Это не Марина

[Скрёб-поскрёб]

Мой друг детства Серега сидел у меня на кухне и, заикаясь, рассказывал полнейшую дичь. Его жену Марину, как он выразился, подменили.

— Ну вот, — начал он. — Приходит Маринка пьяненькая с каких-то посиделок с подружками, ну ты понимаешь, восьмое марта, все дела. Так вот, обычно у нее глаза веселенькие и косые, как у зайца, а в то воскресенье, знаешь, такое ощущение, что и не пьяная вовсе. Просто косит под выпившую. Села на табуретку, стягивает сапоги, делает вид, что сфокусироваться не может. Я-то Маринку хорошо знаю, всяко изучил. Она обычно легко снимает сапоги и швыряет их в стену, меня всегда бесило. А тут прям пять минут корячится.

Он хлебнул пива и поперхнулся. Я похлопал его по спине.

— Бухлом от нее разило, конечно, за версту, и любой бы понял, что баба пьяная в дрезину, но я-то знаю, что она пошлые анекдоты рассказывает, когда бухая, а в этот раз поет. Не поет скорее, а орет, как коты весной под окнами.

— Гыгы, Серег, а может у нее течка? — предположил я.

— Не, Андрюх, если б ты слышал ее голос, как она это все пела, тебе б тоже было не до шуток. Словно у нее в глотке что-то застряло, и она орет и пытается это выплюнуть понимаешь? Ну ладно, я подумал, может они там курнули чего. На этой мысли и успокоился, тоже странно, конечно, что тетка хорошо за тридцать вдруг баловаться начала, но может кризис-шмизис, все такое.

А, еще сейчас ты мне точно не поверишь. Я носки ношеные посреди комнаты кинул, а она прям пристально посмотрела на них, улыбнулась и слова не сказала. Раньше бы сразу в истерике забилась...

Легли мы спать в общем. Вроде перегаром разит, но сквозь перегар раньше чувствовался ее запах. А теперь от нее гнилым мясом несло, просто тухлятиной. Так я и не смог уснуть, только делал вид.

— А это не месячные у нее?

— Не, месячные у нее по-другому пахнут, это я тоже знаю. В общем, рассказываю дальше. Утром ушел на работу пораньше, чтобы ее не видеть, вечером пришел — смотрю, мясо жарит на сковородке, что-то напевает себе под нос. Я подумал, что меня вчера заглючило, подошел, обнял ее сзади. И смотрю — мясо на сковородке подрагивает. Дерг. Дерг. Дерг. — Серега несколько раз дернул рукой. — Не так скворчит, как обычно, а дергается, как живое. А она его вилкой придерживает и тыкает, а оттуда кровь идет. Как не отпрыгнул резко — не знаю. А она повернулась ко мне лицом и улыбнулась так мило. И гнилью какой-то опять в нос ударило. От этой улыбки меня аж передернуло, как то мясо. А она и не замечает. Положила мне мяса и макарон, я делаю морду, что так и надо, хотя я бы скорее живого таракана сожрал, чем этот ужин. А Маринка, ну, вернее, тварь эта, смотрит мне прямо в глаза. И опять, блядь, улыбается. Я взял вилку, поднес ко рту. И тут меня чуть в эту еду не стошнило. Побежал в сортир, проблевался, сказал, что отравился чебуреками на работе, типа прости-извини.

— Знаешь, Серег, мне кажется, ты чем-то и правда траванулся. Слышал, рыбные отравления могут вызывать галлюцинации и беспричинные страхи.

— Бля, хотелось бы надеяться. Ну вот, продолжу. Ночью я все уснуть не мог. Часа в три ночи вылез поссать, как обычно, иду по коридору, захожу в туалет. Щелкаю выключателем, а она на толчке сидит, прикинь, в темноте. И глаза у нее будто бы закатились.

— Лично я бы уже на этом месте обоссался.

