Я чувствую смерть любого, кто ко мне приближается

[THE-MOVING-FINGER]

Автор: Настя 100ляр чук (перевод)

Однажды, будучи ещё в детском саду, я был с позором выставлен из кабинета за то, что заявил новенькой по имени Эбигейл, что она воняет. Я явственно помню тот запах, отдававший гарью, кровью и перегаром, настигший меня в тот самый момент, когда она вошла. Эбигейл разразилась громкими рыданиями, а я получил длинную лекцию о том, как нехорошо врать. Но это не было ложью.

Моё обоняние тогда перепрыгнуло на десять лет вперёд, когда Эбигейл, уже подростком, столкнулась лоб в лоб со встречным автобусом, не совладав с управлением в нетрезвом виде. Мы встречались ещё раз — в средней школе, и я учуял это снова, на сей раз услышав песню, которая играла в её автомагнитоле в тот момент — всего пять секунд безликого клубного ритма. Они стали последним, что она услышала.

Знаю, нехорошо так говорить, но я думаю, в этом есть нечто сокровенное. Нет ничего более личного, чем последние моменты чьей-либо жизни. Я стараюсь не воспринимать это, как обыденность, к тому же это нелегко временами: чем старше я становлюсь, тем больше чувствую. Вслед за запахами накатывают звуки, видения и даже ощущения, правда, крайне редко. С нынешним развитием медицины и продолжительностью жизни большинство уходят из жизни, окружённые пастельными тонами, пиканьем аппаратов и слабым душком антисептика, а их разум слишком ослаблен, чтобы осознать происходящее. Но есть исключения. Такие, как Эбигейл или мой учитель физкультуры в средней школе, чьё видение смерти сопровождалось оглушительным хлопком в порыве безумного отчаяния. Суицид — вот что заберёт тебя.

Рассказывал ли я кому-нибудь в своей жизни об этом? Разумеется, нет. Только вообразите. Даже если мне поверят, что сомнительно, не придётся долго ждать, прежде чем любопытство одолеет их. Они захотят знать, что я вижу об их смерти. Хорошо, если это окажется сердечный приступ или тихая смерть во сне, но как быть, например, с убийством? И вы не сможете избежать этого — не спрашивайте меня, потому что я уже пытался, я, мать вашу, пытался, и эта система нерушима. Вы просто не в силах. Я уже потерял так одного человека.

Её звали Фиби, мы вместе ходили на историю в колледже. У неё было маленькое личико, и я знал там большинство ребят, за исключением её. Мы не перемолвились и словом, а всё потому, что, стоило ей подойти ко мне на расстояние в несколько шагов — и меня едва не выворачивало наизнанку. Это был приступ морской болезни и ещё кое-чего похуже — ужаса. Её страх был худшим из всех, что я когда-либо чувствовал в человеческом существе. Я с трудом мог вытерпеть её присутствие в одной комнате со мной. Я старался избегать её общества пару месяцев, пока она как-то раз не опоздала на занятие. Она извинилась и оглядела аудиторию, прежде чем проследовать в конец и сесть рядом со мной.

Я ничего не мог поделать. Всё это нахлынуло на меня разом. Тошнота, нечеловеческий ужас и ещё — видение, как меня вжимает в сиденье и швыряет навстречу небу, как горящий факел, а потом океан обрушивается на меня, и я кричу, и…

Чвак.

Ничего больше.

Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что она уставилась на меня.

— Что, блин, с тобой не так? — прошептала она.

— Чего? — спросил я, превозмогая слабость. — Я не…

— Если я тебе не нравлюсь, так прямо и скажи, козёл. Прекрати всё время прикидываться, что тебе дурно.

— А? — я выпрямился на стуле, пытаясь получше разглядеть её. Мы никогда ещё не были так близко друг к другу. Она оказалась хорошенькой. Я не думал о том, как для неё выглядели все те моменты, когда я убегал, сдерживая тошноту, каждый раз, стоило ей подойти.

— Клянусь, я не специально, — сказал я. — Просто мне нехорошо. Ты здесь не при чём.

