Ночное

[THE-MOVING-FINGER]

Автор: Rostislavius

Современный человек в основном материалист. Он любопытен, все щупает руками, измеряет линейкой и разглядывает во всех цветах видимого спектра. В космос — летал, в Марианскую впадину — нырял, Кольскую сверхглубокую — просверлил, хотел туда ось воткнуть, чтобы было как на глобусе, да деньги кончились. Везде, где только был — находил подтверждения материализма. Это, дескать, атом, а это — вирус гриппа, а это сало и печенка.

Лежит материалист в постели, в собственной квартире, в которой метраж измерен, влажность воздуха известна, площадь батюшкой освящена на всякий случай, и слушает во тьме ночные шорохи. Это вот шкаф скрипнул, усыхает видать, это плитка стрельнула — отклеивается, это — обои трещат. А это кот по коридору идет, хотя кота никогда в квартире не было, а шаги слышно. И еще дети чугунными шариками по бетонному полу катают в квартире сверху. Шарики со стуком падают и дробно раскатываются по несуществующей квартире, потому как живет материалист на последнем этаже, над ним лишь крыша с антеннами и относительно мирное звездное небо. И услужливое подсознание подсовывает картинки воспаленному мозгу одну ярче другой. И не спится материалисту, да и какой там из него уже материалист.

Так это в квартире, в бетонных джунглях, родном биотопе человека, что уж говорить о местах, в которых нет его власти? Отдалился от города, поставил палатку и совсем другие звуки представляются в ассортименте. Я, как бывалый охотник, биолог, материалист и ночевщик в природе делю их на три категории: антропогенные (машины, самолеты, моторки), биогенные (крики ночных птиц, тявканье и вой лисиц и волков, сопение ежей, хруст веток от шагов кабана), и непонятные. Речь пойдет о последних. А еще расскажу вам о визуальных и вполне прикладных эффектах, с которыми довелось столкнуться, и пояснения которым я не нашел.

Эффект первый, акт первый. Начало апреля 2009-го. Место действия — село Ивот, Шосткинского района, Сумской области. Уехал туда на весеннюю охоту, хоть она и закрыта, местные егеря смотрели сквозь пальцы на нарушителей, а охотников на вальдшнепиной тяге и вовсе за нарушителей не считали. Много прекрасного и поэтического написано о тяге вальдшнепа и все не зря. Сама пора восхитительна — весеннее пробуждение природы, разливы рек, оттаявшие болотца. Среди этого благолепия гомон и крики птиц, которых гормональный дурман толкает на необдуманные поступки. Проехав Ивот, я свернул направо, на дорогу тянущуюся по лугу. Вода уже откатила, дорога вполне себе проходима для моей легковушки. Доехал до «пока можно», оставил машину в зарослях лозняка, рядом нашел сухую относительно плоскую возвышенность, на которой росла старая ольха. Там я поставил палатку, разложил спальники и корематы, наносил огромную кучу сухого хвороста, чтобы хватило на ночь, и пару узловатых корчей. Я вдыхал ароматы весны, каждая лужа напоена жизнью, трелью лягушек и басовитым уханьем выпи. Вскипятил чаю, повесил в палатке бивуачный фонарь, чтобы в темноте отыскать место, и отправился к заросшим болотцам стоять на тяге.

Охотник, не отстоявший вальдшнепиной тяги — не охотник вовсе. Это поэзия на закате весеннего дня, когда малиновый диск солнца укатывается в туман, воздух становится тяжелым от влажности и ароматов, и ты уже почти растаял и ушел в землю вместе с вешними соками, как вдруг внезапно и медленно, но крайне важно, из-за невысокой сосны с характерным «хорканьем» выныривает вальдшнеп. Он плывет в сумеречном небе, свесив длинный клюв, силуэт его четко виден на фоне зари.

