Они сидели на крыше пятиэтажного здания, такого же заброшенного, как и остальные дома в районе. Егор Казотов и два его новых приятеля.
— Пропали без вести, — ответил Генка Поленов, не по годам крупный паренёк. Настолько крупный, что «Поленом» одноклассники называли его только за глаза. — Исчезли в один прекрасный день, бросив свои вещи.
читать дальше— Не может быть. — Егор недоверчиво огляделся.
Внизу, нагретая летним солнцем, жужжащая насекомыми, лежала улица города-призрака. Полуразрушенные дома вывалили на тротуар свои внутренности, словно самураи, совершившие харакири. Упавшие стены открыли пустые ячейки квартир. Из трещин в асфальте росли молодые деревья, разросшиеся кусты подступали к тёмным подъездам. Повсюду высились груды мусора, и одинокий облезлый пёс бежал вдоль обочины, отмахиваясь хвостом от мух. Небо над руинами уже окрасилось в багрянец, стало таким же рыжим, как рукотворные горы вдали.
— Да кого ты слушаешь? — фыркнул Саня Ревякин, самый авторитетный из ребят. Он уже закончил седьмой класс, и Егору было лестно, что старший Ревякин позвал его с собой, исследовать окраины города. — Никто никуда не исчезал. Это посёлок Южный, здесь раньше жили работники рудника и их семьи. Батя мой отсюда, рассказывал, здесь и садик был, и кинотеатр, и даже стадион для собственной футбольной команды.
Саня свесил ноги с крыши и смачно, по-взрослому, плюнул вниз.
— Под землёй залежи руды обнаружили, лет десять назад. Решили расширять карьер. Посёлок попал в санитарную зону. Шахтёров расселили по новостройкам, а Южный до сих пор не снесли.
— Ясно, — сказал Егор, и добавил, на всякий случай: — Я так сразу и подумал.
— Было бы чем думать, — осклабился Поленов, пиная покорёженную антенну. — А люди здесь правда исчезали. Только позже. И до сих пор исчезают.
Егору захотелось, чтобы Ревякин развеял и этот миф. Посёлок, конечно, впечатлял, напоминая о Чернобыле и компьютерных шутерах, в которых герой пробирался сквозь заброшенные города. Но он ещё и пугал. Несложно было представить, что за чёрными провалами окон притаились скользкие, готовые к атаке мутанты. Что одичавшие каннибалы спрятались между зданиями и ждут, потирая животы.
Посёлок внушал беспокойство, но куда больше мутантов Егор боялся быть уличённым в трусости.
И он лишь беззаботно отмахнулся от слов Генки, но Ревякин неожиданно подтвердил:
— Ежегодно по три человека, как минимум. Дети в основном. Нет, некоторых находят... изуродованными.
Ревякин окинул пристальным взглядом близлежащие дома и сказал негромко:
— Говорят, в Южном призрак водится.
Егор не верил в призраков. С семи лет не верил. Но внутри шевельнулся маленький мальчик, перед сном прикрывающий все дверцы в спальне, чтобы кто-то плохой не смотрел на него, спящего, из щелей.
— Призраков не существует, — сказал он заносчиво.
— Может быть, — проговорил Ревякин. — Может, она и не призрак, а что-то другое...
— Она?
— Хозяйка, — загадочно произнёс Ревякин и переглянулся с Генкой. Точно посылал немой вопрос: «Думаешь, ему стоит доверять?» Генка ответил так же, глазами: «Ох, даже не знаю».
— Ну, рассказывайте, раз уж начали, — взмолился Егор. Вспыхнувший интерес отодвинул на задний план холодок беспокойства.
— Ладно, — сдался Саня. — Ты заметил, как эта улица называется?
— Нет.
— Улица Красилиной. В Великую Отечественную Войну девочка такая жила. Здесь, в Южном. Пионерка Надя Красилина.
— Про неё фильм на местном канале крутили, — вставил Генка.
