Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Сейчас я выложу кое-что, что сам лично предпочитаю считать фантастическим рассказом — это звучит куда разумнее возможных альтернатив, и мне так в целом проще, потому что рассказ этот мне не по нутру. Кто автор — мне неизвестно.
Я живу в Москве, и недавно случилось так, что мне потребовалось поехать на другой конец города, чтобы забрать свой заказ из интернет-магазина. А поскольку делать мне было особенно нечего, на обратном пути к метро я заткнул лишние дырки в голове наушниками и принялся нарезать широкие зигзаги по незнакомому району. Есть у меня такая привычка, бесцельно гулять. По пути мне встретился приличный с виду бар, и когда я выбрался из него, уже порядочно стемнело, а я порядочно набрался. Толком не знал, где нахожусь, но, примерно сориентировавшись на местности, выбрал направление вроде бы в сторону станции метро. Не прошёл я и пары километров, как понял, что совершенно напрасно забыл отлить в баре. Что в таких ситуациях делают парни? Ссут на всё подряд, конечно. Оглядевшись и никого не увидев, я подобрался к стене дома, мимо которого шёл. В грязи газона лежала чёрная пластиковая флэшка, я запросто мог её вообще не заметить. Как долго она там пробыла — не знаю. Из любопытства я сунул её в карман для зажигалки, после чего забыл на пару недель и обнаружил вновь только позавчера перед стиркой. На флэшке (несмотря на перенесённые невзгоды, она читалась, хотя часть файлов побилась) я нашёл текстовый файл с названием «дневник.txt» и несколько фотографий. Найти тот самый дом теперь, по очевидным и описанным выше причинам, не представляется возможным (но я всё же попытаюсь на следующих выходных).
Делюсь с вами содержанием текстового файла почти без изменений — я лишь поправил парочку запятых и опечаток там, где это резало глаза.
читать дальшеДневник
На самом деле это не дневник — я никогда не вел дневников, это было бы неосмотрительно. Этот текст — отчет о событиях последних месяцев. Получится, скорее всего, скомкано и обрывочно, я пишу это на последних своих нервах (вы еще поймете, почему), и времени у меня не так много. Если нашли его — прочтите и распространите. Я не надеюсь на какую-то помощь, но люди должны хотя бы знать. Я даже не очень надеюсь, что это вообще кто-то прочтет. Интернет у меня отключен, покинуть квартиру не могу, поэтому, как только закончу, запишу текст и фотографии на три имеющихся у меня флэшкарты и выкину их из окна. Почти как бутылки с записками, последний отчаянный жест.
I
Я поступил на филфак, как и надеялся. Филфак в столице дал мне счастливейшую возможность покинуть отчий дом. Институт или армия были единственными легитимными способами вообще его покинуть, и если бы я провалил поступление — сам заявился бы в военкомат. Попросил бы отослать меня куда подальше. Сил выносить царящую дома атмосферу у меня почти не оставалось. В армии мне пришлось бы очень жестко, но поверьте, я был готов рискнуть, лишь бы выйти из-под влияния отца. Мой отец — долбанутый психопат и ублюдочный домашний тиран, и я бы ни за что не написал этой правды даже в анонимном послании, если бы у меня ещё оставались надежды вернуться к нормальной жизни.
Итак, я сделал это. Экзамены были профанацией, но я думал, что заработаю сердечный приступ прямо перед доской с фамилиями поступивших абитуриентов. Моя фамилия в списке нашлась.
Родители сняли мне однокомнатную квартиру где-то на задворках вселенной. С одной стороны к дому вплотную подступали гаражи и невнятная промзона, с другой же — дорога, пустырь и лес из таких же панелек с редкими вкраплениями магазинов и детсадов. Мне было наплевать. Я прекрасно чувствовал бы себя и в общаге, и в любом обгаженном бомжатнике, лишь бы быть предоставленным самому себе. Идею с общежитием (оно мне полагалось как понаехавшему издалека) отец отмел сразу: никакого блядства и пьянок для его сына, только усердная учеба. Сразу были налажены (небезвозмездные) контакты с кураторами и деканатом, о любом моем косяке отец узнал бы мгновенно.
Я не знаю хозяина этой однушки и никогда его не видел, отец нашел ее сам, обо всем договорился и платит за нее по карте, так же, как и переводит мне месячное «довольствие» (он бывший военный). Я нахожусь прямо сейчас в этой квартире на восьмом этаже двенадцатиэтажного, длинного, как Левиафан, здания.
