Интерфейс из плоти: Мать Лошадиные Глаза

[THE-MOVING-FINGER]

Начало

Предисловие

В 2016 году пользователи Reddit заметили странное (даже по меркам местного раздела комментариев) явление: пользователь сайта под псевдонимом _9Mother9Horse9Eyes оставлял на никак не связанных с темой сабреддитах замысловатые, нередко пугающие истории, большая часть которых рассказывала о так называемых «интерфейсах из плоти». Зарисовки создавали такое впечатление, будто были написаны Говардом Лавкрафтом эры интернет-троллей. После того, как комментарии были замечены аудиторией, они спровоцировали настоящую местную сенсацию, и наиболее любопытные пользователи Reddit стали собирать кусочки повествования воедино, дабы найти подсказки и узнать что-либо об анонимном авторе. Жуткая история, в свою очередь, пополнялась все новыми отрывками. Подобное использование формата поражает, как поражает и то, что автору хватает лишь нескольких предложений, чтобы вытащить читателя из избитой интернет-среды и бросить в отвратительно чуждую вселенную, поражает верность автора тревожному тщеславию. Редакция Spacemorgue публикует в переводе второй сборник постов из фанатского собрания, связующий воедино одну из наиболее последовательных и волнующих сюжетных линий авторской вселенной.

∗ ∗ ∗

Мы стоим на краю истории.

Настали трудные времена.

Вскоре мы окажемся в объятьях Матери и разделим с ней одну плоть.

С Матерью, что забирает потерянных детей.

С Матерью, что я видел во тьме, когда был ребенком.

Еще с тех пор, как я звал ее «матерью с лошадиными глазами».

Вскоре мы увидим ее снова.

Вскоре мы станем нерожденными.

∗ ∗ ∗

Новая мамочка.
18th Post / Date 04-24-2016 at 21:38:12 EDT

Когда я был маленьким, они забрали мою маму и поселили меня с другой женщиной в вонючем старом доме.

Они сказали, что она была живым человеком, но я знал, что это не было правдой.

Они сделали ее сами.

Ее лицо было слеплено из частей тел разных животных, а именно:

Поросячьи щеки
Волосатая козлиная челюсть
Старые лошадиные глаза
Сшили ее плохо, поэтому швы были покрыты коркой.

Я ее возненавидел.

Настоящая мама звала меня из-под земли.

На закате я отворил окно на чердаке и впустил свежий весенний ветер.

Мамина песня доносилась до меня с каждым дуновением прохладного ветерка, и я слушал нежное пение из ее могилы.

∗ ∗ ∗

Как мне описать маму?
25th Post / Date 04-28-2016 at 02:45:24 EDT

Как мне описать маму? Что она из себя представляла?

Βαβυλὼν ἡ μεγάλη, ἡ μήτηρ τῶν πορνῶν καὶ τῶν βδελυγμάτων τῆς γῆς (Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным — греч.).

Я часто лежал в кровати, слушая крики игравших на улице детей. Опущенные шторы не пропускали лучей летнего солнца. Я часами лежал без сна и спрашивал себя, кто же мог сотворить мать.

Она была сшита из частей тел самых разных животных. Одну из ее ступней заменяло большое, тяжелое копыто. На месте другой находилась крохотная кошачья лапка. Я нередко слышал, как она слоняется внизу. Я слышал ее запах. Запах сигарет и заразы был повсюду и туманом витал во тьме.

Когда на город неспешно опускалась ночь, я представлял, как птицей вылетаю из окна своей комнаты навстречу синему звездному небу, смотрю сверху вниз на съежившиеся коробочки домов и мордочкой ловлю свежий ветер.

Ох, как же сильно я плакал, лежа в своей кровати.

Когда мама пришла в первый раз, я был еще совсем маленьким. До нее у меня была другая мамочка, хорошая. Она носила жемчуг и говорила мелодичным голосом. Но однажды я заболел и меня начало лихорадить. Я плакал с утра до вечера, и это продолжалось неделями.

Думаю, моя первая мама не смогла этого вынести. Однажды ночью она ушла и больше не вернулась. Когда солнце взошло, и я спустился вниз на завтрак, на кухне меня ожидало это.

По крайней мере, мне кажется, что все было именно так.

За все время после знакомства новая мама не произнесла ни слова. Она просто фыркала и издавала лошадиные звуки.

Жуть.

Части ее тела были сшиты нитками, и кое-где виднелись заплатки из влажной мешковины. Она жила со мной почти год, и недавно я увидел ее глаза в первый раз.

Вы когда-нибудь разглядывали лошадиные глаза вблизи?

Они похожи на глаза козы.

У них обеих горизонтальные зрачки.

