Чуть весна в силу вступала — а тётка уже у нас на пороге. Причём всегда такая живенькая, бодренькая, хохотала, тараторила себе да платок на голове поправляла. Что странно, кстати, — лицо её всё в морщинках было, прихрамывала, зубов передних — раз, два и обчёлся, а звали все тёткой. Да, как сейчас помню, мамка с кухни кричит:
— Тёть Кап, вы проходите! Мы вас уже как два часа ждем, опаздываете нынче!
А тётка лишь махнет рукой да хромой, но невероятно резвой походкой в детскую чешет. Любила она детей. Да и они находили в ней нечто потешное и забавное, хоть иногда и пугались её странной живости, в которой, наверное, сами ей уступали.
читать дальшеПриходила тётка всегда с корзинами да пакетами, доверху набитыми всякими вкусностями: грибы, ягоды, соленья, варенья и всё в таком роде. Поначалу я удивлялся, как эта маленькая, хоть и энергичная старушка может вообще поднять такой багаж! Ну нереально это — он же, наверное, в четыре раза тяжелее её самой! Поудивлялся я да свыкся с тем, что тётка наша — дама необычная, и все её, так сказать, необычности надо просто принять. Вот и я принял и даже ничему уже в ней не удивлялся, пока не случилось вот что…
У неё в деревне Холушка домик небольшой был да скотина кой-какая. В гости из наших к ней никто не ездил — не пускала. Прям так и говорила: «Вы ко мне не ходите. Далёко топать, грязно у меня всегда, сыро, скотиной воняет, да и в деревне, кроме ворчащих стариков, никого и не встретите. Ежели вам чаво надо — вы скажите, я привезу, но ко мне не ходите. Сыро у меня, грязно, скотиной воняет, да и…» — и вот так она начинала повторять по кругу, пока её кто-нибудь на другую тему не переведёт. Да, странная наша тётка. Была.
Померла. Сколько лет ей было — никто из наших не знал. Умерла она в городе, когда гостила у нас. Похоронили, погоревали немного да успокоились. Стали жить, как жили: весело, дружно. Только грибочков да солений её зимой не хватало, а так — не изменилось ничего.
Пока не пришло к нам известие, что домик в Холушке тётка в наследство одному из нас оставила. Знаете, мне никогда особо в жизни не везло… но чтобы так вляпаться! И почему именно я? Никто на этот вопрос ответить не мог.
Но что поделать, надо было хотя бы глянуть, что за дом там да не вымерла ли скотина. С собой решил никого не брать — взял бы одного, попросились бы и все остальные, а я не люблю такие шумные компании, даже несмотря на то, что это моя семья. Поверьте, иногда и от своих отдыхать нужно, а меня так вообще порой «зверем-одиночкой» звали, но это так, в кругу семьи.
В общем, собрался я да поехал. Деревня и вправду далеко находилась, с пересадками да ещё пешем топать ой сколько — утомился я, как никогда до этого. Когда, наконец, добрался до места, колени у меня дрожали, а ступни ныли. Дышалось мне тяжело и рвано, словно разгружал уголь всю ночь без передыху. Расспросил местных, нашёл дом, но, в силу своего состояния, не заметил ни грязи, ни сырости, ни запаха скотины. Повалился на чистую, мягкую кровать да забылся глубоким сном.
Правда, как оказалось, в доме действительно было чисто, пахло свежо, а скотина в сарае кудахтала себе да мычала, и никакой вони! Стало быть, привирала нам тётка — ну кроме далёкой дороги — вот только зачем? Науке это неизвестно.
Наспех я перекусил тем, что было, да отправился осматривать хорошенько дом и местность в целом. Только осматривать-то было и нечего — дом маленький, в хорошем состоянии, сарай — тоже небольшой, достаточно места, чтоб скотина помещалась: куры да две коровки. Вот и вся живность.
А вот с местностью поинтересней. Деревенька оказалась такой же, в принципе, как и дом: маленькой, уютной, чистой и свежей. Но, как я выяснил позже, жили там и вправду одни старики. Только обращаться они к себе типа «бабушка-дедушка» не позволяли — лишь «тёть» и «дядь». Тёть Нюра, например, которая щедро делилась помидорами и огурцами; дядь Федя, который мог починить всё в доме и т.д. Собаки и кошки были, но все какие-то зачуханные и пугливые. Ну и ладно, я к животным равнодушен.
В общем, всё было хоть и немного странно, но более-менее терпимо. А вот вечером, когда я уже в некоторой степени познакомился с немногочисленными жителями и местными достопримечательностями (которые мне показали тётя Соня и дядя Саша), возвращаясь уже в свой домик, я заметил возле забора котёнка. Как я до этого говорил, к животным особой любви не питаю. Но тот был маленький совсем, пищал, дрожал, видать, мамку потерял. Дай, думаю, возьму. Хуже не будет, пущай хотя бы согреется да молока попьёт.
Едва я дотронулся до этого комочка шерсти, откуда ни возьмись, появилась тёть Нюра да сказала мне вот какую фразу:
— Ты не гладь его. И в дом не бери. Не по-ихнему это. Не принято.
Я глянул на неё уже с котёнком в руках и даже растерялся — уж больно странная она была. Темнело на улице, и в этой сумеречной темноте лицо её мне на мгновение показалось покорёженным каким-то, с широкими и глубокими морщинами, а глаза будто почернели в одночасье. Но мне лишь показалось. Моргнув, я увидел перед собой маленькую милую бабушку, которую все называют тётей. И мне даже как-то смешно стало.
— Вы чего, тёть Нюр? Это ж котёнок. Чего от него будет-то?
— Ну как хошь. Только всё равно — не по-ихнему это.
