Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Была у меня тётка: не то родственница дальняя, не то подруга чья хорошая. Вот хотите — верьте, а хотите — нет, только толком мне никто объяснить не мог, кто она нам приходится. Просто любила её вся наша большая семья, и я сам как-то полюбил.
Чуть весна в силу вступала — а тётка уже у нас на пороге. Причём всегда такая живенькая, бодренькая, хохотала, тараторила себе да платок на голове поправляла. Что странно, кстати, — лицо её всё в морщинках было, прихрамывала, зубов передних — раз, два и обчёлся, а звали все тёткой. Да, как сейчас помню, мамка с кухни кричит:
— Тёть Кап, вы проходите! Мы вас уже как два часа ждем, опаздываете нынче!
А тётка лишь махнет рукой да хромой, но невероятно резвой походкой в детскую чешет. Любила она детей. Да и они находили в ней нечто потешное и забавное, хоть иногда и пугались её странной живости, в которой, наверное, сами ей уступали.
читать дальшеПриходила тётка всегда с корзинами да пакетами, доверху набитыми всякими вкусностями: грибы, ягоды, соленья, варенья и всё в таком роде. Поначалу я удивлялся, как эта маленькая, хоть и энергичная старушка может вообще поднять такой багаж! Ну нереально это — он же, наверное, в четыре раза тяжелее её самой! Поудивлялся я да свыкся с тем, что тётка наша — дама необычная, и все её, так сказать, необычности надо просто принять. Вот и я принял и даже ничему уже в ней не удивлялся, пока не случилось вот что…
У неё в деревне Холушка домик небольшой был да скотина кой-какая. В гости из наших к ней никто не ездил — не пускала. Прям так и говорила: «Вы ко мне не ходите. Далёко топать, грязно у меня всегда, сыро, скотиной воняет, да и в деревне, кроме ворчащих стариков, никого и не встретите. Ежели вам чаво надо — вы скажите, я привезу, но ко мне не ходите. Сыро у меня, грязно, скотиной воняет, да и…» — и вот так она начинала повторять по кругу, пока её кто-нибудь на другую тему не переведёт. Да, странная наша тётка. Была.
Померла. Сколько лет ей было — никто из наших не знал. Умерла она в городе, когда гостила у нас. Похоронили, погоревали немного да успокоились. Стали жить, как жили: весело, дружно. Только грибочков да солений её зимой не хватало, а так — не изменилось ничего.
Пока не пришло к нам известие, что домик в Холушке тётка в наследство одному из нас оставила. Знаете, мне никогда особо в жизни не везло… но чтобы так вляпаться! И почему именно я? Никто на этот вопрос ответить не мог.
Но что поделать, надо было хотя бы глянуть, что за дом там да не вымерла ли скотина. С собой решил никого не брать — взял бы одного, попросились бы и все остальные, а я не люблю такие шумные компании, даже несмотря на то, что это моя семья. Поверьте, иногда и от своих отдыхать нужно, а меня так вообще порой «зверем-одиночкой» звали, но это так, в кругу семьи.
В общем, собрался я да поехал. Деревня и вправду далеко находилась, с пересадками да ещё пешем топать ой сколько — утомился я, как никогда до этого. Когда, наконец, добрался до места, колени у меня дрожали, а ступни ныли. Дышалось мне тяжело и рвано, словно разгружал уголь всю ночь без передыху. Расспросил местных, нашёл дом, но, в силу своего состояния, не заметил ни грязи, ни сырости, ни запаха скотины. Повалился на чистую, мягкую кровать да забылся глубоким сном.
Правда, как оказалось, в доме действительно было чисто, пахло свежо, а скотина в сарае кудахтала себе да мычала, и никакой вони! Стало быть, привирала нам тётка — ну кроме далёкой дороги — вот только зачем? Науке это неизвестно.
Наспех я перекусил тем, что было, да отправился осматривать хорошенько дом и местность в целом. Только осматривать-то было и нечего — дом маленький, в хорошем состоянии, сарай — тоже небольшой, достаточно места, чтоб скотина помещалась: куры да две коровки. Вот и вся живность.
