Таня прислушалась. За окном ревут и завывают автомобили, но в комнате хозяина тихо. Похоже, принял на грудь и уснул. Слава богу. Не выйдет на кухню дымить и запускать вилку в чужую сковородку. Таня перевернула кусок мяса, высыпала в шипящее масло нарезанную картошку. Села лицом к окну, подперла рукой голову. За пыльным закопчённым стеклом, до половины заклеенным пожелтевшей газетой, текла река разноцветного огня.
Хлопнула входная дверь. Таня вскочила и сняла с огня сковородку.
— Привет, — сказала она, выйдя со сковородкой в прихожую. — Как дела на работе? — натолкнулась на хмурый взгляд, и голос слегка дрогнул. — Устал?
читать дальшеПронесла сковородку мимо молчаливо переобувающегося мужа. Поставила на исцарапанный стол, под ножками которого насквозь протёрся линолеум. Спохватившись, переложила тетради со стола на полку серванта; сдвинула бельё, сохнущее на натянутой через комнату верёвке, — так, чтобы не мешало Антону ходить из угла в угол. Смахнула пыль с ботинок и унесла в комнату: вещи в прихожей лучше не оставлять.
Антон раздражённо швырнул пиджак на диван. Таня подобрала, повесила на плечики, а плечики — на вбитый в стену гвоздь.
— Зарплату опять не дали, — сказал Антон, срывая галстук. — А завтра последний день платить по кредиту. Сволочи! И как будто мало мне счастья — звонит эта нечисть из «Облгидростроя». Снова у них непредвиденные расходы, мать их…
Таня обняла мужа, погладила по спине.
— Бедный мой. Дай я тебя пожалею.
Антон отпрянул, посмотрел, как на врага.
— Шла бы лучше работать!
— Антон, но я же… Я работаю, Антон.
— Да? Что-то не заметно.
Таня широко открыла глаза, чтобы не заплакать. Последние полтора года вся зарплата Антона уходит на выплаты по ипотеке. А срок сдачи дома всё отодвигается и отодвигается… На Танин же мизерный заработок они покупают продукты и снимают комнату — в квартире с окнами на МКАД и хозяином-алкоголиком.
Антон сел к столу, молча, быстро и жадно поел. Потом принялся ходить взад-вперёд, с остановившимся взглядом и подёргивающимися губами. Таня доела картошку и ушла мыть посуду. И сорочку Антону стирать.
Когда вернулась, свет не горел. Муж лежал лицом к стене, огромный, тёмный и чужой. Таня тихонечко залезла под одеяло.
— Да что ты всё ходишь туда-сюда? — сказал Антон недовольно. — Мне завтра с утра на работу.
Таня лежала на спине с открытыми глазами. На висках высыхали симметричные солёные дорожки. По потолку блуждали волшебные отсветы, как будто в комнате зажгли новогоднюю ёлку. По МКАДу грохотали грузовики.
Раньше всё было иначе. Они, бывало, ссорились — с криком, с безумными обвинениями. Таня уходила дуться: сидела с книжкой на кухне или стояла на балконе, дышала воздухом и смотрела на звёзды. Ждала, пока перегорит обида. Потом возвращалась, обнимала Антона, целовала в затылок, разворачивала к себе лицом. Впотьмах тыкалась носом в щёку и в ухо, шептала: «Прости, прости». И неважно было, кто виноват.
А теперь даже некуда уйти посидеть в одиночестве. И не к кому возвращаться. Вряд ли лежащему рядом человеку нужно её «прости».
Таня тихо встала и оделась. Положила в сумочку тетради, вышла из квартиры и заперла за собой дверь.
Светка постелила ей на тахте в гостиной. Но спать они так и не легли. Всю ночь сидели на кухне, пили кофе и ликёр, Светка курила тонкие сигареты. Таня не любила табачного дыма, но готова была простить подруге что угодно. Светка внимательно слушала, а Таня рассказывала.
Таня и Антон приехали в Москву учиться. Она закончила Педагогический университет имени Крупской, факультет русской филологии. Он — МАИ, но ни дня не проработал по специальности. Устроился менеджером в крупную фирму, неплохо зарабатывал. Они с Таней снимали квартиру, купили ноутбук, понемногу откладывали деньги.
