Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Май
19 мая
Когда четырёхмоторный «Н-170», пробив облачность, сел на льдину, мы испытали неописуемую радость. Северный полюс! Здесь нам жить и работать.
В первую очередь установили радиостанцию, голос и уши экспедиции: взвели мачты, протянули между ними антенну, разбили палатку для радиста Жени Аппеля, потом палатки для жилья и гидрологических работ. Перезарядили аккумуляторы и оправили радиограмму на остров Рудольфа. Получили тёплый ответ.
Льдина хорошо подходит для полярной станции, выбрали место для будущего аэродрома.
Столько волнений, хлопот и впечатлений — не передать! А сколько всего предстоит: приятно осознавать, что изучение Центрального полярного бассейна окажет неоценимую службу советской науке.
читать дальше20 мая
Передохнули, ранним утром продолжили обустраивать лагерь. Наладили мотор для зарядки аккумуляторных батарей, поставили кухонную и складские палатки, установили метеорологическую будку и теодолит, который позволит определять местоположение нашей дрейфующей льдины.
Спрятали жилую палатку за стенами из снежных кирпичей. По опыту знаем: без этого толстый брезент, между слоями которого проложен гагачий пух, будет продувать. Палатки максимально облегчены для удобства транспортировки — всего пятьдесят четыре килограмма вместе с кроватями.
Аппель принимал приветственные радиограммы, из Москвы нас поздравила правнучка полярного исследователя и мореплавателя Витуса Беринга. С Федей Кудряшовым весь день рубили лунку, чтобы определить толщину льда. Кудряшов держал пари, что меньше трёх метров, и проиграл: три метра и двадцать сантиметров. Отлично: не пропадём!
К вечеру поднялась пурга, спряталось солнце.
21 мая
Начали возводить снежный домик для машинного отделения и радиостанции.
Как только проклёвывается солнце, Жора Тамахин занимается астрономическими наблюдениями. Погода противится: ветер, позёмка. Дрейф станции составляет без малого километр в час.
22 мая
Аппель продолжает радовать новостями: московский корреспондент «Нью-Йорк таймс» назвал наш перелёт и экспедицию «великолепными».
Небо расчистилось, ни облачка — слепит так, что без очков никуда. Полдня провёл на торосе с биноклем: ждали самолёты с Рудольфа.
Дождались. Правда, только одну машину. Теперь у нас есть ветряк.
23 мая
Разгружал новое имущество полярной станции.
Покрыли крышу радиостанции парашютом с «Н-170». Внутри два отделения — машинное и радио. Мотор вморозили в лёд, принялись за ветряк.
Я послал домой, в Ленинград, телеграмму: устроился неплохо, люблю, скучаю. Кудряшов оказался более выразителен: «Очень счастлив. Готовимся к зимовке в добротных льдах Северного полюса».
24 мая
Аппель поругивается из-за навалившейся корреспонденции. Продолжают сыпаться поздравления — Чкалов, Лебедев-Кумач, Косарев, Шарль Папэн, знакомые и незнакомые благожелатели, неописуемо!
За сутки устаю так (сегодня собирали ветряк), что не остаётся сил на дневник.
25 мая
Разгрузили новый самолёт, прибыла гидрологическая лебёдка. «Благоустроенных квартир» на всех не хватает. Северный полюс перенаселён.
Выбрали место для основной жилой палатки, пол покрыли резиновыми подушками и шкурами.
26 мая
Погода капризничает: десятибалльный ветер, пурга, снег. Барахлит связь с островом.
Строили камбуз.
27 мая
Кудряшов установил гидрохимическую лабораторию, скоро начнёт корпеть над пробами воды.
Аппель и Тамахин видели чистика. Тут же засуетились «квартирующие» на льдине корреспонденты: в редакции полетела новость о птице на Северном полюсе. Аппель ругается (помимо полярников и поздравителей, его атакуют на коротких волнах радиолюбители), но телеграфирует. «Комсомольская правда» требует от комсомольца Тамахина ежедневной корреспонденции.
28 мая
Дел по горло! Даже страшновато.
29 мая
Прилетел последний самолёт. Разгружали имущество. Скоро можно будет полноценно заняться научной работой.
30 мая
Кудряшов с трепетом прочитал радиограмму от жены: сына назвали Иваном. Похож на отца.
Все аплодировали. Наш пёс Счастливый вилял хвостом.
31 мая
В час дня прошёл торжественный митинг. Официально объявили об открытии дрейфующей полярной станции. Я на правах начальника станции поднял над ледяной равниной флаг. Грянули из ружей и пистолетов — первый салют на Северном полюсе.
Тепло попрощались с улетающими на остров Рудольфа товарищами. Напутственные слова тронули до глубины души. А потом прозвучала команда «По самолётам» — и мы остались вчетвером. Я, Аппель, Кудряшов и Тамахин.
Счастливого пути!
Перед сном Тамахин пошутил, что теперь нашему продовольствию не угрожает опасность — едоков уменьшилось. Ворочаясь в спальных мешках из волчьего меха, посмеялись, но с грустинкой.
Июнь
1 июня
Кудряшов измерил океан под нами — трос с грузом ткнулся в дно на глубине четыре тысячи триста двадцать метров. Взяли пробу грунта: зеленоватая плёнка ила.
В обед я сварил уху, суп имел ощутимый запашок, не спасал даже перец.
Продукты — сорок шесть наименований, в основном концентраты, — хранятся в запаянных жестяных бидонах. Одного бидона должно хватить на десять дней. Институт инженеров общественного питания уделил внимание каждой кулинарной мелочи экспедиции. Внутри сорокачетырёхкилограммового бидона: паюсная икра, сливочное масло, корейка, сало, сухари, супы, мясные котлеты, плавленый сыр, яичный порошок, шоколад, кофе, кисель, лимонная кислота, конфеты с витамином C и другое. Взяли с собой также сухой лук, чеснок и коньяк.
Ледяная кухня намного просторней шёлковой палатки: не приходилось держать миски на коленях, сидели за фанерным столиком на пустых бидонах. Пищу готовили на тульских примусах с двенадцатилитровыми резервуарами.
2 июня
Увеличили объём научных работ. Тамахин начал магнитные наблюдения. Мы с Кудряшовым организовывали глубоководную станцию. Аппель инспектировал и заливал аккумуляторы.
Счастливый уныло гуляет по льдине. Не по нутру дрейфующая жизнь: останавливается, поджав хвост, вынюхивает. Тоскует. Жалеет, что не вскочил в самолёт вместе с остальными. Аппель предложил переименовать пса в Грустного. Шутку не поддержали.
Погода хорошая. Прошлись на лыжах, осмотрели ледяное поле.
3 июня
На завтрак: яичница с колбасой и кофе. Вспоминали Москву, Ленинград, родных, близких, друзей.
Распределили груз по трём базам: если одна утонет или её затрёт льдами, две другие уцелеют — проживём. Откапали из-под снега доски, уложили на нарты, возили керосин, одежду и бидоны к палаткам. Хозяйство надобно содержать в порядке — предстоят ещё долгие месяцы на льдине.
Обед прошёл с аппетитом. Выпили по рюмочке коньяку. Отдохнули и снова за работу.
Вечером Аппель и Тамахин передали сводку на остров Рудольфа — метеорологические наблюдения.
4 июня
Ночью бушевала пурга. Ветер достигал двадцати пяти метров в секунду. Тамахин говорит, что «ягодки впереди». Мало не покажется.
Днём — штиль. Расчистили сугробы, в палатке двадцать три градуса. Что сказать, Северный полюс!
Дрейф ускорился. Льдина плывёт на восток, недалеко 0т меридиана Гринвича.
Я занимался остатками непристроенных грузов: керосин перелил в расходный баул, мясо и рыбу сложил в вырубленный в льдине «холодильник». Аппель выстукивал радиоключом точки и тире. Тамахин обрабатывал данные гравитационных наблюдений. Кудряшов делал гидрохимические анализы, пытался получить химически стойкую воду.
Вечером он нашёл меня в палатке и сказал:
— Трещину не узнать. Расходится лёд.
Тамахин говорит:
— Это ветер мебель двигает. Ночью, когда занимался метеорологией, слышал, как шумят льды.