Когда я возвращался со школы, за кухонным столом часто сидели дети. Она давала им лекарства, чтобы они делали все, что ей захочется. Она заставляла их сидеть на месте, а они дрожали и глазели на нее. Затем она вела детей в подвал и делала из них разные вещи.

Она заставляла меня делать то же самое, но я не хотел.

Я обнаружил, что она боялась Библии.

Я понял, что Библия обладала силой.

Силой крови.

Когда я читал стихи, ее тело начинало разваливаться на части, а сама она выла, точно волк, и на стыках ее конечностей проступала кровь.

Библия стала причиной возникновения сообщений, передававшихся через крест в алом летнем небе.

Вся линия времени сосредоточена вокруг эпицентра — места, в котором гвоздь был вогнан в ладонь Христа. Отсюда же исходят линии возможностей.

Королевства расцветают и рушатся, а люди стареют и умирают подобно полевым цветам.

τὸ θηρίον ὃ εἶδες ἦν καὶ οὐκ ἔστιν, καὶ μέλλει ἀναβαίνειν (Зверь, которого ты видел, был когда-то живым, сейчас же он мёртв. Но ещё восстанет он из бездны и отправится на погибель — греч.)

∗ ∗ ∗

Введите название.
45th Post / Date 05-10-2016 at 19:08:47 EDT

Я сижу в своей комнате и смотрю на мерцающие в свете солнца пылинки. Окно раскалилось от летней жары. С улицы доносится вой газонокосилки. Застоявшийся воздух давно утратил свежесть. Углы комнаты скрылись за сырыми тенями. Мои игрушки в беспорядке лежат на полу.

За дверью комнаты слышится искаженная музыка, похожая на звон колокольчиков. Старый дом содрогается, и я невольно вскакиваю. Услышав свое имя в другом конце коридора, я выхожу за дверь. Приближаясь, я все сильнее чувствую ее запах. Гнилое мясо. Серые волосы. Желудочный сок.

Войдя в комнату мамы, я замечаю окровавленные куски ее плоти, разбросанные по полу. Звуки духовых инструментов постепенно обретают мелодию, куски тела отрываются от пола, взмывают в воздух и словно мухи начинают летать по комнате. Музыка складывает кусочки тела в единое целое, и каждый фрагмент встает на место, дополняя очертание Матери. Глазницы, однако, еще зияют мясистыми полостями. Глазные яблоки показываются из коридора, проплывают над моей головой и с хлюпающим звуком возвращаются на место. Струйки крови начинают течь по ее щекам. Взгляд горизонтальных зрачков останавливается на мне.

«Дай мне мою сумку, дитя. Мне нужна плоть».

Я трясу головой. Я ненавижу ее. Она настигает меня одним прыжком, хватает за волосы и бьет по лицу своей собачьей лапой снова и снова. Я кричу и рыдаю. Она отпускает меня. Всхлипывая, я подхожу к шкафу и выуживаю больших размеров сумку. Вместе мы ждем наступления ночи.

∗ ∗ ∗

Птицы хихикают, и я кричу.
94th Post / Date 06-28-2016

Я засыпаю в шкафу, но просыпаюсь в постели. Еще до того, как я открою глаза, я уже знаю, что она будет здесь.

И она здесь.

Она стоит рядом с кроватью. Уже утро. Она не человек. Она — нечто другое. Я стараюсь не плакать, но ничего не выходит. Не могу остановиться. Она высокого роста, но у нее нет нормального тела — только куски мяса, сшитые между собой. Они прикрыты длинным блестящим халатом — блестящим от бесконечного множества ползущих по нему сине-золотых мух. Длинные серые волосы закрывают большую часть ее лица. Я поднимаю глаза к потолку и кричу, кричу, кричу. Я кричу, чтобы мамочка вернулась обратно. Я кричу так сильно, что потолок становится розовым и теряет четкость.

Затем она встает прямо надо мной и наблюдает. Ее лицо — это мерзкие куски животных. Я помню ее глаза. Ее глаза были как у белой лошади по кличке Бриттани. Мама говорила, что я могу погладить ее, но она укусила меня за руку, и мне пришлось ехать в больницу. Ее глаза едва держатся на лице и смотрят куда-то в пустоту. Я дрожу от страха.

Господь, пожалуйста, умоляю, сделай так, чтобы она ушла.

Она фыркает и издает звуки животных. Она пахнет старым сараем, и это почти выворачивает меня наизнанку. Она протягивает ко мне руку, ее пальцы сделаны из конечностей крабов разных размеров. Нет, нет, нет. Я ненавижу крабов больше всего на свете. Когда мы ходили на пляж, папа всегда выбирал место, на котором не было крабов. Он говорил, что знает, где они прячутся, потому что нет нет нет она прикасается к моему лицу своими крабовыми руками ужасно ужасно я зажмуриваюсь изо всех сил и вжимаюсь в спинку кровати.

