У нас рано темнеет

[THE-MOVING-FINGER]

Это случилось, когда я учился на втором курсе. Была зима, конец учебного семестра.

Сейчас я понимаю, что все могло бы быть совсем иначе, если бы не одна мелочь. Подходя к автобусной остановке, я перелистывал песни в плеере. Есть у меня такая привычка — если песня не соответствует моему настроению, я не стану ее слушать. Даже сейчас я могу потерять пару минут, сидя в машине и щелкая кнопками магнитолы в поисках песни сегодняшнего дня.

Тогда я настолько увлекся, что прошел мимо продуваемой ветром остановки, на которой в вечерних сумерках маленькой стайкой томились в ожидании автобуса студенты. Когда в наушниках заиграла нужная песня, я опомнился, но возвращаться не стал. Решил, что сяду на следующей — до нее идти минут пять. Это решение изменило все.

И вот стою я один на автобусной остановке. Ветер раскачивает над головой желтый шар подвесного фонаря. Подошел автобус. Не мой — я понял это сразу. Даже несмотря на то, что номера не было видно. Просто автобусы своего маршрута я знал — новые, бело-зеленые коробки-аквариумы. А этот был старый. Их еще помнят многие, наверное. Оранжевого цвета с круглыми фарами на широкой «морде».

Автобус, сипло вздохнув тормозами, встал у остановки. Табличка с маршрутом говорила о том, что конечная у него «Ж/Д ВОКЗАЛ». Решив, что от вокзала до общежития я дойду минут за десять, а ждать автобус своего маршрута можно и полчаса, я взялся за облупленный поручень и зашел в переднюю дверь.

Салон был пуст. В желтом свете плафонов я разглядел лишь четыре фигуры в хвостовой части. Я сел у окна впереди. Двери с шипением закрылись. Автобус плавно, словно пароход от причала, отошел от остановки. С моего места мне были видны руки водителя, лежащие на баранке. Около минуты, наслаждаясь теплом, я пребывал в какой-то полудреме. Изредка поглядывая в окно, я думал о всякой ерунде, разглядывая свое отражение в застекленном окошке, которое отделяло кабину водителя от салона.

В отражении за моей спиной был достаточно четко виден салон и темные фигуры пассажиров сзади. И тут я вздрогнул. Мне на миг показалось, что пассажиры за спиной пристально смотрят на меня. Но не это меня испугало, а то, что они вдруг стали ближе на целых два ряда сидений!

Не знаю, почему я так испугался. Ну пересели. Ну да, все четверо. Значит — вместе едут. Все в темном. Нет, скорее сером. Какие-то комбинезоны или робы. Что меня в этом могло напугать? Я пытался понять это, продолжая смотреть на пассажиров. И тут один из них вытянул вперед руку. Остальные трое медленно повернули к нему головы, а затем уставились в мою сторону. Лица… Я плохо мог их различать — отражение дрожало вместе со стеклом, а оборачиваться не хотелось. Никаких монстров там не было, инопланетян тоже. Клыков, миндалевидных бездонно-черных глаз тоже не было. Простые лица. Какие-то серые, с грубыми чертами, похожие на рабочих со старых плакатов. Они смотрели на меня. Вся четверка.

Гул двигателя стал тише. Автобус подъезжал к остановке, и у меня уже возникла идея — не пора ли валить отсюда, от этих непонятных «друзей»? Кто его знает, что у них на уме? В автобусе они меня, скорее всего, не тронут. А с другой стороны — в наше смутное время всякое бывает.

Остановка проплыла за окном. Я вынул из ушей наушники. Мы не остановились.

С другой стороны, а кто сказал, что мы должны были здесь остановиться? Не ездил я никогда этим маршрутом, может быть, он на ней и не должен останавливаться. Я не боялся и не паниковал — все было слишком обыденно. А вот когда снова посмотрел на отражение салона перед собой — даже втянул голову в плечи. Они уже стояли. Все четверо. Стояли, не держась даже за поручни. И смотрели на меня. Серые лица, серые глаза…

И я оглянулся. И я встал.

