"Не слышно пения птиц", Б. Э. Фредерик

[THE-MOVING-FINGER]

Красные печные трубы дома были ориентиром места, куда я держал свой путь. Они были отлично видны с железнодорожной станции, где я сошел с поезда, и, как объяснил скучающий шофер такси, расстояние до нужного мне дома не превышало и мили, если я пойду пешком по тропинке прямиком через поле. Тропинка действительно была прямая как стрела — по крайней мере прямой она была вплоть до леса, принадлежавшего хозяину дома, к которому я направлялся в гости и над чьими владениями виднелись красные трубы. Далее мне надо было найти в палисаде, окружавшем лесок, калитку и тропинку, а она выведет как раз к саду у дома. Таким вот образом, решив не отказать себе в удовольствии прогуляться чудесным майским днем, я отправился пешком через поле, наслаждаясь местными красотами, а машина с моими вещами тихонько поехала следом за мной. Это был один из тех редких дней, когда по чьему-то — ангельскому, должно быть, — недосмотру вечно прекрасная погода вдруг нисходит из райских кущ на нашу грешную землю. Весна в этом году пришла поздно, но сейчас она расцвела в едином могучем порыве и бурлила жизненными соками. Признаться, ни разу еще мне не доводилось видеть такого обильного буйства красок, такой яркой зелени, слышать мелодичное щебетание стольких птиц, занятых весенними заботами, — одним словом, прогулка через поле доставила мне несказанное удовольствие, я словно побывал на настоящем празднике жизни. Но особое удовольствие я предвкушал от путешествия через тенистые заросли леса и ярко освещенные весенним солнцем поляны. Лес в молодой бледной листве простирался прямо передо мной. А вот и калитка — вовсе не потребовалось ее разыскивать, и я смело шагнул в нее на испещренную пятнами света и тени поросшую густой травой тропинку.

Попав из ярко освещенного открытого пространства в сумрачный туннель, я как бы окунулся из солнечного мира в подводную пещеру. Верхушки деревьев над головой образовали густой зеленый навес, сквозь который с трудом пробивались солнечные лучи. Я шел по тропинке в причудливо меняющемся и перетекающем из одного состояния в другое замкнутом мрачном пространстве. Но вот деревья стали попадаться все реже и реже, уступая место густым зарослям орешника, ветви которого переплетались низко над землей; порой мне приходилось отводить их рукой в сторону. Вскоре тропинка пошла под уклон, и я вышел на залитую солнцем полянку. Однако, несмотря на то, что надо мной опять простиралось ясное небо, под ногами словно в мрачном лесу шелестел папоротник-орлятник, стелился вереск и хрустели сучья. Внезапно день утратил в моих глазах всю свою прелесть и былую лучезарность. Яркий свет — что это, какой-то оптический эффект, обман зрения? — словно пробивался сквозь плотную завесу, похожую на траурную ткань. Я взглянул вверх: да нет же, солнце ярко сияет высоко над купами деревьев в совершенно безоблачном небе, но как-то не по-весеннему: так светит солнце в унылый ветреный зимний день — куда-то исчезло его ласковое тепло и праздничный блеск. И еще одна странная вещь поразила меня: мне казалось, что в зарослях кустов и на ветвях деревьев будет звенеть и щебетать неугомонное птичье население, улаживая свои весенние проблемы, но, прислушавшись, я не услышал ни одной брачной ноты пернатых созданий — ни посвиста черных дроздов, ни радостного стрекотания зябликов, ни воркования диких голубей, ни крикливого гама соек — совсем ничего. Я остановился, напрягая слух и не веря собственным ушам — нет, я не ошибся: полная тишина. В этой тишине было что-то жуткое, противоестественное, но, решил я, птицам лучше знать, когда им петь, а когда нет, и если они слишком заняты своими делами, чтобы тратить время на досужие песни, — что ж, это их забота.

Я пошел дальше, и тут до меня дошло: ведь я не видел ни одной птахи с того самого момента, как вошел в лес. Ни единой живой твари; и теперь я уже тревожно оглядывался по сторонам поляны, пытаясь обнаружить хоть кого-нибудь, но безрезультатно. Вскоре я пересек лужайку и вошел в окружавшую ее полосу громадных деревьев; по большей части, как я заметил, это были буки, росли они очень густо, близко один от другого, земля под деревьями была практически лишена травяного покрова, только кое-где пробивались чахлые кустики куманики да землю устилала прелая прошлогодняя листва. В этой странной полутьме, устоявшейся в густоте леса, мне трудно было что-либо различать и слева и справа от тропинки, Вот тогда-то я и услышал в первый раз после того, как покинул поляну, звуки, свидетельствовавшие о наличии какого-то живого существа в мрачном лесу. Я обрадовался тому, что хоть заяц-то здесь все-таки есть: вон там, неподалеку, шелестит опавшая листва. Но странно: не очень этот звук походил на быстрое топотанье легких заячьих лапок, скорее, это какой-то значительно более крупный зверь крадется вдоль тропинки, явно стараясь скрыть от меня свое присутствие. Я резко остановился, готовый ко всему, в то же мгновение остановился и мой невидимый преследователь, шорох листьев стих, и в наступившей тишине я вдруг ощутил какой-то слабый, но очень неприятный запах, доносящийся до меня: удушливый и смердящий, однако своей резкостью он все же больше напоминал нечто живое, чем разлагающуюся плоть, хотя отдавал гнилью. К горлу подкатила тошнота, и, не испытывая никакого желания почувствовать этот смрад снова, я поторопился поскорее выйти из странного леса — подальше от всей этой фантасмагории.