— Крепкая льдина, основательная, — оптимистично заметил я. — Мы ещё здесь поживём!
— Точно! — поддержал Кудряшов.
Вечером Аппель принял радиограмму от Эмануэля Ласкера: тот предлагал мне партию в шахматы.
5 июня
Солнце греет круглые сутки. Ночь — только по часам.
Кудряшов позвал в свою лабораторию. Лицо озабоченное.
— Сам всё увидишь, — говорит.
Мы зашли в снежный дом. Ледяной пол потрескался и сочился водой. Надо было срочно спасать лебёдку и гидрологические приборы.
— Да уж, — сказал я, — придётся строить для тебя другие владения.
— Ты туда загляни, — Кудряшов указал на прорубь.
Сначала я ничего не увидел кроме талой воды, а потом…
В проруби что-то плавало. Вода лишь на десять-пятнадцать сантиметров не доходила до верхнего края трёхметрового ледяного тоннеля. Она была мутной, захламлённой льдистой крошкой. От неё исходил странный запах — запах оттаивающего мяса.
Из воды торчала круглая болванка. Я огорошенно смотрел на этот поплавок из голубого льда. Сквозь густой осадок твёрдых кристаллов виднелись размытые очертания. Внезапно я разобрал что-то, напоминающее голову и плечи.
— Что это? — спросил я, хотя Кудряшов знал не больше моего.
— Надо вытащить, — сказал он.
На помощь пришёл Тамахин.
Мы извлекли предмет из проруби. Очень странная находка! Ледяная статуя с пропорциями ребёнка. Она словно спала: голова опущена к груди, руки сложены под щекой. У статуи не было лица — гладкое ледяное яйцо. Руки и ноги грубо обозначены в куске идеально чистого льда, будто вырублены ленивым скульптором.
Мы сфотографировали и перенесли изваяние в «холодильник». Аппель передал на остров о случившемся.
Объяснений и теорий нет, но «подарок» океана, несомненно, требует тщательного анализа.
6 июня
Ночью все спали мало и плохо. Я думал о человечке из голубого льда.
Утром Кудряшов попытался взять пробу, но скульптура оказалась настолько прочной, что не отдала и малюсенького кусочка. Недоумевающий Кудряшов отложил исследования и занялся возведением новой лаборатории. Я помогал возить снежные кирпичи.
В машинном отделении открылась трещина, прямо под мотором. Установили мотор на нарту: так спокойней.
Тамахин перенёс палатку, в которой размещались научные приборы, чтобы сжатие не уничтожило оборудование.
Ужинали киселём и коврижками, которые изготовил Аппель. У нашего радиста на спине образовался нарыв. Двигаться больно, мучается.
7 июня
Кудряшов завёл под руку к «холодильнику».
— Выросла, — сказал он, кивая на статую.
Я не смог возразить. Это было невероятно. Ледяной ребёнок превратился в ледяного юношу. Появились и анатомические нюансы, подсказывающие пол скульптуры.
— Это не смешно, — наконец сообразил я.
Кудряшов не понял. Он держался от статуи на почтительном расстоянии. Вряд ли его рук дело — гидробиолог выглядел испуганным.
— Кто веселится? — спросил я. — Тамахин? Аппель?
Кудряшов покачал головой.
— Никто. Она меняется… сама.
— И это слова учёного? — сказал я. — Федя, если всё-таки ты, то предупреждаю…
— Даже если бы я захотел… её не разрушить, не изменить. Огонь не берёт. Я пробовал.
Ничего выяснить не удалось. Какой из меня начальник экспедиции ещё предстоит узнать, а вот разоблачитель — неважный. Ни Аппель, ни Тамахин не сознались в глупой (и жуткой, надо признать) шутке. Кудряшов тоже стоял на своём, даже заговорил о загробном мире. Я пресёк.
8 июня
Ветра нет. Ветряк бездействует. Аккумуляторы разряжаются — почти не пользуемся радио. Ещё немного — и придётся запускать бензиновый двигатель.
Осмотрели с Тамахиным снежное поле. На месте трещины теперь целая река. Надо держать ухо и глаз востро, как бы трещина не подвела. Кудряшов работал у новой лунки. В полночь он заступит на суточную станцию — двадцать четыре часа у лебёдки.
Тамахин исследовал другую часть льдины. Там тоже трещины и разводья.
Мы на плавучем острове.
Погода по-прежнему ясная, температура — минус восемь. Над станцией пролетела чайка-глупыш.
Вечером опомнились — у Аппеля сегодня день рождения. Отметили коньяком и щекоткой — наш радист ужасно боится щекотки, поэтому вместо того, чтобы подёргать за уши… Было весело, довели Аппеля до слёз.
9 июня
Безветрено. Запустили бензиновый двигатель. Радиолюбители-коротковолновики затеяли всесоюзное соревнование по выходу на связь с нашей радиостанцией. Аппель весь в мыле.
Проведал ледяную статую. Вернулся в палатку злым: кто-то вырезал на лице провалы глаз, прорезь рта, аляповатые уши. Нет, это была новая скульптура! Ростом со взрослого мужчину, руки прижаты не к голове, а груди. Детализированы пальцы на ногах и руках, рельеф торса…
Меня охватил озноб. Я собрал Кудряшова, Тамахина и Аппеля в жилой палатке и потребовал объяснений. Признания: кто продолжает этот неуместный фарс?!
— Она просыпается, — сказал Кудряшов, когда я закончил. — Или, скорей, оно.
— Мы всегда при деле, знаешь ведь, — проговорил Тамахин. — Сколько времени понадобится, чтобы вырезать новую статую?
— Вы нашли другую фигуру! — неожиданно осенило меня. — Ту, что сейчас в яме! Она больше старой и…
— Нет, — сказал Кудряшов.
Тамахин и Аппель покачали головами. Я искал в их лицах хоть малейший намёк на собственную правоту, но не находил.
— Надо избавиться от неё, — предложил Аппель.
Мои товарищи по дрейфу не врали: они не находили вторую статую, не пытались меня разыграть. Все были напуганы. Как и я. Злость ушла.
Но что же тогда лежит в «холодильнике»?
Я схватил паяльную лампу, зажигалку, кирку — и отправился выяснять.
От бесплодных попыток стало жарко. Я стянул варежки и шапку-ушанку, отложил кирку и разжёг паяльную лампу.
Ледяная скульптура лишь посмеялась надо мной: гладкие формы, живые изгибы — ни сталь, ни огонь не повредили им. Более того, я действительно что-то услышал. Тихий смешок или утробный возглас, похожий на треск… он донёсся из статуи.
Слуховая галлюцинация. Всё из-за паники. Я отступил.
Сомнений не осталось: от ледяного истукана надо избавиться.
10 июня
Мы отвезли статую на край острова и бросили в широкую трещину.
Прежде чем скрыться под водой, я отметил одну дикую странность: у голубого идола было лицо Кудряшова.
Господи, надеюсь, это видел только я.
11 июня
Аппель принял депешу из Старой Руссы: «На Большой Земле холодает, закройте Северный полюс».
Тамахин рубил лёд для дистиллированной воды, Кудряшов носился с приборами по гравитации. В качестве недостающих подставок использовал ящики для продовольствия. Я соорудил подвесной столик для проб воды.
О статуе не говорили. Негласное табу.
Я обошёл весь ледяной остров, окружённый каналом шириной от двадцати до тридцати метров. Отметил появление новых трещин. Вернувшись в жилую палатку, обнаружил сидящего на краю кровати Кудряшова, подавленный и молчаливый, слова не выудишь.
Счастливый постоянно лает. Пытаешься погладить, успокоить — ещё больше скалится.
12 июня
Ледяную кухню растопило тепло от примусов. Начали строить из парусины новую.
Сыпанул мокрый снег. Укрыли вещи на базах. Я расчистил сугробы вокруг жилья, весь взмок, пришлось сушить гимнастёрку.
Тамахин протянул провода, чтобы фиксировать сигналы хронометров радиостанции. Кудряшов весь день провёл в лаборатории, на обед не пришёл.
Когда я собирался устроиться в спальном мешке, явился Аппель и сообщил:
— Тамахин ещё три нашёл.
— Что? — не понял я.
