— И как давно ты не спишь? — шёпотом повторила вопрос Маша, словно опасаясь, что их кто-то может услышать. Вадим усмехнулся и перевёл опьянённый страхом взгляд на неё.
— Я не знаю, — голос был полон безразличия. Маша устало потёрла глаза, беспомощно наблюдая, как он поглощает одну банку энергетика за другой. Ей оставалось только слушать его бессвязные речи, переходящие от исповеди в ругань, от попыток здравого рассуждения в домыслы, полные отчаяния.
читать дальше— Ты пробовал сходить к врачу? С чего это всё началось? — Маша натянуто улыбнулась, надеясь успокоить друга. Вадим пожал плечами, пробормотав своё «не знаю».
— Я могла бы помочь, наверно, — неуверенно проговорила она, — если бы понимала, что происходит. Давай попробуем разобраться. Тебе снятся кошмары. Тёмная комната с единственной лампочкой над коробкой, напоминающей детскую игрушку. Я не помню, как она называется.
— Чёртик в коробочке, — монотонно уточнил Вадим, обхватив себя за плечи.
— Ты пробовал крутить ручку? Открыть коробку? Я не вижу в этом ничего особо страшного, — Маша потёрла виски, чувствуя, как от этого разговора у неё начинает болеть голова.
— Да. Она пустая. То, что там было, уже выбралось, — Вадим сжался. Маша ощутила мерзкий холодок, пробежавший по телу.
— Что и куда выбралось? — раздражённо проговорила она, понимая, что Вадим тащит её за собой в свои кошмары, чего ей вовсе не хотелось.
Он растянул губы в неестественном оскале и заговорил, но теперь тон был лишён всякого напряжения, Вадим выплёвывал каждое слово твёрдо и хрипло:
— Он ползает. Скользкий такой. По стенам, по потолку. Ближе. Улыбается, тварь, — он обмяк на стуле, уставившись в потолок. Маша подняла глаза, чтобы понять, что он рассматривает. Линия из потрескавшейся штукатурки действительно немного напомнила ей улыбку. Вадим выпрямился, оглядев комнату, будто видел её впервые.
— Мне пора. Уже поздно. Спасибо, что выслушала. И прости, — он встал и махнул рукой, как делал обычно, чтобы показать, что всё несерьёзно. На миг у Маши возникло желание вцепиться в рукав его толстовки и попросить остаться, не оставлять её одну с мыслями о том, что вылезло из коробки, но она подавила этот глупый порыв.
— Доброй ночи. Постарайся расслабиться, — вяло проговорила Маша, провожая его. Вадим ушёл, но по лестнице слышалось его бормотание «как же я устал. За что мне это?». Скрипнула входная дверь и квартира погрузилась в тишину.
Она вернулась на кухню и подняла взгляд на потолок, на котором не оказалось ни единой трещины. Маша опустилась на стул, упрекая себя в трусости. Ей хотелось забыть о визите обезумевшего Вадима, как забывают о дурном сне, но сознание упорно прокручивало разговор, дробя его на незначительные тревожные детали: дрожащие руки, пальцы покрытые маленькими порезами, странные следы на запястье, напоминавшие укусы острых зубов.
Маша нервно хихикнула, понимая, что не может позволить себе поверить в абсурдную историю о неведомой твари, пришедшей из больной фантазии, но в то же время его слова захватили её внимание. Было в этом ужасе какое-то особое манящее очарование, от которого невозможно отказаться. Маша перебирала варианты, как струны дряхлой арфы.
Маша минуту сидела притихнув, сжав руку в кулак, что ногти впились в ладонь до боли. В безмолвии квартиры эхом отдавался стук её сердца, Маше казалось, что из-за него её настигнет улыбающаяся тварь. Оно не почует её, не разглядит в резком свете ламп, не почувствует, коснувшись горла ядовитыми когтями, но, услышав трепетание живого сердца, набросится. От этой нелепой мысли стало тошно. Маша налила себе холодной воды, капнув в стакан настойку пустырника. Ей всё ещё чудилось эхом гулкое бормотание «за что мне это?».
