[Морихэл]

Автор - Pure.Evil1408

@темы: картинки, сущности, не своё

---

Реальная история, которая случилась со мной

[lisico5532]

Я очень боюсь оставаться одна дома ночью. Постоянно слышатся всякие звуки, я ужасно напрягаюсь и от страха хочется плакать. Включаю музыку на весь дом, смотрю видео на Ютубе, пою, разговариваю с собой вслух, не выключаю нигде свет, спать ложусь с музыкой и светом в коридоре. Не особо всё это помогает.

Началось всё с одного случая, когда мне было 15 лет. Я училась в художественной школе и жила с родителями, у нас был художественный совет на следующий день. Мои родители тогда улетели на отдых, а я две ночи подряд доделывала работы на просмотр. Мне всегда в той квартире было неуютно, я чувствовала, как будто кто-то кроме меня есть дома, но тогда я уже неделю жила одна и нервы конкретно сдавали. Знаете, бывают такие квартиры, которые с виду нормальные, но обстановка какая-то гнетущая.

В общем, зная, что мне будет некомфортно ходить по квартире ночью, я перетащила на кухню все материалы, ноут и одеяло. Работала, слушала музыку, общалась с людьми в социальных сетях. В какой-то момент очень устала и села отдохнуть на диван, а он стоял так, что сидя на нём, я прислонялась спиной к стене, смежной с соседней комнатой.

Сижу я, отдыхаю, и в какой-то момент слышу глухие удары из стены прямо мне в спину, как будто кто-то стучит ногой или чем-то тяжёлым.

В соседней комнате никого нет, соседи стучать не могут (я их в принципе за три года жизни там слышала всего пару раз, плюс на часах была где-то половина четвёртого ночи).

Я тогда просто за секунду покрылась холодным потом и сидела, не зная, что мне делать. В итоге сто раз себе сказала, что всё в порядке, ничего в соседней комнате стучать не может, и нужно быть храброй и пойти проверить. Встала, пошла к выходу из комнаты. Открываю дверь...

Удары становились громче, как будто источник звука стал ближе. Я мельком заглянула и увидела нечто невообразимое — длинное худое существо с красной кожей и кривой спиной билось всем своим телом об стену. Его спина напоминала спину верблюда, а кожа как будто вывернулась наизнанку. Я понимаю, что описание со стороны глупое, но поверьте, что оно выглядело невероятно ужасно. Прошло десять лет с того момента, но я идеально помню этого монстра и ужас, который испытала.

Естественно, у меня сдали нервы, я бегом побежала на кухню. Резко захлопнула дверь, закрыла на защёлку и припёрла стулом. Да, я просто побежала назад на диван, сидела и тряслась от страха, слушая эти удары. Чуть с ума не сошла в ту ночь. Мне так страшно реально никогда не было.

После того случая со стуком я всеми силами старалась избегать оставаться одной после наступления темноты.

Спустя пару месяцев я первый раз осталась одна после того случая. Уже вечерело, а подруга, которая ко мне приехала на ночь, сначала хотела прогуляться и ждала меня на лавочке под домом.

Я собираюсь, стараюсь как можно быстрее закончить, и тут вырубается свет. Ну вырубило и вырубило, верно? У всех такое бывает. Но как только погас свет, я услышала, чёрт возьми, те самые звуки. Оно снова билось об стену, но в этот раз я услышала ещё какое-то чавканье, будто какое-то животное обгладывало кость.

Меня сразу начало трясти. Я в панике звоню подруге, чтобы она поднялась ко мне, но связи нет! Тогда я просто выскочила босиком из квартиры и обувалась уже возле лифта. Я реально тогда первый грёбаный раз после того случая осталась там одна, когда темнело. И сразу же такая жесть. Это был хороший дом, там не вырубалось электричество просто так, и связь не может пропасть ни с того ни с сего. У меня было ощущение, что эта квартира хочет меня убить или как минимум свести с ума.

Я скептик и атеистка, более того, вроде как очень близка к науке и уверена, что всё можно объяснить с её помощью. Но вот та квартира и то, что я в ней чувствовала - это я не могу объяснить.

Источник

запись создана: 17.11.2020 в 15:55

@темы: рассказы, сущности, мистические и аномальные места, не своё

---

День Сурка под бой курантов

[lisico5532]

Мне понравилась эта ламповая мистическая история с новогодней тематикой. Она не страшная, но самое то для предновогоднего настроения)

***



Во времена моего детства почти не было никаких развлечений кроме телевизора . Телевизор был один на всю квартиру, с кинескопом. Только папа имел право пользоваться им безлимитно. Отец мой был усатый и лысый, поэтому это право никто не оспаривал. Мне же больше по душе книжный мир. У меня была своя полка с книжками на любой вкус, от мистики до сказок. В начале декабря я их сортировал и выбирал, какую книгу буду читать перед Новым годом. Таким способом приманивал новогоднее настроение. Забавный ритуал. Читать подобные книги, при этом смотреть на падающий снег за окном — лепота.

Совсем скоро я стану "мужиком", так говорит отец. Мне семнадцать, но взрослеть желания нет. Мечтаю остановить время и остаться Питером Пэном — мальчиком, который попадает в приключения и не знает взрослых бед. Может поэтому я в свои семнадцать люблю читать детские сказки.

Скоро наступит 2010-ый год. Я и не заметил, как близко подкралось 31-ое декабря. Папа у телевизора, мама нарезает морковку для салата.

- Олег, хватит за компьютером сидеть, помоги матери!

- Иду!

Я с трудом заставляю себя закрыть вкладку с новогодними флеш-играми. Захожу на кухню. Мама даёт поручение — нарезать лук. Когда я закончил и протер лицо от слёз салфеткой, мама сказала:

- С нами отмечать Новый год будет Ира, соседка со второго этажа. Не одна придет, с сыночком своим. Может с ним подружишься.

Мы с семьей пару месяцев назад переехали из города в посёлок городского типа, ближе к бабушке и дедушке. В школе меня нормально приняли, вот только друзей я не нашел. Поверхностное вежливое общение с одноклассниками совсем не радовало. Меня не травили, но и не принимали. Я нахожусь в стороне, словно призрак. Спешу заметить, что наблюдать за людьми порой интереснее, чем с ними общаться.

- Ага.

Сухо отвечаю я и иду в свою комнату.

Вечер. Впереди целых три недели каникул. Хоть что-то хорошее. Буду целыми днями втыкать в комп.

Из сладкого подарка мною съедено все самое вкусное. На кухне мама продолжает готовить салаты. По телевизору идет мюзикл "Золушка" с Сердючкой. Бабушка смеётся с наивного юмора, а у меня уши сохнут от “а он бы подошел, а я бы отвернулась, а он бы приставал ко мне, я б ушла”. Ушел мой мозг после прослушивания этого кошмара.

Ухожу в свою комнату и читаю "Девочку со спичками". Не знаю, почему выбрал такую печальную книгу. Когда дочитал, глаза были на мокром месте. Папе сказал, что глаза слезятся из-за лука.

До десяти вечера смотрел аниме и сидел на беоне. Скукота. Зашёл "ВКонтакте", посмотрел альбомы одноклассников. "Наша прогулка", "Мой НГ с друзьями", "Я и кореша". Тьфу ты, противно. Ладно, вру. Завидую им ужасно. Я хочу быть частью фотоальбома. Нет, хочу сам создать такой же. Хочу быть одним из этих дураков. Хочу обрабатывать фото с прогулок в Picnik, а Новый год праздновать в компании друзей. Хм, теперь я знаю, что загадать в бой курантов.

В десять пришла соседка с сыном. Мальчишка года на четыре младше меня. Друзьями будем, серьезно? Спасибо, мама. Малой тоже не особо обрадовался моей компании, а может его спугнуло моё недовольное лицо. Так и сидели за столом, как два недовольных сыча.

К одиннадцати взрослые уже напились, начали рассказывать истории из прошлого. После того как дед упомянул яйца бурого медведя, мама попросила нас с малым уйти в мою комнату.

- Дай поиграть!

Шкет запускает ГТА с довольным лицом сбивает на машине людей. Я вздыхаю, беру заныканные под кроватью сигареты и выхожу на балкон.

- Раз...два...три...

Бой курантов.

- Я хочу...

Собираюсь загадывать желание, но что-то мне мешает. Боковым зрением вижу размытую тень. Что-то страшное хватает меня за руку и мы вместе летим в небольшой сугроб с пятого этажа.

∗ ∗ ∗
- Олег, хватит за компьютером сидеть, помоги матери!

- Иду!

По инерции кричу я.

Так, стоп. Какого х...?

Я помню вчерашний день. Помню начало дня, неуместный рассказ деда, надоедливого шкета, балкон и падение. Это был сон?

Мама даёт поручение — нарезать лук. Я режу и понимаю, что вчера проживал этот день.

- С нами...

- Да-да, Ира с сыном припрётся.

Мама смотрит на меня с удивлением.

- А, я уже тебе говорила? Надеюсь, вы подружитесь.

- Обязательно.

С сарказмом отвечаю я и иду в свою комнату. Беру книгу "Девочка со спичками". Читаю.

«"Олег Михайлов умер", — подумала девочка, потому что ее недавно умершая старая бабушка, которая одна во всем мире любила ее, не раз говорила ей: "Когда падет звездочка, чья-то душа отлетает к небесам"».

Я опешил и перечитал строку.

"Кто-то умер" — вот что там написано, вот только я чётко видел своё имя.

Я перечитал слишком много мистических повестей, чтобы вести себя как глупый персонаж, который умирает на второй странице рассказа.

Решаю, что мне приснился вещий сон. До прихода шкета затаился в своей комнате. Родственникам сказал, что объелся сладостей и плохо себя чувствую. Когда пришли гости, мама попыталась заставить меня поиграть с малым, но я сымитировал звук блевоты и от меня отстали.

Бой Курантов. Я лежу в кровати.

- Один...два...три...

У меня кружится голова. Протираю глаза, разглядываю помещение. А моя ли это комната?

В помещении царил творческий беспорядок: невиданные ранее красные тапочки стояли у кровати, со шторы свисала гирлянда, на спинке стула висела футболка с непонятной надписью "Do you listen to Girl in red?", парочка белых листов с рисунками лежали на столе. Красный ковер, который лежал на полу, исчез.

За окном темно, реальность искажалась. За моим столом сидела девушка и что-то клацала на плоском компьютере. Рядом лежал нелепо плоский телефон. Она куталась в шерстяной плед, смахивала нежно-розовые блестящие пряди с лица и смотрела в монитор.

- Что происходит?

Говорю я сам себе.

Она оборачивается. Мы встречаемся взглядом. Кричим в унисон. Чувствую, как теряю сознание.

∗ ∗ ∗
- Олег, хватит за компьютером сидеть, помоги матери!

Эх, мама, мне бы себе помочь. Перед глазами снова флеш-игры. Снова поручение мамы, снова слезы, но в этот раз не от лука.

Когда наступил вечер, я отпросился прогуляться к местной ёлке. Отчасти я не соврал. Прибежал в лес, где темно-зеленые ели, щедро украшенные выпавшим снегом, укрывали меня от происходящего ада. В детстве я думал, что ёлки посыпаны сахарной пудрой, даже пробовал снег и кусал сосульки, в надежде почувствовать приятный сладкий вкус.

Ноги несли меня туда, не знаю куда. Я шёл вперёд бесцельно. Пусть на меня нападёт медведь или лесоруб, только бы не очнуться перед монитором с дурацкими играми.

Свой Nokia N79 не взял. Еду тоже. Когда стало совсем темно, я всё равно продолжил путь в никуда. Когда вышел к какой-то незнакомой деревне, от усталости ноги подкосились, я грохнулся в сугроб.

Мои щеки резко обожгло холодом, хвойный запах и свежесть пронеслись мимо с порывом ветра, осыпав куртку снежной крупой, а через несколько секунд со стороны послышалось:

- Один...два...три...

Нет. Только не это!

"Пожалуйста, пусть это закончится" - подумал я и закрыл глаза.

Пожалуйста, пусть это закончится.

Пожалуйста!

Гул в ушах.

Открываю глаза и вижу розоволосую девушку в компании двух подруг и одного парня. С парнем они внешне очень похожи. Двойняшки. Ребята зажгли бенгальские огни, кричали "С Новым годом", смеялись. Я заметил, что у розововласки волосы стали длиннее. Время идёт, а я остановился.

Я умер.

Пора это признать.

И моя комната, как и моя жизнь, больше мне не принадлежат.

- И вас с праздником.

Сказал я, но меня никто не заметил. Лишь темнота окутала меня с ног до головы, и я провалился в некую пародию сна.

∗ ∗ ∗
Когда в очередной раз проснулся у компьютера, страшно уже не было. Я вспомнил свою смерть.

Мне было очень плохо. Друзей нет, девушки тоже, ещё и с мелким незнакомым пацаном нянчиться заставляют. Недовольный я вышел покурить на балкон, пока родители и гости заняты алкоголем и “Голубым огоньком”. Малой пошёл за мной и начал привлекать внимание, потому что чувствовал себя так же одиноко, как и я.

Когда малец потянул меня за домашний свитер с оленями, я грубо оттолкнул его, неудачно оперся об перила и упал с балкона.

Такая нелепая смерть, да ещё и под бой курантов.

- Олег, хватит за компьютером сидеть, помоги матери!

Я иду на кухню и легонько обнимаю маму. Она смотрит на меня с удивлением.

- Сынок, ты не заболел?

Я улыбаюсь, отстраняюсь и помогаю резать лук. Мама заводит разговор о гостях. Я отвечаю, что буду рад провести время в хорошей компании, а после иду читать "Питера Пэна". Во время чтения понимаю, что моё желание остаться вечным подростком сбылось. После чтения общаюсь с бабулей и дедулей. Интересно, живы ли они там, вне лимба?

До десяти вечера переписывался с людьми на беоне. Списался с городскими ребятами, с которыми дружил до переезда в пгт. Сколько им сейчас лет? Хочется попросить написать о будущем, которое для меня не настанет.

В десять вечера пришла соседка с сыном. Я пригласил мальчика поиграть со мной в GTA. Как оказалось, шкет уже вполне смышлёный тринадцатилетний подросток. Его тоже не жалуют в школе, поэтому он надеялся найти во мне друга. Мы говорили про игры, книги, друзей, школу. Я и не заметил, что до Нового года осталось пять минут.

- Я выйду на балкон, а ты сходи и принеси нам оливье, хорошо?

- Ок!

Шкет убегает, а я иду на балкон и смотрю на заснеженный двор.

- Раз...два...три...

Становлюсь на перила.

- Четыре... пять...шесть...

Делаю шаг, ожидая падения...

Взлетаю.

Парю куда-то ввысь, словно Питер Пэн или Девочка со спичками. Впервые чувствую такую лёгкость в теле и душе...непередаваемые ощущения. Мельком смотрю в окно своей бывшей комнаты.

У розововласки теперь бирюзовые волосы, словно у Мальвины. Она берёт за талию девушку с короткими черными волосами. Они танцуют медленный танец под “I'll Be Home For Christmas”. Её брат рассказывает что-то смешное компании из четырех человек. Я чувствую теплую дружескую атмосферу, чувствую принятие и радость. У них всё хорошо. У меня тоже. Я мысленно желаю ребятам счастливого Нового года и чувствую, как сквозь меня проходит приятное тепло.

Я закрываю глаза и понимаю, что я дома.

Источник

запись создана: 17.11.2020 в 15:59

@темы: рассказы, искажения времени и пространства, не своё

---

Дом в конце улицы

[Скрёб-поскрёб]

Детство мое прошло в районе не самом благополучном. Унылые пятиэтажки в окружении зассанных гаражей, бухающие во дворах средь бела дня алкоголики, роющиеся в мусорках бомжи, - думаю, нет нужды останавливаться на этом подробнее, в каждом городе есть такие районы. Но наша клоака была особенной, ведь у нас был Дом.

Мне в каком-то смысле повезло. Дом находился прямо на нашей улице и из моих окон был виден, как на ладони, а ещё там жили некоторые мои знакомые. Таким образом я мог хорошо видеть, что там творилось, но при этом не участвовать в происходящем лично.

Дом этот был опасным местом. Это была грязная рыжая пятиэтажка, половина квартир в которой пустовали, а оставшаяся половина заселена семьями сомнительной благополучности. Жить там никто не хотел, потому что в Доме по какой-то причине постоянно вспыхивали мелкие пожары. Когда ветер дул со стороны Дома, от него вечно воняло чем-то паленым. Многие винили плохую проводку, но я сам убедился, что это была далеко не единственная причина.

В Доме жил мой друг Илюша. В любой день и любую погоду он приходил к нам во двор. Его воспитывала мать-одиночка, злая, обиженная на жизнь женщина, которая пахала на двух работах, чтобы поставить его на ноги. Она возвращалась с работы в восемь часов вечера, и до этого времени Илюша играл у нас во дворе или сидел у меня в гостях.

- Я домой не хожу, когда там мамы нет. - говорил Илюша. - У нас в квартире всегда темно, даже днем. И часто дым идёт и воняет чем-то.

- Какой дым?

- Не знаю, как будто что-то горит. А ещё я так как-то пришел домой, а ко мне выходит... Ну как будто моя мама, только глаза другого цвета и лицо чуть-чуть не такое. Выходит и кричит: "Это мой дом, иди отсюда!" А я смотрю на нее - и чем дольше смотрю, тем меньше она становится похожа на мою маму, будто какая-то чужая женщина живёт в нашей квартире... И лицо у нее вдруг стало страшное, красное, в волдырях, как рана. Я так быстро никогда не бегал!

- Так расскажи своей матери!

- Она не верит. Говорит, я выдумываю.

Когда я рассказал об этой истории своим родителям, они как-то странно переглянулись, после чего сказали мне никогда не ходить к Илюше в гости. В отличие от Илюшиной мамы, они тоже понимали, что с Домом что-то не так.

Как-то утром, когда они думали, что я ещё сплю, я случайно услышал их разговор на кухне.

- Вон смотри, - сказал папа. - Опять она бегает...

- Кто? - спросила мама.

- Ну вокруг Дома бегает...

Я встал с кровати и подошёл к окну. По двору Дома бежала женщина в черном пальто до колен и в черных штанах - хотя на дворе было лето.

- Давно ее не было, теперь опять появилась, - продолжал папа. - Я ещё когда был маленьким, она все так же бегала... Ну ты же знаешь, в Доме этом вечно пожары происходят, столько от них людей погибло. И она как-то там жила вместе с матерью своей, и у них такой страшный пожар случился! Говорят, на дочке платье загорелось, мать ее начала тушить, а огонь такой странный, будто от бензина, никак не тушится, только сильнее разгорается - и она тоже вспыхнула, и бегали обе в огне. Вот до сих пор и бегают...

- Бедненькие, - сказала мама, - наверно, им до сих пор горячо.

И правда, женщина скрылась за Домом, после чего спустя минуту выбежала из-за него и опять понеслась по двору. И как ей не жарко летом в пальто?

В тот же день я расспросил Илюшу об этой женщине.

- Да их две бегают, - ответил Илюша. - А может, то одна... Она бывает пожилой, а бывает молодой, но всегда они обе в черном.

Потом он помолчал и добавил:

- Молодая хуже.

- Почему?

- Не знаю, выглядит страшнее. У нее такие глаза, лоб... Если появилась, то все, будет и днём, и ночью бегать вокруг Дома.

И правда женщина в черном пальто теперь появлялась каждый день на протяжении следующих нескольких лет, и летом, и зимой. Даже под дождем она бегала вокруг Дома, и даже ночью я пару раз вставал попить воды и видел ее бегущую в свете фонарей. Вскоре она стала для меня привычной, но Илюша боялся ее жутко.

- Слушай, а не хочешь ко мне в гости? С ночёвкой. - как-то сказал он.

- Ты серьезно? - спросил я. - Ты же знаешь, мне не разрешают.

- Да она как начала бегать вокруг дома, вообще покоя нет. - пожаловался Илюша. - Она у нас по квартире иногда бегает. Ночью...

- Правда?

- Да, правда. Переночуешь у меня? Я уже не могу...

Как потом выяснилось, Илюша довольно долго спал с мамой в одной кровати, потому что боялся оставаться один в комнате. Но теперь он подрос и спать с мамой больше не мог. Тем не менее страхи его от этого никуда не делись. Конечно, я не смог отказать ему.

В тот день я сказал родителям, что иду с ночёвкой к другу, но не сказал, что к Илюше - иначе меня бы попросту не отпустили. Внутри Дом был ужасен - зассанный, вонючий, почти темный подъезд. Квартира, в которой жили Илюша с мамой, тоже производила гнетущее впечатление, - нищая, со вздувшимся пузырями линолеумом, потертой советской мебелью. В ней было почти темно, а от люстр исходил странный зеленоватый свет.

- Какие лампочки ни вкручивай, все без толку, - пожаловалась Илюшина мама. - Нихрена не видно. Наверное, что-то с проводкой, ее вечно замыкает.

Она насыпала нам жареной картошки и тут же ушла в свою комнату, предварительно попросив не шуметь - ей нужно было завтра идти на работу на шесть утра. Мы поужинали в полной тишине и прошли в Илюшину комнату, где тихонько включили первый попавшийся фильм на стареньком телевизоре.

Я уже дремал, когда услышал вкрадчивый женский голос:

- Илюююююша...

Я тут же проснулся. Илюша тоже не спал, и по его бледному потному лицу я видел, как ему страшно.

В приоткрытую дверь нашей комнаты заглядывала женщина - вернее, ее один выпученный темный глаз. Я видел, что на ней темная одежда, а со лбом у нее что-то не то, он как будто тянулся вверх и вверх.

- Илюююююша, - опять протянула она и улыбнулась.

- Это твоя мама? - нелепо спросил я, прекрасно понимая, что это не она. Дверь скрипнула, приоткрываясь, и я увидел, что у этой женщины с черными выпученными глазами нет ресниц, бровей, жидкие темные волосы начинаются где-то чуть ли не на макушке, кожа на лице бугристая, неровная, как будто потекшая - а то, что я принял когда-то за чёрное пальто и брюки, оказалось черным истлевшим платьем и обгоревшими дочерна голыми ногами и руками. Мы завопили от ужаса, лампочка мигнула и свет тут же потух.

- Чего вы орете! - к нам уже через всю гостиную неслась разозленная Илюшина мама. - Вы что? Фильмы ужасов включили?

- Здесь кто-то был! - мы кричали вдвоем, но я кричал громче. - Женщина! Женщина! Та, что бегает вокруг дома!

- Дебилы! Здесь никого нет! Не орите, мне завтра рано на работу.

Илюшина мама пощелкала выключателем и убедившись, что лампочка перегорела, с силой захлопнула дверь. Мы остались в кромешной темноте. Не знаю, сколько мы так пролежали, прижавшись друг к другу и скуля, когда начали потихоньку проваливаться в сон. Проснулся я посреди ночи, Илюша сидел на кровати.

- Ты чего не спишь? - шепотом спросил я.

- Ты слышишь это? - тихо ответил он.

Я прислушался. По гостиной кто-то бегал кругами.

- Я же говорил, она бегает по нашей квартире... И как только мама не слы... - И в тот же момент он громко заорал и в лунном свете я увидел, что из щели между стеной и кроватью к нам по одеялу тянется чья-то длинная - слишком длинная для человеческой - черная рука.

После этого Илюша начал все чаще оставаться ночевать у меня. Но продлилось это недолго - моим родителям это быстро надоело. С другими знакомыми Илюши приключилась та же история и в конце концов ему не к кому больше было приходить.