Не исключением была и сегодняшняя тяга. Я и налюбовался и пострелял. К палатке пришел в темноте, ориентируясь на фонарь. Подживил костер, сварил нехитрую кашу, принял на грудь по 40 грамм два раза и полез в спальник. Ружье и фонарь в таких случаях я всегда кладу под рукой. Костер потрескивает и бросает отсвет на стенки палатки, в небе гомон птичьих стай, которых похоть и инстинкты гонят на север, а на душе легко и просто, как и должно быть человеку. Я уснул.

Причиной для пробуждения послужила наступившая тишина и какая-то щекотка в ушах. Как будто только что был громкий звук, и вдруг прекратился. Я открыл глаза, прислушался — да вроде тихо, и даже очень. И тут я услышал вой. Это был не совсем вой, совсем не такой, как волчий, а будто крик, переходящий в ультразвуковой свист, от которого и появлялось то чувство щекотки в ушах. Вой был близким, мощным и долгим, с хрипящим рыком в конце. В ходе ответного маневра с моей стороны в палатке образовалось две рваные дыры от двух выстрелов. Так быстро выскакивать из спальника и одномоментно перезаряжать ружье мне в жизни больше не доводилось. А в ответ — тишина. Ни хруста от шагов уходящего зверя (а зверя ли?), ни следов крови в свете фонаря, я не обнаружил. Остаток ночи я провел у костра, привалившись спиной к ольхе. Я сидел в носках, ботинки остались в палатке, боязно было подходить туда, пусть даже и с ружьем, да и к машине в густой перелесок идти не хотелось. Так и досидел до светла, запихал, не складывая амуницию в багажник и скоропостижно свалил. Что так может орать, не знаю и по сей день.

Эффект первый, акт второй. Спустя пару лет я познакомился с отставным военным, который из Шостки перебрался в деревню Коротченково, это как раз через реку от описанных выше событий. Сергеевич, оторвавшись от забот военного человека, с упоением огородничал, рыбачил и благоволил идейно схожим с ним бродягам. Так я оказался в Коротченковом, в шикарных Деснянских плавнях. Хозяин был настолько любезен, что даже выдал мне УАЗ, и широким жестом указал направление, где много уток. Привольны Деснянские луга, много в них болот, лесов и рек. И дышится там особенно хорошо и интенсивно. Особенно интенсивно мне задышалось, когда из-за Десны, как раз со стороны Ивотки, я услышал знакомый вой. От его источника меня отделяло не менее 6 километров суходолом, рекой и стеной тростника. Я проявил любопытство естествознателя и повременил с бегством. Вой повторился. Длительность 41 секунда, От басовитого начала к ультразвуковому завершению, с характерным рыком-вяканьем в конце. На таком расстоянии щекотки в ушах уже не было. Всего я насчитал 4 итерации с момента захода солнца. Потом я уехал.

Сергеевич уже ждал и чистил рыбу, его жена хлопотала у настоящей печи. Наскоро спросив об охоте, пригласил к столу. После второй рюмки к человеку приходит благостное состояние, когда люди становятся особенно симпатичными, мир добрым, и хочется поговорить.
— Сергеевич, а чего это у вас за рекой воет?

Возникла неловкая пауза, Сергеевич перестал жевать, а его жена распрямилась у печи и обернулась.

— Чего воет, да чего выть-то, ничего не воет, волк наверное… — Сергеевич неловко бормотал, а рукой с ложкой показывал осаждающий жест.

— И ты слышал, да? — Спросила его жена.

— Да показалось чего-то. — Ответил я.

Когда вышли покурить, Сергеевич рассказал примерно следующее.

— Года три назад появилось. Воет — страсть как, аж ухи чешутся. Думали волк там какой, зимой обкласть хотели флажками. Не волк. Следа не оставляет, во как! Воет вот, примерно в перелеске, мы обфлажили, загон сделали, нету ничего, и следочка малого! Ушли, а оно вослед нам из того же перелеска воет. Но воет не всегда, бывает не слышно пару месяцев, а щас вон опять за Ивоткой где-то. Чупакабра это, вот оно что. Хотя скотина целая, да и люди вроде, тьху-тьху… Осенью камыш пожгу, сгореть бы ему к чёртове матере!

