Каныгин

[Скрёб-поскрёб]

ЧП в петербургском метро осенью 1997 года взбудоражило весь город. Ещё бы, три случая гибели людей в течение десяти дней! Руководство метрополитена даже высказало мнение о том, что, дескать, журналисты, слишком много внимания уделяя подобным происшествиям, как бы подталкивают потенциальных самоубийц сводить счёты с жизнью на рельсах метро. Если бы так!
На деле всё обстоит гораздо сложнее, чем может показаться на самом деле. И причина гибели пассажиров кроется не в нарушении их психики или алкогольного опьянения. Нет, причина в ином. Вот только об этом известно узкому кругу людей, которые, как правило, предпочитают про это помалкивать. А между тем история здесь такова.

В 50-х годах, во время прокладки тоннеля метро, на участке будущих станций «Электросила» - «Парк Победы» произошёл взрыв сжиженного газа. По счастливой случайности обошлось без больших человеческих жертв. Пострадало всего два человека. Откатчика Бушмакина придавило отброшенной вагонеткой, а проходчика Каныгина разнесло вдребезги. От него обнаружили каску и кирзовый сапог – всё, что осталось от несчастного метростроевца. Возможно, осталось что-нибудь ещё, просто плохо искали, но кто же теперь скажет? Давно это было. Вот только с этого всё и началось.

Первыми о странных делах заговорили машинисты ночных смен. Случалось, что яркий свет фар идущего поезда внезапно выхватывал из темноты перегона фигуру бредущего человека. Иногда та же фигура неожиданно появлялась на рельсах, но после экстренного торможения испуганный машинист мог наблюдать лишь гулкий, пустынный тоннель. Следом за машинистами о своих встречах с ночным скитальцем заговорили и в других службах метрополитена.

Руководство отреагировало оперативно. В один из дней метрополитен был прочёсан вдоль и поперёк крупными силами милиции и курсантами военных училищ. Однако никого из посторонних в метро обнаружено не было. Правда, многие из участников поиска слышали в районе станции «Площадь Восстания» жуткий хохот, многократно усиленный эхом тоннеля.

А затем в метрополитене резко увеличилось количество несчастных случаев, происходившие в вечерние и ночные часы. То кто-нибудь из пассажиров падал с платформы на рельсы, то кубарем катился с эскалатора. На станции «Гостиный двор» с совершенно пустой чудо-лестницы сверзился известный академик. Внизу учёный нашёл в себе силы возмущённо вскричать:

- Товарищи, меня спихнул с эскалатора какой-то ужасный работяга!

На что тётка из будки резонно заметила:

- Эх, милай, у нас ещё и не такое бывает!

С этого момента в метрополитене началась настоящая охота за неким «ужасным работягой», которого, перед тем как быть сброшенными с платформы или эскалатора, успевали заметить рядом с собой отдельные из пострадавших. По их словам выходило, что некто в замызганной робе появлялся внезапно, словно из воздуха. Вид его был потрясающе кошмарен и предельно отвратителен.

- Не человек, а прямо монстр какой-то! – говорили пострадавшие и обращали внимание на одну и ту же деталь: потухшие мёртвые глаза этого некто. Десятки оперативников в штатском заполнили подземные дворцы в метро. Но все милицейские уловки и ухищрения оказались бессильными. «Ужасный работяга» продолжал творить своё чёрное дело, оставаясь при этом абсолютно не уловим. Пару раз оперативным работникам удавалось заметить между арок станции метро «Технологический институт» сутулую фигуру в брезентовой робе. Но в обоих случаях милиционеры поймали пустоту. Работяга исчезал самым непостижимым образом, будто испаряясь.

И тогда в метрополитене прозвучало короткое, страшное слово: «Каныгин!» Слухи о злом призраке метростроевца возникали в низовых структурах работников метро, но очень скоро достигали верхов. Возмущению руководства не было предела, тем более что из-за слухов ряд монтажно-слесарных бригад отказались выходить на работу в ночную смену. Для восстановления спокойствия были приняты соответствующие меры: кое-кто схлопотал по строгому выговору, другие остались без премиальных, уборщица Папертьева, как наиболее злостная распространительница слухов, уволена вообще.

С середины 60-х годов в метро стало спокойно. Конечно, несчастные случаи происходили, но только отныне в них перестал фигурировать некто с мёртвым взглядом, одетый в рабочую робу.

Так продолжалось довольно длительное время, конкретно до октября 1997 года. Свидетели утверждают, что женщина-бомж, одна из погибших в том месяце, упала под колёса приближающегося поезда из-за того, что панически бросилась бежать от какого-то мужчины. По словам всё тех же свидетелей, вид этот мужчина имел далеко не респектабельный. Даже больше сказать: крайне отталкивающий вид имела та неустановленная личность! Тоже бомж? Как знать, как знать…

- Похоже, опять гад Каныгин откуда-то выполз, - так прокомментировал трагедии в метро один старый машинист из депо «Купчино».

Словом, пассажирам петербургского метрополитена следует быть предельно внимательными и осторожными в вечернее и ночное время. В противном случае кто может поручиться, что в следующий раз именно на вас не остановит свой выбор злобный призрак погибшего метростроевца?

@темы: рассказы, призраки и духи, не своё, метро

---

Странные гости

[Скрёб-поскрёб]

Эти случаи произошли в Якутии в 70-е годы XX века в одной сельской семье с двумя детьми. Мальчик был младше сестры на несколько лет и рос очень болезненным — постоянно хворал, а в те периоды, когда бывал здоров, часто случайно получал травмы. При этом девочка говорила, что эти травмы и болезни преследуют его не просто так — мол, время от времени к ним в дом приходят некие «гости», которых взрослые не видят, и тогда с братиком начинают происходить всякие неприятности. Никто ей особо не верил. Уже потом, повзрослев, девочка рассказала подробно о нескольких особо запомнившихся ей случаях.

Первый случай. Дети играли возле дома на песочнице, и вдруг девочка заметила, что возле амбара стоит какая-то старуха в изорванной белой одежде и смотрит на её братика. Она сначала не удивилась — подумала, что к их бабушке какая-то знакомая пришла. Но потом, когда старуха простояла там без движения несколько минут, девочка стала подозревать неладное — и внезапно заметила, что у гостьи нет тени. Вот, у амбара есть тень, а у старухи рядом со зданием её нет. Испуганная девочка схватила братика и потащила в дом. Старуха так и осталась провожать мальчика взглядом. Тем же вечером у мальчика поднялась температура, он заболел и потом долго поправлялся.

Второй случай. Семья обедала в доме, ели рыбу. В какой-то момент девочка заметила, что за окном по воздуху проплыла оторванная женская голова с длинными развевающимися волосами. Рот у головы шевелился, будто она что-то напевала. Не успела девочка испугаться, как братик поперхнулся рыбьей костью. Дело дошло до срочной госпитализации.

Третий случай. Взрослых дома не было, дети играли на полу. Вдруг, кинув взгляд в окно, девочка увидела, как с той стороны у окна стоит какой-то незнакомый человек с очень широким и красным, как помидор, лицом. Человек неотрывно смотрел на мальчика. Девочка испугалась, посмотрела на брата — а тот, до этого спокойно сидевший с игрушками, вдруг встал, подбежал к большой бочке с водой в углу (дело было зимой, в деревнях в это время года часто набирают воду в большие сосуды в доме на несколько дней вперёд), залез на стул, который стоял неподалеку и свалился головой вниз в полную бочку. Сам он выбраться оттуда не мог — был бы один дома, так и утоп бы. Девочка вся измучилась, вытаскивая его оттуда. Мальчик успел наглотаться воды, но умная сестра позвонила соседям. Те откачали мальчика и отвезли его в больницу. В который раз...

Мальчик дожил до окончания школы, но во время очередной эпидемии гриппа скончался от осложнений. А та девочка выросла и жива до сих пор, она-то и рассказывала о своих странных видениях.

@темы: дети, рассказы, якутия, сущности, не своё

---

Дорога в Ад

[Скрёб-поскрёб]

Ах, метрострой.. Почему вздыхая? Все просто - эта организация пожалуй самая стабильная в России, но! Текучка там сумашедшая, люди уходят бригадами, причем, наплевав на хорошие зарплаты и льготы.
Вчера я решил встретится со своим другом, мы мило посидели в пивбаре, и рассказал он мне такую историю.
Тянут сейчас ветку в Люберцы, но народ там с ума сходит, у бригад лица нет, под землю идут словно на плаху. Говорят, что там преисподняя. Я конечно подумал, что перепили, но припомнил и свой случай на южке. Я конечно послушал их и в штаб побрел, а там целая свора верхушек, и обсуждают что-то живо так. Ну я подумал, что им лучше не мешать и решил уж уходить, как меня окликнул главный инж: "Слушай, сейчас шашки привезу и ночью грунт надо разрыхлить, так что сегодня на сутках и конец туннеля взорви".

Делать нечего, привезли динамит, мы его заложили, упоры поставили, в общем все приготовления выполнили и стали ждать 23:00.
Ровно в это время я распорядился о взрыве. Ты пойми правильно: мы в метрах 300 стояли и от взрыва мы слышали лишь хлопок, но зато после него примерно через 30 сек мы услышали отчетливый стон и рык, такое чувство, что мы кого-то или что-то зацепили, причем не слабо. Но самое главное, что когда мы спустились, там все было в крови, стены, свод - все красное, но самого раненого нигде нету.

@темы: рассказы, не своё, метро

---

Зойка

[Скрёб-поскрёб]

