Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Хэлстону показалось, что сидящий в кресле на колесиках старик выглядит больным, чем-то сильно напуган и вообще готов умереть. Подобное ему приходилось наблюдать и ранее. Среди профессионалов Хэлстон был известен как одиночка, независимый боевик, умеющий сосуществовать с обычными бандюгами. За время своей «деятельности» на этом поприще он ликвидировал восемнадцать мужчин и шесть женщин, так что знал, как выглядит смерть. Дом — по сути большой особняк — был холодным и хранил покой. Тишину нарушало разве что глуховатое потрескивание огня в камине да доносившееся снаружи подвывание ноябрьского ветра.
— Я хочу, чтобы вы нанесли свой удар. — Голос старика чем-то напоминал хруст сминаемой старой бумаги. — Насколько я понимаю, именно этим вы занимаетесь.
— С кем вы разговаривали? — поинтересовался Хэлстон. Ему было тридцать два года, он имел самую заурядную внешность. Однако его движения отличались легкой, смертельной грацией, словно это была акула в образе человека.
читать дальше
— Я говорил с человеком по имени Сол Лоджиа. Он сказал, что вы знаете его.
Хэлстон кивнул. Раз Сол порекомендовал его этому человеку, значит, все в порядке. Если же в комнате вмонтированы «жучки», то все, что скажет старик Дроган, грозит ему серьезными неприятностями. — Кому я должен нанести удар? Дроган нажал на какую-то кнопку на подлокотнике своего кресла, и оно поехало вперед, издавая при этом шум, напоминающий жужжание мухи, попавшей в бутылку. Приблизившись, Дроган обдал его мерзким запахом старости, мочи и страха. Хэлстон почувствовал отвращение, но виду не подал, и лицо его продолжало оставаться по-прежнему спокойным.
— Ваша жертва находится как раз у вас за спиной, — мягко произнес Дроган.
Хэлстон отреагировал мгновенно. Зная, что от скорости реакции зависела порой его жизнь, не только мозг, но и все тело постоянно находилось словно начеку. Он соскочил с дивана, припал на одно колено, повернулся, одновременно просовывая руку внутрь своего сшитого по специальному заказу спортивного плаща, где в кобуре под мышкой висел опять же специальный револьвер 45-го калибра. Секундой позже оружие оказалось у него в руке, он целил в… Кошку.
Какое-то мгновение Хэлстон и кошка неотрывно смотрели друг на друга. И это было неожиданно странно для Хэлстона, который не отличался большим воображением и не был суеверен. В ту же самую секунду, когда он бросился на колено и поднял револьвер, ему показалось, что он знает эту кошку, хотя, будь это действительно так, он наверняка запомнил бы существо со столь характерной внешностью.
Ее морда была словно разрезана надвое: половина черная, половина белая. Разделительной линия, прямая, как струна, шла от макушки ее плоского черепа, спускалась к носу и оттуда переходила на рот. В сумраке этой изысканно обставленной гостиной ее глаза казались громадными, а черные зрачки, преломлявшие свет от камина, сами походили на тлеющие ненавистью угольки.
Эта мысль, тяжелая и странная, подобно эху, вернулась к Хэлстону: мы знаем друг друга — ты и я. Потом это прошло. Он убрал револьвер и встал.
— За это мне следовало бы вас убить, — сказал он Дрогану. — Я не люблю шуток.
— А я и не шучу, — ответил тот. — Садитесь. Вот, загляните сюда. — Он извлек из-под прикрывшего его колени пледа толстый бумажный пакет и протянул его Хэлстону.
Хэлстон послушно сел. Кошка, примостившаяся было на спинке дивана, мягко юркнула к нему на колени. Несколько секунд она смотрела на Хэлстона своими огромными темными глазами со странными окруженными двойным золотисто-зеленым ободком зрачками, потом свернулась клубочком и замурлыкала.
Хэлстон вопросительно посмотрел на Дрогана.
— Она ведет себя очень дружелюбно, — сказал старик. — Поначалу. Вообще же эта кошка уже убила в моем доме троих. Остался один лишь я. Я стар, я болен… И мне хотелось бы умереть не раньше положенного срока.
— Я не могу в это поверить, — пробормотал Хэлстон. — Вы наняли меня, чтобы я убил кошку?
— Пожалуйста, загляните в конверт. Хэлстон открыл его. Конверт был заполнен сто и пятидесятидолларовыми купюрами — все они были старые. Начав их пересчитывать, он дошел до трех тысяч, после чего остановился.
— Сколько здесь?
— Шесть тысяч долларов. Следующие шесть тысяч вы получите, когда предъявите мне доказательства, что кошка… Устранена. Мистер Лоджиа сказал, что это ваша обычная такса.
Хэлстон молча кивнул, одновременно продолжая механически поглаживать лежавшую па коленях кошку, которая, все так же мурлыкая, погрузилась в сон. Кошек Хэлстон любил. Если на то пошло, это было единственное животное, вызывавшее в нем симпатию. Они всегда гуляют сами по себе. Господь — если он вообще существовал — сделал из них идеальное орудие убийства. Да, они всегда были сами по себе. Как и Хэлстон.
— Я мог бы ничего не объяснять, но все же сделаю это, — сказал Дроган. — Предостеречь — значит вооружить, так, кажется, говорят, а мне не хотелось бы, чтобы вы с излишней легкостью шли на это дело. Кроме того, у меня есть на то и свои собственные причины, так сказать, для самооправдания. Просто не хотелось бы выглядеть в ваших глазах безумцем. Хэлстон снова кивнул. Про себя он уже решил, что нанесет этот столь необычный удар, так что дополнительных обсуждений действительно не требовалось. Но коль скоро Дроган намерен поговорить, он послушает.
— Для начала, вы знаете, кто я такой? Откуда у меня средства на жизнь? — Фармацевтические предприятия Дрогана, — отметил Хэлстон.
— Да. Одна из крупнейших фармацевтических компаний Америки. А краеугольным камнем нашего финансового успеха является вот это. — Он вынул из кармана халата маленький пузырек без этикетки и протянул его Хэлстону. — Три-дормаль-фенобарбин, состав «Ж», — сказал Дроган. — Предназначен исключительно для безнадежно больных людей, поскольку очень быстро формируется механизм зависимости от препарата. Это одновременно болеутоляющее средство, транквилизатор и умеренный галлюциноген. Оказывает поразительно благотворное воздействие на безнадежно больных людей, поскольку помогает им свыкнуться со своим состоянием и потому легче переносить его.
— Вы тоже принимаете его? — спросил Хэлстон.
Дроган проигнорировал его вопрос.
— Препарат широко распространен по всему миру. Он полностью синтезирован, его разработали в середине пятидесятых годов в наших лабораториях в Нью-Джерси. Свои эксперименты мы ставили преимущественно на кошках, поскольку их нервная система имеет уникальную структуру.
— И скольких из них вы таким образом отправили на тот свет?
Дроган чуть поджался, напрягся.
— Подобная постановка вопроса является нечестной и предвзятой.
Хэлстон пожал плечами.
— За четырехлетний период между первичной разработкой препарата и его утверждением Федеральной фармацевтической ассоциацией пять тысяч кошек были… Э-э, ликвидированы.
Хэлстон тихонько присвистнул. Его пальцы нежно гладили голову спящей кошки, ее черно-белую мордочку. Кошка тихонько, умиротворенно урчала.
— И теперь вы полагаете, что эта кошка пришла, чтобы убить вас?
— Я не испытываю ни малейшего чувства вины, — проговорил Дроган, однако его старческий голос стал на тон выше и в нем зазвучали нотки раздражения. — Пять тысяч испытуемых животных погибли ради того, чтобы сотни тысяч человеческих жизней…
— Давайте оставим это, — сказал Хэлстон. Оправдания всегда утомляли его.
— Кошка появилась у нас семь месяцев назад, — продолжал Дроган. -Лично мне она никогда не нравилась. Типичные разносчики инфекции… Постоянно бегают где попало… Или роются в помойках… Подбирают Бог знает что… Это моя сестра захотела взять ее в дом. С нее все и началось. Она поплатилась за это. — Он с нескрываемой ненавистью посмотрел на кошку. — Вы сказали, что кошка убила троих.
Немного дрожащим голосом Дроган начал свой рассказ. Кошка лежала на коленях Хэлстона, сильные, опытные пальцы убийцы нежно прикасались к ее шерстке, и она мягко урчала во сне. Иногда из камина доносился похожий на хлопок звук — это лопалась в пламени сосновая шишка, — и тогда кошка напрягалась, как стальная пружина под слоем мышц, покрытых шерстью. Снаружи доносилось завывание холодного ветра, кружащего около большого каменного дома, затерявшегося в коннектикутской глубинке. В глотке этого ветра клокотала зима. А голос старика все скрипел и скрипел.
Семь месяцев назад их было здесь четверо: Дроган, его сестра Аманда семидесяти четырех лет — на два года старше его, ее давняя подруга Кэролайн Бродмур (из тех, уэстчестерских Бродмуров, как сказал Дроган), давно страдавшая от эмфиземы, и Ричард Гейдж — слуга, работавший в доме уже двадцать лет. Гейдж, которому было под шестьдесят, водил большой «линкольн», готовил еду и по вечерам разносил напитки. Еще к ним приходила дневная служанка. Подобным образом вся четверка прожила где-то около двух лет, являя собой образчик немного странной компании богатых пожилых людей и их семейного вассала. Единственным занятием этих чудаковатых стариков было ожидание — кто кого переживет. И потом появилась эта кошка.