А вот с местностью поинтересней. Деревенька оказалась такой же, в принципе, как и дом: маленькой, уютной, чистой и свежей. Но, как я выяснил позже, жили там и вправду одни старики. Только обращаться они к себе типа «бабушка-дедушка» не позволяли — лишь «тёть» и «дядь». Тёть Нюра, например, которая щедро делилась помидорами и огурцами; дядь Федя, который мог починить всё в доме и т.д. Собаки и кошки были, но все какие-то зачуханные и пугливые. Ну и ладно, я к животным равнодушен.
В общем, всё было хоть и немного странно, но более-менее терпимо. А вот вечером, когда я уже в некоторой степени познакомился с немногочисленными жителями и местными достопримечательностями (которые мне показали тётя Соня и дядя Саша), возвращаясь уже в свой домик, я заметил возле забора котёнка. Как я до этого говорил, к животным особой любви не питаю. Но тот был маленький совсем, пищал, дрожал, видать, мамку потерял. Дай, думаю, возьму. Хуже не будет, пущай хотя бы согреется да молока попьёт.
Едва я дотронулся до этого комочка шерсти, откуда ни возьмись, появилась тёть Нюра да сказала мне вот какую фразу:
— Ты не гладь его. И в дом не бери. Не по-ихнему это. Не принято.
Я глянул на неё уже с котёнком в руках и даже растерялся — уж больно странная она была. Темнело на улице, и в этой сумеречной темноте лицо её мне на мгновение показалось покорёженным каким-то, с широкими и глубокими морщинами, а глаза будто почернели в одночасье. Но мне лишь показалось. Моргнув, я увидел перед собой маленькую милую бабушку, которую все называют тётей. И мне даже как-то смешно стало.
— Вы чего, тёть Нюр? Это ж котёнок. Чего от него будет-то?
— Ну как хошь. Только всё равно — не по-ихнему это.
Развернулась тётя Нюра да поковыляла к своей избушке. И знаете, так она мне со спины нашу тётку Капу напомнила, аж тоска какая-то взяла. И если сегодня утром я ещё думал провести здесь какое-то время, в ту минуту мне страшно захотелось вернуться домой, к родным, к обычной жизни, без этих всяких странностей.
Ночь я провёл беспокойно — всё мне чудилось, что в окна кто-то ко мне заглядывает, а у двери кто-то топчется, словно не решаясь войти. Раза три я вставал и проверял, нет ли кого за ней. Не было, да и быть не могло. Просто на новом месте непривычно, вот и всё. Как-то так я себя утешал и незаметно всё-таки уснул.
Вторым утром я обнаружил у двери полную корзину фруктов и овощей — кто-то из тёть и дядь, не иначе. Видимо, так они тут все и живут: делятся друг с другом тем, что есть, собирают грибы-ягодки да рыбачат. Вот такой народец.
Я всё-таки решил, что проведу здесь несколько дней, а потом домой. Неплохо тут, если не обращать на некоторые вещи внимания… Но я не мог не обращать. Я смотрел на них, наблюдал.
Они были все маленькие, крепкие, говорливые (что немного меня утомляло и подчас раздражало), живенькие и бодренькие. С радостью говорили о своих детях, внуках, племянниках, много смеялись и трудились.
Но это было всё словно показным. Будто я сижу в зале, а передо мной разыгрывают спектакль. Я не верил им. Нет, не верил. А знаете — почему? Потому что когда они думали, что я на них не смотрю, их лица менялись. Кожа их бледнела, плечи опускались, брови хмурились, а глаза как будто чернели. Я видел, и меня это пугало. Но страх просто сковал меня на месте, когда я случайно заметил полюбившуюся мне тётю Нюру. Она сидела на скамеечке возле своего сарайчика. Голова у неё была опущена так, что я не видел её лица.
Но руки…
Если бы вы видели эти руки, вы бы поняли. Они были невообразимо длинными, иссохшими, как у скелета. Я мог пересчитать все косточки, даже, наверное, хорошенько их разглядеть — кожа была словно прозрачной. Ногти её были черными, грязными, длиннющими.
Я резко развернулся и потопал прочь. Шагал вперёд, к лесу. Не знаю — зачем. Испуг заставлял меня просто идти вперёд, не оборачиваться и не думать.