Она убирает руку. Я держу глаза закрытыми.

Я слышу, как кто-то чирикает и щебечет. «Пей», говорит веселый голос.

Мои глаза закрыты.

«Пей», говорит голос. Он звучит забавно и по-мультяшному.

Я приоткрываю глаза. Ох, дюжина птичьих голов показалась из дыры в ее шее. Они снуют туда-сюда. Однажды я нашел мертвого птенца в нашем сарае. У него не было кожи, а на месте глаз находились голубые комки. Головы этих птиц выглядят точно так же. «Пей!», звучит забавный голос попугая.

Она держит большую серебряную ложку крабовыми пальцами. Зеленоватая обезьянья лапа в свою очередь сжимает стеклянную бутылку с фиолетовой жидкостью и наливает ее на ложку. Я чувствую запах — он виноградный, как у того лекарства, что дает мне мама.

Господь, останови это.

Птицы хихикают.

Она касается моей шеи когтем мизинца. Я открываю рот и глотаю лекарство.

Я лежу на кровати с закрытыми глазами. Я плачу, затем успокаиваюсь и плачу снова. Я знаю, что она здесь. Я слышу запах, слышу жужжание мух и дыхание животного. Почему она еще здесь? Пожалуйста, уходи, уходи, уходи. Господь, заставь ее уйти.

Что-то попало мне в глаза. Я вижу это, хотя мои глаза закрыты. Это не квадрат и не треугольник. Это фигура, название которой мне не известно. Я вижу множество фигур. О, нет, в моих глазах появляются маленькие человечки, похожие на тех, что я видел в книжке про Уолли. Миллионы человечков занимаются разными делами, снуют туда-сюда по старому городу с крепостями и флагами. Они бегут по туннелям и взбираются на башни. Я могу следить за всеми одновременно. Ничего себе. Тут есть и пекарь, и рыцарь, и клоун, и королева с кучей… Они все умирают! Везде льется мультяшная кровь, у них всех испуганные лица, а потом кровь смывается, и человечки смеются и играют вновь.

Места и человечки сменяют друг друга. Я вижу разные истории. Они происходят все разом, сотни сюжетов, но я могу следить за всеми ими одновременно. Человечки плачут и смеются, живут и умирают и занимаются самыми разными делами. Ты как будто смотришь десяток фильмов за раз, и это настолько утомляет, что я открываю глаза.

Она все еще сидит на краю постели. Человечки из книжки про Уолли все еще мелькают перед глазами, они играют, смеются, истекают кровью и умирают. Куски животных на ее лице начинают двигаться, и — смотрите! — за ними виднеется другое лицо. Я вижу лицо женщины или мужчины, слепленное из влажной глины. Оно гладкое и красивое, глядя на него я совсем не чувствую страха, и я испытываю облегчение. Глина трансформируется, и одно лицо сменяется другим — сначала старец, потом юноша, китаец, грустный негр, затем другие люди и мордочка кота. Новые лица появляются и исчезают, но что-то в их глазах остается неизменным. Нечто, что смотрит на меня, пытается что-то сказать.

Лицо изменяется еще раз. Это лицо женщины. Матери. Очень старой, а может, и очень молодой. Мама. Глаза совершенно точно пытаются что-то сказать. Мама. Я чувствую биение своего сердца, и с каждым ударом оно говорит: «Мама», «Мама», «Мама». Ее глаза такие печальные, такие старые и печальные и добрые, настолько добрые, будто они вправду жалеют, будто они хотят помочь мне. Но выражение ее лица остается спокойным, а губы ее сжаты, будто она — Мама — пытается скрыть свою печаль, отмахнуться от нее. Пытается быть строгой. Потому что…

Потому что она собирается наказать меня. Такими же глазами на меня смотрела мама всякий раз, когда я вел себя плохо и заслуживал наказания. Ее лицо — это лицо мамы и тысяча других лиц одновременно. Они жалеют меня.

О нет. О нет нет нет нет нет нет нет нет. Я кричу и кричу кричу кричу.

∗ ∗ ∗

Недавно Мама забила гвоздь в мой мозг.
96th Post / Date 07-05-2016

Недавно Мама забила гвоздь в мой мозг. Гвоздь крепко сидит на месте. Все остальное идет своим чередом.