— Первым ее увидел Гейдж, когда она крадучись бродила вокруг дома, -продолжал Дроган. — Поначалу он пытался было прогнать ее, швырял в нее палки, камни, несколько раз даже попал. Но кошка все не уходила. Естественно, ее привлекал запах еды. Сама же была — сплошные кожа да кости. Таких бросают у обочины дороги, чтобы подыхали. Как это ужасно, бесчеловечно — обрекать животное на медленную голодную смерть.
— А что, лучше испытывать на прочность их нервную систему? — спросил Хэлстон.
Дроган пропустил мимо ушей его замечание и рассказывал дальше. Он ненавидел кошек. Всегда ненавидел. Когда стало ясно, что она не уходит, он приказал Гейджу отравить ее — большую, аппетитную порцию кошачьей еды обильно сдобрил три-дормаль-фенобарбином. К этой еде кошка даже не прикоснулась.
К этому времени Аманда Дроган уже успела заметить кошку и настояла на том, чтобы ее взяли в дом. Сам Дроган отчаянно протестовал, но сестра взяла верх. Впрочем, ей всегда это удавалось.
— Да, Аманда все устроила по-своему, — сказал Дроган. — Сама, на своих руках принесла ее в дом. А та так мурлыкала, прямо как сейчас у вас, мистер Хэлстон. Но ко мне она ни разу даже не приближалась. Да, не приближалась… Пока. Сестра поставила ей блюдечко с молоком, которое она немедленно осушила. «О, вы только посмотрите на это бедное существо, она проголодалась», — сестра чуть не плакала. Они с Кэролайн прямо-таки на цыпочках ходили вокруг нее. Разумеется, таким образом они хотели отомстить мне, прекрасно зная, как я отношусь к кошкам… Как я всегда к ним относился, особенно после того, как началась работа над три-дормалем. Им очень нравилось поддразнивать меня, они просто наслаждались этой игрой. -Он мрачно взглянул на Хэлстона. — Но они и поплатились за это.
В середине мая Гейдж, как обычно, встал в половине шестого утра, чтобы зажечь в доме свет. Его крик разбудил и Дрогана, и Кэролайн Бродмур. Аманда Дроган лежала на полу у основания главной лестницы среди осколков разбитой фаянсовой тарелки и содержимого пачки «Маленькие котята» — это такая еда для кошек. Ее незрячие глаза неподвижно уставились в потолок. Она потеряла много крови — кровотечение было изо рта и из носа. У нее были сломаны спина, одна нога, а шея вообще оказалась размозженной.
— Кошка спала у нее в комнате, — заметил Дроган, — и она ухаживала за ней, как за младенцем… «Она такая гоодная, доогой. Ведь она же поугоодаась, пуавда ведь? Иви ты хочешь выйти и сдеуать пи-пи?» Мерзость какая — слышать подобное из уст старой закаленной в боях Аманды. Как я полагаю, она разбудила ее своим мяуканьем. Аманда взяла тарелку и пошла вниз — ей все время казалось, что Сэмми не любит есть «Котят» всухомятку. Мол, она предпочитает их с молоком. И вот… И вот она встала и хотела спуститься, чтобы налить в тарелку молока. Кошка терлась об ее ноги. А Аманда была уже старуха, ноги плохо слушались ее. Да и к тому же полусонная. Когда они подошли к краю лестницы, кошка бросилась ей под ноги… В общем, сделала подножку…
«Да, — подумал Хэлстон, — пожалуй, все могло быть именно так. Вроде бы ничего преднамеренного». Он мысленно представил себе, как старуха падает вперед, катится вниз по ступеням, испуганная настолько, что не в состоянии закричать и позвать на помощь, разбудить спящий дом. «Котята» веером разлетаются по сторонам, тарелка разбивается, а сама она кувырком летит вниз и плюхается на пол. Ее старушечьи кости вконец переломаны. За ней спускается кошка, лакомясь «Маленькими котятами», разбросанными по ступенькам…
— А что сказал судебный следователь? — спросил Хэлстон.
— Смерть от несчастного случая, конечно. Но я-то знал.
— Но почему вы после этого не избавились от кошки? Уже после смерти Аманды?
Очевидно, потому, что Кэролайн Бродмур пригрозила покинуть дом, если он это сделает. Она вообще была истеричка, к тому же буквально помешалась на кошке. Плюс ко всему она была очень больная женщина, и время от времени у нее появлялись… Фантазии. Как-то она сказала Дрогану, что не сомневается в том, что душа Аманды переселилась в Сэмми. И поскольку Сэмми была кошкой Аманды, теперь она сама будет ее любить и ухаживать за ней, как это делала бы сама Аманда.
С годами Хэлстон научился довольно неплохо читать между строк и смекнул, что Дроган и Кэролайн Бродмур когда-то в далеком прошлом были любовниками, и ему никак не хотелось терять ее из-за какой-то кошки.
— Она действительно могла бы уехать. А это было бы равнозначно самоубийству, — сказал Дроган. — Ведь у нее никого нет, абсолютно никого. Здесь она жила на втором этаже в специально оборудованной комнате, в которой поддерживалась атмосфера повышенной влажности. Женщине было семьдесят лет, мистер Хэлстон. Едва достигнув двадцати одного года, она стала высаживать в день по две пачки сигарет, а то и больше. Ее эмфизема оказалась крайне запущенной. Я хотел, чтобы она осталась здесь, и если кошке суждено было тоже остаться… Хэлстон кивнул в знак понимания и многозначительно посмотрел на часы. — Умерла она ближе к концу июня, — сказал Дроган, — смерть наступила во сне. Доктор отнесся к этому достаточно спокойно… Просто пришел и выписал свидетельство о смерти, и все. Но в ее комнате находилась кошка! Гейдж сказал мне об этом.
— Но ведь она должна была когда-нибудь умереть от эмфиземы, — заметил Хэлстон, — Ну конечно же, — лицо Дрогана исказилось странной, какой-то колючей улыбкой. — Именно это и сказал врач. Но я-то знаю. Я все помню. Моя мать рассказывала мне. Кошки любят приканчивать стариков и маленьких детей именно во сне. Тогда они похищают их дыхание.
— Но это же просто миф, разве не так?
— Как и большинство мифов, основанных на фактах, — возразил Дроган. В свете камина щеки его ввалились, голова стала походить на череп. — Кошки любят царапать своими когтями мягкие вещи. Подушку, толстый плюшевый коврик или… Одеяло. Одеяло младенца в яслях или одеяло старика. Дополнительный груз на теле слабого человека… Дроган умолк, но Хэлстон воочию представил себе и эту картину. Кэролайн Бродмур лежит в своей спальне, дыхание с хрипом вырывается из ее пораженных недугом легких, оно едва различимо на фоне жужжания специальных увлажнителей и кондиционеров. Кошка со странной черно-белой окраской молча запрыгивает на ее старческую постель и вглядывается своими сверкающими черно-зелеными глазами в старое, изрытое морщинами лицо. Затем она подкрадывается к ее худой груди и с тихим урчанием ложится на нее… Дыхание замирает… Затихает… А кошка все урчит и урчит, пока старуха медленно испускает дух под давящим ей на грудь живым грузом.
Он никогда не был особенно впечатлительным человеком, но мысленно нарисованная им самим картина заставила содрогнуться даже его.
— Дроган, — Хэлстон продолжал поглаживать голову тихо урчащей кошки. -Но скажите, ради Бога, почему вы вообще не отвели ее к ветеринару и не усыпили там? Мой дядюшка подобным путем избавился в прошлом году от своего пса, и это обошлось ему долларов в двадцать.
— Похороны состоялись первого июля, — Дроган словно не слышал Хэлстона, — Я распорядился, чтобы Кэролайн поместили в наш фамильный склеп рядом с сестрой. Она бы сама захотела того же. Третьего июля я позвал Гейджа в эту самую комнату и передал ему плетеную корзину, в которой сидела кошка, приказав отнести ее к ветеринару в Милфорд. Он сказал: «Слушаюсь, сэр», взял корзину и вышел. Это было очень на него похоже. Больше я его живым не видел. «Линкольн» врезался в бетонный бордюр моста на скорости более чем шестьдесят миль в час. Смерть Дика Гейджа наступила мгновенно.
У него на лице были обнаружены многочисленные царапины.
Хэлстон молчал. Помимо его воли, воображение уже начало рисовать следующую картину ужаса. В комнате стояла полная тишина, если не считать уютного потрескивания дров в камине да столь же уютного урчания свернувшейся у него на коленях кошки. Чем не превосходная иллюстрация к поэме Эдгара Геста: «…Свет добрый камина, и кот на коленях. Вы скажете -нет слаще лени». На видение все же возникло.
Дик Гейдж подъезжает на «линкольне» к повороту на Милфорд, превышая разрешенный лимит скорости примерно миль на пять. Рядом с ним на сиденье та самая зловещая корзина. Дик внимательно следит за дорогой, за едущими рядом машинами, возможно, он обгоняет большой грузовик и потому не замечает странную черно-белую кошачью морду, раздвигающую прутья старой корзины, много лет служившей для загородных поездок. Да, пожалуй, именно в тот момент, когда он обгоняет большой грузовик, кошка бросается ему на лицо и, выпустив острые когти, начинает полосовать кожу. Зловещие лапы тянутся к глазам, чтобы ранить их, вырвать и ослепить человека. Шестьдесят миль в час, гул мощного двигателя «линкольна» — и когтистая лапа впивается ему в переносицу, вызывая приступ дикой, едва переносимой боли. «Линкольн» начинает заносить вправо, под колеса надвигающегося грузовика, водитель которого отчаянно давит на клаксон, издающий душераздирающий хриплый сигнал сирены, но он ничего не слышит, потому что кошка истошно орет. Эта тварь, подобно огромному мохнатому черному пауку, всем телом распласталась на лице Дика. Уши плотно прижаты к голове, зеленые глаза горят, как адские прожекторы, из приоткрытого рта брызжет слюна, сильные задние лапы, подрагивая, впиваются в мягкую плоть стариковской шеи. Машину резко заносит вправо, а Гейдж уже не только не видит, но вряд ли и понимает, что впереди бордюр моста. Кошка выпрыгивает, а «линкольн», подобно сияющему черному снаряду, врезается в твердь бетона. Гейдж со страшной силой ударяется о рулевое колесо, которое сминает, сплющивает его грудь… Хэлстон сглотнул слюну, издав при этом непонятный сухой щелчок.
