[Pyrus Malus]

apterus на DeviantArt

«Friends»

+4

«Lollipop Ghoul»


«Wakey Wakey»


«a fancy spiderman»


«Bride»

@темы: картинки, не своё

---

[Pyrus Malus]

"with her demon", автор - To ryong

@темы: картинки, не своё

---

[Pyrus Malus]

Stefan Koidl

+17

Автор на Arstation

@темы: картинки, не своё

---

Просто поговорить

[}{odiachaia Katastrofa]

Между полок магазина тесно. Стойки плотно набиты бутылками, пакетами, бытовой химией, щётками, губками и коробочками. И, посреди прохода, стоит и плачет женщина. Бывает такое: глянешь и сразу ясно - не от физической боли, да и вовсе не от случившегося здесь и сейчас.
Так плачут от воспоминаний: медленно, беззвучно, глядя сквозь солёный дождь в никуда.
На вид ей лет сорок.
В наше время это ничего не значит. Если много пить и тяжело работать, может быть и тридцать с небольшим. И наоборот, используя возможности - когда они есть, - в паспорте легко обнаружить пятьдесят. И больше. Так сразу не поймёшь. Судя по дорогому с виду платью, сумочке и замысловатой обуви, которой редкий мужчина сходу вспомнит название, возможности были.
Но слезы от этого не стали ни реже, ни слаще.
- Вам чем-то помочь? - Максим пробежал было мимо, стараясь не задеть корзинкой стоящую в проходе женщину. Но не пробежал. Остановился. Его почему-то поразило её отрешённое бледное лицо, контраст болезненного спокойствия со слезами, каплями падающими на цветастое платье.
- Нет... - ответила она одними губами, настолько неслышно, что он понял только артикуляцию. - Вряд ли. У вас есть дети?..
- Дети? Нет... - Максим смущённо перебросил корзинку из руки в руку. В пластиковом гробу перекатились три банки пива. Уперлись в пачку арахиса и покатились обратно.- У меня и жены-то нет. Даже квартиру - и ту снимаю.
- У меня теперь тоже... - не слушая, ответила женщина и всхлипнула. Потом провела рукой по глазам. Кажется, она сама удивилась, что пальцы намокли. Тонкие пальцы, красивые. На одном перстень поблескивает, на вид - крутой. Не стекляшка.

Максим посмотрел неё. Потом на стойку, перед которой стояла женщина. Детские товары, ну да... Памперсы, салфетки, смеси. И в глазах рябит от броских этикеток. Понятно: зашла, увидела, вспомнила. Надо сказать что-нибудь ободряющее. Успокоить как-то и бежать дальше.
- Можно пригласить вас в гости? - неожиданно спросила женщина. Она уже не плакала, и Максим посмотрел на неё с интересом - ну да, около сорока, но вполне, вполне...
- Да я, собственно... - промямлил Максим. - Дома хлопот много...
- Не бойтесь! - женщина окончательно успокоилась и шагнула к нему. От неё приятно пахнуло недешевым парфюмом. Совсем не ожидаемый цветочно-удушливый аромат, что-то сложнее и притягательнее.
- Я и не боюсь.
- Не врите, вам же не по себе? Мне просто хочется поговорить с кем-то. Не откладывая. Женский каприз, понимаете? Машина внизу на парковке, покупайте тут... что хотели. А я подожду вас у выхода.
Она повернулась, словно вопрос был решен, и медленно пошла вдоль полок со всякой всячиной. Походка была плавной, Максим залюбовался, глядя ей в спину. И немного ниже спины. И на стройные ноги. Очень недурно. Казалось бы, в его возрасте варианты бесконечны, но... Да что тут теряться, надо ехать!
Женщина свернула за угол лабиринта и пропала из вида. Максим снова посмотрел на полки, подмигнул одному особенно мордатому малышу, беспечно улыбавшемуся забавной жизни и только сейчас услышал, что в зале играет музыка. Что-то негромкое, старое, сыгранное впервые, когда его и на свете-то не было.
- Еду! - решительно сказал он детским фотографиям и почти побежал вслед за женщиной.

* * *

Машину она вела уверенно, по-мужски, не крася губы на светофорах и не дожидаясь гудков в спину. Шустрая низкая "тойота" летела в потоке, выдавая не просто привычку хозяйки рулить - умение это делать.
В машине они молчали. Максим просто смотрел по сторонам, иногда скашивая взгляд на бедро слева. Приятная форма. И никакого целлюлита, заметьте.
Не сорок всё-таки, меньше.
Машина обогнула центральную площадь, привычно ушла влево, потом вниз - там начинался частный сектор. Неплохое место для жизни, дорогое. Ещё пара поворотов - и напрямую вниз, к реке. Сплошные коттеджи, то уютные и обжитые, то вызывающе большие, корявые. Явно вложить деньги и - забыть на время.
К одному из обжитых она и свернула, медленно поднялись белые складчатые ворота, пропустили их внутрь и так же не торопясь отрезали дворик от суеты улицы.
- Возьмите пакеты в багажнике, - то ли попросила, то ли распорядилась женщина. - И на кухню их. Если не сложно.
Максим не стал упираться - он же в гостях. Взял и понёс в дом. Хозяйка тем временем закрыла машину и легко обогнала его, чтобы открыть дверь.
Большой холл, освещенный через узкие застеклённые окошки под потолком. Коридор на кухню - вон край плиты виднеется. Другой коридор, направо, стены в абстрактных картинах. Симпатичное жильё. Максим с грустью подумал, что не отказался бы от такого. Это вам не хрущевка, хоть и чистая, но карманных размеров, да и выводящая в заплеванный подъезд. К тому же - всё равно чужая.
- Несите на кухню, - напомнила хозяйка. - Я сейчас подойду.
Кухня... Здесь квадратов тридцать, вся его квартира поместится. Максим поставил пакеты возле холодильника. Помялся, не зная, что делать, и решил выйти на балкон - вот она дверь. Ошибся: дверь вела прямо в небольшой садик, на прямую дорожку между клумб к резной беседке. Кучеряво живёт женщина, да... Кстати, как её зовут-то?
Видимо, последнее он произнес вслух. Или - как вариант - она читает мысли.
- Анастасия, - тихо сказала женщина. Она незаметно подошла совсем близко и стояла у него за спиной.
- Максим, - обернулся парень. О, да она переоделась! Джинсы и майка с покемоном - точно, молодится. Волосы, до того распущенные по плечи, стянуты сзади в хвостик. - Хороший у вас дом!
- Неплохой, - кивнула Анастасия. - Только сразу просьба: зовите меня полным именем. Не выношу все эти "Насти", "Аси" и прочие варианты.
- Не вопрос... - промямлил Максим. Ему почему-то стало неуютно рядом с ней. Словно она играет в неизвестную ему затею, а его просто ведут на поводке. Вслепую. А в конце - что-то довольно неприятное.
- Не волнуйтесь, Максим! - довольно строго сказала хозяйка. - Просто поговорить - вы же помните? Кстати, мне сорок два года, а то вы так ломаете голову, всё на лице отображается...
Она засмеялась, тихо, не обидно.
- Да я... - смутился Максим. - Мне вот двадцать шесть. Тоже, чтобы не это... Не ломать...
- Вот и славно! - она снова улыбнулась, словно он удачно пошутил. - В матери я вам не гожусь, даже в молодые. Можем разговаривать на равных. Пойдёмте выпьем за знакомство, Максим?
- Да, Анастасия, конечно. Я бы только руки...
- Налево по коридору, там дверь стеклянная. Всё там. Я пока открою бутылку.
После бокала шампанского, показавшегося Максиму кислятиной, хозяйка посмотрела ему в глаза и сказала:
- Я редко плачу. Деловая женщина, всё как в кино - подчинённые, совещания, немалая зарплата. Некогда рыдать. А сегодня вот просто посмотрела на подгузники - и не выдержала...

- Я понимаю, - солидно ответил Максим.
От желания узнать, что там, под майкой с покемоном, не осталось и следа. Пора было прихватить рюкзачок с тремя банками пива, оставшийся в холле, да и сваливать. Чем быстрее - тем лучше. Очень уж неуютно, холодом от этой тётки веет.
- Вряд ли вы что-то понимаете... Началось всё девять лет назад. Я была замужем, родился сын. Роды сложные, меня еле вытащили... Впрочем, вам это неинтересно, пропустим. Муж хотел двоих детей. У него пунктик был: дво-е.
Она так и произнесла это, по слогам.
- Через полтора года родилась дочка. Как ни странно, рожала очень легко, никакого сравнения с Олежкой. Вы шампанское пейте, - вдруг засуетилась она. - Давайте подолью.
Максим послушно отхлебнул ещё с треть бокала. Кислое, конечно, лучше бы пивка...
- Когда дочке было два года, муж сказал, что уходит к другой. Там как обычно - на вид я минус пятнадцать лет. Сексуальный типаж, так кажется называется? Да впрочем неважно. И я его убила.
Максим удивился, как легко и обыденно это прозвучало.

- Но... Вас бы посадили? Да и дети... - гость нервно обернулся, ему показалось, что в глубине дома что-то зашумело. Нет, показалось.
- А я всех перехитрила, - нервно засмеялась Анастасия. - Ему надо было ехать на дачу, я подмешала одну дрянь ему в кофе с утра. С задержкой действия. И сама поехала на работу. А этот скот... Тварь...
Она снова беззвучно заплакала.
- Должна была прийти няня, а он взял детей и повёз с собой.
Анастасия перестала плакать. Посмотрела на Максима и попросила:
- Попробуйте встать.

Он и сам уже был готов бежать куда-нибудь от этой - сомнений не оставалось - безумной тётки. Попытался подняться со стула, но ноги не держали. Так однажды было от недозревшего вина - голова светлая, а встать решительно невозможно. Он попытался ухватиться за стол, но и руки подвели. Дикая слабость. Нереальная. Только бокал свой задел и уронил. Шипучка разлилась лужицей на столешнице.
- Что вы сделали? - прошептал он. Голос сел и вместо уверенного баритона выходило какое-то кваканье.
- Да плеснула вам в брют ту же добавку, ничего страшного! - махнула рукой хозяйка. - Ничего страшного. Не прыгайте на месте, свалитесь на пол. Предупреждаю, поднимать - не буду.
Максим промычал что-то. Теперь и язык отказывал, да и в глазах плавали цветные и чёрные пятна, как после случайного взгляда на солнце.
- Мы... мф... еня... Б-будут искть... - с трудом выговорил он.
- Какой прелестный молодой человек, не правда ли? - улыбнулась Анастасия и посмотрела в сторону, словно приглашая кого-то разделить её восхищение.
Максим, борясь с расползающимся перед глазами пятном, скосил туда взгляд. Пусто... Чёртова баба разговаривает с чёртовой пустой кухней. А ему, похоже, конец - голова наклоняется и он уже не может её поднять.
- Да, милый юноша! - откликнулся детский голос. Пацан лет десяти, похоже.
- Мне он нравится, - чуть картавя, добавила невидимая девочка.
Анастасия широко улыбнулась. Максим сквозь пелену увидел, что кожа на её ухоженном лице словно трескается, сползает клочьями, из-под которых на свет вылазит что-то вовсе несусветное - чёрный, в клочьях гниющего мяса оскаленный череп. С прекрасными, явно искусственными зубами.

- А неплохо поговорили? - спросил череп, щёлкая и шипя. - Всё вам выложила, как есть! Надо иногда с едой побеседовать на досуге.
Максим очень хотел умереть.
Вот просто взять - и отключиться навсегда, чтобы не видеть этого жуткого зрелища. Чтобы не слышать колокольчики детского смеха, на два голоса сопровождающие слова матери. Но ничего не получалось - почти слепой, с неподвижным телом, он, тем не менее, был всё ещё жив.
- Приступайте, дети! - где-то в тумане возле его головы произнес женский голос и щёлкнул зубами.
Максим краем сознания почувствовал, что в его тело впиваются мелкие зубки. Непонятно, за что его кусают, но несомненно с двух сторон. Он уже ничего не видел, а перед глазами почему-то стоял ряд полок с чередой бессмысленных детских улыбок. Он замычал, но не от боли, которой уже не чувствовал, а от отвращения - и к себе, такому слабому, и ко всем этим детям, и к жуткому чёрному черепу, нависающему над оранжевой по белому надписью Pokemon Go.


* * *

- А что с ним?
- Да чёрт его знает. В розыск объявили в четверг, на работу не пришёл. Начали искать. По сигналу мобильника нашли - лежит в лесополосе, весь покусанный - лисы там, что ли? Не опасно, даже шрамов не будет. Ничего не понимает, трясётся. Говорить не может. То плачет, то стонет. Вещи при себе - и трубка, и денег чуток. Рюкзачок с пивом, ребята прибрали, этому ни к чему уже. Явно в магазин зашёл, перед домом, а потом спятил и в лес рванул.
- Товарищ капитан, а камеры просматривали?
- А как же! Когда искали, глянули. В магазине у дома отсмотрели: был там. Ходил, ходил, потом в детском отделе встал, руками чего-то размахивал и побежал к выходу.
- Один был?
- Ну да. Только баба какая-то мимо проходила и всё. Да типичная шиза, потому здесь и лежит. Спятил наш Максим, спятил. Так и запишем. Опять же в крови дрянь какую-то нашли. Допрыгался, видать. С веществами доигрался.

© Юрий Жуков

@темы: дети, рассказы, сущности, не своё

---

Сортир дьявола

[Мэлис Крэш]

Двое молодых людей стояли на грунтовой дорожке возле парковой аллеи.
- Ром, я тебе говорю, эта штука очень странная, - повторял Сергей, худощавый парень среднего роста с вдумчивыми карими глазами, указывая на кирпичное бежевое сооружение с узкими, кое-как заколоченными окнами.
- Охрененно странная, как и все общественные сортиры в парках. Главная загадка здесь в том, зачем они вообще нужны, если народ в любое время года все равно гадит под ближайшим деревом, - отвечал его сокурсник Роман, тоже худой, но высокий и длинноволосый.
- Рома, ты не прав. Как ты думаешь, когда эта штука была построена?
Роман на секунду задумался, хмыкнул и пожал плечами.
- Понятия не имею.
- Ну вот ты подумай.
- Лет 20 назад, наверное.
- Черта с два. Этот туалет построили 40 с лишним лет назад, во второй половине 80-х годов и он не работал никогда, ровно с того момента как здесь возник. - Сергей, уверенный, что использовал сильный аргумент, хитро посмотрел на своего друга.
- В позднем Совке много глупостей делалось или просто денег не хватало. Сам домик построили, а потом финансирование обрезали и сантехнику не завезли. Вот он и не работает.
- Ага, а потом рядом с дирекцией парка новый туалет поставили, хотя проще было бы в уже готовый унитазы завести.
- Тебе проще, а администрация хотела на строительстве нового туалета бабло попилить. Сереж, и что ты вообще за тему дурацкую завел?
- Она не дурацкая, - начал злится Сергей. – Ты еще ничего не знаешь!
Рома сделал скептическую гримасу и развел руки в стороны.
- Я весь внимание.
- Я разговаривал с людьми, которые здесь работают. Есть тут дядя Миша, ездит на маленьком тракторе, метлы всякие или мусор возит и еще не знаю как мужика зовут, он народ в кабинки сажает на колесе обозрения. И они мне про этот сортир много интересного рассказывали. Когда его строили, два человека погибло и все ломалось постоянно. То трубу прорвет, то засорится все сразу, то проводка загорится.
- Серый, это уже не смешно. Как можно погибнуть при строительстве сортира? Обыкновенного, блять, сортира в парке?!
- Первый раз несли два рабочих трубу. Поставили к стене, один наклонился шнурки завязать, а труба ему на голову рухнула.
- А чего второй не подстраховал?
- Не знаю, курил или клювом щелкал. Второй потом на полу поскользнулся и голову себе об унитаз разбил.
- Чо, прямо после этого?
- Не знаю, кто сейчас тебе точно скажет.
Роман вздохнул и улыбнулся.
- Сережа, твой дядя Миша обычный звездобол, который увидел в тебе клиента, которому можно лапшу вешать. Но твое увлечение сортирной тематикой меня пугает. – Рома наклонился и сделав тревожное лицо спросил. – Ты золотым дождем не увлекаешься? Может быть копрофагия?
- Какая на хрен фагия?! – заорал Сергей. - Как ты не понимаешь, может быть первый и последний раз в жизни мы с тобой встречаем что-то непознанное! И я тебе главное не сказал. Я сам видел как у него в окнах ночью огоньки появляются.
Роман посмотрел на Сергея, как на малахольного.
- Какие огоньки?
- Разноцветные. Красные, синие, зеленые. Они движутся, а потом исчезают.
Повисла пауза, а потом Рома не выдержал и захохотал.
- Брателло, у тебя крыша поехала. Какие на хрен огоньки?
- Давай придем сюда как стемнеет, посидим на скамеечке и может быть ты сам увидишь.
- Сережа, если бы я был бабой, то мог бы решить, что ты идиотским способом меня на секс разводишь, но поскольку я не баба, то чувствую, что ты просто опасный псих.
- Мы пиво возьмем. Много.
Рома задумался. Это условие несколько меняло дело.
- Ну почему бы и нет. В конце концов ночью еще не так холодно. Но если дождь пойдет, я тебя убью!
- Рад, что ты согласился, - улыбнулся Сергей.
- Давай хоть вблизи на него посмотрю, пока светло, - сказал Роман и двинулся к заброшенному домику.
- Я только за, может быть почувствуешь мистическую ауру, - попробовал пошутить его собеседник.
Подойдя к советскому сортиру, Роман скептически стал оглядывать его с разных сторон. Судя по запаху народ все таки использовал его по назначению, но только снаружи. С одной стороны вдоль стены были набросаны какие-то доски и срубленные деревья, поэтому для того чтобы посмотреть поближе, нужно было осторожно огибать ветки. Стены не мыли казалось не десятилетиями, а веками, кое где появлялись граффити. Большинство окон были заколочены, но некоторые зияли пустотой, словно кто-то ранее пытался в них пролезть. Внутри царила непроглядная тьма.
- Пока что, Серый, я только идиотом себя чувствую.
- Рома, а ты знаешь, что унитаз наоборот это затину?
- Блядь, - матюгнулся Роман, зацепившись за очередную деревяшку и тихо засмеялся.
Когда над парком начал опускаться закат, друзья с двумя пакетами пива сидели на скамейке, развернутой в сторону памятника советской архитектуры.
Роман неспеша тянул хмельной напиток и вполуха, как радио в машине, слушал лекцию Сергея.
- Туалет, как ты понимаешь, это место, которое во многих культурах традиционно считается соединенным со скверной и злыми духами. Например в исламе туалет - это обитель шайтана и перед тем как зайти туда, надо прочитать специальную молитву. А когда выходишь прочитать другую молитву. Похожее требование есть и в иудаизме. Знаменитый сатанист Антон ЛаВей считал унитаз лучшим местом для расслабления и медитации. С убийствами, совершенными в туалетах, связано несколько японских легенд…
- Серый, у тебя кроме сортиров интересы в жизни есть?
- Сортир, это частность, деталь, так сказать. Я хочу понять есть что-то в мире за пределами обычных человеческих знаний, физики, химии, биологии. Если магия существует хоть в каком-то виде, ты представляешь, какую пользу в жизни она может тебе дать?
- Типа потыкать иголками в восковую фигурку, чтобы твой враг сдох?
- Было бы неплохо, но я о другом. Ты Кастанеду читал?
- Читал. Первые книги, там где про наркоту, нормально зашли, а потом тяжело уже.
- Он писал про существ, которых называл союзниками, ally по-английски. Если ты привлечешь союзника и соединишься с ним, то он даст тебе свою силу и знания.
- Это как демон в тебя вселится?
- Демоны – это ангелы, которые покинули Бога и служат Сатане в христианской традиции. Сатана кстати тоже ангел. А союзники они сами по себе, неорганические существа, которые ни про Бога, ни про Сатану ничего не знают.
- А какую силу они тебе дадут? Грузовик сдвинуть сможешь или Макгрегора избить?
- Кто его знает? Телепортироваться, будущее предсказывать, мысли читать, видеть вещи такими, какие они на самом деле.
- А как его привлечь, союзника?
- Страхом, они его любят. Но ты должен контролировать свой страх, чтобы потом подавив его, бороться с союзником, победить и сплотиться с ним.
- И мы здесь для этого?
Сергей устало вздохнул.
- Мы здесь для того чтобы понять что тут происходит.
Солнце неотвратимо исчезало и небо заполнялось неуютной октябрьской мглой.
- Пойдука я отолью на дом твоих союзников, - сказал Роман и отправился к туалету. Зайдя за угол домика, он встал напротив выбитого окна и начал поливать стену. Закончив, Рома поднял голову и обомлел. Через окно, в глубине туалета был виден обещанный его другом, медленно двигающийся зеленый огонек.
- Серега!!! – заорал Роман. – Сюда!
Сергей тут же прибежал и уставился в окно, на которое показывал друг. Как на зло, перед этим огонек улетел куда-то внутрь.
- Чего там? – не понял Сергей.
- Я видел, там светилось что-то зеленое.
- Прикалываешься? – оснований подозревать сокурсника в розыгрыше у Сергея было предостаточно.
- Какой там на хер?! Подсади меня, я хочу внутрь заглянуть.
- Подсади! – возмутился Сергей. - Ты тяжелее меня будешь килограмм на семь, давай уж наоборот. Это вообще была моя идея здесь сидеть.
Но Роман был настолько поражен и заинтересован увиденным, что даже слушать ничего не хотел.
- Так, - пробормотал он. – Сейчас мы что-нибудь придумаем.
Он начал лихорадочно подтаскивать вплотную к стене валявшиеся рядом доски и бревна, пытался встать на них, куча рассыпалась, и все начиналось по новой.
- На вот, держи, - помог более внимательный Сергей, углядевший в темноте спиленный пенек. Роман моментально подставил его, вскочил и встал на мысочки, схватившись руками за нижний край окна.
Сначала он не увидел ничего, но потом откуда-то слева выплыл тот самый зеленый огонек, потом другой, красный, потом голубой и еще один красный.
- Серег, их тут много! - усмехнулся Роман. – Черт, ты был прав.
- Дай, посмотреть, - Сергей нетерпеливо схватил его за куртку, пытаясь стащить вниз.
- Сейчас, секунду.
Роман пытался внимательно рассмотреть огни. Больше всего они напоминали существ глубоководного мира, яркие и плотные в центре и расползающиеся по волокнам на периферии. Внезапно зеленый огонек полетел прямо на него и ударил в лоб. Больше всего это было похоже на яркий взрыв или ослепительную вспышку. Сергей успел закрыть глаза, вскинуть руки к лицу и почувствовал, что падает.
Когда он очнулся, то понял, что лежит на кафельном полу. Эффект от вспышки все еще был силен. Осторожно привстав, Рома зажмурился, а потом протер глаза. Он находился в туалете, только не в старом и заброшенном парковом туалете, а в совершенно новом, только что вымытом, сверкавшем белизной, пахнущим хлоркой и ароматизированным льдом. Когда Роман поднялся, то увидел, что туалет просто огромен, величиной буквально с хоккейную площадку. С правой стороны от Ромы располагался длиннющий ряд кристально чистых, белоснежных писсуаров, а с левой новеньких кабинок и раковин. Ситуация выходила за пределы студенческого жизненного опыта и в калейдоскопе эмоций у парня страх быстро вытеснялся изумлением. Он рванул было к видневшейся вдали туалетного зала двери, но любопытство на мгновение заставило его остановиться. Рома подошел к дверце одной из кабинок и распахнул ее. Вскрикнув, студент отшатнулся назад. На унитазе, в уличной одежде, не сняв брюк, молча и неподвижно, сидел молодой мужчина лет 30-35-ти.
- Вы кто? – сглотнув, спросил Роман.
Ответа не последовало. Скорее всего человек даже не услышал самого вопроса. Его глаза, невидящим взглядом, смотрели куда-то вдаль. И тем не менее он был жив, поверхностное дыхание явно прослеживалось. Больше всего это напоминало кататонический синдром, о которых Рома читал в книгах. Открыв следующую кабинку, Рома обнаружил женщину средних лет в точно таком же состоянии. Дальше и дальше тоже были люди, застывшие на унитазах в неестественных позах. Страх Романа сменился лютым ужасом. Отчаянно выматерившись, он уже собрался бежать, но развернувшись, снова закричал. На месте, где только что никого не было, в большом кожаном кресле сидел темноволосый мужчина.
- Тебе чего здесь надо? – спросил он.
- Уйти отсюда, - честно ответил Рома буквально с мольбой в голосе.
Во взгляде незнакомца мелькнула ирония. Он едва заметно кивнул в сторону кабинок. Роман посмотрел на ближайшую открытую дверь, где на толчке, склонившись, сидел совсем молодой парень, вроде него самого. Послышался звук спускаемой воды, который буквально за секунду из обычного стал почти оглушительным и парень, сложившись пополам, влетел в унитаз и исчез. Это было похоже на какой-то нелепый фокус. Человека нельзя так сжать, чтобы он даже не протиснулся, а пролетел в настолько узкое отверстие!
- Вот как бывает, - заметил мужчина. – Пошел человек в туалет и не вернулся.
- Я не хотел в ваш туалет, так получилось. Я сам не знаю как здесь оказался, мне что-то зеленое в лоб попало. Я никому не расскажу, - Роман сам понимал, что несет какую-то ахинею, но ничего лучше придумать не мог.
- Чего не расскажешь?
- Ничего. Скажу напился в парке, не помню ничего. У меня там, - Роман почему-то показал пальцем наверх. – пиво осталось. Если хотите, я вам его отдам.
Это был уже умный ход. Рома еще со школы помнил, что если рассмешить того, кто собирается тебя побить, то попадет несильно, а может быть вообще бить не будут.
Мужчина встал с кресла и медленно пошел навстречу Роману, который непроизвольно попятился назад. Он наконец смог рассмотреть незнакомца: возраст 40 с небольшим, острые черты лица, по виду и движениям физически крепкий, но без лишних мышц. Самым страшным в нем были глаза, этот инфернальный взгляд, как у Ганнибала Лектера или офицера СС в кино.
- Ты я вижу шутник, - медленно произнес он. – Это хорошо. Я люблю шутников и сам большой юморист.
В каком бы ужасе не был Рома, но слово юмор настолько не сочеталось с этим типом, что он невольно улыбнулся.
- Посмотри на этих людей, - продолжал таинственный хозяин санузла. – Они тоже ничего никому не расскажут. Но в отличие от тебя никогда не вернутся домой. Ты счастливчик, парень.
Незнакомец подошел к Роме, обхватил левой ладонью его затылок, а правую прижал ко лбу. Студент сжался, последней мелькнула мысль, что сейчас ему свернут шею. Что-то щелкнуло, вспышка на мгновение снова ослепила его, а потом воцарился мрак.
Рома упал и тут же понял, что оказался в темноте на грязном, судя по тактильным ощущениям, заваленном хламом полу. Воняло гнилым мусором и осенней сыростью. Единственную надежду давал тусклый свет, пробивавшийся сквозь окошки под потолком. Роман понял, где находится. К счастью разноцветные твари больше не летали. Тоскливо выматерившись, он поднялся и закричал:
- Эээй! Есть кто-нибудь? Помогите!
- Ромка, ты там?!
Никогда в жизни Рома не был так рад слышать голос сокурсника.
- Здесь я. Сейчас попробую подпрыгнуть и подтянуться на окне. Встань на этот гребаный пенек. Если получится, схвати меня и потяни на себя.
- Ага.
Потом были десять минут мучений. Роман потягивался и сваливался, обрезался на осколках стекла, потом эти осколки они сбивали и стряхивали палками. Он лез снова, опять падал, наконец смог высунуться, Сергей схватил его, потянул и в итоге они оба рухнули на землю.
Рома даже встал не сразу, так он был морально и физически измучен. Наконец он поднялся и с помощью друга добрел до скамейки. Пиво как ни странно никто не унес. Открыв бутылку, Роман выпил ее почти залпом. Потом посмотрел на сокурсника и без злобы, но с усталостью произнес:
- Сережа, будь ты проклят. Я бы дал тебе этой бутылкой по башке, но я так счастлив, что выбрался и остался жив, что перед этим все остальное уже не важно.
- Что было то? Тебя как будто разряд тока ударил. По тебе что-то долбануло, я видел вспышку, ты начал падать, а потом исчез прямо в воздухе. Я думал все, аннигиляция, дематериализация, нет тебя. Ходил вокруг, не знал что делать.
- Сколько меня не было?
- Да минут пять.
- Я был в параллельном мире и меня там чуть не убили.
У Сергея аж глаза загорелись, и Роман рассказал ему свою историю.
- Невероятно, - пробормотал Сергей. – Как же жаль, что это был ты, а не я!
- А в чем проблема? Торчи здесь, засовывай башку в окно и жди пока эти светящиеся хрени не врежут тебе по роже.
- Боюсь что уже нельзя. Этот человек, если он конечно человек, в чем я сомневаюсь, посчитает это наглостью и… даже не знаю, что он со мной сделает. Скорее всего, после этого я не вернусь. Покажи еще раз, как он тебя схватил?
- Вот так! – с неожиданной злостью ответил Роман и схватил окровавленными руками Сергея за голову.
pikabu.ru/story/sortir_dyavola_6594289

@темы: параллельные миры, безумие, рассказы, мистические и аномальные места, не своё

---

Chris Cold - Vultures

[эстерс]

@темы: картинки, не своё

---

Мы любим незваных гостей

[yisandra]

Данек вышел к посёлку ближе к полудню, хотя туманная хмарь, повисшая над землёй, и серая облачная пелена, затянувшая небо, создавали полную иллюзию раннего утра.
Лес тяжело испарял влагу многодневных дождей. Данеку казалось даже, что он слышит жадное хлюпанье, с которым корни втягивают воду из размокшей, расплывшейся почвы.