Потрёпанная, вся в лохмотьях, местная сумасшедшая Зойка была легендой и загадкой коттеджного посёлка. В этом месте почти все дома и земли раскупили богатые люди, построили чудеса архитектуры, вложив в свои хоромы немало денег. Но Зойкину хибару никто не трогал. Стоял этот убогий, маленький домик, зажатый между двумя огромными заборами, и никому до него не было дела. К Зойке давно привыкли, напакостить она не могла, была тихой, иногда сидела на обочине и плакала, плакала…
Бывало, местные богачи даже подкармливали её, государство платило гроши, в больнице её держать не было смысла, болезнь не прогрессировала, женщина была не буйной, кое-что соображала и вполне могла прожить сама.
Сколько Зойке лет, никто не знал. Так же не знали и где её родня, и есть ли у неё кто. Покрытое морщинами жёлтое лицо часто было мокрым от слёз, растрёпанные седые волосы прибавляли ей возрасту, выглядела она лет на 85.
Случилось это жарким июлем прошлого года.
Напротив Зойкиной лачуги стоял шикарный особняк с красивым ландшафтным дизайном, за воротами иногда можно было разглядеть водопадики и горки, вычурно постриженные кусты. Работал в том доме садовник Пётр. В то утро он собирался в город, прикупить кое-что для сада. Выехав на дорогу, Пётр заметил Зойку. Сначала она сидела на траве, потом резко вскочила и упала вниз лицом на дорогу. Пётр посчитал своим долгом выйти и помочь женщине. Подойдя к ней ближе, он увидел, как плечи её содрогались от рыданий, он спросил, может ли он ей помочь. Подняв на него заплаканные, совершенно обезумевшие голубые глаза, Зойка кривовато улыбнулась ему и еле кивнула в бок головой. Пётр оттащил её на обочину и посадил на траву.
- Чего ты, мать, так убиваешься, отчего всё плачешь? – спросил садовник безумную.
- Сын! – хриплым голосом вырвалось из сухой груди – Сын мой, всё-таки, ушёл! Он не вернулся! Я жду его, всё жду.
- А куда же он ушёл?
- На войну пошёл без моего разрешения! Без разрешения ушёл!
- Мать, так война уж 60 лет как закончилась!
- Нет! – громко вскрикнула женщина – Этим летом! Этим летом! Летом! А его всё нет!
Пётр понял, что спорить с ней бесполезно и отвёл её в лачугу, оставив ей бутерброд, который взял с собой в дорогу.
Так прошло пару месяцев и Пётр постоянно видел безумицу на дороге, иногда он приносил ей еду.
Однажды, дождливым ноябрьским днём Пётр в очередной раз уезжал в город по делам, он снова увидел Зойку на дороге. Она отошла чуть подальше и что-то громко кричала вдаль. И тут Пётр увидел, как к женщине идёт человек. Зойка кинулась к нему в ноги, заголосила. Шёл сильный дождь, но можно было различить, что незнакомец был одет в военную одежду серо- зелёного цвета. Пётр протёр глаза, думая, что ему начинает мерещиться и скоро он на пару с Зойкой свихнётся. Но открыв глаза, Пётр увидел, как крепко расцеловывает Зойка незнакомца. Тогда Пётр подумал, что, наверное, за женщину взялись какие-то психологи и решили воссоздать ей прошлое. Мужчина поехал дальше, удивившись, откуда врачи нашли для мужчины такую старую военную форму и кто это всё оплачивает.
Вечером Пётр убирал в саду последние опавшие листья и услышал, как играет старое танго. Выглянув за калитку на дом Зойки, он увидел, как ярко горит свет в окнах у женщины и в окне мелькает тот мужчина, что был на дороге.
Далеко зашла медицина! – подумал Пётр тогда.
Шёл декабрь, забот было не мало, пока не было снега Пётр кое-что переделывал около коттеджа и надо было закупать некоторый инвентарь. Выехав с утра на перекрёсток, Пётр не обнаружил Зойку. И на следующее утро женщины не было. Не было её и когда пошёл первый снег. Тут Пётр понял, что возможно она умерла в своей лачуге, а может её убил тот незнакомец и никому до неё нету дела. Дверь в её ветхую старую избёнку была заперта и никто не отзывался. Позвонив в скорую Пётр стал ждать. Приехали специалисты, стали ломать двери, на удивление в таком ветхом домике они были просто не реально сильно заперты изнутри. Решили ломать окно. Собралось несколько зевак, в основном прислуга и дети. Пётру всегда было жаль эту одинокую женщину, он даже переживал за неё, потому подсознательно вошёл за медиками в избёнку.
На старенькой кровати с железными перилами лежала уже давно мёртвая женщина, свернувшись калачиком и обнимая военную форму с давних времён. В доме стоял приторный сырой запах, от которого выворачивало. Вызвали милицию, стали писать свои бумажки, спрашивать Петра, что он видел, как она жила, кто к ней ходил. И тут Пётр вспомнил, как в дождливое утро к ней пришёл незнакомец в военной форме и предположил, что это был психолог, хотя кому эта женщина была нужна, а тем более её лечение.
Но врачи уверяли, что никакого лечения с ней проделано не было, она месяц не приходила за пенсией.
Дом Зойки решено было ломать. Под новый год приехали люди и приступили к делу.
За треском старых досок и мата рабочих Пётр вдруг уловил крик удивления. Выбежав к тому, что осталось от дома Зойки и заглянув вниз, он увидел огромную яму, которая по видимому была подвалом в доме, в ней лежал давно истлевший скелет, а рабочие вслух читали затёртую надпись углём на полу: «Началась война, мать заперла меня внизу и не пускает воевать, выбраться не могу. Простите меня, люди. Иван Потапов. Июнь, 41й.»

История реальная.
Пётр Терентьев уволился с той работы и перебрался в другое место. До сих пор вспоминает с ужасом страшную Зойкину тайну и до сих пор не может объяснить, кто был тот мужчина в военной форме, в ноябрьский дождливый день.

@темы: безумие, рассказы, не своё

---

Собачий пастух

[Скрёб-поскрёб]

В конце 70-х годов прошлого века этот мой знакомый (тогда еще совсем молодой парень, студент пятого курса) снял себе крошечную однокомнатную квартиру в одном из так называемых "городов-спутников" при большом индустриальном центре. То есть это был такой городок, состоящий преимущественно из пятиэтажек (в которых "давали" квартиры работникам индустриальных предприятий), а также детских садиков, поликлиники и подобного рода учреждений для обслуживания населения. Идея снять квартиру там пришла ему потому, что в городе это было довольно дорого, а живя в общежитии он не мог спокойно заниматься написанием дипломного проекта... В общем, поселился в квартире, стал там жить, а поскольку учился на заочном отделении, то по мере надобности спокойно ездил в универ на электричке. Иногда к нему приезжали друзья, которые жили в городе.
Однажды, уже где-то в самом начале мая, мой знакомый в очередной раз пошел одного своего приятеля провожать на станцию. Было уже поздно, темно, но они все еще надеялись успеть на последнюю электричку...Не успели. Пришлось возвращаться назад. Пошли по совсем обезлюдевшим улицам , при этом с удивлением замечая, что фонари почему -то нигде не горят, хотя до этого особых проблем с освещением в городке не было. Почему-то им стало не по себе, захотелось ускорить шаг и поскорее добраться до дома. И мой знакомый предложил срезать путь - пойти через дворы, а не по одной из центральных улиц, по которой он ходил обычно. Вроде бы, прожил тут уже долго и примерно знает куда идти.
Ну, срезали. Идут, идут.... Тьма во дворах стоит кромешная, да, видимо, и поздно уже - кое-где одинокие огонечки в окнах, шелест молодых листьев на внезапно появившемся ветру... Вот-вот должны выйти на широкую улицу, в конце которой стоит дом с арендованной квартирой, но все никак не выходят. Разговаривать между собой совершенно не хочется, под ноги постоянно попадаются какие-то камни - бугорочки на которых то и дело спотыкаешься, внутри медленно начинает подниматься паническое чувство, которое возникает у людей, заблудившихся в лесу...А дворики с подслеповатыми домишками все сменяют один другой, и знакомой улицы не видно.
И тут, почти что внезапно, выходят они на какое-то место - с одной стороны полуразрушенное строение, типа трансформаторной будки, около него невысокие чахлые деревца, слева очередной жилой дом, ни одно окно в нем не освещено. Но видно это все обоим парням хорошо, потому что между разрушенной стеной "будки" и деревьями горит-таки уличный фонарь. Свет от него рассеивается как-то неровно, выхватывая из темноты только сравнительно небольшое пространство вокруг себя... И в этом пространстве, на маленьком пятачке, толпится совершенно молчаливая стая собак, головы которых повернуты в одну сторону.
Как говорит очевидец, штук их там собралось где-то тридцать, не меньше, среднего и большого размера, впрочем, может были и другие, мой знакомый их особо не рассматривал, потому что все внимание его сосредоточилось на существе, которое стояло посредине этой своры.
Он говорит, что на вид то был кто-то похожий на человека, но очень высокого (где-то даже больше двух метров) роста, в черном одеянии, более всего напоминающем плащ, который носили монахи в средние века. Лица его не было видно, потому что на голову (если у него была голова!) был накинут большой, остроконечный капюшон, из-под которого вниз свисало что-то, напоминающее белую бороду. Ни рук, ни ладоней у него видно не было - их также скрывали длинные рукава, но он каким-то образом сжимал в правой руке длинную, прямую, светлую палку с загнутым наконечником.
Собаки молча взирали на это существо, которое медленно и плавно, словно дирижер перед оркестром, размахивало своей палкой, чуть склоняясь перед ними, словно вело с ними свой, бессловесный диалог.
Он словно бы был главный над ними...Слегка напоминал пастуха, который их пас...
Стояла абсолютная тишина. Ни она собака не шевелилась.
Сколько так времени прошло, мой знакомый сказать не может, да и что именно это было, не хочет даже предполагать и по сей день... Все, что он рассказал дальше: через какое-то время они с другом тихонько, не сговариваясь, попятились назад, в темноту весенней ночи, почти не дыша и стараясь не издать ни звука. Почему-то сама собой в сознании родилась мысль о том, что ПОКА ИХ НЕ ЗАМЕТИЛИ... и что нужно уйти, скорее, потому что если их заметят, они будут так же все отпущенные им годы жизни стоять в этом скупом кругу света и преданно наблюдать за плавными движениями этого существа...
Потом, уже оказавшись в темноте неосвещенного двора из которого только что вышли, ребята бросились бежать, не разбирая дороги. Падали несколько раз, мой знакомый разорвал брюки на коленях, оба они разодрали ладони в кровь. Остановились только, когда оказались на той большой улице, с которой решили свернуть. На квартиру идти не решились - вернулись на станцию и просидели там до самого рассвета, который вскоре и наступил. Как оказалось, пробродили они по дворам до четырех утра...
А вот часы на руке у одного из них почему-то остановились на пятнадцати минутах второго.
Дожив до конца мая в съемной квартире, мой знакомый спешно собрал вещи и съехал назад в общагу.
Нет, - ответил он на мой вполне ожидаемый вопрос - ничего такого там я больше не видел, да и к окнам после того случая как-то не хотел подходить (особенно ночью), да и выходить из дома тоже... Ну, не то чтобы было страшно, но как-то не по себе... Да и вообще, еще неизвестно, что это было... Ну, не знаю я, что это было! Мало ли что!
Потом закурил, задумался, и добавил, не глядя ни на кого из присутствующих:
-А не замечали, что у некоторых бродячих собак удивительно осмысленные, словно человеческие, глаза?

@темы: животные, рассказы, сущности, не своё

---

Семья в подвале

[Скрёб-поскрёб]

Эта история случилась со мной летом этого года. В середине июля. Вечером я увидела, что моя кошка выпрыгнула из окна (у нас 1 этаж) и запрыгнула в окно подвала соседнего дома. Мне ничего не оставалось делать, как идти за ней. На мое везение я встретила дворника, который открыл мне подвал своими ключами и ждал меня снаружи. Хочу заметить, что с самого начала я почувствовала неприятный запах, но это подвал, там часто живут бомжи. Я прошла около половины подвала, постоянно звала свою кошку, как вдруг из-за угла выходит дедушка в старой, рваной одежде и зеленой шляпе, которая особенно запомнилась мне, выносит на руках мою кошку и хочет отдать ее мне. У кошки был встревоженный вид, она вырвалась и побежала за угол (откуда они и вышли), я дернулась бежать за ней, но дедушка сказал, что там спит его семья и, чтобы их не беспокоить, он сам принесет мне животное. Я, мягко говоря, удивилась, но от удивления не могла ничего сделать. Он снова вынес мне животное, я вежливо попрощалась и хотела как можно скорее выйти на улицу. Дворнику сказала, что там есть люди, он махнул рукой и сказал, что опять бездомные заселились. Придя домой, я выбросила эту ситуацию из головы и ушла спать. Наутро я проснулась от шума на улице. Во дворе было много милиции. Все они стояли около входа в подвал. Я вышла на улицу. Увидев, что ко мне направляется дворник (который пускал меня туда) и милиционер, я поняла, что в подвале что-то произошло. Милиционер расспрашивал, не видела ли я кого-нибудь и насколько далеко я зашла вчера в подвал. Я сказала, что пожилой человек помог найти кошку и сказал, что за углом спит его семья, и попросил их не беспокоить. Милиционер и дворник переглянулись и ушли. Через минут 15 узнала, что в подвале нашли 3 трупа (старик, пожилая женщина и молодой человек лет 35) и что их тела пролежали там около недели, из-за жары они практически полностью разложились. Один из сотрудников милиции вынес ту самую зеленую шляпу и сказал, что это вещь умершего, ее уронили, когда клали труп на каталку…

@темы: рассказы, старики и старухи, не своё

---

Квартира №103

[Мавка Соколёнок]

В 2000 году со мной и моей семьей произошла одна жутковатая история. Мне тогда было 10 лет. Родители купили четырехкомнатную квартиру под номером 103 на девятом этаже. Мы перед этим жили у бабушки, а иметь свою жилплощадь всегда хотелось. И вот, когда родители увидели объявление о продаже этой квартиры, они сразу загорелись этой идеей. Квартира была просто огромная — мы все были так рады, что ее продали нам, что даже не обратили внимание на подозрительно низкую цену, которая по сравнению с другими квартирами в этом доме была чуть ли не в два раза меньше.