II
Я впервые в жизни дышал таким воздухом — это был замешанный на выхлопных газах запах Свободы. Я волен был идти туда и делать то, что считаю нужным, а не только то, чего от меня ожидают. Шли недели, но эйфория никак не спадала. Семнадцать лет я провел то в одном, то в другом неизменно крохотном помещении в компании забитой тени пустой женщины, бывшей моей матерью, и Отца. Впервые надежда на освобождение замерцала во мне. Все, что мне было нужно, — это финансовая независимость. Я стоял вечером на балконе, обдумывал свои планы найти подработку переводчиком\копирайтером и курил сигарету — необычайно вкусную оттого, что я мог курить ее не украдкой. В этот момент я и заметил нечто неладное. Как я уже говорил, дом этот длинный, и одна его сторона поворачивает буквой П, образуя небольшой дворик — так что я видел окна собственного дома практически напротив.
В каждом освещенном окне неподвижно стояли люди и смотрели во двор.
Я абсолютно ничего не понял. Машинально посмотрел на часы — 00:25. На улице совершенно точно не раздавалось никаких громких звуков, которые могли бы всех привлечь к окнам. Район вообще на удивление тихий. Горела где-то четверть всех окон, но все же достаточно много. И в каждом — каждом! — окне стояло по человеку, а кое-где несколько. Выглядело это почему-то достаточно жутко, и я так и не смог разобрать, на что все пялятся. Буквально через минуту все почти синхронно отошли от окон, затерявшись в глубине квартир.
III
Я не придал событию какого-то особого значения. Но через пару дней картина повторилась полностью. На этот раз я уже стоял на балконе с сигаретой и банкой недорогого пива, когда в каждом из освещенных окон появилось по фигуре. От неожиданности я выронил наполовину докуренную сигарету и слегка обжег пальцы. На часах было 00:34, и люди простояли у окон примерно 50 секунд.
На следующий вечер в полночь я стоял на балконе, переводя взгляд от окон на циферблат и обратно. В руках я держал телефон, желая сфотографировать аномалию. Это произошло в пятнадцать минут первого. В точности как и в предыдущие разы, люди одновременно подошли к своим окнам. Я успел сделать несколько снимков, но это оказалось по большому счету бесполезно: у меня купленная отцом исключительно для дела «звонилка», и ее камера снимает в темноте... да почти никак. И все же у меня в руках оказалось какое-никакое документальное подтверждение творящейся в моем доме непонятной херни. Что с моими соседями? Что это вообще должно означать, какой-то безумный ритуал? Перекачивая фото на ноутбук, я вспомнил, что обыкновенный для картонных панелек гам, раздающийся за стенами, вроде бы почти затих на те секунды, когда в окнах появились фигуры. Хотя с балкона судить было сложно.
На следующую ночь я подтвердил свою теорию. В многоквартирных домах всегда, кроме глубокой ночи, шумят за стенами. Телевизор, ссора, топот сверху, справа кто-то брякает осточертевшие мне однообразные гаммы на пианино — хотя уже поздновато для этого. В какой-то момент после полуночи — всегда в разное время в промежутке от 00:10 и до 01:00 — все, кроме телевизора и приглушенной российской попсы, словно отрезает. В окнах появляются фигуры. Стоят. Исчезают — фоновый шум жизни большого дома возобновляется, как ни в чем не бывало.
Это значит, что и мои соседи по этажу, а также мои соседи сверху, каждую ночь принимают участие в шизоидной пантомиме — бросая все дела, подходят к окнам и смотрят во двор. Просто с моего балкона этого не видно. Когда я понял это, мне стало очень неуютно в моей новой квартире.
IV
Вытаскивая мусор, я познакомился со своей соседкой. Это самая обычная тетка. С дочерью и мужем живут через стенку, сами не так давно сюда переехали. Мы посмеялись над какой-то шуткой, я клятвенно пообещал не устраивать концерты и дебоши. Обычный треп ни о чем. И что, вот она тоже каждую ночь подрывается смотреть в окно, стоя перед ним как истукан?
У меня был план. Я стал в полночь выходить во внутренний двор здания. Мне хотелось понять, что привлекает там внимание всех этих странных людей, но во дворе не было абсолютно ничего. Днем там играли на площадке дети, на лавочке за сколоченным из досок столом балагурили престарелые мужички, а в хоккейной коробке ребята постарше изредка гоняли мяч. Ночью же весь район вокруг дома вымирал — и, в общем, как раз это не было особенно странным. Просто все сидели по домам: зажигались и гасли окна, во многих были видны цветные зарницы от экранов телевизоров.
