Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Что может быть естественней, чем, расположившись у камина в поздний час в самом конце октября, когда за окном холод и ненастье, беседовать о привидениях?
Сим мы и занимались, чтобы отвлечься от тоски, присущей этому унылому времени года.
— Я ведь не рассказывал вам о часах старого Скотта? — проговорил Роббинс, в чьем голосе было больше утверждения, чем вопросительной интонации.
— Кажется, нет, — откликнулся Паркер.
Я пожал плечами: Роббинс — неплохой рассказчик и любую историю способен преподнести, чтобы она прозвучала, как впервые. По крайней мере, это было лучше, чем внимать ветру и дождю за ставнями.
— Ну, так слушайте, — начал Роббинс. — Это довольно занятное повествование, действующими лицами которого являются…
Мистер Риккетт и полуночный призрак.
читать дальше
Молодой мистер Риккетт был человеком не робкого десятка и не побоялся бы при необходимости ни сунуться вечером в район доков, ни даже столкнуться с каким-нибудь стряпчим, что, как известно, сулит несчастья вернее, чем встреча с черным котом. Правда, случай проявить смелость выпадал ему нечасто, так как настоящих врагов у мистера Риккетта не было — разве что хроническое безденежье, кое, похоже, поклялось вечно чинить означенному господину неудобства в отместку за какую-то неведомую обиду.
Мистер Риккетт, однако, не унывал и даже слыл джентльменом, приятным в общении — ибо не надоедал немногочисленной родне просьбами о помощи, редко обременял друзей своими проблемами и относился к собственным стесненным обстоятельствам, как к неизбежному злу — вроде насморка или подгоревшего ужина. Как это нередко бывает, у небогатого молодого человека имелись умеренно близкие родственники со средствами, скопившие их благодаря тому, что не спешили расставаться с деньгами — пусть даже и на благо прочих членов семейства.
Мистер Риккетт не ждал милостей ни от мироздания, ни от общества — вот почему он был несказанно удивлен, получив известие о том, что стал внезапным обладателем наследства. Посетив нотариуса, молодой человек узнал подробности о свалившемся ему на голову достатке, и сведения эти его изрядно озадачили.
Выяснилось, что некоторое время назад скончался престарелый Бенджамен Скотт, приходившийся Риккетту кем-то вроде троюродного дядюшки. Мистер Скотт заблаговременно составил завещание, в котором дал подробные указания относительно своего имущества — оно было разумно распределено долями между теми родными, кои и без того не нуждались в средствах. Единственным пунктом, по которому завещание содержало самые туманные намеки, стал принадлежавший Скотту старый дом в ***. Документ, зачитанный нотариусом, предупреждал об ответственности, ложащейся на любого нового владетеля, и говорил о нежелании мистера Скотта обременять кого-либо этим даром против воли.
Имени Риккетта в завещании не значилось вовсе. Нотариус, покашливая, разъяснил, что все прочие наследники, перечисленные в бумаге, предпочли отказаться от дома и, посовещавшись, решили наделить им именно его, Риккетта — чтобы тот не чувствовал себя обделенным и в силу его безупречной репутации.
Молодой человек отнесся к предложению с осторожностью: на его памяти добродетель впервые была вознаграждена столь щедрым образом, и он не хотел попасть впросак, упустив из виду какое-нибудь дополнительное условие. Дальнейшие расспросы несколько смутили нотариуса. Покашливая еще усерднее, тот признался:
— Должен вам сказать, что с домом не все так просто, как кажется. Видите ли: в нем обитает привидение.
Мистер Риккетт опешил. Краем уха он слыхал о какой-то жуткой тайне, хранившейся в их роду, но ведь любое другое семейство, достаточно старое, могло похвастаться не менее увлекательной историей. Причина, заставляющая отказаться от целого дома, должна была быть достаточно серьезной и никак не походить на семейную сказку.
— Все началось в те времена, когда Абрахам Скотт, построивший этот дом, отдал богу душу, — поведал нотариус. — Он был похоронен сообразно обычаю, однако вскоре вернулся в бывшее свое жилище в виде призрака. Надо сказать, что нрава старый мистер Скотт был самого сурового, в чем любой убедился еще при его жизни. Он не давал спуску никому из домочадцев, и слово его было законом. Нечего и говорить, что кончина не улучшила его характера. В первую же ночь, когда привидение возникло в доме, никто не мог уснуть от его криков и проклятий. Шумный дух бросался то к одному жильцу, то к другому, и те, укрываясь от его гнева, были вынуждены спасаться бегством. В конце концов, семейство покинуло жилище и не рисковало возвращаться в него до утра. На следующую ночь все повторилось. Едва пробило полночь, привидение огласило комнаты неистовыми воплями. Вскоре всем стало ясно, что ночевать в доме решительно невозможно, и родовое гнездо было оставлено призраку в безраздельное пользование. Правда, в дневное время дух никак не проявлял себя — однако после полуночи всякий раз давал волю своему дурному нраву. Это продолжается и по сей день.
— Отчего же строение не продали или снесли? — поинтересовался мистер Риккетт.
— Покупателей на нехороший дом не нашлось. Кроме того, потомки Абрахама Скотта опасались, что в этом случае последний может последовать за ними на новое место жительства, — развел руками нотариус. — И еще: ведь в доме остались часы.
— Вы не упоминали прежде о часах, — заметил мистер Риккетт.
— Пришел черед и для этого обстоятельства. Огромные часы были куплены Абрахамом Скоттом накануне его кончины. Механизм, как вы понимаете, был по тем временам дорогим приобретением, и хозяин отнесся к нему ревностно. Вряд ли одно связано с другим, однако вскоре мистера Скотта хватили удар и горячка, от которых он уже не оправился. Изредка приходя в себя на продолжении скоротечного недуга, глава семейства выкрикивал: «Вы завели часы? Вы завели часы?» Ничто иное его, похоже, не интересовало. Вот почему домашние решили, что остановка часов вызовет еще большую ярость у привидения. Из года в год обязанностью сменявших друг друга владетелей дома было заводить пружину дважды в неделю. Изредка механизм чистят и смазывают, приглашая для этого часовщика и предупреждая последнего, чтобы тот не затягивал с работой. Для завода держат особого человека — он ненадолго входит в дом и выполняет эту обязанность за плату; ни сам Бенджамен Скотт, ни его предшественники не любили навещать это скорбное владение. Сказать по правде, мистер Риккетт, это едва ли не основная из причин, по которой вы можете стать хозяином дома: прочие ныне здравствующие члены семейства не заинтересованы в подобных тратах.
— А вы неплохо подкованы в давней истории Скоттов, — покачал головой мистер Риккетт. — Однако с сегодняшними сведениями у вас туго: мое сальдо не позволяет нанимать слугу для завода часов.
— Ваши родные полагают, что вы сами могли бы справляться с этой обязанностью, — парировал нотариус.
— Иными словами, меня нанимают из экономии, чтобы сохранить собственное спокойствие, — пробормотал мистер Риккетт. — Что ж, на что не пойдешь ради родственных связей.
Он подумал и спросил у нотариуса:
— Могу я для начала осмотреть дом? Мне не хотелось бы принимать решение, не увидев прежде наследства.
— Это возможно, — кивнул нотариус, вручил ему ключ и объяснил, как найти дом в ***.
Вот как получилось, что двумя днями позднее мистер Риккетт отпер дверь массивного строения из темного камня.
Дом был совершенно запущен — в нем явно не жили невесть сколько лет. Все кругом было в пыли и тенетах. Мистер Риккетт побродил по помещениям и пришел в уныние: в таком виде дом совершенно не годился для обитания, а на приведение его в порядок потребовалась бы изрядная сумма.
Пресловутые часы стояли в холле, они представляли собой сооружение в корпусе из темного дуба, изъеденного жучком, и громко тикали в окружавшем их безмолвии. На пыльном стекле виднелись следы, оставленные пальцами: видно было, что окошко открывали для завода, однако протиркой циферблата при этом не заботились.
Мистер Риккетт распахнул одно из окон, чтобы проветрить комнату, и попытался очистить участок для временного обоснования. Он преуспел в этом настолько, насколько может быть успешным замысел чихнуть, глубоко сунув нос в табакерку.
Дом не казался ни жутким, ни зловещим. У мистера Риккетта были с собой провиант и снаряжение — кусок хлеба, кусок вареной говядины, пивная бутыль и пара свечей: все, что нужно для холодного ужина. Мистер Риккетт, так и не пришедший к выводу — верить ли ему в грозного духа или нет, — решил дождаться ночи и увидеть все своими глазами. Он устроился, как мог, и принялся ждать.
Впрочем, спокойное ожидание продолжилось менее часа. Внезапно в глубине дома раздалось шипение, а следом — ужасный грохот и лязг. Мистер Риккетт вскочил на ноги — ему почудилось, что дом содрогается от рушащих стены ударов. Не сразу он понял, что причиной катаклизма стал бой часов — звонило семь. Мистер Риккетт перевел дух и признался сам себе, что начало было впечатляющим.