— А кошка вернулась? — пробормотал он. Дроган кивнул.
— Через неделю. Точнее, в тот самый день, когда хоронили Дика Гейджа. Она вернулась.
— Она пережила автомобильную катастрофу? И это при скорости шестьдесят миль в час? Трудно в это поверить.
— Говорят, что у каждой из них по девять жизней. Тогда-то и я начал подумывать, что это адова кошка. Что-то вроде… Демона, посланного, чтобы…
— Покарать вас?
— Я не знаю. Но я боюсь этого. Я кормлю ее, точнее — женщина, которая приходит убираться, кормит. Она ей тоже не нравится. Говорит, что такая кошачья морда — сущее проклятие. Божье проклятие. Разумеется, она из местных, — старик попытался было улыбнуться, но это у него не получилось. — Я хочу, чтобы вы убили ее, — сказал он. — Вот уже четыре месяца, как я живу вместе с ней под одной крышей. Она подкрадывается ко мне в темноте. Она смотрит на меня. Кажется, что она… Выжидает. В конце концов я вступил в контакт с Солом Лоджиа, и он порекомендовал мне вас. Даже как-то назвал вас…
— Одиночкой. То есть я предпочитаю работать автономно.
— Да. И он еще сказал: «Хэлстон никогда не попадался. Даже подозрение на него не падало. Он всегда опускается на ноги… Как кошка».
Хэлстон посмотрел на старика в кресле на колесиках. Неожиданно его длинные мускулистые пальцы нервно пробежали по кошачьей спине.
— Нет! — воскликнул Дроган. Он прерывисто вздохнул. Краска подступила к его впалым щекам. — Нет… Не здесь. Увезите ее.
Хэлстон невесело улыбнулся. Он начал медленно, очень нежно поглаживать голову и спину спящей кошки.
— Хорошо, — произнес он, — я принимаю этот контракт. Вы хотите получить ее тело?
— Господи Иисусе, нет! — с отвращением прокричал старик. — Убейте ее! Закопайте ее! — Он сделал паузу, затем резко повернул свое кресло в сторону Хэлстона. — Мне нужен только хвост, — сказал он. — Я хочу швырнуть его в огонь и понаблюдать, как он будет гореть.
* * *
Хэлстон вел свой «мустанг» модели 1972 года, под капотом которого билось изношенное и усталое сердце «студебеккера» выпуска 56-го. Машина была латаная-перелатаная, и ее выхлопная труба свисала к земле под углом двадцать градусов. Он самостоятельно переделал в ней дифференциал и заднюю подвеску, а кузов оснастил кое-какими деталями от других моделей.
Из дома Дрогана он выехал около половины десятого. Сквозь рваные облака ноябрьского вечера виднелся холодный узкий полумесяц. Все окна в машине были открыты, потому что ему казалось, будто затхлый запах немощи и страха успел впитаться в его одежду, а ему это очень не нравилось. Холод был стальным и резким, вроде лезвия остроотточенного ножа, но, несмотря ни на что, доставлял удовольствие. Да и мерзкая вонь быстро выветривалась.
Он свернул с основного шоссе у Плейсерс Глен и проехал через опустевший город, охрану которого нес один-едипственный светофор-мигалка. Хэлстон, однако, не превысил установленных тридцати пяти миль в час. Выехав за пределы города и оказавшись на шоссе номер 35, он дал чуть больше воли своему «мустангу». Студебеккеровский мотор работал мягко, и его урчание чем-то походило на урчание кошки, часом раньше лежавшей на коленях Хэлстона в доме старика. Он улыбнулся при этом сравнении. По занесенным снегом, замерзшим ноябрьским полям, кое-где покрытым остовами кукурузной стерни, он пронесся, делая уже семьдесят миль в час.
Кошка сидела в хозяйственной сумке, в которой для прочности были сделаны двойные стенки; сверху ее надежно стягивал толстый шпагат. Сумка лежала на заднем сиденье. Когда Хэлстон укладывал ее в сумку, и сейчас в дороге, она продолжала мирно посапывать. Возможно, она понимала, что нравится Хэлстону, и чувствовала себя с ним как дома. И он, и кошка в сущности были одиночками.
Странное задание, подумал Хэлстон и неожиданно удивился, поймав себя на мысли, что считает это заданием. Может быть, самым удивительным во всем этом было именно то, что кошка действительно ему нравилась, он чувствовал некую близость, существовавшую между ними. Раз уж ей удалось избавиться от таких трех старых перечниц, значит, немалая была в ней сила… Особенно, если говорить о Гейдже, который вез ее в Милфорд «на свидание» с ухмыляющимся ветеринаром, а тот уж точно находился в предвкушении того момента, когда сможет засунуть ее в миниатюрную газовую камеру размером с микроволновую печь. Хэлстон действительно испытывал некоторую расположенность к кошке, хотя и не собирался отказываться от своего намерения выполнить контракт. Однако он сделает все это с соблюдением должного приличия и убьет ее быстро и профессионально. Остановит машину на краю какого-нибудь заснеженного поля, вытащит кошку из сумки, свернет ей шею, после чего отрежет хвост, чтобы показать его старику. А потом, думал он, я похороню ее, как полагается, не нужно, чтобы она досталась мусорщикам или каким-нибудь бродягам.
Именно в тот момент, когда он размышлял обо всем этом, кошка неожиданно предстала перед ним, прямо над приборной доской — ее черно-белая морда была повернута к нему, а рот, как показалось Хэлстону, чуть-чуть приоткрылся в хищной ухмылке.
— Черт! — прошипел Хэлстон, невольно бросив взгляд направо — в стенке, двойной стенке сумки была прогрызена большая дыра. Он снова посмотрел вперед, и в это самое мгновение кошка, приподняв лапу, ударила его по лицу. Он резко откинулся назад… И услышал, как завизжали колеса «мустанга».
Машина метнулась через двойную желтую полосу на шоссе, ее занесло куда-то назад. Кошка продолжала стоять на приборном щитке машины, он что было силы ударил ее, зверь зашипел, но с места не двинулся. Хэлстон нанес еще один удар, но вместо того, чтобы отскочить в сторону, она бросилась ему на лицо.
«Гейдж, — подумал он. — Прямо как Гейдж». Нога давила на педаль тормоза. Кошка сидела у него на голове, стараясь поглубже вонзить когти, чтобы удержаться. Ее мохнатое брюхо закрывало ему обзор дороги. Хэлстон, превозмогая боль, продолжал стискивать руль. Он еще раз треснул кошку, потом еще, еще. И в этот момент его неожиданно швырнуло вперед от сильного удара, резко натянулись ремни безопасности. Дикое, нечеловеческое завывание женщины, кричавшей от адской боли — последнее, что запечатлелось в его мозгу. И все-таки он нашел в себе силы для еще одного удара, но рука лишь скользнула по упругим кошачьим мускулам.
Вслед за этим его сознание погрузилось в непроглядную тьму.
Луна скатилась за горизонт. До рассвета оставался примерно час. «Мустанг» лежал на брюхе в поросшем низким кустарником овраге. В его радиаторной решетке запутались клочья колючей проволоки. Весь перед машины превратился в кучу металлолома.
Постепенно Хэлстон начал приходить в себя. И первое, что он увидел, когда открыл глаза, была кошка, сидевшая у него на коленях. Она спокойно мурлыкала и смотрела на него своими сияющими на черно-белой морде зелеными глазами. Ног своих он не чувствовал.
Он скользнул взглядом мимо кошки и увидел, что перед машины был полностью разрушен, а задняя часть ввалившегося в салон двигателя раздробила его ноги, а самого его намертво зажала, словно похоронила. Где-то далеко заухала сова, почуявшая добычу. А совсем близко, словно внутри, — мерное кошачье урчание.
Казалось, она улыбается ему.
Хэлстон видел, как она встала, выгнула спину и потянулась. Внезапно со страшной гибкостью хищника она, как колышущаяся промасленная ткань, кинулась ему на плечо. Хэлстон попытался поднять руку, чтобы сорвать ее. Рука не шелохнулась.
«Спина, — как врач-профессионал, подумал он. — Перелом позвоночника. Я парализован».
Кошка страшно мурлыкала ему прямо в ухо, и звук этот казался раскатами грома.
— Убирайся вон! — прокричал Хэлстон. Голос его звучал сухо, даже сипло. Кошка на мгновение напряглась, затем откинулась назад. Внезапно ее когти полоснули Хэлстона по щеке, до этого она не выпускала их. Резкая боль молнией кинулась к горлу. Потекла струйка теплой крови. Боль. Чувствительность не потеряна.
Он приказал голове повернуться вправо, и та подчинилась. На какое-то мгновение его лицо утонуло в сухом, мягком мехе. Хэлстон заорал на кошку. Она издала удивленный, рассерженный звук — йоук! — и прыгнула на сиденье. Прижав уши к голове, эта тварь по-прежнему не отрывала от него горящих гневом глаз.
— Что, не надо мне было этого делать, да? — прохрипел он.
