— Малыш, тебя одного ждем! Пошли, в машине зашнуруешься.
Стефан, теперь «Малыш» в пределах операции, вскочил, наступил себе на шнурок, едва не повалился на бетонный пол, но удержал равновесие и гаркнул во все горло:
— Так точно!
Вальтер развернулся и пошел к лестнице, а эхо от голоса Малыша еще долго металось между нефами древней крипты Театинеркирхе.
На улице, прямо посреди Одеонсплатц, припарковавшись перед Залом Полководцев, никем не замеченный в своей обыденности стоял фургон Мюнхенского Транспортного Сообщества, куда вслед за Вольфсгриффом запрыгнул Стефан, обряженный в кевларовый костюм. Спортивная сумка, усиленная многочисленными плетениями нейлона, пригибала беднягу своим весом почти к самой брусчатке. Не без труда он закинул сумку в салон машины, после чего запрыгнул внутрь сам. Место Стефану досталось у двери, рядом с координатором, который ее и закрыл и, оглядев собравшуюся компанию, постучал по стеклу, отделявшему пассажиров от водителя.
читать дальше— Можем выезжать.
Компания и правда притягивала взгляд. Едок в углу машины нещадно вейпил, заполняя узкое пространство густым белым дымом, но никто и не думал возражать. Маска, наглухо закрывающая лицо, туго стягивалась ремешками, глаза прятались за линзами «полувзгляда», с подбородка свисала «вставная» челюсть — пугающее скопление острых лезвий, каких-то игл и трубок. На коленях едока лежали перчатки — кольчужные переплетения из чистого железа венчали крючьеподобные когти. Поймав взгляд Малыша, едок презрительно ухмыльнулся и выдохнул густое облако пара прямо тому в лицо.
— Господин координатор, разрешите вопрос? — осмелился нарушить тягостное молчание Стефан.
— Разрешаю, — безразлично бросил в ответ Вальтер, думая о чем-то своем.
— А зачем нужен оперативник Insatiabilis при интервенции?
— А ты уверен, что мы выйдем одни? Вот тогда и пригодится.
— Не ссы, Малыш, я подожду тебя снаружи. Молись, что не подхватишь ничего, пока будешь там, иначе я попробую твою нежную шейку на вкус, — поддакнул едок, и нежно чмокнул губами в сторону Стефана, после чего расхохотался. Остальные вяло поддержали едока — все-таки от него зависит, позволят им вернуться из интервенции, или нет.
— Лодырь, утихни! А то лишу выездов! Забыл, как ломает? Могу напомнить.
Лодырь действительно затих. Стефан уже имел шапочное знакомство с неприятным типом, скрывавшим сейчас свое лицо под маской. Наверное, едоками на постоянной основе могли работать только такие мерзкие социопаты — из тех, кто может плюнуть в проезжающую мимо детскую коляску, или пнуть чужую собаку. Просто так — потому что захотелось.
Было в натуре всех знакомых Стефану едоков какое-то стремление гадить другим людям, делать зло ради зла. Сложно было понять — влияла ли на них так сыворотка, порождающая со временем ненависть ко всему человеческому, или начальство специально отбирала таких людей в агенты Insatiabilis. В любом случае, от них стоило держаться подальше — кто знает, какую пакость подскажет плоть Matka, растворенная в их крови на этот раз?
Остальные оперативники словно дремали, опираясь на свои тяжеленные сумки, поставленные вертикально в ногах. Только напротив Стефана сидел какой-то странный, полноватый мужик в очках и с отвратительным причмокиванием посасывал леденец на палочке. Звуки были такими громкими и объемными, что, казалось, слюни летят прямо в лицо Малышу. Лысеющий человек без возраста в яркой рубашке живо диссонировал с остальными оперативниками, закованными в кевлар и железо. Сумки у странного человека не было, вместо этого в ногах у него стоял бумажный пакет из кондитерской, набитый доверху конфетами в ярких обертках и мармеладом. Задавать лишние вопросы Стефан не стал, посмотрев на Вольфсгриффа — тот усердно изучал какие-то распечатки.
Дорога была долгой. Сначала в окнах мелькали изящные строения Старого Города, потом появились уродливые неоновые вывески и грязь Главного Вокзала, дорога сменилась на шоссе, а городские пейзажи — на черный ночной лес. Координатор отвлекся от своих бумажек, прочистил горло, согнав сонный анабиоз с оперативников, даже едок отнял электронную сигарету от лица, а странный мужик аккуратно завернул недоеденный леденец в бумажку.
— Оперативники, внимание, даю брифинг. Вчера, приблизительно в восемь вечера, из своего дома пропала Эмма Кюне, дочь Дитера Кюне, — откуда-то со стороны едока раздался удивленный присвист, — Полиция не нашла никаких следов похищения, в доме находилась няня, полицейские взяли допрос на себя и не добились результата. Хорст считает, что имеет место обратный переход, Дитер попросил его по старой дружбе проверить такую вероятность. План таков: на мне допрос семьи, Боцман исследует дом, Педофил обыщет территорию, Лодырь сторожит предполагаемую точку перехода. Малыш, — Стефан весь напрягся в ожидании своего первого в жизни задания в качестве оперативника, — ходишь за мной и конспектируешь. Авиценна и Карга подготавливают интервенцию и проводят рекогносцировку. Вопросы?