— Точно. «Подвиг Красилиной». Когда немцы город брали, у рудника шли сильные бои. Южный они захватили, но дальше пройти не могли. Наши в карьере засели, с взрывчаткой шахтёрской. А девочка эта, Надя, к ним ходила секретной дорогой, связной была. Немцы узнали, схватили её. Две недели в гестапо держали, каждый день допрашивали.
— Они ей руку отрезали, — вклинился Генка, и уточнил: — По локоть.
Егор механически потрогал себя за плечо и ощутил, как на коже выступили мурашки.
— И что? Она не выдала наших?
— А ты как считаешь? Конечно, нет, иначе про неё фильм бы не сняли. Немцы её на центральной площади повесили. Там сейчас её статуя стоит.
— Но при чём здесь призрак?
— А при том, что после войны стали люди замечать фигуру странную. Прозрачную. То в парке её видели, то возле шахты. Девочка в красном галстуке. Одни говорили, что она охраняет улицу своего имени, а другие наоборот. Что, мол, если увидишь её, то умрёшь в течение двух недель. Потом, когда Южный опустел, она сюда перебралась, поближе к домам. Ходит ночами из квартиры в квартиру, смотрит за порядком. И если кто чужой придёт...
Санька провёл большим пальцем по горлу.
— Да ну. — Егор осторожно улыбнулся. — С чего ей обижать кого-то? Она же хорошей была, нашей.
Произнеся это, мальчик вдруг понял, что оспаривает характер призрака, а не сам факт его существования.
— При жизни, да, — сказал Ревякин. — Но теперь она не различает, где немец, а где свой. Её в гестапо с ума свели пытками. Вот она и забирает всех без разбора, кто в одиночку сюда явится.
— А главное, — Генка понизил голос, и Егор нагнулся к нему, чтобы расслышать, — у неё теперь вместо руки КРЮК!
Последнее слово Поленов выкрикнул, одновременно хватая Егора за рёбра и щипая.
Егор взвизгнул, как девчонка, а приятели расхохотались.
— Ты это слышал? — утирая слёзы, вопрошал Генка. — Слышал этот звук? Казотов, можешь повторить?
— Да иди ты, — насупился и густо покраснел Егор. — Я сразу понял, что вы прикалываетесь.
— Ну а чего ж ты верещал тогда? — не унимался Генка.
— От неожиданности...
— Ну, хватит, — сказал Ревякин, отсмеявшись. — Давайте идти. Скоро стемнеет, а у нас дело есть ещё.
— Какое дело? — спросил Егор, но приятели уже шли к распахнутому люку. Они спустились вниз по опасно накренившейся подъездной лестнице. Перил не было. Пол покрывал слой мусора, среди которого лежали открытки и фотографии людей. Улыбающаяся девочка шлёт привет из Сочи. Семейная пара держит на руках близнецов...
Теперь это принадлежало мухам.
Егор аккуратно обходил снимки, чтобы не наступать на счастливые лица, а его новые друзья пинали всё, что попадалось под ноги, поднимая тучи пыли.
— Так вот, — произнёс Ревякин на улице, — ты в нашей школе недавно, мы тебя не знаем. Хочешь к нам в компанию — прояви себя. Покажи, что не трус. Нам трусы не нужны.
— Что надо сделать? — предчувствуя что-то нехорошее, поинтересовался мальчик.
— Пустяк. В конце дороги, если направо свернуть, будет ДК, а возле него статуя пионерки. В постаменте есть дыра, мы там прошлый раз пачку «Парламента» спрятали. Принесёшь нам пачку, покурим вместе и домой пойдём.
Егор замялся, устремил взгляд на убегающую вдаль улицу. Пёс, возившийся в мусоре, испарился.
«Потому что был один, — подсказал маленький мальчик в голове Егора. — Здесь нельзя ходить одному».
— Ну, так что? Шевелишь поршнями?
— Ага, — промолвил Егор.