Поминутно вытирая лоб неприятно-сырым рукавом, он миновал короткий подъём, стараясь ступать по мокрым тёмным доскам, а не прямо по чёрной грязи, и прошёл под посеревшей от времени шильдой с блеклыми, иссечёнными трещинами и царапинами буквами, складывающимися (если приложить минимум воображения) в слово «Чернозёрье».



В посёлке было странно тихо и безлюдно, даже собаки не лаяли. В полной тишине неестественно громко звучало чавканье резиновых сапог Данека по жирной грязи, когда он неторопливо прогулялся по центральной улице, внимательно приглядываясь к окнам и дворам. В окнах было темно, почти на всех были задвинуты ставни или плотно задёрнуты шторы, во дворах — пусто, только несколько раз попадались деловито бродящие в поисках пропитания курицы, и один раз — дремлющая на лавке старуха, такая же серая, как и всё здесь.

Данек направился было к ней, но на половине дороги ощутил внезапную тревогу. Старуха спала, запрокинув голову на забор за спиной, широко раскрыв рот, и Данеку вдруг показалось, что она не дышит. Он остановился, решая, попытаться разбудить её или не рисковать оказаться с трупом на руках посреди незнакомого и потенциально враждебного окружения.

Пока он колебался, на плечо старухи вылез крупный чёрный паук и деловито пополз вверх, будто специально направляясь к распахнутому рту. Данека передёрнуло, он поспешно отвернулся и зашагал вверх по улице. Пауков он боялся с детства, лютым иррациональным страхом, который не сумел бы преодолеть даже ради спасения собственной жизни.



Один из заборов по левую руку встретил гостя приоткрытой калиткой, поскрипывающей на ветру. Данек осторожно заглянул во двор и обнаружил слегка запущенный палисадник с покосившимися украшениями на клумбах. Пахнуло поздними розами. Данек протянул руку и сорвал оранжеватый бутон на колючем стебле.

Краем глаза он заметил движение, словно чем-то неуместное или странное — а может, свою роль сыграли натянутые до предела нервы. Данек стремительно обернулся, выронив розу и нашаривая рукоять ножа, и увидел качели в уголке сада, незаметные с улицы.

На качелях сидел ребёнок лет десяти (Данек решил, что это мальчик) с мячиком на верёвочке. Иногда он покачивал кулаком, в котором сжимал верёвочку, и тогда мячик тоже начинал качаться, но как-то тяжело, словно весил больше, чем обычно для таких игрушек.

— Привет, — сказал Данек. — Ты тут живёшь?

Мальчик кивнул, спокойно глядя очень светлыми глазами. Было непохоже, чтобы вторжение незнакомца как-то его взволновало или заинтересовало.

— Не знаешь, с кем тут можно поговорить о заброшенной усадьбе? — рискнул Данек.

— А вам зачем? — спросил мальчик тонким голосом, какой мог принадлежать и ребёнку в два раза младше.

— Я слышал, там люди пропадают, — ответил чистую правду Данек. В конце концов, кто-то ему когда-то говорил, что дети ценят, если с ними говорят на равных.

— Вроде пропадают, — подтвердил мальчик и покачал мячиком. — А вам-то что?

— Хочу туда пойти, посмотреть, что не так.

— Но ведь вы тоже пропадёте, — рассудительно отозвался мальчик, любуясь мячиком. — Кто туда ходит — те пропадают. Вы пойдёте — и пропадёте. Не надо туда ходить.

— Но я всё-таки рискну, — с невольной снисходительностью сказал Данек. Он не собирался хвастать и что-то доказывать, но он открыл для себя таинственную изнанку привычного мира уже больше года назад и за это время успел изгнать двух беспокойных духов, снять одно довольно тяжёлое проклятье и прикончить самого настоящего вампира. — Только сперва загляну в местный кабак. Есть у вас тут пивная или что-то в этом роде?

Пропустить кружечку пива и впрямь было неплохой идеей, но в основном Данек надеялся познакомиться там с местными, разузнать что-то об усадьбе, а если повезёт, то и найти помощников-провожатых.

— Есть, только она сейчас закрыта.

Данек досадливо поморщился. Он привык к заведениям, работающим по крайней мере с двенадцати дня, и не подумал, что в одиноко затерянном в лесах посёлке ситуация может быть иной.

— Тогда, может, проводишь меня к вашей хищной усадьбе?

Мальчик тяжко вздохнул и спрыгнул с качелей. Мячик закачался, и в его движении Миреку снова почудилось что-то неправильное.

— Лучше бы вам туда не ходить, — сказал он, тем не менее подходя.

Данек протянул ему руку, и мальчик послушно за неё взялся. Серебряный перстень, обязанный вызвать жжение и боль при касании у любой материальной нечисти, оставил его совершенно безразличным, и Данек немного выдохнул. Видимо он слишком переволновался, вот и мерещится всякое.



Усадьба раскинулась на вершине холма. Ворота в высокой кованой ограде были приоткрыты.

— Кажется, местные хозяева не против гостей, — сказал Данек, пытаясь шуткой пригасить нервозность.

— Хозяйка, — поправил мальчик, пыхтя после крутого подъёма. — Госпожа Евангелика.

— Не знал, что тут кто-то живёт.

Здесь — и не здесь. Так предмет и его тень могут находиться в одной точке пространства пола — если источники света расставлены правильно.

Данек встревоженно огляделся. Негромкий шелестящий голос звучал будто внутри его собственной головы.

— Ты что-то слышал?

Мальчик помотал головой:

— Всё-таки не ходите. Вон, вам уже голоса чудятся.

— Можешь подождать меня тут. Если не вернусь, позовёшь помощь.

— Ну уж нет, мне же тоже интересно, — с этими словами мальчик проскользнул под рукой Данека и первым вошёл в ворота.

Двор выглядел заброшенным и полностью заметённым осенними листьями, копившимися не один год. Почти весь фасад оказался заплетён диким виноградом, сейчас окрашенным яркими багряными пятнами листьев. Видные сквозь заросли окна оставались тёмными.

Пока Данек осматривался, мальчик бродил вокруг заглохшего и забитого древесным мусором фонтана, пиная листья, но поспешил следом, стоило молодому охотнику на нечисть подняться по полукруглым ступеням крыльца.

На стук дверного кольца ответа не последовало, и Данек рискнул войти без приглашения.

В неосвещённом холле тоже было полно листьев — видимо, их намело с улицы, когда кто- то открывал дверь. Две лестницы округло спускались со второго этажа, в центре холла стояла деревянная статуя в виде застывшей в прыжке за каким-то предметом девушки, вырезанная с огромным искусством — энергия и живость движения ощущались почти физически.

Данек не стал закрывать за собой, чтобы не оказаться в полной темноте.

— Эй! — позвал он громко. — Есть здесь кто-то? Хозяйка?

Ответа не последовало. Мальчик обошёл холл и принялся разглядывать статую.

— Ладно, — сказал Данек и направился к лестнице.

Дверь за его спиной захлопнулась с негромким сытым стуком. Мягко зашелестело что-то вверху и впереди.

Не стоит незваным ступать в непознанное. Мы слишком любим гостей.

В первый миг казалось, что стало темно, но Данек быстро понял, что проникающего сквозь наполовину заплетённые виноградом окна серого света всё же достаточно, чтобы различать контуры предметов и худо-бедно ориентироваться.

Наверху лестницы показалась женщина с лампой в руке. Шелест издавало её пыльно-розового цвета платье, скроенное под старинную моду: с кринолином и, кажется, даже с турнюром. Голову женщины венчал высокий вытянутый тюрбан такого же цвета, лицо было белым и неподвижным, как маска, рот — маленьким и бледным.

— Госпожа Евангелика? — спросил Данек, осторожно отступая вниз.

Не отвечая, женщина сделала шаг вперёд, лампа качнулась в её руке, огонёк мигнул, шевельнулись, метнулись тени на стенах...

...Лампа качнулась в одной из шести её длинных, многосуставчатых рук, тени шевельнулись, обтекая объёмное многоногое тело, шелестящее коленчатыми лапками из-под подола, чуть повернулась нечеловечески вытянутая высокая голова со множеством глаз и без рта.

Данек дёрнулся назад, с невнятным криком скатился с лестницы, отполз, вскочил на ноги, выхватил нож. Женщина-чудовище продолжала спускаться, в мигании лампы представая то человеком, то немыслимой фантасмагорической тварью.

Это лишь вопрос восприятия. Форма тени может отличаться от формы предмета, который её отбрасывает. Что, если ты живёшь на плоской стене и можешь видеть только тени, спроецированные на неё? Насколько объективно тогда твоё восприятие?

Мальчик обошёл Данека по широкой дуге, приблизился к подножью лестнице и протянул руку даме. Свою миниатюрную, пластинчатую трёхпалую руку. В другой, опущенной, на клубке сплетённых жил покачивалось что-то красное, липкое и пульсирующее.

Данек отшагнул дальше, выставив перед собой руку с ножом. Горло перехватило, взгляд, шарящий по холлу в поисках чего-то нормального, за что зацепиться, наткнулся на статую девушки — и уже не смог её покинуть.

...Застывшая в вечном прыжке, она изогнулась, пытаясь догнать собственное сердце, всё ещё соединённое с ней основными сосудами. Рёбра были аккуратно разомкнуты, демонстрируя несложную аллегорию внутренней пустоты. Большую часть кожи аккуратно сняли, обнажив мышцы с белыми жировыми прослойками, а кое-где всё было зачищено до костей, позволяя оценить мастерство скульптора: ниже голени опорной ноги кости разделялись на множество тонких изогнутых псевдо-корней, прочно цепляющихся за каменный постамент, а из спины девушки вырывались костяные крылья, напоминающие скелетизированные осенние листья.

Но страшнее всего были её глаза. Живые, полные немого крика на голом, лишённом кожи и возможности что-либо выражать лице.

Глядя в них, Данек понял, что уже какое-то время и сам кричит, даже, пожалуй, визжит высоким голосом смертельно испуганного животного.

Правда, красиво? Жаль, что ты не видишь.

***

Он очнулся с отчётливым ощущением, что открывать глаза не стоит.

В красноватой тьме под закрытыми веками, в призрачной безопасности, он слышал негромкий стрекот, как от работающей швейной машинки, постукивания, какие издают спицы в руках ловкой мастерицы, и чьё-то негромкое пение без слов, монотонно повторяющее одну и ту же музыкальную фразу, всякий раз с разными окончаниями.

В воздухе пахло умирающими цветами и формалином.

Данек распахнул глаза.

Он стоял, вытянувшись по струнке, как солдат на смотре, и совсем не чувствовал своего тела, будто ниже шеи ничего не было. Господа Евангелика сидела перед ним на стуле с резной спинкой и что-то делала на уровне его живота, стрекоча и постукивая длинными острыми когтями, венчающими суставчатые пальцы. Несколько глаз на верхней части её страшной вытянутой головы повернулись зрачками к лицу Данека, но своего дела чудовище не прекратило.

Данек хотел заорать, но из горла вышел только слабый хрип.

— Не бойся, она уже заканчивает, — сказал тонкий детский голос.

Мальчик сидел в глубине комнаты на столе, поросшем пульсирующим тёмным мхом, тут и там прошитом линиями мерцающих зеленоватых стебельков. Покрытое жёсткими пластинами тело напоминало богомолье, верхняя часть лица походила на поднятую на макушку маску со слепыми белыми бельмами. Ниже виднелась широкая узкогубая пасть и единственный ярко-голубой глаз, спокойно и изучающе смотрящий на Данека.

В руке он всё ещё держал свою жуткую игрушку и болтал ногами, не достающими до пола.

— Твой визит оказался очень вдохновляющим, — сказал мальчик (впрочем теперь его предполагаемый пол казался более сомнительным и уж точно совершенно неважным; как и возраст). — У нас давненько не было гостей, а творцу нужен какой-то вызов.

— Что... что вы делаете... со мной? — выдавил Данек.

— Из тебя, — поправило существо на столе, играя сердцем на верёвке из жил. — Нечто прекрасное, нечто более завершённое. И, конечно же, идеально приспособленное для своей функции.

— Ч... что?..

Под слегка недовольное: «Ну-ну, не стоит смотреть на незаконченную работу!» Данек вытянул шею — кажется, голова и шея оставались единственным, чем он хоть как-то мог шевелить, — и посмотрел на себя. На то, что ещё недавно было им.

Лобка и гениталий у него больше не было. Как и всего содержимого тазовой и, похоже, брюшной полости — кажется, оно переместилось в большие стеклянные сосуды у ног госпожи Евангелики. Рёбра, разогнутые и раскрытые, анти-анатомически торчали в стороны, и страшные когти деловито орудовали между ними.

Данек почувствовал острый позыв к рвоте, но, судя по всему, желудка и пищевода у него больше не было, поэтому он лишь ощутил мерзкий желчно-спиртовой вкус во рту и закашлялся.

— Зачем?.. — выдохнул он беспомощно. — За что?..

— А зачем пишут картины? — охотно откликнулось существо с сердцем на верёвочке. — Зачем сочиняют пьесы? Искусство выражает чувства и украшает жизнь. Даже придаёт им смысл.

Данек подумал о нормальном искусстве. Человеческом. О скульптурах из неодушевлённого пластического материала, из камня или глины, о картинах, написанных красками по холсту.

— Да, — он не удивился, услышав ответ на свои мысли. — Это огромный недостаток ваших поделок. То, что делает их, по сути, профанацией.

— Но зачем — так? Зачем живьём?

Движение когтей остановилось. Все многочисленные глаза госпожи Евангелики взглянули в лицо Данеку.

Перерождение невозможно без трансформации. Не беспокойся, больно не будет, я об этом позаботилась.

Шелестящий шёпот был мягким, почти успокаивающим.

Речь я уберу. Молчание пойдёт тебе на пользу. Оно всем идёт на пользу.

— Но я не хочу! — прохрипел Данек и заплакал. Слёзы были непривычно густыми и жгучими.

— Ты и не должен, — сказало существо, которое он принимал за человеческого ребёнка и улыбнулось зубастой пастью. — Тебя ведь не приглашали в гости.

***

Данек пришёл в себя в зале, обставленном в стиле рококо, запылённом и тёмном, но всё ещё пышном. Серый свет за полузакрытыми плетьми винограда окнами не позволял оценить время суток, но оглядеться было возможно.

Было бы, если б Данек мог шевелить чем-то, кроме глазных яблок.

Прямо перед ним на стене висело широкое зеркало с витой, наверняка золочёной, хотя сейчас просто серой, раме, и в отражении Данек мог отчётливо видеть себя: безрукую фигуру, с фигурными узорами удалённой кожи и мышц, с рассечёнными, очевидно, лобковыми и копчиковыми костями и составленными вместе, коленями анфас друг к другу ногами, превращёнными в единый пьедестал для вычищенной брюшины. Бывшие кости рук, многократно расщеплённые и составленные затейливое решёткой, обеспечивали всей конструкции дополнительную устойчивость от коленей и вниз.

Брюшную полость теперь занимал стеклянный сосуд, заполненный розовой жидкостью — ваза для единственной оранжеватой розы. В жидкости сновали юркие чёрные штришки то ли рыб, то ли иных созданий. Крупные трубки сосудов опускались в вазу из грудины и поднимались из неё под наполовину обнажённые рёбра.

Лицо осталось без изменений, если не считать гладкой сплошной кожи на месте рта.

Данек хотел закричать, завыть, но, кажется, голосовых связок у него тоже больше не было. Он попытался хотя бы заплакать, но из глаз покатилась вязкая розовая слизь.

Блеклый свет в окнах чуть притух. В тишине было слышно, как громко стучит по листьям дикого винограда начавшийся дождь, и как тревожно лопочут кроны деревьев на усиливающемся осеннем ветру.

@темы: своё, рассказы, сущности, мистические и аномальные места

---

Билли и Детская Горка

[Скрёб-поскрёб]

«Сейчас МОЯ очередь скатываться!» - сказал Билли, прежде чем толкнуть пятилетнего меня с дороги и влезть на вершину извилистой, трубовидной детской горки.

Билли (или, как его называли дети, Большой Билли) был классическим уличным задирой. Я кучу раз видел его на нашей площадке; один из детей постарше однажды сказал мне, что Билли считал себя «Королём» этого места. Другие дети всегда злились на него из-за его поведения, как и в тот раз, когда я упал из-за его толчка. Хотя Билли, да и его родителей, это, похоже, не особо волновало. «Мальчишки есть мальчишки», и всё такое.

Билли показал язык отчитывавшим его старшим детям, прежде чем скрыться, скатившись с горки. После этого дети перевели своё внимание на меня, интересуясь, не ушибся ли я. Я покачал головой – это был не первый раз, когда я стал жертвой гнева Билли. Я повернулся и уставился на горку. Можно было услышать мальчишеский смех, доносившийся откуда-то снизу. Когда он внезапно прекратился, мы все решили, что это потому, что Билли добрался до земли и отправился прокатиться ещё раз.

Но когда мы посмотрели, внизу никого не было.

Горка была не очень длинной, поездка занимала где-то четыре, максимум пять секунд. Билли не появлялся и после тридцати секунд ожидания. Один из детей предположил, что Билли застрял где-то на полпути, но другой сказал, что в таком случае он, скорее всего, начал бы плакать, а из горки не доносилось никаких звуков.

«Эй, Билли, - позвал его один из нас, - ты там застрял?» Ответа не последовало.

Я попробовал взобраться на горку снизу вверх, но остановившей меня руки старшего ребёнка было достаточно, чтобы я понял, что это не самая лучшая идея. В итоге мы все просто стояли и смотрели на горку, ожидая появления Билли. Напряжённого отсутствия шума от играющих детей было достаточно, чтобы мама Билли догадалась, что что-то случилось. Ответ «внутри горки» на вопрос о местонахождении её сына не удовлетворил её, так что она начала ходить по периметру площадки и звать его к себе. Вскоре другие родители тоже заметили эту ситуацию и попросили всех отойти от горки. Я всё ещё помню, как крепко моя мама держала меня, наблюдая, как мать Билли становилась всё истеричнее и истеричнее.

Только когда она начала объяснять всю ситуацию полиции, Билли целым и невредимым выскользнул на мягкий коврик внизу горки. Полиция обследовала горку, пока плачущая мать сжимала своего недавно пропавшего, сына. Им не удалось найти ничего примечательного, и Билли, похоже, не осознавал своего исчезновения. В целях безопасности площадка была закрыта на неделю. Дети, конечно, расстроились, но взрослые вздохнули с облегчением.

Билли выглядел нормально. Он был всё таким же неприятным и агрессивным, но его родители гораздо пристальнее следили за ним всю неделю. Даже когда площадка вновь открылась, они не решались подпускать его близко к той горке. Другие дети тоже не хотели к ней подходить, но все быстро успокоились, не обнаружив повторения тех странных событий. Это была просто обычная горка.

Мы не замечали ничего необычного в поведении Билли, пока его снова не пустили к нам на площадку. Девочка со светлыми косичками и полосатыми колготками собиралась съехать с горки, когда её внезапно остановил Билли: «Что ты делаешь? Тебе нельзя».

Как и ожидалось, он оттолкнул её с пути и, усевшись, снова съехал с горки. Мы было затаили дыхание, но Билли моментально добрался до низа и вернулся к нам: «Видели? Теперь вы попробуйте».

Все в нашей группе сказали, что они не понимали, чем метод Билли принципиально отличался от нашего. Он закатил глаза и снова скатился с горки. Затем Билли спросил, поняли ли мы смысл в этот раз, и, разумеется, мы все покачали головой. Он зарычал, пробубнил что-то про «тупоголовых» и ещё раз съехал с горки.

«Вот. Теперь вы понимаете?»

Мы нерешительно кивнули. Билли всё ещё был недоволен: «Если не умеете съезжать правильно, то лучше не съезжайте вообще!»

Всё оставшееся время своего пребывания на площадке он стоял на вершине горки, не давая никому скатиться вниз без его одобрения, которого никто так и не получил. У нас так и не получилось нормально покататься, пока мама не позвала Билли уходить. В горке не было ничего необычного, и поездка вниз «неправильным» способом не имела никаких негативных последствий. Мы все решили, что странное поведение Билли было просто проявлением его сумасбродного характера.

С тех пор каждый раз, когда Билли появлялся на площадке, он располагался перед верхним входом в горку и, словно бдительный ястреб, не давал никому подобраться к своему гнезду. Он периодически использовал горку по назначению, но большую часть времени он присутствовал возле неё в качестве своеобразного стража. Взрослые не считали это странным, списывая всё на обычное поведение мальчиков его возраста.

Разумеется, ни один мальчик не остаётся в таком возрасте надолго.

Мы все росли, шли в школу, заводили друзей, теряли друзей и становились всё менее похожими на маленьких детей, которыми мы когда-то были. Билли, однако, изменился совсем немного. Он стал выше, шире и сильнее, но всё ещё был помешанным на той горке и «правильном» методе её использования. Даже во времена старших классов, когда всех нас интересовали видеоигры и вечеринки, Билли проводил всё свободное время на той площадке. Были моменты, когда я возвращался домой из школы, и видел его усевшимся на вершине горки, тщательно следившим за счастливыми маленькими детьми, бегавшими внизу. Они редко приближались к горке, будто бы знали последствия вторжения на территорию Билли.

Вскоре прошёл выпускной. Мы все пошли своими дорогами и перестали интересоваться помешательством Билли. Я почти забыл обо всей этой истории к своему тридцатилетию. Окончив колледж в другом штате и проработав пару лет, вскоре я вернулся домой с желанием присоединиться к местному полицейскому департаменту. Площадка была на своём месте, а вот Билли уже не было. Конечно, я не придал этому особого значения, так как Билли был не более, чем смазанным пятном в моей памяти.

Мы занимались патрулированием местности с одним бывалым офицером, когда поступил тот вызов: «Общественные беспорядки в местном парке, прошу срочно ответить».

Не моргнув глазом, мой напарник передал в ответ код 10-4, а затем завёл машину и направился в парк.

«Ничего удивительного, - сказал он, - много странной херни происходит в этом месте. Слышал о мальчишке, который однажды пропал в горке?»

Я кивнул, и на этом наш разговор закончился.

Я видел эту площадку по ночам и раньше, но конкретно в этот раз,с ней было что-то не так. Ни я, ни мой напарник не заметили никаких беспорядков. Перед нами был только разноцветный инвентарь площадки, освещённый жутким лунным светом и странным образом отбрасывавший пугающую тень. Рассматривая окрестности, я заметил сжатую фигуру на вершине горки.

Я знал, кто там был, ещё до того, как посветил в это место фонарём.

Билли был всё таким же высоким, но уже не таким широким, как когда-то. Его волосы были взъерошены, а густая борода торчала в разные стороны. Его одежда была покрыта пятнами пота, и я смог почувствовать его запах даже на относительно далёком расстоянии. Он, должно быть, был там уже давно, усевшись на корточки и выполняя обязанность, которую он взял на себя ещё в детстве.

Билли прищурился, закрывая глаза от света: «…Ты хочешь съехать с горки?»

Я покачал головой: «Нет, Билли. Тебе просто нужно слезть вниз. Пора домой»

«Это нужно делать правильно, - ответил он, не двигаясь. - Тебе нельзя съезжать, если ты не умеешь делать это правильно». «Пора спуститься вниз, Билли», - настаивал я. «Не заставляй нас лезть наверх и снимать тебя», - добавил мой напарник.