Из своеобразного оцепенения меня вырвал голос дяди Феди:
— Не ходил бы ты пока в лес. Не время. Не по-ихнему это, — сказал маленький мужичок.
Тут меня словно током прошибло. Чёрт! Почем я раньше не замечал? Почему всё это время я будто этого не слышал? Ведь это так… так странно! Слишком странно, чтобы отмахнуться и принять, как я привык это делать.
— Не по-ихнему?
— Не по-ихнему, — сплюнул дядя Федя и зашагал прочь.
— Кто они? — крикнул я ему вдогонку, но мужичок ничего мне не ответил.
А я не стал его догонять и расспрашивать. Воспоминания, которые раньше были как будто стёрты, нахлынули волной.
Я собираюсь порыбачить — вдруг кто-то из них появляется и говорит мне, что это, мол, не по-ихнему, что не время ещё рыбачить. Я хочу собаку покормить — не по-ихнему; железное ведро беру, чтобы воды набрать, — не по-ихнему, и деревянное мне суют; хочу местные пейзажи пофоткать — не по-ихнему это; спросил, почему у тёти Люси печка нетопленая, — так это не по-ихнему, не время ещё топить. Я видел надписи на деревне тёти Сони: странные, на совершенно непонятном языке. Спросил у неё, мол, что тут написано. А она мне: «Не спрашивай. Я по-ихнему не понимаю. Написано и написано». И я, как загипнотизированный, слушал их. Слушал и забывал, что хотел сделать или сказать.
Меня прошиб холодный пот. Я бегом вернулся в дом, собрал все свои вещи и решил, что сейчас же ухожу отсюда. Пусть хоть с землёй этот дом сровняется, а скотина сто раз передохнет! Я хочу, чтобы было по-моему, а не по-ихнему, кто бы они ни были!
Но пока я собирал вещи, начался такой ливень, что ноги вязли в грязи, как в болоте. Лило как из ведра. Нет, я не мог идти. Я хорошо этих мест не знал. Решил, что всё-таки пережду. Я сидел на кровати, рядом посапывал котёнок, а за окном всё не переставал хозяйничать ливень. Вся деревня словно вымерла. Дома стояли одинокие, пустые, тихие. Во всех окнах было темно и как-то холодно. В тот момент мне казалось, что я один, а вокруг меня — лишь дома, даже скотины в сарае нет. Никого нет.
Я не знаю, как я пережил ту последнюю ночь. Теперь мне не казалось — я точно знал, что за дверью кто-то стоит неподвижно, кто-то с длинными руками, бледной кожей и почерневшими глазами. Эти же глаза заглядывали ко мне в окно и смотрели злобно, враждебно. Потому что я вспомнил и решил сделать не по-ихнему. Я был твёрдо уверен, что завтра уйду отсюда, даже если погода испортится пуще прежнего.
Но, слава Богу, утром выглянуло солнце, а дорога — немыслимо! — была сухая. Я взял котёнка, закинул рюкзак на плечи и рванул что есть мочи. На улице никого не было. Никого. Абсолютно. Уходя, я заметил краем глаза, что дома стоят все грязные, а воздух какой-то затхлый, плюс воняло скотиной.
Я ушёл и даже не обернулся, потому что чувствовал, как спину прожигает мне взгляд почерневших глаз, а длинные руки хотят схватить меня за ногу. Но нет. Нет.
Семье я сказал, что дом скоро совсем развалится, а скотина подохла. Нечего нам там делать.
Чуть весна в силу вступала — а тётка уже у нас на пороге. Причём всегда такая живенькая, бодренькая, хохотала, тараторила себе да платок на голове поправляла. Что странно, кстати, — лицо её всё в морщинках было, прихрамывала, зубов передних — раз, два и обчёлся, а звали все тёткой. Да, как сейчас помню, мамка с кухни кричит:
— Тёть Кап, вы проходите! Мы вас уже как два часа ждем, опаздываете нынче!
А тётка лишь махнет рукой да хромой, но невероятно резвой походкой в детскую чешет. Любила она детей. Да и они находили в ней нечто потешное и забавное, хоть иногда и пугались её странной живости, в которой, наверное, сами ей уступали.