Наваждение длилось недолго: вскоре я, запыхавшись, выбежал на открытую местность. Прямо передо мной, за лужайкой, виднелись железные ворота в кирпичной стене, сквозь толстые прутья которых я мог разглядеть ухоженный газон и цветочные клумбы. Слева стоял дом; на него и на сад солнце, клонящееся на запад, изливало потоки сверкающих ласковых лучей.

Хью Грэйнджер вместе с супругой грелись на солнышке, окруженные привычной компанией разнородных собак: валлийский колли, золотистый ретривер, фокстерьер и пекинес. Я подал голос, и хозяева, поначалу раздраженные непрошенным вторжением незнакомца в их частные владения, как только узнали меня, радушно пригласили присоединиться ко всей честной компании. В темах для разговора у нас недостатка не было, так как последние три месяца я провел вне пределов Англии, а как раз в это время Хью успел обосноваться в своем новом поместье, доставшемся ему по наследству от какого-то дальнего родственника, дядюшки, если не ошибаюсь. Пасхальные каникулы они провели в заботах по переселению в новое загородное жилище, которое, надо отдать должное, когда меня провели по анфиладе комнат, представляло собой замечательную вотчину в стиле эпохи королевы Анны, а расположение дома на краю горного кряжа Суррея, одетого в живописный вереск, было просто выше всяческих похвал. В очаровательной, обитой изящными панелями небольшой гостиной, выходившей окнами в сад, нам подали чай, и вскоре от общих тем мы незаметно перешли к материям, непосредственно связанным с местом и временем нашего разговора. Я ведь добирался, полюбопытствовала Дейзи, от железнодорожной станции пешком, не так ли? Каким же путем я шел — через лес или по кружной дороге, вдоль кромки деревьев?

Сам по себе ее вопрос можно было бы счесть за самый что ни на есть праздный, да и по тону, которым она его задала, нельзя было догадаться, что мой ответ мог бы представлять для нее какой-либо интерес, помимо поддержания светской беседы. Но я не мог отделаться от впечатления, что и она, и Хью напряженно ожидали моего ответа. Он только что чиркнул спичкой, но замер, медля поднести ее к сигарете. Да, я прошел через лес, но теперь, несмотря на некоторые странные впечатления, вынесенные мною из этой прогулки, было бы нелепо делиться ими с хозяевами дома. Не мог же я в трезвом уме толковать о странном солнечном свете на поляне и в лесу, об отвратительном запахе, который я ощутил, остановившись на тропинке. Да, ответил я, через лес — и это было все, что я счел нужным сказать. Дело в том, что мы с моими любезными хозяевами были знакомы довольно близко уже не первый год, и теперь, когда я мысленно решил, что ничего, кроме экстравагантных впечатлений, я им поведать не смогу, и предпочел пространному и невразумительному повествованию умолчание, я все же отметил, как они обменялись быстрыми взглядами, и без особого труда расшифровал их подтекст. Насколько я понял скрытый смысл, заключенный в их немом разговоре, они сообщили друг другу с облегчением, что я, слава Богу, не обнаружил ничего необычного в лесу, составлявшему часть доставшегося им от дядюшки наследства, и что они рады такой рассеянности с моей стороны. Но я не собирался предоставлять им возможность так расслабиться за мой счет, и прежде чем пауза, последовавшая за моим ответом, успела затянуться, я припомнил необъяснимое отсутствие птиц и соответственно их пения. Следовательно, мои невинные заметки из области естествознания никак не могли бы повредить ни мне, ни им.

— Меня удивила только одна странность, — начал я и мгновенно почувствовал, как они напряглись, — я почему-то не увидел ни единой пташки и не услышал их голосов с того самого момента, как я вошел в лес, и птичье пение снова зазвучало, лишь когда я подошел к дому.

Хью наконец прикурил от догоравшей спички.