— Да, конечно, — ответила она, отворачиваясь к доске.

— Честное слово, — сказал я. — Позволь… позволь я заглажу свою вину.

Она подняла брови: «Серьёзно?»

Вот так всё и началось. Через месяц мы уже встречались. Это было лучшим, что когда-либо со мной случалось. Тошнота не прошла, но слабела через пару минут, и Фиби со временем перестала воспринимать её с такой остротой. Мои набеги на уборную стали привычным ритуалом в начале каждого свидания. Мы делали всё вместе, все те дурацкие вещи, что делают влюблённые парочки: походы в кино, ужины, прогулки. Это были мои первые серьёзные отношения. Я убедил себя, что до её смерти, какой бы она ни была, пройдут ещё долгие годы. На какое-то время, во всяком случае.

В начале лета она сказала мне, что собирается к бабушке с дедушкой в другой штат:

— Полёт назначен на понедельник. Я вернусь максимум через неделю.

— Полёт? — переспросил я.

— Ага, — ответила она. — Эй, что-то не так?

Я убедил её поехать наземным транспортом. Я не помню, какой повод я выдумал для этого. Какой-то бред о денежных тратах, жизненном опыте, выбросах углекислого газа. Не знаю, как я так долго не мог догадаться, что это будет авиакатастрофа. Думаю, я был слишком сильно влюблён. Но, что бы я там ни наплёл, она видела, что я был настроен серьёзно. Она взяла в аренду маленькую красную машинку из местного гаража, и после того, как мы упаковали её вещи, я поцеловал её на прощание и сказал, что это было верным решением.

— Ладно, — рассмеялась она. — Чудик.

Сразу после её отъезда меня стало одолевать желание позвонить ей, но я одёрнулся, отругав себя за чрезмерную заботливость. Я проработал несколько часов, затем уставился в телевизор. Смотрел дурацкие реалити-шоу, пока мне не наскучило, и я не переключился на местные новости, как раз вовремя, чтобы увидеть срочный репортаж о двенадцати машинах, которые врезались друг в друга в один ряд на подвесном мосту. Это случилось из-за водителя грузовика, задремавшего за рулём и вылетевшего на встречную полосу, зацепив угол автомобиля, который отлетел в бок другой машине, вызвав целую цепочку столкновений, которая трагически окончилась тем, что — некоторые зрители сочли этот видеоряд излишне пугающим — красный мини-автомобиль был вытолкнут с моста и рухнул прямо в океан.

Итак, пару дней назад я получил одно письмо.

Отправитель — он не назвал своего имени — прочитал мою историю и сказал, что помнит тот несчастный случай с Фиби из новостей. Он писал, что живёт в моём городе и ему жаль, что так вышло.

Он сказал, что обладает такой же способностью, как я.

Я спросил, не шутит ли он, и получил отрицательный ответ.

Мы продолжили переписку. Он рассказывал мне о своей жизни, которая оказалась не слишком счастливой. Она была бы жалкой, даже если бы её не омрачала наша общая «суперспособность». Вот отрывок из письма:

«Я всегда был болезненным ребёнком, постоянно кашлял и задыхался, держался за своё горло. Это приводило моего отца в ярость. Он порол меня ремнём, когда заставал за этим. Он думал, я притворяюсь, потому что доктор сказал, что моя дыхательная система в порядке. Он определил это, как «психосоматическое», что прозвучало для моего отца как «капризы». Будто ребёнок стал бы давиться ради того, чтобы на него обратили внимание. Никто не замечал, что это всегда происходило в присутствии моего брата. Когда мне было двенадцать, я нашёл его повесившимся в гараже… в тот день я понял, что у меня этот дар.

Прошу прощения. Я никогда и никому не рассказывал этого раньше. Но я подумал, что ты сможешь меня понять.»

Были также другие истории, вроде предложения пожениться, которое ему пришлось отвергнуть из-за того, что от девушки шёл запах угарного газа.