Кошка открыла пасть и зашипела. Глядя на эту странную, шизофренически раздвоенную морду, Хэлстон понял, почему Дроган называл ее адовой кошкой. Она… Его мысли внезапно прервались, когда он почувствовал слабую покалывающую боль в обеих кистях и в предплечьях.
Чувствительность восстанавливается. Вот они — булавочные уколы.
Выпустив когти, кошка с шипением бросилась ему на лицо.
Хэлстон закрыл глаза и открыл рот. Он хотел укусить кошку в живот, но смог ухватить только клок шерсти. Когти вцепились ему в уши, кошка давила на них всей своей тяжестью. Жгучая, нестерпимая боль Хэлстон попытался поднять руки. Они чуть дернулись, но так и не оторвались от коленей.
Он нагнул голову вперед и принялся трясти ею так же, как это делает человек, которому в глаза попало мыло. Шипя и повизгивая, кошка продолжала держаться. Хэлстон чувствовал, как по его щекам медленно струится кровь. Уши жгло так, будто они пылали в огне.
Он откинул голову назад и зашелся в страшном крике — очевидно, в аварии он повредил шейные мышцы, и сейчас они дали о себе знать. Но кошку он все же скинул — до него донесся негромкий шлепок со стороны заднего сиденья.
Струйка крови затекла в один глаз. Он снова попытался пошевелить руками, хотя бы одну из них поднять, чтобы вытереть кровь. Они подрагивали у него на коленях, но двигаться по-прежнему отказывались. Он вспомнил про свой висевший под мышкой специальный револьвер 45-го калибра.
«Если я только смогу дотянуться до него, киска, от всех твоих девяти жизней не останется даже воспоминания».
И снова покалывание в руках, уже сильнее. Тупая боль в ступнях, зажатых и, конечно же, раздробленных разбитым двигателем, легкие покалывания в бедрах — ощущение точно такое же, как если вы спали и у вас затекла нога, а потом начала отходить, когда вы сделали несколько первых шагов. Этого было достаточно, чтобы понять, что спина у него цела и ему не придется остаток жизни проводить в качестве живого трупа, прикованного к инвалидному креслу.
«А может, у меня самого осталось в запасе несколько жизней?»
Теперь надо разобраться с кошкой. Это самое главное. Потом выбраться из этих развалин — может, кто-нибудь будет проходить мимо, так что он постарается сразу решить обе проблемы. Хотя весьма маловероятно, что кому-то вздумается прогуливаться по этой пустынной дороге, да еще в половине пятого утра, однако какой-то шанс оставался. И… А что там кошка сзади делает?
Ему не хотелось, чтобы она ползала по его лицу, но еще меньше он хотел, чтобы она оставалась там, за спиной, вне поля его зрения. Он попытался было разглядеть ее в зеркальце заднего вида, но из этого ничего не вышло. От удара оно сдвинулось набок, и все, что он сейчас мог видеть в нем, это лишь овраг, в котором закончилось его путешествие.
За спиной раздавалось урчание, чем-то похожее на упругий звук разрываемой ткани. Урчание.
«Вот ведь адова кошка. Вздумала там поспать». Ну, а если даже не так, если она лежала бы там и замышляла убийство, что бы она смогла сделать? Весу в ней было килограмма два с половиной, не больше. А скоро… Скоро он снова сможет двигать руками настолько, чтобы дотянуться до своего револьвера. В этом он был уверен.
Хэлстон сидел и ждал. Чувствительность продолжала возвращаться к нему, напоминая о себе почти уже непрерывными булавочными уколами. Абсурд, конечно (а может, это явилось следствием его близкого соприкосновения со смертью?), но в течение минуты или около того он испытал сильную эрекцию. Далеко на востоке высветилась на горизонте узенькая полоска приближавшегося рассвета. Где-то запела птица.
Хэлстон снова попытался пошевелить руками, но смог приподнять их лишь на какую-то долю дюйма, после чего они вновь упали ему на колени. «Нет пока. Но скоро».
Послышался слабый удар по спинке соседнего с ним кресла. Хэлстон обернулся и посмотрел на черно-белую морду, мерцающие в сумраке кабины лучистые глаза с огромными темными зрачками. Хэлстону захотелось поговорить с ней. — Еще не было случая, чтобы я не выполнил порученного мне задания, — проговорил он. — Это, кошка-кисонька, могло бы стать первым. Но скоро я снова обрету руки. Пять, ну, от силы десять минут. Хочешь услышать мой совет? Выпрыгивай в окно. Все окна открыты. Убирайся и уноси с собой свой хвост.
Кошка не мигая смотрела на него. Хэлстон еще раз проверил руки. Они отчаянно тряслись, но все же приподнялись. Сантиметра на полтора. Он позволил им шлепнуться обратно на колени. Свалившись на мягкое сиденье «мустанга», они слабо белели в полумраке кабины. Кошка ухмылялась, глядя ему в лицо.
Тело ее напряглось, и еще до того, как она прыгнула, Хэлстон знал, что именно она собирается сделать, и потому широко раскрыл рот, чтобы завопить что было сил.
Она опустилась ему прямо на промежность — и опять когти впиваются в его плоть.
В этот момент Хэлстон искренне пожелал действительно быть парализованным. Боль была гигантская, раздирающая. Он даже представить себе не мог, что на свете существует подобная боль. Сейчас кошка казалась ему шипящей сжатой пружиной ярости, вцепившейся в его гениталии.
Хэлстон на самом деле взвыл, широко раскрыв рот, внезапно кошка изменила свои намерения, пулей метнувшись к его лицу. В этот самый момент он наконец-то осознал, что это действительно более, чем просто кошка, это омерзительное существо, охваченное желанием убивать.
Он перехватил последний взгляд этой черно-белой убийцы, увидев ее прижатые, словно приклеенные к голове уши, ее громадные, наполненные сумасшедшей ненавистью и… Ликованием глаза. Она уже избавилась от трех стариков, и теперь была очередь его, Джона Хэлстона.
Подобно яростному снаряду она ударилась о его рот. Хэлстон едва не подавился. Желудок сжался в комок, и его вырвало. Рвотные массы забрызгали лобовое стекло настолько, что через него уже ничего не было видно, а сам он закашлялся.
Теперь уже он, как кошка, сжался в пружину, стараясь освободить тело от остатков паралича. Он резко поднял руки, чтобы схватить кошку, его помутневший рассудок пронзила настолько странная по своей жестокости мысль, что он не сразу осознал ее, а руки смогли схватить один лишь хвост этого исчадия ада.
Каким-то образом ей удалось втиснуть ему в рот все свое тело — сейчас ее странная черно-белая морда прогрызала себе дорогу где-то внутри его горла.
Из глотки Хэлстона вырвался ужасный надрывно-хриплый рев; само горло раздулось и трепетало, словно сопротивлялось проникновению внутрь этой неумолимой живой смерти.
Его тело дернулось: один раз… Потом еще. Ладони туго сжались в кулаки, затем медленно, вяло разжались. Глаза блеснули какой-то нечаянной улыбкой и тут же остекленели. Казалось, Хэлстон устремил свой незрячий взгляд сквозь забрызганное лобовое стекло «мустанга» куда-то вдаль, в сторону зарождавшегося рассвета.
Из его распоротого рта свисал пятисантиметровый кончик пушистого черно-белого хвоста. Затем и он исчез.
Где-то снова закричала птица… И вскоре сельские поля Коннектикута стали заполняться нежно молчаливыми лучами рассвета.
* * *
Фермера звали Уил Росс.
Путь его лежал к Плейсерс Глен, где он намеревался заменить распредвал на своем тракторе. В ярком свете позднего утра он заметил какой-то большой предмет, лежавший в кювете у дороги. Он подъехал поближе, чтобы разобраться, и увидел в придорожной канаве «мустанг», застывший в каком-то нелепо-пьяном наклоне над землей; в его радиаторной решетке застряли куски колючей проволоки, чем-то напоминающие разодранные мотки для вязания.
Он стал спускаться с дороги и неожиданно замер как вкопанный.
— Святой Моисей, спаси и помилуй! За рулем сидел человек, лицо его было залито кровью. Взгляд остекленевших глаз был устремлен куда-то в вечность. Пересекавший грудь ремень безопасности походил скорее на врезавшуюся в тело перевязь для пистолетной кобуры.
Дверцу явно заклинило, но Росс напрягся и, вцепившись в ручку обеими руками, все же распахнул ее. Как бы в знак протеста она противно заскрипела.
Он наклонился вперед и отсоединил ремень, намереваясь поискать в карманах спортивного плаща мужчины какие-нибудь документы. Рука уже потянулась было к плащу, когда он заметил, что прямо над пряжкой ремня рубаха мертвеца разорвана, и в этом месте образовалось какое-то вздутие. Тотчас же на рубахе, Подобно зловещим розам, стали расползаться пятна крови.
— Что за черт! — воскликнул Росс. Он наклонился еще ниже и, ухватив рукой край рубашки мужчины, Потянул ее из брюк. Движения его рук запечатлелись в его памяти навечно, оставив страшный рубец на всю жизнь.
Уил Росс посмотрел… И истошно заорал. Прямо поверх пупка Хэлстона в его животе была прогрызена дыра, из которой торчала покрытая кровавыми потеками черно-белая голова кошки. Ее огромные глаза с яростью смотрели на Уила.
Росс отскочил назад, продолжая кричать, он закрыл лицо ладонями. В небо взметнулись сотни ворон, кормившихся на пустынном кукурузном поле. Кошка вылезла наружу и с омерзительной истомой потянулась.
Затем она выскочила в открытое окно машины. Росс смотрел ей вслед, медленно опустив руки. Она прыгала по высокой мерзлой траве, пока совсем не исчезла из виду.