Час спустя канонада повторилась, и, хотя молодой человек был готов к ней, заставила его вздрогнуть. Часы били, как военный фрегат по пиратскому кораблю.
Представление повторилось в девять, десять и одиннадцать. Сидя в ветхом кресле, мистер Риккетт поднял воротник сюртука, скрестил для тепла руки на груди и пытался дремать в периоды, когда часовой колокол молчал, и в доме царила мертвая тишина.
В полночь часы едва не разнесли дом, пробив двенадцать раз, и, едва они смолкли, по комнатам прокатился дикий вопль. Мистер Риккетт вновь подпрыгнул, схватил свечу и бросился в коридор. Вой и ор стремительно приближались к нему. Заметив свечение, мистер Риккетт обернулся и узрел привидение — оно неслось гостю навстречу, бешено ревя и размахивая руками. Старый мистер Абрахам Скотт — а это, несомненно, был он — имел совершенно разъяренный вид, борода его колыхалась, как щупальца медузы, и руки, казалось, готовы были душить и дубасить кулаками одновременно. Вопли его были невнятны от злости, и мистер Риккетт с трудом разобрал раз за разом повторяемый вопрос:
— Ты завел часы?.. Ты завел часы?..
— Сэр, — произнес мистер Риккетт, отступив, но стараясь не терять головы, — я еще ничего, в сущности, не трогал в доме, однако смею вас заверить: часы заведены и идут, как им положено.
Ответом ему был новый вопль.
— Сэр, — продолжил молодой человек с легкой укоризной, — если вы принимаете это так близко к своему призрачному сердцу, я готов завести их досрочно, прямо на ваших глазах.
Привидение осыпало его проклятьями.
— Из уважения к вашему возрасту, сэр, я не стану вступать с вами в перепалку, — рассердился мистер Риккетт, — однако должен сказать: ваш стиль общения не располагает к приятной беседе. Мне грозит стать вашим побочным наследником. Если вы чем-то недовольны, соблаговолите объясниться, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы мы нашли взаимопонимание.
Его слова умерили буйство привидения. Абрахам Скотт был по-прежнему сердит, но уже не орал и не метался, как огонь на сквозняке.
— Ты — мой наследник? — пророкотал он.
— Во всяком случае, я могу им стать. Мне объяснили все мои обязанности относительно часов. Но должен вам сказать: прием, который вы мне оказали, далек от радушия. Вероятно, я вынужден буду отказаться от предложения, и ваши часы...
— Эти треклятые часы! — взорвался мистер Скотт. — Они не дают мне покоя и после смерти! Мало того, что они заставляли звенеть мой череп, пока я валялся в горячке, так и теперь их продолжают заводить мне на мучения!
— Постойте, — сообразил мистер Риккетт. — Вы желаете, чтобы часы не заводили?
— Желаю ли я?! Да отсохнут руки у того, кто прикасается к их пружине!
— По-видимому, тут вкралась какая-то путаница, — признал мистер Риккетт. — Ваша родня поняла ваши же предсмертные слова так, будто вы хотели, чтобы часы не останавливались. Потомки тщательно соблюдали этот ритуал год за годом.
— Мои дети никогда не блистали рассудком, — рявкнул мистер Скотт. — Так что же говорить о внуках? Я никогда не был слюнтяем и считал себя настоящим хозяином дома, моей вотчины. Поэтому, должно быть, рок и приковал меня к этому месту после смерти. Мир духов устроен так, что ровно в полночь возникает его связь с земной юдолью. И что я слышу всякий раз, едва открывается дверь? Грохот и лязг мерзкого механизма, от которого дрожит эфир. Это ли загробное успокоение? Я пытался вбить в головы своих домашних эту простую истину, однако они давали деру прежде, чем понимали, что я от них хочу. Недоумки! Задал бы я им трепку после их кончины, но они предпочли ленивое небытие призрачному существованию.
— Полагаю, я могу вам помочь, — заявил мистер Риккетт.
С этими словами он прошествовал к часам и торжественно остановил их маятник.
— Черт побери! — воскликнул мистер Скотт. — Я бы обнял тебя, молодой человек, если бы не был столь бесплотен. Пожалуй, таким потомком я могу гордиться!
— Во мне лишь небольшая часть вашей крови, — откровенно признался мистер Риккетт.
— Это ничего не меняет. Как я могу отблагодарить тебя?
— Увы, только словами, — вздохнул мистер Риккетт. — С вашей бедой мы разобрались, а мою мне еще предстоит одолеть. Теперь, я понимаю, в доме можно будет спокойно ночевать, однако до этого его еще надлежит привести в жилой вид, а денег на это я не сыщу. Если только...
Мистер Риккетт поведал мистеру Скотту пришедший ему в голову план.
— Не слишком-то приличествует в моем возрасте служить потехой, — нахмурился призрак. — Однако я тебе обязан, да и хватка у тебя хорошая.
И они заключили джентльменское соглашение.
Мистер Скотт пообещал появляться в доме дважды в неделю, по предварительной договоренности. Мистер Риккетт, вступив в права наследования, организовал в доме аттракцион — «Явление Зловещего Духа, Безопасного Для Зрителей». Вместо часов он использовал для вызова призрака бронзовый колокольчик. С помощью этого фокуса он достаточно быстро поправил свои дела и полностью освободил Абрахама Скотта от обязательств.
Мистер Риккетт удачно женился и вскоре увеличил численность своей семьи. Обстановку в доме он обновил — за исключением старых часов. Часы никогда не заводили, но мистер Риккетт велел их не выбрасывать.
— Возможно, когда-нибудь правнуки заскучают обо мне, — туманно объяснял он. — Однако им нужно будет быть готовыми к тому, что я загляну в гости не один.
***
— В самом деле, занятная история, — кивнул я и добавил: — Наследство наследству рознь.
— Это так, — согласился Роббинс.
Невнятный звук донесся до нас из коридора.
— Что это было? — прислушался я.
— Ничего, — пожал Роббинс плечами. — Должно быть, сквозняк.
— Кстати, о наследстве и наследниках, — произнес Паркер. — Я тут тоже вспомнил одну историю.
Паркер помолчал, чтобы подогреть наш интерес, и приступил к рассказу:
— Я хочу поведать вам о тех событиях, в которых приняли участие…
Джонатан Вуд и дух ростовщика.
Элиа Томпсон был ростовщиком — старым, въедливым и успешным в делах. Он усердно возделывал свою грядку, растя капиталы, и не случалось года, который был бы для него неурожайным. Среди горожан бытовало мнение, что мистер Томпсон был подвержен смене настроений и нередко совершал поступки в соответствии с расположением духа: то давал неожиданную отсрочку должнику, а то и проявлял недюжинную твердость характера в тех случаях, когда любой другой человек поддался бы жалости перед чужой бедой. Некоторые пытались угадать, что именно вызывало благосклонность мистера Томпсона — стакан грога, добрый ужин или же солнечный денек, однако никому не удалось извлечь пользы из подобных наблюдений: обращаться к сему заимодавцу было все равно, что участвовать в лотерее.
Джонатана Вуда объединяли с мистером Томпсоном родственные связи — столь же дальние, как и дорога на Типперери. Вуда можно было считать человеком зажиточным — он не был стеснен в средствах и даже сумел скопить пять сотен фунтов на черный день, кои держал в укромном месте, не доверяя их никому, кроме своего тайника. Вместе с тем, сей джентльмен обладал некоторым азартом, порой заставлявшим его увлекаться авантюрами более, чем то следовало бы.
День, с которого начинается история, был для Вуда самым обычным, а вот для мистера Томпсона он выдался не слишком удачным — ибо ознаменовался тем, что в тот самый день старый ростовщик скончался. Рано или поздно это должно произойти с каждым, однако вряд ли такой довод повеселил мистера Томпсона в его последние минуты.
Вуд узнал о смерти родича с большим опозданием — тогда лишь, когда настало время огласить завещание. В компании с несколькими другими счастливчиками из числа родни он битый час протомился в конторе душеприказчика, откуда вышел, имея при себе 165 положенных ему в качестве наследства фунтов.
— Конечно, старый скряга мог быть и щедрее, — бормотал Вуд, шагая по деревянному тротуару. — Однако, с другой стороны, нельзя не признать: он заслуживает хотя бы небольшой моей благодарности.
Результатом этих раздумий стало то, что Джонатан Вуд в скором времени навестил последний приют мистера Томпсона на кладбище, купив по такому поводу у горбатой старухи с корзиной крохотный букетик.