История Илюши закончилась быстро и грустно. Как-то мама меня разбудила засветло и сказала одеваться. Я наспех накинул штаны и свитер и мы побежали к Дому. У Илюшиного подъезда стояла скорая, а возле нее - заплаканная Илюшина мама с одеялом в руках.

- Я не знаю, как это случилось! - всхлипывая, говорила она. - Он опять начал шуметь ночью, я забежала к нему в комнату... Забежала, а он не спит... Накричала на него, подняла одеяло с пола и кинула на него... Укрыть хотела... А он как закричит! Как начнет биться руками и ногами! Я испугалась, одеяло с него стянула, а там... Все красное, все в ожогах страшных! От чего, от одеяла?!

И она заматывалась в это одеяло, прикладывала его к лицу, к рукам, стремясь показать, что оно обычное, нормальное, но почему-то когда она набросила его на Илюшу, случилось что-то страшное. Илюша лежал в машине скорой весь красный, со слезшей кожей на руках, ногах. Я навещал его в больнице, мои родители переводили ему деньги, но после этого случая ни он, ни его мать больше не появлялись в Доме и не выходили с нами на связь. Их квартира так и осталась пустовать.

На этом связанные с Домом истории не закончились. Расскажу две самые яркие.

Первую историю рассказал мне дальний знакомый. В Доме жила его бабушка, и иногда он приходил навестить ее, принести продуктов и т.д. Мы с ним как-то разговорились, вспомнили произошедшее когда-то с Илюшей, после чего он рассказал мне следующее:

- Да с этим Домом и вправду что-то не так, все это знают. Я как-то приехал к бабке своей, захожу, вроде все как обычно. Она мне чаю налила, сидим разговариваем... Потом как-то так неуютно стало, будто что-то не так. Я с ней разговариваю, а звуки знаешь, будто с опозданием идут. Я говорю, губы шевелятся, но сама реплика звучит только через пару секунд. И она будто с опозданием отвечает. И я смотрю на нее, а с ней что-то не так, будто бы один глаз ощутимо больше другого или как будто лицо все как-то на сторону скошено. Но это видно только мельком, а как начнёшь вглядываться, так вроде все нормально... В какой-то момент начало темнеть, мне уже совсем неуютно стало, я уже говорю "Давай, ба, я пойду", а она не отпускает. Встала, начала в холодильнике шариться, и я вижу, что она ходит как-то странно. Понятное дело, что пожилые люди ходят не так, как молодые, но она ходила не как обычно. Я смотрю - а у нее ноги какие-то... Очень темные, прямо черные, а тонкие - как будто все мышцы ссохлись! И кажется мне, будто это какая-то пародия на бабку мою, словно кто-то сделал ее копию, но анатомически неверную. Понимаешь? И вот она опять садится, мы разговариваем, и вроде опять все нормально, но в какой-то момент начинает ощутимо газом вонять. И тут я понимаю, что мы уже давно не разговариваем, а молча смотрим друг на друга, и это какая-то чужая женщина совсем! Да и вроде непонятно толком, женщина или нет, потому что все лицо обгоревшее прямо и волос почти нет... Я вскакиваю из-за стола и говорю "Вы кто?", а она говорит "А к кому ты шел?" Ну я выбежал оттуда мигом - благо не разбувался - а она сзади топает, бежит за мной, за руку схватила - я вырвался и по лестнице скорее вниз. И на рукаве у меня остался след черный от руки, будто рука была в саже, веришь? А с бабкой я потом созвонился и выяснилось, что ее на тот момент дома не было, она пенсию получать ходила. Ну и забрали мы ее к себе после этого случая, нечего ей там больше делать... Ты мне не веришь, наверное?

- Верю, - ответил я. - Ещё как верю.

Второй случай произошел, когда я был в 11 классе. Я курил возле подъезда, когда ко мне подбежала испуганная и зареванная Таня. Как и Илюша, она была жительницей Дома, но мы особо не общались, поскольку она была девчонкой, ещё и на три года младше меня. Как и все обитатели Дома, она была из не самых благополучных кругов общества. И вот, зареванная и напуганная, она подбежала ко мне со своим дешёвым мобильничком в руках:

- Посмотри, посмотри!

В итоге выяснилось, что Таня пыталась фоткаться в зеркало, но на одной из фоток увидела что-то, заставившее ее выбежать из квартиры в слезах и домашних тапочках. Фото были слишком плохого качества, чтобы разглядеть все детали, но действительно - на одной из фотографий, за спиной Тани что-то выглядывало из-за шкафа. Когда я увеличил фото, на фоне белой стены вырисовалось чёрное скрюченное существо с землистого цвета мочалкой вместо волос.

- Что это, как будто чучело какое-то... - пробормотал я. Всхлипывавшая до этого Таня вдруг замолчала, разглядывая существо, а потом сказала:

- Тебе не кажется, что оно похоже на Олю Радзилову?

Олю Радзилову я знал хорошо. Она была моей одноклассницей, и в детстве мы ее безбожно травили. Не сказать, чтоб она была уродливая или вредная, очень даже наоборот, но почему-то бесила она нас жутко. Оля жила в Доме, ее отец был алкоголиком, и это мы выбрали как предлог для того, чтоб портить ее учебники и тетрадки, швырять в лужу ее портфель и топтаться сверху - и так далее. Впрочем, это осталось в прошлом, а на тот момент она уже выросла взрослой девушкой, симпатичной, белокурой, с добрым сердцем и громаднейшей дырой в башке, которая делала ее совершенно неразборчивой в половых связях. К одиннадцатому классу она уже побывала в объятьях всех алкашей нашего района. И да, на фотографии действительно была она, вся черная, скукоженная, со страшным вытянувшимся, искривлённым лицом и грустными, полными боли глазами - но она.

Я попросил Таню скинуть мне это фото на телефон, хотел показать пацанам как какую-то занятную штуку, - а на следующий день мы узнали, что Олю Радзилову изнасиловали, сильно избили и сожгли. Пересматривая потом то фото, я понял наконец почему она была такой черной, скрюченной, - да она же была вся обгоревшая. И странное ее лицо было лицом мертвого уже человека, потерявшего живые, человеческие черты.

- Наверное, когда она появилась тогда, там у меня, над ней уже издевались, - сказала мне потом Таня. - Ну либо она уже умерла.

Через пару месяцев после этого случая произошло то, к чему все уже давно шло. Однажды ночью вспыхнул очередной пожар, который стал последним - Дом уничтожил себя сам вместе с большинством живших там людей. Сейчас глядя из окна на то, что от него осталось, я и сам сомневаюсь, а правда ли все это происходило. Доказательствами того, что это было, остались лишь фотка Оли у меня на телефоне - и Илюша, так больше никогда и не вышедший со мной на связь.

А ещё то, что в последнее время и в нашем доме тоже все лампочки почему-то начали светить тусклым зеленоватым светом.

Источник

@темы: дети, рассказы, заброшенные дома и недострой, мистические и аномальные места, детские страхи, городские легенды, не своё, мертвецы

---

Лаз в углу двора

[Скрёб-поскрёб]

from: [email protected]

to: [email protected]

subj: По поводу твоей просьбы

Саш, привет. Ты меня прости, пожалуйста, если сможешь, но в этот раз ничего не вышло.

Почему — сейчас объясню. Лучше тебе на меня теперь не рассчитывать. Но надежда, думаю, ещё есть. Ты можешь попробовать сделать всё сам. У меня не получилось, а у тебя ещё может. Я расскажу, как. Это плохой вариант, очень плохой. И дело это не доброе, что бы ты там себе ни думал. Совсем наоборот.

Ни за что бы тебе этого не предложил, если б видел какой-нибудь другой выход, но я не вижу. Вспоминаю твой взгляд, когда мы в последний раз виделись, и, в общем... Пожалуйста, подумай как следует, ничего не решай впопыхах, никуда не беги. Это мне, бобылю, терять нечего, а ты хоть о Зинке вспомни и о родителях, если жив ещё кто из них. Иногда действительно лучше оставить всё как есть, понимаешь?

Я расскажу всё, что мне известно. Адрес мой ты знаешь. А письмо, как прочтёшь, удали.

В общем, когда мне было лет десять-одиннадцать, ходила в народе одна байка про наш двор...
∗ ∗ ∗

Кажется, я знал эту байку всегда, сколько себя помню. Все ребята были в курсе этой легенды, и ещё множества других, похожих. В построенном на отшибе ("экспериментальном", как тогда говорили) микрорайоне варилось одновременно несколько поколений подростков. К городу от него вела дорога километров пять длиной, проложенная среди подтопленных пустырей, которые тоже предполагалось однажды застроить. Школы, детсады, магазины, пара клубов: по задумке архитекторов стоящие среди полей утёсы двух десятков многоэтажек, образующих собой район, должны были быть автономными. Они и были. Кто-то ездил в город в музыкалку или к родственникам, но большинство из нас редко покидало Жилмаш.

Так что легенды о Чёрном Человеке из местного парка, о тайне старого коллектора или, вот, о секретном проходе в углу одного из дворов циркулировали в среде ребятни постоянно, передаваемые от старших младшим, по пути обрастая жутковатыми и всё менее правдоподобными деталями. Серьёзно, кому-нибудь стоило бы написать диссертацию о фольклоре обособленных административных единиц. Ну да я не о том.

Замкнутой была не только среда в целом, но и сами дворы, на которые нарезал наш район, сидя за кульманом, сумрачный гений какого-то строителя коммунизма. В центре квадрата из длинных, соприкасающихся углами девятиэтажек, куда выходили все подъезды, обязательно стояла какая-нибудь поликлиника, школа или другое общественно-значимое заведение, а наружу из этой крепости вели немногочисленные арки, даром что без подвесных мостов. Можно подумать, будто Жилмаш спроектирован человеком, подозревавшим, что рано или поздно его жителям придётся выдержать круговую осаду своих домов.

В байке, о которой я рассказываю, речь идёт о ближайшем к моему подъезду углу, образованному соседними зданиями. Там росли кусты, на которые выходили задние, слепые витрины аптеки и парикмахерской, что занимали первые этажи. На уровне фундамента между домами оставалась щель шириной в три ладони и высотой метра полтора, наполовину заложенная битым кирпичом. Вдоль закрытых щитами витрин шла тропинка, но взрослые там не появлялись. Лаз позволял здорово срезать путь, однако протиснуться в него и остаться чистым не представлялось возможным, так что пользовались им только мы, детвора, играя в прятки или войнушку, а взрослым, чтобы попасть на остановку автобуса, приходилось топать к одной из арок.

Прямо напротив лаза из земли выступал квадратный, размером с открытую книгу, торец каменного блока или столба, вкопанного там за какой-то надобностью ещё, видимо, при строительстве: получился небольшой пьедестал. Следовало положить на него какое-нибудь животное, гласила легенда, а затем убить. Тогда на месте лаза откроется проход не на бетонную площадку позади булочной, как обычно, а совсем в другое место, в "мёртвый мир". Проникнув туда, нужно было как можно быстрее отыскать торговый ларёк с закрытыми или закрашенными (тут версии путались) стёклами, подойти к окошку и чётко, громко попросить, чего хочется. Просить можно что угодно: хочешь — новую Сегу, или даже компьютер. Один мальчик, по слухам, попросил целый настоящий джип. И если ты всё сделал правильно, тогда оно сбудется, только нужно будет быстро-быстро убегать, пока проход снова не закрылся.

Типичная, в общем, небылица: мрачная, жестокая и дурацкая. Как раз такая, как дети любят. В качестве доказательства её истинности всякий раз приводили в пример знакомого другого знакомого, который так сделал, и у него всё сработало. Ещё указывали на концентрические круги и закорючки, которые кто-то из местных выцарапал на вершине колонны гвоздём или перочинным ножиком — для пущей, надо думать, правдоподобности.

Никто из нашей компании никогда не думал замучать животное, чтобы проверить глупую историю. Даже за сделанное не в шутку предложение попробовать мы назвали бы сказавшего такое больным и покрутили пальцем у виска. Но Ника была не из нашей компании. Почти взрослая, как мне тогда казалось, очень красивая девочка с медными волосами и вечно разбитыми коленками, она приехала как-то летом к своей бабушке, что доживала долгий век в соседнем подъезде, и сразу захватила роль атаманши двора, установив свои порядки.

Весь июль мы шатались по округе вместе. Думаю, каждый из моих друзей успел хоть немного в неё влюбиться, такой уж возраст. В один из последних долгих вечеров перед её отъездом мы жгли на пустыре небольшой костёр, болтали и пекли в фольге уворованную где-то картошку с солью. Прозвучала и эта история, в числе прочих. А на следующий день Ника принесла в наш "штаб" на пустыре бабушкиного попугая.
∗ ∗ ∗

Ты уже догадался, да, Саш? Кто угодно другой решил бы, что я повредился головой или, может, запил, раз всерьёз рассказываю, как детская страшилка оказалась правдой. Но не ты. Да, верно понимаешь: все эти годы, когда приходила нужда, я покупал в зоомагазине тварюшку из тех, что не так жалко, и шёл туда. Лаз и камень до сих пор на месте. Но не спеши радоваться, дочитай сперва. Потому что одной дохлой пичугой в твоём деле не обойдётся. Не бывает, чтобы так легко, уж ты-то знаешь.
∗ ∗ ∗

Когда, игнорируя наши протестующие крики, Ника свернула голову бьющему крыльями по камню попугаю, мы затихли. Что-то надломилось вместе с его позвонками, что-то правильное вдруг испортилось. Ника больше не казалось мне красивой, ничуть. Хоть её внешность не изменилась, сама девочка и всё, что её окружало, стало уродливым в моих глазах. Особенно гадким показался белый камень с распростёртым на нём трупиком. Как если бы, скажем, был сделан из кишащего мотыля и мокриц, а не обыкновенного железобетона. Тогда я не смог понять, где именно произошёл этот надлом, внутри меня самого или где-то снаружи? Сегодня я знаю: повсюду.

Замешательство длилось лишь миг, потом за нашими спинами раздался громкий в наступившей тишине звук. Словно кто-то огромный причмокнул, разлепив губы, и глубоко, с наслаждением вдохнул. Воздух на прогалине среди кустов, где мы стояли, поплыл, обтекая нас. Устремился туда, где между фундаментами двух домов образовался вертикальный проём, ведущий теперь в сизые сумерки какого-то совсем другого, чужого двора. В нашем-то, к слову, только пробил полдень.

Там тоже стояли дома. На вид обычные, но выглядевшие пыльными и давным-давно заброшенными, даже почему-то древними, как пирамиды на картинках в детской энциклопедии. В лёгком сквозняке образовывались и распадались смерчики пыли, потянуло холодом: не сильно, а как бывает в жаркий день возле входа в пещеру. И слабый запах. Он был противным, каким-то горьким и протухшим, как от влажной переполненной пепельницы или от включенной люстры Чижевского. Поднявшийся ветерок раскачивал траву на нашей стороне и какие-то бесцветные, сухие как солома стебли — на той.

Я успел (поборов внезапный спазм отвращения) схватить за запястье пробегавшую мимо Нику, но та оттолкнула меня и протиснулась в щель. В портал. Почему бы и не назвать вещи своими именами. Она постояла там немного, крутя головой. Обернулась на нас, и на её лице был страх, но и восторг тоже. Восторг, похоже, преобладал.

— Чего застыли? Идите сюда! Тут такое!!

Никто не сдвинулся с места. Даже наоборот, Костя, младший из нас, начал пятиться, пока не упёрся в стену кустов. Рыжие волосы Ники в тусклом свете за проходом будто выцвели, стали невзрачно-бурыми. Дурацкие подробности, возможно, но именно такой я её и запомнил: испуганной и поблёкшей. Какой-то надтреснутой.

— Ник, вернись пожалуйста, — тихо сказал Антон.

— Чего-о? Вот ссыкло! А ещё мужики называетесь. Вам что, не интересно? — голос её доносился глухо, интонации затухали на границе.

— Правда, не надо. Это... Не нужно туда ходить, там плохо, ты же видишь. И свалкой воняет. Может, там радиация вообще.

— Бабке твоей соврём, что Кеша в окно вылетел, — подхватил я. — Скажешь, я выпустил, тебе не влетит. Пойдём, а? Вдруг проход закроется, как мы тебя тогда достанем?

Наша очевидная тревога, разумеется, только раззадорила её. Нам бы заткнуться или хотя бы предложить вернуться позже, с верёвкой и фонариком. Но мы просто перепугались. А потом она ушла, велев нам охранять лаз. Сказала, что мы все лохи, а она пойдёт загадывать желание, и скрылась за углом ближайшего дома с чёрными проёмами вместо окон.
∗ ∗ ∗

Мы ждали долго, может, минут тридцать, но ничего не происходило. Двигаясь медленно, как под водой, я по широкой дуге обогнул пьедестал и подошёл ближе к отверстию, чтобы лучше рассмотреть мир за ним. Там был город, верно, но словно распухший и траченный молью; монохромный, какими бывают сны. В целом похожий на наш, пока не начинаешь присматриваться к деталям.

Всё там казалось чуть-чуть более крупным, чем нужно: дыры окон больше, этажи выше, а в валяющуюся на боку железную урну я смог бы, пожалуй, забраться целиком. Вкривь и вкось стояли вдоль дорог фонарные столбы, подчёркивая перспективу, на которую неприятно было смотреть. Верхние этажи терялись в дымке, отчего странно узкая, сдавленная с боков громадами зданий улица представала пещерой с высоким потолком, а вовсе не открытым пространством. Никакого движения. И никакого неба, только мгла оттенков старого шифера вместо него, и за одними панельками рядами вставали другие: закрывая горизонт, формируя давящий лабиринт, дальние части которого проглатывали всё те же сумрак и туман. Возле бордюров, скособоченных лавочек и пары ржавых остовов машин тут и там намело кучи мелкого серого песка.

Скользя взглядом по прямым углам, уходящим вверх и в стороны стенам, я старался представить, как здесь ходили люди, жили в этих вот подъездах, а потом вдруг собрали вещи и переехали в какое-то другое место... Не получалось. Вместо этого на ум приходили образы заброшенных сценических декораций, призванных лишь имитировать Обычный Советский Город для какого-нибудь давно отснятого и всеми забытого кино.

Мысли разбил ошеломивший меня вопль, раздавшийся с той стороны, загулявший эхом в пустоте меж страшных монолитов. Кричала Ника, но крик её был такой силы, он длился так долго, что под конец перешёл в рык, даже в хрип. Ты не поверил бы, Саш, что маленькая девочка способна так кричать. Наступила тишина на время, необходимое для глубокого вдоха, и вопль раздался вновь. Он приблизился. Ника вот-вот должна была показаться из-за угла, за которым скрылась целую вечность назад.

Секунды текли, я не сводил с этого места глаз, пытаясь разглядеть хоть что-то в мутных сумерках мёртвого мира. Наконец, увидел покачивающийся силуэт. Не похожий на человеческий. С трудом перемещавшаяся на коротких пеньках ножек, безрукая и ассиметричная фигура привалилась к стене, из-за которой только что вышла. Гроздьями волочившиеся по земле вслед за существом хлюпающие мешки и комки поочерёдно надувались и опадали, подобно лягушачьему зобу. Изогнувшись, как червяк, оно всем телом оттолкнулось от стены и сделало ещё несколько неловких шагов по направлению к нам. Закричало голосом Ники. Крик исходил от беспорядочной груды плоти, которую тварь тащила за собой.

Я вскрикнул сам и отшатнулся, под колени меня ударил край камня, о котором я успел совершенно забыть. Падая, я скинул труп птицы в траву. Снова раздалось чавканье, как ножом обрезав истошный плач нашей подруги. Постепенно вернулись другие, нормальные звуки: смех детей со стороны песочницы, курлыканье голубей, голос женщины, зовущей кого-то обедать из окна кухни. В узком проёме опять был день, там качались редкие одуванчики, к остановке "Спортивная школа" подъезжал потрёпанный жизнью автобус. Полосатая кошка пробежала мимо и шмыгнула в подвальное оконце. Ники нигде не было.
∗ ∗ ∗

Обливаясь слезами, мы наперебой рассказывали взрослым, что произошло: сперва родителям, потом мрачному человеку в расстёгнутом милицейском кителе, пока второй опрашивал соседей. Бабушку Ники увезли в больницу, ей стало плохо с сердцем. Никто не говорил нам, что мы, де, врём или заигрались. Но и всерьёз показания малышни тоже не восприняли. Уточняли раз за разом, не видели ли мы подозрительного мужчину, и даже описывали его внешность. Должно быть, какой-нибудь маньяк был у них на примете.

Я проводил милиционера к месту, где пропавшую видели последний раз. Там он осмотрелся, покрутил головой внутри лаза, обошёл дом и долго бродил с другой стороны по пятачку земли между торцами домов, выискивая что-то в траве. Потом они уехали. Синий уазик ещё несколько раз появлялся в нашем дворе, но, разумеется, Ника исчезла бесследно.

Тем летом я время от времени вспоминал, какой она была, когда стояла там, полуобернувшись, и звала нас за собой. Ночами же мне снилось то, другое. Нечто, словно бы вывернутое наизнанку, но всё ещё живое... Однако случалось это всё реже, да и жизнь расставила приоритеты. Осенью от нас ушёл отец, дома начались проблемы, в школе также были нелады. Шли годы. Старая компания развалилась, появились новые приятели, уже из других дворов. Про рыжую девочку я вспоминал мало, только с тех пор всегда обходил проклятое место стороной. До тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать.
∗ ∗ ∗

После того, как отец нас бросил, мама начала выпивать. Сперва немного, заперевшись на кухне после работы. Думая, что я сплю у себя в комнате и не слышу, как она плачет, сидя со стопкой водки перед выключенным телевизором. Потом дела пошли хуже. Напиваясь, мать становилась слезливой, просила у меня прощения, обещала, что с завтрашнего дня бросит, но куда там. Пару раз я получал по морде от мужиков, которых она приводила с собой — пытался выставить их из квартиры. Тогда я неделями прогуливал школу, чтобы не показывать синяки.

Завуч записала нашу семью в неблагополучные и махнула, наконец, рукой. К восьмому классу всё хозяйство было на мне, я даже научился готовить. В основном, варить супы, потому что сытно и выходит недорого. Устроился к знакомому отца на автомойку "бегунком", когда мать уволили с работы. Почти все алименты она пропивала. Отец был в курсе, скидывал иногда дополнительных денег, но встревать в наши дела не хотел. Кажется, у него была новая семья, но я не спрашивал, а он не спешил рассказать.

Перейдя в девятый класс, каждое утро, только открывая глаза, я искренне ненавидел эту жизнь. Иногда целые дни проводил в расстеленной кровати, равнодушно слушая, как звенят на кухне бутылочным стеклом новые друзья и подружки матери. Или как она блюёт в ванной, орёт на телевизор, скребётся в дверь моей комнаты: "Коленька, сыночек, ну соточки не хватает, я в конце месяца верну! А хочешь, в парк потом сходим погулять? Помнишь, ты хотел? Я только до магазина и назад". После очередного вызова скорой, пока мать спала под капельницей, фельдшер сказал мне (не отрываясь от заполнения бумаг об отказе от госпитализации), что ещё год она протянет в таком темпе, может, два, а потом вызывать нужно будет не скорую, а похоронку.

В общем, каждое своё утро в девятом классе я просыпался с мыслями про лаз в углу двора и странный город, лежащий за ним. Легенда оказалась точна в первой своей части, так почему бы, чёрт возьми, ей не быть правдой целиком? Я знал, какое желание хочу загадать. Только чудо помогло бы спасти маму, вернее, нас обоих. А если нет, то и жить-то мне хотелось не слишком сильно. Я помнил весь ужас того лета, но от себя не убежишь: идея казалась привлекательнее день ото дня, понимаешь, Саш?

