда – грубить мне он не собирался, просто не хотел правила нарушать, а я сам виноват, что провтыкал остановку. Но и хрен с ним, в принципе, я не самый вредный пассажир.
Маршрутка удалилась, напоследок выпустив пары дизеля, и я огляделся по сторонам. Местность возле торгового центра была вроде бы та же, что и обычно, только вот ни единой машины вокруг – ни на парковке, ни на дороге. Но в любом случае, чтоб вернуться, надо перейти дорогу, что я быстренько и сделал.
Дойдя до противоположной стороны, я увидел возле остановки маршрутки трамвайные рельсы. Это меня несказанно удивило – местная власть Киева десятилетиями уничтожала трамвайные маршруты в угоду частным перевозчикам на убогих скотовозках, именуемых маршрутками, а тут вдруг новые рельсы. Я готов был поклясться, что на Академгородке трамваев нет уже много лет…
Мои пустые размышления уже через десяток секунды прервал подходящий со стороны пригорода трамвай. Он был обклеен рекламой, шёл быстро – видимо, из новеньких составов. Над кабиной водителя (почему-то затонированной) светилась яркая надпись «18». Я хорошо знал, что восемнадцатый трамвай ходит с вокзала на Подол, и ему совершенно нечего делать в другом конце города, но в паре километров от меня ждали тесть, самогоночка и нарезанное тонкими ломтями сало – тот случай, когда между «шашечки или ехать» ты однозначно выбираешь второе. Мало ли – вдруг перебросили на новый маршрут, а лампочки не заменили.
Трамвай остановился. Никто из него не выходил, и я решительно запрыгнул внутрь. Раньше нужного мне квартала поворачивать ему было некуда, так что где-то поближе точно смогу выскочить.
Едва дверь закрылась и машина сдвинулась с места, как я почувствовал себя весьма странно. Все, абсолютно все пассажиры заполненного вагона смотрели на меня. Я понимаю, мой рассерженный и растрепанный вид взывал к вниманию, но к такого рода вниманию я был не приучен. На меня внимательно пялилась кондуктор в зелёной жилетке «Киевпастранса», уродливая смуглая старуха со свисающим как банан носом и баулом картошки, очень высокий старик в не по погоде тёплой меховой шапке, парень примерно моих лет с широкой улыбкой, маленькая сероглазая девочка в голубом платьице… да все пассажиры!
Трамвай быстро набирал ход, и я, шатаясь, подошёл к кондуктору и протянул ей денег без сдачи за билет. Она, не отрывая от меня глаз, оторвала от пачки кусок бумажки и протянула мне. Я машинально глянул на номер (счастливый попался – одни единицы), и проштамповал его в странном горизонтальном компостере, какие я видел раньше только в старых автобусах Вильнюса. Но талончик, вопреки ожиданиям, я извлёк не с дырками, а с какой-то металлической полоской посредине. Наверное, в связи с подорожанием усилили и меры контроля, решил я, и вгляделся в полоску, держась свободной рукой за поручень.
Посредине талончика было «впаяно» плоское тонкое бритвенное лезвие. Натурально, металлическое, с неровными краями – такое, как вставляли в старые бритвы. Я таким лезвием в школьные годы в тетрадках ошибки подтирал, чтоб оценку за исправления не снижали, и хорошо знал, как оно выглядит. Но долго находиться в состоянии шока мне не пришлось, потому что звякнул мессенджер, и одновременно я увидел пустое место возле самой двери, на которое почему-то никто не садился.
С удовольствием устроившись туда, я достал из кармана телефон и вступил с коллегой в полемику по поводу политики. Глупый, конечно, спор, но трамвай явно будет ехать не меньше получаса, с его-то скоростью, и уж теперь я остановку не пропущу. Спустя две реплики я повернул голову направо, чтоб осмотреться. И вскрикнул.
В пятнадцати сантиметрах от меня, на уровне глаз, я увидел белого, будто вымазанного сахарной пудрой мужика с выпученными глазами, обвисшими чёрными усами и бородкой, как у Фу Ман Чу в старом фильме. Он стоял, не держась за поручень, наклонившись ко мне в крайне неудобной позе – одетый в совершенно обыденные шмотки белолицый мужик со стеклянными глазами и уродливой чёрной растительностью на лице.
Я отшатнулся и посмотрел в противоположную сторону. Там сидел другой пассажир, грустно прячущий лицо в электронную книгу.
- Вы видели? – не удержавшись, спросил я достаточно громко. – На нас какой-то тип пялится.
Пассажир слева поднял на меня глаза, которые показались мне знакомыми.
- Да, видел, к сожалению, – ответил он медленным дребезжащим голосом, как у Хермеуса Моры в русской локализации Скайрима. – Я видел его не один день, и каждый раз то же самое. Это первый, но на нём многие уже срываются.
Я не понял ни единого слова из того, что он сказал, и уткнулся в телефон, где коллега пересказывал мне свежую историю из своей поездки в Одессу. Краем глаза я заметил, что белолицый мужик исчез, но убеждаться в этом не было желания.
- Скажите, а почему вы всё-таки сели в этот трамвай? Вы были совсем отчаянны? – продолжил мой сосед слева, откладывая книгу и поворачиваясь ко мне.
Не знаю, что меня к этому сподвигло – смешной дребезжащий голос собеседника, или то, что глядя на него я смогу не смотреть на местного «Фу Ман Чу» (наверняка какой-то городской сумасшедший просто), но я развернулся в пол оборота к «читателю» и рассмотрел его.
Он был никакой. Из тех людей, которых ты не запоминаешь с первого раза, и даже со второго, и с третьего. Я знал одного похожего майора из спецслужб, которого научился опознавать только после пятой или шестой совместной пьянки…
- О, Вы случайно, я понял, – огорчённо протянул «никакой» собеседник, не дождавшись от меня ответа на свой странный вопрос. – Тем грустнее. Ну, тянуть не будем, смысла нет…
- Кого тянуть? – поинтересовался я, хмурясь.
Это что, вагон умалишенных?
В эту секунду трамвай тряхнуло на рельсах. Я схватился руками за поручень перед собой, и было удержался, но нас еще раз тряхнуло, и я таки стукнулся обо что-то головой. Звон наполнил мою пустую башку, и я на секунду даже прикрыл глаза от боли, а когда раскрыл их, то решил, что уже мёртв.
Трамвай был почти пуст. Исчезла и усталая кондуктор в зелёном жилете, и потные работяги, и счастливые парочки. Более того, сидений в вагоне поубавилось, и пассажиры тех, что остались, меня не порадовали.
Через проход от меня справа, у окна сидел парень с совершенно белым лицом, как у уже замеченного мной «психа». Его огромные чёрные глаза были широко распахнуты, как и огромный беззубый чёрный рот, в глубине которого блестели гланды.
Прямо за ним, у того же окна, восседала старуха, уже без баула картошки. Теперь она была ещё ниже ростом, буквально ростом с комод, и шириной в плечах в метра полтора. На голове у страшной старухи был ярко-зелёный платок, а огромный бананоподобный нос свисал до нижней губы.
Напротив меня, по обратную сторону двери в трамвай, сидел дед в тёплой шапке. Только теперь я разглядел, что это чёрная овечья папаха. Дед был огромного роста – даже сидя на трамвайном месте, он доставал головой почти до самого потолка. Его лицо было начисто лишено волос. Он был в чёрном пиджаке, чёрной рубашке с красной вышивкой, оттопыренных синих галифе и гигантских грязных сапогах.
Через проход от деда в папахе, прямо за старухой, умостилась у окна сероглазая бледная девочка-блондинка лет десяти, с синим бантом и в белом платьице. Совершенно нормальная, улыбчивая девочка, локти которой были выгнуты в противоположную сторону, так что руки были согнуты к себе, а не от себя.
Все четверо образин, по которым я пробежался взглядом за несколько секунд, не моргая, смотрели на меня.
Я завизжал, как ошпаренный маслом, и подпрыгнул со своего места, пытаясь сделать шаг назад, но ощутил, как сильная рука слева дёрнула меня вниз за локоть, и затем такая же сильная рука влепила мне пощёчину, от которой в голове снова зазвенело.
Я обернулся в сторону агрессора, намереваясь не то плакать, не то кричать от обиды, и увидел озабоченность на лице моего соседа «майора». Он по-прежнему мёртвой хваткой вцепился в мой локоть, смотрел прямо на меня и говорил своим дребезжащим жутким голосом.
- Сядьте, Антон Владимирович, сядьте, и не делайте так больше. Сидите и слушайте меня. Я не буду Вас больше удерживать, но да смилуется над Вами Господь, если Вы ещё раз попытаетесь бежать.
Что здесь происходит, и почему Майор говорит штампами из голливудских фильмов?
- Какого хера тут творится? – заорал я. – Какого хера? Вы кто такие?
- У меня больше нет имени, и нет названия, – сообщил Майор. – Другие несчастные называли меня Проводником, Советником, Стражем, но Вы наверняка назовёте меня как-то по-своему. И наименование должно остаться тайным – это первое правило, которое нельзя нарушать. Не называйте вслух никаких имён.
Я обмяк и вжался в кресло. Повернул голову – пассажиры (или кто они?) всё ещё пялились на меня. Я заметил, что у бабки из-под нижней губы торчит отвратный длинный клык.
- Я буду говорить обо всём только единожды, Антон Владимирович, и при всём желании не смогу повторять правила, – продолжал Майор, и его голос становился всё более скрипучим и печальным. – Вы сели в трамвай номер восемнадцать в чёртово время. Правило второе – не оглядывайтесь. Поверьте, если Вас так напугали пассажиры, Вы уж тем более не хотите видеть лица нашего доброго водителя. Правило третье – не прикасайтесь ни к кому, кроме меня. Они не тронут Вас, пока Вы не тронете их. Правило четвёртое – не отвечайте на звонки. Вас будут искать, но не те, кому бы Вы разрешили себя найти. Правило пятое – на каждой остановке Вы должны пересаживаться. Свободных мест немного, но Вам нельзя находить на одном и том же больше чем остановку, иначе Вы никогда больше не сможете покинуть трамвай. Правило шестое – Вы не можете выйти до конечной остановки. Если Вы попытаетесь это сделать, то случится то, что страшнее всего. Если будете придерживаться всех правил, то рано или поздно трамвай прибудет на конечную станцию, где Вас освободят. Теперь я готов выслушать Вас, Антон Владимирович. Надеюсь, Вы хорошо запомнили все правила.