Склеп, в котором упокоился ростовщик, был древним и сидел так глубоко в земле, что был похож на переростка из породы грибов-дождевиков. Вуд оставил свое флористическое подношение на потрескавшемся цоколе и ненадолго застыл подле строения. Приличествующая обстановке грусть заставила влагу проступить на ноздрях Вуда, тот потянул из кармана носовой плат — и успел лишь заметить, как блестящий кругляшок, увлеченный складкой материи, покинул его карман и упал в траву. Чертыхнувшись, Джонатан попытался найти оброненный соверен, однако тот канул бесследно. Вуд предположил, что монета прокатилась через щель в земле до склепного оконца, торчавшего над поверхностью едва ли не на треть, и через решетку отпрыгнула внутрь. Дверь была заперта на замок, и Вуд с энтузиазмом направился на поиски кладбищенского сторожа, ибо не допускал мысли, что его деньги могут понадобиться мертвецу. Обнаруженный им страж погоста усомнился в возможности потревожить покой усопшего по столь незначительному поводу, как один-единственный соверен. Однако Вуд не без оснований допустил, что сей щепетильный блюститель может изменить свое мнение, едва хозяин монеты покинет пределы кладбища — а потому был настойчив. Наконец, сторож поддался на уговоры, склеп был вскрыт, и Вуд с напарником обшарили пол. Все было тщетно — соверен не нашелся. Досадуя, Вуд был вынужден признать, что он уплатил самый необычный налог на наследство, какой только можно было представить.
Сутки-другие спустя Вуд, мирно почивавший в своей постели, проснулся вдруг посреди ночи. Он не знал, что его разбудило, просто сон его внезапно исчез, как пропадает с плеча сползшее во время дремоты одеяло. Озадаченный Вуд сел и протер глаза — как раз для того, чтобы увидеть открывающуюся дверь и вплывающую через проем светящуюся фигуру. Не без содрогания хозяин узнал в госте своего покойного родственника-ростовщика. Элиа Томпсон уставился на наследника, потом поманил его рукой и выплыл из комнаты. Джонатан Вуд, без сомнения, был ошарашен, но не поддался панике. Он быстро вылез из-под одеяла, сунул ноги в башмаки, накинул пальто поверх ночной рубахи и бросился вдогонку привидению. Дух поджидал его на лестнице. Убедившись, что Вуд следует за ним, бывший ростовщик прошел сквозь запертую входную дверь, предоставив человеку из плоти и крови возиться с засовом. Едва Вуд покинул дом, дух устремился прочь по ночной улице. Джонатан едва поспевал за ним. Свернув несколько раз за угол, Элиа Томпсон остановился. Указав пальцем на тротуар под собой, он растаял в воздухе, оставив своего преследователя в одиночестве. Вуд машинально заметил место, где окончилась погоня, и побрел назад. Лихорадочное возбуждение, которое он ощущал до сего момента, покинуло его.
Днем Джонатан выбрался на прогулку и направился туда, где видел в последний раз мистера Томпсона. Он внимательно осмотрел тротуар и даже присел на корточки, чтобы ничего не пропустить. Ему показалось, будто в щели что-то блеснуло. Вуд тронул доску, та подалась — и Джонатан увидел под ней две монеты, каждая по соверену. Зажав находку в кулаке, Вуд поспешил назад.
Дома он обдумал происшествие. По всему выходило, что ростовщик и после смерти не распрощался с привычным занятием — только на сей раз Джонатан Вуд невольно выступил кредитором, и Элиа Томпсон вернул ему солидный процент. Все это могло показаться сном или небылицей, но соверены были самые настоящие, в этом Вуд убедился.
Поразмыслив еще, Вуд совершил следующее. Он прибыл на кладбище, к склепу, достал соверены, полученные от духа, добавил к ним еще пару из своего кошелька и бросил монеты в яму у знакомого оконца. Деньги звякнули и исчезли в тени. Оглянувшись, Вуд торопливо двинулся восвояси.
Ночь он провел почти без сна, однако дух не явился. Вуд корил себя за безрассудство, но решил дать привидению еще немного времени — и не ошибся. Эли Томпсон наведался к нему через ночь и вновь поманил за собой. На этот раз призрак привел его к старому дому, указал на стену и пропал, по обыкновению не простившись. Не дожидаясь утра, Вуд ощупал кладку. Один кирпич шевельнулся, Джонатан сунул внутрь кисть и ничуть не удивился, обнаружив деньги. Соверенов было восемь.
Разгоряченный задором Вуд с трудом дождался дня, бросился на кладбище и отсыпал шестнадцать монет. Призрак, помедлив, вывел его ночью на берег реки и обозначил место под мостом, где Джонатан поутру выкопал горшок с тридцатью шестью соверенами.
Вуд засел за подсчеты. Он получил в наследство сто шестьдесят пять фунтов, лишился одного, приобрел два — итого сто шестьдесят шесть. Отдал из них четыре, вернул восемь — в сумме сто семьдесят. Минус шестнадцать, плюс тридцать два — сто восемьдесят шесть. Вклады Джонатана Вуда приносили быстрый и верный доход.
Вуда поначалу немного смущало лишь то, что деньги никак не могли принадлежать самому мистеру Томпсону: не прятал же их ростовщик по всему городу при жизни. Однако никто из горожан не предъявлял Вуду претензий — и совесть его успокоилась.
Чтобы поместить в рост шестьдесят четыре фунта, Джонатан Вуд впервые воспользовался казначейскими билетами — и получил назад сто двадцать восемь в ценных бумагах из Подвального отделения банка Томпсона и Смерти, немного поработав киркой в заброшенном доме.
Привычно удвоив вклад, он доложил к ним еще сто двадцать восемь и принялся потирать руки. Элиа Томпсон не спешил с ответным ходом, но Джонатан не удивлялся — сумма была значительной. Наконец, ростовщик навестил клиента. На сей раз он не стал выбираться на улицу, а проплыл по коридору, указал на пол и сгинул. Джонатан Вуд немного подождал, а потом разразился ругательствами: для последнего взноса он использовал все, что ему досталось от мистера Томпсона ранее, с учетом завещания, и теперь ростовщик рассчитался с ним пятьюстами фунтами — теми самыми накопленными пятьюстами фунтами, которые Вуд собственными руками спрятал у себя в тайнике под половицей.
Остается добавить лишь то, что после Джонатан Вуд настоял, чтобы кладбищенский сторож вторично распахнул перед ним дверь склепа. Своих денег он там не нашел, и это достойно удивления — как призрачный ростовщик сумел прибрать их к рукам? Еще большее недоумение может вызвать лишь другой вопрос: зачем они вообще понадобились привидению в мире, где в ходу совсем иные ценности?
— Прекрасная история! — воскликнул Роббинс. — Я так и слышу смех старого пройдохи.
И он ухмыльнулся.
Я невольно прислушался и обратил его внимание:
— Вот! Опять. Кто же все-таки есть в доме?
— Дворецкий, — хладнокровно ответил Роббинс. — Старый Джозеф. Что-то не так?
— Просто мне на миг показалось...
— Ерунда, — оборвал меня Роббинс. — Успокойся, у тебя разыгралось воображение, старина.
— И, между прочим, твоя очередь рассказать что-нибудь увлекательное, — заметил Паркер.
Размыслив, я предложил:
— Хотите узнать, как я сам впервые соприкоснулся с влиянием духа?
— Не думаю, что мы услышим что-нибудь новое, — усомнился Паркер.
— Мне еще не доводилось рассказывать вам об этом, — поджал я губы.
— Черт побери, лично я не прочь послушать, — заявил Роббинс. — Полагаю, что старина Джей не заставит нас скучать.
— Очень надеюсь, — проворчал Паркер. — И о чем же эта история?
Я провозгласил:
— Ее можно было бы назвать...
Джеймс, Сэмюель, Томас и дух в старом доме.
Сэмюэль Йорк и Томас Хадсон когда-то были моими товарищами. Вы вряд ли слыхали о них от меня прежде, и тому есть причины.
В те времена, о коих пойдет речь, мы все трое принадлежали возрасту, лежащему где-то между юностью и зрелостью — от первой нам достались остатки беспечности, вторая еще не успела нас наделить в полной мере серьезным отношением к жизни.
Обычно мы развлекались совместными посещениями клуба или визитами друг к другу, но порой совершали и достаточно дальние турне, нанимая для этого лодку или покупая билеты в железнодорожное купе. Излишними средствами никто из нас не располагал, и это заставляло нас быть достаточно экономными — вполне похвальное стремление, как я считаю и по сегодняшний день.
Совершить путешествие в У. надоумил меня молодой Кристофер Филипс, мой давний знакомый и весьма приятный в общении человек.
— Прекрасное место для отдыха, — описывал он сей уголок. — Ты хочешь отвлечься от городской суеты? В У. тебе гарантировано успокоение, а натура там настолько свежа и привлекательна, насколько вообще может быть миловидна наша суровая природа. Поверь: там словно бы сосредоточился дух старого доброго времени, с его сказками и действительностью, далекой от наших реалий.
