"Ангелочки"

[THE-MOVING-FINGER]

Из всех знакомых моих родителей в коммуналке жили только Фроловы. Их было принято жалеть (бедные, живут с чужими людьми, да ещё и с ребёнком), но мой детский ум отказывался принимать это как должное. По моему тогдашнему мнению, Фроловы жили, как короли. Мы, например, ютились в крошечной двенадцатиметровой комнатке, а они - трое - занимали огромный зал с потолком в три метра и роскошной лепниной, из центра которой свешивалась, как гигантский сталактит, громоздкая советская люстра с бочкообразными плафонами. В комнате было два огромных окна и большая дубовая двустворчатая дверь. А ещё у них был камин - самый настоящий, большой, неуклюже закрашенный белой масляной краской, с шестью маленькими скульптурами детей, у которых не хватало ушей и носов. Фроловы называли их "ангелочками", хотя крыльев у них не было. Я "ангелочков" терпеть не могла - они меня пугали. Поговаривали, что по ним стрелял из револьвера какой-то комиссар, ещё давно, до войны. Я всегда думала, что лучше бы их убрали вовсе, но они оставались - неестественно радостные, с пугающими серыми рытвинами на пухлых тельцах.
Сами Фроловы своё жильё не любили. Слесарь Михалыч пил горькую, Шунцевы доставали соседей беспочвенными стариковскими придирками, одну комнату постоянно сдавали каким-то девицам, которые были, как на подбор, худые, как скелеты, размалёванные и злые. Фроловым ещё повезло - комната слева от них стояла закрытой уже лет десять, комнату справа занимала тихая студентка в очках, которая мыла полы и унитаз в два раза чаще, чем от неё требовал график дежурств. В коридоре квартиры лежал шикарный дубовый паркет, который со временем рассохся и скрипел, причём не только под ногами, но и сам по себе.
У Фроловых была дочь Лена - голубоглазая, смешливая девчонка с золотыми кудряшками, как будто сошедшая с плаката с рекламой детской зубной пасты или шоколада. "Какой красивый ребёнок - настоящий ангелок!" - только и слышали Фроловы про Лену. Удивительно, но я нисколько не завидовала её красоте. В шесть лет девочки завидуют по-другому. Мне, например, нравилась комната Фроловых.
В тот день мы пришли в гости по случаю дня рождения тёти Саши Фроловой. Родители сидели за столом и говорили о скучных вещах вроде выборов и зарплаты, а мы, перекусив, разложили на коврике настольную игру "Волшебник Изумрудного города".
- Лена, как у вас красиво, - в очередной раз протянула я, разглядывая лепнину и стараясь не смотреть на "ангелочков".
- Красиво, - согласилась Лена важно. - Но страшно.
- В смысле? - не поняла я. - Чего ты боишься? Их, что ли? - кивнула я на "ангелочков".
- И их тоже, - печально сказала Лена. - Они разговаривают. И ходят.
- Очень смешно, - обиделась я. - Я тебе серьёзно говорю: чего здесь бояться?
- Я боюсь оставаться одна, - тихо, со слезами в голосе, сказала Лена.
Я повернулась к ней: в прекрасных голубых глазах Лены стояли слёзы.
- Вы поиграйте тут, - весело, пожалуй, громче, чем следовало, крикнула тётя Саша, - а мы немного прогуляемся.
- Да, только ведите себя хорошо, - прогудел дядя Вася, которого за низкий голос в шутку называли "человек и пароход".
- Ты же не боишься оставаться с Катей, правда? - спросила тётя Саша и, повернувшись к моей маме, посетовала, - Даже не знаю, что с ней делать. Маленькая была - ничего не боялась. Теперь в школу пора, а она выдумала - по ночам ангелочки ходят.
Моя мама взглянула на Лену без усмешки, с жалостью. Она всегда была внимательнее к моим страхам, чем тётя Саша - к Лениным.
- Малыш, это всего лишь скульптуры, - вмешался в разговор мой папа. - Нечего их бояться. А ты, человек и пароход, лучше бы привёл их в божеский вид. Они кого хочешь напугают.
- Я же не скульптор, - обиженно протянул дядя Вася. - Что я с ними сделаю...
- Ну и снял бы их к чёрту, - вдруг разозлилась тётя Саша. - Мне самой уже всякие ужасы стали с ними мерещиться. Просыпаюсь однажды ночью, а вот тот, правый, у которого рожа понахальнее, ногой покачивает.
Тут Фролова рассмеялась, но в её смехе были истерические нотки.
- Саша, да ты многовато выпила, - опять загудел дядя Вася. - Срочно на улицу! Дышать, дышать!
И они ушли.
Я обернулась к Лене - на ней лица не было. Испуганная, белая, как мел, она стояла посреди комнаты, бессильно опустив руки.
- Ты чего? - спросила я.
- Даже мамы не боятся, ты же слышала, - со слезами в голосе сказала Лена. - Они жуткие.
- Ленка, ты что, правда их боишься? Да, они неприятные, но они же...
"Неживые", - хотела сказать я, и обернулась к камину. Но не сказала. Потому что "ангелочки" сидели не так, как прежде.
- Они... пересели... - выдохнула я.
- Ага, - испуганным шёпотом сказала Лена. - Это ещё ничего. Страшнее, что они ходят.
- Ходят?!
- Ага. Только я этого не видела.