Словно у нее остались еще какие-то незавершенные дела.
— Я хочу, чтобы вы нанесли свой удар. — Голос старика чем-то напоминал хруст сминаемой старой бумаги. — Насколько я понимаю, именно этим вы занимаетесь.
— С кем вы разговаривали? — поинтересовался Хэлстон. Ему было тридцать два года, он имел самую заурядную внешность. Однако его движения отличались легкой, смертельной грацией, словно это была акула в образе человека.
читать дальше
— Я говорил с человеком по имени Сол Лоджиа. Он сказал, что вы знаете его.
Хэлстон кивнул. Раз Сол порекомендовал его этому человеку, значит, все в порядке. Если же в комнате вмонтированы «жучки», то все, что скажет старик Дроган, грозит ему серьезными неприятностями. — Кому я должен нанести удар? Дроган нажал на какую-то кнопку на подлокотнике своего кресла, и оно поехало вперед, издавая при этом шум, напоминающий жужжание мухи, попавшей в бутылку. Приблизившись, Дроган обдал его мерзким запахом старости, мочи и страха. Хэлстон почувствовал отвращение, но виду не подал, и лицо его продолжало оставаться по-прежнему спокойным.
— Ваша жертва находится как раз у вас за спиной, — мягко произнес Дроган.
Хэлстон отреагировал мгновенно. Зная, что от скорости реакции зависела порой его жизнь, не только мозг, но и все тело постоянно находилось словно начеку. Он соскочил с дивана, припал на одно колено, повернулся, одновременно просовывая руку внутрь своего сшитого по специальному заказу спортивного плаща, где в кобуре под мышкой висел опять же специальный револьвер 45-го калибра. Секундой позже оружие оказалось у него в руке, он целил в… Кошку.
Какое-то мгновение Хэлстон и кошка неотрывно смотрели друг на друга. И это было неожиданно странно для Хэлстона, который не отличался большим воображением и не был суеверен. В ту же самую секунду, когда он бросился на колено и поднял револьвер, ему показалось, что он знает эту кошку, хотя, будь это действительно так, он наверняка запомнил бы существо со столь характерной внешностью.
Ее морда была словно разрезана надвое: половина черная, половина белая. Разделительной линия, прямая, как струна, шла от макушки ее плоского черепа, спускалась к носу и оттуда переходила на рот. В сумраке этой изысканно обставленной гостиной ее глаза казались громадными, а черные зрачки, преломлявшие свет от камина, сами походили на тлеющие ненавистью угольки.
Эта мысль, тяжелая и странная, подобно эху, вернулась к Хэлстону: мы знаем друг друга — ты и я. Потом это прошло. Он убрал револьвер и встал.
— За это мне следовало бы вас убить, — сказал он Дрогану. — Я не люблю шуток.
— А я и не шучу, — ответил тот. — Садитесь. Вот, загляните сюда. — Он извлек из-под прикрывшего его колени пледа толстый бумажный пакет и протянул его Хэлстону.
Хэлстон послушно сел. Кошка, примостившаяся было на спинке дивана, мягко юркнула к нему на колени. Несколько секунд она смотрела на Хэлстона своими огромными темными глазами со странными окруженными двойным золотисто-зеленым ободком зрачками, потом свернулась клубочком и замурлыкала.
Хэлстон вопросительно посмотрел на Дрогана.
— Она ведет себя очень дружелюбно, — сказал старик. — Поначалу. Вообще же эта кошка уже убила в моем доме троих. Остался один лишь я. Я стар, я болен… И мне хотелось бы умереть не раньше положенного срока.
— Я не могу в это поверить, — пробормотал Хэлстон. — Вы наняли меня, чтобы я убил кошку?
— Пожалуйста, загляните в конверт. Хэлстон открыл его. Конверт был заполнен сто и пятидесятидолларовыми купюрами — все они были старые. Начав их пересчитывать, он дошел до трех тысяч, после чего остановился.
— Сколько здесь?
— Шесть тысяч долларов. Следующие шесть тысяч вы получите, когда предъявите мне доказательства, что кошка… Устранена. Мистер Лоджиа сказал, что это ваша обычная такса.
Хэлстон молча кивнул, одновременно продолжая механически поглаживать лежавшую па коленях кошку, которая, все так же мурлыкая, погрузилась в сон. Кошек Хэлстон любил. Если на то пошло, это было единственное животное, вызывавшее в нем симпатию. Они всегда гуляют сами по себе. Господь — если он вообще существовал — сделал из них идеальное орудие убийства. Да, они всегда были сами по себе. Как и Хэлстон.
— Я мог бы ничего не объяснять, но все же сделаю это, — сказал Дроган. — Предостеречь — значит вооружить, так, кажется, говорят, а мне не хотелось бы, чтобы вы с излишней легкостью шли на это дело. Кроме того, у меня есть на то и свои собственные причины, так сказать, для самооправдания. Просто не хотелось бы выглядеть в ваших глазах безумцем. Хэлстон снова кивнул. Про себя он уже решил, что нанесет этот столь необычный удар, так что дополнительных обсуждений действительно не требовалось. Но коль скоро Дроган намерен поговорить, он послушает.
— Для начала, вы знаете, кто я такой? Откуда у меня средства на жизнь? — Фармацевтические предприятия Дрогана, — отметил Хэлстон.
— Да. Одна из крупнейших фармацевтических компаний Америки. А краеугольным камнем нашего финансового успеха является вот это. — Он вынул из кармана халата маленький пузырек без этикетки и протянул его Хэлстону. — Три-дормаль-фенобарбин, состав «Ж», — сказал Дроган. — Предназначен исключительно для безнадежно больных людей, поскольку очень быстро формируется механизм зависимости от препарата. Это одновременно болеутоляющее средство, транквилизатор и умеренный галлюциноген. Оказывает поразительно благотворное воздействие на безнадежно больных людей, поскольку помогает им свыкнуться со своим состоянием и потому легче переносить его.
— Вы тоже принимаете его? — спросил Хэлстон.
Дроган проигнорировал его вопрос.
— Препарат широко распространен по всему миру. Он полностью синтезирован, его разработали в середине пятидесятых годов в наших лабораториях в Нью-Джерси. Свои эксперименты мы ставили преимущественно на кошках, поскольку их нервная система имеет уникальную структуру.
— И скольких из них вы таким образом отправили на тот свет?
Дроган чуть поджался, напрягся.
— Подобная постановка вопроса является нечестной и предвзятой.
Хэлстон пожал плечами.
— За четырехлетний период между первичной разработкой препарата и его утверждением Федеральной фармацевтической ассоциацией пять тысяч кошек были… Э-э, ликвидированы.
Хэлстон тихонько присвистнул. Его пальцы нежно гладили голову спящей кошки, ее черно-белую мордочку. Кошка тихонько, умиротворенно урчала.
— И теперь вы полагаете, что эта кошка пришла, чтобы убить вас?
— Я не испытываю ни малейшего чувства вины, — проговорил Дроган, однако его старческий голос стал на тон выше и в нем зазвучали нотки раздражения. — Пять тысяч испытуемых животных погибли ради того, чтобы сотни тысяч человеческих жизней…
— Давайте оставим это, — сказал Хэлстон. Оправдания всегда утомляли его.
— Кошка появилась у нас семь месяцев назад, — продолжал Дроган. -Лично мне она никогда не нравилась. Типичные разносчики инфекции… Постоянно бегают где попало… Или роются в помойках… Подбирают Бог знает что… Это моя сестра захотела взять ее в дом. С нее все и началось. Она поплатилась за это. — Он с нескрываемой ненавистью посмотрел на кошку. — Вы сказали, что кошка убила троих.
Немного дрожащим голосом Дроган начал свой рассказ. Кошка лежала на коленях Хэлстона, сильные, опытные пальцы убийцы нежно прикасались к ее шерстке, и она мягко урчала во сне. Иногда из камина доносился похожий на хлопок звук — это лопалась в пламени сосновая шишка, — и тогда кошка напрягалась, как стальная пружина под слоем мышц, покрытых шерстью. Снаружи доносилось завывание холодного ветра, кружащего около большого каменного дома, затерявшегося в коннектикутской глубинке. В глотке этого ветра клокотала зима. А голос старика все скрипел и скрипел.
Семь месяцев назад их было здесь четверо: Дроган, его сестра Аманда семидесяти четырех лет — на два года старше его, ее давняя подруга Кэролайн Бродмур (из тех, уэстчестерских Бродмуров, как сказал Дроган), давно страдавшая от эмфиземы, и Ричард Гейдж — слуга, работавший в доме уже двадцать лет. Гейдж, которому было под шестьдесят, водил большой «линкольн», готовил еду и по вечерам разносил напитки. Еще к ним приходила дневная служанка. Подобным образом вся четверка прожила где-то около двух лет, являя собой образчик немного странной компании богатых пожилых людей и их семейного вассала. Единственным занятием этих чудаковатых стариков было ожидание — кто кого переживет. И потом появилась эта кошка.
— Первым ее увидел Гейдж, когда она крадучись бродила вокруг дома, -продолжал Дроган. — Поначалу он пытался было прогнать ее, швырял в нее палки, камни, несколько раз даже попал. Но кошка все не уходила. Естественно, ее привлекал запах еды. Сама же была — сплошные кожа да кости. Таких бросают у обочины дороги, чтобы подыхали. Как это ужасно, бесчеловечно — обрекать животное на медленную голодную смерть.
— А что, лучше испытывать на прочность их нервную систему? — спросил Хэлстон.
Дроган пропустил мимо ушей его замечание и рассказывал дальше. Он ненавидел кошек. Всегда ненавидел. Когда стало ясно, что она не уходит, он приказал Гейджу отравить ее — большую, аппетитную порцию кошачьей еды обильно сдобрил три-дормаль-фенобарбином. К этой еде кошка даже не прикоснулась.