Как все молодожёны, Таня и Антон мечтали о собственном жилье. Ждали, когда цены упадут — ведь не могут они, в самом деле, расти бесконечно? Ждали нормального закона об ипотеке, ждали молодёжной жилищной программы, для участия в которой не обязательно родиться в Москве и двадцать лет простоять в очереди.
Но цены не падали, а взлетали по экспоненте. Антон забеспокоился. Вернувшись с работы, он первым делом открывал ноутбук и смотрел в Интернете, сколько стоит квадратный метр. Он пересчитывал семейные сбережения в единицы площади, и каждый раз получалось всё меньше. Надо было срочно на что-то решаться. Сейчас или никогда.
Антон задумал купить квартиру по ипотеке, хотя совсем недавно со смехом говорил, что никогда не подставит шею под ярмо. Тане тоже не хотелось следующие десять-пятнадцать лет прожить в страхе — перед болезнью, перед увольнением и невозможностью выплатить очередной взнос. К тому же, отдавать банку три или четыре стоимости квартиры обидно и несправедливо.
Оказалось, ярмо на шею не так-то просто заполучить. Банки неохотно кредитовали покупку квартир в строящихся домах, тем более в Подмосковье, а готовое жильё в Москве Тане с Антоном было не по карману. Предел надежд — однокомнатная в новостройке за МКАДом.
Монолитный дом в ЖК «Осинки» вот-вот должны были сдать. Антон поставил подпись под договором инвестирования с таким чувством, будто успел запрыгнуть в последнюю дверь уходящего поезда.
А потом грянул финансовый кризис. Про обещанную прибавку к зарплате, на которую так рассчитывал Антон, обговаривая с менеджером банка размер ежемесячных выплат, можно было забыть. Да и зарплату задерживали. Ходили слухи, что в фирме грядёт сокращение.
Однажды, приехав в «Осинки» посмотреть, как продвигается строительство, Антон обнаружил, что со стройплощадки исчезли подъёмные краны. Не шумели бетономешалки, не гудели насосы, откачивающие грунтовые воды из глубоких котлованов. Почти достроенные башни стояли голые, как облетевшие деревья, осенний ветер заносил сырость и дождь в пустые окна, и ржавеющая арматура плакала кровавыми слезами. Зимой снег укрыл замороженную стройку, засыпал котлованы, и весной они до краёв наполнились мутной болотной водой.
Антон мучился. Тане тоже было несладко: они ютились по убогим углам в коммуналках и общежитиях, продали ноутбук и Танины золотые серёжки, голодали и занимали на хлеб. Но больше всего Тане не хватало мужа. Родить бы мальчика, думала она, тоже Антона, прежнего Антона, весёлого и беззаботного, жалеть и обнимать его, говорить с ним обо всём на свете. Когда Таня заикнулась о ребёнке, муж сказал ей: «Дура! Раньше надо было думать, получили бы льготный кредит». Нынешнего Антона интересовали только деньги, проценты и строительство.
— Н-да, — глубокомысленно протянула Светка и стряхнула длинный столбик пепла. — А я предупреждала, что он тебя в гроб вгонит.
Положим, раньше Светка говорила другое — что Тане неслыханно повезло с мужем. И посматривала на Антона таким откровенно заинтересованным взглядом, что Таня перестала звать Светку в гости.
— Давно надо было от него, от изверга, уйти, — подытожила Светка. — Но лучше поздно, чем никогда.
В Таниной сумочке, висящей на спинке стула, зазвонил мобильник — тема из мюзикла «Призрак оперы». Таня побледнела и дрожащими руками достала телефон.
— Уверенней, подруга, — напутствовала Светка. — Выскажи ему всё.
— Где завтрак? — раздался из динамика недовольный голос мужа. — И ты где, а?
Таня глубоко вздохнула и сказала:
— Я ушла от тебя, Антон. Навсегда.
Минуту он поражённо молчал в трубку и наконец отреагировал:
— А как же квартира?
— Не нужна мне твоя квартира! — крикнула Таня и дала отбой. Всхлипнула: — Чтоб она провалилась. Всё из-за неё…
— Зря ты так, подруга, — сказала Светка. — Квартира — совместно нажитое в браке имущество.