Судя по скучающим лицам остальных оперативников, задание было весьма стандартным. В голове Стефана роилось добрых пару десятков вопросов, но, чтобы не позориться перед сослуживцами, он прикусил язык и просто пялился по сторонам, стараясь особенно не задерживать взгляд на Лодыре, улыбавшимся жутковатой пастью с неровными зубами — длительное употребление со временем начинает отражаться и на внешности.
Почти все едоки носили темные очки в любую погоду — не только потому, что не любили солнце — глаза менялись в первую очередь. Карга был здоровенным бычарой-арабом. Даже под кевларом было видно, как бугрятся мышцы на предплечьях, как застежки разгрузки еле сходятся на широком торсе.
Рядом с Каргой полулежала Авиценна — худая, как оглобля, бесцветная блондинка. Пару раз Стефан видел ее в общей раздевалке — у той даже не было груди, лишь бледная плоть, усыпанная веснушками и два бледно-розовых соска, словно нарисованные незадачливым художником. На щеке, белой, как снег цвел огромный лиловый синяк — поговаривали, что медведеподобный Карга и Авиценна спят друг с другом и диковатый араб ее временами поколачивает. Сам Стефан никогда особенно не интересовался сплетнями, но иногда подобные слухи будто витают в воздухе.
Боцман, краснощекий баварец лет шестидесяти с лихо подкрученными усами, постоянно довольствовался вторыми ролями, никогда не бросаясь на авангард. Вырастив себе начальника в лице Вольфсгриффа, он так и остался Боцманом, никогда не претендуя на роль капитана.
Отвратительный звук изо рта мужика с конфетами почти выводил Стефана из себя. Он глубоко вдыхал и выдыхал, пытаясь успокоить нервы — не хватало еще устроить конфликт в свою первую операцию. Этот Лодырь давно в команде — ему многое прощают. У Малыша же не было такого иммунитета — нельзя было списать плохое настроение на издержки профессии. Наверное, это все от волнения.
Педофил заметил, как Стефан на него пялится, неверно истолковал взгляд стажера в темноте салона и добродушно протянул ему шоколадный батончик. Малыш из вежливости принял угощение, ощутив, что батончик был теплый, подтаявший, и вызывал не аппетит, но отвращение. Пока мужик с конфетами протягивал сладость Стефану, тот успел заметить, что кольца Спецотдела ни на одной руке Педофила нету. Консультант какой-то? Или проверяющий? Машина резко остановилась, швабра Авиценна чуть не свалилась с могучего плеча Карги прямо на сумки, Педофил от неожиданности заглотил леденец вместе с палочкой и теперь оглушительно кашлял.
— На выход! — бросил Вальтер и открыл дверь, впустив внутрь салона свежий ночной воздух. Малыш вылез первым и огляделся. Их окружали молчаливо спящие дома пригорода. Жили здесь явно люди непростые — придомовые территории были с добрую Мариенплатц, а сами дома насчитывали по три-четыре этажа. Не успев как следует оглядеться, Стефан взвалил на плечи сумку, уже немного забыв, насколько та тяжелая, снова просев под ее весом, и зашагал следом за заколачивающей сваи походкой господина координатора. Тот через идеально постриженный газон направлялся к дому, словно беспорядочно собранному из стеклянных кубов — даже количество этажей получалось определить не сразу. Нагроможденные друг на друга, они формировали из себя равнобедренный треугольник, светясь, как елочная гирлянда — свет горел во всех комнатах.
У входа в дом стоял приземистый мужчина, явно старающийся держать себя в форме, но никак не справляющийся с круглым животом, раздувающим домашнюю сорочку — Дитер Кюне. Рядом с ним теребила рукав халата высокая, худая, истероидного типа женщина с вьющейся гривой каштановых волос — жена Мясного Короля Баварии. Вальтер подошел к хозяину, молчаливо пожал протянутую руку, после чего обратился к оперативникам.
— Карга, Авиценна, готовите переход, Педофил — на обыск, Лодырь — на позицию, Малыш, остаешься здесь, Боцман, осмотри помещения.
Наконец, Вальтер обратился к хозяевам дома:
— Дитер, фрау Кюне, меня зовут Вальтер Вольфсгрифф, Хорст должен был предупредить о нашем визите. Я не могу вам ничего обещать, но клятвенно заверяю — мы приложим все усилия, чтобы найти вашу дочь.
Оперативники тем временем заносили тяжелые сумки, прожекторы и какие-то ящики в дом. Некто, отзывающийся на Педофила, будто растворился в ночной темноте, пропав из виду. Едок, проходя мимо фрау Кюне глумливо рыкнул, и та отшатнулась в ужасе.
— Дитер, кто эти люди? Что происходит? И кого они привели с собой… Педофила? Зачем? Это он украл нашу дочь? Где она? — неожиданно раскричалась фрау Кюне и бросилась к Вальтеру.