В компанию ему хотелось. Не так сильно, как хотелось жить, но достаточно сильно, чтобы он оторвал подошвы от потрескавшегося асфальта.
— И поторапливайся, — приказал Генка. — Мы вечно ждать не будем.
Егор кивнул и засеменил вдоль пустых домов. В компьютерных играх у него всегда было оружие, мощные лазерные пушки, штурмовые винтовки. На какую кнопку жать, если из вон того здания с размашистой надписью «Здесь прошло моё детство» выберется мутант-переросток?
Чтобы успокоить расшалившиеся нервы, Егор заговорил сам с собой:
— Нашли чем пугать... девочка с крюком! Таким только в яслях пугают. Ещё бы про гробик на колёсах рассказали или про чёрную руку.
Стало легче, но когда он повернулся и не увидел приятелей позади, дрожь в коленях усилилась.
«Вернись! Вернись! — умолял маленький мальчик. — Все шкафы открыты, темнота смотрит на нас из щелей!»
Но повзрослевшего Егора мучил ещё один страх: быть осмеянным.
Он перепрыгнул через поваленный столб и свернул направо. Улица упёрлась в небольшую площадь. Кусты сирени обхватывали её зелёным воротником, сходясь возле двухэтажного Дома Культуры. По фундаменту из жёлтого кирпича змеился дикий плющ. На пороге прямо между колоннами вырос орех.
В центре площади стояла гипсовая фигура на голову выше Егора. Надя Красилина, некогда белоснежная, а теперь рыжая от пыли с рудников, поднимала руку в пионерском салюте. Ноги расставлены, подбородок задран. В позе столько решительности, что Егор, лишённый этого качества, нехотя залюбовался. Хотя и в своём возрасте он понимал, что это не настоящий памятник, а поточная, ничего не стоящая продукция вроде садово-парковых скульптур.
Лицо условной пионерки, галстук, юбочка до колен, вот и готова героиня Надя.
Егор не спеша приблизился к статуе.
Метровая тумба-постамент придавала ей роста. Девочка глядела сверху, и её взгляд был грозным из-за чуть нахмуренных бровей и глазных впадин. На лице, казавшемся издалека схематичным, проступил характер. Не жизнерадостное по-пионерски, а осунувшееся, истощённое лицо принадлежало человеку, который запросто лишил бы жизни. Пускай не всякого, пускай только фашиста...
Мальчик пригляделся к трещинам, опоясывающим ноги статуи, и удивился, что она до сих пор стоит. Надёжные здания обтрепались за десятилетие, а хрупкая скульптура лишь потрескалась и порыжела...
От мыслей Егора отвлёк хруст ветки в кустах за сгнившей лавочкой. Он подпрыгнул на месте и с минуту всматривался в зелёные заросли.
«Просто ветер», — сказал он себе и заторопился.
Трещину нашёл сразу. Постамент был полым внутри и сквозь дыру мальчик видел глубокую нишу вроде пещеры.
«Оно там! — подал голос иррациональный страх. — Беги, беги пока не поздно!»
— Ну уж нет, — процедил Егор и опустил пальцы в трещину. Пусто. Он нагнулся, просунул в каменную тумбу кисть.
Второе Я, боявшийся темноты и веривший в привидений ребёнок, зажмурился, ожидая, что вот-вот острые клыки вопьются в плоть.
— Ещё немного...
Рука по локоть ушла в трещину. Пальцы нашарили затянутый в плёнку предмет.
— Есть! — воскликнул мальчик.
И оно схватило его за кисть.
На этот раз он не завизжал. Лишь выпустил из лёгких воздух и дёрнулся назад. Существо-из-постамента крепко держало его, тянуло к себе, и он вжался лицом в ступню пионерки. Прикосновение к нагретому гипсу отрезвило, странным образом придало сил. Он снова рванулся, и то, что сидело под статуей, отпустило его. Егор полетел назад, успел почувствовать, как нога проваливается куда-то в пустоту. Он рухнул на груду веток, и земля проглотила его.