— Не хочу. Не надо.
— Не хочешь — продай. Будут у тебя деньги — ну там, снять жильё. Конечно, живи пока тут, но не в обиду… У меня, подруга, бурная личная жизнь.
— Антон всё оформил на себя. Я этих документов даже не видела.
— Без разницы, — сказала Светка. — Половина по закону твоя.
Таня вытерла платком глаза, посмотрела на часы, сняла со спинки стула сумочку.
— Эй, подруга, ты куда? Часом, не кормить изверга завтраком?
— Свет, я в школу, — сказала Таня.
— С ума сошла? Звони, что заболела. У тебя видок — краше в гроб кладут.
— Свет, я так не могу. В девятых классах подготовка к итоговому сочинению. А восьмые ждут оценок за диктант. Ничего страшного, мне совсем не хочется спать. Выпью кофе и пойду.
Светка прищурилась.
— Твой Антон, конечно, гад и сволочь, но в чём-то, подруга, он прав. Нашла бы себе нормальную работу, сделала карьеру. Ты должна что-то из себя представлять, не то об тебя так и будут вытирать ноги.
Таня только вздохнула. Светка добрая, но что с неё возьмёшь?
Яркое майское небо сияло золотом и ультрамарином. Воздух был прохладен после дождя, солнце жарило асфальт, в высыхающих лужах купались воробьи. Таня медленно шла по тротуару и осторожно трогала нежные листья акаций, словно здороваясь за руку с весной. Она чувствовала такую лёгкость и слабость, как будто вернулась к жизни после тяжёлой болезни.
Она любила дождь, солнце и город. Любила своих учеников, которые наряжались не по возрасту, на уроках жевали жвачку и вставляли в уши наушники, думая, что она не замечает. Они писали сочинения чужими затёртыми оборотами, но Таня знала, что в глубине души они чувствуют то же самое, что чувствовали Пушкин и Тютчев и что чувствует она, Татьяна, просто пока ещё стесняются искренности и не умеют подобрать верные слова.
Звонок мобильника вырвал Таню из безмятежной задумчивости. На дисплее горел незнакомый номер.
— Алло?
— Татьяна Павловна? — спросил вкрадчивый голос. — Вас беспокоят из «Облгидростроя».
Со слов Антона Таня знала, что «Облгидрострой» — строительная компания, которая взялась достроить жилой комплекс «Осинки» вместо прежнего подрядчика-банкрота. Значит, звонят из области — вот почему на линии треск и шипение.
— Да, это Татьяна Павловна. Но я не понимаю, зачем вы мне позвонили. Вам лучше поговорить с моим мужем.
— Никакой ошибки, Татьяна Павловна. Когда вы узнаете, о чём идёт речь, то оцените, что мы обратились именно к вам.
— Ну хорошо. Я вас слушаю.
— Это не телефонный разговор, Татьяна Павловна. Приезжайте в «Осинки».
— Нет.
— Татьяна Павловна, это очень важно, — настаивал голос. — Можно сказать, вопрос жизни и смерти.
— Квартира меня не интересует, — твёрдо сказала Таня. Ей страшно не хотелось посвящать посторонних в семейные дела, но по-другому не выходило. — Квартирой занимается Антон, а мы с ним разводимся.
— Правда? Как интересно, — голос оживился, чтобы не сказать, обрадовался.
— Правда, — отрезала Таня. — И больше не звоните мне, пожалуйста.
Антон взял трубку, как змею. Из динамика раздалось шипение, и ненавистный голос поинтересовался:
— Антон Максимович?
— Слушаю, — сухо сказал Антон.
— Не могли бы вы к нам подъехать? Нужно обсудить одно важное дело.
— Вы опять насчёт денег? Я ни копейки не заплачу сверх того, что указано в договоре. А если вы не угомонитесь, я подам на вас в суд за вымогательство.
— Ну зачем так резко, Антон Максимович? — примирительно сказал голос. — Вы попали в трудную ситуацию, мы сочувствуем. Разводитесь, верно?
— Не ваше собачье дело! И откуда вы узнали?