— Это вы сделали? Что вам нужно? Отдайте мою дочь! — маленькие кулачки градом сыпались на грудь координатора, но тот, не обращая внимания на истерику спокойно обратился к Дитеру:
— Вы не предупредили жену о нашем визите?
Кюне нервно провел ладонью по лысине и начал объяснять:
— Хорст требовал, чтобы все оставалось в секрете, обслугу я отпустил, хотел отправить жену в отель, но, видите, в каком она состоянии…
— Понятно,— перебил Вальтер. — Малыш, устрани утечку.
Осторожно взяв женщину под локти, Стефан отвел ее, сопротивляющуюся, в сторонку, сунул одну руку в карман, и вкрадчиво проговорил:
— Фрау Кюне, мы из Бундесвера, я — рядовой Земмлер. Не волнуйтесь, в нашем распоряжении лучшие люди, мы найдем вашу дочь. А сейчас вам стоит пойти в дом и прилечь.
Женщина, как сомнамбула, повернулась спиной к говорящим и отправилась куда-то вглубь стеклянного дом. Через панорамное окно было видно, как фрау Кюне улеглась калачиком у камина, словно усталая собака. Стефан вынул руку из кармана и положил большой палец в рот, чтобы побыстрее остановить кровь. Чертов амулет явно сожрал больше, чем нужно — как будто чувствовал, что Стефан делает это всего лишь второй раз. В стекле на секунду мелькнуло отражение твари, заточенной в железный амулет в виде тигриной головы. Малыш вернулся к Вальтеру, который уже начал допрос свидетеля.
— В общем, после понихофа ей вдруг приспичило поиграть с няней в прятки. Что на нее только нашло — двенадцать лет девке, сама уже здоровая лошадь. Няня утверждает, что видела, как Эмма зашла в гардеробную. Я по камерам посмотрел — и правда, зашла и больше не выходила. Когда Бьянка — так няню зовут — пошла проверить — ее там уже не было. Как в Нарнию провалилась! — нервно усмехнулся Дитер, как видно, пытаясь себя успокоить мыслью о том, что его дочь оказалась в каком-то безопасном сказочном месте.
— Малыш, что думаешь?
— Извините, — обратился Стефан к Дитеру, который как раз раскуривал на редкость вонючую сигару, трясущимися руками зажигая спичку за спичкой. — А часто ваша дочь играла в прятки?
— Да какие прятки, говорю же! У нее одни гаджеты на уме — Ютуб, Инстаграм. Целыми ночами с кем-то переписывается. А тут — как будто детство вспомнила.
— Благодарю, — кивнул Малыш. — Господин Координатор, я предполагаю, что мы имеем дело с Игрулей.
— С Игрулей? Это не страшно? — с надеждой спросил хозяин дома, но оба оперативника проигнорировали его вопрос.
— Игруля, говоришь? Интересно, — почесал подбородок Вальтер, — А ничего, что она за один день пропала? Игрули так не делают.
— Очень старая, герр Вольфсгрифф. Лет двадцать, не меньше.
— Двадцать? Да ты на дом посмотри — ему от силы лет пять-семь! Откуда здесь двадцатилетний клиппот?
— Предполагаю, что притащили на вещи. Антиквариат какой-нибудь, что-то в этом роде, — пожал плечами Малыш. Этот экзамен его порядком раздражал: если Вольфсгрифф знал ответ — его стоило назвать и заняться делом, а не устраивать этот глупый спектакль.
— У нас нету никакого антиквариата — моя Крис не терпит старье, любит все это норвежско-минималистичное, чтобы белое, черное, никаких трещин и патины. Даже в кабинет мне не позволила ничего купить — все сама обставляла.
— Видишь? Нет никакого антиквариата, — театрально обратился Вальтер к стажеру. Чертов сенсей!
— Какие-то памятные вещи? — проигнорировав реплику координатора, спросил у хозяина Малыш.
— Ну, детские игрушки, всякое барахло со старой квартиры, Многое, кстати, в том гардеробе и валяется. Зачем она туда только полезла? — с досадой выкрикнул Дитер в ночную тишь и негромко завыл, некрасиво кривя губы. Из дрожащей руки выпала сигара и покатилась, оставляя черный след на идеально выбеленных досках террасы. Мясной Король, мгновенно растеряв все свое достоинство, отчаянно цеплялся за рукава пальто Вальтера, умоляюще глядя тому в глаза:
— Найдите ее, пожалуйста, у нас никого дороже нее нету! Она наш единственный ребенок, мы с Кристиной столько пытались, ко всем врачам ходили… Эмма, мое солнышко! Девочка моя!
Теперь мужчина горестно выл без слов, уже не сдерживаясь, опустился на колени и бормотал что-то нечленораздельное, пока оперативники входили в дом.