читать дальшеПриходила тётка всегда с корзинами да пакетами, доверху набитыми всякими вкусностями: грибы, ягоды, соленья, варенья и всё в таком роде. Поначалу я удивлялся, как эта маленькая, хоть и энергичная старушка может вообще поднять такой багаж! Ну нереально это — он же, наверное, в четыре раза тяжелее её самой! Поудивлялся я да свыкся с тем, что тётка наша — дама необычная, и все её, так сказать, необычности надо просто принять. Вот и я принял и даже ничему уже в ней не удивлялся, пока не случилось вот что…
У неё в деревне Холушка домик небольшой был да скотина кой-какая. В гости из наших к ней никто не ездил — не пускала. Прям так и говорила: «Вы ко мне не ходите. Далёко топать, грязно у меня всегда, сыро, скотиной воняет, да и в деревне, кроме ворчащих стариков, никого и не встретите. Ежели вам чаво надо — вы скажите, я привезу, но ко мне не ходите. Сыро у меня, грязно, скотиной воняет, да и…» — и вот так она начинала повторять по кругу, пока её кто-нибудь на другую тему не переведёт. Да, странная наша тётка. Была.
Померла. Сколько лет ей было — никто из наших не знал. Умерла она в городе, когда гостила у нас. Похоронили, погоревали немного да успокоились. Стали жить, как жили: весело, дружно. Только грибочков да солений её зимой не хватало, а так — не изменилось ничего.
Пока не пришло к нам известие, что домик в Холушке тётка в наследство одному из нас оставила. Знаете, мне никогда особо в жизни не везло… но чтобы так вляпаться! И почему именно я? Никто на этот вопрос ответить не мог.
Но что поделать, надо было хотя бы глянуть, что за дом там да не вымерла ли скотина. С собой решил никого не брать — взял бы одного, попросились бы и все остальные, а я не люблю такие шумные компании, даже несмотря на то, что это моя семья. Поверьте, иногда и от своих отдыхать нужно, а меня так вообще порой «зверем-одиночкой» звали, но это так, в кругу семьи.
В общем, собрался я да поехал. Деревня и вправду далеко находилась, с пересадками да ещё пешем топать ой сколько — утомился я, как никогда до этого. Когда, наконец, добрался до места, колени у меня дрожали, а ступни ныли. Дышалось мне тяжело и рвано, словно разгружал уголь всю ночь без передыху. Расспросил местных, нашёл дом, но, в силу своего состояния, не заметил ни грязи, ни сырости, ни запаха скотины. Повалился на чистую, мягкую кровать да забылся глубоким сном.
Правда, как оказалось, в доме действительно было чисто, пахло свежо, а скотина в сарае кудахтала себе да мычала, и никакой вони! Стало быть, привирала нам тётка — ну кроме далёкой дороги — вот только зачем? Науке это неизвестно.
Наспех я перекусил тем, что было, да отправился осматривать хорошенько дом и местность в целом. Только осматривать-то было и нечего — дом маленький, в хорошем состоянии, сарай — тоже небольшой, достаточно места, чтоб скотина помещалась: куры да две коровки. Вот и вся живность.
А вот с местностью поинтересней. Деревенька оказалась такой же, в принципе, как и дом: маленькой, уютной, чистой и свежей. Но, как я выяснил позже, жили там и вправду одни старики. Только обращаться они к себе типа «бабушка-дедушка» не позволяли — лишь «тёть» и «дядь». Тёть Нюра, например, которая щедро делилась помидорами и огурцами; дядь Федя, который мог починить всё в доме и т.д. Собаки и кошки были, но все какие-то зачуханные и пугливые. Ну и ладно, я к животным равнодушен.
В общем, всё было хоть и немного странно, но более-менее терпимо. А вот вечером, когда я уже в некоторой степени познакомился с немногочисленными жителями и местными достопримечательностями (которые мне показали тётя Соня и дядя Саша), возвращаясь уже в свой домик, я заметил возле забора котёнка. Как я до этого говорил, к животным особой любви не питаю. Но тот был маленький совсем, пищал, дрожал, видать, мамку потерял. Дай, думаю, возьму. Хуже не будет, пущай хотя бы согреется да молока попьёт.