У меня в этой квартире личная комната, чему я был безумно рад. Родители тоже были вполне довольны приобретением. Но вот с жильцами дома не всё было хорошо. На нас вечно были жалобы — то говорили, что якобы кто-то громыхает по полу в нашей квартире, то крики из нашей квартиры всю ночь раздавались, причем такие, что стынет кровь. К нам даже пару раз милиция приезжала. Но мы-то сами, проживая в этой квартире, ничего подобного не слышали!

Прошел приблизительно месяц. Мать с отцом в то время очень часто ссорились — он приходил домой и кричал без повода. Как потом они рассказывали, у них у обоих постоянно было нервное истощение — у матери из-за выходок отца, а у него просто так, без видимой причины. С приходом лета мы заметили, что как бы мы ни открывали окна, пытаясь впустить в квартиру больше света, в квартире все равно было как-то мрачно и сыро, даже несмотря на то, что солнце светило прямо нам в окно. Мама несколько раз пыталась вымыть окна, но ничего не менялось.

Однажды, когда отец должен был прийти ночью, началась гроза. Я смотрел телевизор. Сзади рядом со мной села мама и обняла меня — так мы и заснули. Позже я сквозь сон услышал, как открылась входная дверь. «Отец», — сонно подумал я. Сняв обувь, он зашел в гостиную и лег, приобняв нас. Я успокоился и начал засыпать, а мама, наоборот, почему-то вздрогнула. В этот самый момент опять раздался звук открывающейся двери. «Это я!» — раздался голос отца в прихожей. Меня охватил безмерный ужас, я не мог даже пошевелиться. В прихожей зажегся свет, и в дверном проеме показался отец. «А где мама?» — спросил он. Я огляделся — ни отца, ни матери, которые обнимали меня, рядом со мной не было. Меня просто начало трясти, слезы наворачивались на глаза. Отец зашел в гостиную, включил свет и сел рядом. Я ему клялся, что мать была рядом со мной буквально минуту назад. И тут из соседней комнаты как раз вышла мама, которая, как оказалось, заснула там...

Вскоре мы съехали оттуда. Квартиру так никто и не купил. Мы даже ставили цену ниже, чем ту, которую заплатили сами, но тщетно. Как недавно оказалось, тот дом подлежал сносу, и мы получили компенсацию за квартиру, которую покинули десять лет назад. Говорят, в обломках снесенного здания нашли несколько человеческих останков — это после того, как после эвакуации дом несколько раз осматривали и проверяли.

@темы: сущности, это случилось на самом деле, не своё

---

Лунатик

[Мавка Соколёнок]

Я — лунатик. Началось это давно, в детстве, когда отчим сказал, что я разговариваю во сне. Меня он тогда этим не удивил, как и тем, что добавил через пару месяцев, что я, оказывается, ещё и хожу во сне. Я даже гордилась этой своей особенностью. Потом я уехала в другой город учиться, и мои ночные походы прекратились. Но всё началось снова на выпускном курсе.

Как-то утром соседки по комнате сказали мне, что я стала ходить во сне. Сначала они думали, что я просто просыпаюсь ночью и иду в туалет по каким-то своим женским делам — они слышали, как я закрываю дверь туалета на щеколду, как мою руки и так далее. Потом одна из соседок насторожилась.

Она каждый раз просыпалась от скрипа моей кровати, и в одну из ночей увидела, как я выхожу из комнаты и иду куда-то в коридор. Дверь туалета не скрипела, вода в кране не бежала, и соседка сделала вывод, что я бродила где-то по этажу.

Я и сама стала замечать, что после сна у меня постоянно грязные ноги — в песке и в какой-то саже. Я стала принимать на ночь снотворное, и на какое-то время все прекратилось.

Но прошло около полугода — и все началось по новой. Я вставала ночью на кровати и стучала в стекло, выходила из комнаты, шла на балкон, гремела посудой и однажды даже взялась за нож. К счастью, обошлось без происшествий, но после этого стали запирать на ночь балкон и прятать ножи.

Я закончила учебу, устроилась на работу и стала жить с парнем в съемной квартире. Лунатизм отступил, но, как обычно, не навсегда. Вскоре ночные прогулки возобновились, и более того — мне стали сниться очень реалистичные сны о том, как я хожу во сне, но при этом я видела себя как бы со стороны. Мне это даже нравилось, пока однажды ночью мне не приснилось, что я прыгаю со своего балкона на десятом этаже...

Очнулась я в больнице. Не поверите — я сломала ногу! Только ногу, упав с такой высоты! Вроде бы невероятное везение, но мне стало страшно. Я снова стала принимать снотворное, чтобы не ходить во сне. Это опять сработало — сомнамбулизм пропал, и я стала восстанавливать здоровье. С парнем мы разошлись, и я стала жить одна.

На прошлой неделе ко мне приехала кузина погостить на пару недель. А вчера мне приснился сон, будто я задушила ее и спрятала тело на балконе... Проснулась в холодном поту.

Кузина спала в гостиной на диване, а я в спальне. Сейчас ее там нет. Дверь на балкон приоткрыта. Ее телефон не отвечает.

Я не пойду на балкон.

Я не пойду на балкон!

Я не пойду на балкон...

@темы: безумие, не своё

---

Post Mortem

[Мавка Соколёнок]

Я уже две недели как живу сам, ибо моя мать недавно умерла — хоронили всей семьей. До сих пор отойти не могу, отца никогда не знал. Веселая жизнь, в общем, наступает — я и мой кот. И мне кажется, что я потихоньку начинаю сходить с ума.

Вчера я вернулся домой с работы (работаю посменно паковальщиком на конвейере) часа в три ночи, поужинал своим любимым «Дошираком» и лег спать. Мобильник, как обычно, положил на тумбочку у изголовья кровати. И вот, с утра мне позвонили. Сквозь сон я нажал на кнопку ответа и услышал:

— Привет, сынок, слушай, я уже уехала на работу. Ты не мог бы вытащить курицу из морозилки, вечером приготовлю что-нибудь.

— Хорошо, мам, — ответил я сквозь сон и положил трубку...

Через полминуты я уже стоял над раковиной в ванной, умываясь холодной водой. Меня знобило.

«Интересно, кто мог так пошутить? — думал я. — Но ведь голос был её!». Долго размышлял и в итоге пришёл к неблестящему выводу: ну, пошутили, да и пошутили, мало придурков, что ли... С такими мыслями я пошел на кухню, чтобы приготовить утренний кофе.

В раковине лежала курица. Если бы не утренняя сонливость, я бы, наверное, впал в истерику, а так только ноги подкосились. Сижу, всего трясёт, а подняться и что-то с этой курицей сделать духу не хватает. И тут в дверь позвонили. Открыв дверь, я увидел почтальона. Он вручил мне письмо. Письмо было без обратного адреса и без имени адресата. Иду на кухню, начинаю вскрывать конверт — и тут меня еще раз как обухом по голове. Раковина пустая! Ни следа от чёртовой курицы. Я отложил письмо, заглянул в морозилку — лежит, мерзлая, в кусочках льда, явно неделю не вынимали, с того самого момента, как я туда её и закинул. «Привидится же такое, — подумал я. — Психика, покореженная смертью близкого человека, таки дает о себе знать». Вернулся к письму, достал сложенный листок и стал читать:

«Уважаемая Тамара Александровна (мою мать так звали), приносим вам искренние соболезнования в связи со смертью вашего сына...».

«ЧЕГО?!» — пронеслось у меня в голове.

«... в связи со смертью вашего сына (тут было написано моё имя и отчество) на производстве».

Я впал в ступор. Что же получается? С места моей работы приходит письмо без обратного адреса с моим некрологом, причем там знают, что она умерла — брал в кассе взаимопомощи денег на похороны, да и отпуск на неделю мне начальство организовывало!

В конце концов, я решил со всей этой чертовщиной разобраться по приезду с работы, оделся и уехал. На работе позадавал наводящие вопросы в отделе кадров и в отделе снабжения — не прямо, конечно, но, учитывая, что на меня смотрели как на идиота, понял: кто-то всерьез решил вывести меня из себя или посадить в дурку. Проработав день с такими невеселыми мыслями, отправился домой.

Зашел в квартиру и сразу почувствовал странный запах из комнаты матери. Неужели опять котяра сходил по нужде где не надо? Я взял тряпку в ванной, зашел в комнату матери и действительно увидел пятно на кровати. Включил свет и едва не словил сердечный приступ — меня прошиб холодный пот, в груди защемило, все, что я мог сделать, это осесть мешком на пол и судорожно хватать воздух ртом. На кровати матери было красное-бурое пятно на половину простыни. Сказать, что я охренел — ничего не сказать...

Уже не помню, как я скомкал эту простыню и выбросил в мусоропровод — наверное, криминалисты именно это называют «состояние аффекта». Помню себя уже на кухне, опрокидывающего в себя стакан с водкой. А теперь сижу в Интернете и набираю этот текст, чтобы как-то систематизировать то, что со мной происходит. Справа от меня лежит письмо о моей кончине, датированное завтрашним числом, а слева — уже пять минут заливающийся трелью телефон. Звонит мне моя мама, а её выключенный аппарат лежит в соседней комнате. Я не хочу отвечать на этот звонок, очень не хочу. Но телефон никак не хочет угомониться.

Если мне удастся пережить эту ночь и не свихнуться, то завтра мне придется идти на работу в ночную смену. Но я не хочу умирать, не хочу...

@темы: безумие, призраки и духи, не своё

---

Дни поминовений

[Мавка Соколёнок]

Женщина в дни поминовения усопших пришла на могилку к сыну. Был уже вечер, часов около семи, и, поскольку дело было весной, солнце уже практически село. Но, несмотря на это, на кладбище было довольно много людей. Женщина различала в сгущающихся сумерках то там, то тут сидящие на кладбищенских лавочках силуэты.

«Ну что ж, — подумала она. — У людей из-за работы нет возможности прийти сюда днем...».

Подошла она к могиле своего сына и обратила внимание, что напротив оградки на каком-то то ли пне, то ли поваленном дереве сидит женщина, странная такая — то ли больная, то ли во хмелю. Одета в какой-то допотопный костюм в клетку, слишком легкий для такого времени года, с каким-то нелепым искусственным цветком...

«Ладно, пусть сидит. Кладбище все-таки — может, горе у человека, только похоронила кого», — с этой мыслью женщина вошла в оградку могилы сына, стараясь не обращать внимания на странную соседку. Достала из сумки салфетку бумажную, конфеты, и только хотела все это уложить на могиле, как услышала вой — нет, даже не вой, а горестный вопль, который разнесся над кладбищем. В ужасе она обернулась назад и увидела, что странная женщина в клетчатом костюме уже не сидит на пне, а упала на колени и с трудом пытается ползти по направлению к ней, хватаясь руками за воздух, и при этом громко и как-то отвратительно вопит что-то вроде: «Мое! Мое! Мое!». И лицо у нее было совершенно белое, кое-где покрытое синюшными пятнами, и вонь от нее шла такая, что невозможно было дышать. И тут же остальные фигуры — силуэты на лавочках, да и просто на земле — начали раскачиваться и протягивать к запоздалой посетительнице свои руки...

Оцепеневшая от страха женщина догадалась закрыть глаза и начала читать про себя «Отче наш». Вой мгновенно прекратился, а сама она почувствовала, как отключается её сознание...

Нашли её тем же вечером два подростка, шнырявшие по старому кладбищу в поисках «поминальных» конфет. Оттащили к дороге и привели в себя. Тут же подоспели какие-то парни, охранявшие магазин надгробных памятников, что стоял у кладбища. Выслушали сбивчивую историю о том, что случилось, потом один из них мрачно кивнул:

— Вы не волнуйтесь. Такое бывает тут... Они тут часто на лавочках сидят, особенно весной, когда дни поминальные.

— Кто «они»?!