Первый этаж дома полностью занят магазинами, аптеками и парикмахерскими, а на втором мне никак не удавалось как следует разглядеть стоящего там в «момент Х» человека. Я выходил во двор несколько раз — до тех пор, пока однажды, патрулируя и вглядываясь в окна, в темном проеме на уровне второго этажа, лишенном всяких занавесок, не разглядел, наконец, вполне ясно стоящих женщину средних лет и маленькую девочку, чья голова едва торчала над краем рамы. Они стояли, неподвижные, вплотную к стеклу, неотрывно глядя прямо на меня, а губы их совершенно синхронно шевелились. Они произносили какие-то слова. Их больной взгляд в упор совершенно лишил меня самообладания, и я сбежал.
Следующей же ночью я вышел к освещенной редкими фонарями дороге, на другую сторону дома, закурил и стал выжидать. Дом вставал надо мной, как утес, растеряв всю уютную привычность, присущую панелькам. В воздухе этого места словно что-то изменилось. Да, в этот раз люди подошли к окнам на эту, внешнюю, сторону, чего раньше не случалось. Во всех до единого окнах — в темных тоже, а не только там, где горел свет, теперь-то я это понял — стояли люди, сотни людей, и смотрели они не куда-то во двор, как я почему-то сначала решил. Все это время все они смотрели прямо на меня. Стояли и смотрели, не отрывая глаз. И, наверное, синхронно что-то говорили. А спустя полминуты отступили вглубь квартир, оставив покачиваться множество штор и занавесок. Полная тишина, и самые страшные тридцать секунд моей жизни.
V
Мне стали сниться кошмары. На балкон я больше не выходил, задернул плотные шторы и скрепил их найденными в ящике шкафа булавками. По подъезду утром и вечером буквально крался и не чувствовал себя в безопасности, пока не отъезжал на метро на пару станций от своей. Я больше ни на грош не доверял вполне обыденным звукам за стеной: фортепиано, перфоратор, утренний кашель соседа на площадке, звук работы лифтов, отвратительная попса и топот детских ног — мне казалось фальшивкой буквально всё. Кто-то пытается меня обмануть, я упускаю что-то ужасно важное. Будучи достаточно замкнутым человеком, я еще не обзавелся в Москве приятелями настолько близкими, чтобы рассказать им о происходящем и попросить о помощи. Что вообще я мог рассказать — что мой дом целиком заселен сумасшедшими, что против меня действует заговор соседей? Вывод, очевидно, был бы обратный: псих тут только один, и это я. Но я не чувствовал и не чувствую себя психом. Только лишь человеком, наткнувшимся по своему невезению на какой-то ужас, скрывающийся под маской повседневности. На свое «довольствие» я не мог переехать даже в хостел. В деканате мне объяснили, что раз я написал отказ от общежития, то больше претендовать на него не могу, все места распределены. Я собирался запостить рассказ обо всем этом в интернет, но мне нужно было больше данных. И, конечно, я ни на минуту не забывал про своего отца. Не пропускал ни единой пары и занимался достаточно прилежно, стараясь вдобавок меньше времени проводить в квартире. Поэтому я следил за жильцами дома только в выходные.
Они все оказались ненастоящими. Они не жили, а симулировали жизнь. Это стало мне очевидно достаточно скоро. Для проверки я пытался понаблюдать за жителями соседних домов, но это быстро наскучило: люди вели себя нормально и ничего не замечали. Чего нельзя сказать о существах, населяющих улей, замаскированный под дом. Улей, в котором я теперь жил.
Они выходили из дома и целеустремленно шли по своим важным делам. Садились в разнообразный общественный транспорт... и просто наматывали круги, глядя в окно. Ездили по кольцевой, совершали бессмысленные пересадки и возвращались. Заходили в магазины и выходили, ничего не купив. Ехали в центр, шли куда-то, затем просто разворачивались и ехали тем же маршрутом домой. Изображали оживленные разговоры по выключенным мобильникам — это я видел дважды. Насколько я мог судить, никто из них не работал, и к ним не приходили гости «извне». Дети! Дети с веселыми криками бегали друг за другом по площадке и лепили куличи в песочнице. Лепили и ломали раз за разом один и тот же куличик, с определенной периодичностью бегали по одной и той же траектории. Никто никого не салил. Не детская игра — имитация. Дом как замкнутая система, чьи жители осуществляют массу активностей — совершенно бессмысленных, но оставляющих впечатление обычной жизни у стороннего наблюдателя. Только я уже не был сторонним, и смотрел очень внимательно. Я стал подозревать, что от этого зависит моя жизнь, что мне просто необходимо понять, что за хрень тут происходит.