Однажды, вернувшись с уроков, я нашёл мать на полу у плиты мертвецки пьяной, со сломанной в локте рукой. Кажется, она старалась приготовить для нас ужин, когда не удержалась на ногах и упала. Острый кончик сломанной кости проткнул изнутри натянутую кожу, а она даже не проснулась. Чудо, что не успела включить газ.

Отправив её в больницу, я всю ночь просидел без сна, а утром пошёл в зоомаг и купил на последние в этом месяце деньги экзотическую ящерицу. Она стоила гораздо дороже забавных хомячков, что суетились в соседнем вольере, но я не смог заставить себя посмотреть на них. Так мне было проще.
∗ ∗ ∗

Всё сработало, как и в прошлый раз. Я снова ощутил, что мир треснул, но теперь центром раскола оказался я сам, как некогда — Ника. С того дня я стал хуже относиться к себе, знаешь? Как к человеку, которому при встрече не подал бы руки. Стал сам себе немного неприятен, не задерживаю взгляда на отражении в зеркале, постоянно ношу эту погань в себе. Это ждёт и тебя, если решишься отправиться по моим стопам. У меня есть теория. Она состоит в том, что, открывая лаз, ты совершаешь что-то отвратительное, причём даже не по личным, а по космическим, что ли, меркам... И дело не в убийстве невинного животного, необходимом для этого, а в том, что происходит затем — в самом появлении прорехи.

Подняв от камня глаза, я даже не удивился. Словно и не было всех этих лет, город за прорехой ничуть не поменялся. Он вообще не меняется, если не считать пары мелочей. Я думаю, что время идёт там иначе или даже замерло на месте. Потому что "мёртвый мир" — не расположенный в самом деле где-нибудь на севере брошенный посёлок. Скорее, это эхо. Сон о том, какой могла бы стать наша реальность, случись с человечеством что-то страшное, чего мы чудом сумели избежать. Люди никогда не населяли эти дома. Их жители — они совсем другие. И они всё ещё там.

Когда я пролез в просвет, запах тлена и горечи, разлитый в холодном воздухе, живо возродил детские воспоминания. Я заозирался в поисках следов присутствия той твари (Ники), что вышла к нам четыре года назад из темноты. Наносы песка будто бы образовывали чуть заметную тропинку, ведущую вдоль стены и делающую петлю возле лаза, откуда падал сейчас длинный прямоугольник света. Но это могло быть иллюзией или естественной работой ветра, а больше я ничего не увидел.

Фонарь у меня был при себе, но включить его я так и не решился. Света хватало, пусть не ясен был его источник. Вскоре я заметил, что свет есть и в некоторых окнах: то в одной части здания, то в другой квадратные ямы без рам слабо опалесцировали всё в том же грязно-сизом спектре, словно за ними работали телевизоры, настроенные на одну программу. Из других окон торчали длинные чёрные пучки чего-то вроде кривых веток мёртвого кустарника или ножек грибов.

Холодея внутри на каждом шагу, я побрёл, загребая ногами вонючий песок, в ту сторону, куда убежала Ника в поисках способа загадать заветное желание. Прижавшись к ледяному камню, заглянул за угол. На улице по прежнему ничто не двигалось. Дорога продолжалась, в двух местах перегороженная упавшими фонарными столбами, разбившимися на куски, как античные колонны среди древних руин погибшей цивилизации. Но отчего-то мне постоянно казалось, будто за этими стенами всё ещё что-то дышит и, быть может, даже смотрит на незваного гостя из темноты огромных квартир. Собравшись с духом, я сделал несколько шагов к центру улицы, напряжённо глядя по сторонам, чтобы вовремя обнаружить возможную опасность.

Слева, чуть в стороне, стоял серый куб чего-то вроде котельной или трансформаторной будки с настежь распахнутыми, словно в приглашении, створками ворот, вокруг валялись наполовину заметённые оборванные провода. За ним начинался лабиринт приземистых гаражей, почти полностью скрытых за зарослями таких же пучков острых палок, пробившихся там и тут из под земли, как застывшие взрывы, из круглых дыр колодцев с сорванными люками. Что бы ни произошло здесь, случилось это быстро. Я посмотрел вперёд. Вдалеке, через один дом от меня, возле чего-то, напоминавшего искалеченный вестибюль метро, разливалось по асфальту пятно тусклого сияния: там горел один из фонарей, единственный, на сколько хватало глаз. В круге света стоял ряд обычных торговых ларьков. Ты знаешь, этакие бронированные монстры с маленькими окошечками для денег, они торчали раньше на каждом углу и торговали всем, от жвачек до дефицитных колготок.

Моё сердце заколотилось ещё сильнее, если такое было вообще возможно. Значит, легенда не врала и в этом! Чтобы туда попасть, казалось, достаточно было пройти прямо по улице мимо череды подъездов, на части из которых даже сохранились повисшие на одной петле двери. Должно быть, от нетерпения я утратил бдительность... Каждый слепой дверной проём был метра три в высоту. Поравнявшись с первым из них, я услышал, как что-то катится там, внутри, отскакивая от ступеней. На дорогу передо мной выкатился потёртый резиновый мяч с двойной полосой. Точно такой же был в детстве и у меня, только затерялся где-то. Возможно, улетел от сильного пинка куда-то в кусты, и больше я его не видел. Может даже, в те самые кусты в углу двора.
∗ ∗ ∗

Не буду утомлять тебя подробностями того, какого страха я там натерпелся. И в первый раз, и во все последующие. Всё равно ты увидишь что-нибудь своё, личное, здесь мой опыт тебе не пригодится. Просто... будь готов ко всему. Как в том ущелье, на первой Чеченской, помнишь? Ха, тогда, после обстрела, мы с тобой решили, что теперь-то видели всё, прошли крещение, и больше нас ничем уже не напугать. Не знаю, как ты, но я потом ещё насмотрелся: и в мёртвом мире, и в нашем, обычном. Иногда я даже скучаю по войне. Не пойми неправильно, но в то время у меня были друзья, мы клялись всю жизнь пройти вместе, если только доведётся выжить, и верили в свою клятву.

Извини, отвлекаюсь. Давно не было случая поговорить с кем-нибудь по душам.

Я не знаю точно, может ли этот мир навредить тебе, играет ли, хочет ли напугать, или наоборот — пытается подружиться. Скажу только, что его обитателей следует избегать. Это не сложно, они редко бывают навязчивы и почти не покидают жилищ. Но если увидишь в песке свежие следы или как бы полосу, какую могла бы оставить огромная улитка — разворачивайся и уходи. Не беги, там вообще не надо бегать. Вернёшься на следующий день. Каждое убитое животное отнимет частичку твоей души, но лучше уж так, чем сгинуть совсем.

Посмотри на картинку во вложении. Я изобразил, как смог, маршрут, оказавшийся самым безопасным. Строго следуй ему, даже если какая-нибудь петля покажется тебе странной и не нужной. Особенно если покажется. Да, в одном месте тебе придётся войти в дом. В квартире на втором этаже есть пролом, выйдешь там, спустишься другим подъездом. Так надо, и ради бога, не устраивай себе экскурсий, а внутри дома смотри только под ноги. Прямо под ноги и никуда больше. В идеале вообще закрой глаза. Нужное количество шагов я записал, выучи и считай.

Что ж, осталось рассказать самую малость. Как я дошёл до ларька и загадал своё первое желание.
∗ ∗ ∗

Выйдя под мертвенный свет фонаря, я уже почти ничего не воспринимал. Мне не причинили прямого вреда, но психика человека, особенно тощего подростка, каким я был, просто не приспособлена выносить такие нагрузки. Я дрожал всем телом, не веря, что добрался. Сперва меня охватило отчаяние при виде ряда ларьков: они были разбиты, разрушены и местами просматривались насквозь: всего лишь ржавые каркасы в пятнах облупившейся краски. В полу одного из них, раздвинув обломки, вырос мерзкий грибоподобный куст.

Медленно идя вдоль груд металла, я добрался до последнего киоска в ряду, и, хотя свет внутри не горел, я понял: вот оно. Сваренный из листового железа, как и все прочие, этот был цел. Уцелели даже стёкла за решётками, грязные настолько, что никакого товара за ними, если он и был, разглядеть не удалось. На маленьком полукруглом окошке, за которым полагалось быть продавцу, желтела карточка с выцветшей, как и всё вокруг, надписью: "АТКРЫТО". Собравшись с силами, костяшкой пальца я постучал в окно. Спустя секунду оно распахнулось.

Меня обдало ужасающим смрадом. Однажды я уже ощутил нечто подобное. Когда как-то осенью глубоко вдохнул горячий и влажный пар, прущий из коллектора, в котором умерло и давно разлагалось какое-то животное.

Мрак железного ящика не был полным: что-то, смутно видимое в оконце и за грязными, в разводах, стёклами, тяжело заворочалось внутри, издавая влажное хлюпанье. Огромное, оно занимало почти весь объём киоска. Это был Продавец.

Наконец, движение в темноте прекратилось. "Даже будь у киоска дверь", — подумал я, — "эта тварь не смогла бы выбраться наружу и погнаться за мной". Мысль немного успокоила, но я растерял все заготовленные слова. Мой голос странно и глухо прозвучал посреди пустой площади этого всеми забытого мира.

— Моя мама... Она хороший человек, но очень много пьёт. Водку, то есть... любой алкоголь. Она не сможет остановиться сама, потому что больна, а я не могу ничего с этим поделать. Я пытался!

Последнее "ался" быстро гаснущим эхом растворились в переулках и дворах. Мне не отвечали. Не знаю, кому и что я старался доказать, слова просто текли из меня, и они были искренними.

— Она умрёт, если будет так дальше, и я останусь один. Мы этого не заслужили. Я всё равно её люблю! Поэтому хочу, чтобы мама прекратила напиваться, и всё у нас стало хорошо, как раньше!

— Можно? — добавил я, дождавшись, пока снова затихнет насмешливое эхо.

Наступила тишина. Прошла минута, я обречённо выдохнул. О чём только думал. Повёлся на детские байки, забрался в мир, где все либо миллион лет назад умерли, либо стали чудовищами, пытаюсь говорить с одним из них... Надо скорее спасаться. А может, когда я вернусь к проходу, он окажется закрыт? От мысли, что я могу остаться здесь навсегда, захотелось лечь и заплакать.

— п̑̂̃а̙ͬл̗͎͕ͭ͛̋е̭̙ͦ̔ц, — пробулькала темнота.

— Что? Палец?

— п̳а͔̩̅̅л̣̯̉̋͑ͅе̰͍̞̎́̑ц

Господи, это и голосом нельзя было назвать, но, кажется, я понял, чего от меня хотят. Меня пробил ледяной пот. И почему я вообще решил, что всё будет бесплатно? Разве это дерьмо с самого начала было похоже на добрую сказку? А если эта тварь откусит мне палец, смогу ли я выбраться назад и не истечь кровью?

Не давая себе шанса одуматься, я с трудом оторвал от футболки две длинных полосы, потом вытащил брючный ремень и сжал его в зубах, сложив вдвое, как видел в фильмах, пока мама не продала кому-то за бесценок наш видик. Сжав левую руку в кулак, я выставил мизинец и сунул руку прямо в оконце киоска, одновременно зажмурившись и стиснув зубы.

Ничего не произошло. Через пару минут я осмелился открыть глаза. Может, я неправильно понял, и речь шла не о бартере? Как только я вынул руку, оконце со стуком захлопнулось. Надпись на карточке изменилась, теперь тут было "ЗАКРТО". От взгляда на левую руку у меня закружилась голова, начало тошнить: мизинца не было. Крови не было тоже, оставшаяся половина фаланги выглядела так, словно я потерял палец давным-давно, не меньше года назад. Решив разобраться с этим позднее, я отправился в обратный путь. Прореха и ясный солнечный день за ней оказались на месте.

Знаешь, Саш, мне с тех пор интересно: а чего же пожелала тогда Ника? И какова на самом деле была её плата?
∗ ∗ ∗

Дальше, я думаю, всё понятно. Когда мать вернулась на работу, мы подлатали порядком разрушенную к этому моменту двушку. Я из простого мойщика машин переквалифицировался в помощника слесаря там же, в автосервисе. Мне поручали несложный ремонт, ну и платили, соответственно, чуть побольше. В общем, денег стало хватать. Пришлось позвать друзей, чтобы отвадить некоторых не в меру борзых хануриков, которые никак не желали понять, что у нас дома им больше не рады, и жизнь пошла своим чередом. Обходиться без мизинца я научился буквально за неделю, а матери соврал что-то про несчастный случай на работе в прошлом году. Она снова расплакалась, конечно. Мама умерла десять лет назад: тихо, в постели, уже выйдя на пенсию. Ни о какой выпивке речь больше не шла, и это были хорошие годы. Было бы их больше, если б не её подорванное здоровье.

После окончания школы случилась война, и военкоматы особенно не разбирали, кого брать. Тут ты знаешь всё сам. Кто-то вернулся, кто-то нет. Нам вот повезло. Там-то вы меня Колькой Беспалым и прозвали, но теперь ты хотя бы в курсе, где на самом деле остался мой палец.

Дома я устроился автослесарем в автобусный парк. Между танком и пазиком не такая уж большая разница, если разобраться. Жизнь не то чтобы задалась, но были у меня и девушки, и наши встречи старичков-ветеранов. Маме купил в пригороде дачу, чтобы выращивала там свои тюльпаны — что ещё человеку нужно? Только в страшном сне я мог представить, что вернусь когда-нибудь в мёртвый мир. Но судьба рассудила иначе.
∗ ∗ ∗

Ты, Сашка, знаешь теперь, как я потратил свой мизинец. Но при последней нашей встрече ты заметил (я видел, что заметил): с тех пор я много транжирил. Три пальца осталось на правой руке и два — на левой. И это не всё. Одна почка. Поджелудочная. И левый глаз у меня на самом деле не видит. Догадываешься, наверное, почему так? Думаю, догадываешься. Ты всегда среди нас самый умный был, Студент.

Механиком я, как понимаешь, давно уж не работаю. Получаю своё пособие, из квартиры не выхожу, почти забыл, как люди-то выглядят, кроме девчонок из соцопеки. Но я не в обиде, ты не подумай. Не кори себя, что мы долго не общались. И ребятам нашим при случае тоже передай, как встретитесь. Я бы с собой тоже общаться не стал, если б мог.
∗ ∗ ∗

Когда прошел год с возвращения на гражданку, и дела у всех начали понемногу налаживаться, на очередную попойку Игорёк сперва вовсе не хотел идти, помнишь такое? А когда заставили, сидел в углу бледный, даже не пил. Это Игорь-то, который бормотуху готовил чуть ли не из тосола. У его жены, у Катьки, нашли запущенный рак груди. А любил он её без памяти. Ещё бы, "та самая", ждала его и дождалась ведь. Я, наверное, сболтнул тогда лишнего. Не мог смотреть на то, как он себя изводит, очень уж хотелось его подбодрить. Настроение у всех пропало, разошлись рано, и на обратном пути я купил возле дома канарейку. Рак груди обошёлся мне ещё в один палец и очередное враньё про случай на производстве.

После этого пошёл слушок, то ли в шутку, то ли всерьёз: мол, беспалый-то у нас колдун. Всё как обещал: не то что ремиссия, а как рукой сняло. Врачи в шоке, Игорь в ногах у меня валялся, пока я не знал, куда глаза девать.

Потом ещё приходили. У кого-то мать, отец-старик, дети... Особенно дети. Тогда я понял, что наш мир полон страданий. А я, как ни крути, но мог помочь там, где не помогло бы уже ничто. Что такое один мой палец против чьей-то только начавшейся жизни? Поверь, я много над этим размышлял.

Соглашался я далеко не всякий раз, а когда соглашался — не говорил. Неоперабельный перелом бедра, ноги в крошево, парень никогда не будет ходить — палец. Внезапный инсульт, прогрессирующая деменция — ещё один. Врождённый ДЦП, полный паралич тела — два пальца. Слухи ползли. Примерно тогда ты ко мне и пришёл в первый раз, помнишь? Поставили мы на ноги твою Зинку, надеюсь, у неё теперь все хорошо.

Девять. Девять походов в мёртвый мир, и всякий раз назад возвращалось немного меньше меня. И каждый раз, пока я смотрел на открывающийся проход, у меня умирала в руках какая-нибудь тварюшка, а внутри умирала часть души. Девять — это очень много, Саш. Ничего, кроме глубокой гадливости, я к себе больше не испытываю. Люди не могут смотреть на меня без отвращения, сами не понимая, почему. Чувствуют, кем я стал, хотя и не знают причины. Парадоксальным образом, чем больше я помогал людям, тем в большем одиночестве оставался. Но я был к этому готов, это — часть цены.

Единственная причина, почему я до сих пор не покончил с собой — могу ещё кому-нибудь пригодиться. То немногое, что от меня осталось.

И вот тогда снова позвонил ты.
∗ ∗ ∗

Мне очень жаль твою девочку, правда. Надеюсь, этого долбаного наркомана поймают и повесят за яйца. Поверь, я был готов отдать за неё всё, что имею. Не знаю, правда, хватило бы этого, или нет... Все остальные были живы, понимаешь? Иногда очень плохи, и тогда это стоило дороже, но всё же живы. Тем не менее, я собирался попробовать.

Но случилось непредвиденное. Пробираясь к киоску, я услышал тихий детский плач. Он доносился из окон одной из квартир, вдали от моего обычного маршрута. Сам не знаю, что на меня нашло, однако я решил проверить. Забросил "кошку", залез в окно. Безумный риск, но... Должно быть, на подсознательном уровне я сразу что-то понял. Это была Ника.

Сколько времени прошло, больше тридцати лет? Но то по нашим, по земным меркам. Сколько же она скиталась по чудовищной бесцветной пустоте среди тоскливых монолитов, из квартиры в квартиру, в надежде встретить хотя бы одного человека? Я боюсь себе это даже вообразить. Главное, она жива. И она всё ещё ребёнок, в каком-то смысле. В нынешней своей форме... Ох, видел бы ты, что сделало с ней её глупое желание. Каким оно было? Может, что-то вроде "хочу жить вечно"?

Представляешь, она узнала меня.

Я так и не дошёл до киоска. Вернулся, чтобы отправить тебе этот емэйл. Прости, если сможешь, но у меня остался один только шанс, и я обязан попытаться спасти Нику. Вернуть её тело, вернуть её саму обратно в наш мир. Нет хуже судьбы, чем та, что выпала ей. Не знаю, какова будет цена, но это не имеет значения. Даже если мне придётся занять её место — что ж, я готов. Ведь это по моей вине закрылся тогда портал. И, боюсь, легенду о лазе тоже тем вечером у костра рассказывал именно я.

А у тебя есть выбор, Сашка. Обдумай всё как следует. Иногда действительно лучше оставить всё как есть.

Мне пора, она и так ждала слишком долго.

Автор: Chainsaw
Источник

@темы: параллельные миры, дети, рассказы, сущности, мистические и аномальные места, искажения времени и пространства, городские легенды, не своё

---

Частота Кирлиан (The Kirlian frequency)

[MadHatterBelial]

Так как сегодня прям подходящий день порекламить эту траву, к тому же ещё +2 серии вышло наконец-то, на данный момент их 8.

запись создана: 13.11.2020 в 20:41

@темы: видео, мистические и аномальные места, не своё

---

На рассвете

[}{odiachaia Katastrofa]

Виделся Гришке чудесный сон — будто бы скоро домой. Будто кончилась война не через год, а за один день, и возвращается он в родную станицу, и не сам по себе, а с начищенным до блеска солдатским Георгием на груди. Лето, солнце печёт, кругом слепни, пчёлы, море цветов и трав. Батька стоит на крыльце в праздничной рубахе, и матушка с сёстрами тоже нарядились, как на крестины. А впереди всех дед. У деда густые усы, голубая черкеска, пояс с заклёпками. Висит на поясе длинный кинжал, и газыри на груди сверкают серебряными концами и петлями.

— Подымайсь!

Пропадает станица в тумане.

— Подымайсь! — выкрикивает дневальный.

Гришка домой не поедет. Некуда ехать. И отца, и мать в десятом году забрала азиатская холера. Забрала всех трёх сестёр, забрала деда, оставила только Гришку. Два года он мотался, что называется, без роду и племени, пока не нашлась очень дальняя тётка в Екатеринодаре. С тёткой же они переехали в Калужскую губернию, где летом четырнадцатого года застала Гришку война.

— Подымайсь!

Привычно запрыгивают солдаты в сапоги.

— Подымайсь! Стройся!

Вслед за всеми Гришка выбежал умываться. Стоял собачий холод, даром, что июль, и куда больше, чем портянки, грели мысли о завтраке.

Ух, ледяная! Прямо из ключа, на что повезло именно их роте — в других дневальным сперва побудка, потом сонными, вялыми, едва не похватав чужие сапоги впотьмах, бежать до ручья, черпать воду шайками ровно на утро всему взводу. Потому что про запас набрать ни времени, ни лишнего места никак нет — какой там, передовая! Не сегодня, так завтра подойдёт сам Гинденбург — гнать русскую силу обратно на восток, окружать, хватать, как гуся, за шею и в мешок. И надо будет держаться, пока ноги держат, чтобы увяз немец здесь хоть на одну неделю, чтобы не окружение, а — на-кась, выкуси!

Отступление идёт. Что-то будет?

Лица, шеи умыли, как надо — пора лоск наводить. Солдатский лоск нехитрый: винтовку проверить, постель убрать, фуражку нацепить, ремень затянуть потуже. За год службы Гришка научился выделывать всё это уже без задней мысли, как заводной щелкунчик. И сам не заметил, как справился едва не быстрее всех — вот и свободное время. Солдату на фронте свободное время, как дождевая вода в пустыне. Что ни накапает, всё дар божий.

Пошарил по карманам — пусто. Вся вышла, сволочь грешная. Искурилась вся махра. И как только вылетело из головы? Глянул направо — ещё постель убирают. Налево — Локотков Тимофей плохо замотал портянки с утра, перематывает, ругается, как чёрт.

— Курить будешь?

Гришка оглянулся на голос. Саша, по прозвищу Иподьякон, протягивал осьмушку махорки в жёлтом кульке. Поблагодарив, Гришка щедро сыпанул табаку на заначенный нарочно для этого кусок газеты, свернул самокрутку и жадно задымил. Спохватившись после второй затяжки, что всё ещё сжимает пятернёй чужой куль, протянул его обратно владельцу.

— Оставь, мне не нужно.

— Это почему это — не нужно? — нахмурился Гришка.

Саша-Иподьякон загадочно улыбнулся и извлёк откуда-то немного помятую пачку папирос “Зефир”. Гришка ахнул.

— Где взял?

— Где взял, там нету, — засмеялся Саша.

— Дай две?

— Смотри, молчи. Только тебе дал, — предупредил Саша, глядя, как Гришка запихивает папиросы за подбой фуражки.

