В этой истории нет ничего мистического или, даже, чего-то, что соответствует теме сообщества.
Я вчера, знаете ли, пил. Меня отловил за рукав один старичок и попросил опрокинуть с ним рюмашку "за компанию". А потом я пил вместе с ним и слушал...
Да, вряд ли эта история вас напугает, но я очень прошу: почитайте. Ибо об этой женщине нужно знать.
Еще: хочу ссылок на подобные истории.
Её звали Ванда, - говорил дед. - Такое, знаешь, типичное немецкое имя. Потом в истории написали о таких "сотрудницах", может, даже о нескольких. Но ее звали Ванда.
читать дальше"Нашу". Героиню. Ее так и не распознали (уже после войны умерла), но вместо нее на расстрел ушла другая девушка - Эльмира, тоже немка. Она не помогала Ванде, но знала, чем та занимается. И не выдала. Тоже героиня.
Ванда работала в лагере под Омском. То есть, кажется под Омском - спустя столько лет и событий все меняется местами.
Медсестрой она была. Разбудила - это точно помню - 29го января. Зима в тот год была долгая, вьюжная. До середины марта держалась. А может и апреля. Спустя столько лет...
- Штрельать умеешь? - спросила меня Ванда, резко и гневно отобрав одеяло.
Ха! "Одеяло". Драный лоскут, даже не шерстяной. Нам всем выдавали такие: протертые, остро пахнущие псиной. Наверное, они и служили подстилкой для собак, прежде чем оказаться на наших спинах. Ну хоть что-то...
- Умеешь? - Ванда убедилась, что я проморгался и повторила вопрос. "Стрелять" у нее получалось очень плохо, а "умеешь" - хорошо.
- Умею.
Ванда не принесла лампу или даже свечу. Если ты сейчас попросишь меня описать эту немку, я вряд ли смогу. Но волосы у нее были черные. Это точно. Даже на фоне общей темноты они выделялись.
- Так иди и стрельай! - она плакала. Я понял это по срывающемуся голосу, но до сих пор не уверен почему именно. Нет, не так. Сейчас понимаю: из-за страха и печали за войну. Из-за... нет, не ненависти, скорее, сожаления за "своих" и "чужих". Она делала мало, но делала хоть что-то. И пусть меня проклянет сам Господь, но я обязан ей жизнью!
- Польезай! - Ванда расстегнула огромную сумку. Я уже видел такие: в них выносили трупы - через одни ворота - и одежду - через другие.
Да, сумка была очень большой. Ну, может, это я так исхудал - свернулся калачиком, а Ванда накидала поверх тряпья. Пахло больно. Именно так: потом, страхом... смертью.
Спустя минут пять я услышал немецкую речь. Ванды и, наверное, караульного. Посмеялись. Потом запахло табаком. Я чуть не расплакался: так пахли самокрутки папы - прадедушки моего Сережки.
...Шли долго. Очень. Когда Ванда, наконец, выпустила меня, уже светало. Я, наверное, задремал, потому что разбудил меня опять же диалог. На этот раз на белорусском. Мужчина говорил чисто. Ванда комкала слова, но в целом не ошибалась. Я уловил:
- Ледзь ледзь пасрэльвае!
- Этот - можьет!
Я даже не успел поблагодарить ее.
Викентий закурил и заплакал. Я только и мог, что похлопать его по спине и сказать: "Спасибо! Вам и Ванде."
.