Во многом мне в жизни повезло больше, чем другим. Я сам, конечно, не слишком стремился это признавать, потому что всегда искал тех, кому повезло еще больше. То был, наверное, защитный механизм, предостерегавший мое излишне, быть может, подвижное и текучее сознание от застоя и заболоченности.
Я имел возможность, которая была бы недоступна мне, родись я на пару десятков лет раньше — об этом я жалел тогда, когда не жалел, что не получил в наследство пару десятков тысяч каких-нибудь особо ценных денежных единиц. Благодаря компьютерным сетям я мог, найдя книгу, статью или даже песню, которая облекала в четкие и понятные слова те неясные образы и обрывки мыслей, что вертелись где-то на периферии моего излишне подвижного и текучего сознания, написать автору по электронной почте или посредством новейшего достижения цивилизации — социальных сетей, чтобы выразить ему признательность и, быть может, даже вступить в более подробную переписку. Я воспринимал это как нечто само собой разумеющееся и, конечно, даже и не думал чувствовать благодарности за то, что мне не приходится, как если бы я родился в поколении собственных родителей, долго выяснять адрес автора, что само по себе было довольно безнадежной задачей, особенно если он жил в другой стране, а затем отправлять еще более безнадежное письмо в бумажном конверте, чтобы через несколько месяцев дождаться унылой отписки с сухой благодарностью от официальных представителей, в лучшем случае собственноручно подписанной автором.
Итак, вместо того, чтобы радоваться не существовавшей никогда ранее возможности оперативно связаться с единомышленником, выражавшим мои мысли лучше меня самого, я раз за разом испытывал огорчение, через несколько дней или даже часов получая отписки с сухой благодарностью, хотя бы (как хотелось верить) собственноручно набранные на клавиатуре. Впрочем, куда больше меня угнетала странная, словно издевательская тенденция: стоило мне восхититься автором книги, статьи или песни и начать втайне надеяться на плодотворное сотрудничество, как тут же словно бы из ниоткуда появлялся некто, на мой искаженный горечью и гневом взгляд, намного менее достойный и, не прилагая никаких заметных усилий, благодаря совершенно нереалистичной цепочке случайных событий, считавшихся дурным тоном во всех повествовательных жанрах еще задолго до появления каких-либо видов экранных развлечений, получал то, на что надеялся я. Предотвратить эту прискорбную с моей точки зрения тенденцию возможным не представлялось: сценарий срабатывал с раздражающей регулярностью, а триггером для него становился момент, когда вместо объекта поклонения я начинал воспринимать автора как единомышленника и потенциального товарища по работе или даже друга. Не помогало ни полнейшее (конечно, не без привкуса горечи) смирение, ни мрачный юмор — ничего. Вскоре я видел очередного человека, которому повезло больше, чем мне, и мое и без того слишком подвижное, текучее сознание приходило в состояние лихорадочной активности — отчасти эта активность была посвящена поискам очередного способа отвлечься (что, впрочем, приводило к неизбежному появлению в моей жизни новой книги, статьи или песни, четко и красноречиво выражавших мои неоформившиеся мысли, и цикл повторялся снова), но определенная, наиболее жестокая часть моей натуры на всю катушку задействовала мою фантазию и составляла целые списки мучительных и в основном смертоносных событий, пережить которые я отчаянно желал очередному удачливому выскочке, хотя и отлично зная, что сам никогда не совершу никаких действий, могущих привести к таким событиям.
Но в один прекрасный день мне все же удалось нарушить стройную работу цикла. Жестокая часть моей натуры, обычно полностью увлеченная сложными механизмами моей фантазии, неожиданно выдвинула поистине революционную идею. Я сам ни за что не смогу принести страдания людям, оказавшимся удачливее меня, но мне ничего не мешает использовать для этой цели других. Нет, я не говорю о тривиальных способах вроде наемных убийц — во-первых, благодаря компьютерным сетям и прочим достижениям цивилизации это сейчас слишком легко отследить, во-вторых, лично подослать к кому-то убийцу — все равно, что лично нажать на курок. Я говорю о куда более хитроумном, амбициозном и революционном плане, предложенном жестокой частью моей натуры. Я собирался обмануть судьбу, тот сценарий, что всегда срабатывал, когда я запускал триггер — сочинял письменное обращение к автору-единомышленнику.