— Кто, кто... Те, кто раньше был похоронен, давно, первым слоем... Это ж надо — придумала какая-то сволочь памятники сносить и по второму слою людей хоронить. Вот они около своих могилок и сидят — обидно им...

Он усмехнулся и добавил:

— Может, мне бы тоже было обидно. Под низом гроб мой, а приходят не ко мне...

@темы: призраки и духи, кладбища, места захоронений, не своё, мертвецы

---

Дед Инокентий

[Мавка Соколёнок]

У нас в деревне была такая история. Я летом в отпуск уехал на юг. Когда вернулся, на следующий же день поздно вечером к нам на двор пришел сосед с другой улицы — дед Иннокентий. Старику уже лет семьдесят было, и он иногда вел себя странно. Он постучался, я открыл калитку. Он вошел во двор, походил от забора до забора, потом сел рядом с хлевом на чурбак.

За все время ни одного слова не произнес, хотя я и пытался его разговорить, но он только молчал и смотрел перед собой. Я махнул на него рукой и занялся своими делами.

Тут на двор вышла мать, увидела Иннокентия и начала ругаться страшно, схватила вилы и принялась его тыкать, обзывать нехорошими словами, гнать со двора. Я пытался ее остановить, но она только отмахнулась. А когда старик ушел, рассказала, что дед Иннокентий уже месяц как помер, но в сумерках появляется откуда-то, бродит по деревне, заходит во дворы. Бывало, что и нападал на людей, кусался. Поначалу его все пугались, чуть сами не умирали от ужаса, но за прошедшее время привыкли и теперь только злятся и ругаются. Если его выгонять, то он без особых возражений уходит...

Это все продолжалось до сентября. Потом мужики испугались, что земля замерзнет, а он все бродить будет. Раскопали могилу и вбили ему кол осиновый в сердце. После этого дед появляться перестал.

@темы: старики и старухи, не своё, мертвецы

---

[+Amadeo+]

Каждую ночь я мысленно возвращаюсь к событиям того дня и искренне не понимаю, что произошло. Был вечер, мы сидели втроем у Антона дома - попивали пиво и смотрели какой-то фильм, а потом заметили, что время уже близится к двенадцати. Рома решил поехать домой и просил не провожать его - мол, сам дойду, а там холодно, зачем лишний раз выходить на улицу? Идти от дома Антона до метро не больше двадцати минут, а если быстрым шагом - то и вовсе минут десять-двенадцать, но идти надо довольно темными дворами, и мы, не решившись отпустить Рому одного, (скорее из за скуки, нежели из за беспокойства) сделали большую глупость - решили его провести.
Вопреки ожиданиям, на улице было не так уж холодно, даже курить можно было, не боясь отморозить пальцы. А еще было красиво и спокойно: белый, чистый снег, одинокие фонари, пустые улицы - темно, красиво и тихо - словно в заброшенном храме. Наверное, из-за этой красоты, выйдя, мы сразу как-то притихли, казалось кощунственным в такой вечер не то что смеяться, даже разговаривать. Минут пять шли молча, радуясь отсутствию людей и тому, что зима начала отступать.
Первым тишину нарушил Рома, пожаловавшись на ветер. Я уж было хотел ему возразить, сказав, что никакого ветра нет, но потом неожиданно для себя осознал, что последние пару минут мы идем сопротивляясь по-настоящему жуткому ветру. Жуткому не в смысле сильному, а именно жуткому, очень холодному и очень странному ветру. Ветки на деревьях практически не колыхались и, когда ты останавливался, ты его не чувствовал, никакого ветра не было, но стоило начать движение, как тебя моментально пронизывал ледяной холод. Казалось, что мы своим движением создаем этот ветер, что-то вроде того, когда на пробежке тебя обдувает из-за быстрого бега. И еще - у этого ветра не было направления, он дул со всех сторон, мы стали чем-то вроде эпицентра, в который устремились все ветряные потоки, он дул нам в спину, дул в лицо, по бокам, от него не было спасения. Мы стали замерзать. И чем сильнее мы замерзали, тем больше шутили и смеялись - ветер развеял ощущение святыни, которую нельзя осквернять громкими разговорами и шутками.
Не знаю, в какой момент мы поняли, что заблудились. Мы все трое знали дорогу, все трое неоднократно ходили по ней, но мы заблудились. И когда это поняли, даже не стали обсуждать, просто притихли и молча продолжали идти - как нам казалось - по направлению к метро. Пять, десять, пятнадцать минут - или сколько мы там шли, я не знаю, ощущение времени полностью пропало, пропало все, даже мысли - холод и жуткий ветер, это все, что мы чувствовали и ощущали. А еще позже добавилось другое чувство - чувство погружения в вводу, нам казалось, что мы идем сквозь толщу воды. Густой, замерзшей и очень холодной воды. Первым сдался Антон, сказал, что не может больше идти, что устал, что нужно немного передохнуть, поймать машину, спросить у кого-то дорогу, зайти в какой нибудь магазин или подъезд - что угодно только бы не идти дальше. Его предложения звучали абсурдно - за все время нашей "прогулки" мы не встретили ни одной живой души, ни одного магазина, мы шли какими-то дворами, где двери всех подъездов были закрыты. Несмотря на все это, я и Рома убедили Антона еще немного пройти - до первого магазина или автодороги, они где-то должны быть рядом. Не могут не быть. Этого хватило не надолго. Через несколько минут Антон подскользнулся, упал и сказал, что посидит здесь у подъезда подождет, пока кто-нибудь будет выходить или заходить. К моему удивлению Рома поддержал эту затею - мне же она не понравилась, дом не казался жилым - ни в одном из окон не горел свет. Я сначала попытался их убедить, а потом даже силой заставить встать и идти, но они отказались. Сказали, что так лучше, теплее, что так нет ветра. Устав с ними препираться, я пошел дальше, сказав, что вернусь за ними - найду кого-нибудь, поймаю машину. Я все шел, шел, но казалось, что я хожу кругами - вокруг почему-то было очень плохо видно, то ли из-за ветра, который, казалось, стал сильнее, то ли у меня просто начало темнеть в глазах. В определенный момент я даже пожалел, что не остался с друзьями. Я отчетливо представлял, как их впустили в подъезд, напоили чаем и отогрели, в то время как я, дурак, продолжил идти на этом ужасном морозе. Это длилось недолго. Скоро я перестал ощущать холод, мне даже стало немного легче идти, только постукивание зубов и непрекращающийся ветер доносили известие моему мозгу о том, что мне очень холодно. Я ни о чем не думал, просто шел, а потом уснул.

Когда я открыл глаза, белые стены и характерный запах сообщили мне о том, что я нахожусь в больнице. Сильное обморожение. Я потерял четыре пальца на ногах, два на руке и изуродовал уши. Но я остался жив. Мне потом сказали, что меня и двух моих дружков подобрал какой-то водитель и довез до больницы - Рома и Антон были мертвы, когда их привезли, а я еще дышал, хоть и был очень плох. Я спорил с врачом и говорил, что это не возможно, что я их оставил, а сам пошел дальше, что нас не могли найти вместе, а он отвечал, что я просто бредил, желаемое выдавал за действительное. А еще врач сказал, что когда нас доставили - обрадовался. Сказал, что это значит, что зима скоро кончится. Я не понял этих его слов, как можно радоваться тому, что два человека погибло, а один стал инвалидом? Но он не соврал. Где-то на третий день моего нахождения в госпитале, началась оттепель - снег растаял - зима кончилась и расцвели подснежники. Как он мне потом объяснял - каждый год в конце февраля поступает один, два, а то и три замерзших трупа, а иногда даже попадаются такие, как я, - выжившие везунчики, рассказывающие про странный ветер, который словно собирает последнюю жатву для зимы, чтобы та могла спокойно отступить.

@темы: рассказы, не своё

---

Город С.

[Эгмонт]

Это не страшный рассказ даже, а что-то около. Взято отсюда.

В городе С. туманы и пепельно-черное небо, а к светофору прикручен маяк, который вращается каждую ночь, и белым прозрачным светом перечеркивает улицы. Другого цвета, кроме красного, у светофоров города С. нет, и улиц в нем всего три - две самых больших, и та, на которой ты живешь. Все остальные тонут в чернильной тьме, и если шагнуть в один из этих чужих переулков, там не найти ничего, кроме серого недостроя, медведем ворочающегося в темноте. Центральные улицы вдвое шире себя дневных, и по ночам на них слишком много людей, из тех, что ловят за рукава, смеются и стараются заговорить. Центральные улицы замыкают каменные арки, похожие на львиные лапы.
Здесь, в городе С., квартиры разрастаются до дворцов, вот только стены там серые, мокрые и от них пахнет неприкаянностью и нищетой, хоть деньги и не нужны, все, что тебе захочется, ты получишь и так. В городе С. можно всю ночь бегать в поисках аптеки, университета, своего дома. Тебе будет казаться, что ты прошел невозможно много, но ты идешь по центральным улицам, и ты все еще здесь.
Здесь, в городе С., воют сирены и объявляют тревогу, на которую никто не обращает внимания.
В городе С. автобусы ходят только на окраину, там, где земля сырая и растет беловато-зеленый мох. Машин здесь нет никогда, разве что проносятся где-то вдали, по мертвым улицам, старые черно-белые заляпанные грязью тойоты. Трамвайные рельсы врастают в землю, в камень, в могильные плиты - здесь дороги мощеные, а асфальта нет вовсе.
Дня здесь не бывает. Раннее утро, сумерки, ночь - солнца здесь не увидеть. И даже в те ночи, когда тумана нет, а небо темно-синей глыбой нависает над этими улицами, даже в те ночи, когда люди празднуют что-то и звонко хрустит красно-синяя подарочная бумага, здесь невозможно страшно. Что-то надвигается в эти центральные улицы, что-то, что уже уничтожило все остальные, и свело с ума жителей.
Не будет здесь и осени, лета или зимы - только весна, та самая, с проплешинами в грязном снегу, с всплывающими из-подо льда трупами, с тонким жалобным бряцаньем гитары между черными стволами деревьев, с ногами, свешенными из пустых квартир с оборвавшимися балконами.
Здесь, в городе С., легко повстречать мертвых, а еще легче - никогда не живших. Вот - панк Андрей, с гитарой и гривой черных волос, в которого мы были влюблены с подругами, вечно юный, в вечные свои девятнадцать. Я не знаю, жив ли он теперь, но если и жив, то тот - сумасшедший, с пирсингом, с Эпидемией, играющий нам на лестнице - остался в никогде. Вот - девушка в белой мужской рубашке, та самая, что приснилась тебе под утро, когда тебе было интересно, правда ли ты лесбиянка, смотри, как она смеется, запрокидывая голову назад, ох, вот бы поцеловала... вот - рыжевато-русые волосы и узкая рука с кольцами чужого мужчины, одного из тех, что навсегда остаются среди мужчин твоей мечты. Каждое его прикосновение - мед и яд, и ты умрешь от счастья, когда он коснется твоих волос - и дай тебе боже проснуться, пока он не успел поцеловать тебя.
И не дай тебе боже прийти домой, туда, где горит свет, и тебя ждут. Быть может, придя, ты не узнаешь родных. А быть может, за тобой туда придут другие.
Город С. сладок и ласков, и сулит дать тебе все, что захочешь. Ты же любишь ночные кошмары, от которых потом безумно колотится сердце и по-настоящему чувствуется, что живешь. Ты же любила Андрея. Ты же любила стройки, и конфеты, и смех в темноте ночного переулка. Ты же всегда хотела иметь большую комнату, свою комнату. Возьми это все, бери, бери. Только помни - оно будет твоим лишь тогда, когда ты перережешь вены в пропахшем мочой школьном туалете, и кровь твоя будет чернее земли весной. Только тогда, когда тебя убьет твой прекрасный король, и у тебя над лицом в темно-синем небе будет вращаться прожектор маяка. Только тогда, когда ты сорвешься с верхней площадки недостроя - твоя кровь будет красива на сером бетоне.
Ты получишь все. Приходи.
Город С. снится под утро ночным кошмаром, ночной сказкой, любовью, от которой не хочется жить, страхом, которого нельзя бояться. Город С. - пир во всемя чумы, смех в летящей в кювет машине.

