Олег закурил, вспоминая те далекие времена его отрочества, когда они с друзьями приходили на это поле, где, от края до края видимые всем ветрам и солнцам, оставались незамеченными для большинства взрослых людей. Укрывшись тенью зеленого островка, как часто бывает росшего посреди огромного пространства, они пили пиво и разговаривали о том, что тогда казалось важным. Островок этот состоял из нескольких толстоствольных берез, окруженных пушистыми кустами и, казалось, был здесь всегда, еще до закладки первого деревенского дома, еще до того, как люди решили сеять здесь хлеб.
читать дальшеВ Сосново, затерянную деревушку в средней полосе России, Олег приехал впервые за несколько лет. Ездить из Саратова, где он учился на врача, было несколько хлопотно. Постоянно находились какие-то неотложные дела, множество мелких неприятностей, да и вообще, вдали от деревни быстро привыкаешь к городской жизни и отвыкаешь от сельской. В Сосново у Олега остались сестра с маленьким ребенком, ее пьющий, как и большинство здешних жителей, муж и мать. Сегодня парень обнаружил, что говорить ему с родственниками особо не о чем, людьми они были простыми, недалекими, все разговоры начинались о том, кто кого родил и кто куда уехал, а заканчивались именами людей, так или иначе покинувших этот мир. Олег хотел побыть здесь еще несколько дней, а затем, прикрывшись сотнями тех самых неотложных дел, вернуться обратно в Саратов.
Он прищурился, рассматривая высокое чистое небо, и, удобно улегшись на поникшую от жара траву, прикрыл глаза. Просторная тишина, окутанная застывшим временем словно дымкой, успокаивала его, на душе становилось как-то спокойно и мирно. В городе такого не бывает. Хоть какой-то плюс от поездки в столь далекие глухие места. В конце концов, до обеда еще оставалась пара часов, можно и вздремнуть немного. Под тихое стрекотание насекомых, вдыхая приторные запахи трав и земли, Олег уснул, заложив руки за голову.
Он вынырнул из сновидения, когда почувствовал странное движение земли где-то в районе спины. Парень тут же вскочил на ноги и огляделся, однако вокруг царила вся та же знойная тишина. Ему снилось, что земля под ним стала внезапно рыхлой. Такой рыхлой, что, больше не в силах выдерживать вес человеческого тела, раскололась на части и, опускаясь вниз четким прямоугольным пластом, проглотила его вовнутрь. Он лежал там, внизу, а сверху падали мелкие камни, и чем глубже опускался пласт, тем меньше солнечных лучей проникало в глубину, пока, наконец, тепло солнца совсем не ушло. Изо рта пошел густой пар, жаркий, терпкий воздух стал влажным и мокрым. Олег дышал глубоко и часто, кислорода стало не хватать, он смотрел вверх, туда, где еще виднелся крошечный проем с голубым небом, и не мог пошевелиться. Это продолжалось какое-то время, пока свет совсем не пропал. Как только темнота полностью заволокла сознание, парень проснулся.
Он провел ладонью по влажному от пережитого кошмара лбу и выдохнул.
— Приснится же.
Безразличное жаркое солнце висело на том же месте. Наверное, не прошло и часа. Олег медленно побрел к дому, по пути закурив очередную сигарету. Внезапно, он остановился. Во все стороны, насколько хватало взора, уходило застывшее ржаное поле. Исчезла лесополоса где-то на горизонте, исчезла межа, которая раньше чернеющим росчерком обозначала границу. Впереди, не позволяя даже крохотного колыхания ярких зеленых листьев, рос тот же самый островок с несколькими березами.
Парень потер глаза. Возможно, из-за высокой температуры он получил солнечный удар и потерял ориентацию. Такое бывает, это не страшно. Достаточно лишь взять направление, обратное предыдущему, и обязательно выйдешь на проселочную дорогу, а там уж и до деревни недалеко. Он набрал полную грудь воздух и развернулся. Повсюду колыхалась рожь, прямо по центру высился островок с несколькими березами. Медленно и степенно в душе парня начала зарождаться паника.
Солнце палило нещадно, сочетаясь с угрожающей тишиной, его зной порождал неприятный звон в ушах. Или это было такое знакомое с детства стрекотание кузнечиков? Олег здраво рассудил, что решение лучше принимать в тени деревьев и, быстро добравшись до островка, уселся, прислонившись спиной к белоснежному и теплому стволу. Он смотрел вперед, оглядывая невероятный простор, и каждый раз, ровно посередине обзора, виднелся тот самый зеленый островок, в тени которого он сидел. Раз за разом. Снова и снова. Одна и та же мозаика, один и тот же лабиринт знойного калейдоскопа. Поле. Островок с березами.
Парень какое-то время моргал, пытаясь сбросить странное наваждение, затем снова и снова потирал виски пальцами, но ничего не менялось. Он закричал, разбивая на части гнетущую тишину, но едва умолкал человеческий голос, воздух снова становился плотным и жарким. Олег вскочил на ноги и побежал. Он не разбирал дороги, а колоски ржи смыкались за его спиной, скрывая любые следы чужеродного присутствия. Зачем? Он не знал ответа, как не знал ничего другого, что можно было бы сделать в подобной ситуации. Вот уже снова зеленый остров. Снова он и спереди и сзади. Абсолютно идентичный тому, предыдущему, и такой же страшный своей неестественной копией.