— Статуи, — голос радиста дрожал.
Внутри дёрнулось, заныло сердце.
Я напялил пуховой комбинезон, сверху брезентовый плащ и вышел из палатки следом за Аппелем.
Погода была отвратная. Настроение под стать.
Их действительно было три. Две жуткие пародии на человека и одна на собаку. Скульптуры лежали в десяти метрах от кухни, у которой завалилась одна стена.
Тамахин ковырял носком колоши сугроб. На фигуры он не смотрел.
На этот раз у меня не нашлось ни слов, ни решимости отвезти статуи к каналу.
— Где Кудряшов? — спросил я.
— На суточной.
Я ещё раз осмотрел место, где покоились изваяния. Кто-то расчистил снег, обнажив лёд и трещину с солёной водой.
Всё это не имело смысла. Если только… Другие статуи, всё-таки были другие статуи. Но когда и как они появились? Могло ли случиться так, что один из группы обнаружил их раньше и теперь продолжает эту скверную игру? Здесь, на Северном полюсе, открытом в 1909 году Робертом Пири, когда родина поручила нам разгадать загадку этой земли? За время подготовки к экспедиции я хорошо узнал личный состав: гидробиолога Кудряшова, магнитолога-астронома Тамахина, радиста Аппеля — талантливые, трудолюбивые, упорные и надёжные люди. У каждого, разумеется, были свои человеческие слабости, но они не мешали нашей дружной жизни, без трений и разногласий. И я не могу представить, чтобы кто-то из них…
— С завтрашнего дня будем по очереди наблюдать за трещинами, — сказал я.
— А с этими что? — Аппель дёрнул рукой и скривился от боли.
— Пускай лежат.
13 июня
У Аппеля лопнул нарыв, полегчало. Отметили коньяком, Кудряшов отказался. Думаю, дело в том, что он тоже видел своё лицо — у первой статуи. Это надломило его. Нужно время.
Сегодня снова измерили глубину океана. В одиннадцать часов двадцать минут груз достиг дна. Четыре тысячи четыреста семьдесят метров — на сто пятьдесят метров больше первого замера. Вывод: в центре полярного бассейна не может быть и речи о близости суши.
Обратно тащили пять часов. Последний барометр оказался полностью разрушен — не выдержал давления?
Туман, ветра нет, оттепель. Дальше ста метров ничего не видно. Идёт мокрый снег. Фигуры лежат на льду, их не заметает, видны сформировавшиеся за ночь черты.
Сказал Аппелю телеграфировать на остров Рудольфа — просить самолёт. Закидал прозрачно-голубые статуи снегом.
Скоро месяц, как на льдине.
— Мало успели, — сказал за обедом Аппель.
— Не выполнили план, — кивнул Тамахин. — Как думаете, скоро прилетят?
Кудряшов забрал кружку с чаем и ушёл в лабораторию.
— Сдаваться не стоит, — решил я. — Пока здесь, загрузим себя трудом и исследованиями.
Написали радиограммы родным.
Перед сном ко мне обратился Аппель:
— Знаешь, что Фёдор домой передал? Только: «Работаю». А ведь у него маленький сын…
14 июня
Хлопот хватает; надо оборудовать кухню, перенести радио, потому что в радиостанции уже капает с потолка, прямо на голову Аппелю. Решили временно отдать белую палатку под кухню. Ледяной капитальный камбуз планировали сделать в августе, но, надеюсь, нас заберут раньше.
Обедали на новом месте: гороховый суп, мясные котлеты и вишнёвый компот. Кудряшов по-прежнему либо отказывается от еды, либо уносит к лунке, но беспокойство по поводу его состояния немного унялось — весь в работе, глаза загорелись, берёт литературу из нашей экспедиционной библиотечки.
15 июня
Наводили капитальный порядок в жилой палатке. Вынесли шкуры, надувные матрацы, вещи, вскрыли фанеру и окопали снежный настил. Резиновый пол уложили под доски на подкладки — теперь на мех не будет попадать вода. Вернули вещи и койки на место. После уборки взялись за свои дела.
Мы с Тамахиным переносили радиостанцию. Аппель возился с аппаратурой: приёмник, передатчик, аккумуляторы, ввод антенны. Через час ликвидировал эфирный треск и передал на остров метеорологическую сводку. Работает!
Кудряшов занимался подсчётами по титрованию. Тамахин перенёс приборы в новое помещение, подключил хронометры к обсерватории, я помогал протягивать провод.
В три часа Аппель принял радиограмму из столицы. Главное управление Севморпути сообщило, что на этой неделе через нашу станцию планируется беспосадочный перелёт, командир экипажа — Анатолий Торчин. Вот здорово! Идут на мировой рекорд!
Про наш самолёт не передают. Ну, на Большой Земле виднее. Оценят, решат, хотя они не видели эти фигуры и всего остального. Тут нужен комплексный анализ. Возможно, наша экспедиция столкнулась с давным-давно погибшей культурой, цивилизацией?
Хорошо, что не избавились от статуй. Надо завтра проверить.
16 июня
Встал с опозданием, будильник не разбудил: кто-то сунул его ночью в мешок.
Хорошо, что перенесли радиостанцию: обвалилось две стены старого помещения.
После обеда я пошёл к статуям. Как описать, что случилось, когда я счистил снег?
Около трещины лежали три ледяные копии: Аппеля, Тамахина и Счастливого. Скрупулёзно проработанные лица, обнажённые тела. У скульптуры пса была раззявлена пасть, к голубым клыкам липли снежинки.
Я увидел на щеке «Аппеля» трещинку, рядом ещё одну, третью, они пересекались, я подковырнул, отломил ледяную чешуйку и уставился на розовое пятнышко. Стянул рукавицу и осторожно ткнул пальцем.
Холодная, податливая мембрана.
Кожа. Очень похоже на кожу.
Я одёрнул руку и, схватив лопату, стал забрасывать знакомые лица и морду. Подделки, кошмарные поделки…
А потом услышал звук. Это был звук трескающейся корки льда.
Лицо «Тамахина» ещё выглядывало из-под снега, и я увидел… мне показалось… какое-то движение, даже взгляд, инистая маска стала распадаться на фрагменты…
Я не смог этого вынести.
Побежал прочь, подальше от станции.
Мне мерещились окоченевшие руки, тянущиеся из-за торосов.
Затёртые между льдин тела с тающими лицами.
Сорванная, как костюм, человеческая кожа, которую уносила река.
Одноместное каноэ и гигантская мёртвая чайка с глазами, похожими на блестящие чёрные камни.
Я метался по снегу, плакал и кричал. Пока не услышал сухое потрескивание и не увидел ползущую ко мне фигуру, состоящую лишь из обглоданных костей и суставов.
Больше ничего не помню. Не знаю, что случилось потом.
17 июня
Очнулся в половину второго в палатке. Тело болело, но ушибов или царапин я не нашёл. Долго лежал, обдумывая события вчерашнего дня. Жуткого дня.
Это была лихорадка сознания. Мой разум дал слабину. Я галлюцинировал. Других разумных (безопасных) объяснений не нахожу.
Мои товарищи занимались своими делами. Статуи пропали, пурга замела любое напоминание об их присутствии.
Были ли они вообще, фигуры из голубого льда?
Я сказал себе, что нет, не было, ни первой, ни трёх других. Я действительно хочу в это верить. Когда прилетит самолёт и меня доставят на остров Рудольфа, а после в Ленинград — мной займутся врачи. Мой недуг послужит советской медицине, поможет в организации последующих полярных экспедиций.
И лучшее, что я могу сделать сейчас, это отдаться работе, в надежде на исцеление.
Пурга замела палатки и базы. Я проверил крепление грузов, отметил новые трещины и вернулся домой.
Пытался поговорить с товарищами о скульптурах, но не нашёл отклика ни в поведении, ни в лицах — видно, и правда проблема в моей голове. Тамахин, Аппель и Кудряшов ведут себя корректно: ни намёка на упрёк, боязнь, настороженность. Рассказ о моих видениях не испугал ребят. Молодцы, настоящие полярники. Даже Счастливый прибежал, потёрся о ногу, поддержал.