— Я почти что тоже. Спрашиваю, типа Марин, ты чего? А она улыбается. В общем, так я до утра и не уснул. Из дома пораньше свалил. Долго шлялся и решил к тебе зайти, знаю, что ты почти всегда дома.

— А домой-то сегодня планируешь возвращаться? - сочувственно спросил я.

— Вообще не хочу. Но куда мне пойти? Я там уже восемь лет как живу. – Серега повесил голову.

— Есть у меня одна идея, как тебе помочь.

— Ну, говори, не томи.

— Помнишь, как я заказывал на Алиэкспрессе камеру видеонаблюдения, еще рассказывал, что она на смартфон картинку присылает?

— Да, ты что-то говорил такое. Предлагаешь поставить?

— Да не, ты не думай, я не чтобы за твоей женой подсматривать. Давай я тебе все отдам, сам посмотришь?

— Андрюх, мне не жалко, смотри на здоровье. Это ж не Марина, а какая-то тварь, которая сидит внутри нее. Я тогда завтра поставлю, а ты смотреть будешь. Ну, давай, покедова.
∗ ∗ ∗

На следующий день Серега, как обещал, поставил камеру. Когда он свалил на смену, я налил себе пивка и сел наблюдать за Мариной.

Сначала она не делала ничего необычного. Она пришла домой с пакетами из магазина, переоделась в домашний халат и, не распаковывая покупки, легла на кровать. Ладно, думаю, наверно устала, решила отдохнуть. Но то, что она стала делать потом, убедило меня в том, что дело вовсе не в том, что Серега отравился.

Марина, лежа на кровати, билась, как в конвульсиях, но при этом все ее тело подпрыгивало вверх и с грохотом падало вниз. Она подскакивала довольно высоко, и кровать ходила ходуном под ее весом. Моя камера не записывала звук, но мне казалось, что Марина то ли смеется, то ли плачет. Все это походило на фильмы ужасов об одержимости бесами.

Поподпрыгивав так с четверть часа, Марина скатилась с кровати и на четвереньках поползла в сторону пакетов. Давно не мытые волосы сосульками висели перед лицом, а глаза посверкивали в темноте, отражая свет из коридора. Когда она доползла до одного из пакетов, то достала оттуда кусок сырого мяса и принялась грызть его, сидя на коленях на полу. Она с трудом отрывала куски ногтями и запихивала их в рот, заглатывая не жуя. Кровь стекала по ее подбородку. Доев, она внушительно рыгнула, судя по тому, как дернулось ее горло.

Закончив трапезу, она взяла стремянку, выкрутила пару лампочек из люстры и шваркнула их об пол. Потом достала банку с селедкой. Аккуратно отодвинув ярлычок, она стала втыкать в каждый кусок по битой стекляшке. Закончив свое увлекательное дело, Марина столь же тщательно закрыла банку. Я отметил, что надо бы не забыть сказать Сереге, что Марина, похоже, решила побаловаться тяжким членовредительством. Также она поступила и с томатной пастой, и с каким-то соусом.

Все было ясно. У Марины сорвало кукушку, не знаю, за один день это случилось, или шиза развивалась у нее давно. Она опасна для окружающих.
∗ ∗ ∗

Когда я рассказал об этом Сереге, он согласился, что Марину надо лечить. Он поговорил со знающими людьми и записал ее на прием к психиатру в одной из известных и очень дорогих московских клиник. Инженер человеческих душ взял пять косарей за прием, но диагноз не сообщил, сказав только, что дело серьезное и лечить Марину нужно серьезными препаратами, тщательно за ней наблюдая. Серега купил колес еще на десять косарей и стал подсыпать их ей в еду. Он взял на работе отпуск за свой счет, чтобы сидеть с Мариной.

Он пришел ко мне через несколько дней в таком виде, что я подумал, что его самого не помешало бы отправить к светилу психиатрии. От него несло перегаром и застоявшимся табаком, одежда была не стирана и не глажена несколько дней, от лица остались одни глаза с темными кругами. Он начал сбивчивый монолог.

