Замок на скалистом отроге близ Чимитирула не все время стоял пустым: раз, а то и два раза в сотню лет появлялся в нем новый хозяин. Все одинаково случалось — поначалу вспыхивал в ночном оконце свет, к утру гас, и так — из ночи в ночь. Потом замечали на рынке нового покупателя — нездешнего, местные-то все друг друга в лицо знали, — тот бродил по рядам, приценивался, набирал еды на одного, складывал в корзину. Был пришелец обычно умом небогат, нелюдим, зачастую ущербен — хром, горбат или на лик уродлив, но чтобы силой обижен — никогда. Торговцы провожали такого мрачными взорами, прочие покупатели — сторонились, всем понятно было, к чему клонится. А уж как начинали пропадать в округе люди — любому тугодуму стало б ясно, что дело нечисто, в Чимитируле же обитатели на глупость не жаловались. Прижимисты порой бывали, неторопливы, но основательны. Чужаков недолюбливали. И летучих мышей не боялись. Знали, как с ними справляться.
Что Брашов? До него далече, со своими бедами надо самим разбираться. Серебра наплавить да ружейных пуль из него отлить — с этим кузнец управится, а уж заточить кол из осиновой жерди — вовсе дело нехитрое. Главное — собраться скопом, это полдела. А другая половина — решиться. Ведь всегда нужно все взвесить, чтобы ошибки случайной не вышло: одно — нежить извести, а другое — на дворянина по недомыслию покуситься; в последнем случае с головой на законном основании распрощаешься.
Чужаки в Чимитируле редки были: откуда ж им там густо водиться? — но и вовсе без них тоже не обходилось. Кочевал иной раз мимолетный цыганский табор, шумел, пестрел тряпьем. После смерти старого священника новый направлялся в приход волей митрополита: церковь — не мельница, по наследству не передается.
Ну, и хозяева замка, конечно.
читать дальшеВскоре после того, как вместо дряхлого пастыря, прибранного в свой срок господом, стал приходским батюшкой крепкий отец Михай, загорелся в древнем замке огонек. Многие наблюдали свет недоброго окна; поди ж ты — казалось бы, что в поздний час положено людям спать, ан нет — поутру выяснилось: кто его только ни видел!
Вздыхали селяне, супились. Как всегда, тешились пустой надеждой: вдруг — не новый владетель объявился, а бродяги шалили? Где там! На другую ночь вновь светило. И на третью тоже.
А уж как приковылял на рыночную площадь детина — сам из себя перекореженный, лапы, что у медведя, — так ясно стало: дождались!
Походил слуга по рядам, съестного накупил. Покидал в мешок, взвалил на кривое плечо. Вроде, и мешок велик — да ведь и работничек не мал. Поди, сам все и умнет. Нужна ль его хозяину грубая пища?
Веселья в селе разом поубавилось. Те, у кого дома в сторону гор смотрели, повыскакивали — кто на тырнац, кто на придвор; следили, как слуга с мешком удалялся.
Неделя миновала, другая. Ничего не происходило — горело полуночное оконце, являлся за покупками уродливый слуга. Даже имя его стало известно — Шербан. А вот какому хозяину он служил — про то никто не ведал, кряхтел Шербан и отвечал расспрашивавшим неразборчиво.
— Может, и обойдется? — вопрошал сам себя староста, окруженный селянами.
Не обошлось.
На третью неделю пропала Разванова дочка. Переполошился Чимитирул. Дети здесь и в спокойные времена терялись, спору нет. Но когда в замке кто-то поселился — это уж событие особое. Искали девчушку, в лесок бегали, шарили в речке.
— Зряшная затея, — вздыхали старики. — Живой не сыщем. Сама собой объявится.
И правы деды оказались, и не правы.
Живую девчонку ни у реки, ни в лесном овраге не нашли. Но и тела ее не обнаружили.
— Неправильно это, — бубнили деды, головами трясли.
Разван едва ума не лишился. Жена его с лица спала, сидела в чиндэ у погасшей печи, пустыми глазами пялилась в стену.
— Нужно в замок идти! — бросился Разван к старосте. — Засел в нем кровосос!..
Тот мялся, глаза отводил:
— Может, дочка еще вернется?
А раньше возвращались? Сказывали, будто знавали такие случаи... Только кто ж им был рад?
Допек Разван старосту.
Староста — к отцу Михаю:
— Видно, придется насчет упыря дознание вести.
Вздрогнул священник, но с собой совладал:
— Если так, то бог нам в помощь.
— Людей поднимать сразу не станем. Мало ли что? Днем в замок явимся.
Кивнул отец Михай задумчиво: есть резон.
В полдень добрались до замка трое: священник, староста да кузнец. Кузнеца зазвали для уверенности — силен, как черт! — и для солидности: ковалей на селе всегда уважают.