— Что есть Игруля? — неожиданно спросил Вальтер у стажера, пока те поднимались по лестнице на третий этаж. Стефан не растерялся и выдал зазубренное определение:
— Игруля есть клиппотическая сущность психологического генеза, состоящая из соединения паразитической составляющей avysso и «внутреннего ребенка». Чаще всего фиксируется на местах или вещах, связанных со взрослением, как то — детская комната, школа, учебные принадлежности. Игруля чаще всего предстает в виде воображаемого друга персоны, еще не вступившей в пубертатный период, и в результате тщательно запланированных игр пытается забрать эту персону в собственное измерение. Дальнейшие подробности слишком уникальны для включения в определение, — без интонации оттарабанил Стефан.
— Великолепно. Повторял недавно что ли?
— Нет. Просто выучил.
— Ну, молодец, Малыш, — с какой-то досадой выдал похвалу Вальтер.
Из спальни хозяев раздавались голоса оперативников, до Малыша долетели обрывки разговора:
— …Да черт с ними, с лошадьми, вот стоматологический кабинет в доме — этого я никогда не пойму. У него жена врач, что ли? Нет? А зачем тогда?
Когда координатор в сопровождении Стефана вошел в комнату, разговоры стихли.
— Живут далеко от города, — на ходу бросил Вальтер, заходя в спальню, — Им легче оплачивать приезды врачей и оборудование, нежели кататься на термины.
— Зажрались совсем, — неодобрительно крякнул Боцман.
Хозяйская спальня потеряла весь свой лоск и стиль — по всей комнате, включая кровать расположились оперативники и их оборудование — переносная лаборатория, над которой корпела Авиценна, сложные конструкции из прожекторов, которые устанавливал Карга, а на груде подушек по-хозяйски развалился Лодырь. Боцман стоял и смолил самокрутку, поглядывая в окно, в котором из-за освещения можно было увидеть лишь отражение происходящего в комнате, как в зеркале.
— Авиценна, Карга, доложитесь.
Некрасивая блондинка, самая похожая на какое-нибудь порождение Бездны, живущее в трубах, оторвалась от центрифуги и повернулась к Вальтеру.
— Препарат на вход готов, препарат на выход будет через минуту.
— Карга?
Громадный араб утирал собственной чалмой блестящую смуглую лысину — такой шел жар от прожекторов.
— Проход готов к использованию Если позволите, я бы еще откалибровал свет для стабильности — кладовка узкая, что-то может загородить лучи.
— Калибруй. Вызовите кто-нибудь Педофила.
Боцман, не выпуская из зубов последний сантиметр самокрутки, нажал на кнопку сигнала рации. По всему дому прокатился некий странный звук — будто по лестницам и коридорам проехал поезд из мотыльков. Дверь отворилась, и на пороге появился толстый очкарик с неизменным леденцом во рту.
— Есть новости?
— Все, как и ожидалось — ребенок не покидал ни дом, ни придомовую территорию. В доме ее, разумеется, тоже нет.
— Значит, все-таки Игруля, — заключил Вальтер.
— А почему именно Игруля, шеф? — лениво отозвался со своего ложа едок.
— Потому что когда я пересылаю вам сводку по заданию — ее надо читать. Карга вот читал — поэтому он знает, что делает.
— Мое дело маленькое, шеф, я тут больше для проформы, сами знаете.
— Я прошу прощения, — причмокивая произнес Педофил, — Меня-то в вашей корпоративной переписке нет, а знать, в чем дело, хотелось бы. Для общей картины хотя бы.
— Препараты готовы, господин координатор, — отчиталась Авиценна.
Вальтер потер виски. Неужели так сложно было прочесть четыре страницы? Ведь специально сам сидел и изучал, за что можно зацепиться.
— Малыш, ты читал? — с нарастающей злостью поинтересовался Вольфсгрифф.
— Так точно, господин координатор.
— Тогда просвети, пожалуйста, остальных, менее усердных членов группы, почему Карга разместил прожекторы именно таким образом.
Стефан вдохнул поглубже и выдал:
— В доме, согласно допросам, отсутствуют какие-либо якоря для клиппотических сущностей. По приказу герра Мюллера, еще при установке оросителей дом Кюне был окружен сигнальной полосой и полосой препятствий, из чего следует, что извне угроза появиться не могла. Таким образом, следует предположение, что либо один из членов семьи является Мафусаилом — эту версию мы отметаем, так как семья Кюне проходит регулярную скрытую проверку по приказу герра Мюллера. Либо — и эта версия более правдоподобна — якорь уже находился внутри дома на момент возведения полосы препятствий. На роль якоря подходит выпускное платье Кристины Кюне — это типичный элемент потери «внутреннего ребенка» и удобный якорь для Игрули.
Все взгляды устремились туда, где сходились лучи прожекторов — на красное шелковое платье, висящее в полиэтилене на вешалке в узкой гардеробной. Платье выглядело почти новым и было сшито явно на заказ — на высокую и худую девушку. Сегодня оно неплохо подошло бы Авиценне, невпопад подумал Малыш.
— Со мной идут Боцман, Педофил и Малыш. Карга — на тебе переход, сохраняй в течение одиннадцати минут — дальше по инструкции. Авиценна — препараты для выхода в быстром доступе, будь готовой к необходимости реанимации. Лодырь…
— У меня уже есть приказ, господин координатор, — глумливо осклабилась жуткая тварь в маске, развалившаяся на подушках как какой-нибудь паук.