Билли медленно выпрямился и уставился вниз, внутрь тёмного входа в горку, которую он так верно охранял. «Нельзя съезжать неправильным способом. Однажды я неправильно съехал, но они научили меня, как это делать. Нужно съезжать правильно. Им не нравится, когда ты съезжаешь неправильно». «Отъявленный псих, - пробубнил мой напарник, прежде чем ещё раз окликнуть Билли. - Сэр, мы не будем просить вас ещё раз. Пожалуйста, покиньте площадку».

Билли уселся, как будто бы он нас и не слышал. Он медленно вздохнул, тоскливо всматриваясь в тёмную мглу перед собой: «Я покажу вам».

В мгновение ока Билли снова скрылся внутри горки. Мы подбежали к её низу, ожидая, когда он снова приземлится на мягкий коврик снизу, как происходило все эти годы. Мы ждали. Десять секунд. Пятнадцать. Двадцать. Сорок пять.

Мой напарник посветил фонарём внутрь горки, чтобы обнаружить только лишь синий пластик и никакого Билли. Я не стал мешать ему взбираться на горку снизу вверх. Билли нигде не было.

«Куда он, чёрт возьми, делся?»

Ответа у меня не было. Я только вспоминал, как когда-то, в далёком детстве, Билли точно также растворился в воздухе внутри этой горки. Он говорил, что нужно скатываться правильно, что «им» не нравится, когда кто-то делает это неправильным способом.

Я до сих пор не понимаю, что именно заставило его исчезнуть.

Источник

@темы: дети, рассказы, искажения времени и пространства, не своё

---

Непонятная тварь

[Скрёб-поскрёб]

Сейчас конец 20.. года. Канун главного российского праздника. За окном зловеще стонет холодный ветер, и бушует неумолимая вьюга. Я сижу рядом с печью и наблюдаю за размытыми огнями уличных фонарей по ту сторону оконного стекла, покрытого инеем. И ощущаю чувство неизмеримого покоя. На улице метель, снежные сугробы и ветер, стонущий, словно призраки из английских легенд, а я сижу в тихой маленькой кухне и слушаю, как в печке трещат поленья. В соседней комнате веселится молодёжь: сидят за общим столом, пьют шампанское и ожидают речи президента. Я слышу их смех и весёлые голоса. О моём внезапном уходе они напрочь забыли. Ну и хорошо. Я не обижаюсь. Пусть молодые веселятся, пока у них есть силы и здоровье. Я хочу пока побыть наедине со своими воспоминаниями. Самое подходящее время для этого занятия. Есть в этом ветре и метели что-то загадочное и таинственное, но вот что... не могу понять.

В моей жизни произошло немало историй: среди них были и счастливые, весёлые и печальные, трагичные. Когда тебе исполняется восемьдесят один год, тебе есть что вспомнить. И есть что поведать двенадцатилетним внукам.

Но вам я сейчас хочу рассказать только одну историю. Ведь сейчас ночь. За окном под порывами ветра трещат деревья, а всё сущее похоронено под толщей снежных курганов.

Я давно не вспоминал тот отрывок своей биографии. Но сейчас, видимо, придётся.

***

Эта история произошла таким же холодным декабрьским вечером 1969 года. Я со своей семьёй уже переехал в небольшой город Уссурийск, где и живём по сей день. Город, где летом всегда много зелени, а зимой снега. Нас с женой и дочерью всё устраивало.

У меня никогда не было автомобиля. Не заработал я на него. Хотя думаю, что проблема кроется в другом. Не хотел я его иметь. От него было бы больше проблем, чем пользы. Поэтому единственным моим «стальным конём» был хорошо сохранившийся до наших дней мотоцикл «Восход». Он до сих пор стоит в нашем гараже, но внук его почти полностью разобрал.

В тот вечер я возвращался из села Утесного домой. С Уссурийском его объединяет прямое шоссе, длиной в три километра. Никаких проблем возникнуть не должно было. Просто постоянно ехать прямо, пока не увидишь вдалеке первые уличные фонари города.

Если вас интересует, что я делал в Утесном, то не забивайте свою голову всякой ерундой. Этот рассказ доведёт вас до скуки. Обычные дела обычного человека.

Теперь я часто думаю над тем, что этого могло и не произойти, если-бы я дождался утра и только тогда выехал из села.

Я выехал в четверть девятого. Успешно пересёк мост, воздвигнутый над рекой Раздольной (он начинается сразу за Утесным), и продолжал ехать дальше по дороге. По пути не проехало ни одного автомобиля. Только фара моего «Восхода» освещала непроницаемую темноту. Кюветы занесло двухметровым слоем снега, а деревья за ними оделись в белоснежные одеяния.

Снег валил тонкой пеленой, а потом плотными вихревыми потоками, кружившими впереди, бьющими и колющими лицо. А я совсем один. Один. Несмотря на всю красоту, окружающую меня, всё вокруг мне казалось враждебным. Даже деревья, растущие с двух сторон от шоссе, казалось, шевелили своими тонкими ветвями. Рёву двигателя не удавалось «перекричать» вой ветра, несущего колючие снежные хлопья. Тогда я только и мечтал о том, чтобы побыстрее добраться до дома, где тепло и уютно. В такую погоду вообще лучше не выходить на улицу. На кой чёрт меня угораздило? А если мотоцикл подведёт? Что тогда? Идти пешком совсем не вариант. За эти три километра в такую метель можно легко заживо замёрзнуть... и оставить жену и дочь на самих себя. Вот я дурак.

Руки начали неметь, несмотря на шерстяные руковицы. Тоже самое случилось с носом и щеками.
И тут я увидел человека в десяти метрах от себя, появившегося неизвестно откуда. В лучах фар возникла фигура на фоне ночной тьмы и снегопада, словно в тех фильмах, что смотрят мои внуки.

В панике я резко вывернул руль влево, чуть не перевернувшись и не сбив незнакомца.

Мужчине было около сорока. Он был одет в коричневую куртку, меховые сапоги и шапку ушанку. Он жалобно выл. Его колени тряслись. Я посмотрел ему в лицо. Такое чувство, словно он попал в ужасную аварию. Всё лицо и шея были в запёкшейся крови. Веки дёргаются. Он смотрел на меня безумными глазами. Изо рта выходил пар.

Я начал поддаваться панике. Хотел быстрее вновь сесть за мотоцикл и ехать отсюда подальше... чувствовал, что от встречи с этим типом ничего хорошего ждать не придётся.

Так оно и вышло.


Но я ведь не мог его оставить здесь одного, верно?

Я коснулся его плеча. Легонько дёрнул. Он был явно не в себе.

- Уважаемый, - сказал я. - Вам помочь?

- Да. Да! - завопил он, словно только что очнулся. - Помогите мне, прошу вас. Умоляю! Увезите меня отсюда!

Он положил мне голову на плечо и начал плакать.

- Что с вами стряслось? Впрочем, не важно. Садитесь позади меня! - Мне пришлось кричать, чтобы пересилить вой ветра.

- Да. Да. Спасибо вам, - он поднял голову и указал на обочину рукой. И я увидел след его сапог, проходящий сквозь сугробы в кювете и уходящие за деревья. - Там что-то есть, в тех местах. То, что я обнаружил в лесу. Я стрелял в это, но не мог убить. Это не человек, но я не мог его убить!

Мужчина начал хихикать, потом засмеялся и под конец закричал. Я не стал его успокаивать.

И в тот момент, когда я завёл мотоцикл и схватился за руль, из леса донёсся долгий, полный ужаса вопль. Так, наверное, кричит женщина, которую режут заживо.

В горле застрял комок. Только тогда я понял, что нахожусь здесь совсем один. Незнакомец невменяем. На него надеяться не следовало. И если со мной что-то случится, то кто мне поможет? Когда меня найдут?
Из леса вновь раздался душераздирающий вопль, нарастающий и убывающий, слившийся с воем ветра. Потом крик начал снижаться до басового звука. Вслед за этим раздался взрыв бешеного хохота.

И потом воцарилась тишина. Только ветер леденил кожу и сердце.

Борясь с ужасом, я тронул мотоцикл с места, и мы поехали. Незнакомец вцепился мне в шею, чуть не придушив. Он постоянно бормотал одно и то же: « Я разрубил это на куски. А оно всё равно не умирало. Голова говорила и смеялась. Говорила и смеялась. Господи».

Когда впереди появились огни домов, я немного успокоился. Мужчину я высадил на перекрёстке улиц Ленина и Агеева и больше никогда его не видел. Приехав домой, и, наконец, увидев свою семью, я полностью пришёл в себя, думая, что всё позади.

Как бы не так.

Утром, в районе села Борисовского, совсем рядом с рекой была найдена убитая молодая девушка. Убийца выпустил в неё несколько обоим и засунул в замёрзшую дренажную трубу, перед этим расчленив её. Милиция была в ужасе. Изверг сложил её по кускам, словно стопку дров. Голову нашли в ста метрах от трубы, в кустах. Волосы испачканы кровью, изо лба торчала рукоять серпа. Им, скорее всего, убийца и резал труп на куски. На лице девушки играла торжествующая улыбка. Документов при ней не было, а пока ведётся опрос жителей Борисовки и ближайших кварталов Уссурийска.

В то утро, прочитав газету, меня била дрожь. Неужели в тот вечер я подвёз убийцу!? Хотя, почему «наверное»? Так оно и есть. Чёртов шизофреник полностью съехал с катушек и убил свою жену или дочь, или любовницу... или просто проходившую мимо девушку. Я должен был позвонить в участок и заявить об этом.

Но что мне помешало? Страх? Или его слова: « Я разрубил это на куски. А оно всё равно не умирало. Голова говорила и смеялась. Говорила и смеялась. Господи».

Или это всё было только игрой его больного воображения. Почему-то мне в это не верилось.

И не зря.

Спустя два дня, когда труп (его части) отвезли в морг и восстановили: сложили, зашили, не знаю, как они это делают... Тело исчезло со своего места. Той ночью. Бесследно. Из морга. Дежуривший в ту ночь врач, говорил, что перед тем, как заметить исчезновение трупа, он слышал в конце коридора медленные, шлёпающие звуки шагов.

Теперь я не уверен, что мужик оказался сумасшедшим. А если и был психом, то только из-за увиденного им тем снежным вечером.

«Я стрелял в это, но не мог убить. Это не человек, но я не мог его убить!»

И ещё: как ему удалось в тот ледяной вечер добраться от Борисовки до самого Утесного? Как? И зачем?
Впрочем, уже не важно.

Я до сих пор думаю о том, а вдруг одной безлунной ночью мой тогдашний спутник услышит стук или звонок в дверь ...

«Странно, что стучат, а не звонят».

...а когда подойдёт и спросит - «Кто там?» - услышит только молчание и вой ветра. Он откроет дверь и увидит... Что он увидит?

Окровавленный серп, зажатый в белую, как воск, руку? Торжествующую улыбку на мёртвом лице? Или что-то похуже?

А что если оно должно прийти и за мной? Бред, конечно, ведь столько лет прошло... но всё же. Ведь я его подвёз. А свидетелей, как говорят в фильмах, убирают.

Я, конечно, ни на что не намекаю, но...

Источник

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

by Elena Sai

[эстерс]

@темы: картинки, не своё

---

Стук

[}{odiachaia Katastrofa]

При поступлении в университет мне повезло – дали комнату в новом, построенном в тот же год общежитии. Там то ли программа была по расширению студенческого городка, то ли что-то подобное. Нужно ли рассказывать, как я был рад? Вместо холодных, продуваемых всеми сквозняками коридоров, обшарпанных стен и загаженных душевых мне досталось место в блоке на четверых, со своим душем и кухней, плюс ко всему еще и с новой мебелью и отличным ремонтом. Приятным бонусом стала белая зависть большинства одногруппников, вынужденных ютиться в старых, едва ли не аварийных комнатах. Меня поселили на шестой этаж с тремя такими же зелеными сопливыми первокурсниками, и первые месяцы жизнь была по-настоящему прекрасна. Стипендия, пусть небольшая, приходила исправно, немного помогали родители, да и сам я довольно быстро нашел подработку – ретушировал в промышленных масштабах фотографии для всяких онлайн-магазинов. С соседями сошлись быстро, а потому в наших комнатах стоял вечный чад кутежа.

Проблемы начались в ноябре. Антон, мой сосед по комнате, обнаружил на кухне небольшую трещину в стене. Посмеялись, конечно, пошутили про таджиков и распилы бюджета и забыли об этом. Однако через пару недель появилась уже вторая трещина – уже в другой комнате, где жили Влад и Гриша. Через пару дней девушки из соседнего блока, которых мы время от времени разводили на борщи и котлеты, пожаловались, что с потолка осыпалась часть штукатурки и перестал работать душ. А потом началось что-то странное.

Кто-то стучал в двери. Просто стук, один или два раза в неделю глухой ночью, выходишь – и никого нет. Проседали потолки. Горела проводка. Срывало трубы и затапливало комнаты. Притчей во язытцех стал полувыдуманный случай, когда во время любовных утех парочка вместе с кроватью провалилась на этаж ниже, по чистой случайности никого не убив и не покалечив – бетонное перекрытие между этажами раскрошилось едва ли не в пыль. Было множество жалоб, приезжала какая-то комиссия во главе с первым проректором, но переселять из нового здания несколько сотен студентов было попросту некуда, а потому все просто неодобрительно покивали головами и разошлись.

Мы, в общем-то, были и не против. Есть крыша над головой, есть холодильник, иногда еда и Интернет – что еще нужно для счастья? И все же домой на выходные и праздники ездить стали немного чаще.

И как-то раз в блоке я остался совершенно один. Девушкой обзавестись к тому времени еще не успел, поэтому компенсировал ее отсутствие прожиганием жизни в компьютерных играх, и вечер, плавно перетекавший в ночь, обещал быть не особенно интересным.

Было уже глубоко за полночь, когда в блоке пропало электричество. Такое случалось уже не в первый раз, а потому алгоритм действий был весьма четким: выйди в общий коридор – открой щиток – подергай наобум пару рубильников – профит. Тихо ругнувшись и включив фонарик в телефоне, я пошлепал к щитку.

Если свет пропадал, то пропадал у всего этажа, и возле щитка часто можно было встретить несколько тел, уже ковыряющихся с тихими ругательствами в его содержимом. В этот раз я не увидел никого, но не придал этому особого значения – ну, может, разъехались все, или спят уже, мало ли.

Спустя несколько минут ковыряния я понял, что ни-чер-та не выходит и придется звать соседей. Постучал в одну комнату – тишина. В другу – тихо. В третью – ноль реакции. Постепенно обходя все комнаты на этаже и не получая ответа, я дошел до двери в небольшой чулан, где уборщицы хранили свои ведра и тряпки и где по совместительству находилась водяная развязка или что-то в этом роде. Дальше был только лифт. Со злости я ударил кулаком по двери и направился к своему блоку.

Кто-то постучал в ответ с той стороны чулана.

В первую секунду я едва не наложил в штаны, потом немного успокоился, списав все на злость и недосып.

Стук повторился. Теперь стучали увереннее и настойчивее, с равными интервалами, при этом сила ударов с каждым разом все больше и больше увеличивалась. Кто-то или что-то колотило с той стороны, дергало ручку в попытках вырваться наружу, затем начало скрестись.

Я не стал дослушивать симфонию стуков и скрипов, и, едва не потеряв по дороге тапки, рванул в комнату. Едва успев захлопнуть дверь и повернуть ключ, я ясно услышал, как с треском разломилась дверь в чулан. Метнувшись в свою комнату, я закрыл вторую дверь и стал лихорадочно обдумывать пути отхода. Не придумав ничего лучше, открыл окно и посмотрел вниз – падать было далеко и страшно, но если уцепиться за карниз…

В дверь нашего блока постучали. Негромко, но настойчиво. Я вылез на подоконник и затих, думая о том, что если оно выбьет дверь, я просто прыгну – и ничего, несколько секунд, и все…

Стук повторился. В абсолютной тишине мне казалось, что я отчетливо слышу чье-то хриплое дыхание где-то там за дверью в блок – хотя слышать я его не мог по определению. Прошло несколько минут, показавшихся вечностью. Я услышал едва различимый стук – что бы это ни было, оно стучало в соседнюю дверь.

Я просидел на подоконнике до самого утра, все время ожидая повторного стука. Только раз отважился прокрасться к своему столу и стянуть с него сигареты.

Утром приехал Антон. С удивлением обнаружив меня, замерзшего и продрогшего у открытого окна, он бросил на пол клеенчатые сумки с родительскими гостинцами и поинтересовался, что происходило в общем коридоре. Выйдя туда вместе с удивленным соседом, я увидел, что покрывающая пол кафельная плитка и без того не лучшего качества, растрескалась и в некоторых местах вообще отсутствовала, штукатурка на стенах облупилась и осыпалась, открыв кирпичную кладку, а от электрического щитка отчетливо воняло гарью.

Я даже не надеялся, что Антон мне поверит, но рассказал про ночной стук. Тот попытался объяснить это страхом темноты, алкоголем и еще десятком других причин, но заткнулся, когда я показал ему на развороченную дверь чулана.

Такое ощущение, что кто-то или что-то сорвало ее с петель, разорвало на несколько частей, как бумажный лист, и бросило на пол. Мы осторожно подошли к чулану.

Оттуда дохнуло влагой и пылью – так пахнет только в очень старых домах. Трубы, еще недавно совсем новые, покрылись толстым слоем ржавчины. Голые стены были в чем-то липком, посреди одной из них зияла здоровенная дыра, в которой виднелась черная шахта лифта, а на полу…

На полу валялась какая-то невразумительная смесь из тряпья, окровавленного мяса, каких-то белых осколков и – черт возьми, зачем я посмотрел туда – куска нижней челюсти с разбухшим малиновым языком. Человеческой челюсти.

Мы орали так, как не орали никогда. Поездка в лифте напоминала ночной кошмар. Оно могло быть в шахте, оно могло быть где угодно, оно сожрало человека!!

Комендант выслушал нас, и, конечно, не поверил. Мы наотрез отказались вернуться с ним туда и показать все как есть, просто назвали этаж.



Конечно, нас долго допрашивали, настоятельно советовали ничего не рассказывать под страхом исключения, потом всех выставили из общаги, когда пригнали полицию. Кровавой кашей оказался третьекурсник, живший этажом ниже – он, как и я, остался ночью один, и, видимо, открыл на стук. Конечно, здание оцепили, несколько недель туда никого не пускали – потом только разрешили забрать вещи под охраной вооруженных автоматами людей. Когда я едва ли не бегом перетаскивал свои нехитрые пожитки к выходу, то заметил, что новое снаружи, оно превратилось в облупленную развалюху внутри.

И конечно, нам ничего не объяснили. Ходили слухи про огромное гнездо из проводов, которое нашли в одном из подвальных помещений, про лазы и ходы, которыми было испещрено здание, про такие же лазы, ведущие к городской канализации, про монстров, упырей, метрокрыс, гулей, черных, первого проректора…

Я понятия не имею, что это было. Не хочу знать. Сейчас мы с Антоном снимаем однушку в хрущобе недалеко от универа и подальше от общаг. Новостройка у нас рядом только одна – офисное здание, которое сдали в работу всего полгода назад.

Говорят, что там какие-то неполадки с проводкой.

Автор: MightyAmoeba

@темы: параллельные миры, учебные заведения, рассказы, сущности, не своё

---

Мертвый, Добрый

[}{odiachaia Katastrofa]

— Вставай, а то царствие небесное проспишь! — Кто-то трясёт Мишку за плечо. Он открывает глаза. В большой комнате темно. Только слышится надсадный бабкин храп за ситцевой занавеской.

Над Мишкой кто-то стоит. Мальчик всматривается и истошно кричит. Дождавшись, когда его вопль стихнет, дед строго, но добродушно спрашивает:

— Чего орёшь, окаяшка? Режут тебя?

Мишка снова визжит, но тут голос садится, переходит в хрип.

Деда вчера похоронили. Тогда почему он снова здесь, да ещё и разговаривает? Этак мирно:

— Вставай, внучек. Я ведь из-за тебя ни свет ни заря поднялся. Через сорок дней будет невмочь, а сейчас в самый раз.

Мишка чувствует, что, несмотря на тепло в избе, по коже бегут морозные мурашки. Он кутается в одеяло с головой и сипит:

— Не пойду я никуда. Да воскреснет Бог… — Но продолжение молитвы от нечистой силы теряется в памяти.

Дед стягивает одеяло:

— Хватит прохлаждаться! Что за молодёжь растёт!

Мишка вскакивает как ошпаренный, отбегает к печке, возле которой сушится обувь.

— Вот-вот, сапоги обувай, там сыро, — советует дед.

— Конечно, сыро! – Мишка помнит, что вечером прошёл дождь, и в могилах, наверное, вода. Ведь не иначе дед пришёл забрать его!

Почему? Десятилетний Мишка знает объяснение: в селе говорят, что если ты обижал родственника, а он внезапно умер, то придёт за тобой и уведёт в мир иной. А Мишка перед дедом виноват — когда тот слёг за месяц до смерти, то внука часто просил то книгу подать, то папиросы принести, то чай заварить, если бабушки дома не было, а Мишка медлил, ленился, убегал из хаты играть с соседскими мальчишками. Вот и доигрался…

— И куртку с капюшоном надень, чтоб за шиворот не сыпалась роса.

«Да, на кладбище много кустов, росы на них должно быть порядком», — соображает Мишка.

Почему же бабушка не просыпается? Храпит по-прежнему, словно не слышала воплей внука.

— Деда, я покойников боюсь, — шёпотом признаётся Мишка.

— А чего нас бояться? — буднично замечает дед.

Мишка хочет включить свет, поскольку стоит как раз возле рубильника, но страшится увидеть мертвеца во всей красе. Уж лучше тёмный силуэт.

Отправили Мишку родители к бабушке с дедом на всё лето, а тут такая оказия — не увидеть им больше сына. Мишка начинает тихо плакать.

— Нюни распустил! Хлеба возьми да колбасы или сыра. Что есть-то будешь? Аппетит там отменный!

— В могиле аппетит? — У Мишки волосы на голове встают дыбом. Он представляет, как сидит в яме на дедовом гробу и ест бутерброды.

Бабушка особенно громко всхрапывает.

— Не домовой ли душит? — с тревогой замечает дедушка.

А при жизни ругался:

— Эк её разрывает! Так бы и прикрыл подушкой!

Трясущимися руками мальчик открывает холодильник, берёт плавленый сырок. Отламывает горбушку хлеба от лежащей на столе буханки. Суёт снедь в карман.

— Пойдём, — говорит дед и открывает дверь.

Мишка плетётся за ним. Во дворе стоит, словно окаменев, их чёрная тонконогая собака Жулька, уши висячие в разные стороны — не лает, но и хвостом не виляет, наверное, кажется ей хозяин очень странным.

Дед берёт Мишку за руку — никогда прежде так не водил, они выходят за калитку и шагают по дороге. Пальцы у мертвеца крепкие. Вырываться боязно.

Высоко в небе сияет полная луна. Деревня спит. Стрекочут кузнечики, журчащий хор лягушек слышен издалека. Мишка оглядывается вокруг — всё кажется ночью другим, таинственным.

— Погляди-ка направо! Банника заметил? — Показывает дед туда, где зашуршала трава. — Веник берёзовый понёс. Хозяйственный.

Мишка никого не различает. Бросает косой взгляд на деда, замечает острый нос, тёмные провалы вокруг блестящих глаз.

— Погляди-ка налево, вот бесстыжая, — сплёвывает дед. У соседского сарая мелькает баба в сорочке. — Ведьма идёт чужих коров доить… Ты не озяб ли, окаяшка?

Мишка на свежем воздухе немного опомнился и приободрился. Только сейчас он понимает, что направляются они с дедом вовсе не к кладбищу. Вот миновали соседнюю улицу, клуб, магазин…

Мишка думает, что дед изменился. Раньше называл бы чертякой, да ещё и подзатыльники отвешивал. А теперь и рассказывает что-то внуку, и заботится, чтобы тот не простыл. При жизни бы так! А то скажет им с бабушкой: «Одна брюзжит, другой визжит», и уходит неведомо куда с чекушкой водки.

Спускаются под гору. Впереди раскинулся широкий луг, трава отливает серебром под луной, кое-где видны круги и полумесяцы покосов. Топают по влажной дороге.

Но Мишке всё равно страшно, потому что непонятно — зачем дед ведёт его в противоположную от кладбища сторону? Вдруг там что-то ещё хуже?..

Вот и озеро. Долгим чёрным зеркалом вытянулось оно на опушке смешанного леса. Окружено прошлогодним сухим камышом вперемешку с молодыми острыми стеблями. Через заросли то тут, то там ведут тропинки. Вдруг Мишка замечает шалаш. Дед наклоняется, извлекает оттуда лопату, протягивает внуку и командует:

— Копай!

«Могилу!» — холодеет Мишка и жалобно лепечет:

— Дедуня, прости. Я знаю, что плохо себя вёл, не слушался. Ей-богу, я всё понял! Отпусти, пожалуйста. Я буду бабушке помогать — картошку полоть, кур кормить, воду носить из колодца… Учиться стану на одни пятёрки.

— Так ты же сам просился! — восклицает дед. — Всё время ныл: возьми да возьми. Вот я и подумал, что виноват перед внуком. Не будет моей душе покоя, пока на рыбалку не свожу! Ну, довольно слёзы лить. Копай червей! Удочки в шалаше. Надо до третьих петухов вернуться — тебе домой, мне в домовину.

Автор Марина Струкова

@темы: рассказы, старики и старухи, не своё, мертвецы

---

Воскрешение

[}{odiachaia Katastrofa]

Грэм Кракен умирал. Сквозь угасающее сознание доносился голос врача:

- Другого выхода нет, вам ведь уже нечего терять. Когда-нибудь в будущем наука достигнет того уровня, когда вас смогут разморозить и оживить. Вашу болезнь вылечат, и вы снова будете жить...

Грэм Кракен умер и был заморожен…

…Он очнулся в незнакомой палате. Рядом с ним в кресле около кровати сидел какой-то старик. На вид ему было около семидесяти лет.

- Доброе утро! - сказал старик.

- Доброе утро! - ответил Кракен и, не зная, что сказать, добавил: - У вас чудесные серьги.

- Это не серьги, это антенны.

- Антенны?

- В мочки ушей вживлены радиоприемники. Стерео.

- А как они выключаются?