На площадь выбежал Ревякин.
— Что ты наделал, придурок?
— Я? — недоумённо спросил Генка, вылезая из ниши в постаменте. — Я только держал его за руку, как договаривались. А где он? Смылся?
Генка ойкнул, увидев открытый канализационный люк, раньше замаскированный ветками.
— Он что?.. Вот блин!
Приятели встали над люком.
— Казотов! Не дури, отзовись! Мы не хотели...
Ревякин достал карманный фонарик и посветил вниз. Луч расплескал темноту, обнаружив дно. Пролетевший не менее четырёх метров Егор лежал лицом вниз с вывернутыми под пугающим углом руками и ногами.
— Казотов! — отчаянно вскрикнул Генка. — Ты живой? Скажи, что ты живой!
— Мёртвый наверняка. — Ревякин был бледным как мел, но голос звучал ровно: — Пошли отсюда, быстро!
— Что? — не понял Генка. — Куда?
— По домам, — прошипел Ревякин. — Мы ничего не видели, расстались на въезде в Южный. Куда делся, не знаем. Понял?
Генка мотал головой, по трясущимся щекам бежали слёзы.
Ревякин сжал его плечо, вдавил ногти в кожу.
— У тебя папка сидел?
— Д-да...
— Брат сидит?
— Д-да...
— Хочешь к брату?
Генка замотал головой сильнее.
— Тогда слушай меня, Полено! Быстро! Домой!
И Полено повиновался.
***
Когда Егор очнулся, окончательно стемнело. Мальчик вырыл лицо из листвы, покрывающей дно колодца толстым одеялом. Закашлялся. Пришло осознание того, что с ним случилось. Первым чувством было облегчение: никакого монстра в Южном нет, это дурак Генка обогнал его короткой дорожкой и устроил засаду. В результате он упал в канализацию и чудом не скрутил шею. Всё обошлось, теперь ребята помогут ему выбраться. А там уж он подумает, стоит ли дружить с ними.
Егор сел и ощупал себя. На лбу обнаружилась шишка, которая при нажатии заставила его издать протяжный стон.
А вот потрогав ногу, он уже вскрикнул в голос. Не сломана, но, вполне возможно, вывихнута.
«Мама меня убьёт», — подумал Егор, представив, как явится домой, грязный, побитый, хромающий.
«А надо бы убить Ревякина и Поленова. Где они, кстати?»
Он задрал голову к фиолетовому кругу вверху и позвал:
— Пацаны! Долго вы там? Я сам не вылезу!
Стены каменной трубы впитали крик, приглушили его. Листва, спасшая жизнь, зашуршала.
— Ой-ой! — Егор вскочил, заныл от резкой боли. Подтянул под себя раненую стопу, и вновь заорал:
— Саня! Гена! Это уже не смешно! Я ногу сломал!
Кажется, внизу его слышали лучше, чем наверху. Листья, как поверхность болота, пошли рябью, мелькнуло в темноте вытянутое тельце размером с котёнка. Длинный хвост.
Егор не боялся грызунов, у него самого жила домашняя крыса по имени Матильда. Но канализационные крысы... Он мало что знал об их поведении, тем более о том, сколько их здесь и насколько они голодны.
Его посетила вызвавшая тошноту мысль: колодец — лишь вершина айсберга. Под ним многие метры спрессованной листвы и тысячи кровожадных крыс. Образ заставил вновь и вновь звать на помощь. Он кричал, пока не охрип, но результат оставался нулевым.
«Они меня бросили, — подумал мальчик. — Решили, что я умер, и сбежали, трусы несчастные».
Злость на людей, с которыми он так хотел подружиться, взбодрила.
Он принялся шарить в темноте ладонями, балансируя на здоровой ноге.
— А это у нас что? — спросил он, дёргая за торчащую из стены железку. Такие же железки вели к свободе двумя параллельными рядами. Всё, что осталось от лестницы. Егор прикинул свои шансы сорваться с ненадёжного уступа. Шансы были высоки. Но примерно такими же были шансы просидеть в крысиной норе до утра.