Я старался, чтобы это выглядело как можно более естественно — оглянулся назад как бы без интереса, просто так. И сразу же встал правым боком к ним, а лицом к окну, схватившись за поручень над головой. До передней двери был один шаг. На следующей остановке я выйду — выйду и дойду пешком. А потом постараюсь забыть эту странную историю, свой глупый страх и то, как поручень под рукой стал влажным от пота.

Краем глаза я смотрел на них. А они — на меня. Долго делать вид, что я этого не замечаю — глупо. Спросить, что им нужно — страшновато. Оставалось лишь ждать остановки и выходить.

Контролер! Тут до меня дошло, что я так и не заплатил контролеру, не положил в карман желтый прямоугольник билета. И контролера здесь не было!

Вторая остановка осталась позади. Мы не останавливались. «Вахтовый автобус», — подумал я. Поэтому здесь эти мужики с лицами типичных работяг. Поэтому не остановились. Поэтому нет контролера. И поэтому он такой старый. Он перевозит рабочих с предприятия на вокзал или по домам, а я зашел в него, приняв за обычный автобус. Вот они и смотрят на меня. И рукой показывают поэтому… Я сам себе не верил.

Они пошли, уже не скрываясь. Медленно. Не угрожающе, а как-то… как люди, которые идут к рабочему месту выполнять свою работу. С таким выражением на лице рабочий кладет кирпич, автомеханик закручивает гайку.

Пусть потом, в теплой комнате общежития, я буду смеяться над испуганным ребенком, который вдруг во мне открылся. А сейчас я был уверен — они идут на меня. Я посмотрел через плечо в кабину. Теперь, когда я стоял, мне было видно человека внутри. Пожилой мужчина в темном свитере за рулем.

Иногда, копаясь в коробке с разными мелочами, больно натыкаешься на острый предмет. Так и я наткнулся на взгляд в зеркале заднего вида. Спокойный взгляд, даже насмешливый чуть-чуть. Он знал, он видел — что происходит в салоне его автобуса. А четверо мужчин уже подходили. Мне не нужно было оборачиваться — я знал.

В таких ситуациях нужно сказать что-нибудь типа: «У вас проблемы?», «В чем дело?». Но меня хватило лишь на безвольное вопросительное движение головой. Типа, что такое? Почему вы ко мне подошли? Вам нужна помощь? Или мои деньги? Или моя жизнь?

Я не слабак! Мне не стыдно за свой страх тогда. Нужно побывать в этом автобусе, увидеть эти лица, которые надвигаются на тебя, как колесо грузового автомобиля на пивную банку. Банка даже не проблема, не препятствие, ее просто раздавят мимоходом.

Один из них наклонился куда-то между сидениями и достал большой черный полиэтиленовый мешок. Второй поднял лежащую под сидением сумку из коричневого кожзама. В ней что-то металлически звякнуло. Все так же спокойно они двинулись ко мне. Спокойные лица, размеренные движения.

Автобус резко тормознул. И тут же раздался грохот, звон и звук сигнала. И четверо мужчин сразу оживились, как-то суетливо, вытягивая шеи, они смотрели за мою спину. Открылись двери, и они все вчетвером пробежали мимо меня вон из автобуса, словно бы меня здесь не было. Я слышал, как грубые ботинки с глухим скрипом стали удаляться. Я, наконец, отпустил поручень и увидел на руке кровь — когда автобус во что-то врезался, а так и было — этот звук ни с чем не спутать, моя рука поехала по поручню, из которого торчал незакрученный винт, обрывок проволоки или что-то такое. Косая борозда через всю правую ладонь. Но меня охватило облегчение — подумаешь, авария! Зато они больше не идут на меня так молчаливо и страшно.

Я спустился со ступенек. Посмотрел вперед. Все было ясно — серый «жигуленок» выскочил из переулка, да так неудачно, что автобус даже скорость сбавить не успел. Четверо из автобуса суетились вокруг машины. Один открыл капот зачем-то. Трое остальных вытаскивали из-за руля водителя. И тут один из них стал расстилать на снегу тот самый черный полиэтиленовой пакет, а другой — с глухим звоном рыться в коричневой сумке. Я видел водителя «жигулей» — молодого парня. Он вроде бы сильно не пострадал. Его положили на землю, и один из «рабочих» склонился над ним. Со стороны это выглядело так, словно бы пассажиры автобуса помогают пострадавшему в ДТП бедолаге.