Я выразил желание увидеть столь замечательный надел, но выразил опасения, что путешествие придется отложить: наша компания как раз испытывала трудности с наличностью.
— Ба! — воскликнул добрейший Кристофер. — Как раз этой беде я, пожалуй, смогу помочь. Ведь в У. живет мой двоюродный дядюшка, давний вдовец и одинокий домочадец. Я сообщу ему о твоем визите: он не откажется приютить тебя вместе с твоими товарищами. Человек он, признаюсь, довольно странный и мог бы прослыть славным чудаком, если бы не мрачноватый характер; однако же, грех отсутствия гостеприимства за ним не значился. Живет он просто, в старом доме, без затей; постой вам ничего не будет стоить. Я сегодня же отправлю ему весточку, и ответ не заставит себя ждать.
Я поблагодарил Кристофера и принял его предложение о рекомендации.
Сколько-то дней спустя он объявил:
— Ну, затея выгорела, хотя и с оговорками. Сам дядюшка будет в отъезде по каким-то своим надобностям, однако дом он оставит в ваше распоряжение. В ответном письме он привел инструкции, как найти в условленном месте ключ — ночлег будет вас ждать. Расположитесь сами — и если вдруг повстречаете в саду эльфа или столкнетесь с призраком в подвале, помяните мои слова относительно чудес, приличествующих тем местам. Жаль, что я не могу отправиться с вами — дела требуют моего присутствия здесь.
Вот как случилось, что я, Сэмюель и Томас направились в У.
Дорога была ни особенно длинной, ни тяжелой: мы добрались до цели без всяких приключений — к вечеру, когда солнце уже садилось за вересковые холмы.
Дом дядюшки Кристофера стоял на отшибе, и если характер владельца, по рассказам, считался мрачноватым, то сама обитель была просто-напросто угрюмой, как дом людоеда. Строение оказалось достаточно старым, камень кое-где порос мхом, а одну стену почти полностью заплел плющ. Ставни были ветхими, а в черепице темнели прорехи.
Мы без труда разыскали ключ и вошли внутрь. Жилье не показалось нам уютным: дядюшка явно не придавал значения бытовым мелочам. Впрочем, к нашим услугам оказались приготовленные спальни — с одной и с двумя кроватями, а также гостиная с черным камином.
Мы нашли запас свечей и обосновались в доме. Сказать по правде, настроение наше нельзя было назвать приподнятым: слишком разительный контраст представляло собой жилище по сравнению с повествованиями о здешних пасторалях. Сэмюель и Томас не упрекали меня, однако я и сам ощущал себя обманутым.
Солнце село. Мы расправились с немудреной трапезой, предусмотрительно захваченной с собой, и теперь сидели в гостиной у очага, вяло переговариваясь. Разговор не клеился. В ночной тиши дом наполнился скрипами, шорохами и прочими неясными звуками, коим лично я предпочел бы пение сверчка — оно могло бы придать нашему биваку хоть видимость уюта, однако единственными насекомыми тут были, похоже, лишь мурашки, пробегавшие по моей коже при очередном стуке в стене.
Был уже поздний час, когда Сэмюель, поднявшись на ноги, пробормотал, что пойдет полюбоваться на луну. Я и Томас с пониманием отнеслись к его желанию и не стали настаивать на совместной прогулке по темным коридорам.
— Если тебя вознамерится обидеть здешнее привидение, позови нас, — напутствовал его Томас.
— Моя трость при мне, и я не дам себя в обиду, — заверил Сэмюель, беря с собой свечу.
И он скрылся за отвратительно скрипнувшей дверью.
После его ухода мы, оставшись вдвоем, свершено впали в уныние.
Я не замечал срока нарочно, но мне показалось, что наш товарищ отсутствовал дольше, чем на то можно было рассчитывать — времени вполне хватило бы на путешествие к самому ночному светилу. Не знаю, что думал об этом Томас — я хотел уже обратить его внимание на затянувшееся уединение нашего третьего спутника, когда в коридоре послышался мерный стук, и Сэмюель — это звучала его трость — вернулся в гостиную. Он не сел к огню, а занял место подальше, почти за нашими спинами, за границей, обозначенной светом от пламени.
После возвращения Сэмюель как в рот воды набрал, и от его помалкивания едва теплившаяся беседа вовсе зачахла. Молчание понемногу становилось тягостным. Внезапно Сэмюель встал и вновь покинул комнату, пробурчав что-то невнятное. Я и Томас переглянулись.
Спустя некоторое время напряжение, возникшее между нами, стало настолько ощутимым, что Томас не выдержал. Он извинился, забрал одну из оставшихся свечей и вышел вслед за Сэмюелем, оставив меня в одиночестве.
На сей раз я посмотрел на часы. Далее я кидал на циферблат взгляды не раз и не два — мои товарищи словно бы растворились в недрах старого дома. Дурные мысли заставляли меня тревожиться все ощутимее. Наконец, дверь взвизгнула, принудив меня вздрогнуть — Сэмюель и Томас возникли на пороге. Сэмюель вновь занял место поодаль от очага, и Томас примостился рядом с ним. Никто из нас не проронил ни слова, но нервы мои были настолько напряжены, что мне казалось, будто Хадсон и Йорк обмениваются за мной какими-то таинственными знаками.
Дверь заскрипела; я быстро обернулся и успел заметить, как два моих спутника безмолвно выскользнули из гостиной.
Все это было очень странно. Я подождал немного и, не в силах более оставаться безучастным к необычным событиям, происходившим у меня на глазах, решил докопаться до сути. Мне стало ясно: в доме скрывалась какая-то жуткая тайна, под чью власть подпали мои товарищи против своей воли. Со свечой, заставлявшей тени дрожать и метаться по стенам, я выбрался в коридор. Дверь издала вопль, будто порожденный отчаянием.
Не знаю, отчего у меня возникла уверенность, что я не найду своих спутников ни в коридоре, ни в комнатах — однако предчувствию этому суждено было сбыться. Я проследовал мимо спален, заглянул в пустую и темную кухню, пересек закут, который можно было бы счесть библиотекой. Сэмюеля и Томаса не было нигде. Я проверил входную дверь — засов был задвинут, как ему и полагалось. В холле было безлюдно, как в церкви поутру. Я не знал, что и предположить. Догадки, одна другой фантастичнее, теснились у меня в голове, заставляя поддаваться страху.
Внезапно я обнаружил еще один дверной проем: створка была приоткрыта, и каменные ступеньки за ней вели вниз — похоже, в подвал. Поколебавшись, я решил исследовать сумрачные глубины дома и стал спускаться, защищая свечной огонек ладонью. Когда лестница закончилась, я понял, что близок к разгадке: справа из-за угла струилось призрачное свечение, и оттуда доносились гадкие хлюпающие звуки, вызвавшие в памяти когда-то слышанные мною россказни о носферату — порождениях ночи, выпивающих жизнь из обычных людей. Ужас объял меня, но что было делать?.. Я шагнул вперед.
Две фигуры скорчились в дальнем конце подвала. На звук моих шагов они оборотились — это были Сэмюель и Томас, их лица были бледны и искажены, вокруг глаз легли тени от свечей. В руке у каждого было по стакану или кубку — оба моих товарища преклонили колени перед изрядным бочонком, на пузатый бок которого была нанесена надпись «SPIRIT». Два негодника обнаружили запас угрюмого дядюшки, владельца старого дома, и отдали ему должное, не сочтя нужным поставить меня о том в известность.
— Как я и предполагал, история хуже некуда, — скривил губы Паркер.
— Не так уж она и плоха, — возразил Роббинс.
Но спору их не суждено было развиться: на этот раз тревожный звук раздался совсем рядом, и дверь отворилась. Это был не дворецкий Джозеф. Старый лорд Кармайкл, бледный и безмолвный, возник в гостиной, явившись из каких-то своих туманных далей. Мы замерли. Самым правильным в такой ситуации было сохранять спокойствие и неподвижность. Лорд Кармайкл пересек комнату, по обыкновению, будто бы не замечая нас. У огня он воздел руки, его тонкие узловатые пальцы выглядели полупрозрачными.
Иногда старый лорд исчезал быстро, но на сей раз он, похоже, имел намерение задержаться. С негромким вздохом старик опустился в кресло.
Паркер за его спиной застыл в своей раме с привычной недовольной миной на лице. Роббинс, напротив, будто бы мягко улыбался — впрочем, возможно, это было лишь игрой отблесков на холсте. Я же, защищенный стеклом, уставился с пожелтевшего картонного прямоугольника на угол каминной полки так пристально, будто и не разглядывал его почти непрерывно на протяжении последних двух десятков лет.
Сим мы и занимались, чтобы отвлечься от тоски, присущей этому унылому времени года.