Год назад я и моя семья отправились в Калифорнию. Мой папа должен был проехать по Автодороге штата Калифорния SR1. Он обожает машины, и оказаться этой дороге было его мечтой еще с тех пор, когда он был мальчишкой. Но попасть туда у него так и не вышло, потому что меня здорово укачивало. Мы останавливались кучу раз и, в конце концов, просто повернули назад. По дороге домой папа не произнес ни слова.

Почему родители бросили меня? Они ушли, потому что со мной случались подобные вещи? Потому что со мной было много хлопот?

Сейчас я чувствую себя точно как во время того путешествия. Лекарство заставляет меня думать, что у каждого предмета есть цветная тень, что все они плывут в пространстве и окрашиваются в разные цвета. Я начинаю видеть вещи, которых не происходит на самом деле — и те, что происходят. Вещи, которые пытаются случиться, но у них не выходит. Все это сбивает меня с толку.

Снаружи светит солнце, но я не встаю с постели, чтобы не чувствовать себя еще хуже. Когда я лежу на кровати, галлюцинации отступают: я вижу только то, как лежу в той или иной позе. Но стоит мне подняться, и я начинаю видеть тысячи собственных копий. Каждая копия занимается своим делом и все в моих глазах перемешивается так, будто я смотрю на книжку про Уолли. Голова от этого идет кругом.

Мама заходит в комнату и кладет три больших камня рядом с кроватью. Я не знаю зачем. Я смотрю на них. Они просто лежат на месте. Я думаю о том, чтобы оттолкнуть один из них подальше, но затем он покрывается цветными тенями. Тени показывают события, которые могут произойти, но не происходят. Я превращаю это в игру. Смотрю на то, что может случиться.

Несколько дней спустя мне становится немного лучше. Я все еще вижу неестественные цвета, но от них уже не начинает тошнить. Когда Мама заходит, чтобы дать мне еще лекарства, я говорю ей, что хочу есть.

«Тогда приготовь себе еды, золотце», поет она птичьим голосом.

«Как?»

Она указывает на камни. «Прикажи этим камням превратиться в хлеб», говорит она уже новым голосом, мужским.

Я бросаю взгляд на камни. Теперь они разукрашены большим количеством теней, каждая из которых движется независимо от остальных. Похоже на цветное пламя. Однако я все еще в растерянности. Я говорю: «Камни! Обернитесь хлебом!» и взмахиваю пальцем так, как Гарри Поттер взмахнул бы палочкой.

В пламени я замечаю цвет, которого не видел раньше.

Сработало. На месте камней теперь лежит хлеб.

Мама смеется.

Она уходит, и я принимаюсь за хлеб. Он такой же восхитительно вкусный, как мой любимый хлеб из пекарни Тони. Теплый и мягкий. Но как это случилось? Магия? Настоящая магия?

Я бросаю хлеб и бегу к окну. На улице пусто, солнце почти скрылось за горизонтом. Я закрываю глаза и произношу особое заклинание.

Когда я открываю глаза… Да! Вот она, проезжает по улице: машина мамы и папы.

∗ ∗ ∗

Введите название.
98th Post / Date 07-09-2016

Едва заметив машину, я бегу к лестнице. Мама возится на кухне, но я пробегаю прямо мимо нее. Снаружи я вижу, как автомобиль сворачивает с дороги. Я бегу к нему, улыбаясь, но тут же замедляю шаг. В машине что-то изменилось. Чья она?

Дверь открывается. Выходит папа. У него привычно угрюмое выражение лица, он одет в пижаму без пуговиц. Мама тоже выходит из машины через ту же самую дверь. Она — в голубом платье. Мои глаза застилает пелена слез, я бегу к ней и обнимаю за ноги. Она треплет меня по голове и говорит: «Ну, все, Ник. Все хорошо».

«Где вы пропадали?», спрашиваю я. Я реву, точно маленький ребенок. «Почему вы бросили меня? Почему ушли?»

«Мы ездили в магазин», говорит мама.

«Но вас не было так долго», говорю я и утыкаюсь лицом ей в бок.

«Мы были в магазине и купили несколько платьев, а папа раздобыл кое-что для своей машины».

Я поднимаю взгляд и от слез в глазах едва отличаю ее лицо. Я утираю слезы. Она смотрит на меня и улыбается. У нее гладкое, светящееся лицо. «Мы остались в магазине на несколько дней», говорит она и треплет меня по голове.

Я ничего не понимаю. «Почему вы оставили меня с женщиной-монстром?», спрашиваю я.

Улыбка исчезает с ее лица. «Монстром?»

«В доме живет монстр».

«Ник», говорит папа раздраженно. «Хватит».

Я смотрю на него. Его лицо имеет странную форму. Обычно его щеки покрываются веснушками, но сейчас они в других местах. Я отстраняюсь от мамы и смотрю на нее. Она слабо улыбается, как делает это каждый раз при нашей встрече. Это она. Это мама. Но она слишком… Что с ней не так?