18 июня
Закончили трёхдневный аврал по благоустройству станции. Полдня потратили на подготовку ледяных анкеров — заменили деревянные колья радиомачт. Кудряшов пожертвовал четыреста метров из запасов троса. Укрепили ветряк: врыли в лёд продовольственные бидоны — пускай штормовой ветер старается.
Все в работе, но не хватает живого общения о пустяках. Попытался исправить. Заглянул в радиостанцию.
— Как там наши подруги? — спросил я у Аппеля. — В театре, наверное, сейчас сидят или на концерте.
Аппель не отвечал. Мне стало не по себе: он передавал какую-то нелепицу, не стучал, а скорей царапал радиоключом по контакту.
— Вот бы поселиться здесь с жёнами, — пошутил я, чтобы всё-таки привлечь внимание радиста. — Собрать на льдине семьи полярников. Советский город получится — не иначе!
— Не иначе, — сухо ответил Аппель. Рука замерла, разжалась, сжалась, впечатала ключ в контакт. Ещё раз. И ещё. Снова замерла.
— Правда, тогда придётся строить ледяные родильные дома и ясли…
Я запнулся, встал и вышел.
В радиостанции оглушительно стучал радиотелеграф. Точка. Точка. Одни точки. Одни жирные точки.
19 июня
Тамахин после завтрака лёг спать, дежурил всю ночь: выходил на улицу и искал новые трещины.
Счастливый не ест. Подносишь колбасу к самому носу — даже не глядит. Мои товарищи взяли пример с Кудряшова — уносят еду к рабочим местам. Я обедал на кухне один.
Вчера снился кошмар. Куклы с безжизненными глазами, осклабившимися ртами, перекрученными ушами. Они кланялись мне, их суставы хрустели, как снег под сапогом.
Не удаётся забыть.
Вечером помог Кудряшову поднять сетку. Там оказалось несколько мелких животных. Уложили их в банки.
— Интересный день, — сказал Кудряшов, глядя, как животные шевелятся за стеклом.
— Привезёшь сыну?
— Привезу, — сказал он, словно не понял шутки.
— Ты не пишешь домой…
— Я научусь. Мы учимся.
— Федя… — Я не знал, что сказать. В лагере уже не было былой сплочённости. Я не мог вспомнить, когда мы просто сидели и болтали, все вместе. — Что происходит?
— Мы учимся, — повторил он и поднял банку выше.
— Чему? — прикрикнул я.
— Всему.
20 июня
Сегодня я стал свидетелем странной, пугающей сцены.
Тамахин вырубил новый «холодильник». Когда закончил, собрал всех, привёл, показал.
— Хорошая работа, Жора, — пустым голосом сказал Кудряшов.
— Отлично справился, Жора, — бесцветно произнёс Аппель.
— Я рад, — улыбнулся Тамахин.
Аппель улыбнулся в ответ. Кудряшов поддержал. Они словно пробовали, каково это — улыбаться.
От неправильности происходящего у меня свело желудок, сделалось дурно.
21 июня
Погода меняется. Солнце проглядывает через моросящий туман. Видели радугу. Всё утро надрывался ветер, складывал крылья ветряка.
Счастливый берёт мясо и уносит за сугробы. Потом возвращается и ласкается ко всем. Особенно к Кудряшову. Тот гладит пса и улыбается. Эта улыбка…
Получили телеграмму из Москвы. При перелёте через Северный полюс пропал самолёт Торчина. Не долетел до Ванкувера, надеются на чудо, но шансы на то, что экипаж жив, малы.
Аппель, Тамахин и Кудряшов плакали, обступив радиостанцию. Плечи трёх крепких мужчин тряслись, лица исказились.
Нет, это не они. И я не сумасшедший.
Не они.
Ужасная новость, но в скорби этих людей было не больше искренности, чем в улыбках.
Не они.
Но кто?
22 июня
Фальшивый Аппель сообщил всем новость: мне присвоили звание Героя Советского Союза. На секунду-другую я забыл о липком страхе, прослезился.
Фальшивки заплакали.
— Нет, это хорошая новость, — зачем-то сказал я, будто обучая несмышлёных юнцов. — Радостная.
— Ура! — сказал фальшивый Кудряшов.
— Ура! — отчеканили другие подделки.
И захлопали в ладоши.
Я не сумасшедший, не сумасшедший, не…
Ночью проверил догадку. Спустился со второго яруса, стянул со спины фальшивого Аппеля гимнастёрку (он… оно лежало без спальника) и едва не закричал.
Нарыва не было: ни раны, ни рубца.
Пересилив себя, усердно пощекотал «Аппеля», но тот даже не проснулся.
Что делать? Попытаться убить? Притворяться?
23 июня
Ветер увеличил дрейф льдины.
Фальшивый Тамахин занят гравитационными наблюдениями. Фальшивый Кудряшов не отходит от лебёдки. Фальшивый Аппель отвечает на вопросы радиолюбителей.
Кажется, они перечитали всю библиотечку, повсюду книги.
Жду самолёт. Ведь когда я просил телеграфировать… это был настоящий Аппель? Должен был передать.
В обед проследил за фальшивым Кудряшовым.
Тарелку с овощами и мясом он вытряхнул в сугроб. Пил воду из лунки.
24 июня
Они пьют только воду. Лакают из трещин и прорубей, как животные. Фальшивый Счастливый тоже.
Голова разрывается от мыслей. Никогда не было так страшно.
Напился коньяку. Ударил фальшивого Аппеля по лицу, когда тот подкрался со спины. Но он лишь принёс мне телеграмму из дома. На удар не ответил, извинился и ушёл.
Тома пишет, что безумно скучает, что…
Господи, я так больше не могу.
25 июня
К ночи поднялась пурга. Палатки замело. Спали плохо. Под рычание ветра выбирались (все, кроме меня) осматривать базы.
Не выхожу из жилой палатки, думаю, думаю, думаю…
Фальшивый Тамахин принёс кофе и шоколад. Я взял, поблагодарил.
Они лучше нас. Работают, учатся, переживают, сочувствуют, радуются. Получат по одной щеке — подставят другую. Ни злобы, ни зависти, ни корысти. Только самосовершенствование. Они оплакивают смерть и боль. Улыбаются, когда улыбка кажется важной. И какая разница, если их человечность лишь наработанная функция, приобретённый инстинкт? Если фальшивое золото лучше настоящего, кого смутит обман? Да и кто узнает… близкие?.. да, наверняка… но остальные?.. даже если будут сомнения, зачем волноваться?.. они лучше, они удобней…
Они всегда будут лучше.
Что потеряет родина? Только приобретёт. Идеальные полярники, которым нужны лишь инструкции и талая вода. Пример остальным. Жаль, что мало…
Родина будет довольна.
Июль
2 июля
Долго не писал, но решил продолжать.
Льдина дрейфует зигзагами: то на восток, то на запад. Фальшивый Кудряшов ежедневно определяет наше местоположение по теодолиту.
Утром застал его… существо, заменившее Кудряшова, за бритьём. Оно неумело скребло бритвой по подбородку. Глубоко порезалось. С удивлением оттянуло кожу перед зеркалом, посмотрело, залепило пластырем, повернулось ко мне и улыбнулось.
Охваченный ужасом, я выскочил из палатки.
Несмотря на то, что я давно заметил чудовищный подлог, увиденное оглушило меня. В ране фальшивого учёного не было крови — только голубоватое желе и прозрачные нити, по которым бегали серебристые огоньки.
3 июля
Когда же, когда?
Жду. Но не самолёта, нет.
Смотрю на фальшивых Кудряшова, Тамахина, Аппеля, смотрю на фальшивого пса по кличке Счастливый… теперь он кажется действительно счастливым, они все… спокойные, улыбчивые и умиротворённые в своей новой роли… я смотрю на них и думаю: что стало с их прообразами из плоти и крови, с моими друзьями? Сильно ли они страдали? Мертвы ли они?
Но из всех вопросов, рождённых этим полярным кошмаром, меня больше всего мучают два: когда мы найдём ещё одну, последнюю скульптуру?
И, кем бы она ни была, продолжит ли вести мой дневник?
19 мая
Когда четырёхмоторный «Н-170», пробив облачность, сел на льдину, мы испытали неописуемую радость. Северный полюс! Здесь нам жить и работать.