С Сашей-Иподьяконом они сдружились давно. Саша учился в гимназии и семинарии, много знал и любил рассказывать. Гришка учился только в гимназии и недолго, знал мало, но любил слушать. До войны Саша служил при храме в Петрограде, при каком — не распространялся, но Гришка их и не знал. Настоятелем того же храма был его отец. А прозвище своё Саша получил замечательно — за историю, которую однажды рассказал. “Сан мне не достался по слабому характеру, — говорил Саша. — Потому что, когда не служба и не семинария, так я непременно пьянствовал, как последняя сволочь, пользуясь непотизмом со стороны родного папеньки. А подошёл тем временем срок поставлять меня в иподиаконы. Зная, что всё назначено на послезавтра, когда их преосвященство, — архиерей, значит, — прибудут, я с чистой душой направился в кабак. Что там было, не опишу, потому что и сам помню исключительно обрывочно. Но вернулся я под утро, едва стоя на ногах, а меня хвать под локти и тащат. Говорят, мол, их преосвященство вернулись на день раньше, хиротесия будет. А пьяному что, море по колено, говорю — волоките, черти. А сам думаю — много-то от меня не требуется, простою уж как-нибудь столбом. Заходим в храм, а там уже столпотворение, надышали, накоптили, спёрто, как в бане. И благовония курятся, хоть вешайся. Стою в тумане, под облачением прею, как сволочь, их преосвященство мой орарь благословляет. Потом вижу — несут подпоясывать. Обвязали меня крест-накрест, как ветчину, а мне уж тошно и голова кружит от благовоний. Их преосвященство подходит, благословение читает, а от самого ещё страшнее благовониями разит. Он мне ладонь на голову, призри, говорит, на раба Твоего, рукополагаемого во иподиакона. Тут вся благодать из меня наружу-то и попёрла. И архиерея покрыл, и все полы ровным слоем — всё моё меню можно было по порядку расписать, тут каша с мясом, там ситное. Что тут началось — словами не расскажешь. Всыпали мне по первое число. Папенька, их высокопреподобие, самолично меня из храма выперли, в солдаты, мол, пойдёшь, там пьянствовать нечем. А потом война.”

Вошёл, глядя на красивые карманные часы, фельдфебель Блохин. Построили на смотр. Младшие унтеры проверили у каждого обмундирование, руки и лицо, а затем — винтовки совместно со взводными. После пары дежурных замечаний, — у кого штык грязный, у кого рожа, — смотр кончился. Здесь, на фронте, его было не сравнить с самым первым Гришкиным смотром в дивизии. Там фельдфебель лично скрупулёзно выискивал огрехи, искал, к чему придраться. На передовой смотрели быстро, но строго. И гораздо больше внимания уделяли оружию.

За завтраком всё было, как и всегда. Разливали чай из большого самовара, выдали немного сахару и хлеб на день — два с половиной фунта с подгорелой корочкой. Гришка, как обычно, умял полфунта с чаем, а остальное поделил на восемь четвёрок, чтобы можно было быстро подкрепиться при случае. Кто-то из унтеров привычно ругался, что льют мало чаю, самоварный привычно отвечал, что на том свете напьются вдоволь. Необычное началось после завтрака.

— Прибыли! Прибыли! — разносилось по роте шёпотом и в голос. Каждый передавал другим, иногда даже не зная толком, кто прибыл и куда. Гришка знал только в общих чертах, и в глубине души страшно волновался и сгорал от нетерпения. Прибыть могло только подкрепление, которого ждали, как второго пришествия. Одиннадцатый Лифляндский чудовищный полк.

Чудища.

— Барон остзейский, вот такая дура, с каланчу!

— Врёшь!

— Не вру, ей-ей, братцы...

— Страшные, сволочи, как смерть, когти — во!

Гришка всё прикидывал, когда можно подловить момент, отпроситься хоть ненадолго. До самого обеда ни одной свободной минуты ему не полагалось. Однако возможность представилась сама собой. После завтрака вместо обычных работ и занятий роту повели слушать батюшку. Беседы с батюшкой для нижних чинов бывали раз в неделю, и по распорядку — после обеда и занятий. По всем признакам происходило что-то, как сказал бы Саша, экстраординарное.

Батюшку Гришка не слышал. Все мысли были только об одном. Проповедь была, судя по тембру, вдохновляющая и торжественная, но её смысл от Гришки безнадёжно ускользал.

— Иаков же вышел из Вирсавии и пошел в Харран, и пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба, и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака, не бойся...

Не стоится спокойно. Пролетают слова мимо ушей.

— Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно, Господь присутствует на месте сем, а я не знал. И убоялся, и сказал: как страшно сие место, это не иное что, как дом Божий, это врата небесные. Так же и в сердце нашем присутствует Господь, а мы не знаем по неверию и малодушию. И боимся найти в своём сердце врата небесные, лестницу между землёй и небом, и смерти страшимся, и не слышим, что говорит Господь: не бойся, ибо Я не оставлю тебя. Сказано: “На Бога уповаю, не боюсь — что сделает мне плоть?”

В толпе ахнули. Головы разом завертелись в поисках источника звука. Унтеры одергивали и покрикивали, наводя порядок.

— Вон! — крикнул кто-то. Все головы разом повернулись в одном направлении, и Гришка тоже повернулся.

Они спускались с холма, от артиллерийской батареи. Мимо берёз медленно двигалась колышущаяся бесформенная туша, будто вылепленная из грязного теста. Огромная, грозная, не меньше двадцати саженей в высоту, она вышагивала, как слон, на пяти толстых дряблых колоннах, заменявших ноги.

— Барон фон Гальгендорф, — толкнул Гришку Саша-Иподьякон. — Из остзейского дворянства. В чине полковника, командует одиннадцатым Лифляндским чудовищным полком.

— Ты почём знаешь? — прошептал Гришка.

— Я, пока при храме в Петрограде служил, господ навидался — не всякий митрополит столько видит. Столица!

— Что, и этот на службах бывал?

— Врать не буду, не бывал. Он бы и в притвор не влез. Только господа-то между собой всегда знакомые, все на слуху, а такой индивид — уж верно. Смотри!

Что-то чёрное, вроде большущего вороха тряпья, спикировало с небес прямо на спину барона. Чёрная тварь была намного меньше, и походила бы сейчас на ворону на спине лошади, если бы вообще могла хоть на что-то походить.

— Это при бароне. Как начали полки формировать, всех чудищ сразу производили в офицеры, потому что каждый там за роту сам по себе, а то и за несколько. Тут тоже хотели, но вышла оказия: узнали, что это страховидло выводит в бароновом теле каких-то будто птенцов. А бабу в офицеры, вроде как, не положено. Произвели в ефрейторы, приписали к Гальгендорфу денщиком.

Чёрное чудище покачивалось и колыхалось на спине полковника, словно и в самом деле состояло из обрывков чёрной вуали или горелой бумаги. Гришка вдруг перевёл взгляд на батюшку. Батюшка стоял на прежнем месте неподвижно и что-то шептал.

— Не первый ведь раз, а всё не может. “Отче наш” читает про себя. Только толку от этого немного. Барон Гальгендорф крещён в православную веру.

Гришка обомлел.

— А вон та, на нём — тоже крещёная, что ли?

— А пёс её знает, не факт. Она и говорить-то, вроде бы, не умеет.

За бароном вереницей тянулись семеро. Они казались маленькими на его фоне, но по берёзам Гришка мог судить, что каждый из них в четыре-пять аршинов ростом. Теперь вся процессия подошла достаточно близко, чтобы рассмотреть получше. Сутулые, горбатые, покрытые язвами, страшно истощённые старики двигались необычайно резво для своей полуживой наружности. С голов, бровей и подбородков свисали жидкие и тонкие, как паутина, седые космы, доходя до пояса и даже ниже. Старики шли вереницей, медленно, глядя в пустоту, и Гришка вдруг понял, что они слепые. Их вёл кто-то маленький, совсем незаметный в ногах. Но самым странным в стариках было даже не это, а кривые и острые, как у зверей, когти длиной с два пальца.

— А это старцы из лифляндских болот. Титулов и чинов не знаю, но это и есть весь полк — они, птица и барон. Каждый старец, говорят, легко обдирает дюжину солдат.

Гришка поёжился.

— А они не слепые?

— А как же. Вон, видишь — поводырь.

Гришка сощурился. Впереди старцев шла девчушка лет, самое большее, четырнадцати, в простом крестьянском платье.

— Ты не смотри, что они страшные. В бою ещё страшнее. Когда доходит до дела, поводыриха прячется, а старцы выворачивают землю наизнанку. И там, где они вывернули, почва под ногами горит, как в преисподней. И все слепнут, а они — наоборот.

Чудовища ещё долго шли мимо построенных на проповедь рядов. А Гришка думал об одном. О том, не подведёт ли чудовищные полки и Гинденбург.

Отобедав жидкими щами почти без мяса, которые превратились в довольно приличное кушанье от размятого в них фунта хлеба, Гришка погрузился во фронтовую рутину. Несмотря на слухи, будто долго стоять не будут, и будто Алексеев уже получил от великого князя Николая Николаевича приказ полностью оставить Польшу, солдаты упорно рыли дополнительную линию окопов перед позициями резерва, протягивая их до самой железной дороги. Гришка знал, что с той стороны полотна другие роты точно так же подводят свою линию. За тяжёлым трудом прошли несколько часов, когда его вдруг окликнул унтер Оскомин и сказал, что фельдфебель Блохин вызывает к себе.

— За мной шагом — арш!

Гришка шёл, раздумывая, что от него понадобилось фельдфебелю. Ничего толкового не придумалось. Но в итоге оказалось, что вызывал даже не фельдфебель. Рядом стояли ротный командир и сам полковник. Гришка отдал честь, вытянувшись по уставу во фронт.

Что случилось, Гришка так до конца и не понял. Ясно было одно: в это дело втянул его Саша-Иподьякон, указав ротному, как нужного человека. И теперь они стояли с заряженными винтовками посреди укреплённого крестьянского двора на самом переднем краю обороны. Вместе с ещё десятком солдат они должны были сопровождать полковника на встрече с переговорщиками от немецкой стороны.

Переговорщики не заставили себя долго ждать.

— Барон фон Шлахтхоф, с прусских болот, — еле слышно выдохнул Саша — так, чтобы его слышал только стоящий впереди Гришка.

Барон был ростом около трёх саженей. Впрочем, рост здесь был величиной эфемерной — походило на то, что обычно барон перемещается на всех четырёх. Под мундиром оберста, увешанным орденами примерно в пуд каждый, залегала жёсткая, как кора, крокодилья кожа. В профиль барон Шлахтхоф тоже напоминал крокодила — двухаршинная узкая пасть с редкими острыми зубами для захвата добычи, широко посаженные мутные глаза со зрачками-щёлками. По земле стелился толстый, как воловья шея, гребнистый хвост. Сопровождали оберста три точно такие же образины, но поменьше ростом и в мундирах ротмистров.

— Командует восемнадцатым ландверным чудовищным полком. Уже, значит, подошёл весь полк — братья, кузены, дети, племянники, целое семейство Шлахтхофов. Около пяти десятков таких же.

Гришка невольно сглотнул.

Говорили по-немецки. Гришка всегда был, что называется, “нихт шпрехен”. Но оберст утробно рычал, и слова так сливались в дребезжащий гул, что Гришка, вероятно, не понял бы ни слова, если б даже шпрехен. А Саша-Иподьякон каким-то образом понимал.

— Предлагает условия капитуляции от имени фельдмаршала фон Гинденбурга. Сдать укрепления, сдаться в плен в полном составе. Гарантирует безопасность и небольшое денежное довольствие в тылу, пока не выиграют войну, затем — свободное возвращение в Россию.

Полковник говорил бегло, как самый настоящий немец. Гришка поразился и даже возгордился такой начитанностью командира. Немецкие слова у него, русского, получались даже лучше, чем у прусского страшилища.

— Говорит, о выигранной войне мечтать пока рано. Эк завернул! — восхищённо выдохнул Саша. — Говорит, приказа оставлять оборону не было.

Полковые командиры продолжали обмениваться любезностями, а Саша исправно переводил Гришке в затылок. С каждой минутой утробный гул барона Шлахтхофа делался всё более низким и грозным.

— Их высокоблагородие говорит, переговоры бессмысленны. Мол, нечего предложить ни их стороне, ни нашей.

Оберст прорычал что-то особенно грозно. Затем по-военному попрощался, развернулся всей многотонной тушей и поковылял прочь. Чудовища в мундирах ротмистров по очереди направились за ним. Эти последние слова Саша не перевёл. Позже, когда уже возвращались в расположение, Гришка смог спросить его по-человечески.

— Что он там сказал?

— Пугает, сволочь. Ничего интересного.

— А всё равно, переведи.

Саша помолчал немного.

— Их высокоблагородие сказали — переговоры бессмысленны.

— Да слышали. Скажи лучше...

— Ты не перебивай. Переговоры, говорит, бессмысленны. А барон ответил так: завтра смысл будет ясным, но уже мало кто его увидит.


Гришка опять вернулся домой. Теперь он поднялся среди ночи с постели. Пересохло в горле. В хате темно, отец с матерью спят, и сёстры спят, и дед. Гришка опустил босые ноги на холодный дощатый пол, половицы скрипнули под весом. Пошёл к ведру с колодезной водой, которую набирали днём специально для питья. А когда проходил мимо окна — краем глаза увидел красноватые отблески.

Снаружи, куда хватало взора, пылали пожары. И рощи, и степь — всё до горизонта было объято красным огнём, и небо застилали бурые дымы. А над пожарами поднималась огромная тень, нависнув над станицей, над Кубанью, надо всем миром, и смотрела в Гришкино окно. И от её взгляда, бессмысленного, холодного, безразличного, как звёздная бездна, сердце сжимала тревога.

— Тревога!

Всё исчезало в буром дыму.

— Подымайсь!

Гришка вскочил, как ужаленный. Кто-то из роты уже быстро одевался, но основная часть ещё спала богатырским сном. Унтеры и дневальные бегали от постели к постели, едва не за шиворот поднимая солдат на ноги. Как можно плотнее обмотав ноги, он просунул их в голенища, одним махом влез в гимнастёрку и затянул ремень. Меньше, чем через минуту, Гришка уже бежал за унтером Оскоминым с винтовкой в руках. Ещё только рассветало, и в густых сумерках с трудом угадывалась неоконченная линия траншей перед валами резерва.

Расставили по позициям. Слева, как всегда, стоял сосед Тимофей Локотков, всматривался в темноту. Гришка несколько раз окликнул Сашу-Иподьякона, и с правой стороны, через несколько бойцов, помахали рукой.

— Ни проволок не натянули, тьфу, пропасть, — чертыхнулся Тимофей. — Сидим, что в готовой могиле, успевай закапывай.

“Знал бы ты, — подумал Гришка, — что на нас идёт. Никакая проволока их не остановит”. Но ничего не сказал.

Светало. Всё ещё стояли сумерки, но теперь было видно намного дальше. Траншея рассекала узкий промежуток между железнодорожной насыпью и водным каналом. Сзади, далеко на возвышении, видно было прикрытый путь передовых позиций батареи. Спереди... Спереди Гришка видел пока слабо, но уже различал за полверсты передние линии, солдат в окопах, проволочные заграждения, рогатки, валы с пулемётами и укреплённый двор, где чудовище говорило человеческим языком. Посмотрев по сторонам, он нашёл на позиции ротного командира — совсем молодого, как сам Гришка, подпоручика Котлинского, и рядом — фельдфебеля Блохина. Фельдфебель поминутно смотрел на часы, будто ждал не атаку врага, а назначенное свидание, и ругался про себя — опаздывают. Гришка припомнил подарок Саши-Иподьякона. Вынув из подбоя папиросу “Зефир”, он закурил. Тимофей Локотков, повернувшийся на дым, глянул на него, подняв брови. Гришка пожал плечами и отдал вторую папиросу. Теперь ли курево жалеть?

Через каких-нибудь полчаса Гришка увидел, как туман поднимается от реки.

Совсем маленьким он, бывало, сидел на берегу на рассвете, рыбачил или делал ещё что-нибудь. И не раз видел, как над рекой густеет туман. Он собирался часами, сперва тонкой, еле заметной паутинкой, которая затем сбивалась в прозрачную дымку. Наконец к самой заре туман густел, скатывался в комья, как вата, чтобы медленно, словно тесто, вылезти из берегов и укутать собой всё вокруг. Но туман, который полз от воды сейчас, густел каждую секунду. Он был быстрым и грозным, как туча, рос всё выше и неминуемо приближался. Вот подходит. Вот коснулся первыми серыми завитками проволочных рогаток. Скрыл их под десятисаженной толщей. Навалился на переднюю линию траншей.

Выстрелы загремели почти разом. Грохали трёхлинейки, целясь в туман. Им отвечали хлопки “маузеров” — совсем близко, с ужасом понял Гришка. В облаке тумана ландверная пехота подошла к самым проволочным линиям, и, может, уже разбирала их по частям. Затарахтел пулемёт на позиции под насыпью, ему вторили ещё два с того берега канала. Оба пулемёта на валах молчали, и в их молчании был страх.

Далеко-далеко, за передними линиями, за туманом, заухало, загрохотало. Начала работу немецкая батарея. Тут же по команде огрызнулись две скорострельные морские пушки Канэ, заработали старые крепостные орудия. Первые снаряды легли.

Даже в тумане было видно, как разлетаются комья земли и куски ограждений. Тяжёлая артиллерия била неточно, но два снаряда разорвались, по-видимому, прямо у передней линии, расчищая путь пехоте. Грохнуло ещё дважды, и Гришка увидел столпы дыма и пыли уже близко, на полпути от валов к неготовой траншее. А потом туман поглотил и их. Облако подползало всё ближе.

Что-то чёрное ястребом свалилось на передние линии и потонуло в тумане. Через секунду оно вынырнуло и описало над серым стелющимся облаком полукруг. Это была похожая на огромную чёрную шаль нахлебница барона фон Гальгендорфа. Чёрная птица снова ворвалась в туман, и теперь уже не показывалась. Гришка ощутил сквозь сапоги, как дрожит земля. Подходил сам барон.

Гигантская туша из теста перебралась через железнодорожную насыпь, как через плетень. Даже целиком войдя в туман, Гальгендорф торчал из него, словно горный хребет из облаков. Перешагнув невидимые проволочные заграждения, он вдруг встал на месте и начал медленно плясать, выделывая круги дрессированным слоном. Гришка видел, как поочерёдно поднимаются и опускаются с грохотом пять многотонных ног. А потом в тумане раздались вопли.

Впервые с самой тревоги Гришка увидел неприятеля. В самой близкой части облака, где туман был редкий, носились серые человеческие фигуры. Их движение было похоже не на стройную атаку, а на попытки спастись. Из глубины облака вдруг вынырнула чёрная тень, камнем упала на одну из фигур и уволокла в туман.

Горообразный Гальгендорф уходил всё глубже в облако. Он продолжал топтать всё, что бегало внизу, пока не дошёл до оборонительных линий. Сквозь густеющую дымку Гришка вдруг увидел, как по рыхлым бокам барона, цепляясь когтями и зубами, карабкаются похожие на крокодилов чудовища. Всё потонуло в тумане.

Облако обрушилось на траншею вёдрами воды. Из Гришки выбило дух ледяными струями, а через секунду он понял, что уже стоит по колено в болоте. Памятуя о том, для кого болото — дом родной, он выбросил винтовку наверх и, цепляясь изо всех сил, соскальзывая с сырого земляного края, выбрался сам. Вода прибывала. Не успел он подняться на одно колено и подобрать винтовку, как траншея заполнилась целиком. Где-то совсем близко барахтались и кричали однополчане, пытаясь взобраться на скользкие стены.

— Саша! Иподьякон! Отзовись, сволочь! — окликнул несколько раз Гришка.

— Сам сволочь, — донеслось из тумана. Выплыл, чёрт! На радостях Гришка чуть было не побежал к нему, да так и сел. В каких-нибудь трёх саженях левее проползло тёмное, громадное, и с тихим плеском нырнуло в траншею.

— Тимоша! Локотков! Здесь? — Гришка старался звать негромко, но слышно. Никто не отозвался. И вдруг за плеском воды раздался страшный крик, будто того, кто кричал, живьём разрывали на куски. Крик доносился с самой ближней левой позиции.

Туман начинал редеть. Сгущённый неведомой силой за счёт реки, теперь он обрушил всю свою мощь на траншеи и ослаб. Гришка на брюхе полз по мокрой траве вдоль окопа, ставшего крокодильей запрудой. Сквозь артиллерийскую канонаду и редкие ружейные выстрелы с той стороны насыпи доносились вопли. Туда тоже добралась бесчисленная родня Шлахтхофов.

Саша-Иподьякон лежал в траве шагах в десяти от траншей, бледный, но живой и невредимый.

— Унтер Оскомин где?

— Того, — шепнул Саша. — Потонул унтер.

— А фельдфебель, ротный?

— Чёрт их знает. Я и про себя-то не знаю, жив ли я, или уже в преисподней.

Вдвоём они кое-как отползли за валы позиций резерва. Самого резерва не было видно и в помине. Гришка похолодел, но взял себя в руки.

— Почему никого наших не слышно?

— А сам-то как думаешь?

Что правда, то правда.

Канонада стихла, причём с обеих сторон разом. Ружейные выстрелы тоже почти прекратились. Некоторые ещё хлопали в отдалении, но здесь, между насыпью и невидимым ещё в тумане каналом, наступила мёртвая тишина. Только тихий плеск воды.

Туман сгущался над траншеями, в остальных местах он теперь был гораздо реже. И сквозь него Гришка увидел, как к валам идут люди. Идут в полный рост, с винтовками, цепью. Так не пойдут раненые или те, кто собрался перегруппироваться и посчитать потери.

Внезапно в голову пришла бредовая идея, хуже которой нет.

— Иподьякон! Делай, как я, — потормошил Гришка. А сам набрал побольше воздуха в грудь и завыл, как волк. Саша глянул на него со страхом, как на умалишённого, но вдруг приподнялся на локтях и тоже взвыл — страшно, по-дурному, закалённым церковным голосиной.

Немцы за валами встали, как вкопанные. Потоптались на месте пару секунд — и вдруг побежали.

Гришка и Саша разом выскочили из-за валов и с воем погнались за немцами, которые теперь едва не кувыркались через себя, воображая, что их гонит целая рота очередных чудищ. Но теперь настал черёд остановиться им двоим. В тумане прямо перед ними выросла девчушка в простом крестьянском платье.

— Давай назад, — ухватил Гришка за ворот. Иподьякон чуть не опрокинулся.

Земля тлела. Даже в тумане видно было, что от травы идёт дым, а на чёрной земле то вспыхивают, то затухают красные угольки. От земли шёл жар, как от банной печки. С немцами что-то творилось. Они падали, не могли встать, натыкались друг на друга, как слепые.

— Обойдём по насыпи, — шепнул Гришка. Железная дорога виднелась совсем рядом, в десятке шагов. Саша не видел то, что увидел Гришка прежде, чем отвернуться: как в дыму показался высокий, горбатый и тощий.

Они отползли к насыпи, да так и залегли под ней.

Сколько времени прошло с начала атаки, Гришка сказать не мог. Может, полчаса, может, час. Он давно потерял счёт. Словно год назад была утренняя тревога, но солнце всё не всходило, и туман не рассеивался. В сотне шагов от них чернела воронка, выбитая снарядом. Воронка точно так же, как окопы, заполнилась водой, и туман над ней был ещё гуще.

— Смотри, — вытянул руку Саша.

Далеко впереди из тумана проступали раскуроченные и вывернутые рогатки. Первая линия укреплений. А дальше и левее, навалившись на железнодорожную насыпь, возвышался огромный курган.

— Гальгендорф?

— Он. Нам бы не найти на тех, кто его свалил.

— Шлахтхофы тут. На наших позициях.

Саша помолчал, раздумывая.

— Куда теперь? Там живых не будет. Глянь, как распахали.