- Никак. Сегодня отличная погода. Не правда ли?

- Я и не заметил. Действительно, прекрасная. Да, кстати, а погоду уже научились регулировать?

- Научились. Но потом бросили.

- Никак не могли согласовать желания?

- Да.

Внезапно оконное стекло разлетелось вдребезги.

- Что это? Волнения? - встревожился Кракен.

- Всего лишь сверхзвуковой самолет.

Новый лист стекла автоматически скользнул на место разбитого.

- А какой сегодня год?

- Две тысячи восемьдесят восьмой.

- А мое состояние? Вы случайно не знаете, сохранилось ли оно?

- Боюсь, что нет. Мне пришлось оплатить ваше оживление.

- Я даже не знаю, как благодарить вас, - Кракен попытался подняться.

- Ради Бога, не двигайтесь, - встревожился старик, - вам надо набраться сил перед пересадкой сердца.

- Как? - опустился на подушку Кракен. - С моим сердцем что-то не в порядке?

Старик медленно покачал головой:

- С вашим в порядке. А вот мое что-то пошаливает.



Автор: Денни Плетча

Источник: Компьютерра №41 от 13 октября 1997 года

@темы: рассказы, старики и старухи, больницы, лечебницы, поликлиники, не своё

---

Памятка для няни

[Скрёб-поскрёб]

Я присматриваю за чужими детьми всего около полугода. Это легкий способ заработать, не требующий никаких настоящих серьезных навыков. Сначала шло вяло, но пару месяцев назад я сорвала джек-пот – молодая парочка из богатого района города попросила меня присмотреть за двумя детьми в пятницу вечером. Двести, мать их, долларов, чтобы посидеть с двумя нереально послушными детьми три часа в доме, который впятеро больше моего! Отпад.

И те муж с женой, должно быть, подумали, что я неплохо отработала – в их богатом районе быстро разошелся слух о милой девушке, которая с удовольствием присмотрит за детьми, пока вы вечером сходите куда-нибудь выпить и повеселиться. И я не преувеличиваю, говоря, что этот район один из самых богатых у нас в штате. Большинство тех, кто там живет – молодые семьи с поколениями состоятельных предков.

Иногда, посидев с детьми всего несколько часов, я зарабатываю пару сотен баксов. А иногда родители просят меня остаться на ночь, в то время как они уедут и снимут номер в отеле, чтобы в кои-то веки отдохнуть от своих детей. Вот где выходят бешеные деньги.

Пару дней назад я получила сообщение от одной семьи – мол, не могу ли я посидеть с их семилетней дочерью ночью у них дома. Я с радостью согласилась…

Если бы я только знала, на что подписалась.

Наконец в назначенный день я подъехала на своем битом джипе-вранглере к богатому району и продолжила путь по частной дороге, которую никогда раньше не замечала, потому что въезд был скрыт за деревьями, окружавшими весь север города. Я ехала по этой крутой извилистой дороге минут, по ощущениям, десять, прежде чем показался нужный мне дом.

Из всех домов, где я сидела с детьми, из всех, что я в жизни видела, этот был однозначно самый изумительный. Огромный особняк в викторианском стиле, отделанный темно-коричневым кирпичом, благодаря чему он отлично вписывался в окружавший его лес.

Я вышла из машины и направилась к крыльцу, где постучала в громадную деревянную дверь. Несколько секунд спустя мне открыла женщина, моложе сорока лет, очень красивая, и представилась миссис Коллинз. Она позвала спуститься мужа, и вскоре по парадной лестнице сошел потрясающий красавец, тоже где-то за тридцать, на руках он нес хорошенькую девочку.

Муж и жена, казалось, уезжали с большим беспокойством, и хотя они оба восхитительно выглядели, за всей их красотой я видела, что они безумно устали, измотались следить за своей семилеткой. Видно было, как они воодушевлены предстоящей ночью наедине, им не терпелось как можно быстрее свинтить.

Однако перед тем, как Коллинзы уехали, миссис Коллинз дала мне несколько листочков бумаги и сказала, что написала для меня кое-какую памятку, которой я должна буду следовать в течение ночи. Она подчеркнула особо, что следовать этой памятке очень важно, и я заверила ее, что все прочту. Я помахала красивой паре на прощание, пока они отъезжали на своем дорогом мерседесе, и закрыла за собой дверь.

Я бросила взгляд на памятку, а потом сложила ее и сунула в задний карман. «Потом посмотрю», - сказала я себе. Господи, какая дура.

Дочь Коллинзов Саманта была замечательная девчушка, которая почти немедленно со мной сдружилась, и несколько часов затем мы провели играя и смотря телевизор. После пятой серии «Юные титаны, вперед!» я поняла, что уже довольно поздно, и спросила у Саманты, когда ее обычно укладывают спать. Она дернула плечами, не ответив на мой вопрос – тогда я и вспомнила про памятку миссис Коллинз.

Я вынула сложенные листочки, очень быстро их просмотрела и увидела: «Саманта должна лечь спать… до восьми вечера». Было почти без четверти восемь.

- Так, похоже, спать ты пойдешь прямо сейчас, - сказала я, поднимая Саманту с дивана, чтобы подготовить ее ко сну. Она почистила зубки, я уложила ее в несоразмерно громадную кровать и подоткнула одеяло. Пожелав Саманте спокойной ночи, я уже собралась уходить, когда она сказала вдруг такое, что меня сразу остановило.

- Не забудь запереть дверь ко мне, когда уйдешь, - сказала она.

Я в замешательстве повернулась к ней.

- В смысле не забудь запереть? - спросила я, - Зачем мне запирать к тебе дверь? А что, если ты посреди ночи захочешь в туалет?

Она посмотрела на меня невинным взглядом и снова вздернула плечами:

- Не знаю, но мама всегда запирает ко мне дверь перед тем, как я засну. Она говорит, что это защитит ее и меня. Я не помню, что бывает, когда я засыпаю, но мама говорит, что я всегда пытаюсь выйти из комнаты ночью и что это плохо.

Я смотрела на нее обалдело, не зная, что сказать.

- Мама мне сказала, что оставит тебе памятку, и в ней написано запирать ко мне дверь.

- А… ладно, Саманта, я запру. Спокой… спокойной ночи, лапочка, - пробормотала я. Она широко мне улыбнулась и заворочалась в постели. Я закрыла дверь и заметила, что к дверной раме присверлен замок, который можно запирать снаружи. Я заперла комнату и спустилась обратно – дочитать до конца «памятку» миссис Коллинз.

Когда я в первый раз взглянула на те листочки, подумала, что это просто указания насчет того, что Саманте нельзя смотреть по телевизору или как настраивать объемный звук. Но начав читать, я поняла, что ошиблась. Тотально, в корне ошиблась.


«Здравствуй, Энни,

Я очень рада, что ты согласилась остаться на ночь посидеть с Самантой. Она просто ангел, и я не сомневаюсь, что вы поладите. Знаю, наш дом, возможно, старый и страшный на вид, но не волнуйся: ничего плохого не случится, если ты будешь следовать простым указаниям.

Во-первых, Саманта должна лечь спать в своей комнате с запертой дверью до восьми вечера. Не открывай дверь в ее комнату после восьми, повторяю, НЕ ОТКРЫВАЙ дверь в спальню Саманты после восьми. Она будет пытаться тебя по-разному уговорить открыть дверь. Будет плакать, кричать и угрожать, пока ты не сдашься, но НЕ СЛУШАЙ ЕЕ. Она не сделает тебе больно, пока дверь заперта.

Между половиной девятого и половиной десятого обязательно сиди в гостиной с включенным светом. Примерно в это время ты, может быть, услышишь, что в комнате Саманты или в другой части дома кто-то скребется и рычит. Ничего страшного, пока ты сидишь в гостиной. Посмотри телевизор, чтобы убить время, у нас есть из чего выбрать

После 9:30 не ходи в доме никуда, где темно. Я тебе советую включить весь свет, что сможешь, до полдесятого, чтобы случайно не попасться. Возможно, ты начнешь время от времени видеть, как что-то прячется в темных углах, и, может быть, с тобой даже захотят заговорить. Не обращай внимания, и от тебя в конце концов отстанут. Может быть и такое, что ты изредка будешь видеть желтые кошачьи глаза, глядящие на тебя из темноты. НЕ СМОТРИ на них дольше полминуты.

Около десяти из подвала могут начать раздаваться звуки, как будто там ходят люди. Не волнуйся, пока ты сама не зайдешь в подвал, они до тебя не доберутся. Знаю, звучит неправдоподобно, но в это время ты невыносимо захочешь зайти в подвал. Тогда иди на кухню и выпей холодного молока, обычно помогает. Скорее всего, желание зайти в подвал пройдет минут через десять, но если нет, и если ты почувствуешь, что не сможешь удержаться, звони мне или мистеру Коллинзу, и мы скажем, что делать.

В половине одиннадцатого ты начнешь слышать, как кто-то бегает в коридоре на верхнем этаже. В это время не уходи с первого этажа. Не беспокойся насчет Саманты, если ты заранее заперла к ней дверь, он ее не достанет. Если ты услышишь, как он спускается по лестнице – запрись в туалете на первом этаже с включенным светом. Он будет раз за разом стучаться и изображать близкого тебе человека, маму или папу, например, чтобы хитростью заставить открыть (это он делать мастер). Неважно, что он будет говорить, неважно, кого будет изображать, НЕ ОТКРЫВАЙ ДВЕРЬ. Через пять минут он уйдет. Посмотри в щель под дверью, нет ли его, прежде чем открыть.

Далее, это очень важно. Ты ляжешь спать в спальне для гостей на верхнем этаже. Прежде чем лечь, обязательно оставь у двери своей комнаты тарелку мяса с кровью (мясо в холодильнике), а рядом с тарелкой поставь стакан молока. Напиши на бумажке красными чернилами слова «parcant mihi» и оставь на тарелке с мясом. (И еще, если ночью проснешься и увидишь, что кто-то стоит в углу комнаты, как можно сильнее старайся на него не смотреть. Советую надеть беруши, чтобы не слышать, как он бормочет себе под нос).

Ну, вот и все. Есть еще несколько общих правил, которым тебе нужно следовать всю ночь, просто на всякий случай.

Правило первое: если посреди ночи зазвонит домашний телефон, не поднимай трубку, как бы долго и громко он ни звонил. Мы с мистером Коллинзом позвоним тебе на мобильный, если будет нужно.

Правило второе: если ночью ты почувствуешь хлопок по плечу, не оборачивайся, и выжди полминуты как минимум, прежде чем снова начать шевелиться.

Правило третье: не ешь мяса после восьми вечера. Это могут расценить как угрозу и напасть на тебя.

Спасибо еще раз, Энни, если у тебя возникнут неприятности или вопросы, смело звони мне или мужу когда угодно. Если ты в самом деле нам позвонишь и тебе ответят очень низким мужским голосом, немедленно положи трубку и попробуй дозвониться снова.

P.S. Ночью ты, возможно, услышишь, как где-то далеко в доме скулит собака. Собаки у нас нет, так что не ходи ее искать».

Я понятия не имела, во что вляпалась. Сейчас, когда я пишу этот пост, время – 8:31, и я только что услышала рык. Похоже, как будто рычат из всех комнат этого сраного дома. Я думала, хуже воплей Саманты пару минут назад уже не будет, но теперь я слышу, как она глухо рычит наверху, и я вас уверяю, это хуже. Это намного, намного хуже.

Источник

@темы: дети, животные, рассказы, сущности, призраки и духи, мистические и аномальные места, предметы и вещи, не своё

---

Дом уродов

[эстерс]

Мелкий дождь противно накрапывал, скапливаясь за воротником. Капли сползали за шиворот, заставляя меня ежиться. Кому пришло в голову строить эту гребанную хибару на таком отшибе? Грязно-серая девятиэтажка насмешливо вздымалась над пустырем. Бесконечно далекая, она медленно вырастала из-за куч мусора и беспорядочно разбросанных пучков ковыля, не приближаясь ни на метр. Один из бумажных пакетов с рекламными материалами размок, и я просто бросил конверт в очередную кучу мусора – расползшаяся бумага вывалилась и накрыла собой остов панцирной кровати, став новым соседом советскому, облупившемуся под солнцем пупсу с оторванными ногами. Наушники странным образом затихли – похоже, я где-то переломил провод, и теперь вместо музыки слышалась какая-то какофония и шуршание.

Покрутив джек в порте, я добился полной и абсолютной тишины. Ну здорово, а мне еще отсюда возвращаться. Полтора часа на электричке без музыки, в сопровождении бормотания давно спятивших старух, капризных детей и умственно-отсталых разговоров пригородного быдла – вечер понедельника обещал быть отвратительным. А ведь это только начало рабочей недели.

Продолжая пробираться через какие-то канавы, забитые строительным мусором и лужи размером с добрый пруд, я начинал понимать, почему интернет в этот дом так и не провели – даже тропинки никакой протоптанной не было. Как они на работу-то оттуда ходят? На машине тут не проехать – поймаешь арматуру в днище, как пить дать. О чем думало начальство, посылая меня в такие дебри? Наверняка в доме одни пенсионеры – еще придется объяснять, что такое интернет и пить чай, воняющий половой тряпкой из коричневых от налета кружек.

Под ногами хрустело битое стекло и трещали высохшие стебли борщевика. Вот из-за полосы скрюченного кустарника показалась когда-то покрашенная в желтый, а теперь бесцветная и облезлая «паутинка». Упавшим волчком скребла землю карусель, приземлившись единственным сохранившимся сиденьем в прибитую дождем пыль. Такой же заброшенный и потасканный вид имел и грибок, венчавший наполненную фантиками и бутылками – даже валялась пара наполненных мусором пакетов – песочницу.

Похожая на покинутый улей, девятиэтажка тоскливо, взирала на пустырь темными окнами, закрытыми решетками до самого чердака, с единственной «пробоиной» где-то на втором или третьем, напоминая не то тюрьму, не то дом скорби. Дом выглядел точь-в-точь, как «свечка», в которой я провел свое детство.

Подъезд без домофона, словно темная раззявленная пасть дышал зловонием – запах давно сгнивших отходов в мусоропроводе, моча – кошачья и человеческая – и еще какой-то трудноуловимый, почти безликий смрад людского присутствия – эта странная смесь из годами готовившихся блюд, застарелого пота и дешевого алкоголя. Мне пришлось натянуть промокший воротник водолазки на лицо, чтобы зайти. В темноте что-то шмыгнуло под лестницу – крыса, наверное. За обшарпанными решетками первого этажа во двор слепо пялились темные окна, пыльные настолько, что было еле видно грязные, задернутые наглухо занавески. Все это походило на какое-то изощренное издевательство от начальства – отправить меня в эту глухомань, в этот мерзкий паноптикум, наверняка забитый опустившимся быдлом и маразматичными стариками.

В подъезде почтовые ящики висели наискось, некоторые дверцы были вырваны с корнем, а иные настолько погнуты, что не закрывались. Под ними валялась горка рекламных флаеров. В некоторых из них я узнал листовки фирмы, в которой работаю сам. Трехгодичной давности. Серьезно? И в этом доме они увидели перспективу? Как же, целых сорок пять квартир без интернета, сорок пять потенциальных клиентов! Опять они забывают, что вообще-то абонент еще должен платить, а платежеспособность жителей этого дома вызывала у меня серьезные сомнения.

Так, зажимая нос, я поднялся на лестничную клетку первого этажа и постучался в дверь квартиры номер один – вместо дверного звонка из стены свисала пара оголенных проводов. За исцарапанной фанерой царила тишина. Я постучал еще раз, и настойчивее.

- Хто там? – так неожиданно раздалось у самой двери, что я почти подпрыгнул. Голос был высокий и дребезжащий. Шагов я не слышал – неужели стоит возле двери целый день?

- Добрый день, компания «Антей-Телеком», я к вам по поводу подключения. Если позволите пройти – я с удовольствием проведу для вас презентацию и расчет, - автоматически выдал я заученный и навязший на зубах кусок скрипта для «продажников».

- Хто? Сейчас открою, погодите, не слышу ни черта, старая я стала…

Было слышно, как бабка возится с ключами по ту сторону фанеры. Глупость, конечно, несусветная - проводить презентацию сейчас перед древней старухой, но кто знает – вдруг с ней живет внук, сын, племянник или просто добрый человек на квартирку после бабки рассчитывает? Пропущу сейчас, а потом выяснится, что клиент тепленький был — и плакали все мои бонусы за этот год. Хер тебе, Андрюша, а не новый телефон. Хер тебе, а не отпуск в Египте. Ничего, бабушка, мы и к тебе подход отыщем. Ты у нас еще в Одноклассниках зависать будешь!

Дверь отворилась на несколько сантиметров, и в проем влезло сухонькое хитрое лицо старушки, как с картинки – похожее на печеное яблоко с маленькими глазками, спрятанными в складках морщин, тугим пучком седых волос на макушке и провалившимся беззубым ртом. Бабка подслеповато сощурилась на меня, оглядела с головы до ног и только после этого распахнула дверь полностью.

- А, проходи-проходи, милок. Я тебе сейчас чаю налью.

Такая книжная, почти сказочная старушка обезоруживала, моя брезгливость ко всем жителям этого дома было отступила, но хозяйка уже отправилась через темный коридор на кухню, шурша своими бесконечными юбками, за которыми не было слышно даже шагов. Квартира была однокомнатной, поэтому выбирать, куда пройти, мне не пришлось – я отправился в единственную жилую комнату. Темная, как и вся квартира, она заставляла вспомнить о склепах и каменных мешках. Влажный и затхлый воздух будто застревал в легких. Продавленный советский диван в выгоревший цветочек, пузатый телевизор, накрытый вышитой салфеткой и какие-то темно-рыжие пятна по всем поверхностям, будто кто-то здесь разбрызгал компот. Или кровь, подумалось мне невзначай.

Сев на диван, я будто провалился в какую-то яму из скрипучих пружин. Одна впилась мне прямо в задницу. Взвизгнув, я вскочил – ну вот, на моих любимых джинсах прямо посреди ягодицы осталась дырка. Сев на подлокотник, я уверенно отложил в сторону папку с предложениями по интернет-пакетам и открыл на «презентационных» страницах альбомы по цифровому телевидению и телефонии. Бедная квартирка, конечно, не производила впечатления того, что старушка может быть потенциальным клиентом, но за что меня всегда ценили на работе – я был навязчивым, как овод и уламывал даже тех, кто меня на порог пускать не хотел. Раскладывая материалы, я почти не заметил, как старушка принесла чай – так тихо она перемещалась.

- Вот, милок, с чабрецом чаек, согрейся, погода-то на улице премерзкая. От давления с самого утра голова раскалывается.

- Так вот, я представитель компании «Антей-Телеком», хотел вам… Кстати, как вас по имени-отчеству? – начал я стандартный «развод».

- Тамара Васильевна я, - скрипнула старушка.

- Хорошо, итак, Тамара Васильевна, нам поступила информация, что в вашем доме отсутствуют любые подключения, и мы…

- Да ты пей чай-то, милок, - добродушно перебила меня хозяйка, присев напротив меня куда-то перед древним пыльным сервантом. Странно, я не видел там ни кресла, ни стула. Принесла с кухни, должно быть. Чай, как я и ожидал, отдавал половыми тряпками. Сделав из вежливости глоток горячей, но как будто сырой воды, сильно отдающей ржавчиной, я продолжил:

- Итак, мы предлагаем вам, как пенсионеру – вы же пенсионер? – подключение цифрового телевидения и телефонии на выгодных условиях. Всего лишь за восемьсот шестьдесят рублей в месяц вы получите доступ более чем к семидесяти каналам и подключение к телефонной линии. Стационарный телефон вы от нас получите в подарок, - презентовал я, самозабвенно листая рекламный альбом с дебильно-счастливыми лицами на фотографиях. Бабка с интересом слушала, попутно, похоже, думая о чем-то своем. Ну ничего, старая, и на старуху бывает рекламный агент, - Вы, например, Малахова любите? А вдруг пропустите передачу? А мы предлагаем прибор, который будет для вас записывать любимые программы – смотрите потом в любой момент. Или вот, за чаем сходить захочется, - я для убедительности приподнял треснутую кружку в цветочек со сколом по краю,- Поставите на паузу, вернетесь и будете смотреть ровно с того же момента. Или, например, родственники к вам как часто приезжают? Раз-два в месяц? А так сможете с ними созваниваться хоть каждый день, хоть ночи напролет разговаривайте!

- С кем же мне разговаривать-то, милок? Я всю родню-то схоронила. А вот про телевизор мне поподробнее расскажи. Как это оно так работает? Неужто и прямой эфир ради меня, старой, отложат? - мечтательно протянула бабка и устремила взгляд куда-то вверх – то ли на трещину в потолке, то ли на пыльную люстру с битыми плафонами.

- Разумеется. Что угодно можете и записать, и остановить. Давайте я сейчас договор сразу начну на подключение заполнять, - я хищно защелкал шариковой ручкой, - А можно свет включить, а то темновато у вас?

- Ой, а чего тут рассматривать-то? Я уж его почитай и не включаю, - ворчливо бормотала бабка, будто подтекая к выключателю на стене.

Непривычно ярко разгорелись лампочки, почти не прикрытые плафонами, и свет высвободил всю грязь и неприглядность нищенской квартирки. Но я не смог проронить ни слова при виде того, как рыжие пятна на стенах сдвинулись с места, разбежались по углам, плинтусам, один даже заполз на меня, и я, передергиваясь от отвращения, вскочил, стряхивая с себя жирного коричневого таракана. Наглый усач упал на спину, приземлившись на липкий паркет, немного побарахтался, перевернулся и ловко шмыгнул бабке под юбку.

- Так чего писать-то надо? - старуха, казалось, не замечала того, как вся комната дышала и шевелилась неплотным ковром хитиновых тел, усиков и тонких лапок. Ее глаза при свете оказались совсем крошечными, черными, словно маленькие пуговицы, спрятанные глубоко в глазницах. Не помня себя, я на пробу провел ладонью перед лицом бабки. Та не пошевелилась, словно была абсолютно слепа, вместо этого что-то зашебуршало под бабкиной косынкой, словно какие-то длинные тонкие лапки или... усики? Я чувствовал, как голова идет кругом.

Сгребая в кучу рекламные материалы, я начал бормотать нечто вроде «Наши монтеры вам позвонят, мне нужно обойти остальные квартиры, спасибо за чай» - что-то совершенно бессмысленное и несуразное, лишь бы не дать ей вставить слово, лишь бы она не выбила меня из колеи, не вынудила задержаться еще хоть на секунду в этом зараженном вредителями жилище. Наступая на маленькие хрустящие тела, я выбрался в спасительно темный коридор, поскользнулся на какой-то слизи, размазанной по всему полу – кисель она что ли разлила? Уже за дверью в подъезде я услышал скрипучее:

- Сынок, обожди, ты забыл кой-чего!

Обреченно я повернулся к коридору, через который медленно и тягуче плыла старуха, сжимающая в руках… Нет, это не может быть правдой! Не бывает таких совпадений! Мне просто мерещится!

- Вот, милок, держи, - костлявые пальцы, покрытые старческими пятнами запихали предмет, который я старательно пытался не замечать, прямо мне в сумку.

- Ну, с богом! - махнула мне бабка рукой и закрыла за собой дверь.

Даже выйдя из гадкой квартирки, я не мог отделаться от ощущения, что десятки маленьких лап продолжают щекотать меня под одеждой. Почесываясь, я как будто старался себя отвлечь от мыслей о неожиданном привете из давно позабытого прошлого, который теперь оттопыривал боковой карман сумки. Непрошеное воспоминание копошилось в черепной коробке, царапая краями изнутри. Еле заметное, оно не давало за себя ухватиться, но напрочь лишало покоя.

На первом этаже я решил не задерживаться – здесь всегда живут какие-нибудь совсем уж неплатежеспособные лошарики – и сразу отправился на второй.

От одной из квартир по подъезду разносилась музыка — орал на всю громкость то ли телевизор, то ли магнитофон:

- … Расплескалась синева, расплескалась, даже в сердце синева затерялась...

Звонок на этой двери присутствовал. Я вдавил черную оплавленную кнопку в корпус, и из квартиры раздался тонкий, противный, как зубная боль, звон. Музыка затихла. Послышалось какое-то шевеление, что-то упало и покатилось по полу. Тяжелые недовольные шаги приблизились ко входу, и дешевая, обитая жестью дверь, какая обычно закрывает вход в технические помещения, распахнулась. Надо мной возвышалась темная фигура. Да они специально что ли свет экономят? Глаза выхватывали из темноты отдельные элементы облика – тускло белеющие в темноте аксельбанты, нечто, похожее на берет, венчающее голову и злобно поблескивающий в неровном свете подъездных окон маленький глаз на скрытом тенями лице.

- Хули надо? – поинтересовался у меня обладатель хриплого пропитого голоса.

- Здравствуйте, я представитель компании «Антей-Телеком», меня зовут Андрей, я пришел предложить вам…

Мне пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы бутылка, с силой запущенная в мою сторону не попала в колено. Прозрачное стекло с оглушительным звоном разлетелось по грязному кафелю подъезда, кажется, оставив на нем небольшой скол. Жилец квартиры потянулся единственной рукой куда-то за пустые вешалки и нарочито медленно вытянул – твою мать! – настоящую винтовку. Дуло уперлось мне в подбородок, сердце застучало быстро-быстро. Насладившись произведенным эффектом, однорукий вояка наконец заговорил, лениво растягивая слова.

- Что, душара, не всех ваших мы передавили? Служил? Пасть закрой, бля, без сопливых скользко! - солдат затянулся сигаретой, словно прилипшей к его рту, и рявкнул, - Слушай мою команду, запах. Разворачиваешься на двенадцать часов и берешь курс отсюда – и на хуй. Приказ понял, солдат?

Отбитый солдафон в подтверждение своих слов толкнул меня в кадык дулом винтовки и с громким лязгом захлопнул дверь.

Я стоял и растирал горло, пытаясь вдохнуть хоть немного помойного воздуха подъезда, пока мой неудавшийся клиент со злой исступленностью вертел ключом в замке по ту сторону.

Ну и домишко! Что дальше? Маньяки-сумасшедшие? Какой-нибудь выживший из ума старик-каннибал? Или отмороженный уголовник в бегах? Что ждало меня вверх по лестнице в этих обшарпанных и пропахшим людским дерьмом стенах?