Наверное, я умер и попал в ад. Или это всё глупый сон. На всякий случай я ударил себя свободной рукой в грудь в область сердца, что обычно помогало мне проснуться в случае кошмара, но ничего не произошло. «Майор», увидев мою попытку грустно опустил глаза.
Со стороны парня с открытой пастью послышался клокочущий вой, но я боялся даже глядеть в его сторону, чтобы не отрывать взгляда от единственного более или менее «человека» в этом транспорте.
- Почему и как? – спросил я, наконец, когда сухость в горле прошла. – И что страшнее всего? Что может быть ещё страшнее?
- Вы же и так знаете, что страшнее всего. Зачем Вам нужен ответ? – участливо ответил Майор. – И не спрашивайте, почему. Пассажиры сами выбирают нас. Обычно это те, кто достаточно невнимателен, утомлён, глуп или сердит, чтоб сесть на несуществующий трамвай в несуществующем месте.
- Кто вы такие? Вы призраки? – прошептал я. – Надо бы помолиться, наверное, и вы уйдёте…
- Если Вы помолитесь, то назовёте имя, – спешно одернул мой удивительный собеседник. – Можете попробовать это сделать. Но не говорите, что я не предупреждал Вас. И обратите внимание, Антон Владимирович, что первая остановка уже поблизости. Пора двигаться.
Только тут я обратил внимание, что происходит за окном. Мы ехали по весеннему Киеву, усеянному цветущими деревьями. В пробке вдоль трамвайных линий, которые непонятно откуда взялись на проспекте Победы, стояли машины. С билбордов лица политиков врали о счастливом настоящем. Да уж, вашу мать, я заметил, какое оно счастливое. Вы тут прощёлкали трамвай-привидение прямо в столицы.
- Мы не привидения, – тихо заверил Майор в ответ на мои мысли. – Не пытайтесь дать этому объяснение, иначе отвлечётесь от правил и никогда не увидите конечной станции. Пора.
Трамвай остановился напротив старого корпуса «Большевика». Двери открылись. На остановке было пусто.
- Чем скорее решитесь, тем лучше, – подбодрил собеседник. – Я бы выбирал Лицо. Он ближе всех.
Трамвай спустил воздух. Вот-вот закроются двери.
Я посмотрел направо. Через проход, прямо напротив «Лица», как нарёк его мой невольный товарищ, было два свободных места – разумеется, повёрнутых спиной к водителю – видимо, они не хотели, чтоб я нарушил правила так сразу.
Одним прыжком я перенёсся со своего сиденья на место у окна, прямо напротив парня с распахнутой пастью. Майор оказался рядом, я даже не успел заметить, как. В эту же секунду двери захлопнулись, и мы медленно начали движение. А тот, кого назвали «Лицо», заорал.
Глядя на меня пустыми, совершенно чёрными глазами, он вопил фальцетом всем своим беззубым чёрным ртом. Его алые гланды дёргались в тон. Я не мог оторваться от них, при этом глубже прижимаясь к креслу, и тут…
У меня зазвонил телефон.
Тесть. Наверняка хочет узнать, где я. И что сказать? «Да, Сан Саныч, здравствуйте, я скоро буду. Просто еду с какими-то чертями в несуществующем трамвае. Кстати, я только что нарушил сразу два правила, и, наверное, мне конец».
Я метнул взгляд на Майора. Тот не прикидывался ветошью, и явно был раздражён криком, но никак не реагировал на мои мысли. Может, он не все мысли может читать?
- Ошибаетесь. Я могу читать всё, – бросил соглядатай, прикрывая лицо рукой, чтоб в него не попала слюна, щедро разбрасываемая Лицом. – Но правила озвучиваются лишь единожды. Зачем говорить о том, чего Вы не хотите запомнить?
- Эй, что там за разговорчики в салоне? – раздался сзади весёлый мужской голос. – Билетики у всех есть?
Я непроизвольно дёрнул головой влево, чтоб обернуться, но вовремя пресёк это движение.
Нет уж, так вы меня не возьмёте. Я вам не Хома Брут, чтоб из круга вылезать и на дешёвые уловки вестись.
- Пошёл к чёртовой матери! – крикнул я водителю, пытаясь конвертировать страх в злость. – Чтоб ты сдох!
- Это кто там оборзел? А ну, гнида, иди сюда, я тебе расскажу за жизнь! – ответил тот, будто был обычным свирепым маршрутчиком, а не водителем дьявольского трамвая
Я промолчал, тем более что Лицо вдруг подался вперёд, его крик нарос на несколько децибел, и из его рта вылетел огромный кровавый плевок, который повис у меня на борте пиджаке.
Мерзость-то какая. Оно заразное? А чем он меня заразит? Привиденчеством? Ладно, пусть плюётся. Постараюсь не глядеть на эту дрянь.
Лицо вдруг замолчал. Его рот расплылся в тёплой улыбке.
- Ну перестань, чего ты? – поинтересовался он ласково. – Конечно же, не заразное. Тем более ты и так давно мёртв. И УЖЕ ГНИЁШЬ! – снова вскрикнул он, подскочив с места, распахнув гигантский рот и поднеся его прямо к моим глазам.
У меня отнялись ноги, и я впился одеревеневшими пальцами обеих рук в бёдра. Лицо завыл как волк, и его глаза сменили цвет на красный. Но выл он недолго – десяток секунд, и наступила тишина. Он рухнул на сиденье, закрыл рот и глаза, и сполз чуть вниз, будто потерял сознание.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Не твоё собачье дело, Антон», – объявил водитель. – Прибываем через минуту, червяк.
Я боковым зрением поглядел на Майора. Тот стоял в проходе, давая мне возможность выползти от окна и свалить от Лица подальше.
- Даже я остерегаюсь Бабы Яги, и я не собираюсь быть Вашим психоаналитиком, – обозначил он. – Тут уж как-то сами.
Трамвай резко остановился, и двери распахнулись. Глядя налево, я увидел остановку возле центрального ЗАГСа, на которой стояли пять-шесть скучающих людей. Плюс, в здании как раз закончилась церемония, и оттуда медленно расходились люди. Я был в метре от выхода из трамвая. Хороший рывок, прыжок, и я вылечу из него, окажусь на улице, спасусь от этого кошмара.
На улице ли? Действительно ли я выпаду из призрачного трамвая на дорогу возле солнечного киевского Дворца бракосочетаний? Или страшный водитель ухватит меня за ногу, затащит обратно и сделает… что сделает?
То, что хуже всего.
Ещё раз глянув на ЗАГС, я увидел, что из него выносят гроб, и услышал звук церковных колоколов. Нет, это не спасение. Это не Киев, не проспект Победы и не ЗАГС.
Нет уж, ни хрена, чёртов трамвай. Не дождётесь Вы от меня «убит при попытке к бегству».
Я степенно встал, сделал шаг вперёд и умостился напротив Бабы Яги.
Я не знал, сидит ли Лицо до сих пор сзади меня, да и проверить не мог, потому что неизбежно увидел бы водителя.
Трамвай закрыл двери и рванул с места. Мёртвые едут быстро, как повторял старик Кинг за Брэмом Стокером. А мёртвые ли они?
Баба Яга не заставила себя ждать.
- Съели, обглодали, поплевали, Антона кости по полю разбросали, – пробормотала она, глядя мне в глаза. – Смерть мерзкая, лютая, сожрёт, сожрёт, в ад твою душу унесёт.
От страха я чуть не обоссался, но вспомнил, что помогло мне в прошлый раз.
- А ну замолчи, тварь, именем…
Глаза старухи жадно распахнулись в ожидании нарушения мной правила.
- … именем закона, ёбаная ты тварь! – закончил я. – Замолчи, иначе я из тебя сейчас душу выну.
- Помнишь, как из красного шкафа на тебя смотрели? – злобным голосом шипела карга, раскачиваясь всем телом из стороны в сторону. – Ты думал, что кажется тебе. Мамка к докторам водила, к бабкам. А это я смотрела. Я тебя давно знаю, Антон. Ты мой! – она сорвалась на визг. – Ты мой! Съем, растерзаю, жилы из тебя живого буду доставать!
Гнев словно улетучился, вместе с решимостью, и я оцепенел. Баба Яга привстала и наклонилась ко мне, из её рта понесло трупной гнилью.
- Чуешь, да? – расхохоталась она, показывая коричневые зубы. – Это дохлятина. У тебя был Кузька, котёнок белый. Сказали, что убежал? Так это я его съела. И тебя сожру по кускам. Ломтями буду нарезать!
В руке завибрировал телефон. На экране была СМС от жены: «Срочно перезвони».
- Отвечай же! – зашипела Яга. – Отвечай! Отвечай той, чьи ноги я обглодала этой ночью! Пусть она тебе расскажет, что с ней случилось, Антон! Пусть расскажет!
Вторая СМС, почти следом. «Я тебя люблю. Прощай».
- Сожру, утащу, унесу. На метле тебя увезу, в край далёкий, в край проклятый, вечный холод, дикий мрак, – бормотала тварь, не отрывая от меня глаз.
В ужасе отведя глаза, я заметил висящий на стене вагона молоток с подписью на стандартной трамвайной табличке «В случае аварии разбить тупую голову Бабе Яге».
А что, если?…
- Кишками задушу, – вскричала Баба Яга, провоцируя меня. – Каждую клетку твою на куски порву. И твою шлюху тоже порву. Душу выну, заберу, унесу… Руки не слушаются. Не попаду. Не могу.