В первую очередь установили радиостанцию, голос и уши экспедиции: взвели мачты, протянули между ними антенну, разбили палатку для радиста Жени Аппеля, потом палатки для жилья и гидрологических работ. Перезарядили аккумуляторы и оправили радиограмму на остров Рудольфа. Получили тёплый ответ.
Льдина хорошо подходит для полярной станции, выбрали место для будущего аэродрома.
Столько волнений, хлопот и впечатлений — не передать! А сколько всего предстоит: приятно осознавать, что изучение Центрального полярного бассейна окажет неоценимую службу советской науке.
читать дальше20 мая
Передохнули, ранним утром продолжили обустраивать лагерь. Наладили мотор для зарядки аккумуляторных батарей, поставили кухонную и складские палатки, установили метеорологическую будку и теодолит, который позволит определять местоположение нашей дрейфующей льдины.
Спрятали жилую палатку за стенами из снежных кирпичей. По опыту знаем: без этого толстый брезент, между слоями которого проложен гагачий пух, будет продувать. Палатки максимально облегчены для удобства транспортировки — всего пятьдесят четыре килограмма вместе с кроватями.
Аппель принимал приветственные радиограммы, из Москвы нас поздравила правнучка полярного исследователя и мореплавателя Витуса Беринга. С Федей Кудряшовым весь день рубили лунку, чтобы определить толщину льда. Кудряшов держал пари, что меньше трёх метров, и проиграл: три метра и двадцать сантиметров. Отлично: не пропадём!
К вечеру поднялась пурга, спряталось солнце.
21 мая
Начали возводить снежный домик для машинного отделения и радиостанции.
Как только проклёвывается солнце, Жора Тамахин занимается астрономическими наблюдениями. Погода противится: ветер, позёмка. Дрейф станции составляет без малого километр в час.
22 мая
Аппель продолжает радовать новостями: московский корреспондент «Нью-Йорк таймс» назвал наш перелёт и экспедицию «великолепными».
Небо расчистилось, ни облачка — слепит так, что без очков никуда. Полдня провёл на торосе с биноклем: ждали самолёты с Рудольфа.
Дождались. Правда, только одну машину. Теперь у нас есть ветряк.
23 мая
Разгружал новое имущество полярной станции.
Покрыли крышу радиостанции парашютом с «Н-170». Внутри два отделения — машинное и радио. Мотор вморозили в лёд, принялись за ветряк.
Я послал домой, в Ленинград, телеграмму: устроился неплохо, люблю, скучаю. Кудряшов оказался более выразителен: «Очень счастлив. Готовимся к зимовке в добротных льдах Северного полюса».
24 мая
Аппель поругивается из-за навалившейся корреспонденции. Продолжают сыпаться поздравления — Чкалов, Лебедев-Кумач, Косарев, Шарль Папэн, знакомые и незнакомые благожелатели, неописуемо!
За сутки устаю так (сегодня собирали ветряк), что не остаётся сил на дневник.
25 мая
Разгрузили новый самолёт, прибыла гидрологическая лебёдка. «Благоустроенных квартир» на всех не хватает. Северный полюс перенаселён.
Выбрали место для основной жилой палатки, пол покрыли резиновыми подушками и шкурами.
26 мая
Погода капризничает: десятибалльный ветер, пурга, снег. Барахлит связь с островом.
Строили камбуз.
27 мая
Кудряшов установил гидрохимическую лабораторию, скоро начнёт корпеть над пробами воды.
Аппель и Тамахин видели чистика. Тут же засуетились «квартирующие» на льдине корреспонденты: в редакции полетела новость о птице на Северном полюсе. Аппель ругается (помимо полярников и поздравителей, его атакуют на коротких волнах радиолюбители), но телеграфирует. «Комсомольская правда» требует от комсомольца Тамахина ежедневной корреспонденции.
28 мая
Дел по горло! Даже страшновато.
29 мая
Прилетел последний самолёт. Разгружали имущество. Скоро можно будет полноценно заняться научной работой.
30 мая
Кудряшов с трепетом прочитал радиограмму от жены: сына назвали Иваном. Похож на отца.
Все аплодировали. Наш пёс Счастливый вилял хвостом.
31 мая
В час дня прошёл торжественный митинг. Официально объявили об открытии дрейфующей полярной станции. Я на правах начальника станции поднял над ледяной равниной флаг. Грянули из ружей и пистолетов — первый салют на Северном полюсе.
Тепло попрощались с улетающими на остров Рудольфа товарищами. Напутственные слова тронули до глубины души. А потом прозвучала команда «По самолётам» — и мы остались вчетвером. Я, Аппель, Кудряшов и Тамахин.
Счастливого пути!
Перед сном Тамахин пошутил, что теперь нашему продовольствию не угрожает опасность — едоков уменьшилось. Ворочаясь в спальных мешках из волчьего меха, посмеялись, но с грустинкой.
Июнь
1 июня
Кудряшов измерил океан под нами — трос с грузом ткнулся в дно на глубине четыре тысячи триста двадцать метров. Взяли пробу грунта: зеленоватая плёнка ила.
В обед я сварил уху, суп имел ощутимый запашок, не спасал даже перец.
Продукты — сорок шесть наименований, в основном концентраты, — хранятся в запаянных жестяных бидонах. Одного бидона должно хватить на десять дней. Институт инженеров общественного питания уделил внимание каждой кулинарной мелочи экспедиции. Внутри сорокачетырёхкилограммового бидона: паюсная икра, сливочное масло, корейка, сало, сухари, супы, мясные котлеты, плавленый сыр, яичный порошок, шоколад, кофе, кисель, лимонная кислота, конфеты с витамином C и другое. Взяли с собой также сухой лук, чеснок и коньяк.
Ледяная кухня намного просторней шёлковой палатки: не приходилось держать миски на коленях, сидели за фанерным столиком на пустых бидонах. Пищу готовили на тульских примусах с двенадцатилитровыми резервуарами.
2 июня
Увеличили объём научных работ. Тамахин начал магнитные наблюдения. Мы с Кудряшовым организовывали глубоководную станцию. Аппель инспектировал и заливал аккумуляторы.
Счастливый уныло гуляет по льдине. Не по нутру дрейфующая жизнь: останавливается, поджав хвост, вынюхивает. Тоскует. Жалеет, что не вскочил в самолёт вместе с остальными. Аппель предложил переименовать пса в Грустного. Шутку не поддержали.
Погода хорошая. Прошлись на лыжах, осмотрели ледяное поле.
3 июня
На завтрак: яичница с колбасой и кофе. Вспоминали Москву, Ленинград, родных, близких, друзей.
Распределили груз по трём базам: если одна утонет или её затрёт льдами, две другие уцелеют — проживём. Откапали из-под снега доски, уложили на нарты, возили керосин, одежду и бидоны к палаткам. Хозяйство надобно содержать в порядке — предстоят ещё долгие месяцы на льдине.
Обед прошёл с аппетитом. Выпили по рюмочке коньяку. Отдохнули и снова за работу.
Вечером Аппель и Тамахин передали сводку на остров Рудольфа — метеорологические наблюдения.
4 июня
Ночью бушевала пурга. Ветер достигал двадцати пяти метров в секунду. Тамахин говорит, что «ягодки впереди». Мало не покажется.
Днём — штиль. Расчистили сугробы, в палатке двадцать три градуса. Что сказать, Северный полюс!
Дрейф ускорился. Льдина плывёт на восток, недалеко 0т меридиана Гринвича.
Я занимался остатками непристроенных грузов: керосин перелил в расходный баул, мясо и рыбу сложил в вырубленный в льдине «холодильник». Аппель выстукивал радиоключом точки и тире. Тамахин обрабатывал данные гравитационных наблюдений. Кудряшов делал гидрохимические анализы, пытался получить химически стойкую воду.
Вечером он нашёл меня в палатке и сказал:
— Трещину не узнать. Расходится лёд.
Тамахин говорит:
— Это ветер мебель двигает. Ночью, когда занимался метеорологией, слышал, как шумят льды.
— Крепкая льдина, основательная, — оптимистично заметил я. — Мы ещё здесь поживём!
— Точно! — поддержал Кудряшов.