— Я тоже обратил внимание на эту особенность, — подтвердил он мои наблюдения, — и так же, как ты, нахожу это странным. Роща представляет собой некое подобие девственного леса, и вполне логично было бы предположить, что самые разнообразные пернатые населяют ее с незапамятных времен. Но так же, как и ты, я там не встретил ни одной пичуги. И ни одного зайца, кстати тоже.

— Знаешь, мне показалось, что сегодня я что-то подобное слышал невдалеке, — откликнулся я и развил свою мысль дальше, — что-то там шелестело в прошлогодней листве, опавшей с буков.

— И ты его видел? — быстро спросил он.

Я восстановил в памяти впечатление от непонятного шороха и то, как я пришел к заключению, что звук не слишком походил на легкую заячью поступь.

— Нет, видеть не видел. И вполне возможно, это были не заяц вовсе. Скорее, как я сейчас припоминаю, это было что-то покрупнее.

Супруги снова обменялись многозначительными взглядами. Хью остался в кресле, а Дейзи поднялась.

— Мне, к сожалению, пора, — извинилась она. — Почта уходит в семь вечера, а я все утро прохлаждалась, теперь придется поторопиться, чтобы успеть вовремя. Ну а вы, чем вы собираетесь заниматься?

— Мне бы хотелось куда-нибудь на воздух, — попросил я. — Было бы замечательно осмотреть ваши владения.

Так мы с Хью и поступили, прошествовав в сопровождении эскорта собак на свежий воздух. Владения счастливого обладателя столь щедрого дядюшки и вправду были очаровательными: за садом, наполненным звонким щебетанием певчих птиц, лежало небольшое, заросшее живописными водорослями озерцо, в камышах на берегу при нашем приближении зашелестели лысухи и шотландские куропатки. Оттуда поднимался довольно высокий холм, поросший вереском, который наполовину скрывал норы, вырытые зайцами и весело обследованные в нетерпеливом предвкушении нашими четвероногими попутчиками. Мы поднялись на вершину холма и немного отдохнули, обозревая панораму лесов, составлявших значительную часть поместья. Даже в чудесном освещении солнца, собиравшегося отправиться на покой за горизонт, лес казался мрачным и угрожающим, в то время как все окрестности купались в лучах заходящего солнца, окрашивавшего безоблачное небо и пейзаж, расстилавшийся под ним, в алые тона. Но лес, как и раньше, громоздился серой мрачной массой. Я кожей ощущал, не глядя на Хью, что и он смотрит в ту же сторону, затем с видом человека, вынужденного заговорить о не очень приятных вещах, приятель повернулся ко мне и спросил:

— Скажи мне — только начистоту, — не находишь ли ты что-то необычное в том, как выглядит этот лес?

— Пожалуй. Создается впечатление, что он как бы весь лежит в тени.

Хью нахмурился.

— Но ты же понимаешь, что этого не может быть. Что может отбрасывать на него тень? С внешней стороны, по крайней мере, ничего. Посмотри, и небо, и земля — все полыхает зарей.

— Быть может, не с внешней, а с внутренней стороны? — предположил я.

С минуту он молчал.

— Что-то в нем есть такое — какая-то загадка, — произнес он задумчиво.— Кто-то или что-то там обитает, и я не знаю, что это такое. Дейзи тоже так считает, она ощущает это нечто. Она и шагу не ступает в эту рощу. Как мы выяснили, птицы тоже не хотят в ней вить гнезда. Что же это получается: одно только то обстоятельство, что в нем по неизвестным причинам не желают селиться птицы — достаточно одной этой мелочи, чтобы у нас с тобой так разыгралось воображение?

Я вскочил.

— Ну, это уж дудки! — расхорохорился я. — Давай спустимся туда и убедимся, что их там в самом деле нет. Бьюсь об заклад, что найду хоть одну птичку!

— Шесть пенсов за каждую птичку, которую тебе посчастливится обнаружить, — предложил Хью.

Мы спустились вниз по склону холма и прошли вдоль кромки леса до ворот, через которые я вошел сегодня после полудня. Я открыл створки и придержал их, чтобы пропустить собак. Но они стояли как вкопанные в ярде от нас, не желая даже приближаться к лесу.

— Ну же, смелее, песики, — пригласил я их, и сука-фокстерьер Фифи сделала шаг вперед, но затем, виновато заскулив, ретировалась обратно.

— Вот всегда они так, — пожаловался Хью, — в лес ни ногой. Сам сейчас увидишь.

Он свистел и звал их, уговаривал и бранился — все без толку. Собаки оставались за воротами, виновато прижимая уши и всем своим видом демонстрируя твердую решимость не выходить наружу.

— Но почему, почему? — этого я никак не мог взять в толк.

