Распашоночки купили светлые: три легких голубых, три теплых фисташковых, две вышитые, и дешевых без счету на завязках. Я говорю: куда так много. А они стирать-то как будешь, дурочка, он же зассыкает, белые-то... Смешные. И порошка купили, хитрый какой-то стружкой, говорят, чтоб аллергий не было, и экономичней, полколпачка в воде растворить и все пятна отойдут. А кроватка в правом углу под окном. Я ее сама туда поставила, чтоб светлее, в оконную раму бинтик свернула и сверху тряпочкой: теперь не сквозит. Еще хочу, чтобы балдахин подарили. Глупость, конечно, но красиво ведь, и телевизор можно включать на какую хочешь громкость – занавеской задернул, и включай - не хочу. А еще я все-таки возьму того мишку в «подарках». Ну так ведь, всегда бывает: когда все говорят не покупай, ты просто берешь деньги и покупаешь три. Нужно только его спрятать будет получше: найдут – не оберешься. И ничего не пылесборник, а у ребенка должны быть какие-то игрушки, кроме погремушек. Нет, точно – прямо вот сейчас возьму и куплю.
….
Хорошенький, ужас просто какой-то. Глазки стеклянные голубые, но живые будто, и если на брюшко нажать «мама» говорит. Прятала его в ящик кровати, а он все «мама-мама», даже жалко закрывать.
Пошла пить кефир.
читать дальше
Июль
Роды это больно. Говорят, если сразу не записать, потом забудешь. А с другой стороны - помнить зачем? Чтобы что? Схватки ночью начались – врачи, мухи заспанные, бегают, бегают, сами не зная куда, а в лапках трубки и железки. Когда наркоз давали, я все просила чтобы его трубками этими не задели. Спи, говорят, дурочка, не заденем, до трех сосчитай и спи. Я на двух заснула уже: наверное, много дали. Сама потом как муха ходила долго-долго. Зато палата отдельная. Я у Кольки спросила: «Платил?» «Нет», - отвечает, и в сторону смотрит. Небось, платил, хитрый - кто теперь «за так» чего даст. На кормление сразу не принесли. Испугалась, конечно, побежала скандалить – девочки научили, что в первый день не возьмешь, дадут пузырек, а потом грудь ни-ни. И так ведь и есть, лежит, моя малявочка, в кювезе, одна-одинешенька, рядом каталка, на каталке бутылка со смесью. Ну, я, ясное дело, скандалить, а они тут же мужа вызвали. Что тут началось! Думала, Коленька, им стены снесет. Насилу его уговорила отказ оформить - так и ушли, даже документов не забрали. Потом мама выправит: я туда больше не ногой.
А, дома-то, конечно, успокоилась. Развернула, ножки-ручки пересчитала, и пальчики тоже посмотрела – все на месте, говорю, сын твой в полной комплектности. Ну, шучу понятно: Колька у меня фасовщик, и на этой самой комплектности собаку съел. Смеется. Ржет даже, аж зубы блестят. Не шуми, говорю, ребенка разбудишь. Не разбужу, говорит, вовсе.
Дурак.
Август
Молоко пропало. Я потом в книжке прочитала, что это из-за того, что захват неправильный. Только теперь переучивать поздно уже: берет слегка губешками, пошамкает-пошамкает, сопьет то, что само капает, а сосать ни в какую. Несколько недель билась, ночами не спала, а все одно – неправильный, хоть тресни. Колька уже в другую комнату спать ушел – вставать, дескать, рано ему, тоже мне, отец нашелся. А я все время как ни посмотрю – глазки небо чистое – ну как такому отказать можно – будильник ставлю, и по часам, в 12, в 2 и в 6. Он встает уже, а я все сижу – кормлю.