В природе есть небольшие жучки, называемые ломехузами. Попадая в здоровый муравейник, они откладывают там свои яйца. Жучок выделяет некое вещество-эйфоретик, подпав под воздействие которого, муравьи теряют способность действовать и соображать. Они теряют интерес и к жуку, и ко всему вообще, прекращают работать и искать еду, бродят кругами без дела. Яйца ломехуз неотличимы от муравьиных, а когда из них появляются личинки — одурманенные муравьи продолжают кормить их, как своих. С виду пораженный муравейник выглядит совершенно как обычный, но стоит лишь внимательно приглядеться, как становится очевидно, насколько неправильно пошли здесь дела.
Ломехуза. Вот о чем я думал, сидя на лавке, прежде чем войти в подъезд и закрыть за собой дверь. В дом, где ноутбук не видит ни одной wi-fi сетки, кроме моей. Где, оказывается, сдается много квартир по привлекательной цене — чуть ниже рыночной.
VI
В моих кошмарах я брожу по пустым подъездам и странному лабиринту квартир-коридоров дома. Не происходит ничего, но это чувство... Словно стройный хор нашептывает мне какие-то слова, но я их не понимаю; и моя тревога постепенно превращается в панику, и я ищу выход на улицу, но не могу его найти. Сорвавшись, я позвонил-таки отцу. Вердикт: либо я прекращаю дурковать, учусь и живу здесь, либо он забирает из ВУЗа документы и везет меня домой. Положил трубку. Я просто не могу вернуться обратно. Но и здесь я оставаться не могу.
Каждую ночь все население дома смотрит на меня. Пережив пару истерик, я, кажется, истощил себя эмоционально. Машинально хожу на пары и аккуратно веду конспекты, в которых потом ничего не могу разобрать. Нехитрая еда потеряла свой вкус, хотя какой там вкус у покупных пельменей. Планы найти работу ушли на третий план. Свинцовая по утрам голова. Вечерами бездеятельно лежу на кровати и прислушиваюсь к звукам за стенами: кто-то смотрит фильм, кто-то орет на ребенка. Все — ложь. Так прошло еще несколько недель.
Сегодня я поздно, за полночь, возвращался из библиотеки, и, идя мимо соседской двери, просто взял и дернул за ручку. Трудно сказать, зачем. Мое состояние апатии тому виной. Дверь открылась в квартиру, планировкой похожую на мою. Через прихожую я увидел освещенную, почти не обставленную комнату, а в центре на голом полу сидели спиной друг к другу мои соседи: тетка, ее муж и девчонка помладше меня, которую я пока не встречал. Дочь. Никто не отреагировал на мое появление. Муж с абсолютно пустым лицом смотрел в стену перед собой. Мать и дочь оживленно спорили насчет того, можно ли дочери пойти куда-то с ночевкой. Живые, такие настоящие голоса. Отвернись, и сможешь с улыбкой представить себе милую домашнюю сценку. Их лица — что тетки, что дочери — также не выражали абсолютно ничего. Они даже не смотрели друг на друга — они смотрели прямо перед собой. Спор прервался на полуслоге.
А потом все трое посмотрели на меня.
VII
Я заканчиваю свой отчет, а за окном уже светает. Я захлопнул железную дверь, запер замок и собачку, привалился к ней спиной. Отдышавшись, тихо сдвинул крышечку глазка: конечно, все трое неподвижно и безмолвно стояли прямо за дверью. Я снова звонил отцу на последние деньги и кричал что-то непотребное. Назвав меня чертовым наркоманом и сказав, что «так и знал», он сбросил звонок. Он приедет, но на машине ехать в Москву из нашего города нужно около восьми часов. Интернет не работает, первое число месяца, как нельзя кстати. Несколько раз я прерывался и ходил посмотреть в глазок: сейчас за дверью стоит бесшумная толпа. Наверное, собрался весь подъезд. В доме очень тихо. Во всех окнах, что я вижу отсюда, замерли фигуры, и больше они от окон не отходят. Я очень ошибся, мне следовало валить отсюда сразу. Отец приедет, да. Я только боюсь, что дверь откроет его исполненный почтения совершенно нормальный сын. Извинится за свое поведение. Может, даже предложит познакомить с соседями. Они такие милые люди.