@темы: сновидения, рассказы, мистические и аномальные места, городские легенды, не своё

---

"Трупный Синод"

[velikoe_ni4to]

Кратко.
Умершего Папу Формоза выкопали из могилки, "судили" (дьяк, который отвечал на вопросы обвинителей от имени эксгумированного трупа Папы Формоза на самом деле прятался за троном), потом труп протащили по городу Риму, и сбросили в общую могильную яму. Оттуда его выкопали мародеры, очевидно совсем тупые, но алчущие поживы, и ничего не найдя, сбросили тело в Тибр.

Эта история жестяная жесть. Рекомендую ознакомиться самостоятельно.

Апд. "Трупный синод"

@темы: безумие, мертвецы

---

Посмертная фотография

[Reena]

Посмертная фотография (Post-mortem photography) - обычай фотографирования недавно умерших людей.

Интересны снимки тем фактом, что изображённые на них люди — дети и взрослые, непринуждённо сидящие в кругу семьи в естественных позах, глядящие на нас большими ясными глазами с одиночных снимков — мертвы. Нет, правда мертвы, но «притворяются» живыми в разной степени успешно, в зависимости от степени разложения, мастерства фотографа и гримёра. Обычно новоиспеченных жмуров фоткали в день смерти, но случались жутковатые исключения. Жила-была себе дружная и любящая друг друга семья, но, вот незадача, член сей семьи внезапно умирает. Обезумевшие от горя родственники отказываются его хоронить и бережно хранят труп в подвале дома. Об этом (возможно, по запаху) узнают соседи и сообщают семье, что неплохо бы и закопать протухшую тушку. И тут семья решает сделать фотоснимок новоиспеченного трупа, чтобы он выглядел будто живой. Фотографию в то время считали чудом, и многие люди верили: если сделать такой снимок, то можно удержать в нём душу близкого человека, ну или, хотя бы, смотреть на это фото и вспоминать родственника. Мертвеца, уже хорошенько подгнившего за это время, причесывали, подкрашивали, «давали» в руки книгу, усаживали на стул, обнимали (нужное подчеркнуть). Фото хорошо обработанного мертвячка чаще всего получалось неотличимым от фотографии вполне себе живого и даже немного здравствующего человека.

На посмертных фотографиях обычно мы видим детей. Дело в том, что в то время детская смертность была весьма распространенным явлением — отсутствие прививок, антибиотиков и незнание элементарных правил гигиены делали своё грязное дело. Мёртвого человека было принято окружать вещами, которыми он пользовался при жизни и фотографировать его в привычной обстановке. Часто мёртвых и живых людей снимали вместе. Глядя на такие снимки, непросто угадать, где живой, а где покойник, что, собственно, и не очень удивительно. Тогдашние фотографии качеством в современном понимании не отличались. Процесс съемки тогда занимал минут пятнадцать, представьте, каково — просидеть столько в одной позе, обнимаясь с трупом. Хотя отношение к смерти в XIX веке было совершенно другое, по «общим» фотографиям часто замечаешь, как нелегко было сохранять непринуждённость детям, стоя со своими безвременно ушедшими родственниками.

(с) суть с lurkmore.to

Фотогрфии. 26 штук.

На этом фото, кстати, виден штатив для трупов.

Все фото с вики, лурка и netlore.ru

@темы: картинки, ссылки, это случилось на самом деле, не своё, мертвецы

---

Завораживает.

[Lycanthropia]

Под катом самодвижующиеся картинки. Мой первый взнос, так сказать.

@темы: картинки, не своё

---

Кажется еще не было

[Суслятина]

Спи, моя радость...

@темы: картинки, дети, ссылки, не своё

---

Елизаров Михаил. "Сифилис"

[Astra.]

Тихого нрава и покладистого характера, секретарша Лариса Васильевна рассчитывала прожить долгую жизнь. Для этого она избегала всего короткого: носила только длинные платья, отпускала волосы и ногти, делала при ходьбе широкие шаги, читала многотомные эпопеи, а встречающиеся в речи маленькие слова увеличивала ласкательными суффиксами.

Однажды Лариса Васильевна поела постного борща и вспотела запахом фасоли. Она приняла душ, и у нее заболело горло. В зеркальце она увидела, что гланды облеплены коричневыми корками, полость рта воспалена, а основания дёсен тронуты язвочками, похожими на творожные крошки.

Лариса Васильевна растолкла в стакане таблетку фурацилина и приготовилась залить её кипятком, но от полоскания отвлёк телефон.

— У тебя «Маяк» ловится?! — спрашивала подруга. — Включай немедленно!

Лариса Васильевна повертела колесико регулятора радиочастот. Из мембраны отошли влажные, обильные хрипы, и бодрый диктор сказал:

— …обязаны помнить! Какая бы ни сложилась ситуация горе, радость, обида — вы не должны брать в рот. Ничто не сможет заставить вас изменить своему решению. Мы проводим наши беседы, чтобы навсегда избавить вас от этой пагубно-губной привычки. От вашей воли зависит благополучие в семье и на службе. Итак, настроение у вас отличное, брать в рот вам противно! Слушайте и исполняйте: сверните газету в трубочку, поднесите ко рту… Вас стошнило! Вы здоровы!

— Ты слышала?! — перезвонила подруга. — Чудовищная пошлость!

— Они готовы залезть к нам в постель, — полусмеясь отвечала Лариса Васильевна…

***

Две недели назад начальник Мнухин вызвал её в кабинет.

— Сядьте, Лариса Васильевна, — он оттянул пальцем щеку и прегадко щёлкнул, — нам нужно поговорить… Не секрет, Лариса Васильевна, что моя семейная жизнь не сложилась. Я буду откровенен. Жену я выбирал с учётом внешних данных — чтоб не зарились.

Мнухин, карманный толстяк со сдобной харей, нервно хохотнул, а Лариса Васильевна сжалась в предчувствии нехорошего.

— Во время родов у жены произошёл разрыв промежности, после чего она страдает недержанием… Это выше моих сил, я не могу её бросить, но спать с ней я тоже не могу, поэтому…

Лариса Васильевна тупо рассматривала узоры на линолеуме…

— Я увольняю вас! — У Мнухина содрогались губы. — Вы презираете меня как мужчину…

— Я очень уважаю в вас мужчину и руководителя, — мёртвым ртом сказала Лариса Васильевна.

— Тогда становитесь на колени! — приказал он.

Лицо Ларисы Васильевны оказалось на одном уровне с поясной пряжкой Мнухина. Она расстегнула ему ширинку. В ноздри ударил тяжёлый аромат мнухинского лосьона, а сам Мнухин изнемогающе застонал…

***

Утром горло не болело, но значительно увеличились лимфатические узлы, сделавшиеся подвижными и болезненными. Крылья носа слегка отекли и покрылись колониями пузырьков, каждый не больше макового зерна. В ванной ждал ещё один сюрприз — белесоватые, будто бы пенящиеся, выделения из влагалища.

«Все-таки простудилась», — решила Лариса Васильевна и приняла таблетку.

***

— Что с лицом? — нагловатым тоном спросила баба из отдела снабжения.

— А что? — смутилась Лариса Васильевна. Она пол-утра гримировала свои кожные дефекты, и, как оказалось, напрасно.

— Вроде герпеса… — Баба брезгливо принюхалась. — Вечно у вас тут вонища! — и выбежала прочь.

Оставшись одна, Лариса Васильевна полезла в сумочку за косметичкой. Действительно, ещё недавно свежие пузырьки возле носа ссохлись в струпики. На лбу же появились небольшие, красноватой окраски, сидящие близко друг к другу, уплощённые узелки. Их расположение напоминало своеобразную диадему. Лариса Васильевна густо напудрилась и вернулась к бумагам.

***
Дома она около часа по сантиметру инспектировала своё тело. На ногах проступили сосудистые пятна, на боках, груди и животе возникла сливная сыпь с гнойничками. При сдавливании гнойничок разрешался кровянистым и мутным содержимым. В местах тесного соприкосновения тела с бельём остались крупные, возвышающиеся над уровнем здоровой кожи, бляшки, как после ожога крапивой. Вокруг шеи пигментация сделалась несколько темнее и приобрела сероватый оттенок. На его фоне расположились более светлые островки, создающие впечатление плохо вымытого тела. На ягодицах, изощрившись, Лариса Васильевна увидела неприятные красновато-синюшные припухлости.

«Наверное, пятна и сыпь из-за синтетики», — мужественно успокоила себя Лариса Васильевна. Она сделала марганцевые примочки, кое-где обтёрлась детским кремом, зудящие воспаления смазала йодом.

***

Пробуждение ознаменовалось дополнительной резью в глазах. Эрозии правильных округлых очертаний стягивали кожу обоих век. В паху отчётливо прощупывался лимфатический узел размером с каштан.

«Тянуть некуда», — сникла Лариса Васильевна и, отпросившись с работы, поехала в кожно-венерологический диспансер.

***

— Дайте ваш паспорт, — морщась, сказала из окошка регистраторша, — и заполните талон. Образец на стенде…

— Вам куда: к дерматологу или к венерологу? — Регистраторша приняла талон и вклеила в карточку.

— Мне справку… для бассейна, — робко схитрила Лариса Васильевна.

— Поднимитесь по центральной лестнице, потом прямо по коридору, кабинет номер девять, врач Прущ Николай Георгиевич.

Лариса Васильевна взяла карточку и отправилась на поиски девятого кабинета.

Она заблудилась. Вместо того чтобы идти по указанному маршруту, она, обогнув центральную лестницу, пыльными ступенями спустилась вниз, в подвальный коридор, облицованный простенькой плиткой, одинаковой на полу и на стенах.

Коридор все петлял и петлял, сложенные шалашиком носилки сменялись стойками для капельниц, в разобранном виде лежали лампы из операционных. Озабоченная своими несчастьями, Лариса Васильевна не задумывалась над тем, что, скорее всего, попала в подсобное помещение. Она цокала по коридору минут десять, но не встретила ни пациентов, ни санитарок. Слегка настораживало отсутствие привычного для больницы запаха хлорки. Лариса Васильевна по-хозяйски определила, что уборку здесь производили давненько. Вдоль стен уже не было больничного инвентаря, только древние эмалированные ведра с красными надписями «Обед» и «Йод» да битый кирпич.

«Возвращаться бессмысленно, — вздохнула Лариса Васильевна. — Если коридор не закончится тупиком, я выйду к лестнице, ведущей наверх…»

Коридор неожиданно оборвался. Она стояла перед дверью. Лариса Васильевна попыталась было её отворить, но та не поддавалась, так как придерживалась двумя загнутыми гвоздями, исполняющими функции задвижек. Лариса Васильевна отогнула гвозди и открыла дверь.

Коридор продолжался дощатым полом и стенами, уже без плитки, но чисто выбеленными. Под потолком на шнуре раскачивалась старотипная лампа, с нитью накаливания толщиной в палец, мерцающая тусклым оранжевым светом.

Послышались голоса, Лариса Васильевна прибавила ходу и через поворот вышла в больничные покои. Она подивилась своей интуиции. Над дверью кабинета, у которого образовалось что-то, напоминающее очередь, красовалась большая цифра «9», а чуть ниже крепилась табличка с надписью «Доктор Борзов».

***

— Кто крайний? — Лариса Васильевна вопросительно оглядела присутствующих. Парень с крестьянским лицом, расстелив портянки, студил на сквозняке босые ноги. Старуха питалась из узелка чем-то отвратительным. Молодая женщина в шляпке с вуалью барабанила пальцами по сумочке с самым безучастным видом.

К Ларисе Васильевне приблизилась извивающаяся, как вьюн, цыганка. На руках её спящий ребёнок шумно сопел слипшимися от гноя ноздрями.