— Мы просто стараемся войти в положение, — кротко упрекнул голос. — У нас гибкий подход к клиентам. Мы готовы предложить вам, Антон Максимович, весьма соблазнительный вариант.
— В самом деле?
— Приезжайте в «Осинки», и вы не пожалеете.
— Хорошо, — хмуро сказал Антон. — Подъеду после работы, устроит? Только мой рабочий день заканчивается поздно.
— Вполне устроит! — обрадовался голос. — Так даже удобнее.
Из-за перегородки доносились азартные выкрики. Сослуживцы, второй месяц не получающие зарплаты, расслаблялись за игрой в «Quake». Играйте-играйте, злорадно подумал Антон, вас первыми уволят.
Антон выдернул из стопки толстую папку и с остервенением принялся листать документы. Он докажет руководству свою полезность!
— Алло?
— Татьяна Павловна? — шипение и бархат. — Вас беспокоят из «Облгидростроя».
— Опять вы? Я же просила!
— Увы, Татьяна Павловна, — в трубке вздохнули. — У нас есть для вас приятная новость. Ваш муж, Антон Максимович, проявил настойчивость и добился возвращения части денег, которые он внёс по допсоглашению. Мы посчитали, что в сложившейся ситуации будет справедливо отдать половину этой суммы вам, Татьяна Павловна.
Как-то странно… Застройщик добровольно отдаёт деньги?
— Сколько? — спросила Таня, стараясь не выдать радостного удивления. Деньги ей были отчаянно нужны.
— Шестьдесят три тысячи рублей, Татьяна Павловна. И вы можете забрать их прямо сегодня.
— Я приеду, — сказала Таня.
Не стоит думать о людях плохо.
Вокруг вестибюля метро словно табор раскинулся. На раскладных столах лежали перчатки, зонты и компакт-диски, старушки стояли у своих тележек, полных сирени и нарциссов, в фургончиках торговали хотдогами и запрещённой переименованной шаурмой. Вдоль улицы теснились ларьки; стены и крыши домов пестрели вывесками и рекламными баннерами. По тротуару было не пройти из-за длинных очередей на автобусы и маршрутки.
Таня села на заднее сиденье у окна. Маршрутка черепашьим ходом выбралась из столпотворения, проехала мимо продуктового рынка и громады строящегося торгового центра. Набирая скорость, оставила позади район панельных девятиэтажек и квартал монолитных небоскрёбов, воткнутых чуть ли не в транспортную развязку. Переехала МКАД и помчалась по шоссе. По сторонам мелькали заправки и автомойки; реклама на оградах строительных рынков сливалась в разноцветную полосу; циклопические дворцы гипермаркетов возвышались среди асфальтовых полей парковок. Дальше потянулись серо-зелёные леса, запылённые деревни, посёлки таунхаусов за высокими кирпичными заборами. Таня едва не пропустила рекламный щит с надписью: «ЖК “Осинки” 450 м. Квартиры от застройщика».
— Стойте! Остановите, пожалуйста.
Маршрутка затормозила возле съезда с шоссе. Вбок уходила пустынная бетонка, над густым низкорослым лесом розовело полинявшее небо и высились серые каркасы монолитных башен. По обеим сторонам дороги тянулись глубокие канавы, полузаросшие зеленеющим ивняком. Пахло сыростью и прелой листвой.
Таня оглянулась: совсем не та картина, что на плакате. Там — новенькие корпуса из красного кирпича на фоне небесной голубизны. В синем блеске стекла, с эркерами и башенками, среди зелёного ухоженного парка.
Дорога упёрлась в заржавленные ворота, запертые на толстую, лоснящуюся от смазки цепь. На крыше проходного вагончика укреплена вывеска: «ООО “Облгидрострой”. Продажа квартир». Влево и вправо уходит глухой бетонный забор: по верху натянута колючая проволока, вокруг вырыт двухметровый ров. Из чёрной воды торчат сухие прошлогодние камыши.
Таня постучала в дверь вагончика и вошла.
— Добрый вечер.
Менеджер поспешно поднялся из-за стола ей навстречу
— Татьяна Павловна? Как мы рады вас видеть!