А это правда она смотрела из шкафа? Я вспомнил себя пятилетним, дрожащим от ужаса при взгляде на открывающуюся дверь почти каждую ночь, под утро. И точно, это же была она – её огромный нос торчал и отбрасывал тень на мои игрушки, пока они сипела что-то невнятное, незнакомые маленькому мне слова.
- Где твой Бог? Почему не спасает? А потому, что ты никто. И сдохнешь в темноте, в нищете, а душу твою я разорву на куски, на чёрные вонючие лоскутки…
- Помогите! – взвизгнул я, зажмуривая глаза, сдёрнул молоток и замахнулся.
Баба Яга басом расхохоталась. Моя рука с молотком просвистела в воздухе, не найдя цели, молоток от замаха вылетел из рук и отскочил в дальний конец вагона.
Повезло, что я был настолько косорук, что умудрился промахнуться в десяти сантиметрах.
Не тронут меня, пока я не трону их.
В то же мгновение мы остановились, и двери распахнулись. Яга умолкла и плюхнулась назад на сиденье, не отрывая от меня хищных глаз.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Солнечная». Выход к Ботаническому саду и на Кладбище пустых надежд.
Какие же идиотские у этого трамвая шутки – будто школьник сочинял крипипасту для интернета. А впрочем, за окном действительно был Ботанический сад. Я вскочил и пересел на место напротив гигантского старика, оказавшись спиной к выходу трамвая. К удивлению, за спиной я услышал человеческие голоса.
- Вы не знаете, а он идёт в центр?
- Да я вообще первый раз вижу тут восемнадцатый. Даже не знаю, когда они рельсы успели проложить.
- Может, надо заглянуть спросить у кондуктора?
Я не знаю, кто вы, ребята.
Но загляните. Спросите.
Спросите у кого-то в этом грёбаном трамвае, почему мы куда-то едем? Почему Баба Яга знает все мои страхи? Почему мне нельзя называть имён и никак их нарекать, они же постоянно друг друга как-то называют?
Вытащите меня отсюда. Буду бедным помогать, слабых защищать. Пить брошу.
- Так уж получилось, – продребезжал знакомый печальный голос Майора, которого я с облегчением узрел на сиденье рядом. – Мы не изобретаем правила, а только соблюдаем их.
Дверь закрылась, и голоса за спиной затихли.
- Почему Вы не поможете мне? – простонал я в отчаянии. – Вы же из хороших парней, правда?
- На чём основан ваш вывод? – пожал тот плечами. – Вы же математик, а позволяете себе такие неточности. Я не Ваш друг. Вы сами решаете, нарушать правила или нет. Моя задача лишь озвучить их, дабы Вы не могли оправдаться перед ними незнанием.
- А что такое чёртово время? Почему 17:47?...
Майор промолчал, не глядя на меня. Его больше занимал пейзаж за окном. Он же не мой друг.
Отвлечённый разговором с Майором, я и забыл про Деда.
Что мне готовит это трёхметровый красавчик? С таким и молоток не поможет. Дед сидел прямо напротив меня, так что наши колени почти соприкасались, и буравил меня глазами.
Трамвай поехал быстрее, чем раньше. Пришли сразу две СМС: от жены «Почему ты не помог мне, любимый? Баба Яга уже съела меня, и теперь я никогда тебя не увижу» и от моего неуёмного болтливого коллеги «Как там в аду, старик? Займи мне место, а я как соберусь, захвачу для тебя баночку Старопрамена».
Дед в папахе громко откашлялся, не раскрывая рта, и почесал гигантской ладонью лысый лоб.
- А что с этим не так? – вполголоса спросил я у Майора. – Он чего такой тихий?
Майор вздохнул, не поворачиваясь:
- Вы всё увидите.
Тут Дед резко сдёрнул папаху с головы, и я увидел на неё два козлиных рога.
Отлично, теперь ещё и чёрт.
Очередная СМС, от моего двоюродного брата Юры, фельдшера скорой: «Тоха, это клиническая смерть. Борись, не сдавайся. Не иди на свет. Позови меня, и я тебя вытащу. Сто лет ещё будешь жить».
Дед не двигался, сжимая в руке папаху. На его сжатых кулаках проступили сине-чёрные вены.
У меня от холода отнялись руки, и я выронил телефон на пол. Нагибаться за ним не было ни сил, ни желания, ни смелости. Дед сжимал папаху в руке всё сильнее и смотрел на меня всё злобнее, не издавая ни звука. Я отродясь не видел такого злого взгляда.
Он замахнулся!
Я заорал и вжался в кресло.
Нет, никто не замахивался. Он поднял руку, чтоб почесть рога у основания черепа, и не меняясь в лице вернул её на место.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Оглянись». Выхода всё равно нет, и лучше не оттягивать! – объявил треклятый водитель.
Трамвай замедлил ход, но никак не останавливался. У меня на глазах выступили слёзы.
Что он сделает? Это будет страшнее, чем Баба Яга?
Не тронет меня, пока я не трону его. Значит, не ударит. А что если Майор соврал, и эти правила не работают?
Когда я это подумал, лицо Деда наконец изменилось. Он злорадно ухмыльнулся.
Не работают! Это всё издевательство! Он с ними заодно! Они вымотают меня, насытятся моими страданиями, и затем все вместе набросятся и, хохоча, утащат в бездну. Боковым зрением я заметил, что Майор исчез, и я чуть было не оглянулся в его поисках.
Нет, не выйдет!
Дед снова перестал улыбаться и пялился на меня совершенно безжизненным взглядом, как акула, которая раскрыла пасть, чтоб проглотить треску. Мне показалось, что его рога стали чуть длиннее. Это ими он меня будет убивать, или кулачищами размажет? Какой вариант больнее?
Снова нас без предупреждения тряхнуло, я ударился затылком обо что-то, и в глазах распались звёзды. А что, если именно так я и умер, и теперь это мои предсмертные видения? Какая нелепая, тупая смерть – убиться в трамвае о поручень. И за что мне такие распрекрасные видения? За то, что взятки брал, или пост не соблюдал?
А тряхнуло нас от того, что трамвай остановился, и дверь позади меня открылась. За окном я увидел Байковое кладбище. Каким образом мы тут оказались, и как смогли дать такой крюк? Вроде, до этого шли ровным маршрутом куда-то в сторону центра...
- Я теряю терпение, – раздался справа от меня нетерпеливый скрипучий голос Майора. – Вы будете пересаживаться?
Он стоял в проходе, указывая мне пальцем на свободное место напротив изуродованной девочки. Я не стал испытывать судьбу, и, втянув живот, чтоб ненароком не задеть Деда-чёрта, перебежал туда.
А почему вдруг не испытывать судьбу? Что, если всё это время я мог выйти? И потом, когда они будут всей компанией пожирать заживо мою плоть, Майор с хохотом отметит, как я сам раз за разом упускал свой шанс? Где моя воля, когда она так нужна? Я и в покер из-за этого никогда не выигрывал – поднимать страшно. А пас есть пас, он безопаснее. Минимизация рисков.
Майор вдруг улыбнулся. Почему? Так всё и есть? Это правда ошибка, и я только что упустил свой последний шанс?
- Одна остановка до конечной, – сказал он. – Здесь я сойду. Моя горькая жатва заканчивается, и последний участок, увы, вам придётся проехать самостоятельно. Да и, как видите, это последнее свободное место.
Какая ещё горькая жатва? Что он городит? Я что, на утреннике студентов-драматургов?
- Почему? – ошарашенно спросил я. – А как я буду знать, что приехал, и можно выходить?
- Вас уведомят.
- И долго мне придётся ехать тут с ними одному?
- У всех это разное расстояние. Обычно на несколько минут дольше, чем необходимо, – поведал Майор, прекратив улыбаться. – До свиданья, Антон Владимирович.
- А мы ещё... встретимся? – удивился я.
- Можете не сомневаться в этом, – заверил спутник и, сделав два крупных шага, выскочил за дверь, которая тут же за ним захлопнулась.
- Дядя, помоги мне! – заплакала моя последняя (или крайняя? Как там правильно говорят суеверные люди?) спутница, не успел трамвай тронуться с места. – Они меня здесь держат! Смотри, что они сделали с моими руками!
Девочка вытянула ко мне свои выгнутые в противоположную сторону руки и задрожала в рыданиях, от которых моё сердце похолодело.
К тому же, едва я лишился поддержки в лице Майора, как обстановка за окном превратилась в декорации для «Сонной лощины». Мы ехали с обычной трамвайной скоростью, с подбрасыванием на поворотах, но в совершенном тумане. За окном выл ледяной ветер, который задувал в открытые окна, и в вагоне заметно похолодало. Время от времени чёрные разлапистые ветки деревьев внезапно били по стеклу, добавляя мне радости.
- Меня зовут Женя, – причитала девочка, растекаясь слезами и дрожа. – Чёрт схватил меня, когда я шла домой, и поломал мне руки! Помоги мне, дядя Тоша, они так болят!
- Как я помогу? Как? – трясущимися губами спросил я, стараясь не дотронуться до девочки Жени при очередном толчке. – Тебе тоже на конечную?
- Нет! – пронзительно вскрикнула она, так, что я чуть не оглох на одно ухо. – Нет, меня не выпустят там! Они меня заберут! Пожалуйста, достань меня отсюда, я хочу к родителям! Хочу к маме! Возьми меня с собой!
- Как мне тебя забрать?! – спросил я уже с большей уверенностью в происходящем.
Может, это и есть моё испытание? Смогу ли я рискнуть собой ради ребёнка? Так же часто бывает. Вдруг то зло, которое едет в этом трамвае, просто меня испытывает, проверяет, вдруг это действительно невинная душа, которую я должен спасти?
- У тебя под сиденьем лежит топор, – сказала Женя, перестав плакать. – Соберись, схвати его и пробей себе дорогу к водителю. Тебе главное справиться с ним, а потом трамвай остановится.
Я машинально полез рукой под сиденье и действительно нащупал там деревянную рукоятку оружия. Поднял и взял в руки. Обычный такой топор, чуть ржавый, но лезвие сидит крепко.
- Дядя Тоша, разберись с ними, – умоляла моя спутница. – Убей водителя.