Мамина рубашка шевелится. Под ней что-то есть. Оно толкается и пытается вырваться наружу. Я отступаю. Ее лицо сдувается, как воздушный шар, и одна из щек отваливается. Она падает на землю прямо передо мной с характерным шлепком. Часть щеки лежит на земле подобно большому куску куриного филе.

Я кричу, и мама разваливается на части. Ее лицо распадается, и всем телом она падает на асфальт, словно мешок картошки. То же самое происходит с отцом. Их одежда лежит на земле, но что-то шевелится под слоями ткани. Я кричу, и нечто кричит в ответ. Оно испускает еще один крик, очень слабый, и высовывает голову из-под одежды. Это котенок.

Другие котята показываются из-под нижней части платья и папиной пижамы. Целая куча котят разных цветов. Одежду моих родителей уносит ветром, и на улице перед домом остаются лишь коты и две кучи мяса. Некоторые котята бегут прочь, другие плачут, а третьи гуляют вокруг, обнюхивают и лижут мясо.

Что-то щипает меня за плечо, и я вскрикиваю. Это крабовые пальцы Мамы. Она дергает меня за руку и тащит обратно в дом. Я кричу снова и снова, но Мама держит меня крепко. Она захлопывает входную дверь и толкает меня в большую металлическую клетку на кухне. Птицы лезут из щелей на ее плечах и лице. У них нет глаз, и все они облеплены большими золотистыми мухами. Они щебечут и кричат на меня.

«Твоя магия недостаточно сильна для того, чтобы сотворить всех, кого ты захочешь», проговаривает она низким голосом.

Птицы хохочут. «И никогда не будет!», выкрикивает одна из них.

∗ ∗ ∗

Я иду. Мама. Я иду.
99th Post / Date 07-10-2016

Мама запирает меня в клетке и садится за кухонный стол. Я кричу и плачу, но мама сидит неподвижно. Ее лошадиные глаза смотрят в стену. Солнце медленно ползет за горизонт, и комната погружается во тьму. Теперь мама — лишь очертание черной горы, сидящей за столом.

Когда солнце встает, ее глаза по-прежнему смотрят в стену. «Ты был плохим мальчиком. Твоя магия была ужасна. Впредь ты не будешь вести себя плохо», говорит она.

«Я ненавижу тебя!», кричу я. Я на самом деле ее ненавижу ненавижу ненавижу.

Мамины птицы хихикают. Она встает из-за стола, и золотистые мухи начинают летать вокруг. Будто по мановению волшебной палочки прутья решетки разъезжаются в стороны. Она тянется ко мне и хватает крабовой рукой. Мне очень больно, и я кричу и пинаюсь, но ей все равно.

Она поднимает меня и несет в гостиную.

Гостиная полна клеток! Как они здесь оказались? В рядах металлических коробок сидят нагие дети. В отличие от меня, им совсем не страшно. Они сидят, скрестив ноги, руки лежат на коленях. Они сидят неподвижно, без единого звука. Их глаза закрыты.

«Я покажу тебе, что бывает, когда ты ведешь себя плохо», говорит она. Мы возвращаемся в прихожую и идем к двери, ведущей в подвал. Я не люблю подвал. Я плачу и прошу ее отпустить меня пожалуйста пожалуйста. Она отворяет дверь. Обычно в подвале темно, но в этот раз из помещения исходит свет. Я заглядываю внутрь.

Внутри я не вижу подвала.

Там что-то живое.

∗ ∗ ∗

Новости в последнее время совсем мрачные. Выстрелы звучат точно праздничные хлопушки. Люди мелькают в объективах трясущихся камер. На улицах мертвые копы.

Сегодня температура достигла 100 °F. В эту неделю сотня градусов — обычное явление. Каким странным, однако, стало это лето.

Никто не может прийти к согласию. Одни говорят, что СМИ игнорируют проблему. Другие — что СМИ ее создают. Протестующие — вот настоящая проблема. Копы — тоже проблема. Все происходящее походит на операцию под чужим флагом для того, чтобы Обама мог вывести наших солдат. Это операция под чужим флагом, чтобы подавить движение Black Lives Matter.

Небеса изрезаны химиотрассами. В комментариях разворачиваются битвы теорий заговора. Теперь одинокие женщины недалеко от вас хотят найти пару. Там, за океаном, снова распинают людей.