Он сомневался, что так называемые приятели пошли за помощью. Родители, конечно, кинутся искать уже сегодня, но они никогда не слышали ни о посёлке Южный, ни о Саньке с Генкой.
Придётся самому.
Егор поставил больную ногу на первую «ступеньку». Ухватился за следующую, потянул себя вверх, стараясь меньше задействовать вывихнутую стопу. Было больно, однако он пересилил себя. Встал на железки обеими ногами и перевёл дыхание.
Сопя и фыркая, он продолжил подъём. Высота поддавалась, даже стопа реагировала меньше.
«То-то они удивятся», — подумал мальчик, предвкушая встречу с позорно слинявшими дружками.
Сердце замерло в груди, когда он потянулся за очередной железкой. Ступеньки закончились. От свободы его отделял метр гладкой и мокрой стены. Непреодолимый метр.
Впервые за время пребывания в колодце ему захотелось заплакать, но не успела влага подступить к глазам, как он услышал:
— Держитесь, молодой человек!
Он послушно протянул руку тёмному силуэту, возникшему из ниоткуда. Ощутил широкую тёплую ладонь. Рывок — и он покинул подземное царство.
Ночь была наэлектризована гулом насекомых, в небе над заброшенным Домом Культуры светила щербатая луна.
«Спасён», — Егор попробовал на вкус это слово, и вкус оказался потрясающим. Всё ещё тяжело дыша, он повернулся к незнакомцу.
— Спасибо! Спасибо вам!
Лунного света хватало, чтобы разглядеть мужчину лет сорока пяти. Худощавый, одетый в футболку с логотипом неизвестной Егору спортивной команды. Лицо открытое, приветливое. Над высоким покатым лбом всклокоченные волосы, редкие и мягкие, как у младенца.
Мужчина улыбался и качал головой.
— Ну вы даёте, молодой человек! Сами до верхушки добрались! Я-то вот, — он показал моток верёвки, — за канатом побежал.
— Так вы и раньше меня слышали!
— Конечно. Я здесь сливы рвал, гляжу, мимо двое ребят пробежали. Словно привидения испугались. Я за ними прошёл, до самого шоссе. Потом вернулся назад. Увидел открытый люк, и вы внизу, без сознания. Я вам покричал, вы не шевелились. Ну, я за канатом бросился, у меня здесь склад небольшой, со всем необходимым. Вы как, ничего не сломали?
Егор выпрямился, перенёс вес на больную ногу и тут же пожалел об этом. Мужчина заботливо поддержал его.
— Сломана?
— Не, — успокоил Егор. — Небольшой вывих.
— Неужто те пострелы вас в люк бросили? Надо в милицию заявить, немедленно!
— Они тут ни при чём, — сказал мальчик, отводя взор. В люк его, конечно, не сталкивали, но часть вины на Генке и Саньке определённо была.
— Чего ж они сбежали? — прищурился мужчина.
— Испугались.
— Эх, слабаки! — Мужчина неодобрительно поджал губы. — Вас как зовут-то?
— Егор.
— Хорошее имя, русское. Означает «землепашец». А я дядя Руслан. «Лев» значит на тюркском. Будем знакомы.
— Будем.
Где-то в районе гранитного отвала посигналил автомобиль. Дядя Руслан заторопился:
— Давайте-ка мы пойдём отсюда. Я вас проведу, я здесь всё знаю.
И, подхватив мальчика под локоть, он пошёл вперёд.
— Не так быстро! — попросил Егор.
— Да-да, извините, — сказал мужчина, но шаг не сбавил. Мальчик оглянулся, чтобы понять, куда они идут.
«Обратно на улицу Красилиной, что ли? Да, точно, ДК слева и скульпту…»
Егор застыл. Нахмурился.
Луна освещала пустынную площадь, увитый плющом Дом Культуры. Но статуя исчезла. Только две гипсовых ноги, два обрубка торчали из постамента.