Брякнул староста кольцом в запертые ворота. Никто не отозвался.
Брякнул в другой раз. Тишина.
Священник стоял позади всех.
Кузнец, сплюнув солидно, громыхнул кулаком по створке: «С петель ее, разве, снять?»
Замахал на него староста руками:
— Погоди!
Захрустели башмаки за воротами, приоткрылось окошко, в ладонь величиной.
— Кто? — прохрипел Шербан.
— Скажи хозяину, что явились к нему гости из села — высказать уважение, — приосанился староста.
— Спит. Будить не велено, — Шербан отрезал.
— Разбуди! — рявкнул кузнец.
Шербан лишь головой помотал.
Кузнец набычился, но староста его отстранил и вопросил у пары глаз в окошке:
— Откуда вы прибыли? По какому праву в замке живете?
— Господарь пожаловал, — донеслось с той стороны. — Есть у хозяина грамота.
— Вот оно как, — протянул староста. — Господарева грамота — не шутка. Здесь нам шуметь не стоит.
— Не врет ли? — усомнился кузнец.
— Проверим при случае...
Случай вскоре представился.
На другой день прибыл в село Шербан, направился не на рынок — к старосте. Долго мусолил слова непривычно длинной для него речи:
— Мой хозяин зовет вас в гости. И товарищей ваших почтенных. Для вас завтра в замке ужин. Извольте быть на закате.
Шербан аж вспотел, пока все выговорил.
У старосты тоже испарина проступила — холодная. Но деваться некуда — нужно идти.
На рынке в тот день Шербан два мешка наполнил.
Сутки спустя, под вечер, снова троица была у ворот замка. Закат красил стены алым.
Шербан сдвинул засов, открыл воротину.
Староста, пастырь и кузнец ступили во двор.
Мрачен был замок, холоден и неуютен. Держа в кулачище фонарь, Шербан прошаркал по коридорам. Внутри помещения выглядели почти нежилыми.
В большой комнате был накрыт стол. Мясо и зелень грудились на тарелках.
На древней мебели лежала пыль. Свечи горели, из тьмы по углам тянулась на свет паутина. Ставни на окнах были задвинуты.
— Рад видеть вас в моем доме! — раздался голос.
Гости, застигнутые врасплох, смутились.
Вышел к ним хозяин. Был он крупен, в теле, силен. Бледен ли — непонятно: свечные блики любой цвет перевирают. Представился:
— Барон фон Баух.
Говорил учтиво, пригласил к столу.
Староста сел по правую руку, отец Михай — по левую. Кузнецу достался стул рядом со старостой.
— Шербан неуклюж, — извинялся хозяин. — Блюда подаст, вина принесет — но ухаживать за собой вам придется самим. Не обессудьте!
Староста улыбался почтительно: пустяки!
Кузнец лишь хмыкал.
— Мясо недурно, — нахваливал хозяин. — Есть пропеченное, а кто желает — тому с кровью. Вино же — просто замечательное. Уж если имеешь такие подвалы, как здесь, то грех не держать в них доброго вина!
Староста жевал, кузнец наливал себе до краев.
Отец Михай сидел, потупившись — кусок не шел ему в горло.
— Чувствую свою вину, что сразу не отдал вам дань почтения, — проговаривал фон Баух с нажимом в голосе. — Однако я долго прожил там, где уклад иной, нежели здесь: во многих странах принято развлекаться, давая приемы, ночью, а отдыхать после них — днем. Привычка к такому распорядку помешала мне.
Староста прижимал ладони к груди и кивал, соглашаясь.
— Но теперь мне захотелось сменить обстановку, — продолжал хозяин. — Я приобрел во владение этот замок и получил на него грамоту. Вот она, на стене, с господаревой печатью.
Трапезничали долго, со вкусом.
Встали из-за стола. Перед прощанием кузнец не удержался, приблизил нос к висевшим на стене начищенным палашам, а отец Михай, словно решившись, спросил:
— Не мешает ли вам отсутствие зеркал? Без них даже не поправишь на себе одежи!
— Я ж не девица, — фыркнул хозяин.
— И то верно, — поддакнул староста.
Покинув замок во тьме, троица пустилась в обратный путь.
— Странно, что не было в замке зеркал, — повторил священник. — Не потому ли, что считается, будто упыри не отражаются в них?
— Он отражается, — ввернул заплетающимся языком кузнец. — Я в полированном клинке видел.
— Да и сказки это, — добавил староста. — Не верю я в отсутствие отражения: это сродни похищенной тени.
— И в летучую мышь упыри не обращаются? — кузнец изумился.
— В летучую, должно быть, умеют. Но ведь в замке мы их не видели!