Я живу в Москве, и недавно случилось так, что мне потребовалось поехать на другой конец города, чтобы забрать свой заказ из интернет-магазина. А поскольку делать мне было особенно нечего, на обратном пути к метро я заткнул лишние дырки в голове наушниками и принялся нарезать широкие зигзаги по незнакомому району. Есть у меня такая привычка, бесцельно гулять. По пути мне встретился приличный с виду бар, и когда я выбрался из него, уже порядочно стемнело, а я порядочно набрался. Толком не знал, где нахожусь, но, примерно сориентировавшись на местности, выбрал направление вроде бы в сторону станции метро. Не прошёл я и пары километров, как понял, что совершенно напрасно забыл отлить в баре. Что в таких ситуациях делают парни? Ссут на всё подряд, конечно. Оглядевшись и никого не увидев, я подобрался к стене дома, мимо которого шёл. В грязи газона лежала чёрная пластиковая флэшка, я запросто мог её вообще не заметить. Как долго она там пробыла — не знаю. Из любопытства я сунул её в карман для зажигалки, после чего забыл на пару недель и обнаружил вновь только позавчера перед стиркой. На флэшке (несмотря на перенесённые невзгоды, она читалась, хотя часть файлов побилась) я нашёл текстовый файл с названием «дневник.txt» и несколько фотографий. Найти тот самый дом теперь, по очевидным и описанным выше причинам, не представляется возможным (но я всё же попытаюсь на следующих выходных).
Делюсь с вами содержанием текстового файла почти без изменений — я лишь поправил парочку запятых и опечаток там, где это резало глаза.
читать дальшеДневник
На самом деле это не дневник — я никогда не вел дневников, это было бы неосмотрительно. Этот текст — отчет о событиях последних месяцев. Получится, скорее всего, скомкано и обрывочно, я пишу это на последних своих нервах (вы еще поймете, почему), и времени у меня не так много. Если нашли его — прочтите и распространите. Я не надеюсь на какую-то помощь, но люди должны хотя бы знать. Я даже не очень надеюсь, что это вообще кто-то прочтет. Интернет у меня отключен, покинуть квартиру не могу, поэтому, как только закончу, запишу текст и фотографии на три имеющихся у меня флэшкарты и выкину их из окна. Почти как бутылки с записками, последний отчаянный жест.
I
Я поступил на филфак, как и надеялся. Филфак в столице дал мне счастливейшую возможность покинуть отчий дом. Институт или армия были единственными легитимными способами вообще его покинуть, и если бы я провалил поступление — сам заявился бы в военкомат. Попросил бы отослать меня куда подальше. Сил выносить царящую дома атмосферу у меня почти не оставалось. В армии мне пришлось бы очень жестко, но поверьте, я был готов рискнуть, лишь бы выйти из-под влияния отца. Мой отец — долбанутый психопат и ублюдочный домашний тиран, и я бы ни за что не написал этой правды даже в анонимном послании, если бы у меня ещё оставались надежды вернуться к нормальной жизни.
Итак, я сделал это. Экзамены были профанацией, но я думал, что заработаю сердечный приступ прямо перед доской с фамилиями поступивших абитуриентов. Моя фамилия в списке нашлась.
Родители сняли мне однокомнатную квартиру где-то на задворках вселенной. С одной стороны к дому вплотную подступали гаражи и невнятная промзона, с другой же — дорога, пустырь и лес из таких же панелек с редкими вкраплениями магазинов и детсадов. Мне было наплевать. Я прекрасно чувствовал бы себя и в общаге, и в любом обгаженном бомжатнике, лишь бы быть предоставленным самому себе. Идею с общежитием (оно мне полагалось как понаехавшему издалека) отец отмел сразу: никакого блядства и пьянок для его сына, только усердная учеба. Сразу были налажены (небезвозмездные) контакты с кураторами и деканатом, о любом моем косяке отец узнал бы мгновенно.
Я не знаю хозяина этой однушки и никогда его не видел, отец нашел ее сам, обо всем договорился и платит за нее по карте, так же, как и переводит мне месячное «довольствие» (он бывший военный). Я нахожусь прямо сейчас в этой квартире на восьмом этаже двенадцатиэтажного, длинного, как Левиафан, здания.
II
Я впервые в жизни дышал таким воздухом — это был замешанный на выхлопных газах запах Свободы. Я волен был идти туда и делать то, что считаю нужным, а не только то, чего от меня ожидают. Шли недели, но эйфория никак не спадала. Семнадцать лет я провел то в одном, то в другом неизменно крохотном помещении в компании забитой тени пустой женщины, бывшей моей матерью, и Отца. Впервые надежда на освобождение замерцала во мне. Все, что мне было нужно, — это финансовая независимость. Я стоял вечером на балконе, обдумывал свои планы найти подработку переводчиком\копирайтером и курил сигарету — необычайно вкусную оттого, что я мог курить ее не украдкой. В этот момент я и заметил нечто неладное. Как я уже говорил, дом этот длинный, и одна его сторона поворачивает буквой П, образуя небольшой дворик — так что я видел окна собственного дома практически напротив.