— Куда делась пионерка? — спросил Егор удивлённо.
— Кто? — Дядя Руслан завертел головой.
— Скульптура.
— Упала, наверное. Да Бог с ней. Незачем стоять на месте. Мало ли кто бродит здесь по ночам.
Егору не оставалось ничего другого, как только следовать за спасителем. Они вступили на заросшую клёнами аллею, и дядя Руслан повеселел.
— Это вам ещё повезло, — говорил он на ходу. — В начале весны тут плита перекрытия рухнула, чуть двоих ребят не задавила.
Егор посмотрел на пустые окна домов, на улыбающиеся ему кривые щели в фундаменте.
— У вас есть мобилка? Мне родителям позвонить надо.
— Нет, — развёл дядя Руслан руками. — Я с такими технологиями не знаком. Это вы, малышня, в технике разбираетесь. У меня сынок младший твоего возраста. Целый день в компьютере сидит, на улицу не выгонишь. Бледный, хилый — эх! Я в его возрасте! Для меня ничего кроме спортивной площадки не существовало. Всё время на воротах. С семи лет в секции, с шестнадцати в нашей команде местной...
Дядя Руслан погладил себя по груди.
— У нас свой стадион был, играли среди коллективов физкультуры. Хорошо стояли, крепко! По всей стране ездили на товарищеские матчи, на турниры городов горнодобывающей промышленности. С Кузбассом играли, с Тагилом, с Казахстаном помню. Почти вышли во вторую всесоюзную лигу, представляешь? — дядя Руслан мечтательно вздохнул. — Было времечко молодое! На договорном матче вылетели мы, так вылетели, что нас расформировали. А там и города не стало. — Он кивнул на руины. — Капиталисты драные.
— Так вы местный?
— Конечно. Сейчас покажу, где я раньше жил.
— Но мне...
Договорить Егору помешала телефонная трель. Вратарь дядя Руслан виновато улыбнулся и достал из штанов мобильник. Прижал палец к губам.
— Алло. Ирочка? Да, конечно. На даче, да. Картошечку сажаю. Ага, спать уже буду. Завтра вернусь, да. Всё, целую. Целую в лобик, солнышко.
Он отключил телефон и посмотрел на Егора блестящими глазами. Мальчик попятился. Страх сжал горло ледяными пальцами.
— Вы же сказали, у вас нет телефона.
— Обманушка хрюшка, — пропел дядя Руслан и дважды хрюкнул.
Егор побежал. Вернее, заковылял по заваленному мусором тротуару. Бывший футболист догнал его тремя прыжками и схватил в охапку, как мяч. Прижал к груди. Сердце Егора трепетало, норовя выскочить. Рядом тяжело билось сердце лже-спасителя. Мальчик ощутил запах мятных леденцов в жарком дыхании дяди Руслана.
— Попался, который кусался!
— Пустите! — запричитал Егор.
— Ну-ну, не устраивайте истерик. Всё в порядке. Я вас к себе отведу, чаем напою. А там и родителям вашим позвоним, ага.
И он понёс мальчика легко, как куклу. Руки у дяди Руслана оказались на удивление сильными, хотя и дрожали.
— Нам сюда!
Он затащил сопротивляющегося Егора в подъезд, поволок по лестнице. Больная нога стучала о ступеньки, заставляя пленника вскрикивать. Добравшись до второго этажа, вратарь поставил мальчика на пол и ловко связал его руки, а затем и ноги. Верёвка безжалостно впилась в тело. По глазам Егора ударил жёлтый луч — это дядя Руслан зажёг маленький фонарик.
— Никуда не уходите, — попросил мужчина, толкая пленника в угол. Сам завозился с ключами. Открыл дверь с обвисшей дерматиновой обивкой, но новеньким блестящим замком. По пути к мальчику замешкался, осветил фонарём стену. Какие-то дети нарисовали фломастером паровоз и цепочку вагончиков. Кривая надпись гласила:
«Если ты не галубой нарисуй вагон другой».