— Уже под сывороткой? — неодобрительно покосившись на едока, обратился Вальтер к Авиценне, и та коротко кивнула.
Тяжелые баллоны уже были надеты, и теперь металлические горбы сильно ограничивали подвижность группы. Малыш получил от Авиценны заряженный инъектор. Такие же в руках держали и Вальтер, и Боцман, Педофил же продолжал безучастно мучить леденец, время от времени грызя его своими кривыми крупными зубами.
— «Переходник» принимал когда-нибудь? — неожиданно обратился Вальтер к Стефану. Тот помотал головой, слегка напрягшись — инъектор он уже держал наготове у самой шеи.
— Значит, так — прежде всего, не пугайся. Тебе станет плохо, может стошнить, будет кружиться голова, будто под наркозом. Это нормально. Препарат снижает когнитивные функции до необходимого минимума, слегка успокаивает, помимо прочего, смертельно ядовит — это чтобы не привлекать внимания. По выходу мы принимаем «Отходняк» — противоядие, нейтрализующее эффект «Переходника». И первое, о чем тебе стоит знать — принимаем по моей команде, понятно?
Вальтер выставил время на древнем механическом хронометре — за пределами привычного мира техника начинала барахлить.
— Время два часа, сорок семь минут. Карга, Малыш, Боцман, сверяем часы. Вводим препарат. Карга, готовься! — скомандовал Вальтер.
Игла будто пронзала позвоночник — препарат был неприятно болезненным. Время будто замедлилось. Малыш чувствовал, как с каждым ударом сердца свинец разливается по телу, наполняя конечности тяжестью, делая мышцы деревянными. Вот яд дошел до мозга, и мир упростился до предела. Все стало простым, не детальным, словно нарисованным ребенком. Стефан удивленно рассматривал собственные руки в перчатках — простые, без текстуры, без объема — как будто черные аппликации. Откуда-то раздался лающий смех.
— Люблю вас такими, — хохотал толстяк, — Конфетку хочешь?
Малыш уже тянул в рот обсосанный и изгрызенный леденец в рот, когда Вальтер метким ударом выбил лакомство у него из руки.
— Потерпи, скоро станет полегче. Потом привыкнешь. Карга, открывай!
Араб нажал какую-то кнопку на пульте, и свет сменился с ровно-белого на какой-то дрожащий, неизвестный человеческому глазу оттенок. Платье также сменило свой цвет с багрового на глубинно-черный.
— Педофил, иди первый.
С неожиданной прытью толстяк бросился к платью, с легкостью совершил прыжок прямо в самую середину прямоугольной дыры и пропал — только черная дыра в пространстве легко качнулась на вешалке.
— Боцман, пошел.
Неуклюжий круглый баварец сначала перекинул одну ногу в иное пространство, потом перескочил через край реальности и неловко перевалился боком на ту сторону.
— Малыш.
Стефан ощутил толчок в спину и двинулся вперед. Ткань реальности еще колебалась от неуклюжего маневра Боцмана, стажер неосторожно попытался придержать платье и разрезал перчатку до самых пальцев. Странно, но боли не было совсем. Пока Стефан тупо пялился на изумительно красную кровь, стекающую с кевлара, Вальтер нетерпеливо перехватил стажера за талию и забросил в черноту, прыгнув следом сам.
По ту сторону от платья все выглядело настолько же похоже на гардеробную, из которой они только что вывалились, насколько же и отличалось. Толстый слой пыли и каких-то осколков покрывал все поверхности. Вместо одежды на ржавых вешалках висели какие-то тряпки, коробки из-под обуви были монолитными, без швов, и, наверное, без обуви внутри. Источника света не было, как не было и света — просто не было и темноты. Цвета у всего были тусклыми, а формы размытыми — но все было видно, как под водой. Вот его распылитель — выпал из кобуры во время перехода. Вот Боцман — сидит, опершись о стену и пытается стереть какое-то пятно с очков, вот ловко, словно тигр, приземлился на пол координатор, вот…
Если бы не лошадиная доза успокоительного в «Переходнике», Стефан завизжал бы от ужаса. Сейчас он просто с трудом вдыхал воздух и вжимался в лохмотья на вешалках, а в глаза ему бросались отдельные детали облика чудовища, не давая собраться в общую картину — видимо, сознание отказывалось собирать этот жуткий паззл ради собственного блага. Неестественная длина конечностей, совершенно нечеловеческая форма тела, какие-то тонкие мембраны, покрывающие все туловище и дрожащие на несуществующем ветру, шуршащие, словно тысяча мотыльков. Вальтер же спокойно обратился к монстру:
— Нас не жди, ищи девочку. Найдешь — сообщи.
Нечто, похожее на гигантский улей, неловко шатающееся на своих нечетных конечностях, распушило тошнотворные мембраны, открыв какие-то дырки, шумно втянуло воздух и покатилось куда-то прочь из гардеробной, опираясь то ли на стены, то ли на потолок.