Развернулась тётя Нюра да поковыляла к своей избушке. И знаете, так она мне со спины нашу тётку Капу напомнила, аж тоска какая-то взяла. И если сегодня утром я ещё думал провести здесь какое-то время, в ту минуту мне страшно захотелось вернуться домой, к родным, к обычной жизни, без этих всяких странностей.
Ночь я провёл беспокойно — всё мне чудилось, что в окна кто-то ко мне заглядывает, а у двери кто-то топчется, словно не решаясь войти. Раза три я вставал и проверял, нет ли кого за ней. Не было, да и быть не могло. Просто на новом месте непривычно, вот и всё. Как-то так я себя утешал и незаметно всё-таки уснул.
Вторым утром я обнаружил у двери полную корзину фруктов и овощей — кто-то из тёть и дядь, не иначе. Видимо, так они тут все и живут: делятся друг с другом тем, что есть, собирают грибы-ягодки да рыбачат. Вот такой народец.
Я всё-таки решил, что проведу здесь несколько дней, а потом домой. Неплохо тут, если не обращать на некоторые вещи внимания… Но я не мог не обращать. Я смотрел на них, наблюдал.
Они были все маленькие, крепкие, говорливые (что немного меня утомляло и подчас раздражало), живенькие и бодренькие. С радостью говорили о своих детях, внуках, племянниках, много смеялись и трудились.
Но это было всё словно показным. Будто я сижу в зале, а передо мной разыгрывают спектакль. Я не верил им. Нет, не верил. А знаете — почему? Потому что когда они думали, что я на них не смотрю, их лица менялись. Кожа их бледнела, плечи опускались, брови хмурились, а глаза как будто чернели. Я видел, и меня это пугало. Но страх просто сковал меня на месте, когда я случайно заметил полюбившуюся мне тётю Нюру. Она сидела на скамеечке возле своего сарайчика. Голова у неё была опущена так, что я не видел её лица.
Но руки…
Если бы вы видели эти руки, вы бы поняли. Они были невообразимо длинными, иссохшими, как у скелета. Я мог пересчитать все косточки, даже, наверное, хорошенько их разглядеть — кожа была словно прозрачной. Ногти её были черными, грязными, длиннющими.
Я резко развернулся и потопал прочь. Шагал вперёд, к лесу. Не знаю — зачем. Испуг заставлял меня просто идти вперёд, не оборачиваться и не думать.
Из своеобразного оцепенения меня вырвал голос дяди Феди:
— Не ходил бы ты пока в лес. Не время. Не по-ихнему это, — сказал маленький мужичок.
Тут меня словно током прошибло. Чёрт! Почем я раньше не замечал? Почему всё это время я будто этого не слышал? Ведь это так… так странно! Слишком странно, чтобы отмахнуться и принять, как я привык это делать.
— Не по-ихнему?
— Не по-ихнему, — сплюнул дядя Федя и зашагал прочь.
— Кто они? — крикнул я ему вдогонку, но мужичок ничего мне не ответил.
А я не стал его догонять и расспрашивать. Воспоминания, которые раньше были как будто стёрты, нахлынули волной.
Я собираюсь порыбачить — вдруг кто-то из них появляется и говорит мне, что это, мол, не по-ихнему, что не время ещё рыбачить. Я хочу собаку покормить — не по-ихнему; железное ведро беру, чтобы воды набрать, — не по-ихнему, и деревянное мне суют; хочу местные пейзажи пофоткать — не по-ихнему это; спросил, почему у тёти Люси печка нетопленая, — так это не по-ихнему, не время ещё топить. Я видел надписи на деревне тёти Сони: странные, на совершенно непонятном языке. Спросил у неё, мол, что тут написано. А она мне: «Не спрашивай. Я по-ихнему не понимаю. Написано и написано». И я, как загипнотизированный, слушал их. Слушал и забывал, что хотел сделать или сказать.
Меня прошиб холодный пот. Я бегом вернулся в дом, собрал все свои вещи и решил, что сейчас же ухожу отсюда. Пусть хоть с землёй этот дом сровняется, а скотина сто раз передохнет! Я хочу, чтобы было по-моему, а не по-ихнему, кто бы они ни были!
Но пока я собирал вещи, начался такой ливень, что ноги вязли в грязи, как в болоте. Лило как из ведра. Нет, я не мог идти. Я хорошо этих мест не знал. Решил, что всё-таки пережду. Я сидел на кровати, рядом посапывал котёнок, а за окном всё не переставал хозяйничать ливень. Вся деревня словно вымерла. Дома стояли одинокие, пустые, тихие. Во всех окнах было темно и как-то холодно. В тот момент мне казалось, что я один, а вокруг меня — лишь дома, даже скотины в сарае нет. Никого нет.
Я не знаю, как я пережил ту последнюю ночь. Теперь мне не казалось — я точно знал, что за дверью кто-то стоит неподвижно, кто-то с длинными руками, бледной кожей и почерневшими глазами. Эти же глаза заглядывали ко мне в окно и смотрели злобно, враждебно. Потому что я вспомнил и решил сделать не по-ихнему. Я был твёрдо уверен, что завтра уйду отсюда, даже если погода испортится пуще прежнего.
Но, слава Богу, утром выглянуло солнце, а дорога — немыслимо! — была сухая. Я взял котёнка, закинул рюкзак на плечи и рванул что есть мочи. На улице никого не было. Никого. Абсолютно. Уходя, я заметил краем глаза, что дома стоят все грязные, а воздух какой-то затхлый, плюс воняло скотиной.
Я ушёл и даже не обернулся, потому что чувствовал, как спину прожигает мне взгляд почерневших глаз, а длинные руки хотят схватить меня за ногу. Но нет. Нет.
Семье я сказал, что дом скоро совсем развалится, а скотина подохла. Нечего нам там делать.
Автор: Арника