Я ощущаю себя совсем по-другому, нежели весной. Менее оптимистично. Я размышлял о том, что, в теории, я мог бы претворить в жизнь мечту и издать книгу — боже, не это ли здорово? Но сейчас во мне нет уже ни капли возбуждения. Опубликую я книгу или нет, я останусь тем же одиноким призраком, который всегда остается в тени и тащит в дом спиртное. Деньги не представляют ценности для отшельника, который никогда ничего не делает. А слава? Пятое колесо в телеге.

В моем будущем лишь пустота. Я возвращаюсь в прошлое. Я собираюсь его уничтожить.

∗ ∗ ∗

Маме все равно, чем я занимаюсь, пока я не беспокою ее. Я стараюсь не попадаться под руку. Когда она входит в комнату, я ускользаю тихо, как мышка. Я не хожу в комнаты с клетками. Я стараюсь не приближаться к подвалу. Я просто сижу тихо и делаю все возможное, чтобы не попасть в неприятности.

Я практиковался в магии. Наколдовывал маленькие, незаметные вещички. Из камней я делаю хлеб и вкусное печенье. Мои игрушечные звери ходят по комнате и делают забавные вещи. Игрушечные грузовички ездят наперегонки по сделанной мной трассе. Заниматься магией весело, но я боюсь разозлить Маму.

Как долго Мама будет здесь жить? Она останется здесь навечно? Думаю, что навечно. Когда я думаю об этом, на глаза наворачиваются слезы. Я даже не успеваю подумать о маме с папой перед тем, как начинаю плакать.

Мне в голову пришла хорошая идея. В последнее время у меня в голове много идей. Они как кучка людей, которые пытаются перекричать друг друга. Голос одного из них был особенно громким и четким.

Я пытался привести маму с папой к дому, но не мог сделать это правильно. Магия все время теряла силу, и они превращались в дурацких котов. Это все потому, что мои родители были таковыми лишь снаружи. Я не могу заставить их делать что-либо с помощью магии, потому что я не обладаю такой силой.

Но я могу заставить себя.

∗ ∗ ∗

Шон показал мне местонахождение склада. Я иду туда. Я слышу зов. Очертания моей жизни зовут меня. История должна закончиться именно так. Мама будет там, и я попытаюсь ее уничтожить. Мне хотелось взять с собой какое-либо оружие, но что может сработать против нее? Она есть Всё. Та, кто вылепил мою жизнь через пространство и время.

Когда наступает утро, я ощущаю себя точно так же, как и должен. Я столько раз просыпался по утрам и клялся, что в этот день я не возьму в рот ни капли, но, не сделав никаких выводов, каждые 7 часов вечера я шел в магазин и знал, что совершаю ошибку. Тем не менее, ноги несут меня все дальше. Я знаю, что поступаю неправильно, и все же не останавливаюсь.

Я иду. Мама. Я иду.

∗ ∗ ∗

Прощайте, и спасибо за хитиновые крестоформы!
100th Post / Date 07-17-2016

Я меняюсь. Уроки Мамы учат и преображают меня. По ночам я лежу в кровати, ем печенье и смотрю в потолок. Затем стыки открываются и — поразительно — посмотрите, что за ними! Невиданные ранее цвета, звезды-долгожители, туннели за пределы космоса.

Мои способности становятся сильнее. Я могу изменять реальность. Я молюсь, жду, и они приходят ко мне. Каждое утро крохотные воробьи садятся на ветки дерева перед моим окном. Мама говорит, что мне не стоит быть таким жадным, что нужно быть осторожнее, что нужно направлять поток, а не пытаться идти против него.

Я вновь читаю Библию, используя приобретенные знания. Иисус обладает магией крови. Магией страдания. Магией желания и воздержания. По ночам я и Мама смотрим, как его мягкая плоть корчится и борется с жесткой структурой креста.

«Мать», кричит он. «Узри свое дитя».

«Отец», кричит он. «Я жертвую своим духом и отдаю его в твои руки».

Скоро я призову собственного маленького Христа.

На желтые пески.

∗ ∗ ∗

Другие пассажиры автобуса, кажется, даже не подозревают, что скоро я сойдусь в решающем поединке, который определит будущее всего человечества.

Нахожусь ли я в здравом уме? Себе я кажусь вполне нормальным. Я не пускаю слюни, не ору при виде голубей. Но что на самом деле делает меня нормальным, так это осознание того, что мой план безумен. Я иду на бой со зловещей сущностью, которая была способна влиять на людские события с древнейших времен, и однажды она сможет поработить все человечество. Я собираюсь сражаться с ней в футболке с Гартом Бруксом.

Выходя из автобуса на слепящее летнее солнце, я вспоминаю отважных пехотинцев, которые вели свои десантные катера на берега пляжей Иводзимы. Да уж, вместе мы те еще бравые вояки. Говорят, что одним из признаков бредового мышления являются мысли о грандиозности происходящего. Человек в бреду представляет, что он — шестеренка в огромном механизме борьбы, но в реальности вся борьба происходит лишь в его собственной голове.