— Вернёмся. Пока недалеко уползли, наших найдём.

— А дальше куда? В штыки? За бога, царя и отечество? — съехидничал Саша.

А Гришка вдруг понял, что не хочет умирать. Ни за бога, ни за царя, ни за отечество.

Что до его смерти богу? Не сейчас, так завтра.

Что Гришке до царя, государя-батюшки, самодержца всероссийского? Не царь ему шил шинель, не царь варил щи. Царь за Гришку только ел, пил да спал. А Гришка за него мёрз в окопах. Всё по-честному.

Что у Гришки за отечество? Нет больше отечества. Ни дома, ни родных. Одна тётка осталась в Калуге — так та ушлая, и при немцах как-нибудь проживёт.

Но ещё Гришка неожиданно ясно понял одно. Нельзя бежать. Потому что отходят русские силы, сотни, тысячи, сотни тысяч таких же Гришек и Сашек. И если сегодня побежать, то от смерти не уйти, её не обманешь. Потому что взамен смерть возьмёт их, сотни и тысячи, которые отступают из проклятого мешка, возвращаются домой. Он ещё у многих есть, их ждут отец с матерью, и сёстры, и братья. И надо делать, что должно. И, может быть, придётся умирать. Не за бога, не за царя, а просто потому, что больше некому.

— Прощевай, Гришка.

— Прощевай, Сашка.

Обняв напоследок названого брата, Гришка полежал ещё внизу, пока Сашины сапоги не скрылись за насыпью. Иподьякон собирался дезертировать через сломанную отступлением линию тыла и возвращаться в Петроград, где, по его словам, опять, как в девятьсот пятом, зрело что-то грозное. А у Гришки была своя дорога.

Между насыпью и затопленной траншеей он неожиданно нашёл ротного. Подпоручик дышал хрипло, с бульканьем и свистом — в лёгкие попала грязная вода. Но всё же дышал.

— Вашбродие, позвольте...

— Отставить челобитные, — сердито захрапел подпоручик. Его молодое лицо совсем побелело, но крови нигде не было. — Доложите без чинов.

— Мы с вами живые. И немца не видно, где наступление? Может, их дела тоже неважные. А у нас, может, ещё кто-нибудь жив.

— А чудища? Чудища в траншеях, — прохрипел ротный.

— Не плещутся. Не видно. Может...

Гришка поёжился.

— Может, жрут. Если сейчас дадите команду, да я передам погромче, да кто-нибудь откликнется — как знать. Авось, выйдет контрманёвр, а?

Ротный думал. Он приподнялся на локтях, на лбу выступил пот.

— Передавай. В контратаку.

Гришка отполз подальше от насыпи, встал на четвереньки, чтобы вошло больше воздуха, поднатужился — и заревел лосем:

— Рота, слушай команду! В атаку шагом — арш!

Ни единого звука в ответ.

Но вдруг Гришка увидел, как из-за позиций резерва, из-за неразобранных отвалов земли, отовсюду выползают солдаты. Среди них не было ни фельдфебеля, ни взводного, ни соседа Тимофея Локоткова. Их осталось меньше двух десятков. Но они молча подползали ближе, приподнимались, видя, что никого, кроме своих, нет. И вставали в полный рост.

Наступали в молчании, не встречая ни единой души. Только один раз рота легла по хриплой команде подпоручика, повторённой Гришкой — когда мимо прокатилось двухсаженное колесо, собранное из мёртвых тел и ощетинившееся штыками. Саша-Иподьякон рассказывал, что немецкие колдуны пускали такие на англичан. И всё же похолодело нутро, а глаза не могли оторваться от макабрической махины, покуда та не исчезла в тумане.

Вот прошли воронки с водой. До траншей осталось совсем немного, каких-нибудь две сотни шагов. Рота по приказу подпоручика держалась поближе к насыпи, чтобы при обстреле быстро залечь в водосточную канаву.

— Вашбродие, может, грянем? — спросил вдруг Гришка. Ротный хрипло усмехнулся.

— Мне по чину ли теперь кричать? Вдарим молча. Передавай — бегом!

Гришка выбежал чуть вперёд.

— Рота, бегом — арш!

И рванули молча, без единого крика. И туман рассеялся совсем.

Гришка видел линию траншей. Видел, как, забыв осторожность, встают во весь рост немцы, не веря своим глазам. И как вдруг разворачиваются и бегут, расталкивая друг друга перед разутюженными обстрелом проволочными рогатками, как бросают пулемёты на земляном валу. Оглянулся — и увидел, как молча бежит по пятам рота резерва, брошенная в контратаку, равняется на подпоручика и его авангард. И ещё увидел, как спускается с неба громадная серая цепелина. Только хотел закричать, предупредить, смотрит — а на палубе русский офицер, улыбается ему, Гришке, и спускает на землю лестницу.

— Полезай, братец! Отступление!

Не веря глазам, Гришка влез по лестнице на палубу. Офицер, артиллерийский капитан, по-прежнему улыбался во весь рот.

— Справились, сдюжили, орлы! Последние дивизии отходят, приказ выводить гарнизон!

— А как же наши? Как ротный? — от удивления Гришка даже забыл о чинах и говорил с капитаном, будто с приятелем.

— И за ним прилетят! На всех хватит, всех заберём, — засмеялся артиллерист.

Гришка и не заметил, как цепелина плавно поднялась в воздух и начала набирать высоту. Теперь от высоты перехватывало дух. Внизу проплывала насыпь с ровными нитками рельсов и шпалами поперёк, проплывали траншеи и проволока, проплывала батарея, канал и тёмная лента реки. В потоке воздуха цепелина взлетала всё выше — под самые облака.

И видел Гришка чудесный и страшный сон наяву, будто одни только люди воюют на земле. И нет чудовищ, и ничего нет, и самого его, Гришки, больше нет. Будто пал он в бою под крепостью Осовец, в последней контратаке отравленной газами тринадцатой роты Землянского полка. Будто выходит с кровью из лёгких дух, и молча, как мертвецы, наступают однополчане на немецкую сторону. А он, Гришка, лежит на сырой пожухлой траве, сжимая винтовку до белых костяшек, и багряный занимается в тумане рассвет. Но вот моргнул — и пропало наваждение. Снова он здесь, летит на громадной цепелине, и поднимается та выше и выше, до самого царства небесного, и видно вдалеке — батька стоит в праздничной рубахе, весь божьим светом одетый, и смеётся, машет Гришке, а за ним матушка с сёстрами нарядные, как на крестины, и дед в голубой черкеске улыбается хитро через густые усы. И радостно Гришке на сердце, и тепло, как в солнечный летний день. И скоро домой.

Источник

@темы: рассказы, сущности, призраки и духи, не своё

---

Зомбарий

[Скрёб-поскрёб]

Я даже могу подробно сообщить, как добраться туда. Заезжаете в провинциальный городок Вереста... Где он? А по карте, по карте. К востоку от Луганска, бывшего Ворошиловграда. Так вот, заезжаете в город - непременно через проспект Мира, с которым стыкуется идущее через обширный дубовый лес Пригородное шоссе. Недавно его покрыли новым асфальтом, однако он начал проваливаться, образовались какие-то ямы, и часть шоссе перегородили и ремонтируют с апреля по июнь. Ходят такие дяди и тети в ярко-оранжевых жилетах, с лопатами в руках... Пригнали каток, скрепер. Носят ведра со смолой. Жизнь кипит.


Проспект Мира как бы окунает вас в мелкое болотце городка. В этой части Вереста имеет четкую границу застроек, без всяких там пригородов, промышленной зоны и тому подобного. Просто стоят вот так хрущевки, а за ними начинается упомянутый выше дубовый лес. Что поразительно, примыкающая к жилому кварталу территория дубравы не замусорена, хотя местные жители на выходных устраивают там пикники. Ведь если пройти чуть глубже, то будет небольшое озеро с заросшими берегами, пребывающее вечно в тени. Вода в нем стоячая и желтая, воздух наполнен кваканьем жаб. Люди расстилают на траве по периметру берега покрывала и пикейные одеяла, располагаются на них и играют в карты, время от времени доставая из сумок и кульков жратву - для внутреннего употребления. Купается ли кто-нибудь в озере? Только самые отважные...


Едем по проспекту Мира. Справа - хрущевки, иногда магазины на первых этажах. Слева - сооружения явно социалистической конструкции - покрытые грязно-белой плиткой. Сначала спортивный комплекс под названием "Спартак": стадион, крытый бассейн и огромный барак для игр вроде баскетбола. Раньше таких бараков было шесть и размещался тут склад горючего. За "Спартаком" следует большая школа номер пять, перед которой полнеба заслоняет бетонное дерево, растущее прямо из фонтана без воды. На ветвях этого дерева - выпуклые детские лица, выражающие радость и невероятную тягу к знаниям. Стены фасада школы выложены мозаикой с олимпийскими кольцами, ведь школу строили в 1980 году, когда в Москве проходила Олимпиада, и эдак с весны в магазинах временно наблюдалось чудо - фруктовые джемы в невиданных ранее пластиковых упаковках, а киоски "Союзпечать" бойко торговали мелочью вроде латунных брелоков в виде олимпийского мишки, календариков с ним же, и тому подобным.


После школы идет яблоневый сад, не очень большой, размером с футбольное поле, а потом - оставшийся тут с незапамятных времен частный дом, где живет старушка "баба Зина", разводящая коз и продающая молоко - среди обитающих в прилежащих районах молодых матерей бытует мнение, что оно полезно для маленьких детей. Старушка имеет неплохой доход.


С бабой Зиной конкурирует находящийся рядом универсам "Мир". Он имеет два этажа и обеспечивает аборигенов всеми необходимыми для поддержания функционирования белковой жизни вещами. Тут и продукты, тут и обувь, тут и химчистка и книжный магазин на первом этаже. В отдельной пристройке - кафе "Дубок", бывшая столовая общепита номер 33. При Никите Хрущеве в Вересте начали активно строить столовые и химчистки, похоже, исходя из простого расчета - по одной на каждую душу населения. У Хрущева был особый план. В то время в Москве были воздвигнуты Черемушки - жилой квартал мечты социалистического общества. Квартиры там отличались эллинской простотой и предназначались для стоиков, или скажем, буддистов. Зачем большая квартира для медитации? Сидящему в созерцании будет достаточно потолка высотой 1.80 или 1.90 метра. А также махонький санузел и вообще милипиздрическая кухня. Советский человек будет потреблять пищевые ресурсы в общественных столовых, а на кухне для лилипутов готовить себе бутербродик, да воду для чайку кипятить. Впрочем, такие дома были лучше тех бараков, в которых народ жил после войны... Но вернемся к нашей истории. Для этого нам придется повернуть головы и посмотреть на другую сторону проспекта. Туда, где дома.


В каждом - ровно пять этажей. Вглубь уходят темные улочки, затененные растущими в палисадниках деревьями. Там дворы и другие, такие же дома, идущие так на северо-восток, пока не упираются в заборы частного сектора - дикого и с черными деревянными столбами, несущими на себе электрические провода. К частному сектору ведет улица Мичурина - других подъездов туда нет, и примерно раз в месяц по ней проезжает говновоз - такой грузовик с длиннющей цистерной и гофрированным шлангом. Он несет людям освобождение от скверны мирской... С одной стороны улицы Мичурина стальной серой стеной выстроились гаражи, с другой же за палисадниками с растущими там акациями прячутся хрущевки. Особо активные пенсионеры засыпают администрацию жалобами на говновоз, а однажды, взявшись за руки, вышли и преградили чудовищной машине путь. Примерно через сорок пять минут после начала блокады на горизонте показалась толпа (примерно дюжина человек) жителей частного сектора, довольно внушительных габаритов мужиков. Один из них ехал на велосипеде... Пенсионеры дрогнули и ретировались.


Есть еще в глубине квартала гастроном "Прогресс" с вывеской из неоновых трубок. Возле него вросла в землю сапожная будка, рядом с коей сидит пожилая торговка перед ящиком с разложенными на нем табачными изделиями. Подле будки вечно толкутся местные алкоголики неопределенного возраста, похожие на бывших тренеров спортивных команд. Если пройти мимо будки вперед, вдоль дома номер 14, а потом свернуть направо, мы окажемся в месте, где дома образуют букву "П" с разделенными палочками. Между домами - как бы двор общий с детской площадкой, мусорным сараем (разумеется, низ бордовый, верх - белый), пятью старыми девами-березами, четырьмя кленами, и двумя скамейками. Опять же, местные пенсионеры приходят в исступление, когда утром обнаруживаются следы пребывания здесь ночью "этой сопливой шпаны", как-то: пивные бутылки, окурки, шелуха от подсолнечных семечек и смачные плевки.


Непосредственно перед двором, напротив "дальнего" дома (восьмой номер) стоит так называемый "Зомбарий", здание о девяти этажах, с квадратным основанием, сплошь покрытое грязным, почти везде непрозрачным стеклом, и только внизу, первый этаж - местами белой плиткой. Здесь функционирует научно-исследовательский институт регенерации тканей (НИИ РИТ), о чем возвещают две черные вывески с желто-золотыми буквами, на русском и английском. Этот НИИ был построен чуть позже, чем жилые дома вокруг, и первые 30 лет не проявлял своей медицинской сущности. Все видели, что туда ходят на работу некие люди, к которым липло слово "научные сотрудники". Институт не вибрировал, не гудел, не запускал маленький ядерный реактор, какой имеется, например, в Институте проблем прочности. Правда, в доме номер 7, на четвертом этаже жил вонючий, зассанный и паранойяльный старик Жигулев, который в армейскую (трофейную) подзорную трубу имел обыкновение наблюдать за округой. В середине восьмидесятых в НИИ РИТ привезли партию новых компьютеров для машинного зала, и Жигулев, почитывающий "Науку и жизнь" и "Технику - молодежи" сильно обеспокоился - а не будут ли эти аппараты излучать сильную радиацию? Жигулев начал писать запросы в разные инстанции, пока не умер от инсульта в 1993 году. За четыре года до этого он начал говорить, что мол, вот если я умру, то от этой радиации. Так и знайте!


Жительница дома номер 8, бывшая его дворник, получившая таким макаром квартиру в нем, некая Людмила Голевая, в 1994 году устроилась на НИИ РИТ уборщицей. Голевая была здоровенной теткой с фигурой санитара психушки, деревянным выражением лица и тупыми, наглыми глазами. Широко открывая их, она рассказывала соседкам о своей новой работе интересные вещи. Оказывается, в здании института есть еще четыре этажа, только под землей. Голева почерпнула эту информацию со схемы эвакуации персонала, вывешенной под стеклом на каждом этаже.


Старожилы сразу же вспомнили - да, мол, при постройке НИИ строители вырыли подозрительно глубокий котлован. Но Голевую в подземные этажи не пускали. Попасть туда можно было из особого помещения в левой части на первом этаже здания. У обитой шоколадным дерматином двери в это помещение все время сидели два охранника в камуфляжных формах. Работники, заходя туда, предъявляли им пропуска. Голевую сильно заинтриговала такая секретность и однажды она решила проникнуть в закрытую комнату вечером, довольно поздно, в полдевятого вечера, но и тогда подле входа находились два охранника, уже другие, нежели днем. "Вам пропуск туда не разрешен", - сказал один из них. Голевая спросила, как она будет там убирать? Убирать ведь везде надо... Охранник ответил, что это уж пусть начальство решает, это не их проблемы.


Далее обнаружилось вот что - когда во всем квартале отрубалось электричество, насчет этого в НИИ РИТ все было в порядке. Когда в ряде домов (воздвигнутых в конце 60-тых и начале 70-тых) отключали горячую воду, в институте, опять же, горячая вода продолжала течь из кранов. Практический ум Голевой отмечал все это с надежностью древнего арифмометра и сообщал общественности, озвучивая нестройные мысли грубым сырным голосом.


Позади института, на стороне, примыкающей ко двору трех домов, испокон веков стояли два мусорных контейнера, зеленые и с проржавевшими сверху бортами. В девяностых годах оттуда начало резко вонять медикаментами. Любопытствующие, заглядывая туда, видели длинные плоские картонные коробки от неких препаратов, ампулы с отбитыми верхушками и похожие на баночки для пенициллина пузырьки с бело-розовыми наклейками "РАСТВОР РИНГЕРА-ЛОККА", иногда - простыни в коричнево-желтой засохшей дряни. Но мало кто обращал на все это внимание, пока не произошел следующий случай...


В квартале жил некий Юрка, по фамилии не то Замяльский, не то Землянский - короче, что-то в этом роде. Это был явно психически больной подросток, неопрятный, грязный, пропахший потом, с желтыми зубами. Он ходил по дворам, вечно обмениваясь с другими ребятами картриджами к игровым консолям Nintendo и Sega, а также вкладышами к жвачкам и тому подобной ерундой. Видимо, в этом состоял смысл его жизни. В школу Юрка не ходил. Наиболее глупые представители молодого поколения считали его эдаким изгоем-неформалом, яркой личностью, крутым пацаном - по крайней мере, Юрка так себя позиционировал. Он почти не умел читать и писать, разве что названия игр на исковерканном английском ("Дуффи Дук"), и телепрограмму по слогам - очень сильна была у Юрки тяга к голубому экрану. Юрка делал в телевизоре видимость, как в жопе - то есть выкручивал почти до минимума настроечные резисторы цветности, контраста и яркости. Это, по его мнению, увеличивало срок службы кинескопа. Когда ровесники Юрки уже давно перестали играть в войну, бегая по дворам с игрушечным оружием, Юрка продолжал изображать бравого десантника с совсем малышней, издавая ломающимся голосом крики имитации выстрелов - ты-ды-ды-ды! Ду! Ду! Дух! "Не играй ты с этим Юркой", - говорили матери своим чадам, однако те не слушались.


Одним из промыслов Юрки был сбор бутылок (для сдачи или коллекции), пивных банок (для коллекции) и осмотр мусорных ящиков. Юрка просыпался с петухами примерно в половине пятого утра, одевался и отправлялся бродить по окрестностям. Частенько он забирался в сады частного сектора, дабы сорвать несколько яблок или груш, либо наломать сирени, а потом пойти куда-то под гастроном и продать ее. Деньги он пускал на сигареты или жвачки. Обычно в процессе оплаты он давал нарочно больше денег - пока продавщица отвлекалась на поиск сдачи, Юрка воровал то, что ближе всего лежало.


И вот однажды, совершая очередной утренний обход, Юрка нашел в институтском контейнере вещицу, которую стал показывать за деньги всей ребятне с округи. Родители же детей узнали, что Юрка якобы владеет литровой банкой, в которой лежит и временами изгибается половинка человеческого пальца - мизинца. Это обеспокоило родителей.


Узнать все про тревожную диковинку взял на себя местный "мастер на все руки", периодический алкоголик, дед Коля. Он исполнял роль сантехника, телемастера, электрика, маляра, часовщика, умел ставить двери и чинить все, что подлежит ремонту. Жил дед Коля в насквозь прокуренной однокомнатной квартире, где на стенах висели старые календари с вполне одетыми фотомоделями, и замшевые прямоугольники с приколотыми к ним значками, среди которых между прочим блестел и Орден труда. У деда Коли была замечательная сигаретница в виде металлической одноэтажной часовни с башенкой. На боку часовни откидывалась дверка, с внутренней стороны которой располагались крепления для папирос (дед Коля курил только самые дешевые папиросы - сине-белый "Беломор", желтые "Салве" или в крайнем случае красненькую "Ватру"). Когда дверка открывалась, то механический органчик играл несложную мелодию. В последнее время дед Коля брал папиросы сразу блоками, тратя за раз половину пенсии. Смалил он, как паровоз. Брехня все это, что от сигарет раньше помрешь. Правда в другом - никто не уйдет ОТСЮДА живым...


И вот дед Коля, сидя во дворике за столиком, где ежедневно заседали местные шашисты из числа бывших рабочих приборостроительного завода (дома вокруг были ведомственные), высматривал Юрку. Когда тот проходил мимо, дед Коля подозвал его к себе и сказал примерно следующее:


- Здорово пацан! Я тут слышал у тебя какая-то банка с пальцем есть? А ну покажи!

- Какая банка?

- Да покажи-и, тебе что, жалко что ли?

- Мне не жалко, но нет у меня никакой банки!

- С пальцем... Это ведь чей-то палец. Просто так пальцы на улице не валяются.

- Так то в контейнере!

- Значит, все-таки есть палец?

- Во!


Юрка показал деду Коле поднятый кверху свой большой палец и убежал. Со временем история сошла в нуль.


Неожиданно получила продолжение эпопея семейства Голевых. У Людмилы был муж, хваткий сельский черт Иван - крупный мужик с темно-красной шеей. Он ходил в темных штанах и светлой, заправленной в них рубахой. Перед выходными Голевые закупали в хлебном батоны, которые затем везли в село для родителей - те откармливали булками свиней. Но не в этом дело. Иван работал прорабом на стройке и проворовался. Произошло вот что - он надумал сделать в парадном, где жил, ремонт. Люда пошла по квартирам, собирая деньги. Голевые планировали взять оплату за свою работу, а материалы - краску, алебастр и так далее - Иван начал потихоньку тащить с места работы. Кто-то его заложил и Ивана уволили. Голевые страшно, до смерти любили деньги и расстаться с ними было для них равносильно самоубийству. Так получилось, что они забрали к себе доживать век старую мать Ивана, бабульку девяносто двух лет от роду. Всю жизнь она просидела в селе, а тут попала в "город". На улицу ее не выпускали под предлогом, что "вы мама старые". Бабулька выходила разве что на балкон, а так медленно гнила живьем в квартире. И вот когда она померла, то хоронить ее повезли в родную деревню. Труп положили в абсолютно пустой, без обивки гроб, а сам гроб засунули в крошечный микроавтобус - некий водила, занимающийся перевозкой мелкой меблишки, решил подколымить.


А тут - надо собранные с жильцов бабки отдавать. Голевых жаба давит. Ситуация усугубляется двумя факторами. У дочери Голевых, Олечки, на носу помимо здоровенного красного фурункула - поступление в институт. Она хочет быть экономистом. Вообще говоря, сначала она планировала ехать в Киев поступать на режиссера, чтоб снимать молодежные передачи. Олечка считала себя очень культурной и образованной, про фильмы, которые ей не нравились, снисходительно говорила: "Даммм, это не Тарковский", и при этом тяжко вздыхала, а о литературе имела следующее мнение: "сейчас все только еще начинается - вы посмотрите!", на что никто не мог возразить, даже если б имели что сказать. Голевые очень гордились своей дочерью... Но нужны были деньги.


А тут еще Иван временно без работы остался. Людмила прозондировала почву в институте, пообещала сделать кому-то там ремонт из начальства, и Иван получил должность охранника. При входе. Помещение с доступом в подземные этажи охраняли совсем другие люди. А Ивана посадили в стеклянную будку рядом с турникетом. Сотрудники предъявляли ему пропуска, он жал на кнопку, и турникет при этом свободно прокручивался. Коммивояжеров он не впускал - на то был указ свыше. То же относилось и к агентам всяческих кафе и забегаловок, которые желали по договоренности кормить избранные отделы, а то и целые этажи.


Как-то вечером Иван решил вынести из института что-нибудь. Дабы потом продать или оставить дома, для хозяйства. Смена Ивана заканчивалась в семь часов вечера - потом на дежурство (не считая неизменных стражей подземелья) вступал ночной сторож, который обходил наземные этажи института, гасил где надо свет, закрывал двери и так далее. Доселе Иван уже совершил в институте довольно странный акт покражи, а именно - похитил лежащую наверху шкафа в туалете коробку, плотно набитую загадочными технологическими штуками. Олечкин хахаль Димка, человек новой формации, большой знаток информационных технологий, сказал Ивану, что это сущий клад - целая коробка так называемых "жестких дисков", которые чертовски дорого стоят! Иван помял один из таких дисков в руках и возразил, что какие же они жесткие, если они гибкие. Все равно!