Его широкий рот был словно создан для профессиональной улыбки. Жёлтые в крапинку глаза неприятно косили; короткие бурые волосы над покатым лбом лежали назад, как у выдры.
— Садитесь, прошу вас, — менеджер предупредительно отодвинул стул. — Вот, прочтите.
Перегнувшись через Танино плечо, он положил перед ней набранный мелким шрифтом документ. Таня попыталась вчитаться, но текст казался совершенно бессмысленным. К тому же, сильно нервировало молчаливое присутствие за спиной.
Вдруг Танин затылок пронзила резкая боль. Буквы закружились, разрослись и слились в сплошную черноту.
Стройка выглядела неутешительно: ни рабочих, ни техники. Израненная земля затягивалась травой и кустарником. Солнце село, но освещение так и не включили. Антон напрягал зрение, глядя под ноги. А менеджеру «Облгидростроя» темнота как будто не помеха.
— Так что вы хотели мне предложить? — не вытерпел Антон.
— О, это нечто абсолютно невероятное! Но давайте присядем.
Менеджер устроился на сложенных штабелем щитах опалубки. Антон сел рядом — чтобы только не видеть лица собеседника. До чего мерзкий тип!
— Сначала о грустном, Антон Максимович, — сказал менеджер. — Мы провели техническое обследование недостроенных корпусов, и выяснилось, что все они дали существенный крен. Сейчас отклонение от вертикали достигает двадцати двух сантиметров, и цифры будут увеличиваться.
Антон запрокинул голову. Двадцатиэтажные каркасы, голые и частично обложенные кирпичом, нависали над ним, угрожающе покачиваясь, словно хотели упасть и раздавить, как букашку.
— Не может быть… — хрипло сказал он.
— Здесь болото, Антон Максимович, чего же вы хотели? Грунтовые воды стоят высоко. Здесь даже лес нормально не растёт. Видите, какие чахлые, больные деревца? Растёт такое дерево, растёт, потом корни попадают в воду и начинают гнить. А грунт? — менеджер всплеснул руками. — Торфяники, Антон Максимович. Абсолютно непригодное основание для фундамента.
— Не морочьте мне голову, — хмуро сказал Антон; он уже немного отошёл от потрясения. — У меня в институте был сопромат. Достаточно передать нагрузку на более плотные слои, которые лежат ниже. Берутся железобетонные сваи и загоняются на нужную глубину. А грунтовые воды бетону не страшны, если соблюдать технологию.
— Увы, — вздохнул менеджер, — предыдущий подрядчик решил сэкономить.
— И теперь вы предлагаете мне заплатить за чужие ошибки, я правильно понял?
— В некотором роде, Антон Максимович. Вы, конечно, можете отказаться, можете подать в суд и даже довести нас до банкротства, но какая вам от этого польза? Пока суд да дело, дома начнут разрушаться, инженерно-техническая экспертиза признает достройку невозможной, участок продадут, а вам, в лучшем случае, выплатят смешную компенсацию. Вы разве этого хотите? Нет, Антон Максимович, мы с вами не враги. Мы одной лодке. А значит, должны доверять друг другу и сообща искать выход из сложившейся ситуации.
Доверять ему, ну как же.
— Сколько вам нужно? — с отвращением спросил Антон.
— О, речь не о деньгах! Видите ли, Антон Максимович, мы владеем технологией, которая позволяет стабилизировать даже самые безнадёжные постройки. Ведь что такое торф? Мёртвая органика. Гниёт, разбухает, ведёт себя непредсказуемо. Но эти процессы можно взять под контроль. Надо лишь напитать мёртвое жизненной силой, взятой от живого.
— Вы шутите?
— Отнюдь, Антон Максимович. Это традиционная технология. С древних времён в фундаменты и стены для прочности замуровывают жертвы.
— Пожалуй, я пойду, — у Антона вырвался нервный смешок. — Не то вы меня замуруете.
— О, не вас, Антон Максимович! Как вы только могли подумать? Вашу жену.
— Ну, это другое дело, — язвительно сказал Антон. — И впрямь «соблазнительный вариант».