Едва я дотронулся до этого комочка шерсти, откуда ни возьмись, появилась тёть Нюра да сказала мне вот какую фразу:
— Ты не гладь его. И в дом не бери. Не по-ихнему это. Не принято.
Я глянул на неё уже с котёнком в руках и даже растерялся — уж больно странная она была. Темнело на улице, и в этой сумеречной темноте лицо её мне на мгновение показалось покорёженным каким-то, с широкими и глубокими морщинами, а глаза будто почернели в одночасье. Но мне лишь показалось. Моргнув, я увидел перед собой маленькую милую бабушку, которую все называют тётей. И мне даже как-то смешно стало.
— Вы чего, тёть Нюр? Это ж котёнок. Чего от него будет-то?
— Ну как хошь. Только всё равно — не по-ихнему это.
Развернулась тётя Нюра да поковыляла к своей избушке. И знаете, так она мне со спины нашу тётку Капу напомнила, аж тоска какая-то взяла. И если сегодня утром я ещё думал провести здесь какое-то время, в ту минуту мне страшно захотелось вернуться домой, к родным, к обычной жизни, без этих всяких странностей.
Ночь я провёл беспокойно — всё мне чудилось, что в окна кто-то ко мне заглядывает, а у двери кто-то топчется, словно не решаясь войти. Раза три я вставал и проверял, нет ли кого за ней. Не было, да и быть не могло. Просто на новом месте непривычно, вот и всё. Как-то так я себя утешал и незаметно всё-таки уснул.
Вторым утром я обнаружил у двери полную корзину фруктов и овощей — кто-то из тёть и дядь, не иначе. Видимо, так они тут все и живут: делятся друг с другом тем, что есть, собирают грибы-ягодки да рыбачат. Вот такой народец.
Я всё-таки решил, что проведу здесь несколько дней, а потом домой. Неплохо тут, если не обращать на некоторые вещи внимания… Но я не мог не обращать. Я смотрел на них, наблюдал.
Они были все маленькие, крепкие, говорливые (что немного меня утомляло и подчас раздражало), живенькие и бодренькие. С радостью говорили о своих детях, внуках, племянниках, много смеялись и трудились.
Но это было всё словно показным. Будто я сижу в зале, а передо мной разыгрывают спектакль. Я не верил им. Нет, не верил. А знаете — почему? Потому что когда они думали, что я на них не смотрю, их лица менялись. Кожа их бледнела, плечи опускались, брови хмурились, а глаза как будто чернели. Я видел, и меня это пугало. Но страх просто сковал меня на месте, когда я случайно заметил полюбившуюся мне тётю Нюру. Она сидела на скамеечке возле своего сарайчика. Голова у неё была опущена так, что я не видел её лица.
Но руки…
Если бы вы видели эти руки, вы бы поняли. Они были невообразимо длинными, иссохшими, как у скелета. Я мог пересчитать все косточки, даже, наверное, хорошенько их разглядеть — кожа была словно прозрачной. Ногти её были черными, грязными, длиннющими.
Я резко развернулся и потопал прочь. Шагал вперёд, к лесу. Не знаю — зачем. Испуг заставлял меня просто идти вперёд, не оборачиваться и не думать.
Из своеобразного оцепенения меня вырвал голос дяди Феди:
— Не ходил бы ты пока в лес. Не время. Не по-ихнему это, — сказал маленький мужичок.
Тут меня словно током прошибло. Чёрт! Почем я раньше не замечал? Почему всё это время я будто этого не слышал? Ведь это так… так странно! Слишком странно, чтобы отмахнуться и принять, как я привык это делать.
— Не по-ихнему?
— Не по-ихнему, — сплюнул дядя Федя и зашагал прочь.
— Кто они? — крикнул я ему вдогонку, но мужичок ничего мне не ответил.
А я не стал его догонять и расспрашивать. Воспоминания, которые раньше были как будто стёрты, нахлынули волной.