— Я ведь не рассказывал вам о часах старого Скотта? — проговорил Роббинс, в чьем голосе было больше утверждения, чем вопросительной интонации.
— Кажется, нет, — откликнулся Паркер.
Я пожал плечами: Роббинс — неплохой рассказчик и любую историю способен преподнести, чтобы она прозвучала, как впервые. По крайней мере, это было лучше, чем внимать ветру и дождю за ставнями.
— Ну, так слушайте, — начал Роббинс. — Это довольно занятное повествование, действующими лицами которого являются…
Мистер Риккетт и полуночный призрак.
читать дальше
Молодой мистер Риккетт был человеком не робкого десятка и не побоялся бы при необходимости ни сунуться вечером в район доков, ни даже столкнуться с каким-нибудь стряпчим, что, как известно, сулит несчастья вернее, чем встреча с черным котом. Правда, случай проявить смелость выпадал ему нечасто, так как настоящих врагов у мистера Риккетта не было — разве что хроническое безденежье, кое, похоже, поклялось вечно чинить означенному господину неудобства в отместку за какую-то неведомую обиду.
Мистер Риккетт, однако, не унывал и даже слыл джентльменом, приятным в общении — ибо не надоедал немногочисленной родне просьбами о помощи, редко обременял друзей своими проблемами и относился к собственным стесненным обстоятельствам, как к неизбежному злу — вроде насморка или подгоревшего ужина. Как это нередко бывает, у небогатого молодого человека имелись умеренно близкие родственники со средствами, скопившие их благодаря тому, что не спешили расставаться с деньгами — пусть даже и на благо прочих членов семейства.
Мистер Риккетт не ждал милостей ни от мироздания, ни от общества — вот почему он был несказанно удивлен, получив известие о том, что стал внезапным обладателем наследства. Посетив нотариуса, молодой человек узнал подробности о свалившемся ему на голову достатке, и сведения эти его изрядно озадачили.
Выяснилось, что некоторое время назад скончался престарелый Бенджамен Скотт, приходившийся Риккетту кем-то вроде троюродного дядюшки. Мистер Скотт заблаговременно составил завещание, в котором дал подробные указания относительно своего имущества — оно было разумно распределено долями между теми родными, кои и без того не нуждались в средствах. Единственным пунктом, по которому завещание содержало самые туманные намеки, стал принадлежавший Скотту старый дом в ***. Документ, зачитанный нотариусом, предупреждал об ответственности, ложащейся на любого нового владетеля, и говорил о нежелании мистера Скотта обременять кого-либо этим даром против воли.
Имени Риккетта в завещании не значилось вовсе. Нотариус, покашливая, разъяснил, что все прочие наследники, перечисленные в бумаге, предпочли отказаться от дома и, посовещавшись, решили наделить им именно его, Риккетта — чтобы тот не чувствовал себя обделенным и в силу его безупречной репутации.
Молодой человек отнесся к предложению с осторожностью: на его памяти добродетель впервые была вознаграждена столь щедрым образом, и он не хотел попасть впросак, упустив из виду какое-нибудь дополнительное условие. Дальнейшие расспросы несколько смутили нотариуса. Покашливая еще усерднее, тот признался:
— Должен вам сказать, что с домом не все так просто, как кажется. Видите ли: в нем обитает привидение.
Мистер Риккетт опешил. Краем уха он слыхал о какой-то жуткой тайне, хранившейся в их роду, но ведь любое другое семейство, достаточно старое, могло похвастаться не менее увлекательной историей. Причина, заставляющая отказаться от целого дома, должна была быть достаточно серьезной и никак не походить на семейную сказку.
— Все началось в те времена, когда Абрахам Скотт, построивший этот дом, отдал богу душу, — поведал нотариус. — Он был похоронен сообразно обычаю, однако вскоре вернулся в бывшее свое жилище в виде призрака. Надо сказать, что нрава старый мистер Скотт был самого сурового, в чем любой убедился еще при его жизни. Он не давал спуску никому из домочадцев, и слово его было законом. Нечего и говорить, что кончина не улучшила его характера. В первую же ночь, когда привидение возникло в доме, никто не мог уснуть от его криков и проклятий. Шумный дух бросался то к одному жильцу, то к другому, и те, укрываясь от его гнева, были вынуждены спасаться бегством. В конце концов, семейство покинуло жилище и не рисковало возвращаться в него до утра. На следующую ночь все повторилось. Едва пробило полночь, привидение огласило комнаты неистовыми воплями. Вскоре всем стало ясно, что ночевать в доме решительно невозможно, и родовое гнездо было оставлено призраку в безраздельное пользование. Правда, в дневное время дух никак не проявлял себя — однако после полуночи всякий раз давал волю своему дурному нраву. Это продолжается и по сей день.
— Отчего же строение не продали или снесли? — поинтересовался мистер Риккетт.
— Покупателей на нехороший дом не нашлось. Кроме того, потомки Абрахама Скотта опасались, что в этом случае последний может последовать за ними на новое место жительства, — развел руками нотариус. — И еще: ведь в доме остались часы.
— Вы не упоминали прежде о часах, — заметил мистер Риккетт.
— Пришел черед и для этого обстоятельства. Огромные часы были куплены Абрахамом Скоттом накануне его кончины. Механизм, как вы понимаете, был по тем временам дорогим приобретением, и хозяин отнесся к нему ревностно. Вряд ли одно связано с другим, однако вскоре мистера Скотта хватили удар и горячка, от которых он уже не оправился. Изредка приходя в себя на продолжении скоротечного недуга, глава семейства выкрикивал: «Вы завели часы? Вы завели часы?» Ничто иное его, похоже, не интересовало. Вот почему домашние решили, что остановка часов вызовет еще большую ярость у привидения. Из года в год обязанностью сменявших друг друга владетелей дома было заводить пружину дважды в неделю. Изредка механизм чистят и смазывают, приглашая для этого часовщика и предупреждая последнего, чтобы тот не затягивал с работой. Для завода держат особого человека — он ненадолго входит в дом и выполняет эту обязанность за плату; ни сам Бенджамен Скотт, ни его предшественники не любили навещать это скорбное владение. Сказать по правде, мистер Риккетт, это едва ли не основная из причин, по которой вы можете стать хозяином дома: прочие ныне здравствующие члены семейства не заинтересованы в подобных тратах.
— А вы неплохо подкованы в давней истории Скоттов, — покачал головой мистер Риккетт. — Однако с сегодняшними сведениями у вас туго: мое сальдо не позволяет нанимать слугу для завода часов.
— Ваши родные полагают, что вы сами могли бы справляться с этой обязанностью, — парировал нотариус.
— Иными словами, меня нанимают из экономии, чтобы сохранить собственное спокойствие, — пробормотал мистер Риккетт. — Что ж, на что не пойдешь ради родственных связей.
Он подумал и спросил у нотариуса:
— Могу я для начала осмотреть дом? Мне не хотелось бы принимать решение, не увидев прежде наследства.
— Это возможно, — кивнул нотариус, вручил ему ключ и объяснил, как найти дом в ***.
Вот как получилось, что двумя днями позднее мистер Риккетт отпер дверь массивного строения из темного камня.
Дом был совершенно запущен — в нем явно не жили невесть сколько лет. Все кругом было в пыли и тенетах. Мистер Риккетт побродил по помещениям и пришел в уныние: в таком виде дом совершенно не годился для обитания, а на приведение его в порядок потребовалась бы изрядная сумма.
Пресловутые часы стояли в холле, они представляли собой сооружение в корпусе из темного дуба, изъеденного жучком, и громко тикали в окружавшем их безмолвии. На пыльном стекле виднелись следы, оставленные пальцами: видно было, что окошко открывали для завода, однако протиркой циферблата при этом не заботились.
Мистер Риккетт распахнул одно из окон, чтобы проветрить комнату, и попытался очистить участок для временного обоснования. Он преуспел в этом настолько, насколько может быть успешным замысел чихнуть, глубоко сунув нос в табакерку.
Дом не казался ни жутким, ни зловещим. У мистера Риккетта были с собой провиант и снаряжение — кусок хлеба, кусок вареной говядины, пивная бутыль и пара свечей: все, что нужно для холодного ужина. Мистер Риккетт, так и не пришедший к выводу — верить ли ему в грозного духа или нет, — решил дождаться ночи и увидеть все своими глазами. Он устроился, как мог, и принялся ждать.
Впрочем, спокойное ожидание продолжилось менее часа. Внезапно в глубине дома раздалось шипение, а следом — ужасный грохот и лязг. Мистер Риккетт вскочил на ноги — ему почудилось, что дом содрогается от рушащих стены ударов. Не сразу он понял, что причиной катаклизма стал бой часов — звонило семь. Мистер Риккетт перевел дух и признался сам себе, что начало было впечатляющим.