— Мы так и думали, что вы оцените, — менеджер словно не заметил иронии. — Вы получаете квартиру в самый короткий срок. И она будет ваша, целиком ваша, Антон Максимович. Конфиденциальность мы вам гарантируем: пока стоит дом, тело спрятано надёжно.
— Бред. Какой-то розыгрыш.
— Ваша жена у нас, Антон Максимович. Всё готово к ритуалу. Можете сходить и убедиться.
— Убедиться? Проще простого, — Антон достал мобильник и набрал Танин номер.
Заиграла музыка из «Призрака оперы». Менеджер достал из заднего кармана брюк звонящий мобильник. Перебросил из руки в руку, ласково улыбаясь. Антона пробил озноб.
— Чего вы от меня хотите? Денег?
— Ах, не денег, Антон Максимович! Всего лишь участия во взаимовыгодном жертвоприношении.
— И что же вы… сами всё не сделаете? Зачем вам я?
Менеджер печально вздохнул.
— Антон Максимович, мы не можем приносить жертвы сами себе.
Таниной щеки касалось что-то шершавое. Пахло цементом и застарелым потом. Таня открыла глаза. Она лежала на неровном бетонном полу на ворохе тряпья. В пустой оконный проём лился жёлтый лунный свет. Противоположная стена была криво сложена из шлакоблоков; на ней смутно угадывались какие-то надписи и пиктограммы. На потолке чернел круг копоти, словно тут жгли костёр. Не комната, а пещера. Холодно, сыро и сумрачно.
Таня попыталась сесть и рухнула набок. Её правое запястье было пристёгнуто наручниками к батарее. Дрожа от холода и постанывая от боли в затёкшем теле, Таня встала сначала на четвереньки, потом на колени. Тряпьё на полу оказалось заскорузлой от грязи рабочей одеждой. Таня подползла на коленях к окну, выглянула, насколько позволяла прикованная рука.
Она находилась в одном из недостроенных корпусов, этаже примерно на десятом. Внизу, озарённая мёртвым лунным светом, лежала строительная площадка. Штабеля труб, горы строительного мусора, развороченная гусеницами земля. Два котлована: один в опалубке, с торчащими вверх пучками арматуры, другой — просто яма, заполненная водой. За оградой угрюмо чернел лес. Ни яркого света прожекторов, ни огонька в окнах рабочих бытовок. Ни души.
— Что это? Что это? — прошептала Таня.
Из глаз полились слёзы. Она задёргалась, как птичка, попавшаяся в силок, но лишь до крови рассадила запястье острой кромкой браслета. Замерла, тяжело дыша. Вздрогнула от холода. Неловко действуя одной рукой, накинула на плечи спецовку. Та больно ударила её по спине. Таня сунула руку в карман и достала трубный ключ.
Второй браслет наручников был защёлкнут вокруг изогнутой трубы, уходящей из батареи в пол. На трубе резьба, обмотанная пенькой, и большая гайка, закрученная вплотную к батарее. Таня накинула ключ на гайку и надавила на рукоять. Как хорошо, что соединение не покрыто десятью слоями окаменевшей краски! Как повезло, что пока не включили отопление!
Таня взялась обеими руками за освобождённый конец трубы, упёрлась ногами в стену. Труба чуть отогнулась, браслет соскочил, и Таня растянулась на полу. Полежала, отсмеялась, всхлипывая и вытирая слёзы. Встала, надела спецовку, подобрала ключ и на цыпочках вышла из квартиры.
Шахта лифта зияла пустотой, лестница без перил казалась ненадёжной. Таня, держась рукой за стенку, начала осторожно спускаться. Она прошла три или четыре марша, когда снизу донёсся шелест шагов. Таня замерла, прижавшись спиной к стене. Сердце колотилось, ноги ослабли. Она опустилась на четвереньки, подползла к краю и выглянула в пролёт. Лунные прямоугольники лежали на лестничных площадках, и чёрные тени пересекали их несколькими этажами ниже.
Таня бросилась вверх по ступенькам. Дыхание сбилось, кровь стучала в ушах, ноги налились чугуном. Но в голове прояснилось, и Таня с ужасом поняла, что совершила ошибку. Надо было юркнуть в квартиру, затаиться, переждать, пока те — которые поднимаются по лестнице — пройдут, и бежать вниз.