Я собираюсь порыбачить — вдруг кто-то из них появляется и говорит мне, что это, мол, не по-ихнему, что не время ещё рыбачить. Я хочу собаку покормить — не по-ихнему; железное ведро беру, чтобы воды набрать, — не по-ихнему, и деревянное мне суют; хочу местные пейзажи пофоткать — не по-ихнему это; спросил, почему у тёти Люси печка нетопленая, — так это не по-ихнему, не время ещё топить. Я видел надписи на деревне тёти Сони: странные, на совершенно непонятном языке. Спросил у неё, мол, что тут написано. А она мне: «Не спрашивай. Я по-ихнему не понимаю. Написано и написано». И я, как загипнотизированный, слушал их. Слушал и забывал, что хотел сделать или сказать.
Меня прошиб холодный пот. Я бегом вернулся в дом, собрал все свои вещи и решил, что сейчас же ухожу отсюда. Пусть хоть с землёй этот дом сровняется, а скотина сто раз передохнет! Я хочу, чтобы было по-моему, а не по-ихнему, кто бы они ни были!
Но пока я собирал вещи, начался такой ливень, что ноги вязли в грязи, как в болоте. Лило как из ведра. Нет, я не мог идти. Я хорошо этих мест не знал. Решил, что всё-таки пережду. Я сидел на кровати, рядом посапывал котёнок, а за окном всё не переставал хозяйничать ливень. Вся деревня словно вымерла. Дома стояли одинокие, пустые, тихие. Во всех окнах было темно и как-то холодно. В тот момент мне казалось, что я один, а вокруг меня — лишь дома, даже скотины в сарае нет. Никого нет.
Я не знаю, как я пережил ту последнюю ночь. Теперь мне не казалось — я точно знал, что за дверью кто-то стоит неподвижно, кто-то с длинными руками, бледной кожей и почерневшими глазами. Эти же глаза заглядывали ко мне в окно и смотрели злобно, враждебно. Потому что я вспомнил и решил сделать не по-ихнему. Я был твёрдо уверен, что завтра уйду отсюда, даже если погода испортится пуще прежнего.
Но, слава Богу, утром выглянуло солнце, а дорога — немыслимо! — была сухая. Я взял котёнка, закинул рюкзак на плечи и рванул что есть мочи. На улице никого не было. Никого. Абсолютно. Уходя, я заметил краем глаза, что дома стоят все грязные, а воздух какой-то затхлый, плюс воняло скотиной.
Я ушёл и даже не обернулся, потому что чувствовал, как спину прожигает мне взгляд почерневших глаз, а длинные руки хотят схватить меня за ногу. Но нет. Нет.
Семье я сказал, что дом скоро совсем развалится, а скотина подохла. Нечего нам там делать.
Автор: Арника
@темы: рассказы, старики и старухи, мистические и аномальные места, не своё
-
-
16.03.2015 в 13:21-
-
16.03.2015 в 13:51-
-
16.03.2015 в 13:57-
-
16.03.2015 в 14:30-
-
16.03.2015 в 14:56-
-
16.03.2015 в 17:23Насчет смысла - плюсую к isyo, я думаю точно так же.
-
-
16.03.2015 в 17:33-
-
16.03.2015 в 17:37Судя по фразе Только грибочков да солений её зимой не хватало, с момента смерти тетушки прошло достаточно времени, а куры и коровы остались вполне в добром здравии.
-
-
16.03.2015 в 19:43Вот мне тоже ничего не понятно, честно говоря))).
isyo, при всём уважении, "некая аномалия" - это, увы, не прояснение ситуации.
Понятно, что "аномалия", но в чем она выражается? Аномалия, которая умеет писать (вспомним надписи на деревьях) - это уже как минимум нечто разумное. Но логика этого разума как-то не прослеживается. Непонятно, кто же такие эти "ОНИ" и чего, собственно, они хотят. Длиннющий список правил, по которым живут местные жители, но неясны ни причины возникновения этих правил, ни последствия их нарушения. "ОНИ" явно обладают способностями к гипнозу, но складывается ощущение, что гипноз этот осуществляется с помощью местных жителей (когда они стараются "казаться", то гипноз работает, но как только расслабляются - герой начинает видеть их настоящими). Т.е. какая-то сложная схема. Все местные явно под контролем этих таинственных хозяев, но тут тоже всё неоднозначно. Главного героя "ОНИ", видимо, хотели оставить в деревне. Т.е. в свежачке заинтересованы)). Но тетя Капа при жизни всеми силами пыталась отговорить родственников приезжать к ней. Контроль хозяев ослабевал на расстоянии? Тогда зачем она вообще возвращалась, если у нее там силу высасывали? И почему завещала родственнику свой дом, втравив его в эту историю? Может, "ОНИ" наоборот жизнь старичкам в деревне продлевали))).