Я бы давно уже послал этот дом и его опустившихся обитателей, но в голове продолжали крутиться одни и те же мысли – огромные счета по коммуналке, просрочка по аренде, пустой холодильник и старенький ноут с залипающими клавишами. Оклада хватало лишь на самое необходимое, так что надеяться оставалось только на бонус за перевыполнение плана. Не мытьем так катаньем, но я заставлю их взять ручку с логотипом «Антей-Телеком» своими грязными пальцами с нестрижеными ногтями и поставить подпись «Вот здесь, здесь и здесь. И сегодняшнюю дату, пожалуйста!»

Словно послушавшись приказа отбитого на голову десантника, я отправился в квартиру напротив. Шестая. Мне всегда везло на четных числах, а после двух провалов мне была необходима хотя бы небольшая победа.

Дверные звонки в этом доме, похоже, были редкостью, пришлось стучать по старой деревянной двери, рискуя получить занозу. Внутри царила тишина. Постучав во второй раз и не дождавшись ответа, я уже развернулся было к следующей квартире, когда голая подъездная лампочка тускло замигала. Вольфрамовая нить гулко звякнула внутри стекла, и лестничная клетка погрузилась во тьму, лишь серые лучи из пыльного окна подъезда освещали маленький пятачок перед черной дверью, которая начала неспешно, звеня цепочкой, открываться.

Я медленно оглянулся, чтобы встретиться взглядом с безмолвной тенью, укутанной мраком собственной квартиры. Вдохнув воздуха, я завел свою обычную шарманку

- Здравствуйте, я представитель компании «Антей-Телеком», меня зовут Андрей, я пришел предложить вам…


Продолжение на pikabu.ru/story/dom_urodov_part_i_6520361

pikabu.ru/story/dom_urodov_part_v_final_6520431...

@темы: ссылки, безумие, рассказы, сущности, мистические и аномальные места, искажения времени и пространства, не своё, мертвецы

---

До самой смерти

[Скрёб-поскрёб]

Анну Робертовну Нойманн знакомые и коллеги чаще всего характеризовали одним шипящим словом - «молодящаяся». И действительно, молодящимся в ней было все: круглое лицо с неестественно мягкой, персикового цвета кожей, тронутой частыми, но неглубокими морщинками, редкие волосы, выкрашенные в цвет «красное дерево», шелковая блуза и серьги с аметистом с кастом из желтого золота. Сама она говорила про себя, что она живой капричос Гойи «До самой смерти», но после того, как соседи сделали неопределенные лица на слово «капричос», она перестала его употреблять. Реликт ушедшей эпохи, живой труп.

В последнее время молодость не хотела задерживаться с ней. Жизнь, казалось, тоже медленно, но верно покидала ее тело. Призраки одинокой смерти от старости начали кружить над ней, как воронье, вместе с уходом друзей и родственников Анны Робертовны. Год назад ее проводили на пенсию в издательстве, где она трудилась редактором вот уже тридцать лет, потом сдало и всегда крепкое здоровье – начали сыпаться зубы, зашумело что-то в сердце, начал мучить артрит. Появился старческий запах – валерианы, нестиранной одежды, нафталина, не уходящий, даже если она мылась по три раза в день. Даже лицо – и то начало предательски терять форму, несмотря на омолаживающие кремы. Да и кому нужны кремы, если ты превратилась в старую ворону, переваливающуюся и шаркающую, будто ей перебили крыло? Даже ее одежда – и то прямо на глазах становилась какими-то черно-серыми лохмотьями. Однажды Анна Робертовна посмотрелась в зеркало и увидела в нем сгорбленную, усохшую старуху. В гневе она замахнулась дрожащей ручкой-веточкой, ударила неожиданно сильно, и зеркало в ореховой раме пошло ветвистой трещиной, прибавив ее отражению еще морщин.

В то оттепельное и ветреное серое зимнее утро Анна Робертовна с трудом спустилась по скользкой лестнице в обледенелый двор и отправилась навестить свою последнюю оставшуюся в живых подругу, Ольгу Андреевну Вольтер. Воздух, кажется, состоял не из кислорода, а из мелкой сероватой крупы из снега, грязи и кишевшей миазмами болотной воды.

По-старушечьи ковыляя по нерасчищенному коричневому снегу пополам с хлюпающей водой, она дошла до трамвая и села на свое любимое место у окна. Как назло, трамвай подошел не новый и быстрый, а одна из дохаживавших свой железный век тупоносых машин семидесятых годов, ржавых и гремящих, как будто медяки трясут в железной банке. Раньше стук колес нравился Анне Робертовне, но теперь он раздражал и вызывал небывалую головную боль. Когда она через сорок минут добралась до Выборгской стороны, ее оставшиеся зубы дрожали и стучали, как колеса трамвая. Тук-тук-тук – стучали как метроном секунды жизни.

Профессорская вдова Ольга Андреевна Вольтер полулежала на своем антикварном диване с обивкой в бледно-розовые поникшие лилии, и ее исхудавшее лицо, обтянутое морщинистой кожей, по цвету сливалось с истершимся шелком. Несмотря на неотвратимо подступающую смерть, Ольга Андреевна была все еще очень красива, хотя кремами не мазалась и волосы в цвет «красное дерево» не красила. Теперь ей не убежать от смерти, и Анна Робертовна вместе с горем почувствовала какое-то странное удовлетворение, словно ей вырвали больной зуб.

- Анечка, - с нежностью в голосе позвала ее Ольга. – А помнишь, как мы с тобой в последний раз ходили в театр?

- Олечка, конечно помню. «Летучий голландец». Обожаю Вагнера.

- Да, ты меня уговорила. А я, честно признаться, не очень его люблю, мне больше по душе Верди, музыка для сердца. Вагнер страшный, его всегда много, он обычно меня оглушает и давит, но на том спектакле у меня было совсем по-другому. Что-то из музыки прямиком в грудь вонзилось, и сидит там, как заноза, вот, беспокоит, - сказала она, показав рукой в «старческой гречке» на свои впалые ключицы.

- А ведь похожую легенду я слышала еще в детстве. – Продолжила Ольга Андреевна. Ее голос как-то неожиданно окреп, и она стала рассказывать что-то нараспев. - С нами в одной коммуналке жила деревенская женщина Юнона, откуда-то с севера. Кто дал ей имя древнегреческой богини – непонятно. Поговаривали, что она умела ворожить, лечить, предсказывать будущее. Папа еще говорил, что это суеверная чушь и ни к чему современному человеку верить в ее рассказы. Но запреты я нарушала и тайком слушала истории о демонах, болотных тварях и неупокоенных душах.

Однажды она рассказывала сказку о грешной душе великого разбойника, которая до сих пор бродит по земле, и не может найти покой. Жил когда-то капитан торгового судна Фридрих, взалкавший всех спрятанных на дне моря сокровищ. И стал он приносить жертвы морю – то просто через леер кого-то столкнет, то прямо на винт сбросит, то просто задушит - и за борт. Так и уничтожил всю команду, и ходит по морям живой среди мертвецов, сокровища ищет. Но есть одна легенда, нет, не о том, что его кто-то полюбит. Если найдется кто-то, готовый разделить с Фридрихом вечность, то появится шанс на спасение, правда, что это за спасение: смерть, искупление, рай – никто не говорит.

- В опере говорилось о любви и о спасении души после смерти, - заметила Анна Робертовна.

- Может быть, и так, но кто полюбит безумного маниака? Как по мне, он никто больше, – категорично заявила Ольга Андреевна.

- Кто-то ему под стать, - вздохнула ее подруга. – Таких еще много на земле ходит.

- Разные люди бывают… Только вот ни книжных злодеев, ни святых я еще ни одного не видела. На всех нас грехи есть, мне бы кто отпустил. – Она снова начала говорить вполголоса.

- Но ты же всю жизнь была атеистом! – возразила Анна Робертовна.

- Как знать, мы все ими были, а за закрытой дверью свечи перед иконами жгли. Такая уж человеческая душа – всегда надежду ищет. И ты ищи, не уходи. Это мне пора, жарко мне тут…

Неожиданно Ольга Андреевна замолчала и закрыла свои светло-голубые глаза. Тишина длилась минуты две.

– Ладно, Аненька, пойду я, - снова залепетала она. – Зовет меня мой Сереженька, заждался уже. Спасибо тебе, что пришла!

Анна Робертовна взяла Ольгу Андреевну за тонкое запястье, где все медленнее бился пульс. Вскоре он остановился.

- Вот я и осталась одна-одинешенька на всем белом свете, - прошептала она. Вызвала скорую и посмотрела на стену. Среди немного пополнившейся когда-то богатой коллекции Ольги Андреевны она обратила внимание на гравюру, которую не видела раньше. На ней был изображен капитан старых лет в кителе с обшлагами и лацканами, в эполетах с серебряным якорем. Но больше всего притягивал сверлящий взгляд темных глаз из-под густых темных бровей, от которого Анна Робертовна отшатнулась. От него веяло не морским здоровьем, не силой духа, а чем-то затягивающим, как водоворот, но невыносимо притягательным.

Она перевела взгляд в большое окно, украшенное лепниной и выходящее на Неву. Ее поблекшие глаза несколько секунд понаблюдали за грязными льдинами, плывущими по свинцовой воде. Анна Робертовна посмотрела на терявшийся в копоти потолок, и перед ней начали вертеться какие-то черные мухи, и стало тяжело дышать.

Случилось событие, совершенно из ряда вон выходящее. Анна Робертовна, ни разу в жизни не укравшая даже ручку с работы, помутилась рассудком, спрятала гравюру подруги под шубу и выбежала вон. Она перегнулась через ограждение набережной, и ее вырвало прямо в воду, что вызвало веселый смех проходившей мимо стайки подростков и желчные комментарии на тему сильно пьющей бабушки.

Сжимая сумку покрепче, она побрела по набережной, держась за перила, перешла мост. Туман как будто преследовал ее, проникал в самое сознание, вел по проторенному маршруту. Она свернула в подворотню и достала из-за полы гравюру. Капитан по-прежнему смотрел ей в глаза, и на секунду ей показалось, что с лица кое-где слезла кожа и обнажились мышцы и кости. Она закрыла глаза, сосчитала до десяти, вторя метроному в голове – портрет был прежним.

Артрит не позволял Анне Робертовне долгие прогулки, но первобытный страх одиночества уводил ее все дальше и дальше. Она пыталась попросить свой разум не гнать ее, как лошадь, но стоило ей сесть на холодную, покрытую раскисшим снегом скамейку, квадраты зданий с их итальянскими окнами и ранними уличными фонарями начинали кружить вокруг нее в расплывчатом танго, грозя упасть на голову. И она снова вставала и бежала, мучаясь нестерпимой болью в ногах и обливаясь потом.

Она не заметила, как слетела шапка, растрепались тщательно уложенные во французскую ракушку рыжеватые волосы, обнажая седину у корней, как потекла дорогая тушь, оставляя разводы. Она была Эринией, вакханкой и Медузой, безумием и хаосом, который поглотил ее. Так она прошла пять или шесть улиц в ритм метроному, стучавшему в голове.

Стараясь скорее миновать шумный Невский и многоголосую толпу, она забежала куда-то во дворы около Садовой и сама удивилась, откуда в ней взялось столько сил. Пробежала два колодца – а третий оказался глухим. Вокруг нее начали клубиться тени, которые оформились в черные фигуры в театральных масках, поющие хором.

- Когда земная жизнь подходит к концу, есть одно утешенье увядшей душе. Когда увидишь корабль с мертвецами – не убегай от него. Мертвым ничего не нужно – ни вино, ни еда, ни другие земные дары. Мертвым одно утешение – сон. Не пугай их, не прячься от них, будь сильной.

- Кто вы такие? Чего вы хотите?

Тени запели тонким, звенящим хором:

- Убийца, убийца, оплакивай свой грех! Убийца, убийца, бойся самой себя!

- Откуда вы знаете? – Анна Робертовна прижалась к стене.

- Мы знаем все! Как и он знает! Финал близко!

Одна из теней открыла ключом потайную дверь на стене, выпустила Анну Робертовну к каналу Грибоедова, оказавшемуся прямо за ней, и шепнула на ухо:

- Иди. Тебя уже ждут.

Когда она пришла к Университетской набережной, вокруг не было ни души, только сфинксы смотрели друг на друга узкими, невидящими глазами. Ярко блестела сквозь туман Английская набережная, еле виднелись на другом берегу в тумане трубы и краны Адмиралтейской верфи, за которыми была только тьма, пустота, погибель. Где все люди, машины, шум, жизнь? Почему никого нет вокруг?

Из грязной, мазутной воды, в которой дрожал неверный свет фонарей, показалась мачта, а вслед за ней всплыло и все судно, облепленное водорослями и ракушками. Стекала из иллюминаторов мутная, зеленая вода, и расходилась кругами.

На пристань взошел темноглазый капитан, а вслед за ним и вся его команда. Неужели никто не видит полуразложившиеся трупы, внутри глазниц которых карбункулами горит нездешний свет? Неужели незримы обычно многолюдной набережной пляски смерти оборванной команды? И разверзся Благовещенский мост, и выплыло из ядовитого тумана черное судно, мерцая гнилыми фосфорными огнями из трюма.

- Позвольте вашу руку, уважаемая Анна Робертовна. Не желаете ли вы прогуляться? Смотрите, какой прекрасный вид! Давно я здесь не был, очень давно, - просипел капитан, осклабив желтые зубы.

- Помилуйте, капитан Фридрих… Не старовата ли я для романтики?

- Я видел Ваши сны, знал все Ваши помыслы, чуял Вашу душу еще задолго до того, как мы с Вами встретились… Вы все еще молоды, также прекрасны и свежи, как и каких-то две недели назад. И Вы не представляете, насколько стар я. И как я устал, и как я жду, когда перестанет вертеться эта адское колесо моей судьбы. Смилуйтесь, смилуйтесь надо мной, мойры… - обратился он куда-то в сторону далеких огней. Даруйте мне смерть и сон, или недостоин я даже отмщения? Я знаю, что сегодня, в самую темную, ядовитую, сырую и туманную ночь года, Вы сможете подарить мне то, чего я алкаю все эти десятилетия. И эти люди, которых я убил своей рукой, тоже жаждут и надеются. Посмотрите на лохмотья, в которые они замотаны! Когда я выбрасывал за борт трупы, я надеялся, что никогда их не увижу, а теперь коротаю с ними вечность. Мы испытываем Танталовы муки. Наши лица едят улитки и крабы. Спасение все ближе, можно протянуться рукой, но оно ускользает от нас, как бесплотный призрак в тумане. Простите за столь долгий монолог, но обычно дар речи у меня тоже отнят. Так вы даруете мне отмщение, милая, милосердная Анна Робертовна?

- Вы ошиблись. Я не милая и не милосердная. И я тоже убивала. Еще неделю назад мне казалось, что у меня есть все, а за прошедший час все словно рассеялось на ветру.

- Тогда, если Ваша душа столь же полна тьмы, как и моя, то Вы составите мне веселую и остроумную компанию до конца времен. Или же, если Вы не такая грешница, как кажетесь, то спасете всех нас.

- Вы не оставляете мне выбора. Впрочем, я всегда смогу проснуться, чтобы медленно и мучительно умирать в своей пустой, холодной, сырой квартире, пока кто-нибудь из соседей не учует запах. Дайте же мне руку, дорогой Фридрих, и я пойду с Вами хоть на край света.
∗ ∗ ∗

На носу старинного судна зажегся зеленоватый тусклый огонь. Перерублены были канаты, заркрутились неподатливые, поросшие морской травой винты. Корабль медленно уходил в переливчатую чернильную синеву Финского залива. Как только он поравнялся с угрожающе подпирающими низкое небо трубами заводов, он накренился и распался на части, будто растворился в черной воде, по которой плыли серые льдины.
∗ ∗ ∗

Весной, когда сойдет снег, из Невы вылавливают утопленников. Из их глаз всегда выплывает потревоженная корюшка, та самая, которую продают на каждом углу и которая дарит весеннему городу свежий, огуречный аромат.

Когда доставали Анну Робертовну, всем - и машинисту земснаряда, и следственно-оперативной группе, и привыкшим ко всему рабочих, и зевакам на берегу на секунду показалось, что скелет двигал челюстью, как будто пытался что-то сказать, но живые отмахнулись рукой от наваждения. Живые к живым, мертвые к мертвым.

Источник

@темы: рассказы, старики и старухи, предметы и вещи, городские легенды, не своё

---

Грэм Мастертон «Подкроватье»

[эстерс]

Как только за матерью закрылась дверь спальни, Мартин зарылся под одеяла. Наступило его любимое время суток. Куда только ни уносило его воображение в этот долгий и теплый час между бодрствованием и сном!

Порой он ложился на спину, натягивал одеяла на нос, а подушка закрывала лоб, и выглядывали одни глаза. Так он играл в космонавта, и подушка была шлемом. Несясь сквозь сверкающие световые годы, Мартин пролетал так низко над Юпитером, что видел, как на его поверхности бушуют ураганы, затем сворачивал к холодному зеленому Нептуну и Плутону за ним. Бывало, ночные странствия уводили его так далеко, что он не мог вернуться на Землю и уносился все дальше к окраинам космоса, становясь лишь крошечной точкой в темноте, и засыпал.



А еще он был капитаном подлодки, которая вышла из строя на глубине в тысячи метров, и ему приходилось пробираться по узким темным коридорам, чтобы открыть вентили. Внутрь отовсюду хлестала вода, и он протискивался в торпедном аппарате к спасению. Выныривал Мартин обычно у себя в спальне и хватал ртом прохладный ночной воздух.

Затем он сползал на самый край постели, где одеяла и простыни были подоткнуты очень туго, и воображал себя шахтером, продирающимся сквозь невероятно узкие расщелины под миллионами тонн угленосной породы.

Фонарик в кровать Мартин никогда не брал. Так стало бы ясно, что внутри шлема отсутствуют циферблаты, кнопки и дыхательные трубки; что субмарина вовсе не металлическая, в машинной смазке и с множеством замысловатых клапанов; что мрачный угольный забой, сквозь который он с таким отчаянием прорубается, на самом деле лишь чистая белая простыня.

Чуть раньше этим вечером Мартин смотрел телепередачу о спелеотуризме и жаждал испробовать, что это. Он собирался стать главой команды подземных спасателей и отправиться на поиски парня, застрявшего в трещине. А значит, ползком преодолеть лабиринт коридоров, затем проплыть заполненный водой сифон и, наконец, добраться до узкой трещины, где застрял бедолага.

Мать Мартина сидела на краю постели и болтала без остановки. Через два дня заканчивались каникулы, и она все сетовала, как ей будет его не хватать. Ему тоже — ее, Тигги, их золотистого ретривера, и всего прочего, что было здесь, на Хоум-Хилл. Но больше всего — приключений под одеялами. В школе под них не зароешься. Поднимут на смех.

Мама всегда казалась Мартину красавицей, и сегодняшний вечер не стал исключением, хоть ему и не терпелось отправиться в пещеры, а она не уходила. Красота матери впечатляла еще сильней оттого, что в апреле ей исполнялось тридцать три — доисторическая древность, по его мнению. Родительница лучшего друга, ее ровесница, выглядела просто старухой. Мать Мартина стригла под каре свои темные волосы, на ее добродушном лице до сих пор не появилось ни единой морщинки, а темно-карие глаза неизменно лучились любовью. Возвращение в школу всегда было мучительным, но Мартин не сознавал, сколько боли оно причиняет ей. Сколько раз, отправив его учиться, мать сидела на его опустевшей постели, зажав рот ладонью, и в ее глазах стояли слезы.

— В четверг вернется папа, — сказала она. — Он хочет нас куда-нибудь свозить, пока ты не уехал в школу. Где бы ты хотел побывать?

— А можно в тот китайский ресторанчик? Ну, который с печенюшками?

— К Пангу? Да, конечно. Папа боялся, что ты попросишься в Макдональдс.

Она поднялась и поцеловала его. На мгновение они оказались совсем близко, лицом к лицу. Мартин не сознавал, насколько на нее похож: что они оба будто глядят на собственное отражение в зеркале. Так он бы выглядел, если бы родился женщиной, а она — если бы родилась парнем. Оба были двумя разными воплощениями одного и того же человека, и от этого возникало ощущение тайной близости, непонятной всем остальным.

— Спокойной ночи! — пожелала она. — Сладких тебе снов.

И на мгновение положила руку ему на макушку, словно предчувствовала — с ним вот-вот произойдет нечто очень важное. Нечто, после чего она его навсегда лишится.

— Спокойной ночи, мама. — Мартин поцеловал ее в щеку, самую мягкую на свете.

За ней затворилась дверь.

Он лег на спину и уставился в потолок, выжидая. Темнота в комнате нарушалась: через тонкую щель над дверью пробивался свет и падал на круглый белый светильник, висевший над кроватью и казавшийся от этого большой бледной планетой (в роли каковой часто выступал). Мартин оставался на месте, пока не услышал, как за матерью захлопнулась дверь гостиной, после чего завозился под одеялами.

Он поднес воображаемый микрофон к губам и доложил:

— Третий поисково-спасательный отряд для несения службы прибыл.

— Вас понял, третий. Ну наконец-то! Зажат парень. Семнадцать лет, состояние тяжелое. Глубина двести двадцать пять метров, Коленный изгиб, за Чертовым поворотом.

— Окей, диспетчерская. Пошлем туда кого-нибудь.

— Вам понадобится лучший из лучших, там внизу очень опасно. Недавно пошел дождь, все пещеры затопило. Думаю, у вас час, не больше.

— Вас понял. Не волнуйтесь — справимся. Конец связи.

Мартин облачился в снаряжение.

Термобелье, сапоги, рюкзак и защитные очки. Со стороны любой бы увидел только, как под одеялами ерзает, мечется и подпрыгивает комок в форме мальчика. Но, покончив с этим занятием, Мартин был полностью экипирован для вылазки в Чертов поворот.

Его последняя радиограмма:

— Диспетчерская? Я пошел.

— Осторожнее, третий. Дождь усиливается.

Мартин вскинул голову и, набрав полные легкие прохладного воздуха спальни, решительно нырнул в первую расщелину — ей предстояло вывести его к пещерам. Каменный потолок нависал опасно низко, и пробираться вперед приходилось, будто спецназовцу, по-пластунски. Он порвал рукав непромокаемой куртки о каменный выступ, рассек щеку, но просто вытер кровь и пополз дальше, как и положено герою.

Это произошло незадолго до того, как он дополз до узкого неудобного участка, который на самом деле был краем кровати. Преодолевать его пришлось на боку, цепляясь за ближайшую трещину и подтягиваясь дюйм за дюймом. Только он протиснулся за угол, как впереди оказался другой, и все повторилось по новой.

В пещерах становилось все более душно, и Мартин уже изнывал от жары, но он знал, что должен двигаться дальше. Парень в Коленном изгибе на него рассчитывал, равно как и весь третий поисково-спасательный отряд и целый мир на поверхности, с тревогой ожидающий их возвращения.

Он протискивался вперед, сбивая в кровь пальцы, но вот впереди показался сифон — десятиметровый участок туннеля, полностью заполненный черной ледяной водой. С тех пор, как о здешних пещерах стало известно, в этом месте утонуло уже пять спелеоспасателей — двое асы своего дела. Мало того что сифон был затоплен, прямо посередине располагался тесный изгиб, полный торчащих камней, о которые запросто мог зацепиться ремень или рюкзак. На мгновение Мартин заколебался, но потом набрал полную грудь затхлого воздуха и нырнул.

Вода была поразительно холодной, но Мартин плыл мощными, размеренными гребками до самого изгиба. Здесь он повернулся боком и, все еще задерживая дыхание, начал протискиваться меж острых, не прощающих ошибок камней. Когда он почти преодолел опасное место, рюкзак вдруг зацепился лямкой о скальный выступ. Мартин извернулся, пытаясь запустить руку за спину, чтобы выпутаться, но в результате сделал только хуже. Тогда он попытался извернуться в другую сторону, и лямка вообще завязалась узлом.

Мартин уже столько удерживал дыхание, что легкие горели. В отчаянии он вытащил из кармана складной нож и, кое-как его раскрыв, завел руку за спину и полоснул по запутавшейся лямке. Первые два раза он промахнулся, но на третий почти ее разрезал. Глаза выкатывались из орбит, легкие, казалось, вот-вот разорвутся от нехватки воздуха, но он не сдавался. Еще удар, и лямка внезапно распалась.

Мартин оттолкнулся ногами и изо всех сил поплыл. Вынырнув в конце сифона, жадно захватал ледяной воздух подземелья.

Он преодолел сифон, но впереди поджидали новые опасности. Дождевые воды с поверхности уже проникали на нижние ярусы подземных туннелей. Было слышно, как вода мчит сквозь трещины и шумит в галереях. Не пройдет и получаса, как все карманы затопит, и назад уже не выберешься.

Мартин, поднажав, на животе полз через расщелину высотой не более тридцати сантиметров. Его покрывали синяки и царапины, зато он почти достиг Чертова поворота. Оттуда до Коленного изгиба оставалось всего ничего.

Сквозь низкий известняковый потолок просачивалась дождевая вода и стекала по стенам расщелины, но Мартин не обращал внимания. Он и так промок насквозь, к тому же вползал в Чертов поворот. А вот и узкая вертикальная трещина под названием Коленный изгиб.

— Эй, есть кто живой? — Он выглядывал на дне парня, попавшего в беду. — Эй, вы меня слышите? Я пришел на помощь!

Мартин навострил уши, но ответа не было. Даже мнимого. Он засунул голову в трещину, пытаясь заглянуть глубже, но никого не увидел. Ни плача, ни криков о помощи, ни бледного лица с измученным взглядом.

А на самом деле он добрался до края постели и свешивался с матраса, заглядывая в тупик из основательно подоткнутых одеял и простыни.

У него был выбор, но не время на раздумья. Или спускаться в Коленный изгиб на поиски застрявшего парня, или прекращать спасательную операцию. До того, как пещеры доверху затопит вода и все, кто не успел их покинуть, утонут, оставалось от силы двадцать минут.

Он решил рискнуть. Чтобы спуститься на дно Изгиба, уйдет всего семь-восемь минут, плюс еще пять, чтобы вернуться к сифону. После него туннели довольно круто пойдут вверх, так что шансы сбежать до того, как их зальет под завязку, очень высоки.

Мартин стал осторожно спускаться по Коленному изгибу. В любой момент грозила опасность сорваться, руки и ноги дрожали. Известняковые стены задвигались — долгий, медленный оползень, как при землетрясении, словно весь мир вокруг рушится. Обвались трещина, и он окажется в ловушке, путь назад отрежет, а вода в подземных туннелях тем временем будет прибывать и прибывать.