— Проживёшь, милая, девяносто три года, будет у тебя пятеро детей, через два года твой муж помрёт, ещё раз выйдешь замуж, родишь шесть детей, второй муж тоже помрёт, выйдешь за третьего, — нараспев пробормотала цыганка.

— Не слушайте глупую бабу, дамочка — отозвался из угла пожилой одноногий солдат и занялся набиванием трубки.

— Значит, никого в девятый? — переспросила сбитая с толку Лариса Васильевна и, с молчаливого согласия очереди, зашла в кабинет.

***

За массивным столом с конторками сидел старый доктор Борзов в белом халате и шапочке с выразительным красным крестом, точно кто-то неграмотный расписался на ней кровью. Между седенькими ухоженными усами и айболитовской бородкой таилась улыбочка. Нос Борзова венчало профессорское пенсне.

— Проходите, голубушка, присаживайтесь, — дробным говорком сказал Борзов, а после приглашения забормотал в сторону непонятного волосяного клубка, висящего над столом: — Вошла стройная, интересная брюнетка лет тридцати. Умелая косметика, губы ярко накрашены, одета модно и со вкусом. Тёмные круги под глазами, сероватый цвет лица говорили о неумеренном курении, чрезмерном употреблении алкоголя и половой распущенности…

Лариса Васильевна обомлела. Старичок продолжал бубнить:

— «Помогите!» — взмолилась блудница охрипшим от рыданий голосом… Вы успеваете, Анна Гавриловна?

— Возмутительно,- только и пролепетала Лариса Васильевна.

Волосяной клубок подпрыгнул и оказался верхушкой причёски существа по имени Анна Гавриловна.

— Гражданка! Профессор пишет монографию, я ассистирую, профессор тратит бесценное время, пополам разрывается, а вместо благодарности — чёрствый эгоизм!

— Анна Гавриловна, душенька, я совершенно не в претензии, кротко вмешался Борзов. Он с укоризной глянул на Ларису Васильевну: — Вы уж простите старого наглеца, сделавшего вас своей музой, хоть и на пару минут… На что жалуетесь?

Ларисе Васильевне стало стыдно. Она отогнула воротничок.

— Вот и вот — язвы и так по всему телу… Очевидно, лишай, но я не держу животных…

— Угу, — деловито сказал Борзов, — если не затруднит, голубушка, покажитесь нам полностью…

Пока Лариса Васильевна мешкала с пуговицами, Борзов говорил:

— Хочу заметить характерную деталь. Чрезмерное подчёркнутое смущение часто идёт не от естественного веления души, а от желания специально акцентировать внимание врача на целомудрии его подопечной. Впрочем, вас может осмотреть, раз уж вы так стесняетесь меня, Анна Гавриловна — блестящий специалист в области палеовенерологии, автор нашумевшей книги «Воспаление любви или причины бесплодия Маргариты Наваррской». Всем известно, что версию о сужении маточных труб королевы вплоть до полного сращения подтвердила эксгумация. Словом, Анна Гавриловна — учёный, которому стоит довериться, — с жаром заключил Борзов.

— Конечно же, мне все равно, — поспешно сказала Лариса Васильевна. — Куда сложить одежду?

***

— Что-то серьёзное? — Лариса Васильевна от волнения вся покрылась мурашками.

— Как любил повторять мой покойный учитель, нравоучительно произнёс Борзов, — в больнице не говорят о здоровье. Решающее слово за анализами, то есть за Сергеем Модестовичем. Тоже, смею вас уверить, интереснейшая личность наш Сергей Модестович… — Борзов с фонариком копошился между ног Ларисы Васильевны. — Потомственный дворянин, кадетский корпус, красавец офицер, соблазнитель, дуэлянт… Однажды, отлучившись с маневров, находит приют в краковском борделе. Юные прелестницы, вино и прочие удовольствия — и все бы хорошо, но спустя три дня обнаружилась «дурная болезня». — Борзов лукаво глянул на Ларису Васильевну. — Так состоялось наше знакомство. Я излечиваю гусара, напутствую и прощаюсь… — Борзов выдержал театральную паузу. — Минула неделя, приходит мой Сергей Модестович в слезах и сообщает, что подал в отставку и желает работать со мной плечом к плечу. И вот уж скоро семьдесят лет, как Сергей Модестович беззаветно отдаёт все силы благородному делу борьбы с венерическими хворями…

За ширмой послышался шорох, визгнул стул и звякнуло что-то металлическое

— Сергей Модестович, просим вас, — Борзов подмигнул Ларисе Васильевне, — стесняется, как мальчишка… Сергей Модестович, просим!

Анна Гавриловна, до этого строчившая за Борзовым, отложила перо и зааплодировала. Из-за ширмы выпорхнул Сергей Модестович в гусарском мундирчике. Покрасовавшись перед Ларисой Васильевной, он гусиным шагом скрылся за ширмой.

Борзов выключил фонарик и отчетливо продиктовал Анне Гавриловне:

— Она побледнела, и крупные капли пота выступили у нее на лице: «Доктор, неужели сифилис? Но откуда?!»

У Ларисы Васильевны подломились ноги.

— Я не ослышалась, вы сказали «сифилис»?!

— Никаких сомнений, — сверкнул стёклами Борзов, результаты анализов следует ожидать резко положительными.

Анна Гавриловна презрительно скривилась с видом: «Я так и знала», а Борзов, напротив, спросил с утрированным участием:

— Ну-с, голубушка, поведайте, что за негодяй коснулся вашего… м-м-м… девичества? — и более тихим голосом пояснил внимающей Анне Гавриловне: — Спрашивать надо, соблюдая необходимые такт и осторожность, дабы неловкой фразой не оскорбить, не унизить страждущего, — и у той брезгливое выражение лица в ту же секунду сменилось сочувственной гримасой.

Лариса Васильевна подумала, что нуждается в нашатыре.

— Мнухин Андрей Андреевич, — прошептала она

— Какой контакт между вами происходил? — настойчиво спросил Борзов.

— Что за наказание! — Лариса Васильевна горестно всплеснула руками.

— Вот уже и неудовольствие выказываем. — Всякое сочувствие покинуло гнусавую Анну Гавриловну. — Думаете, профессор интересуется из праздного любопытства?.. Профессора интересует, как именно вы были близки!

— Орально, — мышиным шёпотом созналась Лариса Васильевна, но меня вынудили, угрожали уволить…

— Слышать не желаю! — Анна Гавриловна демонстративно заткнула уши. — Вы пытаетесь укрыться под маской порядочной женщины, но по существу являетесь типичным примером аморального человека! В состоянии опьянения — не отпирайтесь! — вы не побрезговали вкусить запретного плода, а придя в себя после пьяного угара, намереваетесь оправдаться мнимым насилием над подвыпившей женщиной!

Борзов страдальчески поднял брови:

— Сергей Модестович, не сочтите за труд, разыщите Мнухина. Он нуждается в немедленном осмотре!

Сергей Модестович, как истукан стоявший за ширмой, ретиво полетел исполнять веление Борзова.

В кабинете повисла тягостная пауза. Борзов ходил взадвперед и теребил ус.

— Некоторые как рассуждают: побеждены, мол, венерические болезни, а разговорчики о них вызывают только нездоровый интерес молодёжи к вопросам половой жизни. Это чистой воды лицемерие и ханжество, — Борзов подлил чернил неутомимо стенографирующей Анне Гавриловне. — Сколько трудов написано о пользе аскетизма намного больше, чем о вреде последнего. И все прахом. А ведь при воздержании человек ощущает огромный прилив сил, возрастает продуктивность труда, и, наоборот, кроме моральной опустошённости, потери интереса к окружающему, половая жизнь ничего не дает. Правильно в народе говорят: «Половая жизнь, развращённость и цинизм в одном поле растут».

Сергей Модестович ввёл в кабинет злого, упирающегося Мнухина.

— Я буду жаловаться! Я доберусь до высших инстанций, я от вас не оставлю камня на камне! — Мнухин скинул ботинки, снял носки, зашнуровался и надел носки на руки. — Чтоб заразы не нахвататься! — дерзко пояснил он.

— Как вам будет угодно, любезный Андрей Андреевич, — начал вкрадчиво Борзов. — У нас есть предположение, что вы являетесь носителем инфекции, именуемой «сифилис».

— Сифилис?! Какая гадость! Уж лучше рак или простатит! — с пафосом вскричал Мнухин, скрестив на груди руки в носках и выпятив губу.

— Лариса Васильевна предполагает, что заразилась именно от вас, — продолжал Борзов.

Бедная Лариса Васильевна дрожала, ни жива ни мертва, прикрыв лобок ладонями. Мнухин даже не удостоил её взглядом.

— Более того, Андрей Андреевич, — заключил Борзов, — Лариса Васильевна открылась, что вы принудили её…

Мнухин исполнился фальшивого достоинства:

— Она лжёт, негодяйка такая!

— Сергей Модестович! — молодецки крикнул Борзов. Займитесь Андрей Андреичем! Препоручаю его на ваше усмотрение.

Мнухин, сопровождаемый Сергеем Модестовичем, с гордо поднятой головой удалился за ширму.

Все, что там происходило, Лариса Васильевна видела так, будто находилась в театре теней. Мнухин пару раз возмущенно сказал:

— Я не обязан отчитываться! — ойкнул: — Коновал!

Потом Сергей Модестович бросил в лоток какой-то инструмент и устало пробасил:

— Акимовна! Готовь бужи!

Приковыляла нянька, толкая перед собой тележку. На салфетках лежали острые спицы различных калибров.

— Отлично! — Тень Сергея Модестовича взяла неправдоподобно увеличившийся буж. Другой рукой Сергей Модестович обхватил так же оптически увеличенный член Мнухина и медленно вкрутил туда буж, с пристрастием спрашивая: — Ссильничали секретаршу, Андрей Андреич?

— Знать ничего не знаю, — прошипел Мнухин.

Сергей Модестович сменил буж.

— Ссильничал?!

Мнухин терпел, как партизан, и тихо матерился. На третьем буже он сорвался:

— Да, да, ну и что тут такого?! Она сама хотела!

Сергей Модестович, схожий с тореадором, выглянул из-за ширмы.

— Андрей Андреич в насилии сознаются!

— Правда восторжествовала! — Борзов ободряюще посмотрел на Ларису Васильевну.

— Это первое, — заключил Сергей Модестович, — а второе — у нашего Анри Андреича сифилиса не обнаружено.

— Поздравляем, легко отделались, — сказал Борзов.

— Малой кровью, — усмехаясь, подтвердил Сергей Модестович.

— Камня на камне не оставлю! — Мнухин подтянул носки и уничтожающе оглядел Ларису Васильевну. — Уволю! Завтра же! — и вышел, шарахнув дверью.

***

— Хотелось бы ляпнуть: «Подыхай, развратная баба!», но эмоции врача не должны брать верх над его разумом, — невесело диктовал Борзов.

Лариса Васильевна не знала, куда глаза девать.

— Голубушка, вам придётся рассказать нам все, — сказал наконец Борзов, — думаю, что уместно напомнить об уголовной ответственности за преступное укрывательство фактов.

— Я клянусь, что за последние полгода ни с кем не вступала в половые контакты, кроме Мнухина, — вытянувшись в струнку, отчеканила Лариса Васильевна.

— Не брешешь? — спросил Борзов с каким-то деревенским простодушием. — А то у меня сердце схватило… Инфаркт, не дай бог. Вот помру — что станет с пасекой в Лихтовке? Пропадут мои пчёлки… Ведь такие разумные твари, диву даёшься!

Борзов как-то сразу подряхлел и растерял профессорский лоск.

— Я ведь в селе-то родился, пастушил мальцом, гусей пас, мамку с папкой уважал… Кабы не мед-прополис, давно там был бы. — Он многозначительно потыкал пальцем в потолок. — До чего в деревне хорошо: сидишь в глубине цветущего сада, пьёшь душистый крепкий чай, на столе шумит старинный самовар, и Анна Гавриловна пироги подаёт… — Борзов словно отмахнулся от восхитительного видения. Анна Гавриловна и Сергей Модестович в это время слёзно умилялись.