Вечером Аппель принял радиограмму от Эмануэля Ласкера: тот предлагал мне партию в шахматы.
5 июня
Солнце греет круглые сутки. Ночь — только по часам.
Кудряшов позвал в свою лабораторию. Лицо озабоченное.
— Сам всё увидишь, — говорит.
Мы зашли в снежный дом. Ледяной пол потрескался и сочился водой. Надо было срочно спасать лебёдку и гидрологические приборы.
— Да уж, — сказал я, — придётся строить для тебя другие владения.
— Ты туда загляни, — Кудряшов указал на прорубь.
Сначала я ничего не увидел кроме талой воды, а потом…
В проруби что-то плавало. Вода лишь на десять-пятнадцать сантиметров не доходила до верхнего края трёхметрового ледяного тоннеля. Она была мутной, захламлённой льдистой крошкой. От неё исходил странный запах — запах оттаивающего мяса.
Из воды торчала круглая болванка. Я огорошенно смотрел на этот поплавок из голубого льда. Сквозь густой осадок твёрдых кристаллов виднелись размытые очертания. Внезапно я разобрал что-то, напоминающее голову и плечи.
— Что это? — спросил я, хотя Кудряшов знал не больше моего.
— Надо вытащить, — сказал он.
На помощь пришёл Тамахин.
Мы извлекли предмет из проруби. Очень странная находка! Ледяная статуя с пропорциями ребёнка. Она словно спала: голова опущена к груди, руки сложены под щекой. У статуи не было лица — гладкое ледяное яйцо. Руки и ноги грубо обозначены в куске идеально чистого льда, будто вырублены ленивым скульптором.
Мы сфотографировали и перенесли изваяние в «холодильник». Аппель передал на остров о случившемся.
Объяснений и теорий нет, но «подарок» океана, несомненно, требует тщательного анализа.
6 июня
Ночью все спали мало и плохо. Я думал о человечке из голубого льда.
Утром Кудряшов попытался взять пробу, но скульптура оказалась настолько прочной, что не отдала и малюсенького кусочка. Недоумевающий Кудряшов отложил исследования и занялся возведением новой лаборатории. Я помогал возить снежные кирпичи.
В машинном отделении открылась трещина, прямо под мотором. Установили мотор на нарту: так спокойней.
Тамахин перенёс палатку, в которой размещались научные приборы, чтобы сжатие не уничтожило оборудование.
Ужинали киселём и коврижками, которые изготовил Аппель. У нашего радиста на спине образовался нарыв. Двигаться больно, мучается.
7 июня
Кудряшов завёл под руку к «холодильнику».
— Выросла, — сказал он, кивая на статую.
Я не смог возразить. Это было невероятно. Ледяной ребёнок превратился в ледяного юношу. Появились и анатомические нюансы, подсказывающие пол скульптуры.
— Это не смешно, — наконец сообразил я.
Кудряшов не понял. Он держался от статуи на почтительном расстоянии. Вряд ли его рук дело — гидробиолог выглядел испуганным.
— Кто веселится? — спросил я. — Тамахин? Аппель?
Кудряшов покачал головой.
— Никто. Она меняется… сама.
— И это слова учёного? — сказал я. — Федя, если всё-таки ты, то предупреждаю…
— Даже если бы я захотел… её не разрушить, не изменить. Огонь не берёт. Я пробовал.
Ничего выяснить не удалось. Какой из меня начальник экспедиции ещё предстоит узнать, а вот разоблачитель — неважный. Ни Аппель, ни Тамахин не сознались в глупой (и жуткой, надо признать) шутке. Кудряшов тоже стоял на своём, даже заговорил о загробном мире. Я пресёк.
8 июня
Ветра нет. Ветряк бездействует. Аккумуляторы разряжаются — почти не пользуемся радио. Ещё немного — и придётся запускать бензиновый двигатель.
Осмотрели с Тамахиным снежное поле. На месте трещины теперь целая река. Надо держать ухо и глаз востро, как бы трещина не подвела. Кудряшов работал у новой лунки. В полночь он заступит на суточную станцию — двадцать четыре часа у лебёдки.
Тамахин исследовал другую часть льдины. Там тоже трещины и разводья.
Мы на плавучем острове.
Погода по-прежнему ясная, температура — минус восемь. Над станцией пролетела чайка-глупыш.
Вечером опомнились — у Аппеля сегодня день рождения. Отметили коньяком и щекоткой — наш радист ужасно боится щекотки, поэтому вместо того, чтобы подёргать за уши… Было весело, довели Аппеля до слёз.
9 июня
Безветрено. Запустили бензиновый двигатель. Радиолюбители-коротковолновики затеяли всесоюзное соревнование по выходу на связь с нашей радиостанцией. Аппель весь в мыле.
Проведал ледяную статую. Вернулся в палатку злым: кто-то вырезал на лице провалы глаз, прорезь рта, аляповатые уши. Нет, это была новая скульптура! Ростом со взрослого мужчину, руки прижаты не к голове, а груди. Детализированы пальцы на ногах и руках, рельеф торса…
Меня охватил озноб. Я собрал Кудряшова, Тамахина и Аппеля в жилой палатке и потребовал объяснений. Признания: кто продолжает этот неуместный фарс?!
— Она просыпается, — сказал Кудряшов, когда я закончил. — Или, скорей, оно.
— Мы всегда при деле, знаешь ведь, — проговорил Тамахин. — Сколько времени понадобится, чтобы вырезать новую статую?
— Вы нашли другую фигуру! — неожиданно осенило меня. — Ту, что сейчас в яме! Она больше старой и…
— Нет, — сказал Кудряшов.
Тамахин и Аппель покачали головами. Я искал в их лицах хоть малейший намёк на собственную правоту, но не находил.
— Надо избавиться от неё, — предложил Аппель.
Мои товарищи по дрейфу не врали: они не находили вторую статую, не пытались меня разыграть. Все были напуганы. Как и я. Злость ушла.
Но что же тогда лежит в «холодильнике»?
Я схватил паяльную лампу, зажигалку, кирку — и отправился выяснять.
От бесплодных попыток стало жарко. Я стянул варежки и шапку-ушанку, отложил кирку и разжёг паяльную лампу.
Ледяная скульптура лишь посмеялась надо мной: гладкие формы, живые изгибы — ни сталь, ни огонь не повредили им. Более того, я действительно что-то услышал. Тихий смешок или утробный возглас, похожий на треск… он донёсся из статуи.
Слуховая галлюцинация. Всё из-за паники. Я отступил.
Сомнений не осталось: от ледяного истукана надо избавиться.
10 июня
Мы отвезли статую на край острова и бросили в широкую трещину.
Прежде чем скрыться под водой, я отметил одну дикую странность: у голубого идола было лицо Кудряшова.
Господи, надеюсь, это видел только я.
11 июня
Аппель принял депешу из Старой Руссы: «На Большой Земле холодает, закройте Северный полюс».
Тамахин рубил лёд для дистиллированной воды, Кудряшов носился с приборами по гравитации. В качестве недостающих подставок использовал ящики для продовольствия. Я соорудил подвесной столик для проб воды.
О статуе не говорили. Негласное табу.
Я обошёл весь ледяной остров, окружённый каналом шириной от двадцати до тридцати метров. Отметил появление новых трещин. Вернувшись в жилую палатку, обнаружил сидящего на краю кровати Кудряшова, подавленный и молчаливый, слова не выудишь.
Счастливый постоянно лает. Пытаешься погладить, успокоить — ещё больше скалится.
12 июня
Ледяную кухню растопило тепло от примусов. Начали строить из парусины новую.
Сыпанул мокрый снег. Укрыли вещи на базах. Я расчистил сугробы вокруг жилья, весь взмок, пришлось сушить гимнастёрку.
Тамахин протянул провода, чтобы фиксировать сигналы хронометров радиостанции. Кудряшов весь день провёл в лаборатории, на обед не пришёл.
Когда я собирался устроиться в спальном мешке, явился Аппель и сообщил:
— Тамахин ещё три нашёл.
— Что? — не понял я.
— Статуи, — голос радиста дрожал.
Внутри дёрнулось, заныло сердце.
Я напялил пуховой комбинезон, сверху брезентовый плащ и вышел из палатки следом за Аппелем.