А в остальном хорошо все. Улыбчивый. Гулить почти не гулит, а уж улыбается всегда. И улыбка такая светлая, без донца, как бабушка говорила. К себе прижмешь – тепленький, но я все равно кутаю – ну их с этими методиками – пусть своих в прорубь кидают, а в голубеньком так вообще красавчик – года дождусь, и фотографа позовем. Колька всегда надо мной смеялся – суеверная, говорит, ты, а я ниче не суеверная, да только береженого Бог бережет. Мне когда-то рассказывали, что если маленького раньше времени показывать – подкидыш будет. Будто бы, мышка придет ночью, и утром вместо младенца поленце. И самое страшное, будто, в том, что ты сначала и не замечаешь что дитятя у тебя деревянная, и как обычно живешь, в то время как малышка у мышки в норке плачет. Ну это сказка, конечно все, да только ведь теперь многие сказки подтвержденье нашли. Научное, конечно, подтвержденье, аура там всякая – есть она или нет - непонятно, да только зачем ее портить. Тем более, если уж совсем по правде, то и звать мне сейчас некого – Колька нелюдимый совсем, а мать советами своими запилит. Ну их.
Октябрь
Все-таки ближе матери ребенку никого нету. Но и вина всегда за ней, нога в ногу. Не переворачивался. Уж я и так и эдак, ну не получается у него. Причем вижу же – хочет, и почти уже, ан нет, покряхтит-покряхтит и ни с места. Я сначала забеспокоилась, кинулась с подружками советоваться. Танька разговаривать не пожелала – мы с родов вообще рассорились, а вот Ленка пожалела – дала телефон массажиста. Колька потом орал – убить мало, твою Ленку, да только разве ж она знала, что так все получится…
Звоню. Баба на проводе вредная такая.
- Вы знаете, - говорит, - сколько мои услуги стоят?
- Мне для ребеночка ничего не жалко, - отвечаю, - приходите в четверг.
Приходит, большая вся, в халате, хлоркой пахнущем и шнырь ванную, руки мыть. Она пока мыла, я пеленочку на стол, сыночка развернула, выложила, и под головку валик: все как надо.
Выходит. Вы чего, издеваетесь? – спрашивает. Нет, говорю, - что вам не так? Сами что ли не видите?- и ну обратно в прихожую. Маленький, он, что ли? - вослед ей уже кричу, - Так мне сказали, что уже массажик можно.
- Вот пусть кто сказал, тот и делает, - и дверью так хлобысть, - аж сыночек заплакал.
Не успела я его успокоить – Колька на пороге. Ты кому, зараза, названиваешь, орет. Он у меня грозный больно, но за сына у меня вдруг такая смелость случилась, что аж самой страшно потом стало. Денег, говорю, тебе скотина жалко. На сына жалко, говорю. Да чтобы ты провалился, весь жадный как мамаша твоя, вы не то, что ребенка, игрушку и ту голодом уморите, твари.
Охолонул весь как-то, даже руки задрожали. Уходи, - ору, - чтобы мои глаза тебя больше не видели, папаша. Дверью не промахнись.
Ушел, конечно. А мне того и надо. Я еще когда врачиха уходила, поняла: надо не к частникам, а в госучреждение. Сынка завернула и в комнату матери и ребенка – у меня поликлиника за углом прямо, можно и без коляски. Ко врачу, конечно, не досиделась, зато пока по коридору гуляла, плакат заметила. Там все-все приемы расписаны. И ручки куда, и ножки. Аж до года. Ну я бланк со стола прихватила, ручку у женщины какой-то заняла и срисовала все подряд чтобы еще раз не бегать. И что вы думаете? Получилось! Не сразу, но через две недельки перевернулся как миленький.
- Видишь, - смеюсь, - сыночка, с мамой не пропадешь.
В ответ смеется, да заливисто так, задорно. У меня аж от души отлегло.
А Колька вернулся. Три дня погулял, да и вернулся – кто такую харю дольше протерпит.
Декабрь
Открыток купила. Маме попроще, а сестре красивую, с музыкой. Правда, пока в конверт пихала, блестки осыпались, ну да ничего: на почте и не так обтрепят.
Подарки присматриваю. Кольке хотела рубашку из джинсы, фабричная Турция, со всеми этикетками, но размера не было: только в воскресенье привезут. Схожу.