- Но мне нельзя на него оборачиваться! – сказал я. – Как это сделать?
- Я же смотрю на него, и ничего не случилось! Почему ты мне не веришь?! – снова сорвалась на слёзы девочка Женя. – Ты что, слабее чем маленькая девчонка?
Я не слабее, чем маленькая девчонка. Я сильнее. Топор – штука простая, и даже такой как я с ним справлюсь.
- Ладно, с твоих родителей бутылка, – улыбнулся я, чтоб хоть как-то себя подбодрить. – Познакомишь потом.
- Дядя, спасибо! Ты самый лучший! – обрадовалась Женя. – Майор говорил, что мои ручки ещё можно вернуть! Спаси нас!
Я плотно закрыл глаза, встал, опираясь на сиденье, и повернулся в сторону водителя. Сделал шаг, держась за поручень и не раскрывая глаз. - Убей его! Ломтями его нарежь, кишками задуши! – сквозь слёзы закричала девочка.
Я сделал ещё один шаг и оцепенел с осознанием того, насколько дёшево меня купили. Сердце словно покрылось коркой льда, а на моих закрытых глазах под веками выступили слёзы ужаса. Топор безвольно повис в опущенной правой руке, будто мне сухожилия перерезали.
Майор говорил? Откуда она знает, как я его назвал?
Ломтями нарезать? Знакомая лексика... Ах ты проклятая тварь.
Я отвернулся от водителя, вновь лицом к тому месту, где сидела подлая девчонка, и открыл глаза.
- Может, мне тебя ломтями нарезать, сучье…
Девочки не было. На месте, где она сидела, лежал белый лист бумаги, на котором корявым почерком синей акварелью было выведено: «ПОПАЛСЯ КРЕТNН».
В окно возле меня ударила тяжелая чёрная ветка, и оно треснуло. Большой кусок стекла вывалился, и сквозь отверстие на меня плеснуло вонючей маслянистой чёрной жидкостью. С отвращением я отшатнулся назад и поднял руки вверх, и обнаружил, что вместо топора у меня в руках тяжёлая окровавленная тряпка, которую я тут же отшвырнул.
Прямо над ухом раздался вкрадчивый и спокойный голос Яги:
- Ты наш.
У меня не было сил, чтоб даже закричать, и я скорее прошипел:
- Не ваш! Я не ваш! Я не оглядывался! Я не открывал глаз!
А что, если это считается нарушением правил? Как сказал Майор? Мне запрещено оглядываться, вроде... Или оборачиваться? Если я не смотрел, это считается, или нет?
Когда я был маленьким, я ставил себе такие задачки. Если добегу до выхода из подъезда, пока лифт не уедет – напишу контрольную на пять. Если ни разу не наступлю на щель в плитке, пока дойду до школы – летом поедем на море. Мой дедушка Витя, бородатый добряк, балагур и сказочник, умер, когда я пообещал себе, что он выздоровеет от простуды – и не успел запрыгнуть в открытую настежь дверь метро.
Я не нарушал правил.
- Я не нарушал правил! Не трогайте меня! Не трогайте! – причитал я, присев к полу и зажав голову между колен.
Воздух вокруг меня наполнило хлопанье крыльев летучих мышей и запах изо рта Бабы Яги.
- Я не хочу! Я не буду!
Пожалуйста, пусть они меня просто убьют. Я не хочу навеки здесь застрять. Просто убейте, даже если это будет больно.
Сильный удар, толчок, и я улетел вперёд, упав лицом в вонючую окровавленную тряпку.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Легко отделался». Конечная. Трамвай дальше не едет. Освободите вагон от своей трусливой туши.
Не верю. Опять уловка? Чего они добиваются?
Позади меня распахнулись двери. За окном было явно светло, и трамвай не двигался.
- Эу, ботаник, – свистнул водитель. – Я не буду тебя вечно ждать. Давай выпрыгивай. Мы с тобой пока что закончили.
Вдохнув, я оторвал лицо от тряпки, смахнув с носа кровь, приподнялся на руках и теперь уже свободно оглянулся. В салоне не было никого, а от водителя меня отделяла закопчённая стеклянная перегородка. Я видел лишь силуэт – обычный, вполне человеческий. Тот, кто был у штурвала, вдруг раздражённо пошевелился.
- Будешь пялиться или будешь сваливать?
Дверь! Не помня себя от счастья, я сделал два крупных прыжка к выходу. Я на улице. На Бассейной, на углу с Шелковичной.
Оглянулся, чтоб разглядеть страшный трамвай – и ничего. Пустая весенняя улица с парой припаркованных машин. Ворота Октябрьской больницы, ленивый охранник курит у ворот. Я выдохнул так, будто у меня в лёгких скопился тайфун.
- Фу ты, ну ёшкин же кот…
Пиджак? Чистый, не считая пары старых пятен.
Телефон, который я уронил возле Деда? Я ощупал карман, и с удивлением обнаружил его на месте. Ни одного пропущенного звонка, даже ни одного уведомления в мессенджерах.
- Будем ехать или как? – услышал я, и повернулся на голос.
Чуть правее, на повороте на аварийке стояла синяя машина такси, а высунувшийся из окна водитель был совершенно бел, будто посыпанный сахарной пудрой...
Я почувствовал, как в моей груди что-то разорвалось, и закрыл глаза.
***
- Эка, брат, тебя раскочегарило! – услышал я сквозь пелену тумана. – Вставай, ты так ещё сутки проспишь.
Я открыл глаза и увидел над собой добродушное лицо Сан Саныча.
- А? – переспросил я, не понимаю, что это – наваждение или спасение. – Куда? Я сплю?
Найдя в себе силы, я приподнялся на локтях. Гостиная в квартире тестя, диван, телевизор с каким-то сериалом. Сан Саныч с кофе и незажжённой сигареткой стоит рядом и от души хохочет.
- Не думал я, что моя «табуретовка» тебя так уложит. Ты как отрубился вечером, так уже и до утра дрыхнешь. Десять утра, пора завтракать.
То есть я жив и даже невредим? Это мне от самогона всё так снится? Но так же не бывает, чтоб вот так сильно, и надолго...
- Сан Саныч, а когда я приехал? Во сколько?
- Да около шести, – изумился тот. – Неужто так нагребло? Ну, пошли на балкон, подышим.
***
Глупый сон. Обычный глупый сон, внушал себе я, пока возвращался домой в такси. Я приехал к тестю, мы с ним напились, и мне привиделось непонятно что. Такое часто бывает, особенно у людей на стрессовой работе.
Правда, что-то я не слышал случаев, чтоб у людей седых волос прибавлялось от сновидений, как у меня на висках, но наверное и такое бывает. Хорошо хоть бодуна сильного нет. Только голова болит, будто ударился обо что-то.
Мы с таксистом повернули к дому. Интересно, какой у меня сейчас тариф?
Я открыл историю поездок, и головная боль прошла. Предыдущая поездка – с Бассейной на Академгородок. Синий «Опель». Отправился в 17:49, прибыл в 18:30.
- Вам плохо? – участливо спросил водитель, оборачиваясь, когда я застонал.
- Нет-нет, спасибо, – отмахнулся я, протягивая крупную купюру. – Теперь уже хорошо. Сдачи не надо.
***
Уже прошло несколько лет с того дня, как я прокатился в несуществующем трамвае в чёртово время.
Моя жизнь мало изменилась. Работа, семья, пьянки с друзьями.
Правда, я перестал выходить из безопасных мест между пятью и половиной седьмого, и в эти часы всегда стараюсь быть рядом с кем-то знакомым. Близкие начали что-то замечать, но пока не признаются, что замечают.
А ещё я никогда больше не сяду в трамвай номер 18. Ни за какие деньги и ни под каким поводом.
Конечно, я мог бы покопаться в этой истории.
«Подмазать» своего товарища из спецслужб – настоящего майора – чтоб он отследил трекинг моего телефона в тот день, и объяснил мне, как я переместился от Академгородка к Шелковичной за пару минут. Записаться к психотерапевту. К попам сходить, наконец. Но я не стану этого делать, потому что каким бы ни был ответ, я не хочу его знать.
Из всего того, что я пережил, мне лишь изредка снится Баба Яга, хоть и не в таком страшном облике, да и слов её я не могу теперь разобрать. А ещё реже я наяву вижу Майора. Он проходит мимо меня в торговом центре, и исчезает, стоит мне обернуться. Или отражается в зеркале туалета, когда я мою руки в ресторане.
Он же сказал, что мы ещё встретимся.
Что ж, коль так, в этом можно не сомневаться.
На выходе меня зацепил коллега, и пришлось задержаться чуть дольше, чем мне хотелось бы, но все равно в 4 часа я уже был на остановке у Цирка и ловил маршрутку. Ехать до тестя по земле было долгонько, но в метро спускаться противно – я давно не люблю подземный транспорт, и лучше было полтора часа просидеть на солнце в пустой маршрутке, чем час толкаться в пусть и прохладном, но переполненном людьми вагоне метро.
Стоило мне устроиться в конце салона и включить музыку, как в мессенджере пришло сообщение весьма сплетнического характера от коллеги, с которым мы только-только попрощались. Конечно, обсудить, кого именно из студенток пятого курса трахает декан, было интересно, и я сам не заметил, как погрузился в типичный для двух старых друзей трёп – тупой, безжалостный и грязный. Благо, ситуация на дороге и настроение этому благоприятствовали – мы стали в пробке, и как я ожидал, протянемся достаточно долго.
читать дальшеРасслабленный майским солнцем, шутками друга и ожиданием скорого погружения в нирвану от стакана элитного домашнего самогона, я перестал смотреть в окно и замечать время, и не заметил, как пробка рассосалась так же быстро, как и возникла. Последний раз я поднимал голову и видел в две стороны забитый машинами проспект Победы напротив Святошино, а тут осмотрелся и осознал, что мы уже минут пятнадцать как проехали нужную мне остановку под мостом на Академгородке, и едем за город.
Я вскочил и подбежал к водителю:
- Ой, остановите, пожалуйста, я проехал! Где удобно.
