понедельник, 26 марта 2018
Лихая тройкаВозвращался как-то дед мой, Иван Николаевич, порожняком в свою деревню. Ехал весь день, лошадь притомилась, да и сам приустал, а темнота приближалась быстрее, чем дом. Проехал дед знакомую развилку и свернул на чуть приметную лесную дорогу, чтобы сократить путь. Свернул да и заблудился. Остановился под большой осиной, распряг и стреножил коня, а сам стал устраиваться на ночлег.
Но спал дед не долго. Странные, непривычные для леса и ночи звуки заставили его проснуться: он услышал скрип колес, топот мчащихся лошадей, звон бубенцов и лающий голос гармошки – кто-то на тройке с песнями мчался мимо.
читать дальше- Что за прихоть? – подумал дед, окончательно проснувшись и прислушиваясь к удаляющемуся веселью, - Экая темень! Ведь разобьются, черти! Хорошо, если завязнут где, а то и себя разобьют и лошадей погубят, - подумал он уже перед тем, как опять заснуть. И еще с радостью отметил про себя, что дорога где-то близко и утром не придется долго плутать в ее поисках….
Уснул. Но сон был короток. Опять та же тройка тем же громким праздником мчалась мимо, только в другую сторону.
- Заплутали, дьяволы! – чертыхнулся дед. И опять стал проваливаться в сон.
И опять звуки проносящегося мимо веселья разбудили его. Гармонь уже играла ближе, бубенцы звенели отчетливее, стали различимы голоса: гулкий мужской бас и визгливые женские, подхватывающие непристойные частушки.
- Этак они на меня в темноте налетят и не заметят. Вон какое у них гуляние!
Сна как не бывало: тройка носилась кругами, круги сужались.
На востоке начало светлеть небо, и уже не только звуки сумасшедшего веселья были различимы, но и сама тройка: вороные кони с черными лентами в гривах, развевающиеся ленты на упряжи и на экипаже, и странные позы седоков: сидят как пришпиленные и не шелохнутся, а смеху, а веселья – как на свадьбе.
Когда тройка в очередной раз проносилась мимо и дед увидел, как с черных крупов коней летит белая пена, его сердце лошадника не выдержало, Он закричал:
- Что ж вы, мать вашу, делаете! Ведь лошадей запалите!
Тройка встала, как вкопанная, бубенцы смолкли.
Черный мужской силуэт неуклюже повернулся на козлах, скрипнули рессоры:
- А тебе-то что? - раздался гулкий, как из пустоты, голос.
- Куда вас несет, дьяволы?
- Домой! А ты нас не пускаешь!
Черный седок как-то медленно и неестественно спустился с экипажа, повернулся в дедову сторону: красные узкие звериные глаза посмотрели на него без выражения, мертво. Деда окатило холодом.
Черный седок пошел на него, а дед стал пятиться в березняк. Пятился до тех пор, пока не уперся спиной в теплый живой круп своего коня.
А черный человек, подойдя к тому месту, где дед устроил ночлег, проревел гулким басом:
- Но, залетные! Отдыхать! – и черные кони понуро пошагали к нему. Они шли и как будто становились меньше.
«Да они же в землю врастают, проваливаются!» - изумился дед. Как завороженный смотрел он на то, как и кони и коляска исчезли под землей, словно в реку въехали.
А седок стоял и смотрел на деда.
«Неужели конец? - запаниковал дед. – Кончено конец. От такого не убежишь».
Но тут в деревне запел петух, за первым – второй, третий…
- Ну и везучий же ты, Иван! - гулко рассмеялся призрак и растворился в сумерках рассвета.
… Пока не взошло солнце, дед просидел между двух белых и стройных, как свеча, берез, держа за узду лошадь. С трудом он нашел в себе силы вернуться к месту ночлега. Под расстеленной телогрейкой он увидел чуть приметный холмик, заросший травой. Могучая осина трепетала над ним. И дед вспомнил… Когда-то еще до революции, жил в селе пропойца и безбожник. Лихими и грязными кутежами запомнился он односельчанам. А погиб, разбившись в бешеной, буйной скачке на лесной дороге. Без покаяния и креста был похоронен он за селом, под осиной на месте гибели. Со временем сельчане стали объезжать могилу, так как недобрая слава пошла о том месте. Старая дорога забылась, а новая пролегла в стороне. Вот с нее-то и свернул дед летней ночью, угодил на забытую дорогу, да и заночевал прямо на могиле безбожника и пропойцы.Уздечкой по призракуДед мой Иван Николаевич был человеком угрюмым, неулыбчивым, молчаливым. Правда, до первой рюмки. Поэтому верить его рассказам полностью я не мог: мало ли что человек говорит под хмельком. Но бабушка моя, Евдокия Матвеевна, неизменно присутствовавшая при дедовых байках, никогда их не опровергала – если только в подзабытых деталях, неточностях места или времени.
- Это, Иван, не на Рождество было, а на Покров, - поправляла она его. Бабушка была человеком набожным и отменно правдивым, к выдумкам совершенно неспособным. Врать не могла физически и только при великой необходимости, опять лишь бы оградить себя от лжи, притворялась абсолютно глухой.
