Странный был тогда день (это я сейчас понимаю), странным было все — от звонка Маришки, моей бывшей коллеги, в шесть утра в субботу до нелепой, страшной, неоднозначной развязки спустя несколько часов. Но разве придаешь значение странностям, если рабочая неделя позади, впереди два дня с великолепной перспективой полнейшего безделья, а за окном голубое безоблачное небо? Все вышеперечисленные факторы повлияли на мой положительный ответ Маришке, у которой «мама приболела... а поездка куплена заранее... и это всего лишь сутки, дорогая, посиди с Васькой, пожалуйста!»
Вот так и случилось, что пятилетний карапуз сидел на моей кухне пару часов спустя, жуя наспех сделанный бутерброд с колбасой и болтая ножками, а я судорожно перебирала все занятия, которые могли бы быть интересны пятилетнему Ваське в ближайшие 12-13 часов, потому что в 21:00, повинуясь строгим инструкциям его мамочки, я уже должна была уложить его спать. Решение было принято быстро, его мне продиктовало солнце, бьющее в окно, и звонкие голоса играющих под окнами детей — мы отправились на прогулку.
Первые странности (которые еще не бросились мне в глаза, но уже начали неприятно царапать где-то там, внутри) начались как раз-таки у подъезда, где Васька, что-то бубня под нос, налетел на большого грязного бродячего пса.
читать дальше
— Стоой, Васенька», — я постаралась не кричать, чтобы не испугать ребенка, но, видимо плохо, получилось, потому что Васька опешил и тут же заорал:
— Мамаааа! Мне страшно!!! К мамеее!!!, — и спрятался за меня.
Собака не делала попыток напасть, она лишь пристально следила за нами взглядом, скалилась и поскуливала, как будто у нее что-то болело. «Бешеная?!» — стучало у меня в висках. Приговаривая: «Тихо, Васенька, тихо», — я отползала куда-то вбок, таща за собой хнычущего и упирающегося ребенка.
Дальше — больше. Мимо нас прошли две моих соседки по этажу — милые общительные бабушки (обычно, но не в тот день), странно, кричаще-пестро разодетые, — на мое приветствие они отреагировали нелепым квохтаньем и хихиканьем, неприятно искривляя губы, накрашенные одинаковой ярко-малиновой помадой. Пожав плечами, я продолжила свой путь, отвечая на бесконечные васькины «что?», «где?» и «почему?». Возле детской площадки, где я и планировала провести большую часть прогулки, я увидела единственную свободную скамеечку, и, отправив Ваську на разноцветные горки и качельки, с чувством выполненного долга я плюхнулась на лавку и огляделась вокруг.
Странность номер два. На эту странность я уже не смогла бы не обратить внимания, даже если бы захотела. Плюшевый мишка. Милый такой, серо-голубого цвета, с глазками-пуговками и клетчатым шарфиком, лежал себе и лежал возле лавки — и что бы в этом странного? Если бы не волна ужаса и какого-то неясного отвращения каждый раз, когда мой взгляд останавливался на нем. Внутри все сжалось, тошнота подступила к горлу, и резкая судорога скрутила мой живот— все дело было в игрушке, я точно знала, каким-то внутренним, звериным чутьем. Подбежав к Ваське, я схватила его за ручку и быстрым шагом, не оглядываясь, пошла в сторону дома.
Уже подходя к своему дому, я обратила внимание на странное (еще одно!) обстоятельство — такая прекрасная погода, разгар дня, и такая пугающая нелепая пустота вокруг: уже не играли дети в песочнице, не прогуливались мамочки с колясками, лавки были пусты, в окнах не видно было силуэтов, и даже звуки, обычные для улицы, были несколько приглушенными, словно эхо.
Дома мы позвонили Маришке (хотя связь была ужасной), и я, посадив Ваську перед телевизором, побежала готовить обед. Вернувшись в комнату с двумя тарелками макарон с сыром, я увидела, что по телевизору шел какой-то старый черно-белый фильм ужасов, где убийца в маске смешливого поросенка гонялся за своими жертвами.