«Я любил её», — рассказывал он. — «Но не мог жить с ней в одном доме, зная об этом…»

И прочие подобные вещи.

Мы продолжали обмениваться сообщениями. Я ещё не оправился от смерти Фиби, так что иметь собеседника было здорово. Общение было странным и немного нездоровым, даже слишком личным, но в то же время таким успокаивающим. Осознание того, что я не одинок. Что, несмотря на разделяющее нас расстояние, был ещё кто-то, переживающий то же, что и я.

В конце концов, он прислал мне это: «Нам нужно встретиться. Есть кое-что, что ты должен знать, и я могу сообщить тебе это только лично. Я знаю одно местечко…»

И вот, вчера, после полудня, я уже сидел в грязноватом маленьком кафе, расположенном в городских трущобах. Заведение было почти пустым — может, именно поэтому выбор пал на него. Меньше людей — меньше смертей. Я заказал кофе у улыбчивой официантки (её ждал инсульт, в одиночестве, в её гостиной, на фоне — шоу «Хватай не глядя» по телеку) и уставился в окно. Кто-то тронул меня за плечо. «Ты?..» — спросил этот кто-то. Я поднял взгляд.

Он оказался мужчиной средних лет, тощим и бедно одетым, с лысиной на макушке, едва ли прикрытой начёсанными на неё сальными прядками. Его смерть явилась мне незамедлительно. Она была жестокой. Действительно жестокой. Какое-то тупое лезвие снова и снова вонзалось в живот — он видел собственную кровь, брызжущую на кафель, затем — звук хлопнувшей двери. Видение исчезло. Он внимательно вглядывался в моё лицо.

— Значит, ты это почувствовал?, — спросил он, усаживаясь напротив. Он говорил очень тихо.

Я кивнул: «Ты тоже?»

— Разумеется, — ответил он. Подошедшая официантка объявила о готовности принять заказ.

— Чай, — бросил он, даже не посмотрев в её сторону. Она неодобрительно взглянула на него, прежде чем побрести прочь.

— «Хватай не глядя», — сказал он, и его верхняя губа искривилась от отвращения.

Мы долго разговаривали, сидя в этом крохотном кафе, предаваясь воспоминаниям о людях, которых потеряли. Ну, в основном говорил я. Всё то, что не имело до этого возможности быть высказанным, теперь само выходило наружу. Он казался вполне удовлетворенным ролью слушателя, вздрагивая каждый раз, когда кто-то проходил мимо нас. Наконец, он сам заговорил.

— Надо бы переместиться в более уединённое место. Я живу тут неподалёку. Пойдём.

Я поколебался, но недолго. Я не мог рисковать возможностью услышать от него обещанную информацию. Даже малейшая деталь о моей способности… другого шанса не представится. Я согласился зайти к нему. Он жил в неопрятной многоэтажке, в нескольких кварталах от кафе. Это была настоящая развалина — всё, на что бы ни упал взгляд, было облупленным и покрытым плесенью. Дешёвенькая жёлтая лампа в холле мигнула и погасла, когда мы вошли.

— Здесь редко бывают люди, — объяснил он, пока мы поднимались по лестнице. — Вот почему мне здесь нравится.

В его квартире было ещё хуже. Меня посетили первые глубокие сомнения, когда я увидел, каким слоем пыли покрыто единственное окно. Весь пол покрывали раздутые, переполненные мешки с мусором, а запах… Как он вообще мог жить в месте, которое так пахнет?

— Я обычно не вожу гостей, — сказал он с громким смешком. Он повёл меня на кухню, почти пустую, не считая пластикового стола и пары стульев. Ещё больше мусора и грязи: разваливающиеся столовые приборы, некачественная еда. Всё вокруг было засижено мухами. Мы сели на стулья.

— Итак, — начал он. — Думаю, теперь настало время обсудить главную причину, которая привела тебя сюда.

Я промолчал.

— Парень, я хотел бы, чтобы ты поведал мне, как я умру.

Я помотал головой.

— Это... плохая идея.