К этому времени Аманда Дроган уже успела заметить кошку и настояла на том, чтобы ее взяли в дом. Сам Дроган отчаянно протестовал, но сестра взяла верх. Впрочем, ей всегда это удавалось.
— Да, Аманда все устроила по-своему, — сказал Дроган. — Сама, на своих руках принесла ее в дом. А та так мурлыкала, прямо как сейчас у вас, мистер Хэлстон. Но ко мне она ни разу даже не приближалась. Да, не приближалась… Пока. Сестра поставила ей блюдечко с молоком, которое она немедленно осушила. «О, вы только посмотрите на это бедное существо, она проголодалась», — сестра чуть не плакала. Они с Кэролайн прямо-таки на цыпочках ходили вокруг нее. Разумеется, таким образом они хотели отомстить мне, прекрасно зная, как я отношусь к кошкам… Как я всегда к ним относился, особенно после того, как началась работа над три-дормалем. Им очень нравилось поддразнивать меня, они просто наслаждались этой игрой. -Он мрачно взглянул на Хэлстона. — Но они и поплатились за это.
В середине мая Гейдж, как обычно, встал в половине шестого утра, чтобы зажечь в доме свет. Его крик разбудил и Дрогана, и Кэролайн Бродмур. Аманда Дроган лежала на полу у основания главной лестницы среди осколков разбитой фаянсовой тарелки и содержимого пачки «Маленькие котята» — это такая еда для кошек. Ее незрячие глаза неподвижно уставились в потолок. Она потеряла много крови — кровотечение было изо рта и из носа. У нее были сломаны спина, одна нога, а шея вообще оказалась размозженной.
— Кошка спала у нее в комнате, — заметил Дроган, — и она ухаживала за ней, как за младенцем… «Она такая гоодная, доогой. Ведь она же поугоодаась, пуавда ведь? Иви ты хочешь выйти и сдеуать пи-пи?» Мерзость какая — слышать подобное из уст старой закаленной в боях Аманды. Как я полагаю, она разбудила ее своим мяуканьем. Аманда взяла тарелку и пошла вниз — ей все время казалось, что Сэмми не любит есть «Котят» всухомятку. Мол, она предпочитает их с молоком. И вот… И вот она встала и хотела спуститься, чтобы налить в тарелку молока. Кошка терлась об ее ноги. А Аманда была уже старуха, ноги плохо слушались ее. Да и к тому же полусонная. Когда они подошли к краю лестницы, кошка бросилась ей под ноги… В общем, сделала подножку…
«Да, — подумал Хэлстон, — пожалуй, все могло быть именно так. Вроде бы ничего преднамеренного». Он мысленно представил себе, как старуха падает вперед, катится вниз по ступеням, испуганная настолько, что не в состоянии закричать и позвать на помощь, разбудить спящий дом. «Котята» веером разлетаются по сторонам, тарелка разбивается, а сама она кувырком летит вниз и плюхается на пол. Ее старушечьи кости вконец переломаны. За ней спускается кошка, лакомясь «Маленькими котятами», разбросанными по ступенькам…
— А что сказал судебный следователь? — спросил Хэлстон.
— Смерть от несчастного случая, конечно. Но я-то знал.
— Но почему вы после этого не избавились от кошки? Уже после смерти Аманды?
Очевидно, потому, что Кэролайн Бродмур пригрозила покинуть дом, если он это сделает. Она вообще была истеричка, к тому же буквально помешалась на кошке. Плюс ко всему она была очень больная женщина, и время от времени у нее появлялись… Фантазии. Как-то она сказала Дрогану, что не сомневается в том, что душа Аманды переселилась в Сэмми. И поскольку Сэмми была кошкой Аманды, теперь она сама будет ее любить и ухаживать за ней, как это делала бы сама Аманда.
С годами Хэлстон научился довольно неплохо читать между строк и смекнул, что Дроган и Кэролайн Бродмур когда-то в далеком прошлом были любовниками, и ему никак не хотелось терять ее из-за какой-то кошки.
— Она действительно могла бы уехать. А это было бы равнозначно самоубийству, — сказал Дроган. — Ведь у нее никого нет, абсолютно никого. Здесь она жила на втором этаже в специально оборудованной комнате, в которой поддерживалась атмосфера повышенной влажности. Женщине было семьдесят лет, мистер Хэлстон. Едва достигнув двадцати одного года, она стала высаживать в день по две пачки сигарет, а то и больше. Ее эмфизема оказалась крайне запущенной. Я хотел, чтобы она осталась здесь, и если кошке суждено было тоже остаться… Хэлстон кивнул в знак понимания и многозначительно посмотрел на часы. — Умерла она ближе к концу июня, — сказал Дроган, — смерть наступила во сне. Доктор отнесся к этому достаточно спокойно… Просто пришел и выписал свидетельство о смерти, и все. Но в ее комнате находилась кошка! Гейдж сказал мне об этом.
— Но ведь она должна была когда-нибудь умереть от эмфиземы, — заметил Хэлстон, — Ну конечно же, — лицо Дрогана исказилось странной, какой-то колючей улыбкой. — Именно это и сказал врач. Но я-то знаю. Я все помню. Моя мать рассказывала мне. Кошки любят приканчивать стариков и маленьких детей именно во сне. Тогда они похищают их дыхание.
— Но это же просто миф, разве не так?
— Как и большинство мифов, основанных на фактах, — возразил Дроган. В свете камина щеки его ввалились, голова стала походить на череп. — Кошки любят царапать своими когтями мягкие вещи. Подушку, толстый плюшевый коврик или… Одеяло. Одеяло младенца в яслях или одеяло старика. Дополнительный груз на теле слабого человека… Дроган умолк, но Хэлстон воочию представил себе и эту картину. Кэролайн Бродмур лежит в своей спальне, дыхание с хрипом вырывается из ее пораженных недугом легких, оно едва различимо на фоне жужжания специальных увлажнителей и кондиционеров. Кошка со странной черно-белой окраской молча запрыгивает на ее старческую постель и вглядывается своими сверкающими черно-зелеными глазами в старое, изрытое морщинами лицо. Затем она подкрадывается к ее худой груди и с тихим урчанием ложится на нее… Дыхание замирает… Затихает… А кошка все урчит и урчит, пока старуха медленно испускает дух под давящим ей на грудь живым грузом.
Он никогда не был особенно впечатлительным человеком, но мысленно нарисованная им самим картина заставила содрогнуться даже его.
— Дроган, — Хэлстон продолжал поглаживать голову тихо урчащей кошки. -Но скажите, ради Бога, почему вы вообще не отвели ее к ветеринару и не усыпили там? Мой дядюшка подобным путем избавился в прошлом году от своего пса, и это обошлось ему долларов в двадцать.
— Похороны состоялись первого июля, — Дроган словно не слышал Хэлстона, — Я распорядился, чтобы Кэролайн поместили в наш фамильный склеп рядом с сестрой. Она бы сама захотела того же. Третьего июля я позвал Гейджа в эту самую комнату и передал ему плетеную корзину, в которой сидела кошка, приказав отнести ее к ветеринару в Милфорд. Он сказал: «Слушаюсь, сэр», взял корзину и вышел. Это было очень на него похоже. Больше я его живым не видел. «Линкольн» врезался в бетонный бордюр моста на скорости более чем шестьдесят миль в час. Смерть Дика Гейджа наступила мгновенно.
У него на лице были обнаружены многочисленные царапины.
Хэлстон молчал. Помимо его воли, воображение уже начало рисовать следующую картину ужаса. В комнате стояла полная тишина, если не считать уютного потрескивания дров в камине да столь же уютного урчания свернувшейся у него на коленях кошки. Чем не превосходная иллюстрация к поэме Эдгара Геста: «…Свет добрый камина, и кот на коленях. Вы скажете -нет слаще лени». На видение все же возникло.
Дик Гейдж подъезжает на «линкольне» к повороту на Милфорд, превышая разрешенный лимит скорости примерно миль на пять. Рядом с ним на сиденье та самая зловещая корзина. Дик внимательно следит за дорогой, за едущими рядом машинами, возможно, он обгоняет большой грузовик и потому не замечает странную черно-белую кошачью морду, раздвигающую прутья старой корзины, много лет служившей для загородных поездок. Да, пожалуй, именно в тот момент, когда он обгоняет большой грузовик, кошка бросается ему на лицо и, выпустив острые когти, начинает полосовать кожу. Зловещие лапы тянутся к глазам, чтобы ранить их, вырвать и ослепить человека. Шестьдесят миль в час, гул мощного двигателя «линкольна» — и когтистая лапа впивается ему в переносицу, вызывая приступ дикой, едва переносимой боли. «Линкольн» начинает заносить вправо, под колеса надвигающегося грузовика, водитель которого отчаянно давит на клаксон, издающий душераздирающий хриплый сигнал сирены, но он ничего не слышит, потому что кошка истошно орет. Эта тварь, подобно огромному мохнатому черному пауку, всем телом распласталась на лице Дика. Уши плотно прижаты к голове, зеленые глаза горят, как адские прожекторы, из приоткрытого рта брызжет слюна, сильные задние лапы, подрагивая, впиваются в мягкую плоть стариковской шеи. Машину резко заносит вправо, а Гейдж уже не только не видит, но вряд ли и понимает, что впереди бордюр моста. Кошка выпрыгивает, а «линкольн», подобно сияющему черному снаряду, врезается в твердь бетона. Гейдж со страшной силой ударяется о рулевое колесо, которое сминает, сплющивает его грудь… Хэлстон сглотнул слюну, издав при этом непонятный сухой щелчок.