Понесли на местную толкучку. Иван вывесил себе на грудь картонку с надписью "ПРОДАЮ ЖЕСТКИЕ ДИСКИ", и стоял, выпятив грудь и озираясь по сторонам. Подошел какой-то мужчина инженерного типа и спросил, какие именно есть диски? "А вот такие, во", - отвечал Иван и достал из лежащего на земле кулька здоровенный плоский предмет, наполовину скрытый белым конвертом из плотной бумаги. Мужчина инженерного типа присел от хохота, разинув рот и показав при этом желтые темные зубы. Оказалось, что Иван торговал древними восьмидюймовыми дискетами, которые нигде более не используются. Вечером последовал скандал с Димкой по поводу компетентности последнего, но это уже выходит за пределы нашей истории. Скажу лишь, что Димка с довольно горячих словах утверждал, что Иван сам виноват, раз изначально не понял, что хорошие вещи не будут лежать бесхозно на шкафу в туалете. Иван наивно отвечал, мол, он думал, коробку поставили туда временно, потому что в другом помещении не было места... Или это вроде как завербованный иностранным резидентом сотрудник института оставил для вражеской морды коробку с похищенными секретными технологиями. Димка сразу же ухватился за эту мысль, но развить ее было не дано - возвращаясь с рынка домой, Иван в сердцах выкинул дискеты с моста в тихую речку Бусинку, и холодные желтые воды поглотили их.


После этого случая прошел месяц. Все это время Иван присматривался, вынюхивал, и под конец решил войти в доверие к "элитным" охранникам, сидящим у входа в запретную зону. Проще говоря, начать их спаивать. В низкопробном алкоголе Голевые недостатка не знали, потому что испокон веков, перебравшись в город, гнали самогонку. И родители их, и деды и бабушки, тоже гнали, однако в селах. Все местные пьяницы ходили покупать зеленого змия к Голевым. Голевые же иногда давали им огненную воду в долг, на 25 процентов дороже обычной цены. Когда в 2001 умер дед Коля, то Люба Голевая заявила возникшему в тех краях племяннику покойного (сыну брата Коли), что дед Коля был должен ей лично двести гривен, и хотела взять вещами. Племянник не стал вникать в это дело, дал Любе пятьдесят гривен и какую-то посуду - дед Коля был довольно хозяйственным, однако без культа материальных ценностей, человеком и владел несколькими старыми чайными сервизами, чуть ли не сороковых или тридцатых годов. "Это еще при нэпманах из них чай пили", - иногда говорил он. Один из сервизов был немецкий, явно трофейный. Он-то и достался ненасытной Любе Голевой, к тому времени овдовевшей.


Муж ее Иван погиб при самых загадочных обстоятельствах. С помощью немалых доз алкоголя войдя в панибратские отношения с церберами в камуфляже, однажды ночью он таки проник за таинственную дверь. Ни ночью, ни утром домой он не вернулся. Лишь через четыре дня его тело нашли за городом в каком-то буераке, голого, в длинных разрезах на спине и груди, с опухшими веками и залитыми кровью глазами, как это бывает у людей, которых много и сильно били по голове.


Люба Голевая дала показания, что ее муж накануне исчезновения поехал в село за картошкой. У "церберов" никто ничего не спрашивал. Люба уволилась и стала более активно заниматься бутлегерской деятельностью, пока не скопила достаточно денег, чтобы перебраться в Киев, где ее дочка поступила-таки на режиссера, что сулит нам еще больший упадок местного кино и телевидения.


Осенью 1998 года возле проходной НИИ РИТ нечасто, примерно раз в неделю, останавливались дорогие машины. Из которых под руки выводились довольно странные люди. Если это была женщина, то непременно в старомодной шляпе с газовой вуалью. Мужчины носили громадные черные очки, и судя по всему, имели на лице толстый слой грима. Случайные прохожие при этом задерживали дыхание - от удивительных пассажиров несло духами или одеколоном в решительно нестерпимом количестве. Странные люди ходили неловко, будто опасаясь, что под ними провалится асфальт. Руки их скрывали перчатки. Как правило, этих людей окружали явно родственники, с заботливыми выражениями на лицах. Нельзя сказать, чтобы все неведомые посетители были стары. Среди них наблюдались и молодые фигурами женщины, и довольно статные кавалеры лет тридцати. Скорее всего, все они оставались в здании института на несколько дней, или даже на неделю, потому что аборигены квартала видели, как те же самые люди ВЫХОДИЛИ из здания НИИ спустя пару дней, причем этому предшествовал приезд автомобиля с родственниками, но БЕЗ "виновника торжества".


Нагромождение труб на крыше НИИ давно будоражило умы. Вероятно, здание имело внутри сложную систему вентиляции, которая в конечном итоге сообщалась с расположенными наверху трубами, большая часть которых была оснащена большими, покрытыми сеткой, вентиляторами. В тихие ночи эти вентиляторы распространяли по округе низкий, постоянный гул. И вот примерно в то же время, когда начали косяком идти странные посетители института, из некоторых труб подозрительно часто, днем и ночью стал валить дым. Днем он выглядел черным, ночью - темно-серым, немного светящимся. Может быть, такое случалось и раньше, однако реже и потому никто этого не замечал.


Зимой 1999 странных гостей стало меньше. Весной того же года рядом со зданием НИИ случилась дорожная авария - синий микроавтобус влип в ствол большой акации, отчего задние дверцы автомобиля отворились, и наружу вывалились боксы из прозрачного пластика. В боксах были живые лягушки и тритоны. Примечательно, что микроавтобус подъезжал к институту каждый день, даже на выходных. Правда, никто доселе не знал, что именно он возит. Тылом он подгонялся к "служебной" двери в здании, и оттуда что-то выгружали.


На другой день стал ездить другой микроавтобус...


Дети и собаки - самые любопытные существа на земле. Собаки обходили здание НИИ стороной, а если и случалось идти мимо, то настороженно нюхали воздух. Среди детей же давно шла молва, что в институте "выводят зомби", отчего НИИ прозвали Зомбарием. И вот весной 1999 года, в мае - это точно был май, потому что зацвела сирень - двум отрокам пришла в голову идея проникнуть внутрь и все разузнать. Мысль эта явилась во время катания вокруг Зомбария на велосипедах. У тринадцатилетнего, прыщавого и неблагополучного Дениса был складной "Аист", а упитанный Вася разъезжал на большой, как танк, "Украине", этом верном железном коне сельских почтальонов. Предложение исходило от Дениса. Вася отвечал: "Ну давай", и они начали разрабатывать план.


Ход рассуждений был таков. Нижние этажи находятся под сигнализацией. Но окна верхних, наверное - нет. Иногда служащие забывают об открытых окнах или форточках. Дети часто видели форточки открытыми и вечером, и ранним утром, часа в четыре. Рядом с Зомбарием, со стороны внутреннего двора, растут могучие клены. Высмотрев открытую форточку, можно взобраться на ее уровень по клену, перебросить оттуда "кошку", другой конец веревки привязать к дереву, и преодолев несколько метров по веревке, попасть в помещение.


Веревку нашли без труда. С "кошкой" оказалось намного сложнее и дело наверняка загнулось бы, однако тот самый юродствующий Юрка пособил юным шпионам, достав где-то небольшой якорь. У Дениса и Васи появились сомнения, ведь якорь, или даже более легкая "кошка" непременно разобьет стекло. Тогда Вася придумал другое - надо подняться по клену выше открытой форточки, настолько выше, как будет возможно. Там к поперечной ветке привязать веревку с перекладиной. Получится вроде качелей. Аккуратно раскачавшись, подлететь к нужному окну, зафиксироваться, пролезть через форточку и немного втянуть за собой палку с веревкой. Или наоборот - сначала втянуть, а уж потом влезть самому.


Неблагополучному Денису идея понравилась, а у Васи душа ушла в пятки, когда он представил, как будет все это проделывать наяву. Сразу же у него родился коварный план предательства - Денис идет первым, а Вася остается сидеть на дереве. Не затащит же его Денис силой! Пусть он сам все исследует, потом вернется и расскажет. Он ведь бедовый, к таким авантюрным штукам не привыкать.


Решили дождаться темной ночи, когда все небо будет затянуто тучами. Когда голая Луна светит, лезть в институт - все равно что ломиться туда средь бела дня. Поэтому Вася и Денис регулярно слушали прогнозы погоды... Наконец нужный день настал. Это было пятого июня. Ветер нагнал с севера мрачных туч, которые обещали назавтра ощутимый дождь. Стало холодно по-осеннему. Денис мог свободно уходить из дому ночью, а вот Васе пришлось выдумать целую историю, что он поедет с друзьями на дачу товарища. В шесть часов вечера Вася пришел к Денису, они до восьми курсировали по двору, наблюдая за открытыми в НИИ форточками или окнами. В восьми остались открыты одна форточка на третьем этаже и одно окно на четвертом, в шести метрах левее от форточки. Ребята вернулись к Денису, и до двух ночи играли в "Мортал Комбат" на SEGA, а затем тихо вышли на улицу. Темень усугублялась тем, что в квартале фонари горели только на улице, и то через один. Во дворах же освещение не работало. Идеальная ночь для совершения темных дел.


Мальчики подошли к месту, где росли клены. Выбрали тот, что был поближе к раскрытому окну. Сначала полез Денис, мотивируя это соображением, что если Вася свалится ему на голову, то из него, Дениса, останется мокрый блин. Вася не возражал против такой очередности. Денис поднялся до уровня окна, там сместился на толстую ветку, которая отходила вправо. Вася медленно взобрался туда же. Так получилось, что лезть выше и привязывать там веревку пришлось именно Васе, потому что Денис не мог перелезть через него. Но Денис был внизу, поэтому первым воспользоваться "качелями" должен именно он. Вышло с первого раза. Денис раскачался, схватился за оконную раму, и через несколько секунд был уже внутри.


Вася остался снаружи и хотя Денис звал его, тот оказался. Денис обозвал его плохим словом и исчез в проеме. Вася сидел на дереве и ждал. Он смотрел то вниз - не идет ли кто? - то в открытое окно. Денис вернулся через, наверное, час. Он молча вылез из окна и перелетел на качелях к дереву, а затем быстро стал спускаться. Вася звал его, но Денис не откликался, и спрыгнув на землю быстро побежал. Вася до утра ходил по окрестностям, а в десять часов вернулся к себе домой, сказав, что он уже приехал с дачи, мол, его там обзывали жирным, поэтому он не хотел больше оставаться. Денис пропал. По сей день он находится в розыске.


2000 год, апрель, снег только что начал таять. Грязные сугробы, ручьи. Все еще холодно. Набухают почки. День - невероятная вонь от института. Из труб валит дым. Местные жители звонят по всем "инстанциям", и получают одинаковые заверения - разберемся. Ночь - слышатся вопли. Пять или шесть выстрелов. Разбивается стекло. Это на институтской проходной. Милиция почему-то не едет. На нескольких этажах НИИ загорается свет. Постепенно, потом на всех. За непроницаемыми окнами мечутся тени. Люди, живущие по соседству, не спят и вышли на балконы. У кого балкон не выходит в нужную сторону - глядит в окно. Что же там происходит?


Топот. По дворам кто-то бегает. Дикие, бессвязные вопли. Искаженные динамиками голоса по рации: "Она побежала в переулок пятого дома", "Он вот там. И мы идем туда". Милиции нет. Здания института светится - удивительное зрелище, когда глубокой ночью в большом доме повсюду включен свет.


В дверь квартиры 8 дома номер 9 постучали. Там жили три студентки-квартирантки (одна из них - без ведома хозяйки). Они не спали и быстро подошли к двери. Заглянули в глазок. Перед дверью стоял высокий, совершенно голый мужчина с красной, блестящей и покрытой волдырями кожей. Левую руку он приложил к виску, и внешняя сторона кисти его руки алела текучей кровью. Он беспокойно оглядывался вокруг. Затем снова позвонил - когда он поднимал руку, то под мышкой обнажилась зияющая рана. Из-под двери просочился резкий запах гниющего мяса и антисептиков. Странный мужчина размахнулся и ударил в дверь головой. На линзе глазка размазалось нечто мутное и светло-коричневое.


В соседней квартире тоже не спали. Инженер-сметчик Иван Стольников, который с десяти до шести составлял сметы по ремонту офисов, наблюдал в свой дверной глазок за происходящим, время от времени уступая место жене Кате. В парадное ворвались четверо людей в черных комбинезонах, бронежилетах и скрывающих лица масках. Хотя у всех висели на ремнях короткоствольные автоматы, люди ими не воспользовались. Они держали в руках кувалды на длинных рукоятках. Повалив голого человека на ступени лестницы, люди в комбинезонах перебили ему руки в локтях и ноги в коленях, а затем голени. После этого один из людей в комбинезонах достал удавку, встал над голым человеком, запрокинул ему голову, просунул удавку под шею, придавил затылок с шеей ботинком, и совершил пять или шесть движений руками, напоминающих то, как чистильщик обуви делает свою работу. Сильнее надавив ногой, он резко дернул удавку, голова жертвы отвалилась в сторону и скатилась на несколько ступеней вниз. Люди в комбинезонах положили голову в черный пакет для мусора, взяли обезглавленное тело под руки и потащили его вон из парадного.


На другой день вопрошающим сказали: нет, это была не милиция и не спецназ; нет, все это не ваше дело и спрашивать не нужно; позже будет дана официальная информация. И действительно, в вечерних новостях по местному кабельному ТВ дали слово какому-то помятому, обрюзгшему дрыщу в костюмчике. Дрыщ замогильным голосом прочитал с бумажки, что этой ночью проводилась поимка четверых сбежавших из психиатрической больницы пациентов. Дрыщ заверил телезрителей, что повода для беспокойства нет - социально опасные элементы успешно пойманы и изолированы. На этом инцидент был исчерпан. Если бы не гроза...


Буквально через месяц случилось то, что повергло жителей района в шок. В ночь с шестого на седьмое мая началась сильнейшая буря. Небо затянуло убийственными тучами. Шквальный ветер нес песок, сучья и куски черепицы. Во многих кварталах города вырубилось электричество. Над институтом разразилась гроза с такими молниями, что все вокруг практически постоянно освещалось одними только сменяющими одна другую молниями. Инфернальный свет.


Затем сломался клен. Тот самый высокий и могучий, на который взбирались Вася с Денисом. Ураган вывернул клен у самого корня. Дерево очень быстро (все деревья быстро падают) повалилось в сторону здания НИИ, и ударилось о его стену. Поскольку вся стена состояла, собственно, из окон, то клен попросту разбил кучу стекла и проделал в здании брешь начиная с четвертого этажа по восьмой. Затем дерево соскользнуло в сторону, направо, и упало окончательно.


Молнии продолжали озарять небо и окрестности. Все это напоминало зрелище какой-то иной планеты. А в бреши на теле здания показались существа. Никто в округе не спал - разве можно уснуть при таком катаклизме погоде? Смотрели в окна... И увидели этих самых существ. По виду - люди. Они были голые, а с некоторых - свисали провода, крепящиеся присосками к телу. Существа ходили в комнатах, разевали рты, неловко брали руками всякие предметы: книги, папки, клавиатуры. Среди существ у нескольких с голов ниспадали длинные, почти до лопаток волосы, такими же казались и бороды. На фоне громовых раскатов послышался вой, клекот, невнятные гундосые фразы и вполне отчетливые обрывки фраз: "нужно всем успокоиться!", "пошли вниз!", "не трогай, не трогай это!". Одно из существ - это была женщина с резкими, красивыми контурами лица - прыгнуло вниз, во двор. Она упала плашмя, животом на асфальт. Затем она поползла вперед, прочь от здания, даже не пытаясь встать - она просто отталкивалась руками и ногами, извиваясь всем телом. Столкнувшись с бровкой, за которой росли клены и начиналась детская площадка, женщина начала ползти вдоль бровки, все время стараясь завернуть налево, будто нащупывая, где же поворот? Так, по периметру, она обогнула площадку и пошла на второй "круг".


В то же время остальные существа, видимые сквозь брешь, продолжали бесцельно ходить, издавая глотками отвратительные звуки. На четвертом этаже показалось нечто тускло-оранжевое. Это внутри рос огонь. Начали лопаться стекла. Существа, находящиеся на шестом и седьмом этажах, этого не заметили. Между тем огонь перебросился этажом выше и этажом ниже, таким образов захватив уже три уровня. Вдалеке завыли сирены - это ехали пожарные. Каково было удивление аборигенов, когда пять красных машин с воем пронеслись мимо института - они спешили тушить колоссальный пожар в частном секторе, рассудив, что люди важнее, чем какой-то институт, где сгореть может только инвентарь. Кто будет ночью работать в институте? Охранники или сторож должны были выйти из здания. Короче, не те сейчас приоритеты... Пожарным не было известно, что в институте оставались люди - когда местные жители звонили по 02, чтобы сообщить о происходящем, то начинали со слов "на улице такой-то горит институт...", на что оператор отвечала: "да, мы уже знаем, туда направлена машина, спасибо, не занимайте пожалуйста линию" - и вслед за этим вешала трубку. И никто не успевал сказать: "там какие-то люди...".


Утром небо выглядело как старые, полинявшие серые джинсы. От здания института остался какой-то искореженный черно-бурый монстр. Когда ночью он горел, ревущий огнем и охваченный черным дымом, жители окрестных домов собрали свои шмотки и смотались, расположившись в парадных домов того же квартала, но подальше от горящего института. Они опасались, что в нем что-то "рванет". И действительно рвануло, причем не раз и не два, а сразу пять последовательных взрывов. Но видимо, произошло это в подземной части здания, потому что видимых разрушений от этого не возникло. Кричащие странные люди сгинули в пламени. Неизвестна и судьба ползающей вокруг площадки женщины.


Через месяц стараниями бульдозеров и солдат с расположенной неподалеку воинской части место было расчищено от руин института. Районная администрация приняла решение построить здесь небольшой скверик с лавками, газонами, и бюветом с артезианской водой - не нужно было бурить глубоко, ведь котлован, образовавшийся на месте погибшего здания, доставал до весьма низких пластов грунта. Постепенно ставили один за другим сегменты трубы и засыпали котлован привозной землей. Уже к августу парковые дорожки посыпали гравием, а народный мастер Иван Ихнютов поставил на газонах вытесанные топором скульптуры семи гномов и почему-то медведя.


Вася иногда подходит ночью к окну и смотрит - оно выходит аккурат в сторону скверика. И кажется ему, Васе, что по дорожкам бегает Денис - с длинными волосами, в рваной одежде. Что спотыкается Денис, падает на гравий, дергается будто в эпилептическом припадке, потом шатаясь встает, и снова бежит, вытянув вперед руки с опущенными кистями и высунув черный опухший язык.

Автор: Петр 'Roxton' Семилетов
Источник

@темы: рассказы, сущности, мистические и аномальные места, предметы и вещи, больницы, лечебницы, поликлиники, городские легенды, не своё

---

Вьюга

[Скрёб-поскрёб]

Зима пришла не одна. Неспешно собирая свою жатву, в затерянную среди лесов и полей деревушку, вместе со снегом пришла смерть.

Пришла незаметно. Никто не понял, когда это произошло. Лишь посудачили на утро, с чего это во всех дворах псы, как один, взвыли среди ночи, да все свежее молоко в крынках прокисло. Потом поговорили о более насущных вещах: мол, кости, что то у стариков ломит — не к добру, да воробьи в солому прячутся – точно к морозу, птица домашняя вся нахохлилась – снегопад будет… Посудачили да и разошлись. Дел много у деревенского люда, а дни зимние коротки.

Ненастье разыгралось быстро – меньше чем за час, все небо, до горизонта, оказалось скованным свинцовыми тучами. Хлёсткий стылый ветер принес с собой первые хлопья снега, а мороз заставил разойтись по домам даже неугомонную ребятню. Люди закрывали ставни, растапливали печи и словно по наитию, сами того не осознавая старались держаться ближе к огню, и не выходить лишний раз на улицу. Им было не привыкать к непогоде, суровым зимам, непроглядному ночному мраку. Но эта ночь отличалась от остальных. Этой ночью балом правила смерть, и люди это чувствовали.

— Митяй, открывай! – Иван, кутая лицо в ворот, снова постучал в дверь – Десять минут меня уже на холоде держишь! Сколько спать то можно!

Но кузнец, со старинным именем Митрофан, не открывал. Да и не мог, даже если бы и хотел. В этот самый момент он лежал на кухне перед остывшей печкой, с остекленевшими глазами, сжимая в руках старенькое ружьё. Чуть поодаль, с неестественно вывернутой шеей, лежала его жена, Наталья. Она обнимала, словно стараясь защитить, свою тринадцатилетнюю дочь, Свету, неестественно бледную, с длинной рваной раной на шее. Полугодовалый младенец, названный Антоном, лежал в резной колыбели. Он тоже был мертв.

Много ли надо времени, даже в непогоду, чтобы поднять на ноги крошечную, домов на сорок, деревушку. Меньше чем через пол часа, все жители, кроме совсем древних стариков, которые и с постели то подняться не могли, собрались в старой часовне. Легкий гул разговоров да пересуд, поднимался к крыше вместе с выдыхаемым паром. Печь еще не разгорелась. Люди были напряжены. Еще бы. Не случалось еще такого, чтоб четверо человек разом преставились. Да и отнюдь не по естественным причинам. Обстоятельства смерти шепотом передавались из одного угла в другой, обрастая самыми немыслимыми подробностями. «А Светка то, Светка…. Зазноба то какая гарная росла…. Ведь даже не снасильничали, придатки выдрали, да требуху по хате расшвыряли…. Ох, что делается, что делается…» — доносились от входа. «Да как земля то, таких иродов носит, дело ли, младенца на кочергу насадить, да в стену воткнуть, аки чучело….» — вторили у иконостаса.

Дверь распахнулась. Все тотчас же замолкли, и с немым вопросом уставились на вошедших. Иван, обнаруживший тела, сжимал в одной руке ружье, второй поддерживал изрядно подвыпившего сельского фельдшера Сергея. Сопровождал их бывший районный оперативник, уволенный из органов за крутой нрав и неподкупную честность – Борисыч. В воздухе физически ощущалось сгущающееся напряжение. Фельдшер обвел всех мутным взглядом, и достав сигарету, молча подкурил. «Ну, Сереженька, не томи, что там…?» Фраза нарушившая тишину словно разбила оковы молчания. Вопросы посыпались отовсюду. Сергей неспеша затянулся, и опять обведя всех взглядом, нехотя выдавил из себя: «Убиты… И жестоко…» — надсадно закашляв, он продолжил – «Наталье голову свернули. Света…. Светланке разорвали горло… Даже Антошку не пожалели… Суки…» Его речь опять прервал кашель.

Люди в ужасе переглядывались. На лицах был написан только один вопрос – кто?

Борисыч хрипло прорычал – «По домам расходитесь. Двери на засовы. Никому не открывать. С темнотой ни шагу на улицу!» Люди послушали. Пользовался Борисыч неподдельным уважением среди жителей. Через пару минут в часовне остались только он, Иван и Сергей.

— Вы тоже давайте не задерживайтесь… До темноты хотя бы детей похоронить надо.