— По той же самой причине, что и птицы, как я понимаю. Какой бы ни была эта причина. Погляди на Фифи, например: милейшее создание, характер у этой юной леди просто ангельский, но стоило мне как-то раз взять ее на руки и попытаться отнести в лес — она чуть не укусила меня. С этим чертовым лесом они не желают связываться, вокруг него побегать — пожалуйста! Побегают, разомнутся и — домой.

Мы оставили упрямых псин в покое и в догорающих лучах заката отправились на поиски приключений. Как правило, чувство неопределенного страха обычно исчезает, когда идешь по жутковатому месту в компании товарища, но несмотря на то, что Хью шагал рядом, мне этот лес показался еще более зловещим, чем днем, и смутное беспокойство переросло в оживший наяву ночной кошмар. Если раньше мне показалось, что пустынность этого места и глухая тишина просто сыграли с моими нервами дурную шутку, то теперь, в обществе Хью, я почувствовал, что дело вовсе не в этом: не одиночество и ощущение неведомой угрозы лежали в основе моего чисто физического ужаса, а скорее уверенность в том, что где-то неподалеку крадется, выслеживая нас, какое-то существо, пока невидимое, но воплотившее в себе темные силы и мощь Преисподней, сконцентрировавшее все зло и жестокость, существо беспощадное и хладнокровное. Я не имел ни малейшего представления о том как оно может выглядеть, что оно такое по сути своей, материально ли оно или это дух, но все органы чувств подсказывали мне, что это мерзкое и очень-очень древнее чудовище.

Когда мы вышли на поляну посреди рощи, Хью остановился, и хотя вечер выдался прохладный, я заметил, как он вытер платком пот со лба.

— Экая гадость, — признался он. — Неудивительно, что собакам это не нравится, собаки — умные твари. А ты как, ничего?

Но прежде чем я успел сообразить, что ему ответить, он вскинул руку, указывая на дальнюю от нас кромку деревьев.

— Что... это? — шепотом спросил он.

Я посмотрел, куда он указывал пальцем, и мне показалось, что какую-то долю секунды я видел: на черном фоне леса промелькнуло нечто, не поддающееся описанию, — то ли серого, то ли мерцающего грязно-белого цвета. Похоже, это была голова и передняя часть какого-то змееобразного огромного чудовища, оно мотало головой, уползая в тень, и в одно мгновение исчезло из поля зрения. Да и видел-то я этого монстра столь мимолетно, что не мог полностью положиться на свои впечатления.

— Все, оно пропало, — проговорил Хью, все еще глядя в том направлении, где скрылось неведомое существо, и, пока мы стояли, пораженные увиденным, я снова услышал тот же звук, что и днем: шуршание опавшей с буков листвы. А ведь не было ни малейшего ветерка, воздух застыл, как перед грозой.

Хью обернулся ко мне:

— Что же это было такое? Оно выглядело как вставший на дыбы гигантский слизняк. Ты его видел?

— Я не могу сказать твердо, видел я его или нет, — ответил я, — понимаешь, я ведь наблюдал это только какую-то долю секунды.

— Но что же оно такое, на самом-то деле? — вопрошал он задумчиво. — Оно материально или это...

— Ты хочешь сказать, не привидение ли это? — поинтересовался я.

— Скорее всего, что-то среднее, — пояснил он скорее для себя, размышляя вслух. — Я тебе потом расскажу, что я имею в виду, но сначала мы должны выбраться отсюда, и поскорее.

Существо, чем бы оно ни было в действительности, исчезло из виду слева от того места, куда мы держали путь. Мы в молчании пересекли открытое пространство и ступили на тропинку, напоминавшую туннель между деревьями. Честно говоря, я испытывал настоящий животный страх при мысли, что нужно снова окунуться во мрак леса, каждую секунду сознавая, что где-то неподалеку затаилась неведомая угроза, которую я не в состоянии был определить, но — что не вызывало ни тени сомнения — именно это создание, это исчадие Ада и наполняло весь лес слепым ужасом. Было ли оно материально, был ли это призрак, злой дух или — и теперь некоторое слабое представление о том, что имел в виду Хью, начало формироваться в моем мозгу — некое существо, воплотившее в себе элементы того и другого? Из всех возможных вариантов этот, пожалуй, выглядел самым зловещим.

Когда мы вошли в проход между деревьями, я сразу ощутил уже знакомое мне странное зловоние, как бы одновременно и живого, и разлагающегося существа, но теперь вонь стала еще более явственной, чем тогда, и мы поспешили вперед, задыхаясь от жуткого запаха, который, как я теперь уже понимал, сопровождал это неведомое существо, переползающее с места на место, сеющее вокруг себя смерть. Сейчас оно затаилось во мраке леса, где, пока оно материализуется во плоти, ни одна птица не осмелится петь свою весеннюю песню любви. Где-то в мрачных недрах леса нас подстерегала гигантская рептилия, чье существование опровергало все законы природы, но тем не менее реальность ее существования не вызывала никаких сомнений.