Я совершенно изменил свои интересы, силой заставив себя хотя бы на время, но отказаться от поиска родственных душ среди людей, которых, судя по их книгам, статьям и песням, считал сходными с собой по характеру и образу мыслей, и устремился в самые темные и мрачные уголки Интернета — там, где рассказывали о дерзких и неслыханных преступниках. Я просеивал сквозь свое подвижное, текучее сознание каждую крупицу информации о них и передавал эти крупицы на обработку механизму фантазий, который (конечно же, временно) отдал в монопольное владение жестокой части своей натуры. Списки мучительных и в основном смертоносных событий обрели своих конкретных исполнителей: выскочка А теперь страдал не абстрактно, а в руках психопата Х; выскочке В одной угрозы встречи с убийцей Y оказалось достаточно, чтобы пережить нервный срыв и навсегда запереться в четырех стенах дома в отдаленном регионе страны, и так далее. Проведя эту, безусловно, нездоровую, но интенсивную подготовительную работу, я приступил к непосредственной реализации плана.
Я, как поступил бы, родившись на два десятка лет пораньше, достал ручку и бумагу и написал полное вежливых реверансов безнадежное письмо, адресованное психопату Х; аккуратно упаковав его в конверт, я надписал его и положил в ящик стола. Опыт говорил мне о том, что главное для триггера моего сценария — даже не отправка письма, а его написание; бывало, что в социальных сетях я не получал даже уведомления о прочтении, но это не мешало в скором времени появиться очередному удачливому сопернику, который ничего обо мне не знал и не мог знать. Убрав письмо, я постарался о нем больше не вспоминать, но с определенным интересом стал ждать новостей, связанных с психопатом Х, которого, судя по репортажам, недавно отпустили на испытательный срок.
Через месяц, возвращаясь домой на такси, я услышал по местному радио об убийстве, в котором подозревали психопата Х. Жертвой, правда, стал не выскочка А, как описала, пользуясь механизмом фантазий, жестокая часть моей натуры, а некто совершенно мне не известный; впрочем, услышав новость, прочитанную безучастной дикторшей, которая затем таким же безразличным тоном без всякого перехода начала перечислять результаты последних футбольных матчей, я, похоже, все-таки выдал выражением лица какие-то эмоции, потому что таксист повернулся ко мне и спросил:
— Знали его?
Я не сразу нашелся, что ответить, в конце концов пробормотав что-то типа «Не уверен». Таксист, к счастью, оказался не из дотошных; собственно, не считая вопроса «Куда едем?» и названной суммы, это были единственные произнесенные им за всю поездку слова. Меня это вполне устраивало: музыка, изредка перемежаемая монотонными голосами ведущих, звучала негромким фоном и практически не отвлекала от обдумывания главного вопроса — связано ли попавшее в местные новости убийство с моим письмом? Вполне возможно, что между двумя этими событиями связь не больше, чем между фазами Плутона на ночном небе и выпадением джекпота в игровом автомате, стоявшем в кафе неподалеку от дома, но, с другой стороны, какова вероятность того, что мой сценарий мог сработать столько раз, сколько он сработал?
Ответ, причем намного более детальный, чем я рассчитывал, ждал меня в почтовом ящике. Конверт без подписи и обратного адреса обычно обозначал рекламу какой-нибудь очередной никому не нужной «уникальной» услуги или товара, и я собирался скомкать и выбросить его, не открывая, но он оказался слишком тяжелым и плотным для «типично рекламного». Внутри, как я выяснил уже дома, меня ждало запутанное и на редкость безграмотное, но подробное описание убийства человека, чье имя назвали безучастным голосом в местных новостях. В конце послания, которое уж точно нельзя было назвать унылой отпиской с сухой благодарностью, стояла собственноручная подпись, в которой отдаленно угадывалась фамилия психопата Х.