— Читать любите? — Неожиданно опростившийся Борзов осторожно плёл туман из всяких «таперя», «кубыть», «дюже», и Ларисе Васильевне померещилась чужая, книжная любовь, хрященосый казак, казачка в стогу, вихри враждебные, выстрелы и река, величавая, как ртуть…

— Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на «Тихий Дон»?

— Чем плох Шолохов? — удивилась Лариса Васильевна.

— Какая художественная неразборчивость, — прошипела Анна Гавриловна.

— И беспечность, — добавил Борзов. — Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания…

Борзов пролистал половину тома, потом, ведя пальцем по странице сверху вниз, прочёл вслух:

— «Дарья криво улыбнулась и впервые за разговор подняла полышущие огнём глаза: — У меня сифилис. Это от какого не вылечиваются, от какого носы проваливаются».

— Нет сомнений, — Борзов торжествующе захлопнул книгу, вы, голубушка, заразились от печатного слова! Редкий, конечно, случай. На моей памяти двенадцатый…

***

— Без паники! Только лечиться! Иного способа нет. — Борзов говорил уверенно и спокойно.

— Быть такого не может! — всхлипывала Лариса Васильевна.

— Вам сегодня же следует лечь в больницу. Госпитализация заражённых особо опасными формами сифилиса производится немедленно, в течение двадцати четырёх часов. Таковы непреклонные, жёсткие требования, принятые в нашей стране. Начало лечения — обязательно в условиях стационара.

— Значит, сегодня? — с тоской вскричала Лариса Васильевна. Она всегда болела дома и поэтому отчаянно трусила.

— Да, голубушка. Возьмите все необходимые вещи — и сразу сюда. Мы составим деликатное заявление на вашу работу, так что никто ничего не заподозрит, вы подпишете предупреждение, что уведомлены врачом о своём заболевании, что лечение необходимо проводить под наблюдением врачей и уклонение от этих процедур уголовно наказуемо. После формальностей с бумагами Акимовна отведёт вас в палату, — сказал Борзов и обнадёживающе улыбнулся.

***

«Пижаму, тапочки, зубную щётку, полотенце, мыло… И никаких книжек… — прикидывала в уме Лариса Васильевна, спеша к выходу. — Куплю яблок… яблоки наверняка можно».

От волнения она даже не обратила внимания, что вышла не из того здания, в которое входила. Кожно-венерологический диспансер занимал современную трехэтажную постройку. А Лариса Васильевна слетела по ступеням ветхого крыльца одноэтажного домишка на какую-то незнакомую улицу.

***

— Вот они, мои сифилитики в квадратике. — Нянька Акимовна бросила на матрас стопку жёлтого белья. — Тумбочка у тебя совместная с Ванечкой, — Акимовна указала на свежего, русочубого паренька. — Если понадобится второе одеяло — проси, не стесняйся…

Увы, к великому неудовольствию Ларисы Васильевны, палата была общая для мужчин и женщин. Кроме Вани под стенкой храпел здоровенный детина. «Затылок скошенный… Дебил, наверное!» — с неприязнью подумала Лариса Васильевна.

Койка её стояла встык с койкой старухи вызывающе болезненного вида. Особенно приковывали внимание ноги, торчащие из-под халата, в шишках и звездчатых, втянутых внутрь рубцах. Приподнявшись на локте, старуха жаловалась соседке:

— Пятнадцатый годок мучаюсь… Чистотелом натиралась и чем посоветують, а болячка то заживеть, то на новом месте выскочить, ноеть, а шишка откроется, и оттуда гной, густой, тягучий. Похоже на чирей, ан не чирей… Я в город поехала к хирургу, а он говорить — костоеда…

«Придётся пережить», — вздохнула Лариса Васильевна и прислушалась к разговору в противоположном углу палаты.

— У нас в Векшах, — сказал вдруг мальчик Ваня, — жили три сестры: тётка Лукерья, тётка Варя и тётка Аня…

«Началось, — Лариса Васильевна прилегла на койку и закрыла глаза, — теперь до ночи байки травить будут…»

Впрочем, Ваня рассказывал хорошо:

— На полнолуние забегает тётка Лукерья в хату и кричит, что конец света пришёл, дьявол хватает на улице людей и тащит в пекло. Она вообще припадочная, тётка Лукерья… Тётка Варя и тётка Аня её уложили, стали травой отпаивать и тут видят, что у неё из тела шерсть полезла, на башке рога выросли, а на руках и ногах — копыта, заговорила она из живота мужским голосом бранными словами. Схватили тётки одна кочергу, другая полено и ну выбивать беса из тётки Лукерьи! Выбивали, пока насмерть не забили…

«Жуть какая», — содрогнулась Лариса Васильевна.

В это время в палату заглянул Борзов.

— Лежите, лежите, не вставайте. — Борзов прямиком направился к Ларисе Васильевне. — Обустроились? Вот и славно. Вы тут наслушаетесь ещё… Фольклор во всей красе…

Держа на отлёте руку со шприцем, приближалась Анна Гавриловна. Никогда раньше не видела Лариса Васильевна такого шприца — огромного, из мутного стекла. Борзов поймал её взгляд.

— Таким надёжней. Хоть и ветеринарный, но колет наверняка.

— Никто не смотрит! — скомандовала противная Анна Гавриловна, и все отвернулись от заголённой Ларисы Васильевны. Тем не менее укол был сделан мастерски.

Лариса Васильевна успокоилась и закуталась в одеяло. Верзила у стены начал историю про столяра, которому мать не позволяла перестелить крышу. Судя по эмоциям, сопровождавшим повествование, история была автобиографичной.

— …до драк доходило. Он ей: «Мама, надо крышу чинить», а она: «Нет, не надо». Он ей: «Мама, протекает», а она: «Нет, не протекает». Так вот, эта так называемая мать подаёт сыну мясо или остальные продукты питания, а у него всякий раз после еды печёт в животе. Однажды он выпил кипячёной воды, а мать ему: «Не пей кипячёную, а пей сырую — в ней витамины, она полезней», — и подносит ковшик. Он выпил, а она: «Я тебя спровоцировала: и сырой тебе нельзя, ты теперь кровушку свою застудил». У матери сделались кошачьи глаза, а сын только сказал: «Надо крышу чинить», — и взял топор. Мать на двор улизнула и дочке сказала, что сын её убить хочет, дочка в село, к соседям, соседи пришли, а столяр уже крышу перестелил, а на стрехе — отрубленная материна голова…

Усталость растеклась по жилам Ларисы Васильевны. Ей вспомнилось время студенческой практики в колхозе, сторож дед Тимофей. Он уснул, охраняя ферму, ему приснились немцы, дед открыл пальбу, и оказалось, что он пострелял доярок. На этом воспоминании Лариса Васильевна отключилась.

***

Дневное лекарство прекратило своё действие глубокой ночью. Лариса Васильевна умиротворённо скользила по кромке сна и яви, забавляясь тощими треугольниками заоконного света, дрожащими на стенах.

Внезапно приоткрылась дверь, и в палату крадучись вошёл Борзов, а за ним — Анна Гавриловна. В руке Борзова вспыхнул лучик.

— Не шумите, Анна Гавриловна.

— Я стараюсь, дедушка. — Анна Гавриловна тащила за собой кровать-каталку.

— Спят? — Борзов мазнул фонариком по восковым лицам на подушках. Лариса Васильевна крепко сплющила веки, стараясь дышать ровно. Сон окончательно покинул её.

— Как сурки. — Анна Гавриловна подкатила кровать к мальчику Ване.

— Помогайте же, Анна Гавриловна, — ухал Борзов, — возьмите за ноги… так… так… Подняли… Готово!

Опять проскрипела колёсиками каталка, и все стихло.

Лариса Васильевна заскучала от непрошеной бодрости. «Попросить, что ли, димедрольчику, иначе не усну…» Лариса Васильевна осторожно, чтоб никого не разбудить, вошла с постели и вышла в коридор. Точно моль в пустом рукаве, она брела вдоль тёмного коридора. Из-под одной двери пробивалась жёлтая полоска и почудились голоса Борзова и Анны Гавриловны. Для верности Лариса Васильевна прильнула глазом к замочной скважине.

***

Борзов, переодетый в ситцевую рубаху, портки и лапти, тренькал на гуслях, Анна Гавриловна, синюшная и страшная, гундосила:

Видим в красках Страшный Суд

Где нас заживо сожгут…

На каталке метался в плену кошмаров мальчик Ваня.

Борзов вдруг закричал:

— Ванька, шельма, сейчас удавлю, сейчас в рот влезу! — и ужом вполз в Ванин рот. Мальчик только застонал, но не проснулся. Лариса Васильевна услышала, как Борзов сказал изнутри Вани ядовито и уверенно: — Все оторву! — Изо рта мальчика высунулась сухонькая лапка Борзова, которая передала Анне Гавриловне Ванину печень. Потом почки.

Ужас сковал горло Ларисы Васильевны. «Бежать из проклятой больницы», — мелькнула мысль.

Анна Гавриловна настороженно повела ноздрями, прищурилась. Ларисе Васильевне захотелось отскочить от двери, но не успела. Ей показалось, что Анна Гавриловна парализовала её своим взглядом. Потом Анна Гавриловна раззявила клыкастый рот и пискнула запредельно высоко.

Лариса Васильевна оглянулась. Путь к отступлению перекрыл бравый гусар Сергей Модестович, похожий на мертвеца. С поводка его рвалась обульдожившаяся Акимовна, рычала и хищно облизывалась… Лариса Васильевна почувствовала под лопаткой боль укуса, разум в ней померк, и она рухнула в черноту.

***

Она очнулась. Марлевый потолок пустил перпендикуляры, стены окостенели, палата приобрела чёткие геометрические формы куба. Где-то на дворе ударил колокол, и хор из сотни глоток грянул: «Преставился младенец Иоанн!»

Лариса Васильевна повернула голову. Над пустовавшей койкой дутым парусом возвышалась подушка…

— Выписали утром Ванечку. — В дребезжащем голосе соседки слышалась печаль.

«Не сон!» Лариса Васильевна ощутила дикий прилив страха.

— Ногами вперёд! Не притворяйтесь, вы же знаете, что он умер!

— Это Мусоргский вас так растревожил? — Борзов одним махом удавил хор. — Анна Гавриловна! Я же просил убрать из палаты все постороннее, в том числе и радио!

С виноватым видом зашла Анна Гавриловна.

— Сегодня же снимем…

Лекарственный дурман, терзавший Ларису Васильевну, сделал её бесстрашной. Подойдя вплотную к Борзову и Анне Гавриловне, она угрожающе сказала:

— Мне кажется, нам есть о чем поговорить тет-а-тет!

Низенькие Борзов и Анна Гавриловна переглянулись исподлобья волчьими искорками.

— Ну что ж, — согласился Борзов, — давайте поговорим… Начистоту.

***

Борзов всплеснул руками:

— Анна Гавриловна, что вы ей укололи?!

— Но вы же помните, профессор, в каком она была состоянии…

— Тогда почему у больной наблюдались ночью галлюцинации?

— Прекратите комедию. — Лариса Васильевна холодно врезалась в их наигранный диалог. — Меня не интересует, кто вы и чем занимаетесь, я не вмешиваюсь в ваши дела — видите, какая я покладистая. — Я хочу только одного: отпустите меня отсюда, я никому не скажу ни слова, делайте с остальными что вам заблагорассудится, а меня отпустите!

— Опомнитесь, голубушка, — не шутя взмолился Борзов, — куда вам идти, мы не можем вас отпустить… Во всяком случае, пока вы не успокоитесь и не примете висмутовые процедуры.

— Я ухожу, — твёрдо сказала Лариса Васильевна.