— Постой, Борисыч. – фельдшер выглядел абсолютно трезвым, словно и не приходилось его Ивану поддерживать – Не все я рассказал….

— Да я уж подметил, — усмехнулся Борисыч – недаром тридцать пять лет в органах проработал.

Иван непонимающе смотрел на них.

— Кровь?

— Кровь.

-Да что не так то с кровью? Серега, Борисыч, растолкуйте уже!

-Да что-что… — Сергей опять закурил – Нет у них крови… Даже в Антошке нет…


Долгая выдалась эта ночь.

Долгая для Ивана, ворочающегося с боку на бок, и обдумывающего то что узнал.

Долгая для Сергея, которого даже самогон в эту ночь не брал.

Долгая для Борисыча, впервые за все время работы в органах столкнувшегося с подобным.

Долгой выдалась эта ночь практически для всех жителей.

И вечной для Андрюхи, которого пророчили всей деревней покойной Светке в женихи.

Вечной эта ночь оказалась и для Андрюхиных родителей, которые хоть и тревожно спали, но не слышали, как их сын в соседней комнате воскликнул: «Светка!? Я так и знал, что ты жива! Ты ж замерзнешь! Погоди минуту!»

Вечной она оказалась и для Андрюхиной парализованной бабушки, которая все слышала, но не могла ничего поделать, лишь безмолвно плакать, слушая как Андрей топает к входной двери, как отодвигается засов, как скрипят несмазанные петли, и раздается голос – «Входи же быстрей!»…

Долгая выдалась эта ночь…



Метель не утихла и в этот день.

Все кто был в состоянии удержать инструмент, в полной тишине остервенело долбили ломами промерзшую землю. До темноты им нужно было выдолбить шесть могил. Работая под пронизывающим ветром, они не замечали, что у двух свежих могил, выдолбленных вчера, просели нанесенные снежные сугробы. Словно в них не хватало чего то. Чего внизу. Под мерзлой землей и завалами снега.

Уже не получалось скрывать, что и у этих жертв не было в телах крови. Люди ходили мрачные, оглядывались на каждый шорох, а среди стариков, все чаще, стало слышится произносимое хриплым шепотом вкупе с крестным знамением – «Вурдалак…»

Сергей, каждый раз услышав что то подобное, зло смеялся, и ничего не говоря, уходил. От Борисыча, в этот день, вообще никто не услышал и слова, а Иван же, вывесив на дверь распятие и увешав весь дом чесноком, заперся в сарае и остервенело что то строгал.

Сумерки окутали деревню неожиданно быстро. На погосте уставшие мужики еще более рьяно взялись за ломы. Оставалось выдолбить еще одну могилу.

Управились уже с темнотой. Не сговариваясь, сбились в кучу, и так быстро, насколько позволяла тьма и занесенная дорога, направились к деревне. Во тьме, сквозь снежную крупу, им чудились бледные фигуры, танцующие на снегу вокруг них. Трое отважились отойти с тропы, что бы посмотреть, что это было, но вернулись ни с чем. Увидев впереди огоньки окошек, они еще более ускорили шаг. Радостные, что добрались до хат, они так и не заметили, что из двадцати двух человек их вернулось девятнадцать.



На утро, три дома оказались пустыми. Пропали две сестры-бобылихи, жившие особняком, и чье исчезновение было замечено по чистой случайности. Кто то увидел, что дверь в дом открыта нараспашку и поднял тревогу. Благодаря чему и обнаружили еще два пустующих дома. Дом одинокого пастуха, схоронившего по тому году жену и дочь, да полуразвалившаяся изба, спившейся, от мала до велика, семьи из пяти человек. Тел не было.

Но не было и людей.

Меж тем, жены не вернувшихся домой мужиков, учинили форменный допрос всем, кто был прошлым днем на кладбище. Но никто ничего не знал, и не видел.

И опять пришла ночь.



Аглая проснулась внезапно, словно от толчка. Полежав немного с закрытыми глазами и поняв что не уснет, она зажгла светильник.

Мрачные мысли одолевали Аглаю. Её муж был одним из трех, что не вернулись с кладбища. Умом она понимала, что вряд ли он еще раз обнимет её, еще раз поцелует их ненаглядную дочь перед сном… Умом она это осознавала. Но не сердцем.

Что это за звук? Словно кто то царапает стекло? Аглая подошла к окну. Ничего не видно, надо погасить светильник. Щёлкнув выключателем, она стала всматриваться во тьму, и…

— О Боже! Миша! Мишенька! Вернулся родимый!

Да, за окном стоял её муж. Что то говорило ей – не вздумай, не открывай дверь – но что такое голос разума, когда сердце радостно бьётся от восторга, что её муж, её Мишенька — живой и здоровый!

Накинув халат, она подбежала к двери и смущенно бормоча какую то нелепицу, откинула щеколду.

— Ну же! Заходи, дорогой! Где ты пропадал!?

Михаил секунду помедлив, переступил порог.

— Господи, бледный то какой! Что случилось?

На мертвенно бледном лице не было и капли эмоций. Оно было сродни восковой маске. Но вот глаза… Глаза были живыми. Блестя в свете ночника, они смотрели с какой то нечеловеческой тоской. Тоской и голодом.

— Холодно. Там холодно.

— Конечно холодно, что ты такое говори…

В ужасе Аглая отступила назад.

Она поняла.



В эту ночь пропавшие мужчины воссоединились со своими семьями.



Они сидели в молчании. Сергей, не закусывая, пил стакан за стаканом и постоянно курил. Иван нервно перебирал четки с распятием. Борисыч не моргая смотрел в окно.

Из сорока трех жилых деревенских домов, опустели уже двадцать пять.

— Хватит! – Борисыч первым нарушил тишину – Пойду в соседнюю деревню. Приведу помощь.

— Не дойдешь. – Сергей подкурил еще одну сигарету – Сгинешь.

— Я на лыжах с пяти лет стою. Дойду. Должен…

Вместо ответа, Сергей налил в стаканы самогон – Ну что, вздрогнем на дорожку…

Иван же не сказал ничего, лишь еще крепче сжал четки.



Когда фигура Борисыча на лыжах исчезла в белой мгле, Сергей и Иван разошлись по домам. Ивана ждала жена с ребенком, а Сергей с фатализмом в глазах отрицательно покачал головой в ответ на приглашение.

Придя домой, Сергей, матерясь, принялся что то ожесточенно искать. Найдя необходимый предмет, он горько усмехнулся и, насвистывая незатейливый мотив, начал что то собирать.



С наступлением тьмы, в деревне воцарилась смерть.

В каждый дом стучались и просили их впустить, пропавшие и мертвые родственники, соседи, друзья. Каждый, кто поддавался на уговоры или не выдерживал чудовищного напряжения и приглашал нежить в дом – обрекал и себя, и всю свою семью.

С теми, кто не открывал, вурдалаки не церемонились. Появляясь, словно ниоткуда, огромные волки разбивали в щепы двери и окна, врывались в хаты и, разрывая клыками тела, вытаскивали кричащих людей на улицу, где мертвые продолжали кровавую вакханалию.

Иван, перед тем как волк перекусил ему горло, успел избавить от страшной участи жену и ребенка, выстрелив им в головы. Чеснок и колья его не спасли.

Сергей, услышав царапание в окно, даже не встал из кресла, а просто крикнул – Заходите уже, открыто… — и закурил последнюю сигарету. Когда упыри вошли в дом, он криво ухмыльнулся и, взяв нож, чиркнул по бечевке, привязанной к подлокотнику кресла. После того как ведро, подвешенное под потолком, окатило жутких гостей керосином, Сергей, сделав несколько учащенных затяжек, швырнул окурок. Пламя, охватившее мертвецов, быстро объяло прихожую, а потом и кухню. Вскоре пылал весь дом.

Ветер услужливо разносил искры, не гаснущие даже под снегопадом, по всей деревне. Вскоре не осталось ни одного не объятого огнем дома. Огненные отблески, отбрасываемые на окровавленный снег, знаменовали собой победу демонов.

До рассвета было еще далеко.

Источник

@темы: рассказы, сущности, мистические и аномальные места, не своё

---

[Скрёб-поскрёб]

Москвичата и сочувствующие приглашаются в новое сообщество @Москва: сообщество города

@Москва: сообщество города

@темы: голос админа

---

Надо-надо семье держаться вместе

[creepylola]

Дом, "милый" дом. Уж надеялась, что никогда не вернусь в посёлок городского типа, откуда я родом. Увы и ах, я снова здесь. Бабушка умерла, а я — единственная наследница.

В квартире стоял затхлый запах старости. На полу лежал пыльный ковёр с зелёными полосками по бокам. Большую часть комнаты занимал деревянный сервант, в котором хранилась посуда, старые книги, парочка фарфоровых статуэток и мои детские фотографии. Рядом стояла тумбочка, на которой располагался телевизор. Под ним лежал видеомагнитофон с кассетами. В начале девяностых мои родители обожали снимать меня на камеру.

- Алисочка, когда подрастёшь, будешь с интересом пересматривать записи!

Говорила мама. В начале двухтысячных они с отцом попали в аварию. В 2006-ом от рака умер дедушка. У меня остались только бабушка и ещё тётка по маминой линии. Пару дней назад узнала, что бабушка умерла от остановки сердца, а тётя куда-то пропала. Она пьяница, может запропаститься на неделю и вернуться как ни в чём ни бывало.

Почему я так негативно отношусь к месту, в котором родилась? Провинциальные поселения в странах СНГ — ад во плоти. Делать нечего, вот молодёжь и спивается. Никаких тебе кружков, секций, мероприятий. Сплошные дома и дворы, да пару магазинчиков у дороги. Природа, конечно, шикарная, но одной только ею сыт не будешь.

В селе свои убеждения нужно держать в тайне, не говорить на "запретные" темы (начиная от атеизма и заканчивая поддержкой абортов), не отсвечивать нестандартной внешностью. Длинноволосого парня из моей школы толпой лупили за причёску. Меня тоже травили, так как я была тихоней, слушала неформальную музыку и не мечтала о парнях. О девушках тоже. Эта ваша любовь-морковь — не моя стихия.

Единственным спасением от уныния стали книги. В них я пряталась и притворялась, словно меня не существует, что очень угнетало.

Мне не хотелось вспоминать прошлое, но делать особо нечего. Я уже купила билеты на девятое число. Три дня надо пожить в квартире, от атмосферы которой хочется повеситься.

Я взяла кассету под номером один, нажала play и удобно умостилась на кровати. Разборная кровать, к слову, родом из 80-ых. Спинки отделяются от рамы с пружинами. Сверху лежал матрас, накрытый белой простыней с красными цветами. У края спинки лежала старая перьевая подушка. На стене красовался ковёр с наляпистыми ЛСДшными узорами. Атмосфера идеальная для пробуждения детских воспоминаний. Да, жизнь в пгт казалась мне адом в подростковые годы, но раннее детство у меня было счастливым.

- Доця, помаши папе ручкой!

В кадре мелькаю маленькая я в маминой олимпийке и красных колготках. Начинаю кривляться, строить рожицы, а потом хватаю Барби и убегаю в свою комнату. Папа идёт на кухню и снимает вид из окна.



Октябрь. Солнечный приятный день. Ветвистое дерево, как и всегда, стоит рядом с турником. За кадром отец рассказывает о том, как они с другом ловили рыбу в местном пруду. Мне хочется плакать, я так скучаю по родителям. Так не хватает его историй про рыбалку, не хватает хриплого смеха, не хватает однотипных клетчатых рубашек на спинке стула. Я скучаю.

Внезапно изображение приобрело тёмно-синий оттенок. Пропал звук. Слышалось странное шипение. Я подумала, что кассета сломалась, но как только решила её вытащить, резко показалось уродливое полупрозрачное лицо.



Крик.

Мой или монстра — без понятия.

Я дрожащими руками достала кассету, кинула её на пол и выбежала из комнаты.

В мистику никогда не верила. Подумала, что папа записал на кассету ужастик, вот два видео и смешались. Испугалась скримера, как наивная маленькая девочка. Спокойно играла себе в "Outlast" и "Silent Hill", а тут чуть не обделалась. Мне стало интересно, на других кассетах тоже будут эти страшные рожи?

Вторую кассету решила посмотреть днём.

И снова отец за кадром что-то рассказывает и снимает двор. Такой себе блогинг 90-х.

- Надо-надо семье держаться вместе, Алисочка. Я же это снимаю не только для себя. Вот спустя десять лет или даже двадцать можно будет посмотреть на своих родственников. Вспомнить добрым словом...ай, бл...

Камера полетела на землю. Когда отец её поднял, изображение изменилось. Деревья, туман и вновь кричащее полупрозрачное лицо.



В этот раз я не сильно испугалась. Да уж, вспомнишь добрым словом после орущих стрёмных рож.

Остаток дня я убиралась в квартире и слушала музыку. В полночь легла спать.


- Ася, гулять идём? Да, идём гулять!

Сквозь сон слышу голос мамы. Рано утром она выгуливала нашу собаку, которая обожает скакать как горный козлик и скулить от радости.

- Ммм, тише...

Бурчу я и перекатываюсь на правый бок. А потом до меня доходит…

Мама мертва. Собака тоже.

Я накрылась одеялом и дрожала от страха, не в состоянии справиться даже с собственным сердцем. Оно билось так часто и сильно, что звенело в ушах.

Мое тело парализовало. Холод ударил в ноги. В горле стоял ком. В глазах резко потемнело. Я провалилась в сон.

Проснулась полностью разбитой, как после недельной попойки. Глянула на часы — восемь вечера. Долго же я спала. Судя по всему, ночью у меня случился сонный паралич. Обычно переход между фазами незаметен, но иногда происходит сбой, сознание фиксирует невозможность пошевелиться, сновидения накладываются на реальность и возникает паника.

Я кое-как встала и направилась в ванную комнату. Умылась, почистила зубы, выпила валерьянки. Прошла в коридор и посмотрела на своё измученное отражение в большом зеркале, вздохнула и оглядела квартиру. Поняла, как сильно хочу уехать отсюда. Уютная квартира со свежим ремонтом — моя базовая потребность. Где нет плесени в ванной, а облупленная штукатурка не падает в воду во время купания. Где стены с новыми обоями. Где не нужно постоянно поправлять тошнотворные шторы цвета "детской неожиданности". Где все щели закрыты и стена не ледяная. Где неверно установленные лампы не создают уродливые тени, а вещи лежат на своих местах.

Мне не терпится вернуться в свой чистый уютный дом.

Отогнав грустные мысли, принялась убираться на кухне.

Спустя двадцать минут услышала стук в дверь. Думаю, ну мало ли, сектанты опять ходят или соседям что-то надо.

Смотрю в глазок — никого нет. Читала где-то, что таким образом в дом может проникнуть нечистая сила. Единственная нечистая сила, которая может прийти сюда, -- это моя пьяная тётка.

Снова звонок в дверь. Судя по всему, дети местные хулиганят. Сейчас они у меня получат!

Я вновь смотрю в глазок и вижу свою тётю. Помяни чёрта...

- Алиса, открывай дверь!

Женщина начинает тарабанить по двери кулаками. Я продолжаю смотреть на родственницу и замечаю, что что-то не так с её лицом.

Оно гнилое. Боже, оно действительно гнилое!

Даже через глазок это было заметно. Я отскакиваю от двери и протираю глаза.

Это галлюцинации? Шизофрения началась?

Стук не прекращался. Собрав остатки смелости, осторожно посмотрела в глазок. Лучше бы я этого не делала.

Там стояло оно. Я не знаю, как это существо описать.



Оно издевательски медленно подходило к двери.

Оно издавало шипящие звуки, как сломанное радио.

Оно видело меня через дверь. Я это точно знала.

Я закричала и убежала в зал. Телевизор был включен, вот только кто его включил?

Кассета номер три.

Мой папа шел с камерой по безлюдной улице.

- Доця, хочешь я тебе стихи расскажу?

Он кашляет, отхаркивается и говорит:

- Я скоро умру.
Мама скоро умрёт.
Бабушка врёт.
Она тоже скоро умрёт.

Камера начинает хаотично трястись.

- Дедушка кушает ножку.
Бабушка кушает ручку.
Вкусная, вкусная внучка.
Вскроем вены вместе.
Мы дружная семья.
Кто сожрёт собачку?
Ты. Я. Ты. Нет. Я.

Поведение отца пугало меня до дрожи в коленях. Он пытался сымитировать голос ребенка, при этом время от времени харкался кровью.

Когда он закончил со стихами, камера перестала трястись и показалось страшное лицо. Только в этом лице я разглядела знакомые черты.

Бабушка.



И снова крик — в этот раз точно мой.

Слышу привычный стук в дверь. Но в этот раз в дверь кладовки.

Мое сердце почти выпрыгивало из груди.

- Алиса, открывай дверь!

Я закрылась в ванной комнате. Здесь тоже есть маленькое зеркало.

В детстве я мечтала пройти сквозь зеркало в другой мир. Представляла, что за ковром на стене находится дверь в удивительную комнату с чудесами-чудесными. Иногда всё вокруг казалось нереальным. Словно существует другая жизнь, которую невозможно объяснить словами.

- Алиса, открывай дверь!

Кричит моя тётя и стучится в дверь ванной комнаты. По моим щекам текут слёзы.

- Доця, открывай!

Веселым тоном добавляет мой папа. Нет больше сил бороться. Сдаюсь.

Выбора нет. Мне надо открыть дверь.

Надо-надо семье держаться вместе, хочу я этого или нет.

Источник

запись создана: 13.10.2020 в 02:42

---

Удачливый

[Marita~]

Меня называли Удачливый, и везенье мое было со мной с колыбели. Я молился ему, истирая язык в благодарностях. И я верил, наивный глупец, верил непостоянству его даже более, чем себе самому, до тех пор, пока…

…пока мне не продал ту карту беззубый старик в нищем, грязном, вонючем квартале Каира. Я стоял, прислонившись к щербатой стене у какой-то лачуги, а он – вырос будто из-под земли, просочился сквозь солнцем выжженный камень.

– Мистер, – уважительно выдавил он по-английски, так смешно коверкая слог, – у меня есть то, что желает ваша душа.

– Пшел отсюда, – сказал я ему. – Моя душа желает, чтоб ты исчез с глаз долой, и сию же минуту.

Глаза старика сделались ядовито-змеиными, сухие, коричнево-красные губы его искривились.

– Там золота столько, что вы не возьмете за раз, уж поверьте мне, мистер… – прошепелявил он нараспев. – Многие бы хотели проникнуть в эту гробницу, но тайны ее закрыты для них. А для вас… – его голос прервался, – это будет стоить всего тысячу фунтов. Ничтожная пыль по сравнению с теми сокровищами, что будут доступны вам, мистер! – он улыбнулся мне хищно-змеиной улыбкой. На кончике языка его мне померещилось острое жало. Удача снова манила меня, звала в свои призрачно-белые руки. И я возблагодарил ее, и…

И сунул, не глядя, банкноты в дрожащие жадные пальцы торговца, в ответ получив посеревший от грязи бумажный клочок. Чернила на нем были красны, точно спелое, ярко-закатное солнце, и лаково-черны, как неизбежная ночь. Я присмотрелся к следам их на бледной, песчаного цвета бумаге и расхохотался над собственной глупостью.

Это было за Городом Мертвых, Каирским некрополем. Изученным до последнего камушка, исхоженным до последней тропы. Что там можно было найти, кроме туристов и нищих? Старик подцепил на крючок своей лести банкноты из моего кошелька. И благодаренье удаче, что не последние. Впрочем, я ничего не терял. Я мог сходить и развлечься. Этой же ночью, мертвой, лунно-серебряной ночью, когда чернота разливалась, точно бездонные нильские воды, над каменными островами некрополя, вползала сквозь окна и двери. Когда живые стихали, как мертвые, а мертвые, говорят – становились подобны живым… но кто сейчас верит в эти глупейшие сказки? Я шел, и моя удача шагала под руку со мной.

…Шел, ботинками утопая в черной зыби песка, и луна следила за мною с небес, точно зоркий всевидящий глаз, и потерянно выли шакалы, и рюкзак за плечами моими был легок и пуст, словно чрево, лишенное пищи. Я хотел накормить его золотом досыта, округлить его тощий брезентовый бок. Сдать добро перекупщику – и вернуться, опять, одному, под прицельные взгляды луны и стенанья шакалов. Если только старик не солгал… но в прищуренных хитрых глазах его ложь вязалась в единый узел с наигорчайшею правдой. И не было истины ни в том, ни в другом.

…как у гладкого, точно ножом рассеченного трещиной брюха скалы. Там, где лунная, истонченная ночью, горбатая тень моя прикоснулась к ее основанью – я ударил киркой, вызвав брызг мелко-острых камней. И скала зарычала, подобно пустынному льву, и раскрыла передо мною проход. Я шагнул в него – и зубастая пасть за моею спиною закрылась, едва не оттяпав рюкзак. Я был слеп в обжигающей тьме, и удача вела меня за руку…

…мимо белых, луной оголенных костей и полчищ скарабеев, ползущих по ним, к им одним только видимой цели.

…мимо масок рогатых богов и богов с лягушачьими, мерзко-глумливыми мордами.

…мимо каменно-твердых, как смерть, саркофагов, и лежащих в них мумий с рубинами вместо выдранных глаз и текущею в жилах луной вместо крови.

Шел, пока зрение не вернулось ко мне, и в бездонном, чернеющем небе не вспыхнули блеклые звезды, и при свете их я увидел…

…увидел и понял, что разом теряю рассудок…

…как ужаленный в ногу змеей, что оскалила сморщенный, старческий рот, и язык ее подарил мне мгновенную смерть и насмешку вдогонку…

…а холодный, струящийся яд – завладел моим телом, и заставил глаза мои видеть то, что не видят другие…

– Мой! – громово прорычало шакалоголовое чудище, отделившись от стен.

– Мой! – откликнулось справа, точно бездумное эхо. – Мой! – проблеял осел… прорычал леопард… – Мой! – провыло по-волчьи, а потом – я упал на колени и тихо пополз в темноте, притворившись ужом, а там, в высоте, надо мною – неслись к небесам визг и рычание, и текла вниз гремучая черная кровь, и дрались, бесконечно дрались за меня два бессмертных чудовища, и грозные их имена заплетались в мозгу письменами – Анубис и отец его Сет… Красноглазый, кровавоволосый бог-воин – и шакал, охранитель гробниц. Сет и Анубис, взалкавшие крови того, кто их потревожил. И удача моя сохранила меня от палящего гнева их.

…Черное чрево туннеля разверзлось внизу. Я ввинтился змеей в его узкие своды… падал и падал вниз, в гулкий, мертвый, холодный, как камень, колодец, и земля осыпалась за шиворот мне, и покойники трогали меня за лицо любопытными пальцами. А потом – я распрямился и встал. И пошел, пока шаг мой не закончился обсидиановой дверью. Я ударил по ней кулаком, и кулак провалился в мясное, дрожащее, вязкое, будто внутренность трупа… и я тотчас замедлил дыхание, чувствуя невыносимую вонь.

Двери лопнули, как подгнивший, червями источенный плод. И глазам стало резко, до боли светло. Я стоял в ослепительно блещущей зале, где по стенам – висели золотые щиты, где стояли роскошные вазы из чистого золота, где в огромных, сияющих мертвенным блеском, литых саркофагах – спали вечно хозяин и хозяйка гробницы, и на лицах их были золотые, прекрасные маски, дабы сон их был тих, и спокоен, и сладок…

…Я сорвал маски первыми и сунул в рюкзак. Следом – россыпи древних монет, статуэтки, браслеты, золотые кинжалы и копья, пояса в лазуритовой сини и кровавые, красные броши. Нет, я не был избыточно жаден. Я взял столько, сколько мог унести. Я знал, что вернусь сюда снова…

…через черное чрево туннеля и трупную вонь.