— А кошка вернулась? — пробормотал он. Дроган кивнул.
— Через неделю. Точнее, в тот самый день, когда хоронили Дика Гейджа. Она вернулась.
— Она пережила автомобильную катастрофу? И это при скорости шестьдесят миль в час? Трудно в это поверить.
— Говорят, что у каждой из них по девять жизней. Тогда-то и я начал подумывать, что это адова кошка. Что-то вроде… Демона, посланного, чтобы…
— Покарать вас?
— Я не знаю. Но я боюсь этого. Я кормлю ее, точнее — женщина, которая приходит убираться, кормит. Она ей тоже не нравится. Говорит, что такая кошачья морда — сущее проклятие. Божье проклятие. Разумеется, она из местных, — старик попытался было улыбнуться, но это у него не получилось. — Я хочу, чтобы вы убили ее, — сказал он. — Вот уже четыре месяца, как я живу вместе с ней под одной крышей. Она подкрадывается ко мне в темноте. Она смотрит на меня. Кажется, что она… Выжидает. В конце концов я вступил в контакт с Солом Лоджиа, и он порекомендовал мне вас. Даже как-то назвал вас…
— Одиночкой. То есть я предпочитаю работать автономно.
— Да. И он еще сказал: «Хэлстон никогда не попадался. Даже подозрение на него не падало. Он всегда опускается на ноги… Как кошка».
Хэлстон посмотрел на старика в кресле на колесиках. Неожиданно его длинные мускулистые пальцы нервно пробежали по кошачьей спине.
— Нет! — воскликнул Дроган. Он прерывисто вздохнул. Краска подступила к его впалым щекам. — Нет… Не здесь. Увезите ее.
Хэлстон невесело улыбнулся. Он начал медленно, очень нежно поглаживать голову и спину спящей кошки.
— Хорошо, — произнес он, — я принимаю этот контракт. Вы хотите получить ее тело?
— Господи Иисусе, нет! — с отвращением прокричал старик. — Убейте ее! Закопайте ее! — Он сделал паузу, затем резко повернул свое кресло в сторону Хэлстона. — Мне нужен только хвост, — сказал он. — Я хочу швырнуть его в огонь и понаблюдать, как он будет гореть.
* * *
Хэлстон вел свой «мустанг» модели 1972 года, под капотом которого билось изношенное и усталое сердце «студебеккера» выпуска 56-го. Машина была латаная-перелатаная, и ее выхлопная труба свисала к земле под углом двадцать градусов. Он самостоятельно переделал в ней дифференциал и заднюю подвеску, а кузов оснастил кое-какими деталями от других моделей.
Из дома Дрогана он выехал около половины десятого. Сквозь рваные облака ноябрьского вечера виднелся холодный узкий полумесяц. Все окна в машине были открыты, потому что ему казалось, будто затхлый запах немощи и страха успел впитаться в его одежду, а ему это очень не нравилось. Холод был стальным и резким, вроде лезвия остроотточенного ножа, но, несмотря ни на что, доставлял удовольствие. Да и мерзкая вонь быстро выветривалась.
Он свернул с основного шоссе у Плейсерс Глен и проехал через опустевший город, охрану которого нес один-едипственный светофор-мигалка. Хэлстон, однако, не превысил установленных тридцати пяти миль в час. Выехав за пределы города и оказавшись на шоссе номер 35, он дал чуть больше воли своему «мустангу». Студебеккеровский мотор работал мягко, и его урчание чем-то походило на урчание кошки, часом раньше лежавшей на коленях Хэлстона в доме старика. Он улыбнулся при этом сравнении. По занесенным снегом, замерзшим ноябрьским полям, кое-где покрытым остовами кукурузной стерни, он пронесся, делая уже семьдесят миль в час.
Кошка сидела в хозяйственной сумке, в которой для прочности были сделаны двойные стенки; сверху ее надежно стягивал толстый шпагат. Сумка лежала на заднем сиденье. Когда Хэлстон укладывал ее в сумку, и сейчас в дороге, она продолжала мирно посапывать. Возможно, она понимала, что нравится Хэлстону, и чувствовала себя с ним как дома. И он, и кошка в сущности были одиночками.
Странное задание, подумал Хэлстон и неожиданно удивился, поймав себя на мысли, что считает это заданием. Может быть, самым удивительным во всем этом было именно то, что кошка действительно ему нравилась, он чувствовал некую близость, существовавшую между ними. Раз уж ей удалось избавиться от таких трех старых перечниц, значит, немалая была в ней сила… Особенно, если говорить о Гейдже, который вез ее в Милфорд «на свидание» с ухмыляющимся ветеринаром, а тот уж точно находился в предвкушении того момента, когда сможет засунуть ее в миниатюрную газовую камеру размером с микроволновую печь. Хэлстон действительно испытывал некоторую расположенность к кошке, хотя и не собирался отказываться от своего намерения выполнить контракт. Однако он сделает все это с соблюдением должного приличия и убьет ее быстро и профессионально. Остановит машину на краю какого-нибудь заснеженного поля, вытащит кошку из сумки, свернет ей шею, после чего отрежет хвост, чтобы показать его старику. А потом, думал он, я похороню ее, как полагается, не нужно, чтобы она досталась мусорщикам или каким-нибудь бродягам.
Именно в тот момент, когда он размышлял обо всем этом, кошка неожиданно предстала перед ним, прямо над приборной доской — ее черно-белая морда была повернута к нему, а рот, как показалось Хэлстону, чуть-чуть приоткрылся в хищной ухмылке.
— Черт! — прошипел Хэлстон, невольно бросив взгляд направо — в стенке, двойной стенке сумки была прогрызена большая дыра. Он снова посмотрел вперед, и в это самое мгновение кошка, приподняв лапу, ударила его по лицу. Он резко откинулся назад… И услышал, как завизжали колеса «мустанга».
Машина метнулась через двойную желтую полосу на шоссе, ее занесло куда-то назад. Кошка продолжала стоять на приборном щитке машины, он что было силы ударил ее, зверь зашипел, но с места не двинулся. Хэлстон нанес еще один удар, но вместо того, чтобы отскочить в сторону, она бросилась ему на лицо.
«Гейдж, — подумал он. — Прямо как Гейдж». Нога давила на педаль тормоза. Кошка сидела у него на голове, стараясь поглубже вонзить когти, чтобы удержаться. Ее мохнатое брюхо закрывало ему обзор дороги. Хэлстон, превозмогая боль, продолжал стискивать руль. Он еще раз треснул кошку, потом еще, еще. И в этот момент его неожиданно швырнуло вперед от сильного удара, резко натянулись ремни безопасности. Дикое, нечеловеческое завывание женщины, кричавшей от адской боли — последнее, что запечатлелось в его мозгу. И все-таки он нашел в себе силы для еще одного удара, но рука лишь скользнула по упругим кошачьим мускулам.
Вслед за этим его сознание погрузилось в непроглядную тьму.
Луна скатилась за горизонт. До рассвета оставался примерно час. «Мустанг» лежал на брюхе в поросшем низким кустарником овраге. В его радиаторной решетке запутались клочья колючей проволоки. Весь перед машины превратился в кучу металлолома.
Постепенно Хэлстон начал приходить в себя. И первое, что он увидел, когда открыл глаза, была кошка, сидевшая у него на коленях. Она спокойно мурлыкала и смотрела на него своими сияющими на черно-белой морде зелеными глазами. Ног своих он не чувствовал.
Он скользнул взглядом мимо кошки и увидел, что перед машины был полностью разрушен, а задняя часть ввалившегося в салон двигателя раздробила его ноги, а самого его намертво зажала, словно похоронила. Где-то далеко заухала сова, почуявшая добычу. А совсем близко, словно внутри, — мерное кошачье урчание.
Казалось, она улыбается ему.
Хэлстон видел, как она встала, выгнула спину и потянулась. Внезапно со страшной гибкостью хищника она, как колышущаяся промасленная ткань, кинулась ему на плечо. Хэлстон попытался поднять руку, чтобы сорвать ее. Рука не шелохнулась.
«Спина, — как врач-профессионал, подумал он. — Перелом позвоночника. Я парализован».
Кошка страшно мурлыкала ему прямо в ухо, и звук этот казался раскатами грома.
— Убирайся вон! — прокричал Хэлстон. Голос его звучал сухо, даже сипло. Кошка на мгновение напряглась, затем откинулась назад. Внезапно ее когти полоснули Хэлстона по щеке, до этого она не выпускала их. Резкая боль молнией кинулась к горлу. Потекла струйка теплой крови. Боль. Чувствительность не потеряна.
Он приказал голове повернуться вправо, и та подчинилась. На какое-то мгновение его лицо утонуло в сухом, мягком мехе. Хэлстон заорал на кошку. Она издала удивленный, рассерженный звук — йоук! — и прыгнула на сиденье. Прижав уши к голове, эта тварь по-прежнему не отрывала от него горящих гневом глаз.
— Что, не надо мне было этого делать, да? — прохрипел он.
Кошка открыла пасть и зашипела. Глядя на эту странную, шизофренически раздвоенную морду, Хэлстон понял, почему Дроган называл ее адовой кошкой. Она… Его мысли внезапно прервались, когда он почувствовал слабую покалывающую боль в обеих кистях и в предплечьях.
Чувствительность восстанавливается. Вот они — булавочные уколы.
Выпустив когти, кошка с шипением бросилась ему на лицо.
Хэлстон закрыл глаза и открыл рот. Он хотел укусить кошку в живот, но смог ухватить только клок шерсти. Когти вцепились ему в уши, кошка давила на них всей своей тяжестью. Жгучая, нестерпимая боль Хэлстон попытался поднять руки. Они чуть дернулись, но так и не оторвались от коленей.