— Малыш, Боцман, выдвигаемся!
Стефан не зря проходил все эти тренинги и тесты — его сознание было достаточно крепким, чтобы выдержать даже подобное зрелище, но куда страшнее было осознание, пришедшее запоздало, когда ленивый сонный мозг неохотно собрал все факты в кучу.
— Господин координатор, прошу прощения, Педофил, он… Охотник на детей?
— Да, стажер. Хватит штаны протирать. У нас осталось не больше десяти минут, это твоя первая инъекция, так что, может и меньше. Вперед!
Оперативник привел в порядок собственное сознание, Боцман протянул руку, помогая подняться младшему по званию. Медленно, словно шагая под толщей воды, группа шла к выходу из кладовки. Расстояние в полметра все никак не поддавалось, словно играя с людьми, направляя их то куда-то в гущу одежды, то в стену. Наконец, сосредоточившись, Боцман буквально за шкирку подтянул Малыша к двери, приказав взяться за дверную ручку, потом протянул ладонь Вольфсгриффу, который, словно волчок, крутился вокруг собственной оси, неспособный сойти с места.
— Руки-то помнят, — довольно буркнул Боцман, когда все трое оказались рядом.
Дверь открылась куда-то наискосок и упала на пол, а перед глазами группы предстала хозяйская спальня. Теперь, правда, она выглядела по-другому. Вместо окна была стена с грубо намалеванным на ней пейзажем, отдаленно напоминающим вид на придомовую территорию. Вместо кровати стояло что-то похожее по форме, но сложенное из какой-то пыльной ветоши. Вокруг повсюду были разбросаны какие-то самодельные игрушки — соломенные чучелки, елочные шарики, склеенные из осколков какой-то черной жижей.
Идти через спальню оказалось легче: нужно было всего-то держаться стены — так пространство искажалось меньше. На уши давила гулкая тишина, не было слышно ни шагов, ни дыхания. Запахов тоже не было — ни вечного мерзкого табачного смрада от Боцмана, ни легкого флера от Вальтерового лосьона после бритья. Малыш даже на пробу дыхнул себе в ладонь — ничего. Мыслей не было тоже — звенящая пустота наполняла голову — хватало воли лишь на то, чтобы бездумно топать за круглым баварцем, уверенно шагающим вперед.
— Боцман, — раздался в абсолютной тишине глухой, как в шумоподавляющей комнате, голос Вальтера, — Дорогу до детской помнишь?
— Так точно, господин координатор, — еле слышно прокричал Боцман.
— Веди.
Дом не был похож сам на себя. Вместо стекла и хромированных поверхностей все покрывало нечто похожее на старую гнилую кожу. Бесчисленные дыры и прорехи дышали, шевелились, не издавая ни звука. Казалось, словно все здесь склеено из какой-то мерзкой живой плесени.
— А почему платье? — неожиданно спросил Малыш, словно в этом странном мире подобный вопрос имел значение.
Координатор проигнорировал вопрос, с трудом справляясь со скользкими, словно живыми, перилами лестницы, пока ступеньки бесшумно чавкали под ногами. Ответил Боцман.
— Изнасиловали ее в этом платье. Прямо на выпускном, в раздевалке. Групповое, если не ошибаюсь. Никакого «внутреннего ребенка» не останется. Так они, родимые, и приходят — кто-то позабавился, а мы вот разгребаем. Ты лучше помолчи, стажер, не трать силы на болтовню, нам отсюда еще выйти потом надо.
— Восемь минут. Ускоряемся.
До детской они добрались минуты за две. Впрочем, следить за временем было почти невозможно: иногда казалось, что они бегут, иногда — что еле плетутся. Отворив дверь в детскую, Стефан чуть не вывалил содержимое желудка прямо на отвратительные поделки Игрули. По комнате то тут, то там были разбросаны странные куклы — уже не игрушки из смолы и мусора, но, похоже, что-то иное, извращенное, испорченное клиппотическим воздействием.
На полу, на маленькой детской кровати, на письменном столе и даже на люстре висели, сидели, валялись, стояли, прислоненные к стенке куклы в человеческий рост. Девочки, в джинсах, в платьицах, разного роста, в разной одежде, лишенные лиц. Вместо кожи, вместо глаз, носов и ртов их тело покрывала та же мерзкая плесень. Звук, наконец, появился, но легче не стало — мерзкие шматы, формирующие маленькие тела, дышали и еле шевелились, разевая маленькие отверстия, покрывавшие девчачьи фигурки, словно ульи, а между этими отверстиями шныряли бесчисленные, еле заметные глазу, прозрачные червячки.
— Что это? — в ужасе спросил Стефан, но больше никто не смел нарушить тягостное молчание, и шуршание маленьких созданий напополам с дыханием плесени наполняли комнату почти невыносимым шумом.
— Эммы здесь нет, — наконец, выдавил из себя Вальтер, — Объекта тоже.