- Ну ты и выдумщица, - с облегчением выдохнула я. - Не видела она! Да нам показалось, наверное.
Я снова посмотрела на "ангелочков". Теперь они сидели как прежде. Улыбающиеся пустоглазые лица повёрнуты к нам. Не удивительно, что они пугают Лену.
- Смотри, что они натворили.
Лена сунула мне в руки альбом, и меня снова охватило чувство зависти. Лена прекрасно рисовала, не то что я со своим "палка-палка-огуречик". Я открыла первую страницу и вздрогнула от ужаса. Поверх рисунка, изображавшего прекрасную принцессу на коне, была чёрной краской намалёвана страшная скалящаяся рожа.
- Это они? - с сомнением спросила я. - Да это какой-нибудь дуралей на приготовишке.
- Я не носила альбом на приготовишку, - дрожащим голосом ответила Лена. - Он лежал дома. Всё время.
Я наскоро пролистала рисунки - везде одна и та же рожа, страшная, чёрная... С пухлыми щеками и глазами без зрачков. Лицо "ангелочка".
* * *
- Представляешь, они её вторую неделю по врачам водят, а вчера увезли в больницу, - мама тихонько рассказывала что-то папе, думая, что я уже сплю. Но я не спала.
- А что случилось? Простыла? Я давно человеку-и-пароходу говорю, что пол холодный у них.
- Да нет, дрянь какая-то кожная прицепилась. Точно на этой гадкой приготовишке схватила, туда же справок никаких не нужно нести! Нашу не отдадим туда. Я сама с ней дома прекрасно позанимаюсь.
- Может, аллергия? - со вкусным зевком спросил папа, поворачиваясь на скрипучем диване. - Сейчас она у каждого второго. Почему у нас ничего не было? Хотя вру, было. Однажды в деревне я объелся земляникой...
- Да какая аллергия! - горячо зашептала мама. - Лишай какой-то... Серые пятна... Я не видела, но человек-и-пароход сказал, ужас. На лице, по всему телу...
- Какие ужасы на ночь рассказываешь, - ответил папа. - Давай спать, мне завтра с утра за молоком ещё...
Я уснула не сразу, а когда, наконец, забылась беспокойным сном, мне привиделась плачущая Лена с серыми пятнами по всему телу. Такими же, как у ангелочков.
* * *
Мама всегда забирала меня из садика самой первой, иногда даже перед полдником, но в тот день за мной никто не пришёл допоздна. К тому времени явился даже брат Славки Жабина, который постоянно опаздывал, а иногда и вовсе забывал про Славку. Мои родители говорили, что его надо пожалеть, мол, отец у него умер, а мама "бьётся как проклятая на трёх работах", но он всё время дразнил и обижал меня, и я иногда злорадствовала, слыша от воспитательниц, что "вчера Жабина опять забыли".
Проходя мимо, Славка показал мне язык. Мы остались вдвоём с воспитательницей Варей - пили в каморке чай с безвкусным крошащимся печеньем и смотрели по телевизору неинтересную взрослую передачу, где только и делали, что говорили.
Запыхавшийся папа прибежал через полчаса. Он был бледен, взволнован и вполголоса торопливо рассказал воспитательнице, что у его друзей беда, и жене пришлось срочно поехать туда. Любопытная Варя сразу спросила, мол, в чём дело, и папа, косясь на меня, надеясь, что я не слышу, рассказал, что девочка умирает в больнице от неизвестной болезни. Варя поохала, обвинила во всём каких-то беженцев и стала торопливо натягивать пальто.
До дома мы с папой шли в тишине. Его рука, сжимавшая мою, заметно дрожала. Дома нас уже ждала мама. По её виду я сразу догадалась, что случилось. Пока я мыла руки, папа тихо и коротко спросил у мамы: "Всё?" Мама не ответила.
Ночью родители снова разговаривали, а я подслушивала. Мама плакала и повторяла: "Так мучилась, так мучилась, ничего не могли сделать... Когда мы в последний раз виделись? Ты не думаешь, что наша... могла?" Папа шептал горячо: "Успокойся, успокойся, мы у них сто лет не были, да и сама же говорила - никто больше не заболел". Мама отвечала: "Меня даже не пустили туда, я под окном стояла, а потом Вася подошёл к окну, белый весь, посмотрел на меня и зарыдал. Вася... Представляешь... Это так страшно".
* * *
Я больше никогда не видела Фроловых. Об их судьбе мне стало известно гораздо позже, лет через десять, когда, разбирая фотографии, я наткнулась на одну, где мы все шестеро - я, мама, папа, Лена, тётя Саша и дядя Вася - сидели на скамейке в Парке Победы.
- Мам, а что с Фроловыми? Вы мне не говорили, но Лена же... умерла?
- Умерла, - мамин голос задрожал, и она низко наклонилась над ящиком, в котором что-то искала. - А потом и Саша с Васей.
- От того же? - воскликнула я с ужасом.
- Нет, - мама всхлипнула. - Саша... выпивала... потом выпрыгнула из окна. Записку оставила. Страшную... Всё про "ангелочков" писала, мол, это они Лену забрали, и её смерти хотят... белая горячка у неё была, что удивляться.
- А дядя Вася?
- Дядя Вася повесился через два дня... - мама зарыдала в голос. - Папа наш его нашёл. Пошёл проведать, а тот не открывает. Они с Михалычем сломали дверь, а Вася висит... и "ангелочков" всех молотком посбивал перед смертью...