Короче, вопросов больше, чем ответов.
Рассказ оооочень интригующий! Но уж слишком сильно ощущение недосказанности.
Хотя, мне всё равно понравилось.
-
-
16.03.2015 в 22:31делать все в определенное время и делиться продуктами, вот и все правила, - чтобы попадать в период активации аномалии и равномерного распределения действия оной
-
-
16.03.2015 в 23:04Аргумент. Хотя на примере Джеймса Хоулетта и Джека Харкнесса показали уже, что такое бессмертие.
-
-
17.03.2015 в 11:49isyo, боюсь, это предположение не слишком похоже на правду хотя бы потому, что добрая половина правил со временем никак не связана: не кормить собак, не гладить котят, не пользоваться металлическими ведрами, не фотографировать...
Судя по фразе Только грибочков да солений её зимой не хватало, с момента смерти тетушки прошло достаточно времени, а куры и коровы остались вполне в добром здравии.
EstaNoche, мне тоже кажется, что уж о чем - о чем, а о скотине парню точно беспокоиться не стоило. Тут два варианта. Жители деревни могли ухаживать за скотиной всё время со смерти тети Капы. Правда, тогда логичнее было бы забрать животных к себе, а не бегать на чужой двор постоянно. А уж еще и дом чужой содержать в чистоте и вовсе как-то бессмысленно. Поэтому мне кажется более логичным второй вариант: нет уже там никакой скотины давным-давно. Это с самого начала была иллюзия. И дом, и вся деревенька казались чистенькими, ухоженными и благополучными. Но когда парень покидал это место, то видел грязные деревенские дама и чувствовал запах затхлости и запустения.
В обоих случаях за скотину главному герою можно не переживать: либо всё и без него будет в порядке, либо всё уже давно не в порядке - поздно пить боржоми))).
-
-
17.03.2015 в 17:00Итак, мы имеем закрытую систему, которая обработана каким-то образом (излучением скажем). На данный момент система заполнена и однородна, а тут собака, котенок, человек - лишние элементы, системе они не нужны, она их отторгает.
А вот когда нужно заменить что-то, или просто взять, ну скажем, для изучения - тогда в определенное время можно и принять. Бабушка умерла - дом внуку завещала, внук приехал.
Фотографировать нельзя - да, это будет третий принцип - не передавать информацию вовне.
Еще думаю, что те, кто руководит системой либо бывают там (надписи на их языке), либо хотят со временем добиться ассимиляции или переделки людей (но не обучают их напрямую, а зомбируют, или как-то еще забивают им мозг своей структурой);
А тот факт, что бабуля сильно циклила, когда отговаривала внуков от приезда - может говорить о том, что хозяева пока не вполне поняли нашу систему общения, или слишком грубо управляют чужим сознанием.
Закрытая система, которая не принимает ничего и ничего не выдает до какого-то момента.
Очень похоже на контролируемый полевой эксперимент, кстати.
-
-
17.03.2015 в 17:57isyo, что ж, да, это похоже на правду. Тогда объяснимо, почему все эти правила не имеют видимой логики. Потому что это всего лишь способ изучать человеческие реакции. Всего лишь препятствия в лабиринте подопытной крысы. Да, пожалуй, мне нравится ваша версия, под нее всё подстраивается.
-
-
20.03.2015 в 23:34"Семье я сказал, что дом скоро совсем развалится, а скотина подохла. Нечего нам там делать. И вот уже прошло ровно шесть лет с моего визита в Холушку. Но я вспомнил о нём только сегодня и решил обо всём этом написать, пока не поздно, потому что когда утром я наливал себе чай, как всегда его наливаю, в голове у меня промелькнула мысль, что это как-то… не по-ихнему."
-
-
21.03.2015 в 22:55-
-
20.04.2015 в 00:50Классно, так правда лучше =)
к админам: кажется, тут не хватает тега "старики и старухи".
-
-
04.01.2016 в 13:04