А маленькому видела красивый костюм из синего флиса, на спине какой-то то ли утенок, толи цыпленок. И вот как поглядеть: с одной стороны недорого, вроде бы, и сторговаться можно, а с другой у нас вся одежка целенькая, ну ничего не снашивает, я даже Ленке хвасталась «мол, могу и не стирать». Наверное, не куплю. Куплю лучше игрушку какую-нибудь.
Ой, мишка !!!
…
Странно, в ящике нет. А ведь точно помню, как в ящик запихивала. Может, выкинул кто? Или Колька своей сучке снес, ее детям, чтобы они провалились, сучье отродье. Точно, небось, снес, он теперь у нее целыми днями высиживает, будто бы там чем ему намазано. Знаю чем там ему намазано, она сама выпить не дура, небось, и его не обносит, а он дурак и рад стараться, на сына родного не смотрит – туда все, все туда. А ребенок, он ведь все чувствует, пусть и маленький, лежит, кровиночка, только глазками шмыг-шмыг. Ну я ей все скажу, при случае, уж такого порасскажу, не отмоется, вот только потеплее будет, сразу же к ней.
Январь
Ну вот и все, миленький. Нету больше у тебя папки. Да по правде сказать, толку-то от папки того… До третьего числа не являлся. Потом пришел – едва на ногах стоит, я только-только диван разобрать успела – уже храпит. Ну я ему рубашку новую на подушку положила, и рядом села. Гляжу на эти все этикетки и такая меня тоска берет, злость такая, что лопну вот-вот. Подхватила я тебя на ручки, костюм новый надела, в коляску завернула и к ней. В дверь звоню, а саму колотит всю, только бы не убить, думаю, только бы не убить.
Открывает, в каком-то халате грязном, глаза мутные, от рожи перегаром несет.
- Ты зачем семью мою портишь, алкашка, - кричу ей.
Молчит.
- Ни стыда ни совести, - кричу, - своего мужика нету, дак она на чужих.
Зенки протерла, зевнула всем ртом.
- Какую семью, - спрашивает. – Это у кого тут семья?
- Ты семьи не видишь, сволочь? А это что, по-твоему, куколка? – и тебя, миленький, прямо в рожу ей сую испитую, прямо в рожу.
И ведь ты подумай, даже глазом не моргнула, а ручищей своей здоровенной так и хрясть про одеялочку, у меня аж все внутри сжалось.
- Иди, - орет, - отсюда, бесноватая, чтобы духу твоего тута не было. И дверь перед самым моим носом защелкивает.
Я по правде, как она дверь закрывала, и не видела. Над тобой склонилась: все боялась, как бы она тебе ничего не сломала. А уж потом, конечно, дубасить начала. Даже, грешным делом, спички достала – думала хоть коврик ей спалю. Да не удалось: пьяная-то пьяная, а участкового вызвала. Тут нас с тобой, конечно, домой и спровадили. Хотя несправедливо это все - ей, значит, и мужей чужих уводить позволено, и по ребенкам ручищами… Но я заявление-то на нее написала, подсуетилась. Прямо в тот же день и состряпала.
Только все пустое. Коленька еще неделю пожил, а потом собрал манатки и тю-тю. Счастье еще, что денег оставляет, немного, а хватает нам.
Март
Совсем тепло уже стало. У бабки Маши тюльпаны на окнах повылазили. Розовые с прожилками. Она вчера мне целый букет приперла, подыши, смеется, милая, да что от них духу – так, трава одна. В кладовке мышка завелась – жрать вроде нечего, а скребется. Как вечереет, здорово слыхать – кота завести что ли. И вот странно, все оживает вроде, а так пусто мне как-то, даже погулять - и то сил нет. Вчера коляску на балкон поставила, старье разгребла, выкинула кое-что, конечно, и поставила. И мне хорошо – не ходить лишний раз, и дитю польза – на воздухе. А то он у меня чахлый какой-то, серый. Позавчера, под утро, кормить вставала, так со сна показалось, что от ребенка пылью пахнет. Так испугалась! Тут же все пеленочки – наволочки поснимала, и стирать. До обеда вертелась, только потом поняла, что со сна привиделось.