Какое же облегчение испытали мы, вырвавшись из жуткой ловушки на открытый простор, наполненный свежим; воздухом, освещенный догорающим закатом. Зайдя в дом, мы обнаружили, что шторы на окнах задернуты, в комнатах горит свет, но было довольно прохладно, мы озябли, и Хью разжег в комнате камин. Наше возвращение было радостным, хотя мы испытывали некоторую стыдливость за проявленную недавно трусость. Собачья компания восторженно приветствовала нас помахиванием хвостов.

— Ну вот теперь мы наконец можем поговорить, — сказал хозяин дома, — и обсудить наши планы на будущее, потому что мы обязаны положить конец этому безобразию во что бы то ни стало. Если хочешь знать мое мнение, я скажу, что думаю обо всей этой дряни.

— Давай, выкладывай, — согласился я.

— Ты можешь, разумеется смеяться надо мной, — начал он, — но по моему глубокому убеждению, эта мерзость принадлежит к самым простейшим организмам, давно исчезнувшим с лица Земли. Вот именно это я и имел в виду, когда сказал, что оно одновременно и материально, и призрачно по своей сути. Вплоть до сегодняшнего дня мне не удавалось увидеть его воочию, я только ощущал — нет, я знал, что там кроется нечто ужасное. Но теперь я увидел эту штуку собственными глазами: это примерно то же самое, что медиумы, спириты и подобная публика называют «элементами стихий». То есть, если называть вещи своими именами, огромный фосфоресцирующий слизняк, обладающий способностью сгущать вокруг себя тьму.

Здесь, в полной безопасности от «элементов стихии», за закрытыми дверями и при ярком свете лампы, умиротворенный весело потрескивавшими дровами в камине, я счел подобные умопостроения совершенно абсурдными, по меньшей мере комичными. Там, в зловещем мраке леса, что-то внутри меня дрогнуло и я уже был готов поверить в любую самую страшную небылицу, но теперь ко мне, казалось, возвращался здравый смысл.

— Не хочешь же ты сказать, что воспринимаешь такую несуразицу всерьез? — полюбопытствовал я.— Ты бы еще сказал, что мы повстречали единорога. Ну ладно, что такое, в конец концов, «элементы стихии»? Ну кто, скажи на милость, видел их, твои «элементы», кроме чудаков, которые запираются в темной комнате и слушают всякие там постукивания,, а потом заявляют, что разговаривали со своими покойными тетушками, кто?

— Ну а что же оно, по-твоему, такое? — отпарировал Хью.

— Знаешь, мне кажется, тут по большей части виноваты наши с тобой нервы: это они сыграли с нами злую шутку. Не стану скрывать: когда я в первый раз пробирался через этот лес, у меня мурашки по коже бегали, а уж когда мы вместе пошли, то было кое-что и похуже. Но это всего лишь нервы, мы пугаемся сами и пугаем друг друга.

— А собаки? Они, что же, тоже пугают друг друга? — заинтересовался моей убогой теорией Хью. — А птицы? И они?

Крыть было нечем, и я сдался.

Хью продолжал развивать свою мысль.

— Так давай на минуту предположим, что не мы сами, а кто-то другой напугал нас до смерти — и не только нас, но и собак, и птиц в придачу. Предположим, что мы действительно видели огромного светящегося слизняка. Я не буду, коль ты возражаешь, настаивать на том, чтобы его обозначили «элементом стихии» — оставим терминологию медиумов, назовем его «Это». Есть еще одна вещь, чье существование объясняет реальность «Этого» — извини за каламбур.

— Ты о чем толкуешь? — спросил я.

— Видишь ли, «Это» предположительно должно являться материальным воплощением Зла, созданием Дьявола, принявшим телесную оболочку. Следовательно, оно не только спиритуально, оно еще и материально до такой степени, что может принимать осязаемые формы, его можно услышать, его, — как ты заметил, — можно обонять и, прости Господи, с ним можно справиться. «Это» должно поддерживать свое физическое существование, оно должно питаться. Должно быть, именно этим обстоятельством и объясняется тот факт, что ежедневно я нахожу на том холме, куда мы с тобой сегодня поднимались, до полудюжины мертвых зайцев.

— Куницы и ласки, — предположил я.

— Нет, не ласки и не куницы. Куница убивает свою добычу и съедает ее. А бедных зайчиков не съели — их выпили.

— Господи, что такое ты говоришь? — оторопел я.

— Некоторые трупики я хорошенько рассмотрел. На горле у каждого зайца имелось небольшое отверстие, а из тела была высосана вся кровь, до последней капли, остались только шкурки и серые волокна тканей. Знаешь, как в выжатом лимоне. И ужасный запах, тот самый. Ну так что же, похоже было «Это» на ласку или куницу — тебе ведь удалось его увидеть, пускай даже и мельком?