Я признал эксперимент удачным, поскольку он дал исчерпывающе полный ответ на многие вопросы и предположения. С другой стороны, я понял, что продолжать его смысла не имеет. Подробное описание убийства, конечно, дало немало нового топлива для механизма фантазий, которым по-прежнему владела наиболее жестокая часть моей натуры, но количество людей, более удачливых чем я, не изменилось от этого в меньшую сторону, а то, что я обрек, пусть и предельно косвенным путем, через непостижимый триггер недоступного пониманию сценария, на ужасную смерть абсолютно незнакомого человека, не доставило мне никакой радости — насколько подвижным и текучим ни было бы мое сознание, убивать ничем не провинившихся перед ним людей оно не желало. Так что я уничтожил и неотправленное безнадежное письмо, и неожиданно полученный собственноручный (по крайней мере, мне нравилось считать его собственноручным, потому что это давало мне загадку, никак напрямую не связанную со сценарием) ответ без обратного адреса, покончив тем самым с хитроумным, амбициозным и революционным планом по обману судьбы.
Отправив жестокую часть моей натуры обратно на задворки сознания и ограничив ей доступ к фантазиям, я решил поставить другой эксперимент, тоже связанный со смертью, но совершенно иным образом. Чтобы узнать, насколько широко простирается действие триггера, я написал еще одно, абсолютное в своей безнадежности бумажное письмо с еще более многочисленными и вежливыми реверансами, адресовав его человеку, которым восхищался вот уже два десятка лет, но к которому никогда не обращался по очевиднейшей из всех возможных причин — около четверти века назад он умер. Запечатав и надписав письмо, я, как и прежде, положил его в ящик стола и стал ждать, что что-то произойдет. Или не произойдет.
Ожидание на этот раз даже оказалось не таким долгим. Уже вечером на электронную почту мне пришло письмо без темы и подписи, в которой содержалась только непонятная ссылка. Это, конечно, мог быть обычный спам, а то и вирус, но, увидев среди длинных последовательностей бессмысленных для человеческого глаза, но очень важных для обрабатывающих сетевые сигналы компьютеров символов имя адресата абсолютно безнадежного бумажного письма, я нажал на ссылку не раздумывая. Она привела меня в намного более темные и мрачные уголки Интернета, чем те, где я бывал, собирая информацию о дерзких, неслыханных преступниках для предыдущего эксперимента. Наиболее выдающимся местом в этом сегменте оказалась, как ни странно, социальная сеть — с той лишь разницей, что писали в ней не живые люди, а мертвые. После регистрации в этой сети, о чем мне напоминали все предыдущие ссылки, по которым мне пришлось перейти в этих мрачных уголках Интернета, я обнаружил, что мне уже пришло личное сообщение.
В личном сообщении человек, которым я восхищался два десятка лет, несмотря на его смерть около четверти века назад, поздравил меня с тем, что я все-таки догадался, как освободить себя из замкнутого круга безнадежных писем. «Мало кто в наше время понимает, что мертвые желают, да и заслуживают почтения и восхищения не меньше, а то и больше, чем живые. Не в третьем лице, как в сухих отписках-некрологах и застывших мгновениях прошлого вроде памятников — когда-то текучие и подвижные реки жизней превращаются в затхлые, заболоченные заводи. И когда кто-то приносит немного свежести в застоявшийся воздух, обращаясь к мертвым так, словно они и не умирали вовсе, мертвые это ценят», — писал он. Далее из сообщения я узнал, что он осведомлен о моей истории с триггерами и может в качестве жеста благодарности изменить сценарий, вызвавший у меня столько гнева, горечи и фантазий наиболее жестокой части моей натуры. Из жертвы триггера я стану его, так сказать, бенефициаром: кто-то другой напишет письмо автору книги, статьи или песни, которые облекали в четкие и понятные слова неясные образы и обрывки мыслей его сознания, а через некоторое время я, не прилагая никаких заметных усилий, благодаря совершенно нереалистичной цепочке событий получу возможность плодотворно поработать с этим автором. Конечно, это будет сопровождаться определенными побочными эффектами, предупреждал он, но они не сравнимы с чувством, когда уже не нужно искать тех, кому повезло еще больше, потому что тебе и самому по-настоящему повезло. Я, конечно же, ответил согласием.