— Да есть за что, — хмыкнула она, припоминая все грехи Вадима. Стало как-то легче, не то от воспоминаний Вадима, к которыми она никогда не имела отношения, но всегда любила слушать о его очередной перепалке с брошенной девицей. Это вызывало в ней тот же гадкий интерес, что и сейчас занимал сбивчивые размышления.
Кровать показалась особенно мягкой. Маша рухнула, уткнувшись лицом в подушку. Из сна вырвал мерный звук, напоминавший сердцебиение. Оно стучало умиротворённо и чётко. Маша открыла глаза и увидела на тумбочке небольшую коробочку, имевшую отвратительно-розовый цвет. Мария лежала, разглядывая ящик: тонкие стенки, сквозь которые проглядывали синеватые нити, напоминавшие сосуды, пульсировали. Девушка медленно села, словно боялась потревожить странную вещь, разбудить её, и взяла коробочку. Она оказалась влажной и тёплой. В ладонях девушки стенки задрожали быстрее, будто трепетали перед ней. Из коробочки послышался жалобный детский всхлип, какой бывает перед безутешными рыданиями. На миг Маше захотелось поддеть розовую плёнку ногтем, порвать венки, просто из интереса, но она сдержалась, не желая отстирывать белое одеяло от того, что может политься из этой противной вещицы. Маша зажгла лампу и поднесла к свету, чтобы рассмотреть силуэт того, что кроется внутри. Коробочка просвечивала насквозь, там было пусто.
Маша очнулась от собственного крика. Она заснула на кухне, сжимая в руке стакан с настойкой пустырника. Девушка притянула колени к груди. Квартира показалась Маше коварной ловушкой с пульсирующими стенами, и оставалось только свернуться в точку в надежде, что охотник, который безжалостно порвёт мелкий мирок своими огромными когтями, не заметит её.
Наваждение спало так же скоро, как и появилось. Маша выпрямилась, смеясь над впечатлительностью. Она смеялась нарочно вслух, как можно громче, будто орала в самую пасть чудовища: «я не боюсь тебя!», пока на душе не стало совсем легко и тихо.
В этой тишине повторился жалобный всхлип из сна. Маша закрыла глаза, мучительно стараясь выдрать из книги своей памяти нужную страницу, на которой когда-то случайно разлитыми чернилами отпечатался этот звук. Всхлип постепенно превратился в тонкий девчачий голос, голос обратился фигуркой полноватой девчонки.
Она была младше на два класса, толстоватой и неуклюжей, заплетала жиденькие рыжие волосёнки в тонкую косичку. Её звали Валей, но Вадим всегда придумывал девочке обидные прозвища, которые не стеснялся орать издалека, стоило ему заметить девочку. Он любил издеваться над ней, а Маша только кривила губы в неодобрительной усмешке. Валя никогда не плакала, смотря на них с болью и обидой. Только всхлипывала, скрестив руки на груди, будто пыталась защититься от насмешек, и старалась скрыться, исчезнуть. Маша не смогла вспомнить, из-за чего они отравляли жизнь этой малышке, зато припомнила, что Валины выпученные зелёные глаза напоминали ей рыбьи.
Мария облизнула внезапно пересохшие губы, задумчиво глядя на часы. Было слишком поздно, чтобы звонить кому-либо в попытках отыскать Валин телефон. Затея нанести визит бывшей знакомой казалась глупой несколько минут, пока образ измученного страхами Вадима и пульсирующая коробка не убедили Машу, что это решение вполне разумно. Спать не хотелось: она опасалась снова столкнуться с коробкой.
До рассвета Маша просидела за кухонным столом, глотая чай и вспоминая школьные дни. Было всё же в Валентине что-то странное. Бывают такие люди, которые раздражают одним своим существованием. Для Маши таким человеком была Валя. Воображение рисовало её образ, уродуя и деформируя его, то раздувая живот, что он становился похожим на водянку, то покрывая лицо сосудами, просвечивающими через бледную кожу, то…
В комнате прозвенел будильник, оповестив Машу о начале нового дня. Она выключила его и глубоко вздохнула, готовясь звонить школьной подружке Лене. Эта сплетница когда-то вела особый дневник, в котором были записаны номера, пожалуй, всех учащихся. Валя не была исключением. Нервы смотались в тугую катушку, заставив Машу дрогнуть, пока телефон пищал в ожидании. Лена могла потерять тетрадь, Валя могла сменить номер и тогда всё пойдёт крахом, но иных вариантов у Марии не возникло.