Водитель покосился на меня, потом метнул странный взгляд на сверкающие алым цветом убогие электронные часы под зеркалом. Там светилось 17:47.
- Потом остановлю. Тут нет по требованию.
- Подождите, как это нет? – вскипел я. – Тут торговый центр через дорогу, я там всю жизнь выхожу как в кино иду.
- Чёртово время, – сказал он себе под нос, кусая губы. – Нельзя останавливаться, нельзя выходить. Чёртово время.
- Что, простите? – переспросил я, потому что ничего не понял из его бормотания.
- Да не кипишуй ты, парень, пройдешься пять минут, – миролюбиво обронил водитель, будто сдерживая переживания. – Через остановку выпущу, две минутки.
Я очень не любил внезапной фамильярности. Для молодых преподавателей такое отношение особенно болезненно.
- В смысле, блядь, не кипишуй? За две минутки мы уже за чертой города будем. Останавливайте, я на встречу спешу…
Водитель резко дал по тормозам, не дожидаясь конца моей гневной тирады. Я почти влетел головой в поручень, но удержался. Дверь передо мной распахнулась, обдав жарким воздухом с улицы.
- Спасибо, так лучше, - сказал я, выпрыгивая из маршрутки.
Водитель посмотрел на меня через стекло, но не со злостью, как я того ожидал, а с чем-то вроде сожаления. Я подумал, что действительно был неправ, нашумев на деда – грубить мне он не собирался, просто не хотел правила нарушать, а я сам виноват, что провтыкал остановку. Но и хрен с ним, в принципе, я не самый вредный пассажир.
Маршрутка удалилась, напоследок выпустив пары дизеля, и я огляделся по сторонам. Местность возле торгового центра была вроде бы та же, что и обычно, только вот ни единой машины вокруг – ни на парковке, ни на дороге. Но в любом случае, чтоб вернуться, надо перейти дорогу, что я быстренько и сделал.
Дойдя до противоположной стороны, я увидел возле остановки маршрутки трамвайные рельсы. Это меня несказанно удивило – местная власть Киева десятилетиями уничтожала трамвайные маршруты в угоду частным перевозчикам на убогих скотовозках, именуемых маршрутками, а тут вдруг новые рельсы. Я готов был поклясться, что на Академгородке трамваев нет уже много лет…
Мои пустые размышления уже через десяток секунды прервал подходящий со стороны пригорода трамвай. Он был обклеен рекламой, шёл быстро – видимо, из новеньких составов. Над кабиной водителя (почему-то затонированной) светилась яркая надпись «18». Я хорошо знал, что восемнадцатый трамвай ходит с вокзала на Подол, и ему совершенно нечего делать в другом конце города, но в паре километров от меня ждали тесть, самогоночка и нарезанное тонкими ломтями сало – тот случай, когда между «шашечки или ехать» ты однозначно выбираешь второе. Мало ли – вдруг перебросили на новый маршрут, а лампочки не заменили.
Трамвай остановился. Никто из него не выходил, и я решительно запрыгнул внутрь. Раньше нужного мне квартала поворачивать ему было некуда, так что где-то поближе точно смогу выскочить.
Едва дверь закрылась и машина сдвинулась с места, как я почувствовал себя весьма странно. Все, абсолютно все пассажиры заполненного вагона смотрели на меня. Я понимаю, мой рассерженный и растрепанный вид взывал к вниманию, но к такого рода вниманию я был не приучен. На меня внимательно пялилась кондуктор в зелёной жилетке «Киевпастранса», уродливая смуглая старуха со свисающим как банан носом и баулом картошки, очень высокий старик в не по погоде тёплой меховой шапке, парень примерно моих лет с широкой улыбкой, маленькая сероглазая девочка в голубом платьице… да все пассажиры!
Трамвай быстро набирал ход, и я, шатаясь, подошёл к кондуктору и протянул ей денег без сдачи за билет. Она, не отрывая от меня глаз, оторвала от пачки кусок бумажки и протянула мне. Я машинально глянул на номер (счастливый попался – одни единицы), и проштамповал его в странном горизонтальном компостере, какие я видел раньше только в старых автобусах Вильнюса. Но талончик, вопреки ожиданиям, я извлёк не с дырками, а с какой-то металлической полоской посредине. Наверное, в связи с подорожанием усилили и меры контроля, решил я, и вгляделся в полоску, держась свободной рукой за поручень.
Посредине талончика было «впаяно» плоское тонкое бритвенное лезвие. Натурально, металлическое, с неровными краями – такое, как вставляли в старые бритвы. Я таким лезвием в школьные годы в тетрадках ошибки подтирал, чтоб оценку за исправления не снижали, и хорошо знал, как оно выглядит. Но долго находиться в состоянии шока мне не пришлось, потому что звякнул мессенджер, и одновременно я увидел пустое место возле самой двери, на которое почему-то никто не садился.
С удовольствием устроившись туда, я достал из кармана телефон и вступил с коллегой в полемику по поводу политики. Глупый, конечно, спор, но трамвай явно будет ехать не меньше получаса, с его-то скоростью, и уж теперь я остановку не пропущу. Спустя две реплики я повернул голову направо, чтоб осмотреться. И вскрикнул.
В пятнадцати сантиметрах от меня, на уровне глаз, я увидел белого, будто вымазанного сахарной пудрой мужика с выпученными глазами, обвисшими чёрными усами и бородкой, как у Фу Ман Чу в старом фильме. Он стоял, не держась за поручень, наклонившись ко мне в крайне неудобной позе – одетый в совершенно обыденные шмотки белолицый мужик со стеклянными глазами и уродливой чёрной растительностью на лице.
Я отшатнулся и посмотрел в противоположную сторону. Там сидел другой пассажир, грустно прячущий лицо в электронную книгу.
- Вы видели? – не удержавшись, спросил я достаточно громко. – На нас какой-то тип пялится.
Пассажир слева поднял на меня глаза, которые показались мне знакомыми.
- Да, видел, к сожалению, – ответил он медленным дребезжащим голосом, как у Хермеуса Моры в русской локализации Скайрима. – Я видел его не один день, и каждый раз то же самое. Это первый, но на нём многие уже срываются.
Я не понял ни единого слова из того, что он сказал, и уткнулся в телефон, где коллега пересказывал мне свежую историю из своей поездки в Одессу. Краем глаза я заметил, что белолицый мужик исчез, но убеждаться в этом не было желания.
- Скажите, а почему вы всё-таки сели в этот трамвай? Вы были совсем отчаянны? – продолжил мой сосед слева, откладывая книгу и поворачиваясь ко мне.
Не знаю, что меня к этому сподвигло – смешной дребезжащий голос собеседника, или то, что глядя на него я смогу не смотреть на местного «Фу Ман Чу» (наверняка какой-то городской сумасшедший просто), но я развернулся в пол оборота к «читателю» и рассмотрел его.
Он был никакой. Из тех людей, которых ты не запоминаешь с первого раза, и даже со второго, и с третьего. Я знал одного похожего майора из спецслужб, которого научился опознавать только после пятой или шестой совместной пьянки…
- О, Вы случайно, я понял, – огорчённо протянул «никакой» собеседник, не дождавшись от меня ответа на свой странный вопрос. – Тем грустнее. Ну, тянуть не будем, смысла нет…
- Кого тянуть? – поинтересовался я, хмурясь.
Это что, вагон умалишенных?
В эту секунду трамвай тряхнуло на рельсах. Я схватился руками за поручень перед собой, и было удержался, но нас еще раз тряхнуло, и я таки стукнулся обо что-то головой. Звон наполнил мою пустую башку, и я на секунду даже прикрыл глаза от боли, а когда раскрыл их, то решил, что уже мёртв.
Трамвай был почти пуст. Исчезла и усталая кондуктор в зелёном жилете, и потные работяги, и счастливые парочки. Более того, сидений в вагоне поубавилось, и пассажиры тех, что остались, меня не порадовали.
Через проход от меня справа, у окна сидел парень с совершенно белым лицом, как у уже замеченного мной «психа». Его огромные чёрные глаза были широко распахнуты, как и огромный беззубый чёрный рот, в глубине которого блестели гланды.
Прямо за ним, у того же окна, восседала старуха, уже без баула картошки. Теперь она была ещё ниже ростом, буквально ростом с комод, и шириной в плечах в метра полтора. На голове у страшной старухи был ярко-зелёный платок, а огромный бананоподобный нос свисал до нижней губы.
Напротив меня, по обратную сторону двери в трамвай, сидел дед в тёплой шапке. Только теперь я разглядел, что это чёрная овечья папаха. Дед был огромного роста – даже сидя на трамвайном месте, он доставал головой почти до самого потолка. Его лицо было начисто лишено волос. Он был в чёрном пиджаке, чёрной рубашке с красной вышивкой, оттопыренных синих галифе и гигантских грязных сапогах.
Через проход от деда в папахе, прямо за старухой, умостилась у окна сероглазая бледная девочка-блондинка лет десяти, с синим бантом и в белом платьице. Совершенно нормальная, улыбчивая девочка, локти которой были выгнуты в противоположную сторону, так что руки были согнуты к себе, а не от себя.
Все четверо образин, по которым я пробежался взглядом за несколько секунд, не моргая, смотрели на меня.
Я завизжал, как ошпаренный маслом, и подпрыгнул со своего места, пытаясь сделать шаг назад, но ощутил, как сильная рука слева дёрнула меня вниз за локоть, и затем такая же сильная рука влепила мне пощёчину, от которой в голове снова зазвенело.
Я обернулся в сторону агрессора, намереваясь не то плакать, не то кричать от обиды, и увидел озабоченность на лице моего соседа «майора». Он по-прежнему мёртвой хваткой вцепился в мой локоть, смотрел прямо на меня и говорил своим дребезжащим жутким голосом.
- Сядьте, Антон Владимирович, сядьте, и не делайте так больше. Сидите и слушайте меня. Я не буду Вас больше удерживать, но да смилуется над Вами Господь, если Вы ещё раз попытаетесь бежать.