Пыхтя от натуги, он попытался уцепиться за стены трещины. Какой-то миг казалось, что удастся выкарабкаться наверх, но тут все заскользило — простыня, одеяла, известняк, и Мартин оказался прямо на дне Коленного изгиба, похороненный заживо.

На мгновение его охватила паника, стало нечем дышать. Но затем он начал разбирать завал, камень за камнем, прорываясь на свободу. Должен же был существовать путь на свободу! Если пробраться на более глубокие нижние ярусы пещер, то, возможно, удастся достичь подножия холма и выползти через какую-нибудь лисью нору. В конце концов, если дождевая вода находит в известняке выход, то он и подавно найдет!

Мартин сумел отбросить все камни в сторону. Оставалось только прорыть ход в густой грязи. Он начал горстями вычерпывать ее себе за спину и наконец почувствовал на лице свежий воздух — свежий воздух и ветер. А затем выполз из Коленного изгиба на четвереньках и очутился на ровном песчаном пляже. День был жемчужно-серым, но из поднебесья сверкало солнце, и вдалеке мирно искрился океан. Мартин обернулся — ничего, только километры и километры серой клочковатой травы. Ему как-то удалось из-под нее выбраться, будто из-под плотного одеяла.

Он встал и отряхнулся. На нем все еще были непромокаемая куртка и пещерные сапоги — просто отлично, потому что здешний ветер оказался промозглым. В вышине бесшумно наматывали круги белые чайки — ни крика, ни плача, и глаза пустые, как у акул. В песке у ног переливались крошечные полузакопанные ракушки.

На мгновение он заколебался. И что теперь? Куда? Возможно, стоит заползти обратно в пещеры и вернуться на поверхность тем же маршрутом. Впрочем, здесь, на открытом воздухе, это кажется бессмысленным. К тому же вход густо зарос травой, и его еще предстоит найти. Лучше двинуть кратчайшим путем вглубь суши и глянуть, не подвернется ли дорога, дом или какая-нибудь подсказка, что это за место.

Однако, затем, очень далеко, на границе моря и неба, показался рыбацкий кораблик. Его красновато-коричневый треугольный парус вызывал из памяти рыбацкие лодки со старинных акварелей. Вскоре кораблик пристал к берегу, и с борта спустился мужчина. Мартин пошел было к нему, но затем понял, как тот далеко, и побежал. Непромокаемая куртка неприятно шелестела, сапоги оставляли глубокие вмятины в песке. Чайки держались следом, продолжая наматывать круги.

На то, чтобы дойти-добежать до кораблика, ушло почти двадцать минут. Возле него на коленях стоял седобородый мужчина в оливковой штормовке и нанизывал толстых треугольных рыбин на кукан. Их чешуя ослепительно сверкала и переливалась всеми цветами радуги. Некоторые еще не умерли, били хвостами и раздували жабры.

Мартин остановился в нескольких метрах и стал молча смотреть. В конце концов мужчина прекратил нанизывать рыбу и взглянул на него. Он оказался красивым, по классическим канонам, — черты лица точеные, словно у греческих статуй. Правда, глаза его были пустыми, цвета неба в пасмурный день. Он напоминал кого-то знакомого. Но вот кого?

Неподалеку на бухте каната сидел, закинув ногу на ногу, тощий паренек в плаще с капюшоном и играл на флейте. Запястья у него были такими тоненькими, а мелодия — настолько жалобной, что Мартин чуть не расплакался.

— Наконец-то ты пришел, — облегченно вздохнул мужчина с глазами цвета неба. — Мы тебя заждались.

— Вы ждали меня? Зачем?

— Ты ведь туннельщик? Работа под землей — твой конек.

— Я искал одного парня. Говорили, он застрял в Коленном изгибе, но… даже не знаю. Туннели затопило, и он вроде как обрушился.

— А ты решил, что уцелел?

— Ну, я же уцелел.

Мужчина встал, зашуршав штормовкой. После возни с ослизлой чешуей от него сильно несло рыбой.

— Просто так тебе суждено было здесь оказаться. Нам нужна помощь опытного туннельщика — такого, как ты. Что скажешь об этих рыбинах?

— Никогда таких не видел.

— А они не рыбы. Не совсем подходят под определение. Скорее, они идеи.

Он поднял одну, и та забилась, вспыхивая на солнце. Мартин увидел, что это и впрямь не столько рыба, сколько идея. Идея о разладе с родными тебе людьми и том, как выразить им свою любовь, успокоить их. Затем мужчина поднял вторую рыбу, и оказалось, что та совсем другая — другая идея. Блестящая идея о числах: как определять эталонный метр через скорость света. Если можно сжать свет, то это можно проделать и с расстоянием — перспективы просто поражали.

Мартин не совсем понимал, как у рыб выходит быть еще и идеями, но они действительно ими были. Причем некоторые — столь прекрасными и странными, что он смотрел на них во все глаза, и ему казалось, будто привычный мир перевернулся с ног на голову.

Солнце уже клонилось к закату. Паренек убрал флейту и стал помогать рыбаку с оставшимися сетями и крючковой снастью. Рыбак дал Мартину понести большую плетеную корзину, которую наполняли замысловатые катушки и забавные стеклянные шары-поплавки для сетей.

— Придется поднажать, если хотим успеть домой до темноты.

Какое-то время они шли молча. Гонимый ветром песок с шипением змеился под ногами, а позади, будто далекая публика, тихо рукоплескало море. Спустя минут пять Мартин не выдержал:

— Зачем вам понадобился туннельщик?

Рыбак метнул косой взгляд:

— Ты, наверное, не поверишь, но, помимо этого, есть и другой мир. Совсем рядом, похожий на зеркальное отражение привычного… вроде бы такой же, да не такой.

— А при чем тут туннели?

— А притом, что в тот мир можно проникнуть только одним способом: забраться в постель и проползти через нее на обратную сторону.

Мартин замер как вкопанный:

— Это еще что за бред? Кровать? Я ползаю по пещерам, а не по кроватям.

— Какая разница? — пожал плечами рыбак. — Пещеры, кровати… все едино — проход куда-то еще.

Мартин зашагал дальше:

— Может, уже объясните, что происходит?

Солнце теперь почти касалось горизонта, и тени всех троих превратились в тени великанов на ходульных ногах, чьи крошечные головы терялись где-то вдали.

— Объяснять тут особо нечего. Под одеялами скрыт другой мир. Кто-то может его найти, кто-то нет. Думаю, это зависит от силы воображения. Моя дочь Леонора всегда им отличалась. Любила прятаться под одеялами и представлять себя пещерной женщиной незапамятных времен или краснокожей в вигваме, но с месяц назад сказала, что нашла другой мир — прямо под матрасом. Она этот мир видела, только пробраться не могла.

— Ваша дочь его описывала?

Рыбак кивнул:

— Она рассказывала, что там очень темно, потому что сплетаются колючие кусты и раскидистые деревья. А еще — что видела, как мелькали тени — возможно, звериные, например, волчьи, либо сгорбленные люди, одетые в черные меховые плащи.

— Что-то не похоже на мир, куда все прямо-таки рвутся.

— Мы так и не узнали, ушла Леонора по своей воле или нет. Два дня назад жена заглянула к ней в спальню и обнаружила пустую постель. Сначала мы решили, что наша дочь сбежала. Но не было никаких семейных ссор. С чего бы ей так поступать? Затем мы сняли одеяла, и оказалось, что края простыни изорваны, будто за нее цеплялся когтями какой-то зверь. — Он затих, потом через силу продолжил: — А еще мы нашли кровь. Немного. Может, Леонора поранилась о шип. Может, какой-то зверь оцарапал.

Они уже карабкались вверх по дюнам, поросшим травой. Неподалеку виднелись три домика: один белый и два розовых. В окнах горел свет. Вокруг были развешаны для починки рыбацкие сети.

— А вы не пробовали отправиться за ней сами? — поинтересовался Мартин.

— Да, но толку? Не хватает воображения. Только и вижу, что простыню и одеяла. Я вылавливаю рациональные идеи — из астрономии, физики, логики. Но не могу вообразить Подкроватье — а значит, не могу туда попасть.

— Подкроватье?

Рыбак ответил слабой мрачной усмешкой.

— Так называла его Леонора.

Дойдя до дома, они сложили у входа корзины и снасти. Из двери кухни, вытирая руки о цветастый передник, вышла женщина. Белокурая, с уложенными на макушке косами, она излучала странную холодную красоту — будто картина маслом кисти искусного живописца, а не настоящая женщина.

— Вернулись, значит? — глянула на них она. — И это туннельщик?

Рыбак положил руку Мартину на плечо:

— Верно. Он пришел, как и предполагалось. Сегодня может начать поиски нашей дочери.

Мартин собрался было возмутиться, но женщина подошла к нему и схватила за руки.

— Я знаю, вы сделаете все возможное. Благослови вас Бог за то, что пришли на помощь.

***

Тем вечером они ужинали за кухонным столом — сытный рыбный пирог с корочкой хрустящего картофеля и холодный сидр в бокалах. Рыбак и его жена разговаривали очень мало, но практически не сводили с Мартина глаз — будто боялись, что он вот-вот испарится.

На каминной полке громко отсчитывали время часы в простой деревянной оправе, а на стене рядом висела акварель дома, который почему-то казался Мартину знакомым. В нарисованном саду спиной к зрителям стояла женщина. Казалось, обернись она, сразу станет ясно, кто это.

Были в комнате и другие предметы, которые он узнал: большой фаянсовый кувшин зеленого цвета, ароматическая курильница в виде крошечного домика и фарфоровый кот, смотревший с многозначительной улыбкой. Мартин никогда не бывал тут раньше, поэтому не мог понять, почему все эти предметы кажутся такими знакомыми. Возможно, от усталости у него началось дежавю.

После ужина они какое-то время сидели возле плиты. Рыбак рассказывал, как ежедневно выходит в море тралить рыб-идей. В более глубоких водах у залива водятся рыбы намного крупнее — целые теоретические концепции косяками ходят.

— Это край идей, — буднично пояснил он. — Даже ласточки и дрозды в небе, и те —маленькие чудные мысли. Можно поймать ласточку и вспомнить о чем-то позабытом или узнать о каком-нибудь приятном пустячке. Ты… ты родом из края поступков, где действуют, а не просто обсуждают.

— А Подкроватье? Что это за место?

— Не знаю. Край страхов, наверное. Край тьмы, где подстерегает недоброе.

— Так вот куда вы хотите отправить меня за дочерью?

Жена рыбака поднялась из кресла, взяла с каминной полки фотографию и молча передала ее Мартину. Белокурую девушку запечатлели в тот миг, когда она стояла на берегу океана в легком летнем платье. Светлоглазая и пленительно красивая, она зарылась пальцами босых ног в песчаный пляж. Вдали разлеталась стая птиц, и Мартин подумал о «приятных пустячках».

Поразглядывав фотографию, он отдал ее обратно.

— Что ж, будь по-вашему. Я попытаюсь.

В конце концов, спасать людей — его долг. Парня из Коленного изгиба он так и не нашел, но, возможно, получится оправдаться, отыскав Леонору.

Как только пробило одиннадцать, его проводили в комнату девушки. Комната была маленькой и простой, если не считать соснового туалетного столика, заставленного куклами и мягкими игрушками. У более длинной стены прямо посередине стояла простая сосновая постель, а над ней висела гравюра с изображением парка. Мартин, нахмурившись, присмотрелся к гравюре. Чем-то этот парк казался знакомым. Возможно, ребенком он там бывал. Но как изображение оказалось здесь, в краю идей?

Задернув красные полосатые шторы, жена рыбака откинула одеяла на кровати.

— Вы сохранили постельное белье с того дня, как исчезла Леонора? — поинтересовался Мартин.

Она, кивнув, открыла маленький бельевой ящик в ногах кровати, вынула оттуда сложенную белую простыню и постелила. Один край изорвало в клочья, будто он побывал в каком-то механизме, либо повстречался по меньшей мере с тигриными когтями.

— Сама бы Леонора так делать не стала, — заметил рыбак. — Попросту не смогла бы.

— Да, — отозвался Мартин, — но если не она, то кто?

***

К полуночи Мартин уже лежал под одеялами, одетый в ночную сорочку, выданную хозяевами, а дом погрузился во тьму. Оконные рамы дребезжали под напором ветра, как будто кто-то хотел пробраться внутрь, а где-то за дюнами рокотал прибой. Мартин всегда считал, что нет зрелища тоскливее, чем ночное море.

Он пока не решил, верит в Подкроватье или нет. Он даже не решил, верит ли в край идей. Казалось, это какое-то наваждение, но… Кровать на ощупь была настоящей и подушки тоже, а на спинке стула виднелась пещерная экипировка.

Минут пятнадцать он неподвижно лежал на спине. Затем решил, что стоит заглянуть за край постели. В конце концов, если Подкроватья не существует, в худшем случае придется потерпеть духоту с теснотой. Мартин перевернулся под одеялами и зарылся под них.

И тут же оказался в низком туннеле среди густых сплетений древесных корней. Ноздри наполнила вонь прелых листьев и плесени. Вероятно, это место находилось в каком-то лесу. Здесь стояла кромешная темнота, а корни цеплялись за волосы и царапали лицо. Казалось, по рукам ползают тараканы, норовят забраться под воротник. Ночной сорочки на нем уже не было. Ее заменила более мужественная одежда — толстая рубаха в клетку и джинсы из грубой ткани.

Через сорок-пятьдесят метров пришлось проползать под исполинским деревом. Сердцевина его превратилась в труху, и, протискиваясь между цепкими отростками главного корня, Мартин старался не потревожить сам ствол, в котором было, наверное, несколько тонн, — он побаивался, как бы тот не провалился под землю, раздавив его насмерть. Пришлось раскапывать груды торфянистой почвы, и в какой-то момент под пальцами хрустнуло что-то склизкое. Разложившийся барсук — по всей видимости, застрявший под землей. Мартин замер, задыхаясь от омерзения, но тут огромное дерево затрещало, в волосы градом посыпалась сырая земля, и он понял, что надо выбираться как можно скорее, пока его не похоронило заживо.

Извиваясь, как червяк, он рванул прочь, продираясь через паутину свисающих корней, и — вот он, открытый воздух! Все еще была ночь, очень холодная, и надо ртом вился пар, совсем как зимой по утрам, когда они с приятелями ждали школьный автобус и делали вид, что курят… когда же это было? Вчера? Месяц назад? А может, вообще прошли годы?

Мартин стоял в лесу. Луна где-то пряталась, но все вокруг заливало жутковатое фосфорическое свечение. Он представил, будто вон за теми деревьями приземлились пришельцы. Огромный звездолет, полный узких, запутанных отсеков, где механик может проблуждать месяцами, протискивая задницу сквозь невероятно узкие служебные туннели и угловатые шлюзы в переборках.

Лес молчал. Ни стрекота насекомых, ни шепота ветра в кронах. Единственные звуки издавал сам Мартин, который осторожно пробирался сквозь заросли ежевики, толком не зная, куда идти. Впрочем, шестое чувство подсказывало: он движется в нужную сторону. Его словно что-то звало, тянуло, чуть ли не магнитом, будто дрожащую компасную стрелку. Он все дальше и дальше углублялся в Подкроватье — царство клаустрофобии, где большинство людей не способно даже вздохнуть. Но для него оно было местом уютной тесноты и безопасности.

Ветви наверху сплетались в настолько плотный шатер, что сквозь него не просвечивало небо. Наверху запросто могло вовсю светить солнце, но здесь, в лесу, царила вечная ночь.

Более получаса Мартин, спотыкаясь, брел вперед. Время от времени он останавливался и напрягал слух, но лес все так же молчал. Внезапно среди древесных стволов он краем глаза увидел какое-то светлое пятно. Остановившись снова, Мартин обернулся, но что бы там ни было, оно уже исчезло.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвал он.

Звук голоса тут же угас в деревьях, которые напирали со всех сторон. Ответа не последовало, но рядом явственно шелестела сухая листва и хрустели веточки. Рядом точно кто-то дышал!

Мартин пошел дальше. За ним, скача от дерева к дереву, как бумажный фонарик на шесте, так, чтобы не попасться на глаза, следовала бледная тень. Она оставалась невидимой, однако шума от нее становилось больше и больше: ее легкие со свистом хватали воздух, ноги все чаще шелестели по лесному полу.

Внезапно что-то — возможно, рука, а то и когтистая лапа — схватило Мартина за рукав, порвав рубашку. Он резко развернулся и едва не упал. В светящемся полумраке вплотную к нему стояла девушка лет шестнадцати-семнадцати, совсем тоненькая и без кровинки в лице. Копну нечесаных волос, похожую на огромное птичье гнездо, украшали колючки, остролист, лишайники и глянцевые багряные ягоды. Глаза были темно-серыми, с огромными черными зрачками. Такими, которые хорошо видят в темноте. Лицо выглядело изможденным, и все же пленяло красотой. Это из-за белой-пребелой кожи Мартин подумал, что за ним следует бумажный фонарик.

Ее необычный наряд смотрелся весьма эротично. На ней была короткая сорочка из сотен узких кружевных лент с волнистой кромкой. Грязные и потрепанные, они собирались пучками, каждую что-нибудь украшало — кроличья лапка, бусина, монетка, птица из кухонной фольги. Правда, сорочка доходила лишь до пупка, и на этом вся одежда заканчивалась. Дальше были просто голые, в потеках грязи бедра и чумазые босые ступни.

— Что ты здесь ищешь? — прошепелявила она тоненьким голоском.

Мартин до того смутился ее полуголым видом, что в растерянности отвернулся:

— Так, ищу кое-кого.

— Никто здесь никого не ищет. Это Подкроватье.

— Ну, а вот я ищу. Девушку по имени Леонора.

— Это которая вылезла из-под деревьев?

— Наверное.

— Мы видели, как она проходила мимо. Искала свои страхи. Только здесь она их не найдет.

— А мне казалось, у вас тут царство страха.

— О, да. Но, видишь ли, есть разница между просто страхом и тем, что тебя пугает по-настоящему.

— Не понимаю.

— Все просто. Страх темноты — это только страх. Он воображаемый. А если во тьме и правда кто-то притаился? Если куртка на спинке твоего стула вовсе не куртка? Если умерший друг стоит в углу возле шкафа и ждет, пока ты проснешься?

— Так, а что искала Леонора?

— Смотря чего она боится, так ведь? Но, судя по всему, она направлялась в Заподкроватье — а как раз там и обитают самые темные твари.

— Покажешь мне эту дорогу?

Девушка решительно покачала головой, даже затряслись ленты и загремели бусины.

— Ты, видно, не знаешь, каковы самые темные твари?

Она закрыла лицо руками и чуть раздвинула пальцы, чтобы выглядывали только глаза.

— Темные твари — это самые темные твари. Сунешься к ним в Заподкроватье, и они узнают дорогу, которой ты пришел. Смогут чуять твой запах. Последуют за тобой сюда!

— И все же я должен найти Леонору. Я обещал.

Девушка молча посмотрела на него долгим-предолгим взглядом, как будто не сомневалась, что больше никогда его не увидит, и хотела запомнить. Затем повернулась и поманила за собой.

Они шли лесом еще по меньшей мере минут двадцать. Приходилось продираться сквозь все более густые и колючие заросли. Мартину сильно расцарапало уши и щеки, но все равно, защищая глаза рукой, он следовал за тоненьким светлым силуэтом девушки, заводившей его все глубже и глубже в лесные дебри. По пути она напевала тоненьким голоском:


День под маскою скрыт,

Незнаком его лик, чуден вид.

Пальцы в кольцах, и шелком дорог

Ясный взор нас манит.


Вскоре показалась маленькая поляна. В конце ее виднелся холм, густо поросший влажным зеленым мхом. Девушка уверенно присела и, будто одеяло, приподняла с одной стороны мох, открыв темный ход, полный змеящихся корней.

— Что, туда? — встревоженно спросил Мартин.

Девушка кивнула:

— Только помни, о чем я говорила. Стоит их найти, как они последуют за тобой обратно. Вот что происходит с теми, кто ищет самых темных тварей.

— Неважно, я уже обещал.

— Да, но ты только подумай, кому ты обещал и почему. Просто подумай, кто такая Леонора и кто я, и что ты тут вообще делаешь.

— Если б я знал, — пожал он плечами. У него действительно не было ответов на эти вопросы.

И все же, когда девушка как можно выше подняла моховое одеяло, он бочком забрался под него — ногами вперед, будто укладывался в кровать. Корни тут же его оплели, приняв в свои объятия, как женщины с тонкими пальцами, и вот его уже по самые уши затянуло под эту замшелую кочку. Девушка со спокойным видом присела рядом, в ее глазах читалась печаль. Мартина почему-то больше не смущало полуобнаженное тело спутницы, будто он знал ее слишком хорошо. Как бы там ни было, не сказав больше ни слова, она опустила ему на лицо моховое одеяло, и мир для него погрузился во тьму.

Мартин сделал большой глоток влажного воздуха и пополз. Сначала ход тянулся прямо, но вскоре ухнул в непроглядную черноту. Вроде бы слабо потянуло сквозняком, и послышался глухой стук — будто молот по наковальне. Наверное, это был он — конец Подкроватья, откуда начинается Заподкроватье. Это там живут самые темные твари. Не просто страх — реальность.

Впервые с тех пор, как Мартин отправился на свою спасательную операцию, его подмывало вернуться. Если сейчас выбраться из-под мохового одеяла и пройти через лес назад, темные твари никогда не узнают, что он здесь побывал. Только Мартин знал, что должен продолжать. Стоит нырнуть в кровать, а оттуда в Подкроватье и в Заподкроватье, и все — ты подписал себе приговор.

Он свесил ноги с края обрыва и ухватился обеими руками за корни, росшие из земли густо, будто волосы на голове какого-нибудь великана. Затем, мало-помалу перевернувшись, повис над пропастью. Сапоги соскальзывали в торфе, сбрасывая вниз шумные потоки земли и камней. Страшнее всего в спуске была неспособность видеть. Мартин даже не знал, сколько ему карабкаться. Пропасть запросто могла тянуться вниз до бесконечности.

Каждый раз, хватаясь за корни, Мартин невольно сдирал с них рыхлую кору, и от сока ладони быстро стали невероятно скользкими.

Меж тем внизу стук молота все усиливался, отдаваясь гулким многократным эхом.

Только Мартин взялся за толстый центральный стержень, как рука соскользнула. Он попытался ухватить пригоршню корней поменьше, но те оторвались, затрещав, как ветхие шторы. Он вцепился в саму землю, но падение было не остановить. На мгновение мелькнула мысль: «Я сейчас умру».

Пробив отсыревший потолок из оштукатуренных реек, Мартин шмякнулся на влажный матрас, а оттуда кубарем скатился на мокрый ковер. Какое-то время он, отдуваясь, лежал на боку, но затем как-то поднялся на колени. Его окружала спальня — знакомая спальня, только обои заплесневели и свисали клочьями, а за перекошенной дверцей платяного шкафа виднелись пустые проволочные вешалки.

Он встал и прошел к окну.

Ночь? Нет, просто за стеклом все засыпано торфом. Спальня погребена под толщей земли.

Им начала овладевать паника.

Что, если он не сможет отсюда выбраться? Что, если придется провести остаток жизни здесь, глубоко внизу, под многочисленными слоями почвы, мха и удушающих одеял? Он попытался наметить план действий, но стук молота теперь был таким громким, что от него дрожал пол и звенели друг о друга вешалки в шкафу.

Надо взять себя в руки! В конце концов, он ас своего дела, натренированный спелеоспасатель, за плечами тридцать лет опыта. Первоочередная задача — найти Леонору и выяснить, не удастся ли поднять ее по обрыву. Или Заподкроватье можно покинуть как-то иначе, чтобы не рисковать, карабкаясь метров тридцать по отвесному склону?

Он толкнул дверь спальни и оказался в длинном коридоре с блестящим линолеумом на полу. Стены были утыканы дверями, покрашены и отделаны декоративными коричневыми панелями, как в школе или больнице. В дальнем конце сиротливо висела лампочка без плафона, а под ней стояла девушка в белой ночной сорочке ниже колена. Ее волосы развевал ветер, хотя сам Мартин его совершенно не чувствовал. Лицо ее было белым как мел.

Изорванный подол сорочки усеивали бурые пятна. Из-под него выглядывали беспощадно исполосованные когтями ноги, кожа на икрах свисала клочьями, весь пол залила кровь.

— Леонора? — Голос Мартина прозвучал так тихо, что девушка не услышала. И тут же снова: — Леонора!

С трудом волоча ноги, она шагнула навстречу, потом еще, после чего привалилась к стене. Это была та самая Леонора, которую он видел на фотографии в домике рыбака, но года на три-четыре старше, а то и больше.

Мартин пошел по коридору к ней. Когда он проходил мимо двери, каждая распахивалась, будто сама собой. Стук молота теперь попросту оглушал, но комнаты по обеим сторонам коридора — только кресла, диваны, журнальные столики да картины на стенах. Будто сцены из чьей-то жизни, год за годом, десятилетие за десятилетием.

— Леонора? — снова позвал Мартин и обнял ее. Она совсем продрогла и вся дрожала. — Леонора, идем. Я отведу тебя домой.

— Отсюда нет выхода, — прошептала она голосом тихим, как шелест миндальных ядер, если очистить от кожуры. — Темные твари уже близко. Отсюда нет выхода.

— Выход есть всегда. Давай я тебя понесу.

— Выхода нет!!! — заорала она прямо ему в лицо. — Мы слишком глубоко! Нам не выбраться!

— Не паникуй! — прикрикнул он. — Вернемся в спальню — отыщем способ подняться назад в Подкроватье. Все, пошли! Давай я тебя понесу!

Он чуть нагнулся и забросил ее на плечо. Леонора оказалась легкой, как пушинка. Ее ноги были сильно изранены. Два пальца левой болтались на одной коже, на джинсы Мартину мерно капала кровь.

Пока они шли по коридору, двери захлопывались точно так же, как недавно распахивались. Метров за десять до спальни Леонора так сильно обхватила Мартина за горло, что еще немного, и он бы задохнулся.

— Они здесь! — прокричала она. — Самые темные твари! Они идут за нами!

Только Мартин обернулся, как лампочка в конце коридора лопнула. И все же за единственное мгновение света он увидел нечто ужасное. Оно походило на высокого тощего человека, одетого в серый балахон с капюшоном. Лицо было одухотворенно совершенным, будто у статуи святого. То есть совершенным, не считая рта — растянутый в похотливой усмешке, он обнажал целые джунгли кривых, заостренных зубов. А под этим ртом в такой же похотливой усмешке растянулся второй, в котором, будто в предвкушении пищи, извивался тонкий язык.