— Вась, ну ты хоть меня бы позвал, что же ты эту ерунду смотришь?, — проворчала я укоризненно, протягивая ему тарелку с едой. Пощелкав по каналам, я убедилась, что альтернативы не было: триллеры и новости — малоподходящее зрелище для ребенка.
Долго и бестолково тянулся остаток дня; за что бы мы с Васькой не брались — рисовать, что-то строить или просто читать — все нам казалось скучным, неинтересным, блеклым. Белобрысый пухленький Васька меня немного раздражал (и зачем я в это все ввязалась?), он, видимо, чувствуя мое внутреннее состояние, постоянно канючил и хныкал, прося то попить, то поесть, то просто требовал отвести его к маме. Словно мы оба предчувствовали нечто грозное, страшное, неотвратимое... Эта нервозность выражалась в наших мелких обидах и васькиных слезках, капризах и атмосфере недовольства.
Девять часов вечера пробили мои старые, доставшиеся от бабушки часы (почему я вспомнила Эдгара По, при чем здесь вообще он?) — и я, отогнав назойливую мысль, всучила Ваське стакан молока и печенье и, быстро постелив Ваське на своей кровати, начала его укладывать. Целый час уговоров, колыбельных и сказок — и вот, наконец, Васька провалился в сон, смешно надув пухлые детские губки. Я тоже недолго бодрствовала — сказалась накопленная за день усталость, и хотя раскладушка была старенькая и шаткая, я скорее отрубилась, нежели уснула.
Что-то разбудило меня, причем разбудило не резко и неожиданно, а как-то исподтишка, ужом вползая в мой сон. Я привстала на раскладушке и попыталась понять, что это было.
Комната была тускло освещена прыгающим пламенем свечи — хотя когда я ложилась, ночник горел в коридоре (по просьбе Васьки), и никаких свечей не было и в помине. Я бросила взгляд на кровать — Васька спал, сбросив одеялко и широко разбросав ноги и руки по кровати. Странный звук шел со стороны шкафа — и я повернула голову туда. Из зеркальной двери шкафа на меня смотрел Васька. Он был одет в подобие ночной рубашки, белой и просторной; и это его маленький кулачок сжимал свечку, от которой исходил неровный свет.
Он стоял и смотрел на меня — и только звук, звук скрежетания маленьких зубок, единственный оставшийся звук во всей вселенной поглотил мое сознание, заворожил меня, приковал меня к месту. Шелохнуться или двинуться я просто не могла, и единственное, что я могла делать — это наблюдать за происходящим в зеркале. Нечто, похожее на Ваську, долго стояло, не двигаясь, глядя мне прямо в глаза и бессильно скрежеща зубами. Потом маленькая ручка поднялась вверх и странным дерганным движением опустилась вниз. Вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз, как будто отмеряя секунды моей жизни. Умирая от ужаса, я наблюдала, как этими же рваными марионеточными движениями зеркальный Васька долго-долго шел в угол отражения моей комнаты, где целую вечность он опускался на коленки — маленькие розовые расцарапанные коленки — и его начало рвать кровью... скрежет прекратился, и сознание смилостивилось надо мной — я провалилась в благодатную тьму, без снов и видений...
Разбудил меня свет солнца, бьющий в окно, и телефонный звонок. Я подскочила в своей кровати, потянулась к телефону и машинально глянула на часы: 6:02 показывали они. Медленно, медленно я открыла телефон и посмотрела на определившийся номер — звонила Маришка.
— Алло, — бесцветным голосом ответила я.
— Дорогая, извини, что так рано беспокою, но тут ситуация... заболела мама... Не с кем оставить Ваську... не могла бы ты..., — пробивался к моему сознанию звонкий маришкин голосок.
Я оглянулась назад: комната была пуста, солнечный свет заливал окно, теплая кровать была гостеприимно распахнута.
— Нет, — ответила я и повесила трубку.Автор: TaKitta girl
-
-
22.03.2016 в 06:29-
-
03.04.2016 в 19:36-
-
21.08.2018 в 14:45