Что здесь происходит, и почему Майор говорит штампами из голливудских фильмов?
- Какого хера тут творится? – заорал я. – Какого хера? Вы кто такие?
- У меня больше нет имени, и нет названия, – сообщил Майор. – Другие несчастные называли меня Проводником, Советником, Стражем, но Вы наверняка назовёте меня как-то по-своему. И наименование должно остаться тайным – это первое правило, которое нельзя нарушать. Не называйте вслух никаких имён.
Я обмяк и вжался в кресло. Повернул голову – пассажиры (или кто они?) всё ещё пялились на меня. Я заметил, что у бабки из-под нижней губы торчит отвратный длинный клык.
- Я буду говорить обо всём только единожды, Антон Владимирович, и при всём желании не смогу повторять правила, – продолжал Майор, и его голос становился всё более скрипучим и печальным. – Вы сели в трамвай номер восемнадцать в чёртово время. Правило второе – не оглядывайтесь. Поверьте, если Вас так напугали пассажиры, Вы уж тем более не хотите видеть лица нашего доброго водителя. Правило третье – не прикасайтесь ни к кому, кроме меня. Они не тронут Вас, пока Вы не тронете их. Правило четвёртое – не отвечайте на звонки. Вас будут искать, но не те, кому бы Вы разрешили себя найти. Правило пятое – на каждой остановке Вы должны пересаживаться. Свободных мест немного, но Вам нельзя находить на одном и том же больше чем остановку, иначе Вы никогда больше не сможете покинуть трамвай. Правило шестое – Вы не можете выйти до конечной остановки. Если Вы попытаетесь это сделать, то случится то, что страшнее всего. Если будете придерживаться всех правил, то рано или поздно трамвай прибудет на конечную станцию, где Вас освободят. Теперь я готов выслушать Вас, Антон Владимирович. Надеюсь, Вы хорошо запомнили все правила.
Наверное, я умер и попал в ад. Или это всё глупый сон. На всякий случай я ударил себя свободной рукой в грудь в область сердца, что обычно помогало мне проснуться в случае кошмара, но ничего не произошло. «Майор», увидев мою попытку грустно опустил глаза.
Со стороны парня с открытой пастью послышался клокочущий вой, но я боялся даже глядеть в его сторону, чтобы не отрывать взгляда от единственного более или менее «человека» в этом транспорте.
- Почему и как? – спросил я, наконец, когда сухость в горле прошла. – И что страшнее всего? Что может быть ещё страшнее?
- Вы же и так знаете, что страшнее всего. Зачем Вам нужен ответ? – участливо ответил Майор. – И не спрашивайте, почему. Пассажиры сами выбирают нас. Обычно это те, кто достаточно невнимателен, утомлён, глуп или сердит, чтоб сесть на несуществующий трамвай в несуществующем месте.
- Кто вы такие? Вы призраки? – прошептал я. – Надо бы помолиться, наверное, и вы уйдёте…
- Если Вы помолитесь, то назовёте имя, – спешно одернул мой удивительный собеседник. – Можете попробовать это сделать. Но не говорите, что я не предупреждал Вас. И обратите внимание, Антон Владимирович, что первая остановка уже поблизости. Пора двигаться.
Только тут я обратил внимание, что происходит за окном. Мы ехали по весеннему Киеву, усеянному цветущими деревьями. В пробке вдоль трамвайных линий, которые непонятно откуда взялись на проспекте Победы, стояли машины. С билбордов лица политиков врали о счастливом настоящем. Да уж, вашу мать, я заметил, какое оно счастливое. Вы тут прощёлкали трамвай-привидение прямо в столицы.
- Мы не привидения, – тихо заверил Майор в ответ на мои мысли. – Не пытайтесь дать этому объяснение, иначе отвлечётесь от правил и никогда не увидите конечной станции. Пора.
Трамвай остановился напротив старого корпуса «Большевика». Двери открылись. На остановке было пусто.
- Чем скорее решитесь, тем лучше, – подбодрил собеседник. – Я бы выбирал Лицо. Он ближе всех.
Трамвай спустил воздух. Вот-вот закроются двери.
Я посмотрел направо. Через проход, прямо напротив «Лица», как нарёк его мой невольный товарищ, было два свободных места – разумеется, повёрнутых спиной к водителю – видимо, они не хотели, чтоб я нарушил правила так сразу.
Одним прыжком я перенёсся со своего сиденья на место у окна, прямо напротив парня с распахнутой пастью. Майор оказался рядом, я даже не успел заметить, как. В эту же секунду двери захлопнулись, и мы медленно начали движение. А тот, кого назвали «Лицо», заорал.
Глядя на меня пустыми, совершенно чёрными глазами, он вопил фальцетом всем своим беззубым чёрным ртом. Его алые гланды дёргались в тон. Я не мог оторваться от них, при этом глубже прижимаясь к креслу, и тут…
У меня зазвонил телефон.
Тесть. Наверняка хочет узнать, где я. И что сказать? «Да, Сан Саныч, здравствуйте, я скоро буду. Просто еду с какими-то чертями в несуществующем трамвае. Кстати, я только что нарушил сразу два правила, и, наверное, мне конец».
Я метнул взгляд на Майора. Тот не прикидывался ветошью, и явно был раздражён криком, но никак не реагировал на мои мысли. Может, он не все мысли может читать?
- Ошибаетесь. Я могу читать всё, – бросил соглядатай, прикрывая лицо рукой, чтоб в него не попала слюна, щедро разбрасываемая Лицом. – Но правила озвучиваются лишь единожды. Зачем говорить о том, чего Вы не хотите запомнить?
- Эй, что там за разговорчики в салоне? – раздался сзади весёлый мужской голос. – Билетики у всех есть?
Я непроизвольно дёрнул головой влево, чтоб обернуться, но вовремя пресёк это движение.
Нет уж, так вы меня не возьмёте. Я вам не Хома Брут, чтоб из круга вылезать и на дешёвые уловки вестись.
- Пошёл к чёртовой матери! – крикнул я водителю, пытаясь конвертировать страх в злость. – Чтоб ты сдох!
- Это кто там оборзел? А ну, гнида, иди сюда, я тебе расскажу за жизнь! – ответил тот, будто был обычным свирепым маршрутчиком, а не водителем дьявольского трамвая
Я промолчал, тем более что Лицо вдруг подался вперёд, его крик нарос на несколько децибел, и из его рта вылетел огромный кровавый плевок, который повис у меня на борте пиджаке.
Мерзость-то какая. Оно заразное? А чем он меня заразит? Привиденчеством? Ладно, пусть плюётся. Постараюсь не глядеть на эту дрянь.
Лицо вдруг замолчал. Его рот расплылся в тёплой улыбке.
- Ну перестань, чего ты? – поинтересовался он ласково. – Конечно же, не заразное. Тем более ты и так давно мёртв. И УЖЕ ГНИЁШЬ! – снова вскрикнул он, подскочив с места, распахнув гигантский рот и поднеся его прямо к моим глазам.
У меня отнялись ноги, и я впился одеревеневшими пальцами обеих рук в бёдра. Лицо завыл как волк, и его глаза сменили цвет на красный. Но выл он недолго – десяток секунд, и наступила тишина. Он рухнул на сиденье, закрыл рот и глаза, и сполз чуть вниз, будто потерял сознание.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Не твоё собачье дело, Антон», – объявил водитель. – Прибываем через минуту, червяк.
Я боковым зрением поглядел на Майора. Тот стоял в проходе, давая мне возможность выползти от окна и свалить от Лица подальше.
- Даже я остерегаюсь Бабы Яги, и я не собираюсь быть Вашим психоаналитиком, – обозначил он. – Тут уж как-то сами.
Трамвай резко остановился, и двери распахнулись. Глядя налево, я увидел остановку возле центрального ЗАГСа, на которой стояли пять-шесть скучающих людей. Плюс, в здании как раз закончилась церемония, и оттуда медленно расходились люди. Я был в метре от выхода из трамвая. Хороший рывок, прыжок, и я вылечу из него, окажусь на улице, спасусь от этого кошмара.
На улице ли? Действительно ли я выпаду из призрачного трамвая на дорогу возле солнечного киевского Дворца бракосочетаний? Или страшный водитель ухватит меня за ногу, затащит обратно и сделает… что сделает?
То, что хуже всего.
Ещё раз глянув на ЗАГС, я увидел, что из него выносят гроб, и услышал звук церковных колоколов. Нет, это не спасение. Это не Киев, не проспект Победы и не ЗАГС.
Нет уж, ни хрена, чёртов трамвай. Не дождётесь Вы от меня «убит при попытке к бегству».
Я степенно встал, сделал шаг вперёд и умостился напротив Бабы Яги.
Я не знал, сидит ли Лицо до сих пор сзади меня, да и проверить не мог, потому что неизбежно увидел бы водителя.
Трамвай закрыл двери и рванул с места. Мёртвые едут быстро, как повторял старик Кинг за Брэмом Стокером. А мёртвые ли они?
Баба Яга не заставила себя ждать.
- Съели, обглодали, поплевали, Антона кости по полю разбросали, – пробормотала она, глядя мне в глаза. – Смерть мерзкая, лютая, сожрёт, сожрёт, в ад твою душу унесёт.
От страха я чуть не обоссался, но вспомнил, что помогло мне в прошлый раз.
- А ну замолчи, тварь, именем…
Глаза старухи жадно распахнулись в ожидании нарушения мной правила.
- … именем закона, ёбаная ты тварь! – закончил я. – Замолчи, иначе я из тебя сейчас душу выну.
- Помнишь, как из красного шкафа на тебя смотрели? – злобным голосом шипела карга, раскачиваясь всем телом из стороны в сторону. – Ты думал, что кажется тебе. Мамка к докторам водила, к бабкам. А это я смотрела. Я тебя давно знаю, Антон. Ты мой! – она сорвалась на визг. – Ты мой! Съем, растерзаю, жилы из тебя живого буду доставать!
Гнев словно улетучился, вместе с решимостью, и я оцепенел. Баба Яга привстала и наклонилась ко мне, из её рта понесло трупной гнилью.