Тварь подняла руки, и ткань сползла, оголив изогнутые черные когти.

Это была темная тварь. Тот самый ужас Леоноры, с которым ей пришлось столкнуться.

От внезапной темноты Мартин, запутавшись, растерялся. Он чуть не уронил девушку, но ухитрился подхватить ее снова и, спотыкаясь, побрел к спальне. На ощупь открыв дверь, он вошел и тут же ее захлопнул, заперев на ключ.

— Поспеши! Тебе надо встать на изголовье и оттуда через потолок наверх!

В коридоре невнятно прошаркали ноги, затем донесся отвратительный скрежет когтей по стене. Потом дверь содрогнулась от удара, с притолоки дождем посыпалась штукатурка. Еще удар, по дверному полотну медленно заскребли когти. Мартин обернулся. Несмотря на израненные ноги, Леонора смогла удержаться на латунной спинке и теперь мучительно пыталась подтянуться и залезть в дыру на потолке. Мартин забрался на матрас, чтобы помочь, и в тот самый миг, как дверь опять вздрогнула, Леонора выкарабкалась наверх. Мартин последовал за ней, изодрав руки обломками реек. Когда он втягивал ноги, дверь спальни с грохотом распахнулась, и его зрение мельком уловило серую фигуру в капюшоне и воздетые когти. Вскинув голову, она посмотрела на него и плотоядно ухмыльнулась обоими ртами.

Казалось, подъем по отвесному склону продолжается уже не один месяц. Мартин и Леонора сантиметр за сантиметром ползли по ненадежной торфяной стене, цепляясь даже за самые слабые корешки. И он, и она не раз срывались. Снова и снова их дождем осыпали земля, камни и прелые листья. Мартину приходилось выплевывать все это изо рта и смахивать с глаз. А еще оба ни на минуту не забывали, что темная тварь где-то сзади, ненасытная, торжествующая, и что она последует за ними повсюду, куда бы они ни направились.

Вдруг отвесный склон закончился. Леонора плакала от боли и изнеможения, но Мартин за руку потащил ее сквозь сплетение корней и мягкую, податливую землю к моховому одеялу. Дрожа от усталости, он его приподнял, и Леонора выбралась на поляну. Он, пыхтя, последовал за ней.

Лесная девушка исчезла без следа, так что Мартину пришлось возвращаться наугад. И он, и Леонора так устали, что им было не до разговоров, но все равно бок о бок, сплотившись ради общей цели, они продолжали протискиваться сквозь ветви. Они только что сбежали из Заподкроватья и теперь пробирались сквозь Подкроватье к миру света и свежего воздуха.

Подземный ход, который выведет их обратно в мир Леоноры, Мартин искал неожиданно долго. Но, придавая сил, его не покидало чувство, что направление выбрано правильно — они движутся вверх! В тот самый миг, когда он было отчаялся, решив, что вконец заблудился, под пальцами вместо земли оказалась простыня, и они с Леонорой выкарабкались из ее развороченной постели в спальню. Отец девушки сидел возле кровати и, как только их увидел, сразу обнял обоих и пустился в пляс, изобразив странный рыбацкий танец.

— Ну ты и храбрец, ну и храбрец! Вернул мне мою Леонору.

Мартин потер лицо, размазывая грязь:

— С ногами у нее совсем беда. Есть здесь поблизости врач?

— Нет, зато есть сердечник, и бархатцы, и мирт, чтобы прогнать ночные кошмары.

— Ей почти напрочь отсекло пальцы. Нужно зашивать. Нужен врач.

— Твое предложение поможет не хуже врача.

— И еще кое-что… Та тварь, что ее изувечила… Кажется, она идет за нами следом.

Рыбак положил руку Мартину на плечо и кивнул.

— Мой юный друг, мы обо всем позаботимся.

***

И вот в сиреневатых сумерках раннего лета они вышли на берег и, подпалив кровать Леоноры вместе с одеялами, простыней и всем прочим, столкнули ее на воду, будто погребальную ладью Артуровских времен. Огненные драконьи языки лизали небо, в воздухе кружил пепел сгоревшего одеяла.

Леонора, с забинтованными ногами стоя возле Мартина, держала его за руку, а когда подошло время прощаться, расцеловала со слезами на глазах.

— Запомни навсегда, — благодарно сжал ему руку рыбак, — то, что могло бы случиться, столь же важно, как то, что и правда случилось.

Мартин кивнул и побрел вдоль кромки моря к зарослям клочковатой травы, в которых скрывался путь назад в Коленный изгиб и пещеры. Он обернулся всего раз, но к тому времени стемнело настолько, что было видно лишь пламя метрах в трехстах от берега — это плыла кровать Леоноры.

***

Утром мать Мартина, лихорадочно сорвав с постели сына одеяла и простыню, обнаружила в ногах кровати остывшее тело в красно-белой полосатой пижаме, скованное трупным окоченением. Спасать Мартина было поздно: вызванный врач сказал, что, по всей видимости, тот задохнулся где-то после полуночи и к тому времени, как его нашли, пролежал мертвым уже семь с лишним часов.

Когда Мартина кремировали, его мать в слезах сказала, что у нее такое чувство, будто он и не жил вовсе.

Но кто бы с этим согласился? Только не рыбак и его семья, которые вернулись в свой воображаемый домик и вознесли молитву за туннельщика, спасшего их дочь. И не полуголая дикарка, что шла через лес, которого никогда не было, и думала о том, кто не побоялся кошмарных тварей. И не темная тварь, что выбралась из-подо мха и наконец явилась в мир идей через дымящуюся, почти затонувшую постель, как серая фигура в темноте.

И, в конце концов, даже не сама мать Мартина, когда вернулась в его спальню после похорон, чтобы снять с кровати белье.

Она сложила одеяла одно за другим и принялась за простыню. Однако, уже вытягивая ее край, заметила шесть черных полос сбоку матраса. Она недоуменно нахмурилась и обошла постель — глянуть.

Только присмотревшись очень внимательно, она поняла, что перед ней когти.

Настороженно она чуть-чуть потянула простыню на себя. Когти росли из пальцев, а ладони исчезали в щели между простыней и матрасом.

Шутка, подумала она. Чья-то очень извращенная шутка. Не прошло и недели, как умер Мартин, а кто-то уже бесчувственно затеял ребячьи шалости. Она сильнее рванула простыню и схватила коготь, собираясь его вытащить.

К ее ужасу, тот стремительно полоснул ей по руке и рассек кожу. Затем полоснул еще и еще, вспарывая матрас и кромсая белье. Несчастная закричала и хотела отшатнуться, бросив закапанную кровью простыню, но из края кровати, вихрем закрутив ошметки изрезанного поролона, что-то поднялось — высокое, серое, с лицом, как у святого, и парой ртов один под другим, густо усеянных акульими зубами. Оно взвивалось все выше и выше, пока не нависло над ней, холодное, как Арктика. Такое холодное, что даже у матери Мартина дыхание превратилось в пар.

— Есть места, куда лучше никогда не соваться, — прошептала темная тварь в унисон обоими ртами. — Есть то, о чем лучше не думать. Есть люди, чье любопытство всегда приносит беды — особенно им самим и тем, кого они любят. Не нужно искать встречи со своими страхами. Они непременно последуют за тобой и настигнут.

На этом темная тварь без колебаний ударила когтистой лапой — будто кошка птичку — и рассекла несчастной лицо.

Не успела жертва упасть на ковер, как темная тварь полоснула снова, потом добавила еще и еще, разукрашивая всю спальню кровавыми брызгами.

Затем нагнулась, словно отвешивая поклон собственной безжалостной ненасытности, и впилась в плоть обоими ртами. Постепенно темная тварь вновь исчезла в зазоре на краю кровати, дюйм за дюймом утаскивая за собой тело жертвы с безвольно болтающимися руками и ногами.

Последней исчезла левая ладонь с обручальным кольцом на пальце.

Не осталось ничего — только окровавленная постель в пустой комнате и какой-то слабый звук: то ли вода капает в пещерах глубоко под землей, то ли шепчет далекое море, то ли шелестят ветви в темном дремучем лесу.

Graham Masterton, “Underbed”, 1996 ©

Перевод Анастасии Вий

@темы: параллельные миры, дети, сновидения, рассказы, сущности, не своё

---

Родители делятся самыми жуткими вещами, которые им говорили их дети

[Danny Ocean]

На днях в Daily Mail вышла статья про родителей, которые делились в одной из групп в Facebook жуткими рассказами, услышанными от своих детей. Материал вызвал широкий отклик у читателей, и некоторые из них начали делиться своими историями уже в комментариях. Мы перевели часть оригинального материала, а также самые страшные и жуткие комментарии читателей.

***

Моя 5-летняя дочь сидела ночью на полу в гостиной и смотрела телевизор, в один момент она повернулась ко мне и сказала: «Мама, что это за белая вещь, которая прошла через стену?»

***

Однажды я вытащил из коробки кучу вещей своего отца и разглядывал их, моя дочь подошла, взяла его бумажник и сказала: «Это было моё, когда я была мальчиком»

***

На прошлой неделе моя малышка забрела на кухню и сказала нам с мужем: «Я утонула в деревянном подвале», а затем развернулась и ушла…

***

Моей дочери было около 3х лет, когда она говорила об Алисе. Алиса была милой девушкой, которая читала ей и играла. Я тогда подумал, что это просто воображаемый друг, а это имя она запомнила из каких-нибудь сказок. Как-то я упомянул об этом своему соседу, и он изменился в лице, как будто увидел призрака. Он рассказал, что до нас, в этом доме жила девочка по имени Алиса, которая умерла из-за какой-то болезни…

***

Моя младшая сестра, которой тогда было три года, рассказала мне, что до этой жизни она была мужчиной, что она была бухгалтером и что у неё была жена, плюс много другой информации, о которой трехлетний ребенок не может знать.

***

Я слышал, как мой сын в 3 часа ночи болтал и смеялся. Каждую ночь около трех лет. Он говорил нам, что какой-то мальчик приходил и будил его, чтобы поиграть.

***

Когда моим близнецам, мальчику и девочке было около 3х лет, они называли друг друга чужими именами, Рахмона (Мона) и Пухан (Хуан) и рассказывали мне об их «старой жизни». Они женились и проживали в стране, по рассказам которых, была очень похожа на Индию. Они много раз рассказывали мне историю о своем первом ребенке, который был тёмненьким, как слива, которого они очень сильно любили и называли «сливовым ребёнком». Они рассказали, что он умер через несколько дней после падения с крыши и чуть не заплакали, рассказывая про него. Они сказали, что его рот и зубы были сильно повреждены при падении, и врач не смог спасти его. Однажды мой сын заговорил о сливе и вдруг остановился, пристально посмотрел на меня и с радостью сказал: «Мама! Ты был сливовым ребенком!» и подскочил, чтобы обнять меня, как будто он не видел меня много лет. Но самое странное то, что у меня всегда был страх выбить зубы при падении. С возрастом около четырех с половиной лет они перестали упоминать эти имена и истории.

***

Не совсем про детские признания, но добавлю свою историю. Отделение в больнице, где я сейчас работаю, раньше было детским отделением. И почти каждый пациент, который умирал, за несколько дней до своей смерти жаловался нам, что под их кроватью по ночам играет какой-то ребёнок. Это было так часто, что не могло быть простым совпадением. И теперь, когда пациент начинает говорить о ребенке в палате, мы знаем, что нужно приглядывать за больным внимательнее.

***

Однажды вечером я мыл посуду с моим 7-летним сыном, и он сказал мне, что он был отцом моей жены. Он умер и наблюдал за нами сверху и потом вернулся как сын. Отец моей жены умер за 3 месяца до зачатия сына. Мой сын любит всё то же самое, что и его дедушка. Мы всегда думали, что он был реинкарнацией её отца. Существует слишком много сходств и совпадений, чтобы это было не правдой! Я всегда скептически относился к реинкарнации, пока не появился мой сын! Всё выглядит одинаково, манеры, интерес к спорту, любимые блюда, цвета и многое другое!

***

Моя 5-летняя дочь часто просыпается ночью и говорит, что голоса не дают ей уснуть, она сказала, что они все время разговаривают со мной и моим мужем и спрашивают, почему мы никогда не отвечаем им.

***

Пока моему брату не исполнилось 5 лет, он постоянно говорил о своей матери, которая жила в вигваме. Однажды наши родители отвезли нас в какое-то место, где были вигвамы и другие похожие строения. Он бегал от вигвама к вигваму, крича "Мама! Мама!". У него была истерика, и из-за этого мы почти сразу уехали оттуда и утешали брата всю дорогу. Это было очень грустно.

***

Когда мой брат был очень маленьким, он брал книги в ванную и читал истории «милой старушке». Когда моя мать упомянула об этом моему соседу, он показал моей маме и брату фотоальбом. Он выбрал фотографию «милой старушки» без всяких подсказок. Наш сосед был потрясен, так как это была старуха, которая ранее владела нашим домом и умерла в ванной этого дома.

***

Ночью, когда мой муж, который работает врачом, был на дежурстве, мой сын сказал: «Мама, возвращайся спать, под твоей кроватью никого нет. Он сейчас позади тебя». Я спросила КТОООО?!?! Он сказал, что маленький мальчик. Он описал своего «воображаемого» друга: «Он сидит на моей кровати и ждет свою маму. Ему не разрешено идти домой из-за его руки ». Я спросила, что случилось с его рукой, и он ответил: «Его мама переехала его, когда он рисовал мелом на асфальте. Поэтому он всегда плачет, ему не нравится быть мёртвым». Меня до сих пор трясёт, когда вспоминаю про это.

***

Спустя несколько дней после смерти нашей собаки, наш сын позвал меня посреди ночи и взволнованным голосом сказал: «Мама, Расти был здесь!» Он «возвращался» несколько раз и «спал» у подножия кровати моего сына. Это продолжалось несколько недель, пока мой сын не спросил меня: «Почему Расти больше не навещает меня?»

***

Когда моей дочке было 4 года, поздно ночью она проснулась и закричала в своей комнате, я пошел посмотреть, чтобы узнать, в чем дело. Она была в крови и кричала. Когда я спросил её, что случилось, она истерически кричала и показывала пальцем под свою кровать. Сквозь плач она сказала мне, что там был мальчик в шляпе, и он поранил её лицо. У Сью действительно были царапины на всем ее лице. Моей дочери сейчас 31 год, и она отчетливо помнит ту ночь, от этих воспоминаний у неё мурашки по всей спине. Она ненавидит говорить об этом случае.

***

Наша дочка всегда молится перед сном и однажды она закончила молитву фразой – «Спокойной ночи бабушка». На следующий день нам позвонили и сказали, что умерла мама моей жены ... Через несколько месяцев она закончила свою молитву фразой «Спокойной ночи дедушка» - и на следующий день нам сообщили, что умер мой папа. Это было очень страшно. Прошлой ночью она закончила свою молитву фразой «Спокойной ночи папа...» Я не мог уснуть всю ночь ... А хуже всего было то, что утром на пороге умер наш молочник, который развозил молоко на нашей улице задолго до рождения дочки!

@темы: это случилось на самом деле, не своё

---

Козлёнок

[Скрёб-поскрёб]

Так бывает. Иногда увиденный мельком несовременно одетый человек, услышанный обрывок мелодии или даже запах на несколько секунд возвращает какие-то ощущения прошлого. Кофточка из яркой «ангорки» на тетке в утренней толпе метро, откуда-то послышавшаяся заставка радио «Маяк» или непонятно откуда взявшийся запах свежепомытых деревянных ступеней подъезда. Порой вспоминаются какие-то неясные обрывки событий далеких лет, но изредка приходят целые сцены из прошлого. Сцены, которые ты, оказывается, никогда и не забывал. Просто они хранились в каком-то особо пыльном и темном углу подсознания. Интересно, что забытые моменты затрагивают не только какое-то совсем раннее детство, но и подростковый возраст, и даже уже вполне сознательную взрослую жизнь.

Возможно, истории эти никому особо не интересны, но я все же расскажу их. Как рассказывают анонимному попутчику неуместные интимные подробности. Итак, это, пожалуй, первая.

События того лета всплыли в голове в конце мая прошлого года. Я ехала в полупустой последней электричке. Путь лежал на дачу к друзьям, в область. Телефон, как назло, вот-вот собирался разрядиться, поэтому, сберегая заряд для «звонка другу», я просто пялилась в темное окно. В стекле отражались противоположные лавки, на которых друг напротив друга сидели мужчина и девочка лет пяти. Девочка играла с куклой и какими-то дополнительными кукольными атрибутами. В какой-то момент она открыла розовую коробочку. Что-то вроде шкатулки. Из коробки полилась механическая мелодия. И я вспомнила… В то знойное лето вместо поездки к бабушке на море я осталась в городе. Что-то тогда происходило в неспокойной нашей стране, и поездка в Крым внезапно стала проблемой. Так или иначе, маленькая я была предоставлена самой себе. Родственников в деревне у нас не было, Крым сорвался, а отпуска родителям никто давать не собирался.

Кто вырос в самом начале 90-х, наверное, помнит тот странный парадокс. На улицах уже неспокойно, коммерсанты активно плодятся и так же активно погибают. Выстрелы и взрывы становятся чем-то весьма повседневным. Кладбища полнятся дорогими надгробиями авторитетов. Но дети все так же гуляют одни, особенно дети, оставшиеся на лето в городе.

Большинство моих друзей разъехались по бабушкам-дедушкам набираться сил и здоровья в деревне перед первым учебным годом. А я вот такая – одинокая и предоставленная сама себе. В первые летние деньки я предпочитала гулять вокруг дома, так как переехали мы сюда только весной. Ключ на шею, кусок хлеба в карман и – вперед. За домом (на тот момент вполне новенькая панельная пятиэтажка с «улучшенной планировкой») жильцы устроили себе огородики. В основном выращивали зелень, помидоры, огурцы, редиску. Но некоторые умудрялись высадить даже картошку или тыквы.

Местность выглядела примерно так: наш дом (года два-три как построенный), за ним довольно большое пустое пространство. На нем огородики. Дальше какие-то хоз.постройки жителей следующего дома (ох, детство золотое, кто бы мог сейчас представить эти реалии – современные дома, а между ними огороды и сараи с курами, утками, козами). За постройками шла огромная труба, обернутая стекловатой (кто не познал на собственной шкуре действие стекловаты, тот счастливчик), через трубу деревянный мостик, потом еще пара домов постарше нашего (хрущи) и опять пустое пространство, уже на километры вперед.

На третий или четвертый день мне надоело ловить кузнечиков и закапывать секретики. Настала пора приниматься за исследование нехоженой территории. Для начала я как следует познакомилась со стекловатой. Она так прекрасно блестела на солнышке, и я решила, что пару кусочков мне просто необходимо взять с собой. Плюс ко всему, мостик через трубу охраняла стая недоброжелательных гусей, поэтому я благополучно перелезла через преграду чуть в стороне. Надо ли рассказывать, что было потом со всеми оголенными частями тела? В общем, в тот день далеко от трубы уйти не удалось. Вечером, получив обработку пострадавшей кожи от мамы и ликбез на тему стекловаты от папы, я начала обдумывать план дальнейших хождений. Через трубу лезть нельзя, а у мостика гуси. На следующее утро я взяла с собой половину «кирпича» хлеба.

С помощью взятки мостик был преодолен. Миновав пару хрущевок, я вышла к полю. Ну, то есть это было не прямо поле – нива. Скорее, заросшая высоченной травой, пустая территория. С одной стороны шла бетонная стена с колючкой (я сейчас не могу точно сказать, что там было, но вроде ТЭЦ), а дальше простор и никого. Посреди поля шла тропинка и стояли «чертовы ворота». Кто не знает, это такой столб, подпертый другим столбом в форме буквы Л». Считается плохой приметой проходить под воротами, поэтому тропинка деликатно огибала столб и дальше терялась вдали.

Поскольку было мне на тот момент 6 лет, никаких суеверий и прочего в моей голове не водилось. Поэтому, удивившись странной тропиночной петле, я спокойно прошла в ворота и углубилась в сторону от дорожки. Городок у нас южный, трава к июню на пустырях вырастает больше человеческого роста. Самое то строить шалаш. Сначала упасть на траву, примяв ее, а затем с трех сторон связать стебли. Получается такая травяная нора. Обустроив шалаш, я начала составлять план. Надо принести воды, сухарей, книжек, пару игрушек, барабан (в который можно посадить гусеницу или кузнечиков). И будет у меня своё летнее убежище. Не знаю зачем, но тогда это казалось очень интересным и важным.

Повалявшись в шалаше, я решила заняться обстановкой завтра и отправилась домой. Оговорюсь, район наш был относительно новый. Раньше он считался совсем отшибом, стояла лишь пара домов для рабочих того, что было за бетонной стеной, те самые хрущевки. Потом его начали потихоньку застраивать. Но на момент того лета из новых был построен только наш дом. Соответственно, там было довольно безлюдно, а детей и вовсе почти не наблюдалось. Те, кто жили в нашем новом доме, как я уже и говорила, разъехались на лето. Остался только умственно-отсталый мальчик из крайнего подъезда и еще пара каких-то совсем не интересных мне карапузов.

Так или иначе, я пошла домой. И, когда проходила под «чертовыми воротами», я нашла его. Это был белый пластмассовый козлёнок. Не знаю, как я его заметила. Он лежал в практически нехоженой траве (ведь тропинка шла в обход столба, а по траве прошлась только я). Но тем не менее. Козлёнок был старый, увесистый, негнущийся. Кто помнит советские пластмассовые игрушки? Не чета нынешним пластиковым легковесам. Той пластмассой можно было ломать стены. Так вот, козёл выглядел не новым, нос его был чуть погрызен и запачкан, черные глазки полустерты, краска на маленьких рожках почти совсем облезла. Но я была еще в том возрасте, когда игрушки одушевляют. Поэтому козлик был взят под опеку. Мне его было так жаль, он лежал такой маленький и одинокий. Вечером я показала находку маме (естественно, соврав, что я нашла его во дворе в песочнице). Мама, всегда поддерживавшая мои детские фантазии, тут же придумала душещипательную историю про то, как козлик потерялся, и какой он теперь грустный, и как нужно его напоить молочком и уложить спать. Мама посоветовала мне на завтра взять козлёнка с собой и подождать в песочнице хозяина, потому что кто-то может скучать по такому замечательному питомцу. Я согласилась и назавтра взяла козлика с собой в поле.

К шалашу я шла с поклажей. В авоське лежала книжка «Заблудившийся звездолет», бутылка воды, пряники, два яблока, хлеб (для гусей и для меня), козлик и набор детской посуды (варить суп из грязи и травы, сами понимаете). В шалаше сидел мальчик. Обычный такой, белобрысый мальчик в очках. Я спросила у него, не ищет ли он козлёнка. Мальчик ответил, что да, ищет – потерял вчера. Мне было жаль отдавать козлика, я вообще имела какую-то нездоровую любовь к поношенным игрушкам. Плюс ко всему, я уже к нему привыкла, поила молоком и укладывала спать. А тут вот нерадивый хозяин объявился.

-Хороший у тебя шалаш – сказал мальчик.

-Я знаю – ответила я, думая о том, на что бы выменять козлика.

Вообще-то, у меня были хорошие игрушки. Тётя часто ездила в командировки в ближайшее зарубежье. Поэтому в арсенале был прекрасный конструктор, заводной Карлссон, очень приличные машинки и даже крутой экскаватор с острым зубастым ковшом (какая безопасность детей, о чем вы).

-Спасибо, что приютила Бяшку. У меня кроме него вообще нет игрушек – сообщил мальчик.

Альтернативы не было, козлика надо отдать. Я нехотя протянула игрушку пацану.

-Как тебя зовут? – спросил мальчик. – Меня Алёшей.

Я представилась. Предложила Алёше пряник или яблоко. Алёша сказал, что не голоден, хотя по лицу было понятно, что он хочет и то и другое. Весь день мы с мальчиком провели в шалаше. Оказалось, что читать он не умеет, поэтому я вслух читала свою книжку, потом мы ели пряники, яблоки и даже сожрали весь хлеб, который вообще-то предназначался частично гусям. Когда стало немного темнеть, я засобиралась домой. Алёша с сожалением сообщил, что за трубу ему нельзя, поэтому проводить он меня не сможет. Но пообещал, что гуси меня точно не тронут, чтобы я не боялась и шла смело. А еще отдал мне Бяшу. Не насовсем, только переночевать. Что ж, я была не против. Гуси действительно вели себя на редкость прилично, стояли в стороне и даже не гоготали. Дома я рассказала, что нашла хозяина козлика, что зовут его Алёша и что завтра мы опять будем играть вместе. Мама, которая иногда нервничала из-за того, что я иногда предпочитаю книжки живому общению, заметно обрадовалась. В общем и целом, все были счастливы. Бяша молодец.

Весь июнь мы с Алёшей тусили в шалаше, ходили на счастливо обнаруженный ближайший ручей строить запруду, я вслух читала уже вторую книжку, было съедено стратегическое количество кирпичей хлеба (его Алёша особенно трепетно любил), ванильных сухарей и кислых яблок. Козлик все эти дни ночевал у меня.

Где-то в конце месяца утром я увидела в окне черное грозовое небо. В шалаше как раз лежали «Сказки Англии», которые мы не успели дочитать. Едва дождавшись, пока родители уйдут на работу, я помчалась в поле. Алёша уже был там. Я сказала, что надо срочно спасать движимое имущество, потому что вот-вот ливанёт. Предложила мальчику переждать дождь у меня. Но Алёша грустно сказал, что за трубу ему никак нельзя.

-Но можно пойти ко мне! Мать будет рада. – внезапно просиял он. – Пойдем, это недалеко!

И мы пошли. Я знала, что тропинка через поле ведет к дороге, мы с мамой как-то ходили до дальней остановки. Там ходил один автобус, десятка. И стоял магазин «Гастроном», единственный в нашем районе.

Но с Алёшей мы пошли немного наискосок от тропы. И пришли к ряду частных домов. Я очень удивилась, потому что даже не знала, что у нас такое есть. Саманный (как я сейчас понимаю) домик с белеными неровными стенами, огромное тутовое дерево с черными ягодами, аккуратный огородик, деревянная скамья у зеленого забора, лохматая собака в будке.

Мама Алёши набирала воду из колонки. Обычная женщина средних лет в темно-зеленом сарафане, галошах на босу ногу. На шее бусы из рябины, волосы завязаны в хвост.