Только вот парень из легковушки все пытался вырваться, встать, но двое из «пассажиров» уже прижимали его к земле, а третий доставал что-то продолговатое, по-металлически блестящее из сумки. Четвертый резко обернулся и посмотрел на меня. А я — на него. В тот же миг я услышал удар и хруст, увидел, как на голову водителя легковушки стремительно опустился непонятный предмет, похожий на небольшую монтировку, но с крюком, как у багра. Брызнула кровь. Один рабочий начал бить. Второй держал руки жертвы, третий придавил его ноги к земле коленом. Брызги крови на алом снегу в свете одной-единственной уцелевшей в аварии фары — левой фары автобуса — были как кляксы. Я видел, как конвульсивно задергались ноги и руки ИХ жертвы, как вдруг он стих, сразу стал похож на ворох тряпья. И кровь потекла, растапливая ледок и грязный снег на асфальте. Хорошо, что я не видел и половины картины из-за ИХ спин, а то остолбенел бы. Но четвертый уже шел ко мне. Не торопясь. Безо всяких эмоций на лице.

И тогда я побежал. В таких случаях всегда пишут — я бежал, как никогда в жизни. Нет. Никогда в жизни я так плохо не бегал! Никогда еще в жизни у меня так бешено не стучало сердце, не сбивалось дыхание, а ноги не заплетались.

Меня не стали преследовать. Я обходил тот квартал, где случилась авария, где стоял ИХ автобус по огромной дуге. В общежитии я никому ничего не рассказал, а просто просидел полночи в туалете, держа сигарету в левой руке — рана на правой уже не кровоточила, но болела сильно. Идти в милицию? Рассказать друзьям? Или просто забыть это все, как страшный сон, как бред сумасшедшего?

Утром в субботу меня разбудил сосед по комнате — я спал в туалете, прижав раненую ладонь ко рту, словно сам себя затыкая.

Через два дня по местному телевидению прошел сюжет о странном происшествии — нашли разбитый «жигуль» посреди улицы Фрунзе, но ни водителя, ни второго автомобиля, ни свидетелей… Там же сообщалось, что за последний год это уже четвертое пустое разбитое авто, найденное посреди узких второстепенных улочек. А еще через неделю я уже знал, что в городе орудует жестокий убийца или убийцы. Их жертв находили у обочин, часто прямо на остановках общественного транспорта. Всегда ногами к проезжей части. Тела были неимоверно жестоко изуродованы. И всегда в статьях, которые печатали СМИ, значилось: «… жертва предположительно ждала автобус на остановке» или «… предположительно тело было выброшено на обочину из автомобиля».

А я видел его снова. Вечером, возвращаясь с учебы уже накануне Нового года, я увидел ТОТ автобус. Он обогнал меня, а в освещенном салоне я увидел силуэт сидящей с книгой женщины. Позади — еще четыре серые фигуры. Когда автобус проезжал мимо, они как раз поднимались. И медленно шли по салону в ее сторону.

Нет, на следующий день СМИ не сообщили о трупе женщины. Изуродованном, брошенном на обочине… Но сообщат. Я знаю. В этом городе очень много узких улочек. Очень много заснеженных обочин.

А тот автобус я видел еще трижды. Последний раз он ехал медленно, а четверо стояли в нем, глядя в окно на меня и не держась за поручни. Я свернул в первый попавшийся двор.

Я не знаю, почему мне дали уйти, не знаю, кто они, не знаю, зачем они это делают. И я не стал проверять, какой автобусный маршрут имеет своей конечной остановкой железнодорожный вокзал. Последний раз я видел его четыре года назад. У меня есть работа, девушка. Шрам на руке остался, но я к нему уже как-то привык. Я больше не езжу общественным транспортом — есть машина. Но примерно раз в год я вздрагиваю, увидев разбитый автомобиль у обочины, кучу мусора в придорожной канаве или силуэт автобуса в вечерних сумерках. Я знаю, ОН где-то там. Со своими пассажирами. И да… У нас рано темнеет.