В каждом освещенном окне неподвижно стояли люди и смотрели во двор.
Я абсолютно ничего не понял. Машинально посмотрел на часы — 00:25. На улице совершенно точно не раздавалось никаких громких звуков, которые могли бы всех привлечь к окнам. Район вообще на удивление тихий. Горела где-то четверть всех окон, но все же достаточно много. И в каждом — каждом! — окне стояло по человеку, а кое-где несколько. Выглядело это почему-то достаточно жутко, и я так и не смог разобрать, на что все пялятся. Буквально через минуту все почти синхронно отошли от окон, затерявшись в глубине квартир.
III
Я не придал событию какого-то особого значения. Но через пару дней картина повторилась полностью. На этот раз я уже стоял на балконе с сигаретой и банкой недорогого пива, когда в каждом из освещенных окон появилось по фигуре. От неожиданности я выронил наполовину докуренную сигарету и слегка обжег пальцы. На часах было 00:34, и люди простояли у окон примерно 50 секунд.
На следующий вечер в полночь я стоял на балконе, переводя взгляд от окон на циферблат и обратно. В руках я держал телефон, желая сфотографировать аномалию. Это произошло в пятнадцать минут первого. В точности как и в предыдущие разы, люди одновременно подошли к своим окнам. Я успел сделать несколько снимков, но это оказалось по большому счету бесполезно: у меня купленная отцом исключительно для дела «звонилка», и ее камера снимает в темноте... да почти никак. И все же у меня в руках оказалось какое-никакое документальное подтверждение творящейся в моем доме непонятной херни. Что с моими соседями? Что это вообще должно означать, какой-то безумный ритуал? Перекачивая фото на ноутбук, я вспомнил, что обыкновенный для картонных панелек гам, раздающийся за стенами, вроде бы почти затих на те секунды, когда в окнах появились фигуры. Хотя с балкона судить было сложно.
На следующую ночь я подтвердил свою теорию. В многоквартирных домах всегда, кроме глубокой ночи, шумят за стенами. Телевизор, ссора, топот сверху, справа кто-то брякает осточертевшие мне однообразные гаммы на пианино — хотя уже поздновато для этого. В какой-то момент после полуночи — всегда в разное время в промежутке от 00:10 и до 01:00 — все, кроме телевизора и приглушенной российской попсы, словно отрезает. В окнах появляются фигуры. Стоят. Исчезают — фоновый шум жизни большого дома возобновляется, как ни в чем не бывало.
Это значит, что и мои соседи по этажу, а также мои соседи сверху, каждую ночь принимают участие в шизоидной пантомиме — бросая все дела, подходят к окнам и смотрят во двор. Просто с моего балкона этого не видно. Когда я понял это, мне стало очень неуютно в моей новой квартире.
IV
Вытаскивая мусор, я познакомился со своей соседкой. Это самая обычная тетка. С дочерью и мужем живут через стенку, сами не так давно сюда переехали. Мы посмеялись над какой-то шуткой, я клятвенно пообещал не устраивать концерты и дебоши. Обычный треп ни о чем. И что, вот она тоже каждую ночь подрывается смотреть в окно, стоя перед ним как истукан?
У меня был план. Я стал в полночь выходить во внутренний двор здания. Мне хотелось понять, что привлекает там внимание всех этих странных людей, но во дворе не было абсолютно ничего. Днем там играли на площадке дети, на лавочке за сколоченным из досок столом балагурили престарелые мужички, а в хоккейной коробке ребята постарше изредка гоняли мяч. Ночью же весь район вокруг дома вымирал — и, в общем, как раз это не было особенно странным. Просто все сидели по домам: зажигались и гасли окна, во многих были видны цветные зарницы от экранов телевизоров.
Первый этаж дома полностью занят магазинами, аптеками и парикмахерскими, а на втором мне никак не удавалось как следует разглядеть стоящего там в «момент Х» человека. Я выходил во двор несколько раз — до тех пор, пока однажды, патрулируя и вглядываясь в окна, в темном проеме на уровне второго этажа, лишенном всяких занавесок, не разглядел, наконец, вполне ясно стоящих женщину средних лет и маленькую девочку, чья голова едва торчала над краем рамы. Они стояли, неподвижные, вплотную к стеклу, неотрывно глядя прямо на меня, а губы их совершенно синхронно шевелились. Они произносили какие-то слова. Их больной взгляд в упор совершенно лишил меня самообладания, и я сбежал.