Голубь путается у меня под ногами. Я бормочу, чтобы он убирался прочь.

«Google Карты» ведут меня к цели. Я ожидаю увидеть толпы бредущих по улицам наркоманов, но здесь совсем ни души. В свете солнца окружающие меня задворки походят на обычный рабочий квартал. Сам же склад оказался старым кирпичным зданием с заколоченными окнами, разрисованным каракулями краски из баллончика. Выглядел он плохо, но назвать его паршивым у меня бы не повернулся язык.

Входная дверь скована цепями, но, побродив вокруг, я замечаю окно, доски на котором отходят достаточно легко. Из темноты здания доносится запах плесени. Срань. Неужели я вправду иду туда? По моему лицу уже струятся капли пота. Я достаю фонарик из кармана и включаю.

Луч света выхватывает из темноты пыльные тени мусора на полу. Старые коробки. Шлакоблоки. Я замечаю слабое мерцание — да, это наша первая трубка. Крэк это был или метамфетамин — разницы не было никакой. Слушая рассказы разных людей в этих помещениях, я узнал кое-что о наркотиках, но с другой стороны все эти истории были вторичными, рассказанными уже не раз. Много ли я, в таком случае, понимаю?

Шон говорил о лестничном пролете, который ведет к двери, но в главном зале склада, похоже, вообще нет никаких лестниц. Зато я вижу несколько дверных проемов в дальнем конце помещения. Я направляюсь туда, осторожно ступая по мусорным завалам. Дверной проем посередине расположился на верхней ступени небольшой лестницы. Тут же внизу виднеется еще один. Луч фонаря ловит блеск металла: сорванные дверные петли.

Когда мы с Шоном были соседями, он всегда вел себя спокойно — собранность и уверенность в себе отлично его характеризовали. Сейчас я вижу его совсем с другой стороны: он работает с гидравлической растяжкой, срывает дверь с петель — сначала скрип, затем пронзительный металлический скрежет — пот заливает его лицо, глаза горят страстным желанием, которое стало чем-то большим, чем просто голод.

Я вздрагиваю и спускаюсь вниз по ступенькам — и действительно, они ведут в туннель. Я ступаю осторожно, вынужденный подчиниться основным животным инстинктам, которые говорят мне: «Назад! Убирайся отсюда к чертям собачьим!». Однако туннель оказывается на удивление обычным и непримечательным, учитывая, что он проходит под излюбленным местом здешних наркоманов и ведет к гипотетическому интерфейсу из плоти. Вокруг меня лишь пыльные стены, лишенные каких бы то ни было источников света.

Туннель ведет меня в другие туннели. Другие лестницы. Пустые комнаты. Черный воздух кишит частицами пыли, сверкающими в свете фонаря. Я ощущаю покалывание по всему телу. Это пыль щекочет мою кожу, или всему виной зарождающееся, скручивающее внутренности чувство страха? Это напоминает те самые покалывания, что беспокоят меня каждое утро вместе с похмельем. Просыпаясь каждое утро, я всем своим существом желал, чтобы эти мучения наконец закончились. Однако теперь я знаю, что они не закончатся. Я всегда буду мучиться от утренних отходняков, затем очередной пьянки и жажды влить внутрь себя новую дозу с первыми лучами солнца, если не пойду дальше. Я не должен бежать от кошмара. Я должен упасть в его объятия.

Я останавливаюсь и задерживаю взгляд на пылинках в свете фонаря. Вытянув руку перед собой, я позволяю темной частичке пыли упасть на кончик моего пальца. Я присматриваюсь к ней поближе и замечаю, что пылинка имеет форму хлопьев. Это пыль или… пепел?

По телу прокатывается волна страха. Что это может быть? Останки сожженного интерфейса? Человеческий прах?

Поток нервных острот, родившихся в моей голове, оттеснил чувство страха. Сраная пыль. Да я же ни хрена не знаю о пыли или пепле. Не помню, чтобы я писал хренову диссертацию об исследованиях пыли. С таким же успехом это могут быть хлопья пыли или банальная перхоть. Может, впереди я найду ящик поношенных париков. «Ты нашел проход в другое измерение?» «Нет, но я прихватил приличного вида парики. Смотри, с этим тебя вообще от Дасти Спрингфилд не отличишь».

Я вытираю руку о рубашку и продолжаю идти вперед. Пройдя несколько метров, я натыкаюсь на проход, на месте которого туннель сменяется естественной пещерой. Как и говорил Шон. Боже мой, неужели это правда? А вдруг это просто каменный туннель, или часть недостроенного…

И тут я замечаю, как из темной стены тянется нечто в форме человеческой руки с почти элегантно растопыренными пальцами.