Марина окончательно перестала давать ему спать по ночам. Как только он приходил домой, она выходила из темной комнаты (свет она больше не включала) и мило улыбалась, посверкивая зубами в покачивающемся свете абажура в коридоре. Она ходила за ним везде по квартире: на кухню, в спальню, в зал. Когда Серега ходил в туалет, дверь он запирал, но даже тогда Марина стояла за ней, тяжело дышала с хрипом и царапала дверь. Когда он велел ей прекратить, она мерзко захихикала и убежала в свой темный угол.

Ночью она сначала усыпляла его, поглаживая тонкой рукой с длинными ногтями, а потом, хихикая, щипала и толкала, отчего он просыпался и снова видел эту улыбку. Он зарывался лицом в подушку, а она начинала выть и раскачиваться под светом уличного фонаря. Он пробовал кидаться в нее предметами – она снова хихикала. Он начинал курить ей в лицо – она уползала на четвереньках в другой угол и начинала оттуда выть. Если под утро он забывался неверным, беспокойным сном, она начинала его царапать. Да и спать в последние два дня он больше и не пытался – просто курил одну за одной и пытался забыться в алкоголе.

— Словом, Серег, колеса не подействовали? — задал я очевидный вопрос.

— Никак от слова совсем. Я пытался с ней говорить — она не отвечает или начинает нести какую-то чушь невпопад. Теперь я молчу, она или воет, или хихикает. И то, и другое одинаково омерзительно, поверь на слово.

— А ты пробовал рассказать ее подругам, родным?

— Андрюх, они подумают, что я сам сдвинулся. Вот скажи, ты как отреагировал на то, что я рассказал, что моя жена на самом деле не моя жена, а какая-то ебаная тварь, принявшая ее обличье?

— Серег, я не думаю, что ты сдвинулся, но ты, судя по всему, близок. Посуди сам, такого не бывает, чтобы человека взяли да и подменили. Это Марина, просто она сошла с ума. Может тебе тогда ее в дурку сдать?

— Сдать-то я сдам, но как я добьюсь ответов, кто это и где моя жена?

Я вздохнул. Игра "да, но.." порядком мне надоела. Мне-то какое дело до психозов жены моего приятеля? Я все, что от меня зависело, сделал, теперь все за Серегой. Тот, немного подумав, сказал:

— Да, я попробую куда-нибудь ее определить.

На следующий день Марину увезли в стационар. Нет, не в государственный с ободранными стенами и пружинными кроватями, а в приличный частный, с чистым бельем, удобными матрасами, свободным режимом и относительно гуманным лечением. Серега утверждал, что при прощании она заплакала, когда он обнимал ее. Там ей сейчас же поставили капельницу, и она мирно уснула.

Ночевать он пришел ко мне, и выглядел он явно лучше. Мы выпили за психиатрическое здоровье наше и Марины и легли спать. Мне показалось, что мой друг явно радовался тому, что он в первый раз за две недели нормально поспит.
∗ ∗ ∗

Утром мы позавтракали пивом и остатками вчерашней закуски. Потом мы включили телевизор, и спокойствие испарилось, как вчерашние капли водки. В общем, не буду утомлять вас ожиданием. Марина сбежала из дурки, перед этим передушив там половину больных и сотрудников. По камерам видеонаблюдения видно, что многим она трепала горло зубами, пока они бились в предсмертной агонии.

Мы долго смотрели, как телевидение смакует подробности произошедшего. Марина дождалась ночи, открыла дверь, и ей попалась пожилая уборщица. Они мило улыбнулись друг другу, Марина налетела на нее и задушила ее металлической проволокой.

Как ей удалось оставить у себя проволоку? Она не считалась социально опасной, поэтому ее не стали запирать и обыскивать. Капельница, которую ей поставили, очевидно, не подействовала, как и нейролептики, прописанные ей, поэтому она только притворилась, что спит.