В дверь комнаты постучали.

— Дейзи ни слова! — шепнул Хью прежде, чем вошла его жена.

— Я слышала, как вы пришли, — сказала она. — Где гуляли?

— По всей территории, — ответил я, — а обратно вернулись через лес. Странное дело: нам не удалось найти ни одной птички, чтобы разрешить наше пари, но отчасти это может быть оттого, что уже начинало темнеть.

Я наблюдал за ее реакцией и видел, как она кинула испытующий взгляд на Хью, но тот слушал с демонстративным безразличием. Очевидно, он задумал нанести по «Этому» решающий удар, и совсем ни к чему было Дейзи знать о его намерениях.

— Да, наша роща не пользуется особой популярностью, — заметил он. — Птицы туда не летают, собаки там гулять не желают, Дейзи, извольте знать, тоже не желает. Должен признаться, я разделяю их чувства, но, преодолев сегодня свои страхи, я разрушил заклятие.

— Все прошло спокойно, не так ли? — осведомилась она у мужа.

— Спокойно слишком сильное слово для данного случая. Упавший лист — и тот можно было услышать за полмили.

Когда Дейзи ушла спать, мы обсудили наши планы. Рассказ Хью о тех высосанных зайчиках действительно был ужасен, и, возможно, между пустыми шкурками несчастных животных и тем, что мы видели в лесу, существовала какая-то взаимосвязь. Как особо подчеркнул Хью, всякая тварь, которая питается подобным образом, несомненно имеет свою материальную природу — привидения обычно не кушают обеды и завтраки, — а раз оно материально, значит, и уязвимо.

Отсюда вытекало и логическое заключение, что охотиться на это чудовище следовало так, как охотятся на куропаток в поле с турнепсом, вооружившись двустволкой и солидным запасом патронов. Нельзя сказать, что я с большим удовольствием предвкушал подобную экспедицию: мне была отвратительна сама мысль вновь оказаться в непосредственной близости от загадочного обитателя леса, но перспектива уничтожить гнусную тварь несомненно подействовала на мое воображение как чашка крепкого кофе: я долгое время не мог заснуть. Когда же мне это наконец удалось, то кошмары, привадившиеся мне, отличались особой яркостью и реалистичностью сюжетов.

Утро, к нашему общему сожалению, не порадовало нас такой же чудной, как накануне, погодой: небо нависло над землей низкими серыми тучами, моросил мелкий дождик. Дейзи отправилась в местный городишко за провизией и прочими покупками, а мы, едва дождавшись ее ухода, приступили к осуществлению нашего плана. Рыжий ретривер при виде ружей чуть не обезумел от радости и вприпрыжку сопровождал нас через сад, но увидев, что мы направились в лес, ой, обманутый в своих самых радужных надеждах, поджал хвост и поплелся обратно в дом.

Если посмотреть на рощу сверху, она напоминала грубо очерченную окружность с диаметром, наверное, в полмили. В центре, как я уже говорил, располагалась открытая поляна, окруженная широким поясом громадных деревьев, далее следовал молодой лесок. Поначалу наш план сводился к тому, чтобы прокрасться со всеми предосторожностями, возможными при подобном виде охоты на неведомого хищника, о повадках которого мы практически ничего не знали. Если нам не удастся достичь цели, мы изменим тактику. Сейчас же мы решили описывать круги по лесу, прочесывая его на расстоянии примерно пятидесяти ярдов друг от друга, — таким образом, совершив по два-три круга каждый, мы надеялись обойти всю территорию. Что же до предполагаемого характера действий противника — предпочтет ли «Это» спасаться бегством или решит, что лучшая форма обороны есть нападение, — то об этом мы могли только гадать: вчера, впрочем, «Это» вроде бы не настаивало на личной встрече.

Когда мы зашли в лес, зарядил дождь, но, хотя мы и слышали шуршание капель в кронах деревьев, однако листва была настолько густой, что земля под ногами оставалась лишь влажной — не более того. Утро выдалось довольно пасмурное и походило скорее на вечерние сумерки — после захода солнца перед окончательным наступлением ночи. Мы шли, соблюдая полную тишину, по поросшей травой тропинке, где шаги были практически неслышны; в одном месте мы было учуяли запах гниения, но он тут же исчез, и сколько мы ни прислушивались, не могли уловить ни тени движения: только шуршали в листве капли дождя. Мы пересекли поляну, прошли через дальнюю калитку, но так никого и не обнаружили.

— Ну что ж, пойдем по лесу, — заключил Хью. — Начать, думаю, стоит от того места, где мы уловили его запах.

Мы вернулись на то место.

— Пройди вперед ярдов на пятьдесят, и тогда мы углубимся в лес. Если кто-то из нас нападет на его след, криком подаст сигнал другому, договорились?