— Вот черти, — добродушно пожурил дядя Руслан. Плюнул на палец, потёр им по побелке и дорисовал свой вагончик.
Справившись, он широко улыбнулся Егору:
— Ну, добро пожаловать, да?
***
Мебели в квартире вратаря не было. Здесь вообще ничего не было, кроме пыли, мусора и пришпиленного к обоям вымпела. Потревоженные гостями мухи недовольно загудели.
— Извините за беспорядок, — сказал дядя Руслан и швырнул пленника на пол.
Под мальчиком захрустела побелка и куски плинтуса, протяжно пискнула резиновая игрушка-уточка.
— Что вам надо? — давясь слезами, спросил Егор. — Выкуп?
Дядя Руслан удивлённо вскинул брови и искренне рассмеялся.
— Вы пересмотрели голливудские фильмы, молодой человек. Чужие деньги мне не нужны. Я сам заработаю, пусть небольшие, шахтёрские, но сам.
Толстая муха уселась на щёку Егора, потрогала лапками стекающую слезинку. Егор мотнул головой.
— Отпустите меня. Я никому не расскажу. Клянусь.
— Ну что вы заладили. Отпустите, отпустите. Я вас не держу. Я просто не хочу, чтоб вы по темноте ходили. Здесь небезопасно. Шайки разные, наркоманы. Утро придёт — я вас прямо к дому проведу, может, с родителями вашими познакомлюсь.
«Он врёт, — подумал Егор. — Он никого не отпускает».
Дядя Руслан не спеша вытащил из штанов кожаный ремень.
— Вы сами в футбол играете? С вашей-то выносливостью вам на поле цены бы не было. Ну что молчите, играете, а?
Егор разлепил пересохшие губы, чтобы ответить, но дядя Руслан резко хлестнул его ремнём по лицу. Пряжка обожгла щёку крапивной болью. Это было так неожиданно, что Егор забыл расплакаться. Только смотрел на обидчика с изумлением и вскипающей ненавистью.
— Хотите какао? — спросил вратарь, приглаживая пушок волос.
— Зачем вы меня бьёте?
Настало время изумляться дяде Руслану.
— Я? Бью? Что вы такое говорите?
И он стегнул ремнём так, что пряжка рассекла Егору подбородок, и кровь закапала на пол. Мальчик замычал.
— Вас поймают! — вскрикнул он, когда боль утихла.
— Кто? — спросил вратарь самодовольно. — Кто меня поймает? Здесь нет никого, здесь я только есть! Я хрюшка, я неуловимая хрюшка!
В тишине, нарушаемой лишь жужжанием мух и стуком сердца, Егор различил металлический звук. Один едва слышный удар, за ним второй. Не в квартире, но рядом.
Егор посмотрел на входную дверь.
— Жарко здесь, — проговорил дядя Руслан, вытирая несуществующий пот. — Я разденусь, если вы не против. Мы же с вами мужчины, не какие-то там. Нам нечего стесняться, верно?
Егор молчал, жадно вслушиваясь.
Звук повторился. Тот же: цок-цок.
Звук стал ближе.
Сомнений не было, кто-то поднимался по подъездной лестнице.
— Что с вами, молодой человек? — насторожился дядя Руслан.
— Вы слышите? — Егор говорил шёпотом, словно боялся вспугнуть приближающееся цоканье. — Это доносится из подъезда!
Дядя Руслан поднёс ладонь к уху.
Цок-цок.
Железные копытца стучат по ступенькам.
Цок-цок.
Железные копытца ходят по этажу.
— Вы, должно быть, меня разыгрываете! — догадался вратарь. — Маленький вы фантазёр!
Цок-цок.
Железные копытца остановились перед дверями.
— Да кому там быть, в самом деле.
Егор знал ответ.
— Это она, — тихо сказал мальчик.
— Она?
— Пионерка. Она пришла за вами.