Час спустя канонада повторилась, и, хотя молодой человек был готов к ней, заставила его вздрогнуть. Часы били, как военный фрегат по пиратскому кораблю.
Представление повторилось в девять, десять и одиннадцать. Сидя в ветхом кресле, мистер Риккетт поднял воротник сюртука, скрестил для тепла руки на груди и пытался дремать в периоды, когда часовой колокол молчал, и в доме царила мертвая тишина.
В полночь часы едва не разнесли дом, пробив двенадцать раз, и, едва они смолкли, по комнатам прокатился дикий вопль. Мистер Риккетт вновь подпрыгнул, схватил свечу и бросился в коридор. Вой и ор стремительно приближались к нему. Заметив свечение, мистер Риккетт обернулся и узрел привидение — оно неслось гостю навстречу, бешено ревя и размахивая руками. Старый мистер Абрахам Скотт — а это, несомненно, был он — имел совершенно разъяренный вид, борода его колыхалась, как щупальца медузы, и руки, казалось, готовы были душить и дубасить кулаками одновременно. Вопли его были невнятны от злости, и мистер Риккетт с трудом разобрал раз за разом повторяемый вопрос:
— Ты завел часы?.. Ты завел часы?..
— Сэр, — произнес мистер Риккетт, отступив, но стараясь не терять головы, — я еще ничего, в сущности, не трогал в доме, однако смею вас заверить: часы заведены и идут, как им положено.
Ответом ему был новый вопль.
— Сэр, — продолжил молодой человек с легкой укоризной, — если вы принимаете это так близко к своему призрачному сердцу, я готов завести их досрочно, прямо на ваших глазах.
Привидение осыпало его проклятьями.
— Из уважения к вашему возрасту, сэр, я не стану вступать с вами в перепалку, — рассердился мистер Риккетт, — однако должен сказать: ваш стиль общения не располагает к приятной беседе. Мне грозит стать вашим побочным наследником. Если вы чем-то недовольны, соблаговолите объясниться, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы мы нашли взаимопонимание.
Его слова умерили буйство привидения. Абрахам Скотт был по-прежнему сердит, но уже не орал и не метался, как огонь на сквозняке.
— Ты — мой наследник? — пророкотал он.
— Во всяком случае, я могу им стать. Мне объяснили все мои обязанности относительно часов. Но должен вам сказать: прием, который вы мне оказали, далек от радушия. Вероятно, я вынужден буду отказаться от предложения, и ваши часы...
— Эти треклятые часы! — взорвался мистер Скотт. — Они не дают мне покоя и после смерти! Мало того, что они заставляли звенеть мой череп, пока я валялся в горячке, так и теперь их продолжают заводить мне на мучения!
— Постойте, — сообразил мистер Риккетт. — Вы желаете, чтобы часы не заводили?
— Желаю ли я?! Да отсохнут руки у того, кто прикасается к их пружине!
— По-видимому, тут вкралась какая-то путаница, — признал мистер Риккетт. — Ваша родня поняла ваши же предсмертные слова так, будто вы хотели, чтобы часы не останавливались. Потомки тщательно соблюдали этот ритуал год за годом.
— Мои дети никогда не блистали рассудком, — рявкнул мистер Скотт. — Так что же говорить о внуках? Я никогда не был слюнтяем и считал себя настоящим хозяином дома, моей вотчины. Поэтому, должно быть, рок и приковал меня к этому месту после смерти. Мир духов устроен так, что ровно в полночь возникает его связь с земной юдолью. И что я слышу всякий раз, едва открывается дверь? Грохот и лязг мерзкого механизма, от которого дрожит эфир. Это ли загробное успокоение? Я пытался вбить в головы своих домашних эту простую истину, однако они давали деру прежде, чем понимали, что я от них хочу. Недоумки! Задал бы я им трепку после их кончины, но они предпочли ленивое небытие призрачному существованию.
— Полагаю, я могу вам помочь, — заявил мистер Риккетт.
С этими словами он прошествовал к часам и торжественно остановил их маятник.
— Черт побери! — воскликнул мистер Скотт. — Я бы обнял тебя, молодой человек, если бы не был столь бесплотен. Пожалуй, таким потомком я могу гордиться!
— Во мне лишь небольшая часть вашей крови, — откровенно признался мистер Риккетт.
— Это ничего не меняет. Как я могу отблагодарить тебя?
— Увы, только словами, — вздохнул мистер Риккетт. — С вашей бедой мы разобрались, а мою мне еще предстоит одолеть. Теперь, я понимаю, в доме можно будет спокойно ночевать, однако до этого его еще надлежит привести в жилой вид, а денег на это я не сыщу. Если только...
Мистер Риккетт поведал мистеру Скотту пришедший ему в голову план.
— Не слишком-то приличествует в моем возрасте служить потехой, — нахмурился призрак. — Однако я тебе обязан, да и хватка у тебя хорошая.
И они заключили джентльменское соглашение.
Мистер Скотт пообещал появляться в доме дважды в неделю, по предварительной договоренности. Мистер Риккетт, вступив в права наследования, организовал в доме аттракцион — «Явление Зловещего Духа, Безопасного Для Зрителей». Вместо часов он использовал для вызова призрака бронзовый колокольчик. С помощью этого фокуса он достаточно быстро поправил свои дела и полностью освободил Абрахама Скотта от обязательств.
Мистер Риккетт удачно женился и вскоре увеличил численность своей семьи. Обстановку в доме он обновил — за исключением старых часов. Часы никогда не заводили, но мистер Риккетт велел их не выбрасывать.
— Возможно, когда-нибудь правнуки заскучают обо мне, — туманно объяснял он. — Однако им нужно будет быть готовыми к тому, что я загляну в гости не один.
***
— В самом деле, занятная история, — кивнул я и добавил: — Наследство наследству рознь.
— Это так, — согласился Роббинс.
Невнятный звук донесся до нас из коридора.
— Что это было? — прислушался я.
— Ничего, — пожал Роббинс плечами. — Должно быть, сквозняк.
— Кстати, о наследстве и наследниках, — произнес Паркер. — Я тут тоже вспомнил одну историю.
Паркер помолчал, чтобы подогреть наш интерес, и приступил к рассказу:
— Я хочу поведать вам о тех событиях, в которых приняли участие…
Джонатан Вуд и дух ростовщика.
Элиа Томпсон был ростовщиком — старым, въедливым и успешным в делах. Он усердно возделывал свою грядку, растя капиталы, и не случалось года, который был бы для него неурожайным. Среди горожан бытовало мнение, что мистер Томпсон был подвержен смене настроений и нередко совершал поступки в соответствии с расположением духа: то давал неожиданную отсрочку должнику, а то и проявлял недюжинную твердость характера в тех случаях, когда любой другой человек поддался бы жалости перед чужой бедой. Некоторые пытались угадать, что именно вызывало благосклонность мистера Томпсона — стакан грога, добрый ужин или же солнечный денек, однако никому не удалось извлечь пользы из подобных наблюдений: обращаться к сему заимодавцу было все равно, что участвовать в лотерее.
Джонатана Вуда объединяли с мистером Томпсоном родственные связи — столь же дальние, как и дорога на Типперери. Вуда можно было считать человеком зажиточным — он не был стеснен в средствах и даже сумел скопить пять сотен фунтов на черный день, кои держал в укромном месте, не доверяя их никому, кроме своего тайника. Вместе с тем, сей джентльмен обладал некоторым азартом, порой заставлявшим его увлекаться авантюрами более, чем то следовало бы.
День, с которого начинается история, был для Вуда самым обычным, а вот для мистера Томпсона он выдался не слишком удачным — ибо ознаменовался тем, что в тот самый день старый ростовщик скончался. Рано или поздно это должно произойти с каждым, однако вряд ли такой довод повеселил мистера Томпсона в его последние минуты.
Вуд узнал о смерти родича с большим опозданием — тогда лишь, когда настало время огласить завещание. В компании с несколькими другими счастливчиками из числа родни он битый час протомился в конторе душеприказчика, откуда вышел, имея при себе 165 положенных ему в качестве наследства фунтов.
— Конечно, старый скряга мог быть и щедрее, — бормотал Вуд, шагая по деревянному тротуару. — Однако, с другой стороны, нельзя не признать: он заслуживает хотя бы небольшой моей благодарности.
Результатом этих раздумий стало то, что Джонатан Вуд в скором времени навестил последний приют мистера Томпсона на кладбище, купив по такому поводу у горбатой старухи с корзиной крохотный букетик.