— Просто скажи мне, — он дотянулся до моей руки и сжал её. Я подавил желание отстраниться. — Как это случится?

Я посмотрел на него. И снова почувствовал это: фонтан крови, захлопнувшаяся дверь… Он был мне отвратителен, но его было жаль.

— Извини, — сказал я. — Если попытаешься избежать этого, станет только хуже.

— Думаешь, мне это неизвестно? — хмыкнул он. — Неужто ты думаешь, что я хочу обыграть саму Смерть?

— А разве не этого ты хочешь? — спросил я.

— Только идиоты пытаются сбежать от смерти. Смерть — это госпожа и хозяйка. Смерть — единственный бог, который существует. И этот бог избрал нас.

Его слова, его блаженный тон и широко раскрытые выцветшие глаза, которые благоговейно таращились на меня… Я попытался встать, но он притянул меня ближе.

— Пожалуйста, — просил он. — Не покидай меня. Я не вынесу больше и дня, оставаясь в неведении, как все они.

Его желтоватые ногти впивались в моё предплечье всё глубже, пока он говорил, пока у меня на коже не выступили крошечные бисеринки крови.

— Все мы — просто мешки с костями. Мы гниём уже со дня нашего рождения, даже взросление означает лишь гниение, сплошная гниль. Совсем небольшое усилие — и кость хрустнет. Маленькая искра — и кожа вспыхнет, как бумага. Но мы с тобой… мы особенные. Нам дано знать наши судьбы. Она выбрала нас — НАС, чтобы мы выполнили своё предназначение.

Я молча встряхнул головой. Я чувствовал себя оцепеневшим. Предназначение? Какое ещё предназначение?

— Парень, — обратился он ко мне таким же мягким голосом, как и до этого. — Ты знаешь, каково это — встретить кого-то, кто примет смерть от твоей руки?

Я не обронил ни звука.

— Разумеется, знаешь. Ты однажды уже убил. Уже послужил госпоже. Моей первой задачей стал отец. Однажды он избивал меня, и тут я увидел его глазами своё собственное лицо, искажённое яростью… Я не мог противостоять этому. Я пытался. Я, правда, старался, но… ни один человек не может состязаться со Смертью. Теперь она повелевает мной. Я вижу, кого должен предать ей, и я забираю их, просто выполняя её указания.

— Это сумасшествие! — воскликнул я . Я не нашёлся, что ещё сказать ему. — Ты чокнутый!

— Нет, сынок, — он подался вперёд, прижимаясь лбом к моему. Его смердящее дыхание наполнило мои лёгкие. — Я прозрел.

— Нет!

Я рванулся из его хватки, слишком поздно заметив, как его вторая рука рванулась к моей голове. Бутылка разлетелась прямо над моим виском. Я вжался в стену, уклоняясь от очередного удара в лицо.

— СКАЖИ МНЕ! — завопил он, размахивая разбитым горлышком.

Я схватил его запястье, заорав в ответ:

— Да хер тебе!

Знаете, что самое худшее?

Я мог избрать другой способ. Куда лучший, чем этот. Не тот, в котором первым, что попалось мне под руку, был нож для масла. Я заметил его на тумбе и рванулся к нему, потому что знал, что именно он убьёт его. Он, а не что-то действительно острое. Не что-то тяжёлое. Мне даже не пришлось самому вонзать нож в него: я просто держал ручку обеими руками, а он бежал прямо на меня. Но я припомнил видение. Ударов должно было быть много. Поэтому, после того, как он упал, я вонзал нож снова и снова, пока ручка не стала выскальзывать из пальцев, вся вымазанная кровью.

Он посмотрел на меня, распахнув глаза, пытаясь сказать что-то. Но всё, что вышло из его рта — это влажный булькающий звук. Около секунды мы смотрели друг на друга в упор, затем я вышел, захлопнув дверь за собой. Я продолжаю твердить себе, что это была самооборона. Первый удар действительно являлся ею. Но второй, третий, четвёртый, пятый…

В любом случае. Произошло то, что произошло. Я больше не отвечаю ни на какие электронные письма.