- Чуешь, да? – расхохоталась она, показывая коричневые зубы. – Это дохлятина. У тебя был Кузька, котёнок белый. Сказали, что убежал? Так это я его съела. И тебя сожру по кускам. Ломтями буду нарезать!
В руке завибрировал телефон. На экране была СМС от жены: «Срочно перезвони».
- Отвечай же! – зашипела Яга. – Отвечай! Отвечай той, чьи ноги я обглодала этой ночью! Пусть она тебе расскажет, что с ней случилось, Антон! Пусть расскажет!
Вторая СМС, почти следом. «Я тебя люблю. Прощай».
- Сожру, утащу, унесу. На метле тебя увезу, в край далёкий, в край проклятый, вечный холод, дикий мрак, – бормотала тварь, не отрывая от меня глаз.
В ужасе отведя глаза, я заметил висящий на стене вагона молоток с подписью на стандартной трамвайной табличке «В случае аварии разбить тупую голову Бабе Яге».
А что, если?…
- Кишками задушу, – вскричала Баба Яга, провоцируя меня. – Каждую клетку твою на куски порву. И твою шлюху тоже порву. Душу выну, заберу, унесу… Руки не слушаются. Не попаду. Не могу.
А это правда она смотрела из шкафа? Я вспомнил себя пятилетним, дрожащим от ужаса при взгляде на открывающуюся дверь почти каждую ночь, под утро. И точно, это же была она – её огромный нос торчал и отбрасывал тень на мои игрушки, пока они сипела что-то невнятное, незнакомые маленькому мне слова.
- Где твой Бог? Почему не спасает? А потому, что ты никто. И сдохнешь в темноте, в нищете, а душу твою я разорву на куски, на чёрные вонючие лоскутки…
- Помогите! – взвизгнул я, зажмуривая глаза, сдёрнул молоток и замахнулся.
Баба Яга басом расхохоталась. Моя рука с молотком просвистела в воздухе, не найдя цели, молоток от замаха вылетел из рук и отскочил в дальний конец вагона.
Повезло, что я был настолько косорук, что умудрился промахнуться в десяти сантиметрах.
Не тронут меня, пока я не трону их.
В то же мгновение мы остановились, и двери распахнулись. Яга умолкла и плюхнулась назад на сиденье, не отрывая от меня хищных глаз.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Солнечная». Выход к Ботаническому саду и на Кладбище пустых надежд.
Какие же идиотские у этого трамвая шутки – будто школьник сочинял крипипасту для интернета. А впрочем, за окном действительно был Ботанический сад. Я вскочил и пересел на место напротив гигантского старика, оказавшись спиной к выходу трамвая. К удивлению, за спиной я услышал человеческие голоса.
- Вы не знаете, а он идёт в центр?
- Да я вообще первый раз вижу тут восемнадцатый. Даже не знаю, когда они рельсы успели проложить.
- Может, надо заглянуть спросить у кондуктора?
Я не знаю, кто вы, ребята.
Но загляните. Спросите.
Спросите у кого-то в этом грёбаном трамвае, почему мы куда-то едем? Почему Баба Яга знает все мои страхи? Почему мне нельзя называть имён и никак их нарекать, они же постоянно друг друга как-то называют?
Вытащите меня отсюда. Буду бедным помогать, слабых защищать. Пить брошу.
- Так уж получилось, – продребезжал знакомый печальный голос Майора, которого я с облегчением узрел на сиденье рядом. – Мы не изобретаем правила, а только соблюдаем их.
Дверь закрылась, и голоса за спиной затихли.
- Почему Вы не поможете мне? – простонал я в отчаянии. – Вы же из хороших парней, правда?
- На чём основан ваш вывод? – пожал тот плечами. – Вы же математик, а позволяете себе такие неточности. Я не Ваш друг. Вы сами решаете, нарушать правила или нет. Моя задача лишь озвучить их, дабы Вы не могли оправдаться перед ними незнанием.
- А что такое чёртово время? Почему 17:47?...
Майор промолчал, не глядя на меня. Его больше занимал пейзаж за окном. Он же не мой друг.
Отвлечённый разговором с Майором, я и забыл про Деда.
Что мне готовит это трёхметровый красавчик? С таким и молоток не поможет. Дед сидел прямо напротив меня, так что наши колени почти соприкасались, и буравил меня глазами.
Трамвай поехал быстрее, чем раньше. Пришли сразу две СМС: от жены «Почему ты не помог мне, любимый? Баба Яга уже съела меня, и теперь я никогда тебя не увижу» и от моего неуёмного болтливого коллеги «Как там в аду, старик? Займи мне место, а я как соберусь, захвачу для тебя баночку Старопрамена».
Дед в папахе громко откашлялся, не раскрывая рта, и почесал гигантской ладонью лысый лоб.
- А что с этим не так? – вполголоса спросил я у Майора. – Он чего такой тихий?
Майор вздохнул, не поворачиваясь:
- Вы всё увидите.
Тут Дед резко сдёрнул папаху с головы, и я увидел на неё два козлиных рога.
Отлично, теперь ещё и чёрт.
Очередная СМС, от моего двоюродного брата Юры, фельдшера скорой: «Тоха, это клиническая смерть. Борись, не сдавайся. Не иди на свет. Позови меня, и я тебя вытащу. Сто лет ещё будешь жить».
Дед не двигался, сжимая в руке папаху. На его сжатых кулаках проступили сине-чёрные вены.
У меня от холода отнялись руки, и я выронил телефон на пол. Нагибаться за ним не было ни сил, ни желания, ни смелости. Дед сжимал папаху в руке всё сильнее и смотрел на меня всё злобнее, не издавая ни звука. Я отродясь не видел такого злого взгляда.
Он замахнулся!
Я заорал и вжался в кресло.
Нет, никто не замахивался. Он поднял руку, чтоб почесть рога у основания черепа, и не меняясь в лице вернул её на место.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Оглянись». Выхода всё равно нет, и лучше не оттягивать! – объявил треклятый водитель.
Трамвай замедлил ход, но никак не останавливался. У меня на глазах выступили слёзы.
Что он сделает? Это будет страшнее, чем Баба Яга?
Не тронет меня, пока я не трону его. Значит, не ударит. А что если Майор соврал, и эти правила не работают?
Когда я это подумал, лицо Деда наконец изменилось. Он злорадно ухмыльнулся.
Не работают! Это всё издевательство! Он с ними заодно! Они вымотают меня, насытятся моими страданиями, и затем все вместе набросятся и, хохоча, утащат в бездну. Боковым зрением я заметил, что Майор исчез, и я чуть было не оглянулся в его поисках.
Нет, не выйдет!
Дед снова перестал улыбаться и пялился на меня совершенно безжизненным взглядом, как акула, которая раскрыла пасть, чтоб проглотить треску. Мне показалось, что его рога стали чуть длиннее. Это ими он меня будет убивать, или кулачищами размажет? Какой вариант больнее?
Снова нас без предупреждения тряхнуло, я ударился затылком обо что-то, и в глазах распались звёзды. А что, если именно так я и умер, и теперь это мои предсмертные видения? Какая нелепая, тупая смерть – убиться в трамвае о поручень. И за что мне такие распрекрасные видения? За то, что взятки брал, или пост не соблюдал?
А тряхнуло нас от того, что трамвай остановился, и дверь позади меня открылась. За окном я увидел Байковое кладбище. Каким образом мы тут оказались, и как смогли дать такой крюк? Вроде, до этого шли ровным маршрутом куда-то в сторону центра...
- Я теряю терпение, – раздался справа от меня нетерпеливый скрипучий голос Майора. – Вы будете пересаживаться?
Он стоял в проходе, указывая мне пальцем на свободное место напротив изуродованной девочки. Я не стал испытывать судьбу, и, втянув живот, чтоб ненароком не задеть Деда-чёрта, перебежал туда.
А почему вдруг не испытывать судьбу? Что, если всё это время я мог выйти? И потом, когда они будут всей компанией пожирать заживо мою плоть, Майор с хохотом отметит, как я сам раз за разом упускал свой шанс? Где моя воля, когда она так нужна? Я и в покер из-за этого никогда не выигрывал – поднимать страшно. А пас есть пас, он безопаснее. Минимизация рисков.
Майор вдруг улыбнулся. Почему? Так всё и есть? Это правда ошибка, и я только что упустил свой последний шанс?
- Одна остановка до конечной, – сказал он. – Здесь я сойду. Моя горькая жатва заканчивается, и последний участок, увы, вам придётся проехать самостоятельно. Да и, как видите, это последнее свободное место.
Какая ещё горькая жатва? Что он городит? Я что, на утреннике студентов-драматургов?
- Почему? – ошарашенно спросил я. – А как я буду знать, что приехал, и можно выходить?
- Вас уведомят.
- И долго мне придётся ехать тут с ними одному?
- У всех это разное расстояние. Обычно на несколько минут дольше, чем необходимо, – поведал Майор, прекратив улыбаться. – До свиданья, Антон Владимирович.
- А мы ещё... встретимся? – удивился я.
- Можете не сомневаться в этом, – заверил спутник и, сделав два крупных шага, выскочил за дверь, которая тут же за ним захлопнулась.
- Дядя, помоги мне! – заплакала моя последняя (или крайняя? Как там правильно говорят суеверные люди?) спутница, не успел трамвай тронуться с места. – Они меня здесь держат! Смотри, что они сделали с моими руками!
Девочка вытянула ко мне свои выгнутые в противоположную сторону руки и задрожала в рыданиях, от которых моё сердце похолодело.
К тому же, едва я лишился поддержки в лице Майора, как обстановка за окном превратилась в декорации для «Сонной лощины». Мы ехали с обычной трамвайной скоростью, с подбрасыванием на поворотах, но в совершенном тумане. За окном выл ледяной ветер, который задувал в открытые окна, и в вагоне заметно похолодало. Время от времени чёрные разлапистые ветки деревьев внезапно били по стеклу, добавляя мне радости.