— Что вам нужно в такую рань? — зло взвыла Лена.
— Привет. Прости, просто дело срочное. Помнишь, ты в школе вела тетрадь, где были номера учеников и учителей? У тебя она сохранилась? — Маша закрыла глаза, про себя повторяя «да» и задержала дыхание. Повисло молчание, Лена явно обдумывала услышанное.
— Да, — неуверенно ответила она, — я поищу её.
— Спасибо, — Маша выдохнула, — у меня дело к Вале. Помнишь, была такая рыжая странная девчонка.
— Ветреева. Помню, такую всю жизнь не забудешь, — Лена шуршала бумагами, стараясь отыскать тетрадь, — как жизнь, кстати? Какое дело? Маша нервно щёлкнула языком, не желая рассказывать что-либо, но была вынуждена выжать из себя пару вялых любовных историй. Лена была как паук, питавшимся секретами, интригами и сплетнями, как мухами.
— Записывай, — довольно объявила Лена. Маша быстро распрощалась и дрожащими пальцами набрала Валю. Трубку взяли подозрительно быстро.
— Привет, Мария. Ты что-то хотела? — голос Вали показался Маше скрипом мела по доске. Но хуже стало от понимания, что тварь явно ждала звонка и знала ответ на свой вопрос.
— Да. Тут одна ситуация странная. Это довольно глупо, но, возможно, ты поможешь. Я буду в долгу, — Маша выжала из себя вежливый тон, хоть вместе со словами к горлу подступила тошнота.
— Разумеется, — протянула Валентина, — я вышлю тебе адрес. Я живу на окраине, доедешь на электричке весьма быстро. До встречи.
Маша выпила воды, стараясь загнать рвоту и отвращение обратно вглубь себя. Когда ей это удалось, пришло желанное сообщение.
— Я об этом пожалею, — пробормотала она, застёгивая пальто. Она чувствовала себя ужасно: клонило в сон, в голове каждый шум отдавался набатом, тело сковала слабость, но больное увлечение гнало Машу на вокзал.
Она забилась в угол вагона, хотя людей почти не было, опасаясь, что от тряски будет мутить сильнее. Электричка тронулась, увозя с собой дрожащую от утреннего холода Машу в липкую пасть объяснения.
Валентина жила в обшарпанной многоэтажке. Маше пришлось долго петлять по грязным улицам, пока не наткнулась на нужный дом. Он был совершенно такой же, как и все дома этого района, но показался Марии особенно ветхим. Трещины на фасаде напомнили ей венки под кожицей коробки. Маша подошла к приоткрытой двери подъезда и чуть не бросилась прочь: стены дома пульсировали. Ладонь легла на холодный кирпич, проглядывающий под слезшей краской, убеждая Машу, что это обычный дом.
Шаги отозвались по лестнице тяжёлым эхо, лениво бьющимся о потолок. Всё это место словно пропиталось чем-то склизким и затхлым. Маша зажала кнопку звонка. Валентина открыла так же быстро, как ответила на звонок.
— Здравствуй, — произнесла Маша, отмечая, что Валя заметно похорошела: рыжие волосы теперь струились по плечам, лицо приобрело мягкие черты, глаза стали ярче. Но Маше Валя показалась всё равно неприятной из-за непростительно довольной улыбки.
— Доброе утро, — Маша прошла в комнату, — мой друг Вадим, которого ты наверняка помнишь, стал видеть сон. Ему снится коробка, в которой что-то есть. И ещё из неё раздаются всхлипы очень похожие на твой голос. Это безумие, но я хотела спросить, может, ты что-то знаешь об этом. Прости, — Маша изобразила на лице смущение и тревогу, решив умолчать о некоторых деталях, чувствуя, что Вале и так известно многое
— Я знаю, — Валя поджала губы, задумавшись. Она отвернулась, прикрыв рот ладонью, чтобы скрыть злорадный оскал. Маша уже ненавидела её за это, но в то же время не смела осуждать.