Над крышей чернело звёздное небо, запад был засвечен электричеством. Полукруг луны висел над Москвой, как оранжевый уличный фонарь. Ночная земля была расчерчена штрих-пунктиром дорог; подмосковные города светились, как шаровые скопления; новые районы столицы вырывались из огненного моря, словно протуберанцы.
Стройплощадка была темна, как лес вокруг, и лишь на крышах башен пульсировали красные заградительные огни. Свирепый ветер пронизывал одежду, хватал за полы и толкал к парапету. В этом доме всего один подъезд. Она в ловушке. Сейчас те самые поднимутся сюда…
Сквозь гул ветра Тане послышался невозможный звук — как будто заработал лифт. Звук доносился с той стороны крыши, где над парапетом возвышалась ажурная стальная мачта. Грузовой подъёмник! По сторонам мачты шли рельсы; на уровне крыши застыла платформа, заваленная какими-то мешками. Одна из лебёдок работала, поднимая вторую платформу, на которой стояла тёмная фигура.
Таня зажмурилась и переползла через парапет на узенькую железную площадочку, ограждённую символическими перилами. Принялась тыкать пальцами в разноцветные кнопки на пульте. Платформа поехала вниз. Таня стиснула рукоять ключа, занесла его, как оружие. Платформы встретились и разминулись. Сквозь металлическое кружево мачты сверкнули жёлтые светящиеся зрачки.
Месяц освещал стройплощадку, как одинокий прожектор. Таня, пригнувшись, перебегала открытые участки, пряталась в длинных тенях за штабелями кирпичей и мусорными контейнерами. Она порвала юбку и поранила ногу о торчавший из земли ржавый обрезок трубы.
Возле проходного вагончика кто-то стоял, прислонившись плечом к забору. Таня сжала рукоять ключа, несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять сердце.
Подойти сзади и ударить. Да запросто. Рука дрожала и была слабая-слабая.
Таня выскользнула из-за барабана бетоносмесителя и крадучись двинулась вдоль забора. Месяц предупредительно освещал чужой затылок. Такой знакомый затылок родного чужого человека. Таня едва сдержалась, чтобы не закричать от радости и облегчения.
— Антон!
Он вздрогнул и резко обернулся.
— Антон, Антон! Бежим отсюда, скорее! — зашептала Таня. — Здесь творится что-то ужасное.
Антон молчал; лицо отражало растерянность и мучительное раздумье.
— Антон, я не выдумываю! Они меня похитили, приковали, вот, смотри, — Таня вытянула из правого рукава браслет наручника. — Но я убежала. Антон! Пойдём отсюда скорее, пожалуйста, пожалуйста.
Она уронила на землю ключ, прижалась к его груди, обвила руками. Совсем забыла, как это его раздражает.
Он отстранил её, крепко взял за локоть и повёл — прочь от вагончика, от ворот, от спасения. Из темноты им навстречу выступали чёрные фигуры с горящими во тьме глазами. Шипели:
— Сюда, сюда…
Таню подвели к краю котлована. Перевёрнутый месяц отражался в чёрной стоячей воде; над поверхностью выступали головки бетонных свай с торчащими из них железными прутьями.
— Антон, пожалуйста, не надо!
Таня схватила его за руку, попыталась заглянуть в глаза. Антон криво улыбнулся и толкнул её вниз. Луна расплескалась серебряными брызгами, страшная боль пронзила тело, и в ноздри хлынула холодная вода.
Наверху затарахтел двигатель. Кто-то перебросил гибкий рукав через край котлована, и на дно полилась бетонная смесь.
Через год башни накренились так, что это стало видно невооружённым глазом. Кирпичная кладка крошилась и осыпалась, внутренние перегородки трескались, в подвалах стояла вода. Когда строительно-техническая экспертиза брала пробы бетона, под подошвой ростверка обнаружили человеческие останки.
Один из дольщиков был арестован по подозрению в убийстве. Из СИЗО его перевели в психиатрическую лечебницу.
Генерального директора и топ-менеджеров ООО «Облгидрострой» объявили в розыск. Но они точно в воду канули.
Автор: Ирина Истратова