Малыш вытаращил глаза. Хотя казалось, ничто уже не могло его удивить, зрелище того, как координатор невозмутимо достает из кармана шоколадный батончик, разворачивает его и откусывает кусочек, выбивало из колеи чуть ли не больше, чем мерзкие отходы жизнедеятельности Игрули. Вольфсгрифф выплюнул лакомство и поводил батончиком в воздухе, как ароматической палочкой.
Откуда-то из глубин дома послышалось неумолимое движение мотылькового поезда, а через несколько секунд и сам Охотник на Детей предстал перед оперативниками. В шелесте мембран Стефану удалось разобрать что похожее на «в подвале», и Боцман уже махнул рукой, призывая следовать за собой.
— Педофил, возвращайся, дальше мы сами.
Мерзкое создание будто бы с недовольством встопорщило уродливые чешуйки и укатилось прочь, перебирая мерзкими лапами. Вальтер же, чувствуя почти физически, как уходит время, бежал вниз по лестнице, уже обогнав Боцмана.
— Что! Это! Было?! — еле дыша, сбегая по бесконечной лестнице, спросил Стефан, чей разум уже начинал пасовать перед омерзительной неизвестностью.
— Говно это! — не церемонясь, ответил Боцман, — Переработанные детские черты и воспоминания! — несмотря на круглый животик и вредные привычки, Боцман имел неожиданно крепкие легкие и легко спрыгивал по ступенькам, даже не запыхавшись, — Она их жрет, а потом остается вот это — пустые оболочки от бабушкиного пирога, маминого поцелуя, любимой куклы, первого щенка, ну и прочего говна, которое дети помнят. И когда она только успела столько сожрать? Оголодала, небось.
— А как она жрет? — спросил Малыш, подспудно не желая знать ответ на этот вопрос.
Ответил Вальтер.
— Тройка тебе за матчасть, стажер! — задорно крикнул он, уже охваченный лихорадкой предстоящей охоты, — Клиппоты психологического генеза в качестве метода воздействия используют единственное доступное им переживание, зафиксированное в момент зарождения.
Малыш споткнулся и чуть было не скатился с лестницы в такой близкий и бесконечно далекий провал подвального помещения. К горлу подкатила тошнота. Фантазия, кастрированная препаратом, не позволила представить многое, картинки в голове получались размытыми, зато мысль была простой и четкой — «Сейчас в подвале маленькая девочка переживает изнасилование, снова и снова, раз за разом!».
Ужасное осознание придало сил, привело в порядок уже рвущиеся от усталости легкие, тонизировало одеревеневшие от бесконечного бега мышцы. В несколько прыжков стажер преодолел расстояние до подвала, и лестница горестно вздохнула, будто поняв, что ее обман разгадан. Ступени перестали множиться, перила изгибаться, и пространство снова работало как нужно.
На полном ходу Стефан первым влетел в подвал и оказался по колено в какой-то жидкой пульсирующей пыли, мешающей идти и дышать. Дрянь заволакивала воздух серым беспросветным туманом, забивалась в нос, в рот, казалось, даже в мозги, наполняя те неземной тяжестью. Хотелось лечь в эту мягкую затхлую постель, закрыть глаза, уснуть и медленно, год за годом, врастать в это мягкое сухое море, гнить и растворяться.
— Не спать, салага! — подзатыльник был такой силы, что Стефану показалось, будто что-то хрустнуло в голове. Из носа вылетело облачко этой гадкой субстанции. Боцман натренированным жестом направил распылитель перед собой, что-то переключил и настоящее инферно вырвалось из раструба, уничтожая пыльцу вредоносной не-жизни.
Дым рассеялся, словно разошелся занавес, и глазам оперативников предстала страшная сцена. На полу лежала Эмма Кюне — худая, высокая для своего возраста двенадцатилетняя девочка. Ее одежда в беспорядке валялась рядом, и на голом теле можно было хорошо разглядеть серые пятна — разраставшиеся, делавшие плоть пористой, дряхлой, высыхающей. Девочка с искаженным от ужаса и мокрым от слез лицом смотрела в потолок, а ее тело ритмично дергалось, словно от каких-то толчков.
Омерзение, охватившее Стефана сменилось яростью, когда он перевел взгляд на создание, свисающее со сломанной люминесцентной лампы на потолке. Волосы твари спадали девочке на лицо, смешиваясь каштановой грязью со светлыми волосами жертвы. Тонкими и кривыми, словно ветки, лапами клиппот в красном шелковом платье крепко цеплялся за провода и было слышно, как он жадно шипит, учуяв незваных гостей.
— Отпускай. Сейчас же! — приказал Вальтер.
Медленно, с хрустом, голова повернулась вокруг своей оси, и две черные бездны уставились на координатора. Лицо постаревшего ребенка, испещренное морщинами и усеянное мелкими язвами, скривилось, будто Игруля собиралась заплакать — а потом тварь прыгнула, выставив вперед острые когти.
Еще на подлете Боцман выпустил в создание из не пойми откуда взявшегося обреза заряд соли, и тварь повалилась на пол, вскочила и встала на три конечности. Шелковое платье порвалось в нескольких местах, и уже оттуда полезли бесконечные уродливые лапы.