— Помните, уклонение от лечения венерических болезней, после врачебного предупреждения, по статье сто пятнадцать Уголовного кодекса наказуется лишением свободы сроком до двух лет. Уголовную ответственность влечет как отказ пройти курс лечения в медицинском учреждении, так и иные действия, свидетельствующие о наличии злого умысла, направленного на уклонение от лечения! — угрожающе процитировал Борзов.

— Воля ваша, заявляйте в прокуратуру, — сказала Лариса Васильевна.

На лице Анны Гавриловны от злости вспухли жилы.

— Акимовна ей ещё компоту наварила!

— Единственно знаю, — каркнул Борзов, — сами примчитесь, голубушка, только поздно будет!

— Прийде коза до воза та й скаже: «Ме!» — пробормотала Анна Гавриловна.

— Пся крев! — по-польски выругался в захлопнувшуюся дверь Борзов.

***

Лариса Васильевна пулей вылетела из больницы. Она сразу поймала машину и поехала домой. Шофёр старался казаться бесстрастным, но, видимо, внешний вид Ларисы Васильевны располагал к той настороженной брезгливости, с которой он принял деньги — двумя пальцами, как дохлую крысу.

Родные стены успокоили Ларису Васильевну. Она не испытывала голода, но заставила себя выпить стакан кефира. Стирая перед зеркалом молочные усы, Лариса Васильевна была неприятно поражена — под ними обнаружились настоящие. Конечно, у неё и раньше росли совсем неприметные усики, не нуждавшиеся даже в осветлении. Теперь же прозрачные волосики на губе отчётливо погрубели и потемнели.

В животе противно урчало и булькало, как в прорвавшей канализации, в желудке ощущались чьи-то маленькие шажки.

Попытка соорудить на голове причёску окончилась слезами. Сколько она ни расчёсывалась, массажная щётка всякий раз оказывалась полна волос: они лезли пучками, так что на висках очень скоро обозначились проплешинки.

Прыщики вокруг лба подсохли, но совершенно не готовились к смерти, а как-то затаились. Кожа на теле принципиально изменилась по оттенку, и поры чудовищно разверзлись.

Лариса Васильевна ещё не потеряла веру в нормальную медицину и поэтому решила обратиться в районную поликлинику по месту жительства. Только скрыв лицо платком, она отважилась показаться на улицу.

Она терпеливо высидела очередь на флюорографию. Ветеранам и старухам, казалось, не будет конца. Наконец и её пригласили зайти. Толстая докторша, даже не повернувшись к Ларисе Васильевне, сказала, чтоб та разделась до пояса и зашла в кабинку.

— Вдохните,- скомандовала докторша.

Лариса Васильевна набрала полную грудь воздуха и через несколько секунд выдохнула жуткой тухлятиной. Задыхаясь от собственного зловония, она выскочила из кабинки. Докторша, присев за стол, уже что-то строчила в её карточке. Как и все покладистые пациенты, Лариса Васильевна с деланной бодростью поинтересовалась:

— Ну, как там у меня дела?

— Совсем сгнила от сифилиса, матушка! — неожиданно мужским голосом произнесла докторша, обернувшись к Ларисе Васильевне, а потом зловеще расхохоталась.

Лариса Васильевна кинулась вон из поликлиники.

***

Недуг тем временем прогрессировал. К вечеру усилился рост волос над верхней губой и на подбородке, волосы были седые и жёсткие, брови же и ресницы, наоборот, облысели.

Прежде чем спустить воду, Лариса Васильевна заглянула в унитаз, и то, что она увидела, окончательно деморализовало её в унитазе плавала матка, плавничками трепыхались обрывки подгнивших тканей.

Ночью Лариса Васильевна часто вставала с постели, проверяла замки, бродила из угла в угол, тоскливо повторяя:

— Горе, горе…


***

Молодой врач Николай Георгиевич Прущ делился скабрезным анекдотом. Практикантка готовилась рассмеяться, Прущ перешёл на интимный шёпот. Практикантка залилась дурацким журавлиным смехом, нянька, убиравшая неподалёку, грюкнула ведром и распластала на полу чавкающую ветошь.

Прущ расцвёл и, рассказывая следующий анекдот, прикидывал, как убедить практикантку в необходимости совместного распития кофе, хотя бы на людях; о событиях, происходящих без свидетелей, он пока не задумывался.

Какая-то женщина явно намеревалась юркнуть в подвал.

— Куда вы? — остановил её Прущ. — Там ничего интересного нет.

— Я уже была там… — В тембре женщины преобладал носовой призвук. Гуммозные поражения захватывали хрящевые и костные ткани черепа больной.

«А говорят ещё, что у нас не встретишь образчик с третичным периодом», — с удивлением отметил Прущ, а вслух спросил:

— Вы к кому? Я имею в виду, кто ваш лечащий врач?

— У меня нет лечащего врача, я больна всего две недели…

— Вы у нас впервые? — продолжал допытываться Прущ.

— Меня принимал и осматривал доктор Борзов, — ответила женщина.

Нянька с грохотом уронила ведро. Больная вздрогнула и тревожно оглянулась.

— Мне нужно найти доктора Борзова!

— Если я вам сообщу, что этот Борзов никогда не работал здесь… — Прущ всегда предпочитал говорить правду.

— Как же так?! — Взгляд женщины неприятно прыгал с Пруща на практикантку и обратно.

— Думаю, вам стоит обратиться ко мне, моя фамилия Прущ…

— Я помню! Кабинет номер девять, меня направляли к вам. Больная истерично разрыдалась.

«Ох, и намаюсь с ней», — подумал Прущ и учтиво улыбнулся.

— Вот и славно, жду вас завтра к восьми.

Женщина не уходила.

— Значит, нету Борзова в помине?! — спросила вдруг она, и такая россыпь отчаяния и злобы прозвучала в её голосе, что бывалый Прущ почувствовал холодок в спине. Он взял себя в руки и вежливо подтвердил:

— Нет в помине.


***

— Она сумасшедшая, да, Николай Георгиевич? — с уважением к его спокойствию спросила практикантка.

— Прежде всего — это человек, и человек страждущий. Помочь ему — наш священный долг, — шутливо назидал Прущ. — Я одного не пойму: откуда такое запущенное состояние? — И ещё, — Прущ скорчил страдальческое лицо, — не называй меня Николаем Георгиевичем! Отчество, как и лишний макияж, старит.

— Холосо, — прелестно сюсюкая, сказала практикантка. — А кто такой Борзов?

— Борзов? — Эрудированный Прущ усмехнулся. — На сленге специалистов начала века, «Борзов» — он же «сифилис» или «люэс». Как кому нравится…


***

Нянька догнала Ларису Васильевну.

— Подожди! — окликнула она. — Не поможет тебе Прущ, если с Борзовым повстречалась.

Нянька боязливо перекрестилась.

— Тебе в Лавру, к монахам ехать надо, у тебя колдун в животе, сожрёт изнутри!

— Уже сожрал. — Лариса Васильевна робко потянулась к няньке. Та в ужасе отступила.

— Не подходи, Христа ради!

И Лариса Васильевна осеклась в своём порыве.

— В деревне Пустыри бабка живёт, — сказала нянька, — к ней поезжай. Если успеешь, она колдуна молитвой вытравит!

Нянька подхватила ведро и опрометью понеслась в сестринскую — предупредить, чтоб не совались в подвал, что снова объявился Борзов.


***

Лариса Васильевна тряслась в маршрутном автобусике, горбатеньком, дребезжащем, как короб с гвоздями. Давно она не каталась в таких допотопных, ушедших из города в конце семидесятых, с журнальными картинками, вклеенными между окон, и миртовыми веночками на носатых компостерах, четырехколесных шкатулочках.

Вскоре город выветрился, запахло вспаханной землёй. Лариса Васильевна разглядывала ветвящиеся от самых корней шелковицы, скачущие тополя, сквозь зелень — блёстки кладбищенских крестов, одноногие дорожные указатели: первый — с названием деревеньки, а вскоре и второй — с тем же названием, перечёркнутым наискосок, точно дорога своей волей стирала деревеньку из памяти.

Вид женщин в вышитых бисером свитерах, мужчин в простецких коричневых или темно-синих пиджаках, детишек с цыганскими леденцами совершенно не докучал Ларисе Васильевне, а, наоборот, умиротворял.

Все же что-то разрушало эту пасторальную гармонию. Лариса Васильевна осторожно перемещала взгляд с одного пассажира на другого, пока внутренняя её тревога не остановила выбор на некоем старичке. Из общей массы он ничем особенным не выделялся. Щупленький, он опирался на спелёнутые черенки лопаты и грабелек.

— Лихтовка следующая! — сказал водитель. Старичок засуетился, подхватил сумку, свой огородный инвентарь, перекинулся парой фраз с кем-то, стоящим впереди него.

Лариса Васильевна гипнотизировала его пиджачную спину, пока старичок не оглянулся. Лариса Васильевна чуть не вскрикнула: «Венеролог!»

Внешне старичок имел весьма определённое сходство с Борзовым — та же чеховская бородка да усы. «К пчёлкам приехал», — догадалась она и потихоньку стала протискиваться к двери.

В Лихтовке сошло несколько человек. Старичок общей дороге предпочёл тропинку, ведущую в лес. Прошагав какое-то расстояние, он обернулся и прибавил скорости. Лариса Васильевна без труда сократила дистанцию. Старичок подозрительно оглядел Ларису Васильевну и припустил хроменькой трусцой. Лариса Васильевна и не думала отставать. Старичок бросил свою кладь и принял вбок, улепётывая что есть мочи. Лариса Васильевна на ходу подхватила лопату, освободив её от тряпичных пелёнок.

— Помогите! — слабенько завопил старичок и упал, подвернув ножку.

Лариса Васильевна настигла его, вскинула лопату. Старичок, перевернувшись на спину, ощерился и завизжал. Лариса Васильевна рубанула наотмашь — раз, второй, третий. Она расправлялась с ним, как с дождевым червём, не в силах остановиться, пока не увидела под солнцем кровяную радугу.

Старичок не шевелился. На красных ниточках, точно рачьи, болтались его глаза, лицо было иссечено до неузнаваемости, из почти перерубленной шеи текла мутная кровь.

Лариса Васильевна отшвырнула лопату и побрела прочь. Жутко парило под одеждой, но она благодарно терпела, зная, что беды закончились и впереди скорое выздоровление.

С утра у неё запала переносица, она хрипела, тщась избавиться от мокроты, стекавшей на дно её тела, капавшей, как монетки в копилку. Кишечник, лёгкие, желудок сгнили. Она чувствовала себя выеденным яйцом. Теперь же пустота сменилась ощущением присутствия.

У поросшего осокой озерца Лариса Васильевна присела отдохнуть. Она скинула одежду, чтоб смыть кровь и остудить зуд. На коже образовались гармошки, которые при попытке растянуть их разрывались, и язва обнажала кость. Лариса Васильевна склонилась над водой, и вместо своего отражения ей представился грозный лик бородатого старца.

Она ополоснулась и прилегла. Солнце разморило её. Дрёму сменил сон, и сознание перестало мерцать в мозгу Ларисы Васильевны.

Дряблая кожа слезла, как перчатка. Из мёртвого тела вылез сам Борзов, старик с кровавыми усами, Доктор Сифилис. Поправ гнилые останки погубленной секретарши, Борзов свистнул чёрных птиц, положил на них руки и улетел вместе с птицами.

@темы: безумие, рассказы, больницы, лечебницы, поликлиники, не своё

---

[helvegen.]

у меня просто не выходит смотреть на это более 20 секунд.

доброй ночи

@темы: картинки

---

Аудио крипики.

[+Amadeo+]

К сожалению я не знаю как вставлять аудио файлы, поэтому даю ссылку на пероисточник.

тык

П.С. 1.Осторожнее с рассказом "Тварь" - лучше сделайте потише.
2. Говорят что рассказ "На цепи" - основан на реальных событиях.
Приятного прослушивания.

@темы: ссылки, это случилось на самом деле