Я прошел вниз по тропинке на условленную дистанцию и подал знак Хью, затем мы вошли в лес.

Никогда в жизни мне еще не доводилось ощущать столь острое чувство одиночества. Я знал, что Хью идет параллельным курсом всего в каких-то пятидесяти ярдах от меня, и если я замедлю шаг, то услышу легкий шелест буковой листвы у него под ногами. Но я чувствовал себя совсем оторванным, изолированным от всего мира в этом сумрачном месте. Единственное живое существо, затаившееся где-то в тени, было чудовищное и загадочное исчадие Ада.. Деревья росли так близко друг к другу, что увидеть что-то дальше чем на дюжину ярдов было невозможно. Все, что находилось за пределами этого леса, воспринималось сейчас как нечто бесконечно далекое, все, что приключилось со мной за всю мою жизнь и не имело никакого ровным счетом отношения к заклятой роще, ушло куда-то вдаль, в нереальность, а я остался один на один с древним как мир, загадочным и опасным чудовищем. Дождь постепенно стих и не шелестел больше вверху, доказывая, что есть, оказывается; еще и внешний мир, есть, оказывается, небеса. Только редкие капли падали на листву под ногами.

Внезапно раздался выстрел, а затем донеслись крики Хью.

— Я в него не попал, — кричал Хью. — Оно движется к тебе!

Я слышал, как он бежит ко мне, шурша листвой, и звук его шагов, несомненно, заглушал и так почти бесшумное движение приближавшегося монстра. Все, что со мной тогда произошло, не заняло, должно быть, по времени больше минуты, пока не раздался второй выстрел Хью — иначе, наверное, я не рассказывал бы теперь эту историю.

Итак, я стоял на том злополучном месте со взведенным курком, услышав предупреждение Хью о том, что зверь идет на меня, и все, что я слышал, — это звук шагов моего товарища, а движений загоняемой дичи я никак не ощущал. Вдруг я увидел меж ближайших двух буков нечто такое, что могу описать лишь как сгусток темноты, напоминающий шар. И он катился прямо на меня! Когда между нами оставалось всего несколько ярдов, я наконец услыхал шелест листвы под ним, но было уже поздно. Прежде чем я успел осознать, что это такое, прежде чем смог выстрелить в противника, чудовище накинулось на меня. Ружье было с силой вырвано из моих рук и отброшено в сторону, а сам я погрузился в темноту, в бездонный колодец гниения и мерзости. Оно сбило меня с ног и опрокинуло на спину, всей своей тяжестью навалилось на меня, лежащего в беспомощном состоянии на земле.

Я изо всех сил отталкивал от себя руками что-то холодное, склизкое и волосатое, руки соскальзывали, и в следующее мгновение поверх моего плеча к шее протянулся какой-то упругий, как каучук, шланг. Конец, извиваясь, впился в шею, я ощутил, как кожа на вене втянулась при его прикосновении внутрь шланга. Я с удвоенной силой принялся отрывать от себя присоску и ее обладателя, слыша в то же время сквозь поглотившую меня оболочку сгустившейся тьмы, через которую невозможно было пробиться, приближающиеся шаги Хью.

Руки мои были заняты борьбой с чудовищем, но рот был свободен, и тогда я завопил изо всех сил.

— Сюда, сюда! — кричал я. — Со стороны, что ближе к тебе, там, где тьма самая густая.

Я почувствовал, как руки Хью сомкнулись с моими, хватка моего противника, присосавшегося к вене на шее, начала слабеть. Хвост, лежавший у меня на ногах и животе, извивался, боролся и, наконец, расслабился. Как мы ни пытались удержать «Это» в четыре руки, оно выскользнуло из наших объятий, и я увидел стоящего надо мной Хью. А в ярде — кругом от нас, среди стволов буковых деревьев, ускользало это Нечто, представлявшее собой сгусток тьмы, который только что пытался лишить меня жизни. Хью вскинул к плечу ружье и выстрелил в него из второго ствола.

Тьма рассеялась, и мы увидели извивающееся в судорогах существо, похожее на гигантского червя. Оно все еще было живо, когда я взял лежавшее неподалеку от меня ружье и разрядил в эту мерзкую тварь оба ствола. Оно задергалось в предсмертных судорогах, затем дрогнуло в последний раз и, наконец, затихло.

Хью помог мне подняться на ноги, мы оба перезарядили двустволки, прежде чем осмелились подойти поближе к поверженному противнику. На земле перед нами лежало странное существо, словно перенесшееся в этот мир из ночных кошмаров, полуслизняк— полупиявка. Головы у мерзкой твари не было и в помине; а там, где она, по идее, должна быть, торчал тупой отросток с отверстием на конце. Мерзкое чудовище было грязно-серого цвета, покрыто густыми волосами, длиной, как мне показалось, около четырех футов шириной в самой толстой своей части с бедро взрослого мужчины, постепенно сужаясь на обоих концах. Средняя часть его была раздроблена прямым попаданием, и по всему телу тоже виднелись следы от нашей картечи. Из дыр в теле сочилась не кровь, какого бы цвета она ни была у этой твари, а какое-то серое тягучее вещество.