читать дальшеЖизнь моего деда Ивана Николаевича вся состояла из цепи случаев, нелепиц, небывальщин, необыкновенных встреч на неимоверно коротких участках пространства и времени. В период с 14-го по 17-й год ему удалось послужить под непосредственным началом великого князя Брусилова; в гражданскую он был под началом и Василия Ивановича Чапаева, и Семена Михайловича Буденного. Служил и у Дыбенко, и у Махно, и даже каким-то боком залетел к Петлюре. Но подчинялся дед мой Иван Николаевич всегда только себе. И если что делал у вышеуказанных военачальников с увлечением, так это дезертировал то с красного, то с белого, то с черного фронтов. Всем им предпочитая фронт зеленый.
- Володька, внук! - говорил он мне, подвыпив. – От сумы и от тюрьмы никогда не зарекайся, в России, чай, живешь.
Случались в его жизни и сума, и тюрьма, и привычные бега от романтических дам. Подолгу и привычно он жил в лесах. Последний раз - уже в шестидесятые годы, когда прятал коня, без которого не представлял себе жизни, от происков райфо и милиции.
- Деда! - укорял его я, пионер, - Как ты можешь? Ведь это же необходимо Советской власти!
- Володька, внук, запомни: всякая власть есть насилие!
И добился-таки дед своего: Хрущев был вынесен из Кремля, а конь Карька введен в конюшню на свое привычное место...
Родился дед в 1895 году. Случай, о котором я хочу рассказать, произошел в 1922 году. Деду было 27 лет. Десять из них он уже был женат. Деток у них с бабушкой к тому времени всех Бог прибрал. Годовалым младенцем на руках была только тетушка моя Анна Ивановна, ныне тоже давно покойная. Царствие ей небесное!
Жили они тогда в Нижегородской губернии под Арзамасом. Дед служил работником на мельнице. Мельником был пятидесятилетний вдовец, имени которого я не помню. Бабушка часто и с уважением называла его, но оно мне было ни к чему - запамятовал. Любил мельник деда с бабушкой как родных детей.
- Смотри, Ваня, приглядывайся. Умру - все на тебя оставлю.
История его вдовства достойна не простого упоминания - романа, как и все, что касается мельников и кузнецов. Ведь мельник и кузнец в любом месте - фигура заметная. Повелители стихий, водной и огненной.
Дворы, как рассказывала бабушка, в тех местах строились мощеные, крытые. Постройки связаны в одно целое: жилье, помещения для скота, подсобные сарайки.
Ночью без света и двора не перейти: темно. Редкая звезда просеется сквозь добротную крышу.
Вернулся дед поздно из извоза: возил в Арзамас муку. Как раз, как отворял ворота, в соседнем селе на церкви пробили полночь. Отворил ворота, ввел лошадей - две подводы: сам был на первой, вторая шла следом на обрати. Стал распрягать, убираться. Когда уже ставил лошадей в стойла, проснулись и в доме, засветили свет. Тусклый отсвет упал во двор. Яснее от него не стало, а наоборот, стало как-то сумеречней - означились неясные тени.
Тут мой дед Иван Николаевич и заметил, что рядом с ним, с правой стороны, кто- то ходит. Куда дед, туда и тот. Думал, тень, да откуда ей быть. Скосил глаза - человек, мужик, весь в черном. Настолько в черном, что чернее темного двора.
Дед пошел за овсом, и «мужик» за ним. Стоит рядом, смотрит, будто меры считает. Дед - к лошадям, и тот с ним. Лошади косятся, шарахаются, фыркают, бьются, будто и не было у них многоверстного пути с нелегкой поклажей.
«Устал я, видимо, в дороге, - решил дед. - Вот и мерекается».
Посреди конюшни стоял столб, подпирающий кровлю. В него было вбито несколько костылей, скоб. Висели на них уздечки, недоуздки, вожжи, закрутки и керосиновый фонарь. Приехав, дед не стал зажигать его: глаза в долгой дороге привыкли к ночи, и вот теперь решил засветить. Надеялся - появится свет, и наваждение исчезнет. Но нет, не исчезло. Черный человек только глубже отодвинулся за правое плечо. Так и ходит мой дед Иван Николаевич по двору: в одной руке - фонарь, другой делает положенные дела, а за спиной - темная неизвестность., И тут стала деда дрожь пробивать: вроде все дела сделаны, а в дом не пускают. Кружит его незнакомец по двору, а к людям будто пути нет. Тогда дед не выдержал, бросился к тому же столбу, сорвал с гвоздя уздечку да и ударил по призраку наотмашь. А тот как захохочет:
- А, ха-ха-ха! Догадался!
И пропал.
Когда дед вбежал в дом, вспоминала моя бабушка Евдокия Матвеевна, на нем лица не было: белый как полотно, волосы дыбом, взгляд блуждает; трясется, мычит. Что
было на столе - полетело на пол, а столом дед стал двери подпирать...
На шум вышел и хозяин-мельник, как смог, успокоил. Сам засветил потухший фонарь и пошел во двор. Обошел все. Никого. Тихо, и собаки молчат, даже из-под амбаров не вылезли к хозяину.
А вернувшись в избу, мельник рассказал: дом его построен на месте бывших тут до революции постоялого двора и трактира. И трактир, и постоялый двор принадлежали ему, но заправляла всем жена его Варвара. Погубила она немало богатого народу. Вот и бродят молодые купчики по ночам, ищут обидчиков, хотят вернуть свои деньги...
(с)Владимир Илюхов
@темы:
это случилось на самом деле,
призраки и духи,
кладбища, места захоронений
Любопытно, насчет уздечки совпадение, или автор знал древние поверья? Во многих религиях кони были животными священными или служили каким-то божествам, так что конская упряжь вполне могла развеять нечисть.