Парень хотел посмотреть, как все происходящее обернется странным сном, и вскоре его разбудит прикосновение вечернего ветра, он пойдет назад, в небольшой двухэтажный домик, где его будут ждать слегка озадаченные долгим отсутствием родственники. Он хотел знать, что все будет хорошо, как хотел верить, что за следующим островком будет нечто иное, уже неважно что. Пусть это будут адские врата или крутой скалистый берег бурного океана, только не это поле, и не эти березы.
Олег не знал, сколько времени прошло. Ориентиры, созданные человеком для его счета, исчезли вместе со здравым смыслом. Губы потрескались от жары и начали кровоточить, грудь болела от жаркого и сухого, словно наждачная бумага, воздуха. Парень шел вперед, отсчитывая каждый остров, который проходит.
— Сто тридцать пять… — обессиленно прошептал он и свалился в пожухлую траву.
Сверху наплывало безразличное ко всему стеклянное небо, голова кружилась, все тело пронизывала жаркая усталость. Сил больше не было. Парень перевернулся на бок и прикрыл глаза. Ему чудились какие-то звуки из детства, лай собак и будто мать звала его по имени, но едва стоило приподнять голову, миражи проглатывало золотое поле. Каждая секунда, или каждый час — это уже не имело значения, отнимали и без того быстро иссякающие силы. Внезапно он осознал, что не может вдохнуть. Горло пересохло. Жажда стала почти невыносимой. В этот кристально чистый момент Олег понял, что попьет даже из грязной лужи и утрется ковриком из прихожей, а затем, буквально мгновением позже, он понял, что умирает.
Парень очнулся с громким вздохом. Он сидел, прислонившись спиной к березе, абсолютно здоровый и свежий. Повсюду стрекотали кузнечики, вокруг недвижимым ковром стояла рожь.
— Господи… — пробормотал он, поднимаясь на ноги. — Ну и сон.
Он смотрел вперед, оглядывая невероятный простор и каждый раз, ровно посередине обзора, виднелся тот самый зеленый островок, в тени которого он стоял. Какое-то время парень молчал, плечи его поникли, затем, сделав судорожный вздох, Олег пошел вперед, в тень ненавистного островка.
Иногда он находил в себе силы идти, но все чаще оставался на островке, где секунды сливались в часы, а те, в свою очередь, сливались в дни и месяцы. Да что вообще время значило здесь? Сначала парень отсчитывал островки.
— Семьсот восемьдесят один.
Затем, потеряв счет, ориентиром пришлось выбрать смерть. Всегда одинаковая, сравнимая по абсурду лишь с равным количеством сигарет в пачке, она всегда приходила после неуправляемой, невыносимой жажды.
— Девяносто три, — выдохнул он.
Сил больше не было. Олег наблюдал, как полуденное марево двигается по небу, как едва шевелятся налитые силой колосья, и ничего не хотел больше делать. Закрыть глаза. Остаться здесь. Зачем идти, если каждый раз конец путешествия виден и определен заранее? Здесь, в этом поле, жить страшнее, чем умирать.
Он вскинул голову, когда услышал чьи-то торопливые шаги. К островку подходила Таня. Сестра. Ее полная, по современным меркам некрасивая фигура резко выделялась на фоне безбрежного однообразия.
— Таня! Таня! Я здесь!
Парень замахал руками, но девушка не слышала его. Она широко раскрытыми глазами смотрела куда-то за спину. Он обернулся. На границе тени и света, сверкая белой сорочкой, стояла невысокая сгорбленная старуха. Ее лицо, обезображенное глубокими морщинами и длинным носом, было обрамлено седыми как снег, спутанными волосами.
— Что ищешь? — спросила старуха у Тани скрипучим голосом, похожим на стрекотание кузнечиков.
— Отдай брата, — испуганно сказала сестра и сделала шаг назад.
— Чевой-то? — ухмыльнулась та. — Нечего было в полдень в поле спать. Теперь вовек не проснется. А как помрет, вырастет тут еще одно деревце. Тополем станет красивым и стройным.
— Отдай брата. Хочешь, косу подарю?
Девушка всхлипнула, задышала часто от сильного испуга, но уходить не желала.
— На что мне коса твоя? — засмеялась старуха. — У меня и своя есть.
С этими словами она перекинула на плечо толстую, с кулак шириной, седую косу и развернулась. Рожь податливо расступалась перед ней, будто шла не сгорбленная женщина, а властная и красивая королева.
Какое-то время Таня стояла, наблюдая, как белый силуэт духа постепенно растворяется в полуденном мареве.
— А спорим, я тебя перетанцую?! — выкрикнула она и эти слова, будто острое лезвие, поддернули силуэт, сделав его четким и ярким.