Эффект второй, визуальный. Есть у меня в угодьях озеро, которое я называю «Домашним». Оно близко, исплавано лодкой вдоль и в поперек, и безотказно, как портовая шлюха. Утки там есть всегда, а карась на удочку прет дуром и на все подряд. Я прибыл в 03.40, в августе 2012-го и спокойно накачал лодку. Выплысть надо было по темному, чтобы не тревожить птицу до утренней зорьки. Вода теплая, весла бесшумно рассекают черную гладь. Уткнулся в заросли тростника и резака, скоро рассвет. Чуть светлеет небо со стороны восхода, начинает поскрипывать болотная живность. У болотных птиц всегда скрипучие и крякающие голоса. Караси выпрыгивают из воды, шебуршат хвостами в зарослях на мелководье.

Кое-где начинают появляться хвосты тумана, и в утреннем штиле тихо испаряются. Ветра нет, туман совсем легкий. И тут боковым зрением левого глаза я замечаю белесый продолговатый сгусток какой-то особенной плотности. Тихо повернул голову. Нет, не показалось — вот он, стоит. Плотный туманный сгусток, в половину роста человека, удлиненный, похож на тощий мешок. Хорошо различим на фоне еще темного тростника. Я поморгал, фигура осталась. Потом, при отсутствии ветра, этот сгусток тумана довольно быстро пересек озеро (60 — 70 метров), свернул направо, продефилировал передо мною на фоне противоположной стены тростника, и втянулся в эту стену. Ни звука, ни шороха, ничего. Я выкурил три сигареты одну от другой, и решил, что жизнь прекрасна. Бытие лучше небытия, и форма по сути, уже не так и важна.

Эффект третий, прикладной. Прикладным я его назвал потому, что приложило в самом прямом смысле этого слова. Года не помню, (примерно 2004-2005) сентябрь месяц, ближе к концу, вечер, смеркалось. Отстояв зорьку, я с молчаливым рабочим интеллигентом Александром и его родителем, возвращались домой. Имел я тогда славную привычку на охоту ходить пешком, давать себе отдых от руля. Компаньоны для возвращения подбирались в зависимости от кучности проживания в городе. Вот с Сашей и его отцом мне было по пути. Дорога наша пролегала через Мусорный лес. Мусора там кстати не было, но выглядел он каким-то изгаженным, неряшливым, сухостой повален, тропинки в завалах. Неприятное местечко. И ощущения от переходов через него всегда были неприятны мне.

Мы отошли метров двести от входа в лес, и началось. С правого боку, рядом с Сашей, внизу кто-то захаркал, елозя на лесной подстилке, ломая палые ветки. Саша крикнул «Кто тут?» и включил фонарь. Никого не было, харканье и шорох палой листвы продолжался пооддаль. Стрелять в никуда не велит криминальный кодекс, я тоже включил фонарь, выискивая источник такого стремного шума. Тотчас в нас полетели ветки, комья земли, труха, куски коры… Сразу, и со всех сторон. Меткость потрясающая, ни один пущенный снаряд не пропал даром. По верхнему ярусу деревьев что-то запрыгало невидимое, треск веток и шум жухлой листвы. Что и говорить, мы выскочили из лесу как пробки. Санин батя — молодец, он бегает быстрее всех. Отсапываясь мы стояли на берегу озера. Санин батя закурил, и Саня тоже, первый раз при отце. Я спросил:

— И что это было?

Сашин батя философски изрек:

— Не знаю, по-моему фигня якась.

Господа материалисты, проснувшись от неясного шороха в ночной тьме, слыша, как несуществующие дети в несуществующей квартире сверху запускают чугунные шарики, вы не беспокойтесь, это просто какая-то фигня. Вот и всего-то.