Он нагнул голову вперед и принялся трясти ею так же, как это делает человек, которому в глаза попало мыло. Шипя и повизгивая, кошка продолжала держаться. Хэлстон чувствовал, как по его щекам медленно струится кровь. Уши жгло так, будто они пылали в огне.
Он откинул голову назад и зашелся в страшном крике — очевидно, в аварии он повредил шейные мышцы, и сейчас они дали о себе знать. Но кошку он все же скинул — до него донесся негромкий шлепок со стороны заднего сиденья.
Струйка крови затекла в один глаз. Он снова попытался пошевелить руками, хотя бы одну из них поднять, чтобы вытереть кровь. Они подрагивали у него на коленях, но двигаться по-прежнему отказывались. Он вспомнил про свой висевший под мышкой специальный револьвер 45-го калибра.
«Если я только смогу дотянуться до него, киска, от всех твоих девяти жизней не останется даже воспоминания».
И снова покалывание в руках, уже сильнее. Тупая боль в ступнях, зажатых и, конечно же, раздробленных разбитым двигателем, легкие покалывания в бедрах — ощущение точно такое же, как если вы спали и у вас затекла нога, а потом начала отходить, когда вы сделали несколько первых шагов. Этого было достаточно, чтобы понять, что спина у него цела и ему не придется остаток жизни проводить в качестве живого трупа, прикованного к инвалидному креслу.
«А может, у меня самого осталось в запасе несколько жизней?»
Теперь надо разобраться с кошкой. Это самое главное. Потом выбраться из этих развалин — может, кто-нибудь будет проходить мимо, так что он постарается сразу решить обе проблемы. Хотя весьма маловероятно, что кому-то вздумается прогуливаться по этой пустынной дороге, да еще в половине пятого утра, однако какой-то шанс оставался. И… А что там кошка сзади делает?
Ему не хотелось, чтобы она ползала по его лицу, но еще меньше он хотел, чтобы она оставалась там, за спиной, вне поля его зрения. Он попытался было разглядеть ее в зеркальце заднего вида, но из этого ничего не вышло. От удара оно сдвинулось набок, и все, что он сейчас мог видеть в нем, это лишь овраг, в котором закончилось его путешествие.
За спиной раздавалось урчание, чем-то похожее на упругий звук разрываемой ткани. Урчание.
«Вот ведь адова кошка. Вздумала там поспать». Ну, а если даже не так, если она лежала бы там и замышляла убийство, что бы она смогла сделать? Весу в ней было килограмма два с половиной, не больше. А скоро… Скоро он снова сможет двигать руками настолько, чтобы дотянуться до своего револьвера. В этом он был уверен.
Хэлстон сидел и ждал. Чувствительность продолжала возвращаться к нему, напоминая о себе почти уже непрерывными булавочными уколами. Абсурд, конечно (а может, это явилось следствием его близкого соприкосновения со смертью?), но в течение минуты или около того он испытал сильную эрекцию. Далеко на востоке высветилась на горизонте узенькая полоска приближавшегося рассвета. Где-то запела птица.
Хэлстон снова попытался пошевелить руками, но смог приподнять их лишь на какую-то долю дюйма, после чего они вновь упали ему на колени. «Нет пока. Но скоро».
Послышался слабый удар по спинке соседнего с ним кресла. Хэлстон обернулся и посмотрел на черно-белую морду, мерцающие в сумраке кабины лучистые глаза с огромными темными зрачками. Хэлстону захотелось поговорить с ней. — Еще не было случая, чтобы я не выполнил порученного мне задания, — проговорил он. — Это, кошка-кисонька, могло бы стать первым. Но скоро я снова обрету руки. Пять, ну, от силы десять минут. Хочешь услышать мой совет? Выпрыгивай в окно. Все окна открыты. Убирайся и уноси с собой свой хвост.
Кошка не мигая смотрела на него. Хэлстон еще раз проверил руки. Они отчаянно тряслись, но все же приподнялись. Сантиметра на полтора. Он позволил им шлепнуться обратно на колени. Свалившись на мягкое сиденье «мустанга», они слабо белели в полумраке кабины. Кошка ухмылялась, глядя ему в лицо.
Тело ее напряглось, и еще до того, как она прыгнула, Хэлстон знал, что именно она собирается сделать, и потому широко раскрыл рот, чтобы завопить что было сил.
Она опустилась ему прямо на промежность — и опять когти впиваются в его плоть.
В этот момент Хэлстон искренне пожелал действительно быть парализованным. Боль была гигантская, раздирающая. Он даже представить себе не мог, что на свете существует подобная боль. Сейчас кошка казалась ему шипящей сжатой пружиной ярости, вцепившейся в его гениталии.
Хэлстон на самом деле взвыл, широко раскрыв рот, внезапно кошка изменила свои намерения, пулей метнувшись к его лицу. В этот самый момент он наконец-то осознал, что это действительно более, чем просто кошка, это омерзительное существо, охваченное желанием убивать.
Он перехватил последний взгляд этой черно-белой убийцы, увидев ее прижатые, словно приклеенные к голове уши, ее громадные, наполненные сумасшедшей ненавистью и… Ликованием глаза. Она уже избавилась от трех стариков, и теперь была очередь его, Джона Хэлстона.
Подобно яростному снаряду она ударилась о его рот. Хэлстон едва не подавился. Желудок сжался в комок, и его вырвало. Рвотные массы забрызгали лобовое стекло настолько, что через него уже ничего не было видно, а сам он закашлялся.
Теперь уже он, как кошка, сжался в пружину, стараясь освободить тело от остатков паралича. Он резко поднял руки, чтобы схватить кошку, его помутневший рассудок пронзила настолько странная по своей жестокости мысль, что он не сразу осознал ее, а руки смогли схватить один лишь хвост этого исчадия ада.
Каким-то образом ей удалось втиснуть ему в рот все свое тело — сейчас ее странная черно-белая морда прогрызала себе дорогу где-то внутри его горла.
Из глотки Хэлстона вырвался ужасный надрывно-хриплый рев; само горло раздулось и трепетало, словно сопротивлялось проникновению внутрь этой неумолимой живой смерти.
Его тело дернулось: один раз… Потом еще. Ладони туго сжались в кулаки, затем медленно, вяло разжались. Глаза блеснули какой-то нечаянной улыбкой и тут же остекленели. Казалось, Хэлстон устремил свой незрячий взгляд сквозь забрызганное лобовое стекло «мустанга» куда-то вдаль, в сторону зарождавшегося рассвета.
Из его распоротого рта свисал пятисантиметровый кончик пушистого черно-белого хвоста. Затем и он исчез.
Где-то снова закричала птица… И вскоре сельские поля Коннектикута стали заполняться нежно молчаливыми лучами рассвета.
* * *
Фермера звали Уил Росс.
Путь его лежал к Плейсерс Глен, где он намеревался заменить распредвал на своем тракторе. В ярком свете позднего утра он заметил какой-то большой предмет, лежавший в кювете у дороги. Он подъехал поближе, чтобы разобраться, и увидел в придорожной канаве «мустанг», застывший в каком-то нелепо-пьяном наклоне над землей; в его радиаторной решетке застряли куски колючей проволоки, чем-то напоминающие разодранные мотки для вязания.
Он стал спускаться с дороги и неожиданно замер как вкопанный.
— Святой Моисей, спаси и помилуй! За рулем сидел человек, лицо его было залито кровью. Взгляд остекленевших глаз был устремлен куда-то в вечность. Пересекавший грудь ремень безопасности походил скорее на врезавшуюся в тело перевязь для пистолетной кобуры.
Дверцу явно заклинило, но Росс напрягся и, вцепившись в ручку обеими руками, все же распахнул ее. Как бы в знак протеста она противно заскрипела.
Он наклонился вперед и отсоединил ремень, намереваясь поискать в карманах спортивного плаща мужчины какие-нибудь документы. Рука уже потянулась было к плащу, когда он заметил, что прямо над пряжкой ремня рубаха мертвеца разорвана, и в этом месте образовалось какое-то вздутие. Тотчас же на рубахе, Подобно зловещим розам, стали расползаться пятна крови.
— Что за черт! — воскликнул Росс. Он наклонился еще ниже и, ухватив рукой край рубашки мужчины, Потянул ее из брюк. Движения его рук запечатлелись в его памяти навечно, оставив страшный рубец на всю жизнь.
Уил Росс посмотрел… И истошно заорал. Прямо поверх пупка Хэлстона в его животе была прогрызена дыра, из которой торчала покрытая кровавыми потеками черно-белая голова кошки. Ее огромные глаза с яростью смотрели на Уила.
Росс отскочил назад, продолжая кричать, он закрыл лицо ладонями. В небо взметнулись сотни ворон, кормившихся на пустынном кукурузном поле. Кошка вылезла наружу и с омерзительной истомой потянулась.
Затем она выскочила в открытое окно машины. Росс смотрел ей вслед, медленно опустив руки. Она прыгала по высокой мерзлой траве, пока совсем не исчезла из виду.
Словно у нее остались еще какие-то незавершенные дела.
-
-
08.09.2013 в 16:00-
-
09.09.2013 в 10:43-
-
09.09.2013 в 13:12ибо нехер, как говорится
-
-
09.09.2013 в 13:12И людей мне в этом рассказе совершенно не жалко. Нефиг кошек обижать!)
-
-
09.09.2013 в 20:41-
-
10.09.2013 в 08:52-
-
10.09.2013 в 09:07Рассказ восхитителен, как и котеечка. ^^
-
-
10.09.2013 в 20:01-
-
18.12.2013 в 14:02