Олег смотрел на сестру и улыбался как дурак. Какое-то смутное чувство благодарности наполнило его душу. Где-то на краю сознания он боялся, что пухлая розовощекая Таня не сдюжит с мерзкой старухой. Но велико ли дело — старуху перетанцевать.
— Перетанцуешь? — внезапно Полудница оказалась совсем рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. — Перетанцуешь, так и быть, отпущу братца твоего. А коли нет, то и сама останешься, березкой стройной?
— И сама останусь.
Старуха улыбнулась, показывая ровные ряды зубов, и взмахнула тощей рукой. Где коснулись длинные пальцы дряблого тела, там проступала, пока не обрела целостность и видимость, чудная женская красота. Уже через секунду, высокая и стройная, с копной золотых волос, белокожая дева улыбалась смертным, едва касаясь босыми ногами иссушенной земли.
— Снимай обувку! — весело произнесла дева певучим голосом. — Коли я босая, то и ты без обувки будешь!
Таня вздрогнула. Посмотрев себе под ноги, она, не колеблясь, сняла кроссовки и отбросила их в сторону. Острые, жесткие стебли обломанной соломы впились в каждую клеточку стопы, причиняя колющую боль.
— До заката! — вскрикнула Полудница.
— До заката, — кивнула девушка.
Тут же рожь пришла в движение. Зашевелилась, будто живой ковер, будто море вспенилась, ощетинилась налитыми колосьями, пропуская духов, что пришли смотреть, как смертный Полудницу будет перетанцовывать. Олег опешил, когда сотни лиц и глаз появились, будто из воздуха, выступили из земли, словно ростки весенних трав. И хотя было их видимо не видимо, никто не посмел нарушить знойную тишину, что служила музыкой для невероятного танца человека и духа.
Таня морщилась, на лбу ее выступили крупные капли пота. Солнце, одуревшее от величественного безразличия, палило нещадно, жгло спину и плечи. Уже и кожа покраснела, надулась мелкими пузырями, а Полуднице все нипочем. Пляшет, хохочет, косой золотистой вертит и как встретится взглядом с Олегом, так подмигнет или улыбнется.
Острые стебли кололи ноги, стирали кожу до крови, уже и час прошел, и два, а танец все продолжался. Таня сама не заметила, как по пухлым щекам потекли слезы. Горячие от боли, они казались прохладными и свежими, когда застывший воздух едва касался их кончиками пальцев. Голова шла кругом и в какой-то момент смертная завыла громко, словно раненный зверь, от отчаяния и усталости. Ей казалось, что никогда солнце не скатится за горизонт. И брат умрет, и она сгинет.
Олег ничем не мог помочь, он метался по полю, желая хоть что-то сделать и, хотя сам пережил сотни смертей лишь недавно, сестре подобного не желал.
— Лучше бы ты не искала меня, Таня! — вскрикнул он и зажал уши руками.
С одной стороны хохотала и улюлюкала белокожая дева, а с другой, с трудом двигая израненными ногами, выла его сестра. И теперь не тугая тишина, а дикий вой и дьявольский хохот служил им музыкой для танца. Вот они, две девы, одна от ужасного горя, другая от веселой радости, танцуют, а на деле не танцем заняты, а за жизнь говорят. За его, Олега, жизнь.
Обезумев от яркого солнца, он смотрел прямиком на него и ждал, когда обагрится небо, зальется красным маревом и отпустит смертных домой. Вот уже появились розовые всполохи, вот уже воздух потерял накал и время хоть и медленно, а закапало. Олег посмотрел на свою сестру и вздрогнул. От здоровой, розовощекой женщины остались кожа да кости. Лицо осунулось, мокрое от слез и серое от усталости, оно походило на лицо старухи.
— Ой, остановись! — кричала Полудница. — Ой, помрешь ведь! — смеялась она, едва касаясь пальчиками ног острой соломы.
Но вот солнце стало оранжевым, воздух напитался вечерними ароматами мокрой травы и потемнел, как темнеет вода на глубине озера. Полудница взглянула на небо и остановилась.
— Ох. Уморилась я, — улыбаясь, проговорила она. — Твоя взяла.
Таня опустила плечи и что-то прошептала одними губами. Ноги больше не держали ее, она покачнулась, заваливаясь на бок и та самая рожь, что колола и мучила ее секунду назад, приняла исхудавшее тело, медленно, нежно, словно мать родное дитя, опуская его на землю.
— Не серчай на меня, Олежка, — ухмыльнулась белокожая дева. — Ноги заживут, как проходит все плохое. Завтра в полдень мужика ее приводи. Так научу, что вовек бутылку не тронет! А ты впредь осторожнее будь. Выучишься на своего доктора, и сам за жизнь поговоришь.
Едва последние слова ее потонули во всполохах оранжевого света, на землю ухнула темная августовская ночь. Последний жаркий выдох Олега на глазах превратился в облачко зыбкого пара и растаял. На небе висела полная луна. Парень обнаружил себя в той позе, в которой заснул. Он быстро размял затекшие от холода мышцы, облизнул губы и, подняв сестру на руки, заковылял в сторону деревни на негнущихся ногах. Впереди виднелась черная полоса межи.
Автор: Hagalaz