Следующей же ночью я вышел к освещенной редкими фонарями дороге, на другую сторону дома, закурил и стал выжидать. Дом вставал надо мной, как утес, растеряв всю уютную привычность, присущую панелькам. В воздухе этого места словно что-то изменилось. Да, в этот раз люди подошли к окнам на эту, внешнюю, сторону, чего раньше не случалось. Во всех до единого окнах — в темных тоже, а не только там, где горел свет, теперь-то я это понял — стояли люди, сотни людей, и смотрели они не куда-то во двор, как я почему-то сначала решил. Все это время все они смотрели прямо на меня. Стояли и смотрели, не отрывая глаз. И, наверное, синхронно что-то говорили. А спустя полминуты отступили вглубь квартир, оставив покачиваться множество штор и занавесок. Полная тишина, и самые страшные тридцать секунд моей жизни.
V
Мне стали сниться кошмары. На балкон я больше не выходил, задернул плотные шторы и скрепил их найденными в ящике шкафа булавками. По подъезду утром и вечером буквально крался и не чувствовал себя в безопасности, пока не отъезжал на метро на пару станций от своей. Я больше ни на грош не доверял вполне обыденным звукам за стеной: фортепиано, перфоратор, утренний кашель соседа на площадке, звук работы лифтов, отвратительная попса и топот детских ног — мне казалось фальшивкой буквально всё. Кто-то пытается меня обмануть, я упускаю что-то ужасно важное. Будучи достаточно замкнутым человеком, я еще не обзавелся в Москве приятелями настолько близкими, чтобы рассказать им о происходящем и попросить о помощи. Что вообще я мог рассказать — что мой дом целиком заселен сумасшедшими, что против меня действует заговор соседей? Вывод, очевидно, был бы обратный: псих тут только один, и это я. Но я не чувствовал и не чувствую себя психом. Только лишь человеком, наткнувшимся по своему невезению на какой-то ужас, скрывающийся под маской повседневности. На свое «довольствие» я не мог переехать даже в хостел. В деканате мне объяснили, что раз я написал отказ от общежития, то больше претендовать на него не могу, все места распределены. Я собирался запостить рассказ обо всем этом в интернет, но мне нужно было больше данных. И, конечно, я ни на минуту не забывал про своего отца. Не пропускал ни единой пары и занимался достаточно прилежно, стараясь вдобавок меньше времени проводить в квартире. Поэтому я следил за жильцами дома только в выходные.
Они все оказались ненастоящими. Они не жили, а симулировали жизнь. Это стало мне очевидно достаточно скоро. Для проверки я пытался понаблюдать за жителями соседних домов, но это быстро наскучило: люди вели себя нормально и ничего не замечали. Чего нельзя сказать о существах, населяющих улей, замаскированный под дом. Улей, в котором я теперь жил.
Они выходили из дома и целеустремленно шли по своим важным делам. Садились в разнообразный общественный транспорт... и просто наматывали круги, глядя в окно. Ездили по кольцевой, совершали бессмысленные пересадки и возвращались. Заходили в магазины и выходили, ничего не купив. Ехали в центр, шли куда-то, затем просто разворачивались и ехали тем же маршрутом домой. Изображали оживленные разговоры по выключенным мобильникам — это я видел дважды. Насколько я мог судить, никто из них не работал, и к ним не приходили гости «извне». Дети! Дети с веселыми криками бегали друг за другом по площадке и лепили куличи в песочнице. Лепили и ломали раз за разом один и тот же куличик, с определенной периодичностью бегали по одной и той же траектории. Никто никого не салил. Не детская игра — имитация. Дом как замкнутая система, чьи жители осуществляют массу активностей — совершенно бессмысленных, но оставляющих впечатление обычной жизни у стороннего наблюдателя. Только я уже не был сторонним, и смотрел очень внимательно. Я стал подозревать, что от этого зависит моя жизнь, что мне просто необходимо понять, что за хрень тут происходит.
В природе есть небольшие жучки, называемые ломехузами. Попадая в здоровый муравейник, они откладывают там свои яйца. Жучок выделяет некое вещество-эйфоретик, подпав под воздействие которого, муравьи теряют способность действовать и соображать. Они теряют интерес и к жуку, и ко всему вообще, прекращают работать и искать еду, бродят кругами без дела. Яйца ломехуз неотличимы от муравьиных, а когда из них появляются личинки — одурманенные муравьи продолжают кормить их, как своих. С виду пораженный муравейник выглядит совершенно как обычный, но стоит лишь внимательно приглядеться, как становится очевидно, насколько неправильно пошли здесь дела.
Ломехуза. Вот о чем я думал, сидя на лавке, прежде чем войти в подъезд и закрыть за собой дверь. В дом, где ноутбук не видит ни одной wi-fi сетки, кроме моей. Где, оказывается, сдается много квартир по привлекательной цене — чуть ниже рыночной.