— Это не она, — начал опять свою песню Серега, как только мы оторвались от экрана.

— Блядь, да ты понимаешь, что без разницы, она это или не она, если эта тварь спокойно тридцать человек скушала и не подавилась?! — заорал я. — И как скоро она будет здесь?

— Дело было ночью, так что, думаю, к утру она дойдет. — Предположил Серега.

Мы молча уставились друг на друга. Раздался стук в дверь и вслед за ним аккуратное, почти нежное царапанье. Я пошел в комнату, взял гимнастическую гантель весом в пятнадцать килограмм (осталась еще с тех времен, как я пробовал качаться) и встал у двери. Она у меня деревянная, так как красть у меня нечего.

Мы стояли и слушали, как Марина стучит и скребется. Потом ей, видимо, надоело пытаться войти деликатно, и она стала вышибать дверь телом. Нам ничего не оставалось, кроме как беспомощно наблюдать. Маринка всю жизнь была хилая и щуплая, но то, что в нее вселилось, видимо, придало ей сил, и вскоре дверь начала поддаваться. Наконец она выломала одну из филенок и просунула туда руку, испачканную в крови. Я, недолго думая, дал по этой руке гантелью, отчего рука безвольно повисла. Марина, по-прежнему не издавая ни звука, просунула в дыру вторую руку и отодвинула защелку.

Как только она вошла, я с высоты своего роста как следует уебал ее гантелью по голове. Она упала. Я ударил еще раз. Из-под ее головы начала вытекать лужа крови. Я явно перестарался.

Серега засуетился.

— Марина, Мариночка, что с тобой? — спрашивал он, пытаясь ее поднять. — Андрюх, ты что с ней сделал?

Ее тело начало биться и выгибаться, как будто она собиралась встать на мостик. Потом ее руки и ноги стали синхронно двигаться, как в каком-то ритуальном танце. Пробитая голова безвольно билась о порог и заливала его кровью еще больше.

Из глаз и рта трупа потекло что-то черное, непохожее на алую кровь. Эта жидкость стала собираться в шарики, наподобие ртути, и потекла к нам. Я попытался раздавить их ботинком, но шарики только разбивались на капли поменьше, раскатывались в разные стороны и снова пытались приблизиться к нам. Я почему-то хихикнул. Это напомнило мне бильярд.

Серега ощутимо ткнул меня в бок. Я вспомнил, что эти забавные шарики делают с людьми. Не сговариваясь, мы с Серегой выбежали из квартиры и заложили щель под дверью своей одеждой. Что угодно, только бы не заразиться этой болезнью.

— Ну как, что делать-то будем? — спросил я.

Серега молчал. Я тоже. Чем можно победить эти крохотные черные капли, которые даже не раздавить? Решение пришло ко мне по наитию: можно попробовать огнем. Я приподнял край тряпья. Оттуда тут же выкатился крохотный шарик, к которому я поднес зажигалку. Эта штука оплавилась и запахла чем-то, чрезвычайно похожим на горелую пластмассу. Огонь этой твари явно не нравился.

Теперь мы с Серегой знали, что делать. Мы слили бензин из моей тачки и поднялись обратно. На счет три я открыл дверь и как следует полил шарики горючим. Серега чиркнул зажигалкой и на секунду посмотрел на труп жены. Мы закрыли дверь и выбежали на лестничную клетку.

Во дворе мы долго наблюдали, как моя квартира с трупом жены моего друга в ней выгорает дотла. Когда приехали пожарные мы, не сговариваясь, пошли за пивом в ближайший продуктовый и сели пить его на лавочке в ближайшем чахлом скверике. Уже когда мы допили «Балтику» я заметил, что Серега держит пиво в правой руке, хотя он всю жизнь был левшой. От него пахло бензином и какой-то непонятной гнилью.

Источник

@темы: рассказы, сущности, не своё