— Так ведь и хозяин был все время у нас на глазах.
— А в жарком-то я чеснок унюхал, — тер староста усы. — Требовал бы упырь чеснока к столу?
За разговорами вернулись в Чимитирул.
— Поздний час, — зевнул староста. — Спать пора.
— А я б еще подышал для облегчения, — возразил кузнец. — Посидел бы у речки.
Посмотрел на него при свете луны отец Михай, вздохнул.
Разошлись каждый в свою сторону.
А наутро кузнец сгинул — лишь сапоги на берегу остались.
Пересуды по Чимитирулу ходили — с чего бы кузнецу топиться? Спьяну, видно, оступился. Утопленника не нашли — уволокло, как пить дать, течением.
Погоревали о нем — ученики в кузне остались, вот только двум подмастерьям одного мастера не заменить.
А неделей позже — новая напасть: пропали Георгиу да Мирча.
Взбудоражилось село: как ни крути, а с появлением чужаков беды так и прут! Шептались селяне, косились на замок. Староста маялся: не упырь владетель замка, хоть и ведет себя чудно. Не похож!.. или ловко глаза всем отводит?
Отец Михай ходил бледен и молился.
Смутно было в народе. Шербана хотели прибить, но тот, как назло, не появлялся — засел в замке, словно выжидал.
Староста покрутился — делать нечего. Снарядили второе посольство — побольше, со старейшинами и теми из жителей, кто хотели свидетельствовать. За сборами упустили время, явились к замку под вечер. В предзакатных сумерках вытребовали хозяина. Шербан отпер — вышел из замка фон Баух.
Подтолкнули в спину отца Михая. Тот прокашлялся, выступил вперед:
— Поцелуйте распятие, умойтесь святой водой!
Рассмеялся хозяин замка:
— Что за суеверный вы народ! Вот, целую я крест, лью на себя воду. Дайте мне Писание — прочту вам из него. За кого вы меня принимаете?
Примолкли люди, утихомирились.
— Идите по домам! — наказал хозяин и скрылся в замке.
Побрело посольство восвояси.
По пути затеял один из стариков речь:
— Слышал я, будто старым не-умершим все нипочем — и солнечный свет, и святые дары. Если что их и может упокоить — так это кол в сердце.
— Эх, — журил его староста, — кол любого утихомирит. И не-умершего, и живого.
Отец Михай ежился, слушая жестокие слова, шептал молитвы.
Луку и Кристиан исчезли недели через две, а как не вернулась домой Марыська — взбунтовалось село. Все, кто ходить умел, направились к замку.
Должно быть, видел их Шербан издали — пылила толпа, шумела. Солнце высоко стояло.
Когда подошли ближе — ворота были распахнуты. Ждал хозяин во дворе, под лучами солнца, ярился. Верно рассчитал: стали бы створки ломать, распалились — никто бы его уж не слушал, а так — присмирели, хоть и не успокоились.
— Капустные у вас головы! — фон Баух кричал. — Стало быть, решили, что я — носферату? Дурни, сживете меня со свету, а люди-то пропадать продолжат! Вам наука, да только мне — утешение ли? Моим словам не верите — поверьте собственным байкам! Вот!..
Выхватил хозяин кинжал из ременных ножен — ахнули впереди стоявшие — да себя по предплечью полоснул. Хлынула из раны кровь.
— Видите? Течет из меня — теплая, живая! Толчками: стало быть, сердце бьется! Эх, дурачье, что за вампир из меня? Следите лучше за своими детьми! Или никогда они до меня не пропадали?
— Было дело, — признались в толпе.
— Взрослые из села прежде не скрывались ли? Не бежали в поисках лучшей доли?
— И такое случалось...
— Так чего ж вы явились ко мне с кольями? Прочь! Ступайте прочь!..
И пошли жители села, понурившись, в Чимитирул.
Пала ночь, но не спалось отцу Михаю. Кручинился он, места себе не находил. Выбрался со двора, потащился невесть куда по селу. Заслышал шорох, остановился. Показалось ли ему, что где-то рядом — человек? Замер отец Михай, стоял недвижно — пока не набросились на него из тьмы сзади и не скрутили.
— Вот вы и опять у меня в замке, — произнес знакомый голос. — Удивлены? Я-то — нет.
Связанный священник, стоявший у крюка в стене, тщетно пытался освободиться. Не мог — и рычал сквозь тряпку, запихнутую ему между зубами.
— Но сегодня вы останетесь без ужина, — вздохнул фон Баух. — Вы проиграли. Вы ошибались с самого начала, и нынче был мой триумф. Жители Чимитирула получили окончательное доказательство, что я не кровосос. Это и в самом деле так: я не упырь, я — людоед.Автор: Прохожий