VI
В моих кошмарах я брожу по пустым подъездам и странному лабиринту квартир-коридоров дома. Не происходит ничего, но это чувство... Словно стройный хор нашептывает мне какие-то слова, но я их не понимаю; и моя тревога постепенно превращается в панику, и я ищу выход на улицу, но не могу его найти. Сорвавшись, я позвонил-таки отцу. Вердикт: либо я прекращаю дурковать, учусь и живу здесь, либо он забирает из ВУЗа документы и везет меня домой. Положил трубку. Я просто не могу вернуться обратно. Но и здесь я оставаться не могу.
Каждую ночь все население дома смотрит на меня. Пережив пару истерик, я, кажется, истощил себя эмоционально. Машинально хожу на пары и аккуратно веду конспекты, в которых потом ничего не могу разобрать. Нехитрая еда потеряла свой вкус, хотя какой там вкус у покупных пельменей. Планы найти работу ушли на третий план. Свинцовая по утрам голова. Вечерами бездеятельно лежу на кровати и прислушиваюсь к звукам за стенами: кто-то смотрит фильм, кто-то орет на ребенка. Все — ложь. Так прошло еще несколько недель.
Сегодня я поздно, за полночь, возвращался из библиотеки, и, идя мимо соседской двери, просто взял и дернул за ручку. Трудно сказать, зачем. Мое состояние апатии тому виной. Дверь открылась в квартиру, планировкой похожую на мою. Через прихожую я увидел освещенную, почти не обставленную комнату, а в центре на голом полу сидели спиной друг к другу мои соседи: тетка, ее муж и девчонка помладше меня, которую я пока не встречал. Дочь. Никто не отреагировал на мое появление. Муж с абсолютно пустым лицом смотрел в стену перед собой. Мать и дочь оживленно спорили насчет того, можно ли дочери пойти куда-то с ночевкой. Живые, такие настоящие голоса. Отвернись, и сможешь с улыбкой представить себе милую домашнюю сценку. Их лица — что тетки, что дочери — также не выражали абсолютно ничего. Они даже не смотрели друг на друга — они смотрели прямо перед собой. Спор прервался на полуслоге.
А потом все трое посмотрели на меня.
VII
Я заканчиваю свой отчет, а за окном уже светает. Я захлопнул железную дверь, запер замок и собачку, привалился к ней спиной. Отдышавшись, тихо сдвинул крышечку глазка: конечно, все трое неподвижно и безмолвно стояли прямо за дверью. Я снова звонил отцу на последние деньги и кричал что-то непотребное. Назвав меня чертовым наркоманом и сказав, что «так и знал», он сбросил звонок. Он приедет, но на машине ехать в Москву из нашего города нужно около восьми часов. Интернет не работает, первое число месяца, как нельзя кстати. Несколько раз я прерывался и ходил посмотреть в глазок: сейчас за дверью стоит бесшумная толпа. Наверное, собрался весь подъезд. В доме очень тихо. Во всех окнах, что я вижу отсюда, замерли фигуры, и больше они от окон не отходят. Я очень ошибся, мне следовало валить отсюда сразу. Отец приедет, да. Я только боюсь, что дверь откроет его исполненный почтения совершенно нормальный сын. Извинится за свое поведение. Может, даже предложит познакомить с соседями. Они такие милые люди.
-
-
03.05.2016 в 19:17-
-
03.05.2016 в 21:52-
-
04.05.2016 в 00:08-
-
04.05.2016 в 10:58-
-
04.05.2016 в 12:21Она самая, как по учебнику.
-
-
04.05.2016 в 12:34-
-
04.05.2016 в 16:36-
-
10.05.2016 в 00:13-
-
13.05.2016 в 22:15-
-
14.05.2016 в 10:35А как все эти люди поддерживают себя в нормальном физическом состоянии? Не работают, еду не покупают. По версии героя, это все же люди, только чем-то порабощенные.
Одну из серий Рика и Морти напомнило))
-
-
14.05.2016 в 12:19-
-
14.05.2016 в 12:43-
-
25.05.2016 в 22:23Надо сюда еще фотки перенести.
-
-
19.06.2016 в 16:20Но. Только до того момента, когда жители дома начали смотреть на нашего главного героя. Это всё просто испоганило. Слилось в обычную банальщину. Если бы не этот финт, из истории вышла бы охрененная крипи! Но только не с этим банальным попсовым поворотом, когда ВДРУГ внимаие НЁХ обращается на главного героя. Это всё испортило, слило такой годный стрём.