Склеп, в котором упокоился ростовщик, был древним и сидел так глубоко в земле, что был похож на переростка из породы грибов-дождевиков. Вуд оставил свое флористическое подношение на потрескавшемся цоколе и ненадолго застыл подле строения. Приличествующая обстановке грусть заставила влагу проступить на ноздрях Вуда, тот потянул из кармана носовой плат — и успел лишь заметить, как блестящий кругляшок, увлеченный складкой материи, покинул его карман и упал в траву. Чертыхнувшись, Джонатан попытался найти оброненный соверен, однако тот канул бесследно. Вуд предположил, что монета прокатилась через щель в земле до склепного оконца, торчавшего над поверхностью едва ли не на треть, и через решетку отпрыгнула внутрь. Дверь была заперта на замок, и Вуд с энтузиазмом направился на поиски кладбищенского сторожа, ибо не допускал мысли, что его деньги могут понадобиться мертвецу. Обнаруженный им страж погоста усомнился в возможности потревожить покой усопшего по столь незначительному поводу, как один-единственный соверен. Однако Вуд не без оснований допустил, что сей щепетильный блюститель может изменить свое мнение, едва хозяин монеты покинет пределы кладбища — а потому был настойчив. Наконец, сторож поддался на уговоры, склеп был вскрыт, и Вуд с напарником обшарили пол. Все было тщетно — соверен не нашелся. Досадуя, Вуд был вынужден признать, что он уплатил самый необычный налог на наследство, какой только можно было представить.
Сутки-другие спустя Вуд, мирно почивавший в своей постели, проснулся вдруг посреди ночи. Он не знал, что его разбудило, просто сон его внезапно исчез, как пропадает с плеча сползшее во время дремоты одеяло. Озадаченный Вуд сел и протер глаза — как раз для того, чтобы увидеть открывающуюся дверь и вплывающую через проем светящуюся фигуру. Не без содрогания хозяин узнал в госте своего покойного родственника-ростовщика. Элиа Томпсон уставился на наследника, потом поманил его рукой и выплыл из комнаты. Джонатан Вуд, без сомнения, был ошарашен, но не поддался панике. Он быстро вылез из-под одеяла, сунул ноги в башмаки, накинул пальто поверх ночной рубахи и бросился вдогонку привидению. Дух поджидал его на лестнице. Убедившись, что Вуд следует за ним, бывший ростовщик прошел сквозь запертую входную дверь, предоставив человеку из плоти и крови возиться с засовом. Едва Вуд покинул дом, дух устремился прочь по ночной улице. Джонатан едва поспевал за ним. Свернув несколько раз за угол, Элиа Томпсон остановился. Указав пальцем на тротуар под собой, он растаял в воздухе, оставив своего преследователя в одиночестве. Вуд машинально заметил место, где окончилась погоня, и побрел назад. Лихорадочное возбуждение, которое он ощущал до сего момента, покинуло его.
Днем Джонатан выбрался на прогулку и направился туда, где видел в последний раз мистера Томпсона. Он внимательно осмотрел тротуар и даже присел на корточки, чтобы ничего не пропустить. Ему показалось, будто в щели что-то блеснуло. Вуд тронул доску, та подалась — и Джонатан увидел под ней две монеты, каждая по соверену. Зажав находку в кулаке, Вуд поспешил назад.
Дома он обдумал происшествие. По всему выходило, что ростовщик и после смерти не распрощался с привычным занятием — только на сей раз Джонатан Вуд невольно выступил кредитором, и Элиа Томпсон вернул ему солидный процент. Все это могло показаться сном или небылицей, но соверены были самые настоящие, в этом Вуд убедился.
Поразмыслив еще, Вуд совершил следующее. Он прибыл на кладбище, к склепу, достал соверены, полученные от духа, добавил к ним еще пару из своего кошелька и бросил монеты в яму у знакомого оконца. Деньги звякнули и исчезли в тени. Оглянувшись, Вуд торопливо двинулся восвояси.
Ночь он провел почти без сна, однако дух не явился. Вуд корил себя за безрассудство, но решил дать привидению еще немного времени — и не ошибся. Эли Томпсон наведался к нему через ночь и вновь поманил за собой. На этот раз призрак привел его к старому дому, указал на стену и пропал, по обыкновению не простившись. Не дожидаясь утра, Вуд ощупал кладку. Один кирпич шевельнулся, Джонатан сунул внутрь кисть и ничуть не удивился, обнаружив деньги. Соверенов было восемь.
Разгоряченный задором Вуд с трудом дождался дня, бросился на кладбище и отсыпал шестнадцать монет. Призрак, помедлив, вывел его ночью на берег реки и обозначил место под мостом, где Джонатан поутру выкопал горшок с тридцатью шестью соверенами.
Вуд засел за подсчеты. Он получил в наследство сто шестьдесят пять фунтов, лишился одного, приобрел два — итого сто шестьдесят шесть. Отдал из них четыре, вернул восемь — в сумме сто семьдесят. Минус шестнадцать, плюс тридцать два — сто восемьдесят шесть. Вклады Джонатана Вуда приносили быстрый и верный доход.
Вуда поначалу немного смущало лишь то, что деньги никак не могли принадлежать самому мистеру Томпсону: не прятал же их ростовщик по всему городу при жизни. Однако никто из горожан не предъявлял Вуду претензий — и совесть его успокоилась.
Чтобы поместить в рост шестьдесят четыре фунта, Джонатан Вуд впервые воспользовался казначейскими билетами — и получил назад сто двадцать восемь в ценных бумагах из Подвального отделения банка Томпсона и Смерти, немного поработав киркой в заброшенном доме.
Привычно удвоив вклад, он доложил к ним еще сто двадцать восемь и принялся потирать руки. Элиа Томпсон не спешил с ответным ходом, но Джонатан не удивлялся — сумма была значительной. Наконец, ростовщик навестил клиента. На сей раз он не стал выбираться на улицу, а проплыл по коридору, указал на пол и сгинул. Джонатан Вуд немного подождал, а потом разразился ругательствами: для последнего взноса он использовал все, что ему досталось от мистера Томпсона ранее, с учетом завещания, и теперь ростовщик рассчитался с ним пятьюстами фунтами — теми самыми накопленными пятьюстами фунтами, которые Вуд собственными руками спрятал у себя в тайнике под половицей.
Остается добавить лишь то, что после Джонатан Вуд настоял, чтобы кладбищенский сторож вторично распахнул перед ним дверь склепа. Своих денег он там не нашел, и это достойно удивления — как призрачный ростовщик сумел прибрать их к рукам? Еще большее недоумение может вызвать лишь другой вопрос: зачем они вообще понадобились привидению в мире, где в ходу совсем иные ценности?
— Прекрасная история! — воскликнул Роббинс. — Я так и слышу смех старого пройдохи.
И он ухмыльнулся.
Я невольно прислушался и обратил его внимание:
— Вот! Опять. Кто же все-таки есть в доме?
— Дворецкий, — хладнокровно ответил Роббинс. — Старый Джозеф. Что-то не так?
— Просто мне на миг показалось...
— Ерунда, — оборвал меня Роббинс. — Успокойся, у тебя разыгралось воображение, старина.
— И, между прочим, твоя очередь рассказать что-нибудь увлекательное, — заметил Паркер.
Размыслив, я предложил:
— Хотите узнать, как я сам впервые соприкоснулся с влиянием духа?
— Не думаю, что мы услышим что-нибудь новое, — усомнился Паркер.
— Мне еще не доводилось рассказывать вам об этом, — поджал я губы.
— Черт побери, лично я не прочь послушать, — заявил Роббинс. — Полагаю, что старина Джей не заставит нас скучать.
— Очень надеюсь, — проворчал Паркер. — И о чем же эта история?
Я провозгласил:
— Ее можно было бы назвать...
Джеймс, Сэмюель, Томас и дух в старом доме.
Сэмюэль Йорк и Томас Хадсон когда-то были моими товарищами. Вы вряд ли слыхали о них от меня прежде, и тому есть причины.
В те времена, о коих пойдет речь, мы все трое принадлежали возрасту, лежащему где-то между юностью и зрелостью — от первой нам достались остатки беспечности, вторая еще не успела нас наделить в полной мере серьезным отношением к жизни.
Обычно мы развлекались совместными посещениями клуба или визитами друг к другу, но порой совершали и достаточно дальние турне, нанимая для этого лодку или покупая билеты в железнодорожное купе. Излишними средствами никто из нас не располагал, и это заставляло нас быть достаточно экономными — вполне похвальное стремление, как я считаю и по сегодняшний день.
Совершить путешествие в У. надоумил меня молодой Кристофер Филипс, мой давний знакомый и весьма приятный в общении человек.
— Прекрасное место для отдыха, — описывал он сей уголок. — Ты хочешь отвлечься от городской суеты? В У. тебе гарантировано успокоение, а натура там настолько свежа и привлекательна, насколько вообще может быть миловидна наша суровая природа. Поверь: там словно бы сосредоточился дух старого доброго времени, с его сказками и действительностью, далекой от наших реалий.
Я выразил желание увидеть столь замечательный надел, но выразил опасения, что путешествие придется отложить: наша компания как раз испытывала трудности с наличностью.