Я почему-то очень резко это всё вспомнила, какие-то ненужные подробности, обстановку дома, собаку эту, Клаву, которая рвалась с цепи и отчаянно виляла хвостом, низкое набрякшее небо, запах близкой грозы, раздавленные ягоды тутовника под ногами. В доме была одна комната и прихожая, совмещенная с кухней. Окна со ставнями, фиалки какие-то на подоконниках, сервант с чайным сервизом, вязанные крючком кружевные салфетки, две металлические кровати с шишечками, подушки, накрытые тюлевыми накидками. И запах. Я не могла понять, чем пахнет. У нас дома никогда не было такого запаха.

Алёшина мама действительно обрадовалась нам, тут же завела тесто на оладушки. Мы пили чай, ели огненные оладьи с яблочным повидлом, а за окном бушевала гроза. А потом Алёша начал показывать мне свои сокровища. Коллекция битых разноцветных стекол (кстати, после этого я и начала собирать стеклышки, но это другая история); картинка со снежным лесом, на которой, если ее наклонить, появлялся лес летний; книжка-раскладушка про кота в сапогах. И коробка от шоколадных конфет. Эта коробка была сделана по принципу музыкальной открытки. Если ее открыть, начинала играть механическая мелодия. Совсем не та, которая заставила меня вспомнить эти моменты. Но по звучанию схожая. Было уже часа четыре. Гроза прошла, я засобиралась домой. Алёша попросил оставить Бяшу на эту ночь. Поскольку я так и не решилась предложить ему обмен, пришлось оставить козлёнка. Алёшина мама очень сердечно попрощалась, пригласила приходить еще. А он проводил меня до трубы.

Этой ночью у меня впервые случился приступ удушья. Больница, анализы, астма, санаторий в горах. Домой я вернулась в конце августа. До первого учебного дня оставалось всего ничего. Мама сбилась с ног, докупая необходимое. Бабушка из Крыма прислала посылку с вязанными белыми воротничками для школьного платья. Свежие зеленые тетради с гимном СССР на обороте, обложки, твердокаменные карандаши, вонючие ластики, страшненький коричневый портфель с бегемотом с улицы Лизюкова. А я, дождавшись наконец, бегу на наше поле. Трава выжжена солнцем, но вот следы шалаша. Алёши нет нигде. По памяти иду в сторону тех самых частных домиков. Почерневшие остовы домов, вместо шикарного тутового дерева – обгорелый пень, ни забора, ни лавки, ни собаки Клавы в будке. Я в ужасе бреду по пожарищу. И чувствую этот запах. Запах застарелой беды, запах гари. В том месте, где должна быть комната, что-то есть. Что-то белое. Бяша с обгрызенным носом. Немного запачканный, но не обгоревший. Вечером я плачу. Рассказываю маме про пожар, про то, что я не знаю, где мой друг Алёша. Родители неуверенно переглядываются и утешают меня.

Я сижу в электричке. Спина холодная и мокрая от пота. Эти воспоминания дались мне нелегко. Когда я пошла в первый класс, мальчишки рассказывали, как в конце весны «бандиты» пожгли несколько частных домов на окраине. Сжечь хотели один дом, но саман горит хорошо – занялись соседние. Погибло много людей. Мальчишка из одного дома, чудом выбравшийся в полузаваленное окно, бежал за помощью к ближайшим жилым многоэтажкам, где были телефоны. Но ночью никто не открыл. Страшное время, страшно открывать дверь незнакомцу. Тогда мальчик побежал к последнему дому, к новостройке. Но путь преграждала труба, мальчик перелезал и неудачно упал – сломал шею. Поэтому и сделали деревянный мостик через трубу.

Я знаю, что в этой истории мало мистики, она совсем не страшная. Но, черт возьми, с кем я провела первый месяц того лета 1992 года?

Источник

@темы: дети, рассказы, призраки и духи, мистические и аномальные места, предметы и вещи, не своё

---

Те, кто приходят

[Скрёб-поскрёб]

Я прекрасно помню день, когда всё началось. Это был понедельник. Про него говорят, что это самый тяжёлый день недели, но тогда я почти не отличал вторник от субботы, а весну от зимы.

Тем хмурым вечером я сидел после работы перед телевизором с вечерними новостями и жевал безвкусные макароны, обильно поливая их соусом. На улице хлестал дождь, из окон моей квартиры на девятом этаже можно было наблюдать всполохи молний где-то над частным сектором за железной дорогой. Мы с женой купили эту двухкомнатную каморку три года назад - специально взяли жилплощадь на последнем этаже стандартной панельной брежневки в уютном спальном районе. Плюнули на протекание крыши, которым нас пугали родители, на возможную поломку лифта и слабый напор воды. Все эти бытовые ужастики обходили нас стороной, а безмятежное существование приятно дополняло то, что в этом бетонном муравейнике хотя бы над нами не было людей.

Мы строили планы на будущее, планировали родить ребёнка и, голубая мечта, объездить весь мир. Всё рухнуло 14 января 2012 года.

К Новому году город основательно замело. Пока население отрывалось в праздничном угаре, коммунальные службы пытались навести порядок на опустевших улицах. Местами им это удалось, но наледь, снежная каша и сугробы на обочинах по-прежнему оставались такой же фирменной чертой зимы, как и снежные шапки на деревьях. В субботу жена отправилась в супермаркет за съестной мелочёвкой, а я остался дома наводить порядок на балконе - за неимением гаража он служил у нас Местом-Куда-Складывают-Ненужные-Вещи.

Пока я перекладывал сломанные лыжные палки, а моя жена прокладывала себе путь через свежевыпавший снег, водитель автомобиля Ford C-Max несся по полупустой дороге вдоль проспекта, не забывая время от время прикладываться к бутылке с "горькой". Во время очередного глотка автомобиль подскочил на кочке и крепкий напиток попал мужчине в дыхательные пути и нос, заставив его зайтись в кашле. Спустя четыре секунды он вернул расфокусированный взгляд на дорогу и увидел перед собой стремительно приближающиеся стоп-сигналы машин, вставших на светофоре. Недолго думая, он крутанул руль, вылетев на встречку. Там тонна металла и пластика на скорости 70 км/ч врезалась в людей, переходивших дорогу. Одна женщина заработала перелом ноги, двое школьников - сотрясение мозга и сломанную руку. Моя жена получила травмы внутренних органов, несовместимые с жизнью и умерла в течении пяти минут от внутреннего кровоизлияния.

Честно сказать, я мало что помню. Сознание демонстрирует короткие размытые ролики - вот я бьюсь в истерике над остывающей телесной оболочкой самого дорогого для меня человека, а спустя некоторое время я бью в лицо мужчину, который в тот день решил, что совместить распитие водки и вождение автомобиля - это отличная идея. Я успел нанести два или три удара, после чего меня оттащили полицейские. Я не выкрикивал оскорбления, не грозился убить его, а только плакал в бессильной злобе, зная, что даже если я подвергну его сколь угодно жестоким пыткам, это не вернёт мою утрату.

С тех пор я почти не общался с родственниками и друзьями, на работе механически выполнял свои обязанности и уходил домой. Напиваться мне не хотелось, поэтому я отдался на милость охватившей меня безграничной апатии.

Раздался звонок домофона. Обычно я не подхожу к нему, если не ожидаю гостей. Этот раз не стал исключением, хотя звонящий был настойчив. Наконец, назойливый визитёр угомонился. Я подумал о том, что надо будет заплатить за интернет, поскольку на носу был конец месяца и в этот момент позвонили в дверь.

Вы, наверное, уже догадались, что на звонки в дверь я тоже не отвечал. На всякий случай я заглянул в короб со стояками водопровода и ванную. Убедившись, что я не обеспечил соседям снизу халявный душ, я сел за компьютер. В дверь опять позвонили. Игра на выдержку продолжалась минут пять, потом я сдался, подошёл к двери и заглянул в глазок. Увиденное заставило меня часто заморгать, потереть виски и снова посмотреть на лестничную площадку. Моё присутствие осталось незамеченным и стоящий человек опять протянул руку к кнопке звонка, не подозревая, что я нахожусь в полуметре от него.

Я открыл дверь и посмотрел на своего гостя. Дальше стены прихожей ушли куда-то вверх и вбок, пол подскочил, ударил меня в лоб и тьма поглотила меня.

Очнулся я на диване, укрытый пледом, на лбу у меня лежал платок, смоченный холодной водой. Мгновение мне понадобилось, чтобы прийти в себя, потом я резко вскочил и в два прыжка очутился в прихожей. Входная дверь была закрыта, а коврик на полу был сдвинут, как будто по нему что-то протащили, а потом небрежно вернули его на место.

Не двигаясь, я осмотрел прихожую и проход на кухню. Не было видно ничего необычного, единственные звуки издавал яростный дождь за окном. Сделав шаг в комнату, я почувствовал босой ногой воду на полу и остановился. Коврик легко впитал влагу, но голый линолеум сохранил мокрые следы. Как будто кто-то пришёл с улицы, изрядно промокнув, а потом потоптался у меня дома. Автоматически, без малейших раздумий я прошёл в комнату и увидел лежащую на диване женщину. Простое чёрное платье, босые ноги, русые волосы до плеч, с которых на пол накапала вода. Практически нормальная картина за исключением того, что это была моя жена и я точно знал, что она умерла десять месяцев назад.

Вряд ли кто-то мог сказать, что я храбрый, решительный и обладаю прочими положительными качествами, характеризующими волевых людей. Однако, я неоднократно замечал, что в критических ситуациях у меня появляется какая-то необычайная ясность сознания - как будто от ощущения непосредственной опасности мозг начинает работать в пять раз быстрее. В этот раз я испытал нечто подобное.

Я начал внимательно осматривать своего гостя. Внешность в точности как у моей жены, грудная клетка не двигается от дыхания или двигается незаметно для глаза, лежит на боку, взгляд направлен в одну точку, одна рука лежит на диване, другая свисает с него, немного не доставая до пола. Никаких следов разложения, трупных пятен, сломанных конечностей. И, если на то пошло, ни двух точек от укуса на шее, ни грубых стежков на лбу. Кожа бледнее обычного - как у человека, испытывающего недомогание. Только ступни были почти чёрными от грязи, как будто она (я решил считать это существо женщиной) шла по улице босиком несколько километров.

Решительно никаких догадок о том, как она сюда попала, у меня не было. Я решил поступить наиболее очевидным образом - спросить. - Э... привет. Ты кто?

Молчание было мне ответом. Женщина на диване никак не показала, что услышала меня. Если честно, она вообще не подавала признаков жизни. Это несколько разозлило меня. Плюнув на последствия, я подошёл и потряс её за плечо. Оно было холодным, но податливым, как у живого человека. Ноль реакции. Я потряс её ещё раз, сопроводив это окриком: - Аллё, ты кто, как сюда попала?

Глаза женщины повернулись в мою сторону. Скорее от неожиданности, чем от страха, я отпрянул назад, чуть не впечатавшись в шкаф и больно ударившись пяткой о ножку столика с телевизором. Глаза продолжали смотреть на меня, но в остальном неподвижность тела на диване могла сделать честь любой скульптуре. - Ну что, ты вроде как жива, - я понимал, что несу чушь, но ничего другого мне в тот момент в голову не пришло. - Давай опять попробуем поговорить - ты кто такая?

Я ожидал молчания, но в этот раз рот женщины приоткрылся и из него донеслись бессвязные звуки, больше похожие на сильные выдохи. В это время её тело выше пояса дёргалось так, словно она пыталась заставить лёгкие набирать и выпускать воздух, но не знала, как это правильно делается.

За окном раздался раскат грома такой силы, что во дворе завопили автомобильные сигнализации, но я почти не обратил внимания, поскольку был поглощён безумием, творившимся у меня дома. - Ну, что ты хочешь сказать? Ты можешь это написать? - я схватил со столика шариковую ручку и засунул её в правую руку лежавшей женщины. С таким же успехом я мог дать кубик Рубика годовалому младенцу. Ручка упала на пол, я не стал её поднимать. - Хорошо- хорошо, не говори ничего, если не можешь! - женщина издала ещё два жутких сиплых выдоха и замолчала. Это уже был прогресс в нашем общении, который вдохновил меня на другую идею. - Ты можешь сесть? Давай я помогу.

С некоторой брезгливостью я поднял её в вертикальной положение, прислонив к спинке дивана. Убедившись, что она не упадёт набок, я сделал пару шагов назад. Глаза женщины, лишённые выражения, по-прежнему смотрели на меня. - Ты понимаешь меня, ты можешь кивнуть, если понимаешь?

Несколько секунд тело моей жены, а это было оно - я узнал шрам на левой руке, сидело неподвижно, а потом его голова наклонилась в подобии кивка.

- Ты помнишь, как попала сюда? - голова поднялась и снова опустилась. - Ты знаешь, кто ты такая? - ещё один жуткий механический кивок. - Ты... моя жена? Юля, это ты? - Голос мой дрогнул, а на глазах навернулись слёзы. В этот момент больше всего на свете я хотел, чтобы существо, сидящее на диване, никак не отреагировало на мой вопрос. Однако, судьба не была так милостива ко мне. Очередной кивок сломал тонкую грань, отделявшую моё сознание от мутных вод паники и смесь страха и злобы захлестнула меня. В каком-то горячечном бреду я начал орать на свою восставшую из мёртвых жену, чаще всего повторяя вопрос: "Что тебе здесь нужно?!" - и ни разу не получив ответа. Мне хотелось, чтобы она хоть как-то проявила себя - издала какой-нибудь осмысленный звук, растворилась в воздухе или даже напала с воплем "Мозги!". Всё, что угодно, но только не этот стеклянный взгляд, прикованный ко мне и давящее молчание.

Чтобы выплеснуть эмоции, мне хватило пару минут, потом я сел на пол напротив дивана, подтянул колени к подбородку и, обхватив голову руками, просто просидел полчаса или час. Моя жена не сдвинулась с места и вообще не пошевелилась за это время. Это было странно, учитывая, что до этого она оттащила меня на диван в соседней комнате и проявила свою обычную заботу, укутав пледом.

Плюнув на всё, я ушёл на кухню и заварил себе чай. Когда вернулся, то увидел, что жена снова приняла лежачее положение. Больше в тот вечер я ничего не добился от неё, хоть и пытался несколько раз задать ей простые вопросы. Дождь кончился, мир за окном погрузился в темноту. Мысль о том, чтобы заснуть в одной квартире с существом, вернувшимся с того света, не радовала. Уйти я тоже не мог, а пригласить кого-нибудь, хотя бы родителей, показалось мне неправильным. Если воскресшую жену вижу только я, то это значит, что я, скорее всего, сошёл с ума, а если это действительно оживший труп, то мне не хотелось подвергать близких людей возможному риску. Ту ночь я провёл в соседней комнате в полудрёме при ярком свете потолочных светильников, периодически проверяя жену. За несколько часов она только раз пошевелилась, медленно спустив руку с дивана.

Утром я позвонил на работу и сказал, что заболел. Отчасти это было правдой, от пережитого шока и бессонной ночи меня знобило, а голова грозилась расколоться на части. Как назло, в квартире не было ни единой таблетки обезболивающего. Промучившись до полудня и почувствовав, что больше не выдержу, я оделся, ещё раз кинул взгляд на жену, лежащую на диване и ушёл в аптеку, которая находилась через дорогу в двухстах метрах от моего дома. Отсутствовал я недолго, минут десять, за это время состояние моей гостьи ничуть не изменилось. А вот то, что на улице почти не было людей, мне показалось странным. Конечно, у нас достаточно тихий спальный район, но обычно центральный проспект оживлён даже днём, а сейчас я увидел лишь несколько фигур вдалеке и даже в аптеке работала всего одна продавщица вместо трёх. Я списал это впечатление на сильную головную боль и провёл ревизию холодильника. К счастью, продуктов у меня было достаточно и можно было не выходить из дома несколько дней. Выпив таблетку, я начал размышлять о сложившемся положении и для ускорения работы мысли стал бродить по кухне.

Почему-то в памяти всплыл "Солярис" Станислава Лема. С усмешкой я задался вопросом, не попал ли я в ту же историю, что и главный герой романа и может быть моя жена - всего лишь пародийная оболочка, порождённая неким сверхсуществом. Кроме того, что я увижу, если поеду на могилу своей второй половинки? Разрытую изнутри яму, нетронутый холмик с оградкой или вообще девственную лужайку? Разрешение этой загадки я оставил на потом, а пока решил провести небольшой эксперимент.

Сначала я посветил фонариком в глаза жены. Зрачок никак не отреагировал и остался в каком-то среднем состоянии. Угол иголкой в то место на сгибе руки, где у человека проходят кровеносные сосуды, не выявил никаких следов крови, а градусник показал температуру тела 22 градуса - как в комнате. Ни биения сердца, ни дыхания - самый натуральный труп. Труп, который что-то мычал и кивал головой.

Посмотрев на часы, я с удивлением понял, что провозился достаточно долго и было бы неплохо чем-нибудь подкрепиться. Я поставил в микроволновку тарелку супа и начал резать хлеб, когда входную дверь сотряс сильный удар. Звук был такой, как будто по ней ударили чем-то достаточно мягким, точно не металлической кувалдой. Больше всего это было похоже на удар кулаком. Спустя мгновение, когда у меня ещё стоял звон в ушах, из комнаты, где лежала моя жена, раздалось шуршание. Я опрометью метнулся туда и увидел, что жена ползёт на четвереньках в угол, максимально далёкий от входа в квартиру. Там она вжалась в стену и опять начала издавать ртом скрипящие звуки. Удар в дверь повторился, на этот раз значительно сильнее. Я подбежал к двери и посмотрел в глазок - в подъезде никого не было. Я на всякий случай проверил замки и вернулся к жене. Её грудная клетка билась так, будто внутри неё сидело какое-то маленькое яростное животное, а язык и губы впервые смогли сформировать из слабого потока воздуха нечто похожее на "а-а-ашшш". Скорее всего, я бы попытался успокоить жену и подумать над тем, что такое этот "аш", но меня поразил её взгляд. В нём наконец появилось какое-то выражение и это был бесконечный ужас.

Больше в тот вечер во входную дверь никто не стучал. Я говорю "никто", но на самом деле у меня нет догадок по поводу происхождения этих ударов. Может быть это "никто", может быть "ничто". В какой-то момент взгляд жены вернулся к прежнему безмятежному состоянию, а руки безвольно обвисли вдоль туловища. Я решил, что пока оставлю её в углу комнаты. Позвякивание микроволновки вернуло меня в реальный мир и, рассудив, что на полный желудок живётся легче, я ушёл на кухню обедать.

Удивительно, но я невероятно быстро свыкся с происходящим. Может быть, причина была в том, что присутствие жены рядом, даже в таком виде, напоминало мою прошлую, намного более счастливую жизнь. К вечеру мне удалось настолько прийти в себя, что я посмотрел телевизор и посидел в интернете, как ни в чём не бывало. Часов в одиннадцать вечера я положил на пол матрас и расстелил на нём постельное бельё. Мне не хотелось ни спать на диване, ни оставлять жену в одиночестве. Глаза у меня слипались и перед тем, как заснуть, я задался вопросом, когда у тела, сидящего в углу, начнутся, скажем так, характерные посмертные изменения и что мне с ним делать через несколько дней, если оно так и продолжит сидеть, изредка выплёвывая уродливые подобия звуков.

Я проснулся от того, что вернулись удары во входную дверь. На этот раз стучали так быстро и громко, что, казалось, работал отбойный молоток. Жена снова вытаращила глаза в ужасе, но уже не пыталась ничего говорить, а только хрипела. Я подбежал к двери и посмотрел в глазок. Как и в прошлый раз, площадка в подъезде была пуста. Интересно, проснутся ли соседи?

Я разыскал плотницкий топор и встал напротив двери, гадая, поможет ли он против того, что ломилось ко мне домой. Внезапно удары прекратились, но я простоял в прихожей ещё минут двадцать. Всё было спокойно и, злобно сплюнув на пол, я пошёл спать. Той ночью удары больше не возвращались.

Проснулся я около восьми утра. Жена по-прежнему сидела в углу, остекленело уставившись в точку перед собой. Я принял душ, наслаждаясь тем, как горячие струи воды смывают усталость от вчерашнего дня, затем начал готовить себе завтрак. На улице стоял густой туман. Надо было что-то делать со сложившейся ситуацией - нельзя же было вечно сидеть дома. Я попытался собрать мысли воедино.

Раздумья о том, что возвратило жизнь или её подобие в тело моей жены, я сразу оставил. У меня не было никаких зацепок и строить беспочвенные предположения было напрасной тратой времени. Вместо этого я подумал об ударах и страхе, который они вызвали у жены. Она явно знала, что это такое и по крайней мере для неё они не означали ничего хорошего. Возможно, опасны они были и для меня. И что это за "аш" - единственный членораздельный слог, который удалось произнести жене? Было неясно, как часто эти удары могут возобновляться и что может произойти помимо этих ударов, которые, несмотря на пугающую силу, пока ничем особым мне не грозили.

Ход моих мыслей прервал резкий звук, с которым прекратилась работа компрессора холодильника. Я открыл его дверцу, лампочка не зажглась. Проверил свет в квартире - он тоже не работал. Безуспешно пощёлкав автоматами в квартирном щитке, я заключил, что отключили как минимум весь подъезд. Такое иногда случалось, поэтому я подошёл к городскому телефону и поднял трубку, чтобы набрать номер энергослужбы, но в трубке была тишина. Я взял сотовый - сети не было. Через минуту я убедился, что интернет тоже не работает, хотя ноутбук ещё мог продержаться на батарее несколько часов.

Холодный комок страха возник где-то в районе солнечного сплетения и поднялся к горлу. Уже ничему не удивляясь, я прошёл на кухню и открыл краны с водой. Ничего, пусто, зеро. Густой туман за окном казался каким-то вязким и жутким. Я распахнул окно - пахло сыростью, кроме тумана ничего не было видно. Я крикнул в пустоту и мне показалось, что даже звуки стали приглушёнными. Из комнаты, где сидела жена, раздался хрип. Я подошёл к ней и увидел, что она сильно поднимает и опускает грудную клетку и судорожно пытается что-то сказать. В этот момент начались удары в дверь и я вздрогнул от неожиданности.

Не знаю, зачем я пишу эти строки. В любом случае, мне мало что остаётся. Я имею в виду, что в отсутствии электричества трудно развлекаться в многоквартирном доме. Со мной рядом находится привлекательная молодая женщина, но интимная близость - это последнее, чем мне хотелось бы сейчас заниматься. Причину, я думаю, вы сами знаете.

С того момента, как мне отрубили связь с внешним миром и начались удары, прошло примерно двое суток. За это время мне даже удалось поспать несколько часов, что было непросто, учитывая одуряющее в своей монотонности долбление в дверь. Из положительного - у меня было ОЧЕНЬ много времени, чтобы подумать и вот моя теория.

Не знаю, что и как вдохнуло остатки жизни в тело моей жены, здесь моя теория полностью расписывается в своём бессилии. Может быть, в этом не было какого-то умысла и всё произошло случайно - что-то вроде сбоя в стройной системе по утилизации человеческих душ после смерти. Иначе зачем возвращать мне мою жену в таком недостойном состоянии?

Что касается ударов в дверь (теперь я называю их Ударами), то тут всё намного лучше. Если есть какая-то работающая система, то есть и те, кто поддерживает её в рабочем состоянии. И вот эти рабочие пришли за моей женой. Туман, неработающие коммуникации - это всё их рук дело. Уверен, что если я выпрыгну в окно, то ничего не произойдёт - я либо приземлюсь на уровне пола, либо телепортируюсь обратно в квартиру. Любопытно, что обычная входная дверь сдерживает эту "рабочую бригаду". Видимо, не такие они могущественные, чтобы просто пройти сквозь стены и сцапать то, что им нужно. Или, может быть, существуют какие-то правила, о которых я не осведомлён - вроде вампиров, которые по легенде не могут самостоятельно проникнуть в жилище человека.

Признаюсь, у меня возникла крамольная мысль оставить жену в прихожей и отпереть дверь. Но я не смог, не смог бросить её даже сейчас. Меня не было с ней, когда она умерла, но второй раз я бросать её не намерен. И мне наплевать, что от неё, считай, почти ничего не осталось - только телесная оболочка и убогие проблески сознания. Да это и неважно. Отчасти я делаю это не ради неё, а ради себя. Ради того, чтобы заглушить боль от потери, заглушить ненависть и жалость к себе.

Решено - я встречусь с тем, что стучит в дверь, лицом к лицу. Конечно, этого не удастся сделать, если Стучащая Бригада невидима, но это издержки словесной эквилибристики. Свои записи я положу на стол в комнате и поставлю на них ноутбук, чтобы они не разлетелись от сквозняка и никто (интересно, кто?) случайно не уронил их. А после этого возьму топор и открою дверь. Женщина, которую я любил и люблю, всё так и сидит в углу. Взгляд её теперь выражает только обречённость, но, наверное, мне просто кажется.

Всё, я пошёл.

∗ ∗ ∗
Эти записи сделаны от руки синей шариковой ручкой на листах белой бумаги формата А4. Листы были найдены там, где и указано в тексте - на столе под ноутбуком.

23 октября 2012 года в квартиру номер ** в доме ** по улице **** соседями была вызвана полиция в связи с тем, что входная дверь в помещение была открыта целый день без видимых признаков присутствия внутри людей. Прибывшими сотрудниками полиции квартира была осмотрена. Входная дверь не носила следов проникновения снаружи, скорее всего, её открыли изнутри.

Из необычного можно было отметить только небольшой топор, лежащий на полу в прихожей. По характерному разрезу линолеума было сделано заключение, что топор упал с высоты примерно в один метр и в дальнейшем не перемещался. В холодильнике и на кухне были обнаружены продукты и остатки пищи, по которым был сделан вывод, что жильцы присутствовали здесь как минимум 2-3 дня назад. Этот вывод подтвердили исследования несмытых человеческих экскрементов, обнаруженных в унитазе. Бачок для воды при этом был полон.

Следов крови или борьбы обнаружено не было, ценные вещи, среди которых примерно сорок тысяч рублей и бытовая техника, находились в квартире.

По данному адресу проживал мужчина 29 лет, который в начале 2012 года потерял жену в ДТП. Соседями характеризовался как спокойный, вежливый человек, замкнувшийся после смерти супруги. Мужчина был объявлен в розыск как пропавший без вести.

Записи были изучены полицейскими экспертами и неформально расценены как следствие психического расстройства, однако к делу приложены не были. По состоянию на май 2013 года мужчина числится пропавшим без вести.

Источник

@темы: рассказы, сущности, не своё, мертвецы