А в остальном хорошо все. Растет.
Апрель
Сидеть научился. Я пошла оладьи ставить, возвращаюсь – сидит на подушечке, головку в окно дерет. Смешной до ужаса – весь важный какой-то, будто и не ребенок, а совсем взрослый уже. У подъезда площадку красят, нас сносить давно пора, а они все красят, черти. Высохнет – пойдем смотреть.
Кота у соседей взяла – так мыши достали. Да дурной какой-то кот, ему бы не мышей ловить, а все больше на диване валяться. Я, конечно, детскую закрываю, боюсь как бы не заспал, да все равно лезет. Пожалуй, назад отдам.
Май
Мать звонила. Плакала все, плакала.
Я ей – ты чего плачешь, дурочка. Хорошо же все. А Колька – да что Колька, вот вырастет чуть-чуть сыночек, я его в сад, а сама на работу пойду. Там таких Колек – пачками ходют. Я теперь так похудела – проходу не дадут. Может даже зарегистрируюсь официально. Надо только развод получить. Колька что-то не торопится, да я и сама не подгоняю – денег дает, и ладно. Да, приходит иногда. На кухне посидит, чаю попьет, и обратно к этой. Своего ему мало – трех чужих кормит, дурень. Ну да мне и не обидно. Это ему горевать надо, а не нам. А в остальном неплохо все. Телевизор смотрю, книжки читаю всякие, иногда в магазин, по потребностям – да все как у всех. Плита только сломалась, но мне Ленка двухкомфорочную принесла. Они в этом году на дачу поздно собираются – у нее дочка болеет, вот и дала попользоваться, а там и свою починю. А еще юбку хочу. Колокольчиком. Я в магазине таких не видела, да и привезут небось не по моим деньгам... Шить буду. Ткань только куплю и сошью, там ведь просто совсем.
Июнь
Ох, ну до чего же люди бывают! Ох и люди!
Встал на ножки сыночка, на площадку засобирались. Ну не всегда же ему на балконе, надо ведь и с другими детками общаться. Шортики ему одела, и маечку. Сандалетки застегнула кое-как: косолапенький. Формочки в пакет собрала и пошли. Пришли: его в песочницу, сама на скамеечку. Меня еще тогда жалость разобрала: все детки как детки, а мой в углу один, стоит столбушком, как поставила, и глазенками в пол уставился. С детками не играет, да и они его сторонятся, стесняются. Наконец, одна девочка подошла ко мне, и говорит, тетенька, можно я совочек у вас возьму, можно? Ну я ей и отвечаю, дескать, чего ты у меня спрашиваешь, ты у мальчика моего спроси, это же его совочек-то. А она мне прямо так в лицо берет и отвечает – какой же это мальчик, это же игрушка у вас, тетенька. Какая ж, говорю ей игрушка, это же сыночек мой, девочка. Игрушка грязная, - хихикает. И мерзко так хихикает, зубенками кривыми блестит. – Сама ты, немытая отвечаю, и сыночка на руки беру – хорошо маленький он, не понимает ничего. Игрушка, игрушка, - орет. – Грязная игрушка. И главное мать рядом ее сидит, смотрит, и молчит, нет, чтобы одернуть. Ну я одной рукой формочки сгребла в пакет (другой сына держала), и пошла восвояси. А что делать-то? Ну не связывать же с малолетней. Ох нынче и детки пошли, ох и детки. Свой такой же вырастет – драть буду смертным боем. Хотя нам до этого далеко еще. Он пока только «мама» говорит, если на животик нажать. Все «мама», да «мама». Смешной.
Эх, надо будет юбку сшить. Смотрю, все в юбках, а у меня ни одной… Да и кота, кажется, зря отдала. Как ночь – все скребет, скребет, проклятая, нет ей угомону…
Автор: Катечкина