Пока мы стояли, с ужасом созерцая поверженное чудовище, прямо на наших глазах монстр начал разлагаться.

Тварь теряла свою форму, таяла, превращаясь в студень, и буквально уже через минуту перед нами осталась только большая куча залитых мерзкой слизью прошлогодних листьев. Слизь в свою очередь тоже испарялась, испуская жуткое зловоние смерти, и теперь из виду исчезли последние следы былого грозного противника. Одуряющая вонь рассеялась, и вскоре мы уже не ощущали ничего, кроме чистого запаха по-весеннему влажной земли, который с наслаждением вдыхали, а сквозь Листву меж облаков пробился лучик солнечного света. Затем я услыхал в траве шуршание лап какого-то животного. Сердце у меня чуть не выскочило из груди, я уже вскинул дробовик... но это был золотистый ретривер Хью, который наконец-то решил присоединиться к охоте, тем более что его собачье чутье подсказало ему, что все самое страшное миновало.

Мы воззрились друг на друга, все еще не в состоянии до конца осознать суть произошедшего.

— Ты в порядке, не пострадал? — заботливо осведомился Хью.

Я, приободрившись, задрал подбородок.

— Ничуть, — с наигранным весельем в голосе заявил я. — Кожа у меня на шее цела, не правда ли?

— Да вроде бы — только округлая отметина красного цвета. Господи всемилостивый, что же это такое было на самом деле? Расскажи, как это с тобой приключилось?

— Нет уж, ты первый расскажи, как было дело, — заупрямился я. — Давай все по порядку, с самого начала.

— Я наткнулся на него совершенно неожиданно, — начал он свое повествование. — Оно лежало, свернувшись калачиком, как спящая собака, под большим буком. Прежде чем я успел выстрелить, оно ускользнуло в том направлении, где, я знал, находился ты. Я выстрелил в него уже наобум, издалека, да, видно, не попал, потому что слышал, как оно продолжает шуршать все дальше и дальше от меня. Я крикнул тебе и бросился за ним вдогонку. А когда прибежал на помощь, увидел на земле круг абсолютной темноты, а прямо из самых ее недр доносился твой голос. Тебя я разобрать в этом странном сгустке тьмы не мог, но я вцепился в черноту, и мои руки сомкнулись с твоими, но по пути они встретили и кое-что еще.

Мы возвратились в дом, обсуждая по дороге приключение, чуть было не окончившееся для меня трагически, и поспешили убрать наши ружья от греха подальше — пока их не увидела Дейзи, отправившаяся за покупками. Мы занялись — по тем же причинам — приведением в порядок своего туалета: умывались, причесывались, отскребали и чистили одежду; Дейзи вернулась и застала нас сидящими в курительной комнате и ведущими сугубо мужские разговоры.

— Ах вы лентяи этакие, — приветствовала она нас в своей самой лучшей манере. — На дворе уже давным-давно распогодилось, а вы сидите здесь взаперти и дымите, как два паровоза. Ну-ка, марш на улицу! И не сметь мне перечить, слышите вы оба?

Я первым поднялся из кресла.

— Хью мне рассказывал, что ты до смерти боишься вашего леса или по крайней мере терпеть его не можешь, — слукавил я, разыгрывая из себя святую простоту. — А ведь в сущности лес-то не виноват — прекрасная, надо сказать, у вас роща. Вот и сходим в нее прогуляться; да не бойся ты так — мы с Хью будем идти по обе стороны от тебя, даже держать тебя за руки, если хочешь. Вот и собаки тоже тебя будут охранять от твоих нелепых страхов!

— Что ты, что ты, они и шагу туда не ступят, — запротестовала Дейзи.

— Ступят, ступят — не волнуйся. Вот мы их и испытаем, кстати. Только ты должна пообещать, что пойдешь снами, если нас будут сопровождать собаки, договорились?

Хью свистом подозвал разномастную собачью свору, и мы отправились к воротам. Они уселись в ожидании, пока откроют ворота, всем своим видом и поведением выражая нетерпение, а когда необходимая процедура с воротами была закончена, с радостным визгом ринулись в заросли в поисках интересных запахов.

— И кто это, интересно, говорил, что в этом лесу не водятся птицы? — удивилась Дейзи. — Вот полюбуйтесь-ка на этого дрозда! Ой, да их там целая пара! Очевидно, подыскивают себе место для гнезда.