Погода была отвратная. Настроение под стать.
Их действительно было три. Две жуткие пародии на человека и одна на собаку. Скульптуры лежали в десяти метрах от кухни, у которой завалилась одна стена.
Тамахин ковырял носком колоши сугроб. На фигуры он не смотрел.
На этот раз у меня не нашлось ни слов, ни решимости отвезти статуи к каналу.
— Где Кудряшов? — спросил я.
— На суточной.
Я ещё раз осмотрел место, где покоились изваяния. Кто-то расчистил снег, обнажив лёд и трещину с солёной водой.
Всё это не имело смысла. Если только… Другие статуи, всё-таки были другие статуи. Но когда и как они появились? Могло ли случиться так, что один из группы обнаружил их раньше и теперь продолжает эту скверную игру? Здесь, на Северном полюсе, открытом в 1909 году Робертом Пири, когда родина поручила нам разгадать загадку этой земли? За время подготовки к экспедиции я хорошо узнал личный состав: гидробиолога Кудряшова, магнитолога-астронома Тамахина, радиста Аппеля — талантливые, трудолюбивые, упорные и надёжные люди. У каждого, разумеется, были свои человеческие слабости, но они не мешали нашей дружной жизни, без трений и разногласий. И я не могу представить, чтобы кто-то из них…
— С завтрашнего дня будем по очереди наблюдать за трещинами, — сказал я.
— А с этими что? — Аппель дёрнул рукой и скривился от боли.
— Пускай лежат.
13 июня
У Аппеля лопнул нарыв, полегчало. Отметили коньяком, Кудряшов отказался. Думаю, дело в том, что он тоже видел своё лицо — у первой статуи. Это надломило его. Нужно время.
Сегодня снова измерили глубину океана. В одиннадцать часов двадцать минут груз достиг дна. Четыре тысячи четыреста семьдесят метров — на сто пятьдесят метров больше первого замера. Вывод: в центре полярного бассейна не может быть и речи о близости суши.
Обратно тащили пять часов. Последний барометр оказался полностью разрушен — не выдержал давления?
Туман, ветра нет, оттепель. Дальше ста метров ничего не видно. Идёт мокрый снег. Фигуры лежат на льду, их не заметает, видны сформировавшиеся за ночь черты.
Сказал Аппелю телеграфировать на остров Рудольфа — просить самолёт. Закидал прозрачно-голубые статуи снегом.
Скоро месяц, как на льдине.
— Мало успели, — сказал за обедом Аппель.
— Не выполнили план, — кивнул Тамахин. — Как думаете, скоро прилетят?
Кудряшов забрал кружку с чаем и ушёл в лабораторию.
— Сдаваться не стоит, — решил я. — Пока здесь, загрузим себя трудом и исследованиями.
Написали радиограммы родным.
Перед сном ко мне обратился Аппель:
— Знаешь, что Фёдор домой передал? Только: «Работаю». А ведь у него маленький сын…
14 июня
Хлопот хватает; надо оборудовать кухню, перенести радио, потому что в радиостанции уже капает с потолка, прямо на голову Аппелю. Решили временно отдать белую палатку под кухню. Ледяной капитальный камбуз планировали сделать в августе, но, надеюсь, нас заберут раньше.
Обедали на новом месте: гороховый суп, мясные котлеты и вишнёвый компот. Кудряшов по-прежнему либо отказывается от еды, либо уносит к лунке, но беспокойство по поводу его состояния немного унялось — весь в работе, глаза загорелись, берёт литературу из нашей экспедиционной библиотечки.
15 июня
Наводили капитальный порядок в жилой палатке. Вынесли шкуры, надувные матрацы, вещи, вскрыли фанеру и окопали снежный настил. Резиновый пол уложили под доски на подкладки — теперь на мех не будет попадать вода. Вернули вещи и койки на место. После уборки взялись за свои дела.
Мы с Тамахиным переносили радиостанцию. Аппель возился с аппаратурой: приёмник, передатчик, аккумуляторы, ввод антенны. Через час ликвидировал эфирный треск и передал на остров метеорологическую сводку. Работает!
Кудряшов занимался подсчётами по титрованию. Тамахин перенёс приборы в новое помещение, подключил хронометры к обсерватории, я помогал протягивать провод.
В три часа Аппель принял радиограмму из столицы. Главное управление Севморпути сообщило, что на этой неделе через нашу станцию планируется беспосадочный перелёт, командир экипажа — Анатолий Торчин. Вот здорово! Идут на мировой рекорд!
Про наш самолёт не передают. Ну, на Большой Земле виднее. Оценят, решат, хотя они не видели эти фигуры и всего остального. Тут нужен комплексный анализ. Возможно, наша экспедиция столкнулась с давным-давно погибшей культурой, цивилизацией?
Хорошо, что не избавились от статуй. Надо завтра проверить.
16 июня
Встал с опозданием, будильник не разбудил: кто-то сунул его ночью в мешок.
Хорошо, что перенесли радиостанцию: обвалилось две стены старого помещения.
После обеда я пошёл к статуям. Как описать, что случилось, когда я счистил снег?
Около трещины лежали три ледяные копии: Аппеля, Тамахина и Счастливого. Скрупулёзно проработанные лица, обнажённые тела. У скульптуры пса была раззявлена пасть, к голубым клыкам липли снежинки.
Я увидел на щеке «Аппеля» трещинку, рядом ещё одну, третью, они пересекались, я подковырнул, отломил ледяную чешуйку и уставился на розовое пятнышко. Стянул рукавицу и осторожно ткнул пальцем.
Холодная, податливая мембрана.
Кожа. Очень похоже на кожу.
Я одёрнул руку и, схватив лопату, стал забрасывать знакомые лица и морду. Подделки, кошмарные поделки…
А потом услышал звук. Это был звук трескающейся корки льда.
Лицо «Тамахина» ещё выглядывало из-под снега, и я увидел… мне показалось… какое-то движение, даже взгляд, инистая маска стала распадаться на фрагменты…
Я не смог этого вынести.
Побежал прочь, подальше от станции.
Мне мерещились окоченевшие руки, тянущиеся из-за торосов.
Затёртые между льдин тела с тающими лицами.
Сорванная, как костюм, человеческая кожа, которую уносила река.
Одноместное каноэ и гигантская мёртвая чайка с глазами, похожими на блестящие чёрные камни.
Я метался по снегу, плакал и кричал. Пока не услышал сухое потрескивание и не увидел ползущую ко мне фигуру, состоящую лишь из обглоданных костей и суставов.
Больше ничего не помню. Не знаю, что случилось потом.
17 июня
Очнулся в половину второго в палатке. Тело болело, но ушибов или царапин я не нашёл. Долго лежал, обдумывая события вчерашнего дня. Жуткого дня.
Это была лихорадка сознания. Мой разум дал слабину. Я галлюцинировал. Других разумных (безопасных) объяснений не нахожу.
Мои товарищи занимались своими делами. Статуи пропали, пурга замела любое напоминание об их присутствии.
Были ли они вообще, фигуры из голубого льда?
Я сказал себе, что нет, не было, ни первой, ни трёх других. Я действительно хочу в это верить. Когда прилетит самолёт и меня доставят на остров Рудольфа, а после в Ленинград — мной займутся врачи. Мой недуг послужит советской медицине, поможет в организации последующих полярных экспедиций.
И лучшее, что я могу сделать сейчас, это отдаться работе, в надежде на исцеление.
Пурга замела палатки и базы. Я проверил крепление грузов, отметил новые трещины и вернулся домой.
Пытался поговорить с товарищами о скульптурах, но не нашёл отклика ни в поведении, ни в лицах — видно, и правда проблема в моей голове. Тамахин, Аппель и Кудряшов ведут себя корректно: ни намёка на упрёк, боязнь, настороженность. Рассказ о моих видениях не испугал ребят. Молодцы, настоящие полярники. Даже Счастливый прибежал, потёрся о ногу, поддержал.
18 июня
Закончили трёхдневный аврал по благоустройству станции. Полдня потратили на подготовку ледяных анкеров — заменили деревянные колья радиомачт. Кудряшов пожертвовал четыреста метров из запасов троса. Укрепили ветряк: врыли в лёд продовольственные бидоны — пускай штормовой ветер старается.