— Малыш, забери девочку, быстро.
Метнувшись по стене к несчастному ребенку, Стефан подхватил Эмму на руки. Та ничего не замечала, лишь молча плакала и продолжала сотрясаться от движений иллюзорного насильника. За спиной ревел раструб огнемета, затылок обдавало жаром. Простой приказ еще никогда не вызывал столько искренней радости в сердце оперативника:
— Всем, отступаем в кладовку!
Тварь подергивалась, поливаемая солью и пламенем, теряя конечности и мгновенно отращивая новые. Первым из подвала выбежал Стефан с заложницей, за ним последовали координатор и Боцман. Тварь была слишком занята собственной яростью и болью, чтобы строить препятствия и козни непрошенным гостям, поэтому теперь лестница была просто лестницей, а двери — просто дверьми, некачественно нарисованными обезумевшим от голода порождением Бездны.
Первым из платья вышел Стефан, сияя от радости, неся несчастного ребенка на руках. Вывалившись из кладовки, он сначала осторожно опустил Эмму на пушистый махровый ковер спальни, после чего свалился на пол сам. Уже в полуобморочном состоянии он почувствовал укол в шею — Авиценна отняла инъектор от его шеи и теперь стояла наготове, ожидая остальных. Вальтер и Боцман вышли из платья почти одновременно, покрытые кристалликами соли и пахнущие гарью.
— Карга, закрывай. Двенадцатая минута пошла, почему ждал?
— Не зря же, — довольно буркнул в ответ араб, щелкая переключателем, и прожекторы погасли.
— «Якорь» уничтожь, — слабеющим голосом бросил господин координатор, присаживаясь на край кровати. «Уберзольдат», как его за глаза называли оперативники, теперь выглядел на добрые двадцать лет старше — одышка мучала Вольфсгриффа, а из глаз сами собой текли слезы, оставляя бледные дорожки на черном от сажи и пыли лице. Раздался гул пламени — платье сжималось и корчилось в металлическом ведре под дулом газовой горелки.
Девочка на полу перестала дергаться, кажется, отключившись. Охотник на Детей стоял в углу комнаты и сосредоточенно рассматривал ребенка, усердно чавкая шоколадкой.
Вдруг раздался резкий скрип кровати — бешеным доберманом лодырь кинулся к ребенку, вцепившись зубами ей в горло. Малыш было дернулся, чтобы стащить этого психопата с жертвы, но ему не хватило ни сил, ни реакции, так что он мог лишь наблюдать, как крючья на челюстном фиксаторе закрылись, ушли глубоко в шею, как иглы впрыскивали разжижающее вещество, и как брызгает кровь из шеи Эммы, заливая родительскую спальню, едока и лицо Стефана.
Остальные, казалось, застыли от шока и удивления, ничего не предпринимая. Девочка в предсмертной агонии сучила голыми ногами по ковру, царапала ногтями кевларовые наплечники едока, а оперативник продолжал вгрызаться ей в кадык, пока жертва не затихла.
— Лодырь, обязательно здесь и сейчас?
Но тот ничего не слышал, лишь довольно урчал, облизывая лицо мертвого ребенка. Наконец Стефан нашел в себе силы, и прыгнул сверху на убийцу. Тот не ожидал нападения и упал на спину, оказавшись под противником, а Стефан разбивал ненавистную челюсть, скрепляя ударами живое с неживым, искусственное с естественным. Когда его оттащили, лицо едока выглядело как какое-то кровавое месиво из трубок и костей, плоти и металла.
Не пойми откуда взявшаяся игла вонзилась в шею, и мир померк в глаза уставшего оперативника. Очнулся он уже в машине, разбудил его жуткий, безумный вой. Такой звук мог издавать человек, которого сжигают заживо, так может выть волчица, потерявшая всех своих волчат, так воет кто-то, потерявший самое дорогое в своей жизни.
— Зачем? — спросил Стефан, не ожидая ответа. Но ответ последовал.
— Ты пойми, Малыш, ты все правильно сделал и хорошо. Поздно нас просто позвали. Нельзя всех спасти, — по-доброму увещевал Педофил, гладя оперативника по голове. Тот хотел было вырваться, но ремни крепко держали его по рукам и ногам, — Оголодавшая она была, вот и поторопилась. Испортила девку. Они же, когда едят, не просто переваривают — они замещают. Девочка дня через два-три сама бы начала охотиться. А так, видишь, мы, может еще пару детишек спасли. Не переживай ты так. А едоку этому ты за дело вмазал. Он вообще не должен был вмешиваться. Договор-то другой был.
— Какой договор? — спросил Стефан, не понимая, зачем вообще поддерживает разговор.
— Ну, что если девочка порченая будет — то мне достанется, как гонорар. Я же таких больше всего люблю, — разглагольствовал Охотник на Детей, словно не замечая агрессии собеседника.
— Каких это «таких»?
— Надкушенных, Малыш.
И клиппот в шутку клацнул челюстями над ухом Стефана.
Автор: German Shenderov