Я стал проводить немало времени в мертвых уголках Интернета, вновь оставив на время поиски родственных душ среди пока еще живых авторов. Мертвые не особенно стремились разговаривать со мной — в конце концов, не все же они получали от меня длинные бумажные письма с многочисленными вежливыми реверансами; даже тот, кто получил от меня письмо и в благодарность пообещал изменить странную, словно издевательскую тенденцию, перевернув ее с ног на голову, дал мне понять, что к дальнейшему общению не предрасположен и разговоры живых и мертвых — это редчайшее исключение, а не правило. Тем не менее, мне было интересно и просто почитать, какими мыслями обмениваются между собой мертвые, но на тех страницах, что были все же открыты для посторонних, даже живых глаз, я видел лишь подтверждение слов, прочитанных в личном сообщении: они напоминали затхлые, заболоченные заводи, словно сознание пишущих на этих страницах действительно утратило всякую подвижность и текучесть. Вот чего нужно бояться в смерти, понял я. Не разложения физического тела, но вечного и окончательного застоя в мыслях. Может быть, конечно, на страницах, скрытых от меня, они достигли неведомых живым, чье время так нелепо ограничено, высот технологии и философии, но, если и так, они не торопились ими делиться.
Телефонный звонок с незнакомого номера застал меня врасплох. Еще до того, как взять трубку, я уже понял, что сработал новый триггер, и это стартовая точка совершенно нереалистичной цепочки случайных событий, считавшихся дурным тоном во всех повествовательных жанрах еще задолго до появления каких-либо видов экранных развлечений, и, не прилагая никаких заметных со стороны усилий, я наконец получу возможность, к которой так давно стремился. Голос на том конце трубки сообщил, что узнал обо мне от своих знакомых в сети, которые, в свою очередь, услышали обо мне от каких-то других знакомых, и это настоящий счастливый случай. Я, хоть и знал, что меня ждет нечто подобное, все равно ощутил сильнейший прилив не слишком знакомых мне эмоций — всепоглощающей радости и понимания, что повезло наконец-то мне, а не кому-то другому. Вскоре мы встретились и оформили наше сотрудничество; не буду утомлять вас деталями, потому что вы наверняка и так все знаете — и не верите, что такая нелепая история может быть правдой.
А потом начались обещанные побочные эффекты. Для начала я получил еще одно письмо в неподписанном конверте, похожее на то, что пришло мне, как очень хотелось думать, от психопата Х. Там в не менее живописных подробностях, но намного более грамотным и, если можно сказать, приятным глазу языком описывалось убийство еще одного человека, внешность и имя которого странным образом совпадали с моими. В принципе я догадывался, что это может значить, но решил дождаться подтверждения, которое, несомненно, в скором времени последует.
Я не ошибся. В очередном личном сообщении мне объяснили, намного более детально, чем я рассчитывал, как именно работает изменение сценария, вызываемого триггером. В обмен на сознательную, пусть и через посредника, манипуляцию заданной беспристрастным генератором случайностей судьбой новоявленный бенефициар терял защиту от негативных эмоций, выражаемых жертвами разнообразных странных, словно издевательских тенденций, когда наиболее жестокая часть их натуры получает в монопольное владение механизм фантазий. Эти фантазии о мучительных и в основном смертоносных событиях передаются непосредственно бенефициару особой почтовой системой, управляемой мертвыми. Если письмо доставлено по адресу, то адресат не сможет не получить его: непреодолимая сила заставит его открыть и прочитать все, что написано. Но, конечно, эти мелочи — ничто в сравнении с чувством, что тебе наконец-то повезло больше, чем другим, не правда ли?