- Меня зовут Женя, – причитала девочка, растекаясь слезами и дрожа. – Чёрт схватил меня, когда я шла домой, и поломал мне руки! Помоги мне, дядя Тоша, они так болят!
- Как я помогу? Как? – трясущимися губами спросил я, стараясь не дотронуться до девочки Жени при очередном толчке. – Тебе тоже на конечную?
- Нет! – пронзительно вскрикнула она, так, что я чуть не оглох на одно ухо. – Нет, меня не выпустят там! Они меня заберут! Пожалуйста, достань меня отсюда, я хочу к родителям! Хочу к маме! Возьми меня с собой!
- Как мне тебя забрать?! – спросил я уже с большей уверенностью в происходящем.
Может, это и есть моё испытание? Смогу ли я рискнуть собой ради ребёнка? Так же часто бывает. Вдруг то зло, которое едет в этом трамвае, просто меня испытывает, проверяет, вдруг это действительно невинная душа, которую я должен спасти?
- У тебя под сиденьем лежит топор, – сказала Женя, перестав плакать. – Соберись, схвати его и пробей себе дорогу к водителю. Тебе главное справиться с ним, а потом трамвай остановится.
Я машинально полез рукой под сиденье и действительно нащупал там деревянную рукоятку оружия. Поднял и взял в руки. Обычный такой топор, чуть ржавый, но лезвие сидит крепко.
- Дядя Тоша, разберись с ними, – умоляла моя спутница. – Убей водителя.
- Но мне нельзя на него оборачиваться! – сказал я. – Как это сделать?
- Я же смотрю на него, и ничего не случилось! Почему ты мне не веришь?! – снова сорвалась на слёзы девочка Женя. – Ты что, слабее чем маленькая девчонка?
Я не слабее, чем маленькая девчонка. Я сильнее. Топор – штука простая, и даже такой как я с ним справлюсь.
- Ладно, с твоих родителей бутылка, – улыбнулся я, чтоб хоть как-то себя подбодрить. – Познакомишь потом.
- Дядя, спасибо! Ты самый лучший! – обрадовалась Женя. – Майор говорил, что мои ручки ещё можно вернуть! Спаси нас!
Я плотно закрыл глаза, встал, опираясь на сиденье, и повернулся в сторону водителя. Сделал шаг, держась за поручень и не раскрывая глаз. - Убей его! Ломтями его нарежь, кишками задуши! – сквозь слёзы закричала девочка.
Я сделал ещё один шаг и оцепенел с осознанием того, насколько дёшево меня купили. Сердце словно покрылось коркой льда, а на моих закрытых глазах под веками выступили слёзы ужаса. Топор безвольно повис в опущенной правой руке, будто мне сухожилия перерезали.
Майор говорил? Откуда она знает, как я его назвал?
Ломтями нарезать? Знакомая лексика... Ах ты проклятая тварь.
Я отвернулся от водителя, вновь лицом к тому месту, где сидела подлая девчонка, и открыл глаза.
- Может, мне тебя ломтями нарезать, сучье…
Девочки не было. На месте, где она сидела, лежал белый лист бумаги, на котором корявым почерком синей акварелью было выведено: «ПОПАЛСЯ КРЕТNН».
В окно возле меня ударила тяжелая чёрная ветка, и оно треснуло. Большой кусок стекла вывалился, и сквозь отверстие на меня плеснуло вонючей маслянистой чёрной жидкостью. С отвращением я отшатнулся назад и поднял руки вверх, и обнаружил, что вместо топора у меня в руках тяжёлая окровавленная тряпка, которую я тут же отшвырнул.
Прямо над ухом раздался вкрадчивый и спокойный голос Яги:
- Ты наш.
У меня не было сил, чтоб даже закричать, и я скорее прошипел:
- Не ваш! Я не ваш! Я не оглядывался! Я не открывал глаз!
А что, если это считается нарушением правил? Как сказал Майор? Мне запрещено оглядываться, вроде... Или оборачиваться? Если я не смотрел, это считается, или нет?
Когда я был маленьким, я ставил себе такие задачки. Если добегу до выхода из подъезда, пока лифт не уедет – напишу контрольную на пять. Если ни разу не наступлю на щель в плитке, пока дойду до школы – летом поедем на море. Мой дедушка Витя, бородатый добряк, балагур и сказочник, умер, когда я пообещал себе, что он выздоровеет от простуды – и не успел запрыгнуть в открытую настежь дверь метро.
Я не нарушал правил.
- Я не нарушал правил! Не трогайте меня! Не трогайте! – причитал я, присев к полу и зажав голову между колен.
Воздух вокруг меня наполнило хлопанье крыльев летучих мышей и запах изо рта Бабы Яги.
- Я не хочу! Я не буду!
Пожалуйста, пусть они меня просто убьют. Я не хочу навеки здесь застрять. Просто убейте, даже если это будет больно.
Сильный удар, толчок, и я улетел вперёд, упав лицом в вонючую окровавленную тряпку.
- Трамвай маршрута номер 18. Станция «Легко отделался». Конечная. Трамвай дальше не едет. Освободите вагон от своей трусливой туши.
Не верю. Опять уловка? Чего они добиваются?
Позади меня распахнулись двери. За окном было явно светло, и трамвай не двигался.
- Эу, ботаник, – свистнул водитель. – Я не буду тебя вечно ждать. Давай выпрыгивай. Мы с тобой пока что закончили.
Вдохнув, я оторвал лицо от тряпки, смахнув с носа кровь, приподнялся на руках и теперь уже свободно оглянулся. В салоне не было никого, а от водителя меня отделяла закопчённая стеклянная перегородка. Я видел лишь силуэт – обычный, вполне человеческий. Тот, кто был у штурвала, вдруг раздражённо пошевелился.
- Будешь пялиться или будешь сваливать?
Дверь! Не помня себя от счастья, я сделал два крупных прыжка к выходу. Я на улице. На Бассейной, на углу с Шелковичной.
Оглянулся, чтоб разглядеть страшный трамвай – и ничего. Пустая весенняя улица с парой припаркованных машин. Ворота Октябрьской больницы, ленивый охранник курит у ворот. Я выдохнул так, будто у меня в лёгких скопился тайфун.
- Фу ты, ну ёшкин же кот…
Пиджак? Чистый, не считая пары старых пятен.
Телефон, который я уронил возле Деда? Я ощупал карман, и с удивлением обнаружил его на месте. Ни одного пропущенного звонка, даже ни одного уведомления в мессенджерах.
- Будем ехать или как? – услышал я, и повернулся на голос.
Чуть правее, на повороте на аварийке стояла синяя машина такси, а высунувшийся из окна водитель был совершенно бел, будто посыпанный сахарной пудрой...
Я почувствовал, как в моей груди что-то разорвалось, и закрыл глаза.
***
- Эка, брат, тебя раскочегарило! – услышал я сквозь пелену тумана. – Вставай, ты так ещё сутки проспишь.
Я открыл глаза и увидел над собой добродушное лицо Сан Саныча.
- А? – переспросил я, не понимаю, что это – наваждение или спасение. – Куда? Я сплю?
Найдя в себе силы, я приподнялся на локтях. Гостиная в квартире тестя, диван, телевизор с каким-то сериалом. Сан Саныч с кофе и незажжённой сигареткой стоит рядом и от души хохочет.
- Не думал я, что моя «табуретовка» тебя так уложит. Ты как отрубился вечером, так уже и до утра дрыхнешь. Десять утра, пора завтракать.
То есть я жив и даже невредим? Это мне от самогона всё так снится? Но так же не бывает, чтоб вот так сильно, и надолго...
- Сан Саныч, а когда я приехал? Во сколько?
- Да около шести, – изумился тот. – Неужто так нагребло? Ну, пошли на балкон, подышим.
***
Глупый сон. Обычный глупый сон, внушал себе я, пока возвращался домой в такси. Я приехал к тестю, мы с ним напились, и мне привиделось непонятно что. Такое часто бывает, особенно у людей на стрессовой работе.
Правда, что-то я не слышал случаев, чтоб у людей седых волос прибавлялось от сновидений, как у меня на висках, но наверное и такое бывает. Хорошо хоть бодуна сильного нет. Только голова болит, будто ударился обо что-то.
Мы с таксистом повернули к дому. Интересно, какой у меня сейчас тариф?
Я открыл историю поездок, и головная боль прошла. Предыдущая поездка – с Бассейной на Академгородок. Синий «Опель». Отправился в 17:49, прибыл в 18:30.
- Вам плохо? – участливо спросил водитель, оборачиваясь, когда я застонал.
- Нет-нет, спасибо, – отмахнулся я, протягивая крупную купюру. – Теперь уже хорошо. Сдачи не надо.
***
Уже прошло несколько лет с того дня, как я прокатился в несуществующем трамвае в чёртово время.
Моя жизнь мало изменилась. Работа, семья, пьянки с друзьями.
Правда, я перестал выходить из безопасных мест между пятью и половиной седьмого, и в эти часы всегда стараюсь быть рядом с кем-то знакомым. Близкие начали что-то замечать, но пока не признаются, что замечают.
А ещё я никогда больше не сяду в трамвай номер 18. Ни за какие деньги и ни под каким поводом.
Конечно, я мог бы покопаться в этой истории.
«Подмазать» своего товарища из спецслужб – настоящего майора – чтоб он отследил трекинг моего телефона в тот день, и объяснил мне, как я переместился от Академгородка к Шелковичной за пару минут. Записаться к психотерапевту. К попам сходить, наконец. Но я не стану этого делать, потому что каким бы ни был ответ, я не хочу его знать.
Из всего того, что я пережил, мне лишь изредка снится Баба Яга, хоть и не в таком страшном облике, да и слов её я не могу теперь разобрать. А ещё реже я наяву вижу Майора. Он проходит мимо меня в торговом центре, и исчезает, стоит мне обернуться. Или отражается в зеркале туалета, когда я мою руки в ресторане.
Он же сказал, что мы ещё встретимся.
Что ж, коль так, в этом можно не сомневаться.
@темы: транспорт, рассказы, сущности, городские легенды, не своё