Несколько мгновений я стою, уставившись, пока слезы застилают глаза, прежде чем упасть на колени и утереть лицо. Я не свихнулся. Я не мог жить в безумии все эти годы. Что-то случилось. Что-то произошло со мной, когда я был ребенком, еще до того, как стал полным кретином. Я уж точно не последнее ничтожество, которое не способно прожить и дня без бутылки. Я что-то видел. Что-то значительное и немыслимое оставило на мне свой след.

Я подхожу ближе. Да, это в самом деле рука человека, очень похожая на мою собственную, только обтянутая серой, похожей на бумагу кожей. Её запястье сливается с бесформенной массой серых и черных форм. Луч фонаря проскальзывает по жуткому рукотворному коллажу из человеческих костей: ряды зубов, каркас ребер, пара глазниц, кости таза, извивающиеся позвонки и бедра, голени и ключицы.

На мгновение мне кажется, будто земля уходит из-под моих ног, а сам я оказываюсь подвешенным над ямой с трупами, похожей на сжигательные котлованы Треблинки, но в несколько раз больше. Здесь лежат не только тела из польского концлагеря, но убитые изо всех существующих лагерей, тюрем, погибшие при погромах, во время всех войн, всех вспышек чумы. Там же лежат всевозможные безразличные механизмы истории, великие бесчувственные шестеренки космоса, безукоризненно вращающиеся поколение за поколением, раздирая человеческих существ на куски, кроша кости в пыль и прах.

У меня кружится голова. Я иду неверной походкой и вскоре оказываюсь на полу, хватая ртом воздух и обливаясь потом. Костяной вихрь кружит вокруг меня, и я закрываю глаза.

Чем было это видение смерти, эта мертвая вселенная во власти часового механизма? Я видел звезды и бездну, атомы и пустоту. Она была чем-то, что превосходит Мать, чем-то, что стократ ужаснее и могущественнее. По крайней мере, Мать можно назвать живым существом — чудовищным и всепожирающим, но живым. Наполненная злобой, чрезвычайно плодородная, она корчится и страдает где-то в пределах этой вселенной, существующей внутри исполинской гробницы, связывает время и миры, чтобы…

…но головокружение проходит, и видения расплываются. Мысли ускользают от меня, словно рыба в стремительном потоке.

Сидя на полу туннеля и приходя в себя после этого почти-откровения, я вспоминаю, что говорил мне Шон после визита в пещеру. Он рассказывал об аромате яблочного соуса, доносившегося из нее, о том, что этот запах напомнил ему о дочери. Он утверждал, что ощущал присутствие «злой сущности», которая пыталась соблазнить его грезами о семье и любви.

Я открываю глаза, поднимаю фонарь с бетона и направляю во тьму туннеля. Есть ли там хоть что-нибудь? Что-нибудь, что могло бы соблазнить меня? Луч фонаря вылавливает ужасные фигуры, простирающиеся настолько глубоко, насколько хватает света. Но я не вижу ни души. Я не чувствую, что кто-то ждет меня впереди. Мои ноздри различают лишь запах пыли, пепла и…

Печенья. Запах маленьких, сладких кусочков теста. Боже мой. Я помню. Они похожи на те, что когда-то готовила для меня мама. Нет — скорее на те, что я готовил сам для себя. Из камней.

Воспоминание захлестывает меня так сильно, что слезы вновь струятся по моим щекам. Боже мой. Я часто сидел в своей комнате с камнями и превращал их в печенье. Я старался сделать их максимально похожими на мамины, но их вкус всегда немного отличался, и это заставляло меня скучать по ней еще сильнее. Этого не может быть. Совсем не может. И в то же время я вдыхаю этот аромат. Настоящий, витающий во тьме впереди.

Я отряхиваюсь. Что-то ждет меня в конце туннеля. Хорошее или плохое, оно даст мне ответ. Приведет к решению. К концу.

Я ступаю во тьму.

∗ ∗ ∗

Я читаю молитву и подхожу к окну.

Улица уже давно пустует.

Потом я вижу его, идущего по дороге с фонарем, хотя солнце сейчас в зените.

Я сбегаю вниз по лестнице. Мама сидит за кухонным столом. Мне хочется попрощаться с ней, но отблеск в ее глазах говорит мне, что в этом нет необходимости.

Я выхожу в тускло освещенную прихожую. Луч света пробивается через замочную скважину.

Стук в дверь. Я выжидаю. Ручка поворачивается, и дверь распахивается. Это оно — начало.

Я иду к свету.

Источник

Картинки