Если же фантазии тех, кто теперь считает выскочкой меня, станут совершенно невыносимыми, то у меня есть сразу несколько возможных вариантов. Первый из них — писать книги, статьи, песни и прочие текстовые материалы, которые облекают в четкие и понятные слова те неясные образы и обрывки мыслей, что вертятся где-то на периферии излишне подвижного и текучего сознания тех людей, что по тем или иным причинам могут посчитать меня единомышленником. Если я проявлю в этом достаточный талант, то уже со мной начнут искать плодотворного сотрудничества и отправлять письма и сообщения разной степени безнадежности, и я снова получу утраченную из-за манипуляций с судьбами защиту. Но на это обычно уходит не один год, а иногда и не один десяток лет.
Другой способ я уже опробовал ранее: писать дерзким и неслыханным преступникам письма, полные восхищения и вежливых реверансов, и держать их в ящике стола вплоть до получения через почтовую систему мертвых ответа в неподписанном конверте. Там я, правда, по-прежнему буду читать подробные описания жестоких убийств, причем еще и совершенно ничем не провинившихся передо мной людей, а мое сознание при всей своей текучести и подвижности по-прежнему считало этот способ неприемлемым; впрочем, альтернатива, как я узнал из дальнейших разъяснений, довольно нерадостна.
Можно вообще делать вид, что чужие фантазии меня не трогают, но тогда письма со временем будут становиться все подробнее и многочисленнее — я ведь не считаю, что выскочкой сквозь искажающую призму гнева и горечи меня видит всего один человек, верно? А в конце концов одну из фантазий — совершенно случайным образом, конечно, без всяких активных побуждений с чьей-либо стороны — воплотит в реальность какой-нибудь психопат или даже вполне здоровый, но дерзкий и неслыханный преступник, и после смерти физического тела меня ждет самое страшное: мое подвижное и текучее сознание станет затхлым и заболоченным, и я буду проводить все время в мертвой социальной сети, где единственным развлечением станет ожидание, что кто-то решит написать мне безнадежное письмо, обратясь как к живому, и, может быть, мне тоже представится шанс изменить странный и даже в чем-то издевательский сценарий, управляющий жизнью моего неудачливого адресанта. Нет, этот вариант был еще более неприемлемым по сравнению даже с предыдущим.
Получив на следующий день заботливо составленную подборку худших пожеланий из различных социальных сетей и форумов, я задумался, долго ли смогу существовать в таком режиме. Каждый комментарий по отдельности, быть может, и можно было бы просто проигнорировать, но вот вместе они наносили и без того измученному и лишь недавно по-настоящему испытавшему стабильный приток радости разуму едва ли не больший урон, чем сообщение об очередном выскочке, которому повезло больше, чем мне. Если физической смерти предшествует такое, то с этим нужно что-то делать. Убивать ни в чем не повинных и вообще не знакомых мне людей я все еще не хотел, но если придется делать выбор между «убить» и «умереть», я, признаюсь честно, предпочту первое.
После еще одного анонимного письма с красочным описанием моего убийства мне пришла в голову странная, но по-своему логичная идея. В свободное от плодотворной совместной работы время я снова стал отдавать свой механизм фантазий в монопольное владение самой жестокой части моей натуры, чтобы придумывать мучительные и смертоносные события, но уже не для тех, кому повезло больше, а для самого себя. Писать об этом оказалось намного легче, чем читать; иногда я даже посмеивался после особенно отвратительных с точки зрения нормальных людей фраз. Более того, я завел псевдоним в социальной сети и стал выкладывать там эти жуткие виньетки, вызывая бурные обсуждения и множество перепостов.