Вратарь натянуто хохотнул.
— Я думал, вы вышли из того возраста, когда верят в подобные байки. Призрак пионерки! Ну и ну!
Егор перевёл взгляд на своего мучителя, посмотрел ему в глаза и увидел там то, что ему внезапно понравилось. Страх, сидящий глубоко внутри. Маленький мальчик Руслан, который приходил из секции и закрывал все шкафы, чтобы темнота не следила за ним. Темнота или мёртвая девочка...
— Проверьте! — сказал Егор и совершил невозможное: улыбнулся.
— Ха! Запросто! Сейчас схожу, посмотрю. А потом мы будем играть. И пить какао. А утром я отведу вас к родителям, вот как мы поступим.
Дядя Руслан подмигнул пленнику и направился в коридор.
— Вот я иду, — озвучивал он свои действия. — Вот я у дверей! Вот я спрашиваю: есть там кто? Вот мне отвечают: нет, нет никого, дядя Хрюшка, вы один, дядя Хрюшка.
Он повернул замок и отворил дверь.
Медленно поднял голову.
Опорожнил мочевой пузырь.
Некогда белая, а теперь рыжая рука пронеслась в полуметре от его макушки и ударила в стену. Разлетелась на гипсовые осколки, обнажив каркас — рифлёный металлический стержень.
Неспешно, как во сне, вратарь стал пятиться, а ОНА вошла в квартиру.
Ей приходилось пригибаться, чтобы не задевать дверной косяк. Ниже гипсовой юбки, вместо ног, у неё были два длинных и ржавых прута арматуры. Она двигалась плавно и осторожно, как гимнаст на ходулях. Тонкие палки-протезы отстукивали шаги.
Цок-цок.
Цок-цок.
От статуи остался лишь торс, юбка, голова и левая рука. Девочка-прутики встала напротив дяди Руслана.
— Значит всё правда, — сказал он.
Заменяющий правую руку стержень вонзился бывшему футболисту в щёку, под скулой. Он не закричал. Проворачивая прут, пионерка ввинтила железо в череп. Кожа на лице дяди Руслана натянулась, превратилась в подобие мокрого перекрученного полотенца. Прут проткнул голову насквозь, вышел из основания шеи и пригвоздил мужчину к стене. Его глаза закатились, и он обмяк.
Всё это заняло не больше минуты.
Статуя выдернула железную руку, позволив трупу упасть, и повернулась к мальчику.
Егор забыл дышать. Парализованный страхом, он смотрел, как голем приближается. Будто жуткая цапля на металлических лапках.
Пионерка вошла в комнату. Нагнулась над пленником. Её бело-жёлтое гипсовое лицо отразилось в зрачках Егора. И хотя у статуи не было глаз, она тоже смотрела на него глазными впадинами.
— Я не немец, — сдавленно произнёс мальчик. — Я свой, я Егор Казотов, я не немец...
Металлическая рука уткнулась ему в грудь.
Егор попробовал зажмуриться, но веки ему не подчинялись.
— Не немец...
Пионерка склонила голову на бок. Прут скользнул вниз и освободил кисти мальчика от верёвок.
— Я свой, — твердил Егор, не понимая, что произошло.
И она ушла. Не проронив ни слова, потому что рот её был сжат и запечатан навсегда. В коридоре она поддела прутом дядю Руслана и унесла с собой.
Ещё через полчаса Егор нашёл силы встать и покинуть дом.
Он шёл по городу-призраку, а потом бежал рысцой, настолько быстро, насколько позволял вывих. Он знал, что никогда не расскажет родителям ни про бывшего футболиста, ни про ту, что спасла его.
Пусть пытают — всё равно не расскажет.
А далеко позади, охраняя посёлок, стояла девочка-пионер. Однажды кто-нибудь да заглянет в полый постамент под её ногами и найдёт там не только сигареты. Но пока посёлок не ждал гостей. И пионерка салютовала луне окровавленным протезом.
Автор: Максим Кабир