Все в работе, но не хватает живого общения о пустяках. Попытался исправить. Заглянул в радиостанцию.
— Как там наши подруги? — спросил я у Аппеля. — В театре, наверное, сейчас сидят или на концерте.
Аппель не отвечал. Мне стало не по себе: он передавал какую-то нелепицу, не стучал, а скорей царапал радиоключом по контакту.
— Вот бы поселиться здесь с жёнами, — пошутил я, чтобы всё-таки привлечь внимание радиста. — Собрать на льдине семьи полярников. Советский город получится — не иначе!
— Не иначе, — сухо ответил Аппель. Рука замерла, разжалась, сжалась, впечатала ключ в контакт. Ещё раз. И ещё. Снова замерла.
— Правда, тогда придётся строить ледяные родильные дома и ясли…
Я запнулся, встал и вышел.
В радиостанции оглушительно стучал радиотелеграф. Точка. Точка. Одни точки. Одни жирные точки.
19 июня
Тамахин после завтрака лёг спать, дежурил всю ночь: выходил на улицу и искал новые трещины.
Счастливый не ест. Подносишь колбасу к самому носу — даже не глядит. Мои товарищи взяли пример с Кудряшова — уносят еду к рабочим местам. Я обедал на кухне один.
Вчера снился кошмар. Куклы с безжизненными глазами, осклабившимися ртами, перекрученными ушами. Они кланялись мне, их суставы хрустели, как снег под сапогом.
Не удаётся забыть.
Вечером помог Кудряшову поднять сетку. Там оказалось несколько мелких животных. Уложили их в банки.
— Интересный день, — сказал Кудряшов, глядя, как животные шевелятся за стеклом.
— Привезёшь сыну?
— Привезу, — сказал он, словно не понял шутки.
— Ты не пишешь домой…
— Я научусь. Мы учимся.
— Федя… — Я не знал, что сказать. В лагере уже не было былой сплочённости. Я не мог вспомнить, когда мы просто сидели и болтали, все вместе. — Что происходит?
— Мы учимся, — повторил он и поднял банку выше.
— Чему? — прикрикнул я.
— Всему.
20 июня
Сегодня я стал свидетелем странной, пугающей сцены.
Тамахин вырубил новый «холодильник». Когда закончил, собрал всех, привёл, показал.
— Хорошая работа, Жора, — пустым голосом сказал Кудряшов.
— Отлично справился, Жора, — бесцветно произнёс Аппель.
— Я рад, — улыбнулся Тамахин.
Аппель улыбнулся в ответ. Кудряшов поддержал. Они словно пробовали, каково это — улыбаться.
От неправильности происходящего у меня свело желудок, сделалось дурно.
21 июня
Погода меняется. Солнце проглядывает через моросящий туман. Видели радугу. Всё утро надрывался ветер, складывал крылья ветряка.
Счастливый берёт мясо и уносит за сугробы. Потом возвращается и ласкается ко всем. Особенно к Кудряшову. Тот гладит пса и улыбается. Эта улыбка…
Получили телеграмму из Москвы. При перелёте через Северный полюс пропал самолёт Торчина. Не долетел до Ванкувера, надеются на чудо, но шансы на то, что экипаж жив, малы.
Аппель, Тамахин и Кудряшов плакали, обступив радиостанцию. Плечи трёх крепких мужчин тряслись, лица исказились.
Нет, это не они. И я не сумасшедший.
Не они.
Ужасная новость, но в скорби этих людей было не больше искренности, чем в улыбках.
Не они.
Но кто?
22 июня
Фальшивый Аппель сообщил всем новость: мне присвоили звание Героя Советского Союза. На секунду-другую я забыл о липком страхе, прослезился.
Фальшивки заплакали.
— Нет, это хорошая новость, — зачем-то сказал я, будто обучая несмышлёных юнцов. — Радостная.
— Ура! — сказал фальшивый Кудряшов.
— Ура! — отчеканили другие подделки.
И захлопали в ладоши.
Я не сумасшедший, не сумасшедший, не…
Ночью проверил догадку. Спустился со второго яруса, стянул со спины фальшивого Аппеля гимнастёрку (он… оно лежало без спальника) и едва не закричал.
Нарыва не было: ни раны, ни рубца.
Пересилив себя, усердно пощекотал «Аппеля», но тот даже не проснулся.
Что делать? Попытаться убить? Притворяться?
23 июня
Ветер увеличил дрейф льдины.
Фальшивый Тамахин занят гравитационными наблюдениями. Фальшивый Кудряшов не отходит от лебёдки. Фальшивый Аппель отвечает на вопросы радиолюбителей.
Кажется, они перечитали всю библиотечку, повсюду книги.
Жду самолёт. Ведь когда я просил телеграфировать… это был настоящий Аппель? Должен был передать.
В обед проследил за фальшивым Кудряшовым.
Тарелку с овощами и мясом он вытряхнул в сугроб. Пил воду из лунки.
24 июня
Они пьют только воду. Лакают из трещин и прорубей, как животные. Фальшивый Счастливый тоже.
Голова разрывается от мыслей. Никогда не было так страшно.
Напился коньяку. Ударил фальшивого Аппеля по лицу, когда тот подкрался со спины. Но он лишь принёс мне телеграмму из дома. На удар не ответил, извинился и ушёл.
Тома пишет, что безумно скучает, что…
Господи, я так больше не могу.
25 июня
К ночи поднялась пурга. Палатки замело. Спали плохо. Под рычание ветра выбирались (все, кроме меня) осматривать базы.
Не выхожу из жилой палатки, думаю, думаю, думаю…
Фальшивый Тамахин принёс кофе и шоколад. Я взял, поблагодарил.
Они лучше нас. Работают, учатся, переживают, сочувствуют, радуются. Получат по одной щеке — подставят другую. Ни злобы, ни зависти, ни корысти. Только самосовершенствование. Они оплакивают смерть и боль. Улыбаются, когда улыбка кажется важной. И какая разница, если их человечность лишь наработанная функция, приобретённый инстинкт? Если фальшивое золото лучше настоящего, кого смутит обман? Да и кто узнает… близкие?.. да, наверняка… но остальные?.. даже если будут сомнения, зачем волноваться?.. они лучше, они удобней…
Они всегда будут лучше.
Что потеряет родина? Только приобретёт. Идеальные полярники, которым нужны лишь инструкции и талая вода. Пример остальным. Жаль, что мало…
Родина будет довольна.
Июль
2 июля
Долго не писал, но решил продолжать.
Льдина дрейфует зигзагами: то на восток, то на запад. Фальшивый Кудряшов ежедневно определяет наше местоположение по теодолиту.
Утром застал его… существо, заменившее Кудряшова, за бритьём. Оно неумело скребло бритвой по подбородку. Глубоко порезалось. С удивлением оттянуло кожу перед зеркалом, посмотрело, залепило пластырем, повернулось ко мне и улыбнулось.
Охваченный ужасом, я выскочил из палатки.
Несмотря на то, что я давно заметил чудовищный подлог, увиденное оглушило меня. В ране фальшивого учёного не было крови — только голубоватое желе и прозрачные нити, по которым бегали серебристые огоньки.
3 июля
Когда же, когда?
Жду. Но не самолёта, нет.
Смотрю на фальшивых Кудряшова, Тамахина, Аппеля, смотрю на фальшивого пса по кличке Счастливый… теперь он кажется действительно счастливым, они все… спокойные, улыбчивые и умиротворённые в своей новой роли… я смотрю на них и думаю: что стало с их прообразами из плоти и крови, с моими друзьями? Сильно ли они страдали? Мертвы ли они?
Но из всех вопросов, рождённых этим полярным кошмаром, меня больше всего мучают два: когда мы найдём ещё одну, последнюю скульптуру?
И, кем бы она ни была, продолжит ли вести мой дневник?
Автор: Дмитрий Костюкевич
@темы: рассказы, сущности, мистические и аномальные места, не своё
-
-
31.03.2016 в 00:08Автору хорошо удалось передать дух эпохи и загнанность в угол командира экспедиции
-
-
31.03.2016 в 06:58-
-
03.04.2016 в 04:02Круто написано.
-
-
11.04.2016 в 14:23