В качестве временной меры это сработало. Возможно, те, кому не повезло и кто из-за этого считал меня бесталанным выскочкой, совершенно незаслуженно получившим возможность, какая выпадает только раз в жизни, нашли в моих описаниях жестоких пыток и убийств меня самого нечто, облекавшее в четкие и понятные слова их собственные тайные помыслы, и им не приходилось привлекать к работе собственный механизм фантазий. Передышка позволила мне сосредоточиться на плодотворном сотрудничестве — приоритетным я все-таки считал первый вариант решения проблемы побочных эффектов, не связанный ни с реальными, ни с воображаемыми смертями. Для этого я был готов работать столько, сколько понадобится, причем выкладываясь полностью. Но за время ведения страницы в социальной сети, посвященной ненависти ко мне же, я приобрел определенный иммунитет и к чужим высказываниям на эту тему, так что, когда увесистые письма без подписи и обратного адреса и подробные дайджесты высказываний в Интернете начали приходить снова, я уже относился к ним с неким философским безразличием. Это продолжалось до тех пор, пока мне неожиданно не пришло письмо с подписью, сильно напоминавшей фамилию психопата Х.
«Я знаю, где ты живешь». Больше на листе бумаги не было ничего — никаких мучительных или смертоносных описаний, никаких сильных эмоций. Я стоял, смотря куда-то сквозь письмо, и вспоминал, чем же грозит такое вопиющее невнимание и презрение к чужим жестоким фантазиям. Выбор я себе оставил очень небогатый: убей или умри. Предпочтя, конечно же, первый вариант, я сел за стол и написал письмо первому же дерзкому, неслыханному преступнику, чье имя вспомнил, как обычно, рассыпаясь в изысканнейших комплиментах и реверансах. Запечатав письмо и уголком разума отметив, что конверты закончились, я положил его в ящик стола.
Именно в тот момент я осознал, в чем на самом деле заключается удача людей, которым повезло. Они не знают, какие процессы и сценарии совершенно случайным, ну, или, если верить слухам, бродящим по видимой части социальной сети мертвых, псевдослучайным образом запускаются, получив импульс от их удачи. Не знают о том, сколько людей желают им оказаться в мучительных и зачастую смертоносных обстоятельствах, и в каких именно. Не знают, сколько убийц и психопатов вдруг набрасываются на жертв без всякой провокации. А вот я, поскольку моя удача не случайна — знаю.
Нет, я не стал бояться выйти из дома. Собственно, сразу после написания письма я сходил в магазин за конвертами, да и плодотворное сотрудничество требовало регулярных встреч. А получив примерно через пару недель письмо с новым запутанным и на редкость безграмотным описанием убийства совершенно не знакомого мне человека, я отреагировал уже с тем же философским безразличием — или, если вам угодно, с вопиющим невниманием и презрением к чужим жестоким фантазиям, воплотившимся благодаря данному мною импульсу. Письмо я на этот раз уничтожать не стал — просто положил в другой ящик стола.
У меня уже скопилась довольно приличная коллекция. Может быть, я когда-нибудь даже издам этот, наверное, самый отвратительный из когда-либо существовавших эпистолярных романов — скорее всего, после того, как мои слова четко и понятно выразят неясные образы и обрывки мыслей, вертящиеся на периферии чьего-то чужого, несомненно, подвижного и текучего сознания, и я получу достаточно писем и сообщений разной степени безнадежности, чтобы необходимость самому писать письма наконец-то пропала.
А пока — настало время запечатать очередной конверт.
-
-
02.10.2015 в 22:31Текст достаточно тяжеловесный (возможно, это стиль Томаса Лиготти, которого я, увы, не читала), но история затягивает. Ну и все это нагромождение слов прекрасно подчеркивает ненормальность, без сомнения, подвижного и текучего сознания главного героя.
Спасибо автору!
-
-
02.10.2015 в 23:51-
-
04.10.2015 в 13:22-
-
09.10.2015 в 18:29А вообще, интересно, да.
-
-
10.10.2015 в 00:07-
-
19.10.2015 в 09:53