— Ба! — воскликнул добрейший Кристофер. — Как раз этой беде я, пожалуй, смогу помочь. Ведь в У. живет мой двоюродный дядюшка, давний вдовец и одинокий домочадец. Я сообщу ему о твоем визите: он не откажется приютить тебя вместе с твоими товарищами. Человек он, признаюсь, довольно странный и мог бы прослыть славным чудаком, если бы не мрачноватый характер; однако же, грех отсутствия гостеприимства за ним не значился. Живет он просто, в старом доме, без затей; постой вам ничего не будет стоить. Я сегодня же отправлю ему весточку, и ответ не заставит себя ждать.
Я поблагодарил Кристофера и принял его предложение о рекомендации.
Сколько-то дней спустя он объявил:
— Ну, затея выгорела, хотя и с оговорками. Сам дядюшка будет в отъезде по каким-то своим надобностям, однако дом он оставит в ваше распоряжение. В ответном письме он привел инструкции, как найти в условленном месте ключ — ночлег будет вас ждать. Расположитесь сами — и если вдруг повстречаете в саду эльфа или столкнетесь с призраком в подвале, помяните мои слова относительно чудес, приличествующих тем местам. Жаль, что я не могу отправиться с вами — дела требуют моего присутствия здесь.
Вот как случилось, что я, Сэмюель и Томас направились в У.
Дорога была ни особенно длинной, ни тяжелой: мы добрались до цели без всяких приключений — к вечеру, когда солнце уже садилось за вересковые холмы.
Дом дядюшки Кристофера стоял на отшибе, и если характер владельца, по рассказам, считался мрачноватым, то сама обитель была просто-напросто угрюмой, как дом людоеда. Строение оказалось достаточно старым, камень кое-где порос мхом, а одну стену почти полностью заплел плющ. Ставни были ветхими, а в черепице темнели прорехи.
Мы без труда разыскали ключ и вошли внутрь. Жилье не показалось нам уютным: дядюшка явно не придавал значения бытовым мелочам. Впрочем, к нашим услугам оказались приготовленные спальни — с одной и с двумя кроватями, а также гостиная с черным камином.
Мы нашли запас свечей и обосновались в доме. Сказать по правде, настроение наше нельзя было назвать приподнятым: слишком разительный контраст представляло собой жилище по сравнению с повествованиями о здешних пасторалях. Сэмюель и Томас не упрекали меня, однако я и сам ощущал себя обманутым.
Солнце село. Мы расправились с немудреной трапезой, предусмотрительно захваченной с собой, и теперь сидели в гостиной у очага, вяло переговариваясь. Разговор не клеился. В ночной тиши дом наполнился скрипами, шорохами и прочими неясными звуками, коим лично я предпочел бы пение сверчка — оно могло бы придать нашему биваку хоть видимость уюта, однако единственными насекомыми тут были, похоже, лишь мурашки, пробегавшие по моей коже при очередном стуке в стене.
Был уже поздний час, когда Сэмюель, поднявшись на ноги, пробормотал, что пойдет полюбоваться на луну. Я и Томас с пониманием отнеслись к его желанию и не стали настаивать на совместной прогулке по темным коридорам.
— Если тебя вознамерится обидеть здешнее привидение, позови нас, — напутствовал его Томас.
— Моя трость при мне, и я не дам себя в обиду, — заверил Сэмюель, беря с собой свечу.
И он скрылся за отвратительно скрипнувшей дверью.
После его ухода мы, оставшись вдвоем, свершено впали в уныние.
Я не замечал срока нарочно, но мне показалось, что наш товарищ отсутствовал дольше, чем на то можно было рассчитывать — времени вполне хватило бы на путешествие к самому ночному светилу. Не знаю, что думал об этом Томас — я хотел уже обратить его внимание на затянувшееся уединение нашего третьего спутника, когда в коридоре послышался мерный стук, и Сэмюель — это звучала его трость — вернулся в гостиную. Он не сел к огню, а занял место подальше, почти за нашими спинами, за границей, обозначенной светом от пламени.
После возвращения Сэмюель как в рот воды набрал, и от его помалкивания едва теплившаяся беседа вовсе зачахла. Молчание понемногу становилось тягостным. Внезапно Сэмюель встал и вновь покинул комнату, пробурчав что-то невнятное. Я и Томас переглянулись.
Спустя некоторое время напряжение, возникшее между нами, стало настолько ощутимым, что Томас не выдержал. Он извинился, забрал одну из оставшихся свечей и вышел вслед за Сэмюелем, оставив меня в одиночестве.
На сей раз я посмотрел на часы. Далее я кидал на циферблат взгляды не раз и не два — мои товарищи словно бы растворились в недрах старого дома. Дурные мысли заставляли меня тревожиться все ощутимее. Наконец, дверь взвизгнула, принудив меня вздрогнуть — Сэмюель и Томас возникли на пороге. Сэмюель вновь занял место поодаль от очага, и Томас примостился рядом с ним. Никто из нас не проронил ни слова, но нервы мои были настолько напряжены, что мне казалось, будто Хадсон и Йорк обмениваются за мной какими-то таинственными знаками.
Дверь заскрипела; я быстро обернулся и успел заметить, как два моих спутника безмолвно выскользнули из гостиной.
Все это было очень странно. Я подождал немного и, не в силах более оставаться безучастным к необычным событиям, происходившим у меня на глазах, решил докопаться до сути. Мне стало ясно: в доме скрывалась какая-то жуткая тайна, под чью власть подпали мои товарищи против своей воли. Со свечой, заставлявшей тени дрожать и метаться по стенам, я выбрался в коридор. Дверь издала вопль, будто порожденный отчаянием.
Не знаю, отчего у меня возникла уверенность, что я не найду своих спутников ни в коридоре, ни в комнатах — однако предчувствию этому суждено было сбыться. Я проследовал мимо спален, заглянул в пустую и темную кухню, пересек закут, который можно было бы счесть библиотекой. Сэмюеля и Томаса не было нигде. Я проверил входную дверь — засов был задвинут, как ему и полагалось. В холле было безлюдно, как в церкви поутру. Я не знал, что и предположить. Догадки, одна другой фантастичнее, теснились у меня в голове, заставляя поддаваться страху.
Внезапно я обнаружил еще один дверной проем: створка была приоткрыта, и каменные ступеньки за ней вели вниз — похоже, в подвал. Поколебавшись, я решил исследовать сумрачные глубины дома и стал спускаться, защищая свечной огонек ладонью. Когда лестница закончилась, я понял, что близок к разгадке: справа из-за угла струилось призрачное свечение, и оттуда доносились гадкие хлюпающие звуки, вызвавшие в памяти когда-то слышанные мною россказни о носферату — порождениях ночи, выпивающих жизнь из обычных людей. Ужас объял меня, но что было делать?.. Я шагнул вперед.
Две фигуры скорчились в дальнем конце подвала. На звук моих шагов они оборотились — это были Сэмюель и Томас, их лица были бледны и искажены, вокруг глаз легли тени от свечей. В руке у каждого было по стакану или кубку — оба моих товарища преклонили колени перед изрядным бочонком, на пузатый бок которого была нанесена надпись «SPIRIT». Два негодника обнаружили запас угрюмого дядюшки, владельца старого дома, и отдали ему должное, не сочтя нужным поставить меня о том в известность.
— Как я и предполагал, история хуже некуда, — скривил губы Паркер.
— Не так уж она и плоха, — возразил Роббинс.
Но спору их не суждено было развиться: на этот раз тревожный звук раздался совсем рядом, и дверь отворилась. Это был не дворецкий Джозеф. Старый лорд Кармайкл, бледный и безмолвный, возник в гостиной, явившись из каких-то своих туманных далей. Мы замерли. Самым правильным в такой ситуации было сохранять спокойствие и неподвижность. Лорд Кармайкл пересек комнату, по обыкновению, будто бы не замечая нас. У огня он воздел руки, его тонкие узловатые пальцы выглядели полупрозрачными.
Иногда старый лорд исчезал быстро, но на сей раз он, похоже, имел намерение задержаться. С негромким вздохом старик опустился в кресло.
Паркер за его спиной застыл в своей раме с привычной недовольной миной на лице. Роббинс, напротив, будто бы мягко улыбался — впрочем, возможно, это было лишь игрой отблесков на холсте. Я же, защищенный стеклом, уставился с пожелтевшего картонного прямоугольника на угол каминной полки так пристально, будто и не разглядывал его почти непрерывно на протяжении последних двух десятков лет.
Автор: Прохожий
@темы: рассказы, призраки и духи, не своё
-
-
15.06.2016 в 01:00-
-
15.06.2016 в 20:59-
-
18.06.2016 в 23:48-
-
22.06.2016 в 14:12-
-
06.07.2016 в 14:47-
-
16.01.2019 в 17:15