— Тебе ведь просто интересно? — этот вопрос прозвучал для Марии хлёсткой пощёчиной.
— Я хочу помочь Вадиму, — возмутилась она, хоть это было правдой. Валя пискляво хихикнула, качнув большой головой. Она молчала, пока наливала гостье травяной чай, что-то бормотала под нос, чтобы нельзя было разобрать ни слова, замирала, глядя перед собой, потом снова начинала суетиться. Машу раздражало это, поэтому она старалась смотреть в потолок, разглядывая похожие на улыбку трещины на потолке. Они двигались, словно силились что-то сказать.
— Приятного аппетита, — Валя поставила перед гостьей ярко-жёлтую чашку, показавшуюся Маше противно весёлой в сложившейся обстановке. Но, похоже, Валентину ничего не тревожило. Мария снова бросила взгляд на потолок, на которым не оказалось никаких трещин. Она устало потёрла глаза, чувствуя себя подавленной.
— Мне неловко вспоминать о нашем детстве, учитывая, что всё это осталось в далёком прошлом, — Валя расположилась в кресле напротив, говоря таким тоном, каким обычно читают сказки на ночь, — но Вадим превратил мои школьные годы в ад. Я боялась приходить, опасаясь услышать его насмешки, которые с радостью поддерживались остальными. Ты знаешь, дети жестоки. Хотя, взрослые не лучше. Меня никто не хотел слушать, помочь, поддержать или хотя бы посочувствовать. Я склеила из картона коробочку, которой перед сном рассказывала свои обиды. Забавно, правда? Мне даже пришлось сменить школу. Всё наладилось, и я забыла о своём занятии. А коробочка недавно размокла почему-то, стала какой-то склизкой. Я её выбросила.
Маша скривилась, отказываясь поверить, что такое возможно. Боль и ненависть беззащитного ребёнка превратились в странное чудовище, перед которым Вадим так же беспомощен, как когда-то маленькая Валечка перед ним. Маша дрогнула, подняв на хозяйку квартиры вопросительный взгляд. Её стиснул ужас, напоминая, что Вале было что рассказать своей коробочке о ней.
— Не бойся, тебе ничего не грозит. Ты всегда была наблюдателем моих рыданий, останешься в стороне и сейчас, — во взгляде Валентины скользнуло презрение, но Машу такой ответ вполне успокоил. Она расслабилась в кресле, глотая тёплый чай, чувствуя себя освобождённой от какого-то проклятия.
— Вадиму можно помочь? — опомнилась Маша, уточняя это для того, чтобы не казалось, что дело было исключительно в её интересе. Валя склонила голову набок, одарив гостью кривой усмешкой.
— А ты станешь пробовать? — хмыкнула она, забрав пустую чашку. Маша отрицательно качнула головой, уже не стыдясь. Она тряслась под выжигающим взглядом зелёных глаз, в которых читала всю свою ничтожность и слабость. Тело предательски онемело.
— У тебя электричка скоро отходит. Всего хорошего, — резко отчеканила Валя, позволяя Маше вскочить и выбежать, даже не попрощавшись.
Эпилог
Сколько прошло с визита Вадима, Маша не помнила. От неё осталась хилая тень с потухшими глазами на осунувшемся лице. Она решила это как кроссворд, вставив нужные слова: обида, ненависть, кошмар, жестокость. Маша признавала, что получила от этой истории некое удовлетворение, какого не хотела бы испытать больше никогда.
Никакого желания помочь Вадиму или хотя бы позвонить не возникало. Маша имела смутную догадку, что это будет пустой тратой времени. Никто не возьмёт трубку, а, если и возьмёт, то ничего кроме прерывистого дыхания и всхлипов она не услышит.
— За что? — как молитву произносила Маша, засыпая в слезах от бессилия, покоряясь невыносимой усталости. С потолка на неё отовсюду смотрело скалящееся чудище, заливая кровать розовой слизью, капая слюной на книги, оставляя царапины на мебели острыми ножками. Но рыдала Мария не от этого. Всю её жизнь теперь подчинил вопрос: как долго тварь будет оставаться только наблюдателем.
Автор: Яна Хансалу