…мимо замерших в ярости статуй Анубиса и отца его, Сета.

…под белеющим оком луны, вдоль скалы, рассеченной расщелиной надвое, будто ножом…

…где так воют шакалы, и в жалобах их мне мерещится речь человеческая.

– Ы-у! – взвыл я от скрежещущей боли, что пронзила меня от макушки до пят. – Ав-в… а-а…

Я упал на колени в лунно-серую пыль. Мои кости пылали, плавились, искажаясь, меняясь, моя кожа грубела, обрастая щетиною шерсти. Мои зубы острились, росли, мои ноздри ловили мне непривычные запахи. Я катался в пыли, завывая и кашляя. Я был жив, и я умер. Я звался Удачливый, и удача, смеясь, покидала меня, оставляя иное прозвание.

«Ты вернешь мертвым все, что ты взял у них… – пронеслось в голове быстро-змейное, точно крутящийся ветром песок. – А потом – ты останешься стражем пустыни, шакалом, будешь выть по ночам, чтоб напомнить всем тем, кто, подобно тебе, оскверняет святые гробницы – что ждет их в посмертии… чья судьба будет так бесконечно скорбна… Уходи – и будь проклят навеки».

…Из-под лапы моей выпал вчетверо сложенный лист. Кто найдет его, кто испытает удачу на прочность? Мне было уже безразлично. Я трусил ко скале, подметая хвостом блекло-лунную пыль. Меня ждали мои повелители-боги, и мне не было больше дела до мира людей.

запись создана: 12.10.2020 в 15:47

@темы: своё, рассказы, мистические и аномальные места, мертвецы

---

Ларёк стал жёлтым

[satad34064]

Ссылка на историю в картинках в источнике

@темы: картинки, ссылки, рассказы, мистические и аномальные места, городские легенды, не своё

---

Жизнь, в которой нет места счастью

[satad34064]

Я женщина, чья жизнь пошла коту под хвост.

Я должна была быть в числе чайлдфри, но у меня родился ребёнок. И это обстоятельство просто в лепёшку размазало моё счастливое будущее. Словно моя жизнь от меня не зависела. Я никогда не видела себя матерью, но жизнь в провинции, давление от друзей и родственников, страх потерять любимого человека, увы, сделали своё дело.

"Родишь - полюбишь" — знаменитая, но такая лживая фраза. Я никогда не любила своего сына. Да, это ужасно, но врать не хочу.

Меня жутко раздражало, как сын кричит (хоть радостно, хоть раздраженно), как смотрит на меня своими серыми лупатыми глазами, как задаёт глупые вопросы и балуется. Меня раздражало в нём всё, абсолютно всё. Я родила его из чувства долга, потому что женщинам "надо" рожать. Только кому надо?

Да уж, моя жизнь зашла в тупик. Семь лет в браке без любви и с нелюбимым ребёнком. Хуже судьбы не придумаешь.

Я вышла замуж рано, наивная дурочка, верила в любовь на всю жизнь. Думала, что мы созданы друг для друга, вместе преодолеем все трудности и невзгоды. Знакомство с мужем казалось судьбоносным. Он безмятежно шёл через дорогу, когда чуть не попал под машину. Я успела схватить его за куртку и потянуть на себя. Мы косвенно знали друг друга - это же провинция, но никогда близко не общались. После спасения общались днями напролёт, пока влюбленность не овладела сердцем и головой.

После свадьбы возлюбленный резко изменился. “Идеальный” супруг оказался мудаком. Я вкладывалась в наши отношения, оказывала всевозможную поддержку, старалась способствовать его личностному росту. Он не отвечал взаимностью. Мужчина устраивал мне эмоциональные качели, да такие, что голова шла кругом от каждодневного стресса.

За годы в браке у меня пропала энергия и какие-либо продуктивные интересы, взамен появилась тревога и депрессия. Я осознала, что отдачи и поддержки не получу, так как мои интересы никогда не учитывались (себя приходилось отвоевывать), мои дела и моя жизнь его не интересовали, как, впрочем, и мои чувства. Он постоянно давил на меня, манипулировал и лгал. Я не понимала, что нахожусь в жестком абьюзе, пока не родила нежеланного младенца. Тогда осознание мощным булыжником ударило в голову. Я не хочу такой жизни! Не о таком мечтала.

Последняя серьезная ссора из-за измены мужа открыла мне глаза на его истинное отношение ко мне. Иллюзии, которые я питала, пали. Мне очень грустно от предательства, я сожалела каждый день о потраченных годах и том, чего уже не вернуть, что безнадежно кануло в небытие.

Я бы так и продолжила своё существование в роли несчастной домохозяйки, если бы не повстречала старуху. Когда я читала книгу сидя на лавочке, ко мне подсела бабушка. Она попросила немного денег, а мне так жалко её стало, что я дала больше, чем обычно дают попрошайкам.

- Держи зеркало. Оно возвращает утраченное.

После этих слов бабушка сунула мне в руки маленькое зеркало и ушла не оглядываясь. Я кинула вещицу в сумочку и пошла домой.

Ночью, когда домашние видели десятый сон, я достала из сумочки зеркало и посмотрела в него. Я не верила словам старушки, мне просто стало любопытно. Мало ли, может зеркало в антикварный магазин можно сдать.

Зря я сразу не поверила. С первого взгляда меня будто загипнотизировали. Я не могла пошевелиться и оторвать взгляд от своего лица в отражении. Следом у меня закружилась голова, я лишилась чувств.

Очнулась я 04.04.2005.

Это был тот самый день, когда мы с мужем познакомились. Не буду расписывать своё удивление, и так понятно, что я была в невероятном шоке. Сложно описать мои чувства. До вечера тюленем лежала в кровати и пыталась прийти в себя. Думала, такое только в сказках бывает.

На следующий день от родственницы узнала, что моего некогда любимого человека сбила машина. Некому было тянуть его за куртку. А я так и не пришла его спасать.

Как там говорилось? Бабочка взмахивает крыльями в Китае и колеблет воздух, и, в конце концов, на Нью-Йорк обрушивается шторм. Шторм обрушился на меня, чему я несказанно радовалась.

До сих пор не знаю, кем была та старушка. Ведьма? Судьба? Крёстная фея для меня, “Золушки”? Да и это не важно. Я благодарна ей за второй шанс, который она мне предоставила.

Ангелина дописала последнюю часть рассказа и устало потерла глаза. На часах 00:20, а она ещё не спит. Девушка опубликовала историю на мистическом форуме, выключила ноутбук, отнесла стакан с холодным кофе на кухню и проверила детскую. Маленький Мишка спал в обнимку с любимой игрушкой. Пожалуй, это смотрелось мило, однако Лина печально вздохнула и тихонько закрыла дверь.

- Линка, ну ты скоро там? Хватит ночами в интернете сидеть!

- Да иду я, не ори. Ребёнок спит, - недовольно пробубнила девушка. Она умылась холодной водой и легла в кровать к мужу.

Задолбала до ночи свои рассказики публиковать. Синяки как у наркомана уже. Спокойной ночи.

- А сам-то в свой Overwatch сутками играешь. Спокойной ночи, ага.

В голосе супруга читалась пассивная агрессия. Впрочем, в голосе Лины тоже. Они уже привыкли к такому общению, без бережности и уважения.

Ангелина закрыла глаза и представила, как бабочка взмахивает, а шторм уносит прочь её жизнь.

Жизнь, в которой нет места счастью.

@темы: рассказы, не своё

---

Чат-история "Девочка, которой нет"

[vatirix999]

Лена: Привет!


Ира: О, Ленка, привет. Рада, что ты не подохла) Как там у тебя дела? Давно не списывались.


Лена: Та ну тебя. Через месяц поеду на море, волосы вот в синий покрасила. Ты как?


Ира: Тебе идёт, норм такая чика) Я недавно у бабушки была, смотрела детские фотографии. Ностальгия в глаз попала.


Лена: Эх. Помнишь, как мы тупо подшучивали над людьми в поселке?


Ира: Ага. Ты про кошелек?


Лена: Дооо. Мы нарисовали "деньги" на бумажном листочке, засунули их в старый кошелек и положили его на дорогу.


Ира: Лол, потом прятались как долбоебы в кустах и наблюдали за реакцией прохожих.


Лена: Как же тогда орала тётка Галя.


Лена: Хорошо, что нас не спалили)


Ира: Ну а ты поставь себя на её место. Ты нашла кошелек, радуешься, что теперь сможешь себе купить бухла в селухшском ларьке, а там нарисованные деньги.


Лена: Селухшском А помнишь, как мы взяли крылышки курицы, измазали их красной краской и кинули под дверь Артему? Он плакал как лох, хотя был уже подростком.


Ира: Да. Но как-то слишком трешово мы поступили, если честно. Кто это придумал?


Лена: Алина.


Ира: Какая Алина? Мы дружили втроем. Ты, я и Тим.


Лена: Тим...


Ира: Как с ним такое произошло?


Лена: Не знаю. И не очень хорошо помню. Тебе тогда только десять лет было. Мне двенадцать. Тимке тринадцать. Что с ним случилось?


Ира: Если честно, я тоже плохо помню.


Лена: А ты совсем не помнишь Алину?


Ира: Не очень...


Лена: Девочка, которая жила в старом доме. Длинные черные волосы, старое платье, в котором она прогуляла всё лето. Босые ноги. Вечно что-то придумывала. Возраст - примерно как у Тима. У меня даже сохранилась фотка дома, в котором она жила!


Лена:


c.radikal.ru/c29/2004/b3/2e4269236178.jpg


Ира: Аааа, Алина, жуткая девчонка, как из ужастика блин! Сразу в воспоминаниях всплыла история про лес.


Лена: Какая история про лес? Теперь я ничего не помню!


Ира: Ты чего. Лес же. Нас тогда всем поселком искали.


Лена: Ммм, давай подробнее.


Ира: Мы вчетвером сидели в нашей "халабуде" - ты, я, Алина и Тим. Если помнишь, Тиму очень нравилась Алина. Он подарил ей цветок, который сорвал у себя на даче. Романтик, ёпта.


Лена: Теперь вспоминаю. Алина ответила, что знает место, где цветы красивее.


Ира: Тим тогда так обиделся, но пытался не подавать виду.


Лена: Мде :с


Ира: Нам нельзя было в лес, но у Алины была такая энергия...она выглядела как беспризорница, но что-то в ней было такое...лидерское! За ней хотелось идти.


Лена: А меня она пугала, поэтому я её забыла. У неё были пустые глаза. Говорят, что глаза - это зеркало души. Так вот, у неё этой души не было.


Ира: Ты укурилась? Она просто подросток. Не нагнетай.


Лена: Нет. Сложно объяснить. Странная она. Мне даже вспоминать её противно. Темная сущность в ней сидела.


Ира: Сущность в виде гномика.Ты просто перечитала крипоты всякой.


Лена: Хз, мб) Так что дальше?


Ира: Мы попиздохали в лес. Вечером. Как лохи. Искали поляну с красивыми цветами.


Лена: А потом заблудились? Я правда не помню.


Ира: Нет, мы её нашли. Очень красивая поляна с цветами, которых никто из нас никогда не видел. Мы звонко смеялись, бегали по поляне кругами, танцевали.


Лена: И?


Ира: Во время танца Алина схватила меня за руку и пристально на меня посмотрела. Её бездонные ярко-синие глаза с золотисто-коричневыми крапинками света внушали доверие ^•^


Лена: Боже...


Ира: Что такое?


Лена: Я вспомнила...мне плохо.


Ира: Что ты вспомнила?


Лена: Она тоже меня хватала за руку.


Ира: Да, очень страшно, обосраться можно)


Лена: Твой сарказм тут неуместен. Она посмотрела в мои глаза, но никакого света доверия я там не увидела.


Ира: А что увидела?


Лена: Я правда вспомнила. Она сказала, что-то вроде: "- Ничего страшного. Я не забуду своего места и, когда придет время, проведу вас всех в вечное лето, сиюминутно согрев и приласкав болью, оставив вам напоследок свои дары".


Ира: Ахахаха ну и херь ты написала)


Лена: Я серьезно!


Ира: Ок) Представим, что я поверила.


Лена: Моя память не зря стерла это. Потом я упала в обморок. Вы все тоже. Очнулась я первой, увидела вас, лежащих на земле в лесу. Никакой поляны не было. Холодно, зябко, ни одной души вокруг.


Ира: Да...нас нашли два мужика с собакой.


Лена: И что, все ещё не веришь мне?


Ира: Мы просто уснули, не?


Лена: Ага, все сразу.


Ира: Ну да. Так забегались, что резко уснули.


Лена: Ты сама себе веришь?


Ира: Ну а что остается? Верить в магию-хуягию?


Лена: Черт его знает. Но это слишком странно.


Ира: Да знаю я, знаю.


Лена: И эти её приколы. Мы же не раз так ужасно шутили над Артемом.


Ира: Правда?


Лена: Да. Он же был типичным эморём шестнадцати лет.


Ира: Хах, точняк. Это же было в то время, когда эмо-культура популярной была.


Лена: У него были длинные волосы и челка на бок.


Ира: И он пел песни под гитару, хотя голоса у него не было.


Лена: Ахаха помню как его бабушка кричала, мол, Артёмка, можешь больше не собирать овощи, только не пой!


Ира: Ахахаха, пел он блевотно.


Лена: Ужаснее самого ужасного ужаса) А что мы делали с ним?


Ира: Помимо крылышек?


Лена: Да.


Ира: Обрезали ему волосы. Хвостик.


Лена: Да ну...


Ира: Пока он на гамаке грелся, Алина к нему подкралась, ну и...


Лена: Пиздец...


Лена: А он что?


Ира: Решил, что это Тим. Врезал ему по роже.


Лена: Алина не рассказала ему правду?


Ира: Нет.


Ира: Ещё как-то раз мы нашли раненого голубя...


Лена: Прошу!!!


Лена: Никогда не рассказывай эту историю.


Лена: Забудь её.


Лена: Это ужасно.


Лена: Я до сих пор не верю, что Тим был так жесток...


Лена: Подростки порой такие сучары.


Лена: Как так?


Ира: Не Тим.


Лена: Алина.


Ира: Да, Алина. Это была она.


Лена: Давай я напишу Артему? Спрошу у него про Алину.


Ира: Вы общаетесь?


Лена: Конечно нет. Но наши мамки до сих пор поддерживают общение. Я ему напишу.


Ира: Ок. Потом мне напиши, как у вас прошло общение. Я теперь не успокоюсь -_-


Лена: Я тоже. Мистика рядом...


Ира: Иди в жопу)


ЧАСТЬ 2


Лена: Привет, Артём


Артём: Приветик, а это кто?


Лена: Ленка из деревни.


Артём: Чё?


Лена: Ну, Лена из деревни Яскив.


Артём: Малая?


Лена: Да)


Артём: Привеееет))) Это ты на аватарке?


Лена: Ну да.


Артём: Красивая какая стала. И лицом, и фигуркой удалась)


Лена: Ээээ...спасибо.


Артём: Ты бы не хотела встретиться? Я недалеко от тебя живу.


Лена: Зачем?


Артём: Погулять. Скоро лето же. Сходим куда-нибудь, посидим, вспомним прошлое...


Лена: Я как раз про прошлое и хотела написать)


Артём: А ты одна живешь?


Лена: Что? Тебе это зачем?


Артём: А потом к тебе зайдем...


Лена: Так, Артем! Я пишу по делу. И у тебя на аве фотка с девушкой.


Артём: Это сестра)


Лена: Не ври.


Артём: Подруга лучшая)


Лена: "Не ври" дубль два)


Артём: Раскусила...девушка моя. Но у нас свободные отношения. Мы можем встречаться с кем захотим.


Артём: Просто она пока про это не знает)


Лена: Неужели. Так, ладно, Артем, мне нужно с тобой серьезно поговорить.


Артём: Мне с тобой тоже. У меня к тебе серьезный вопрос!


Лена: Э, ну валяй.


Артём: Что ты знаешь о небесах?


Лена: Там живут Май Литтл Пони.


Артём: Что? Сильно ушиблась наверняка.


Артём: Когда падала с небес!!!


Артём: Прекрасный ангелок!!!


Лена: Пипец.


Лена: Артем, ты пикап-мастер хоть куда, но я пишу тебе не за этим.


Артём: Ты пишешь не ради свиданки?


Лена: Нет.


Артём: А, ну тогда пока.


Лена: Стой. Пожалуйста, можешь меня послушать?


Артём: Мне скучно, так что пиши что хотела.


Лена: Помнишь Алину?


Артём: Какую из? У меня было много Алён, Алис и Алин)


Лена: Не сомневаюсь. Алину из поселка.


Артём: Неа.


Лена: Черные волосы. Грязное платье. Босые ноги. Тринадцать лет.


Артём: Неа.


Лена: Мы дружили вчетвером. Я, Ира, она и Тим.


Артём: Не помню.


Лена: Ну, мы ещё над тобой шутили...


Артём: Ах, ты про это. Да, вы меня тогда знатно заебали!


Артём: Я ненавидел вашу компашку.


Артём: Тупые малолетки.


Артём: Я приехал отдохнуть. Повидаться с бабушкой. А вы испортили мое лето.


Артём: Меня в школе тогда дразнили, иногда даже избивали.


Артём: А потом ещё и вы в деревне доебывали!


Лена: Прости

Артём: Проехали. Но я до сих пор помню, как ваш дружок испортил лестницу.


Артём: Моя бабушка потом упала и сломала ногу.


Артём: Её нога так и не зажила.


Артём: Бабуля с того дня на костылях!


Лена: Артем, мне правда очень жаль. Честно. Но это был не Тим, а Алина.


Артём: Ты издеваешься? Не было никакой Алины! Вы втроем меня доставали.


Лена: В смысле?


Артём: В прямом! В той деревне человек двести максимум живет. Детей там почти не было, подростков тоже. Я бы запомнил девку с босыми ногами.


Лена: Ты уверен? Прошло много лет.


Артём: Я же не тупой!


Лена: Я бы поспорила, учитывая те подкаты...


Артём: Охерела?


Артём: Сейчас заблокирую тебя!


Лена: Окей, окей. Прости.


Лена: Мне правда жаль. Как бы ты себя не вёл, мы не должны были тебя дразнить.


Артём: Точняк.

Лена: Я не понимаю, почему ты не помнишь Алину?


Лена: Мы с Ирой её помним.


Артём: Потому что не было Алины никакой. НЕ БЫЛО!


Артём: Кстати, Иринка такая же красивая, как и ты?


Лена: Боже...


Артём: Значит да, я угадал!


Лена: Нет.


Лена: То есть да.


Лена: То есть неважно!


Артём: Ты как тонкая паутинка, на которой сидел пук.


Артём: Запутала меня от конца и до края...


Лена: Паутинка, на которой сидел пук? Ахахаха!


Артём: ПАУК! Просто букву пропустил! С кем не бывает!


Лена: Да не злись ты)) Смешная опечатка же))


Артём: Шлюха, поиздеваться решила? Взрослая баба, а до сих пор ведешь себя как школьный задира.


Артём: Позор!


Лена:Я ничего плохого сейчас не делала...


Лена: Забавная опечатка, вот и все.


Лена: Я больше не такая.


Артём: Такая, ещё и какая...ТАКАЯ!


Артём: Желаю тебе и твоей подружке отправиться следом за Тимом.


Артём: В ад!


Артём: Как я вас ненавижу, мрази!


Лена: Артем...


Лена: Артем?


Лена: Черт!


ЧАСТЬ 3


Артём: Лена, привет.


Лена: Сейчас четыре утра! И ты же послал меня в ад.


Артём: Я передумал.


Лена: Это хорошо)


Артём: Я вспомнил Алину.


Лена: Ок, теперь подробнее.


Артём: Она приходила ко мне и рассказывала сказки.


Лена: Это ты так шутишь, да? Отомстить решил? И это я ещё "школьный задира".


Артём: Без шуток.


Артём: Она каждую ночь пролазила ко мне в окно.


Артём: И рассказывала настоящие сказки.


Артём: Она открыла мне глаза.


Артём: Ты знаешь, что Румпельштильцхен сломал себя пополам.


Артём: Сестры Золушки остались без пяток и глаз!


Артём: Крысолов в финале истории утопил детей.


Артём: Красную шапочку не спасли дровосеки.


Артём: Русалочка прыгнула в море и превратилась в морскую пену, а принц счастливо жил с другой.


Артём: Белоснежка заставила королеву танцевать в раскалённых туфлях.


Лена: Я поняла суть. Дальше что?


Артём: Она открыла мне глаза. Не существует "долго и счастливо". За всё нужно платить.


Лена: Какая глубокая мысль, из паблика про волков небось? Я тебе не верю.


Лена: Не приходила к тебе ночью Алина. Во влажных фантазиях разве что)


Лена: Тебе было шестнадцать, а ей тринадцать. Твой дом сторожил пёс. Она бы не смогла пройти через него.


Артём: Она и не проходила.


Лена: Понятно. Это розыгрыш. Пока.


Артём: Подожди!


Артём: Сегодня особенная ночь. Фавны танцуют вокруг костров под музыку леса!


Артём: Большой костёр.


Артём: Почти до небес!


Артём: Он так ярко горит посредине поляны, где мы вместе танцевали.


Артём: Я и Алина.


Артём: Вы тоже там были. Помните?


Артём: Помните. Я знаю.


Артём: В одночасье, несколько устрашающих фавнов берут свирели и начинают играть музыку, от которой страшно до мурашек.


Артём: Но, в то же время, от этой мелодии хочется танцевать.


Артём: До утра на той поляне мы танцевали с Алиной. Вместе с нами танцевали и фавны.


Артём: Стук копыт о землю и жуткий смех, которые слышали даже люди из деревни близ леса.


Артём: А как вы думали ещё появляются деревенские легенды?


Артём: На утро я пошел в лес. Хотел найти доказательства того, что мне это не приснилось.


Артём: Я нашел только следы копыт, костровище и забытую фавном свирель.


Лена: Ого. Беру свои слова обратно - ты не глупый. Красиво сочиняешь, хоть книгу иди пиши!


Артём: После того, как ты вспомнила.


Артём: Ты слышишь её?


Лена: Кого?


Артём: Алину.


Лена: Я не понимаю, ты издеваешься или да.


Артём: Когда мои воспоминания вернулись.


Артём: Я снова слышу её сказки.


Артём: Цок-цок-цок.


Артём: Копыта. Я слышу копыта!


Лена: Ты совсем уже поехал кукухой?


Артём: Я слышу лес, Лена, я слышу тот лес!


Артём: Я слышу цокот копыт!


Артём: Леночка, милая моя Леночка. Я вспомнил ещё одну сказку!


Лена: Артем, иди спать. Ты точно бухой.


Артём: У женщины пропал муж на войне. Одной темной ночью кто-то постучал в дверь. Это был её муж. Вот счастье-то какое!


Артём: Мужчина сел за стол, женщина принялась доставать угощения. Вдруг дамочка уронила под стол ложку. Она наклонилась и увидела, что у любименького-то КОПЫТА! К О П Ы Т А!


Артём: Так вот, Леночка.


Артём: У Алины не босые ноги. Поэтому я не понял, о ком ты говоришь. У неё были копыта!


Лена: Хватит нести чушь!


Артём: Молчи!


Артём: Или говори правду!


Артём: Пастельные штрихи грусти и щемящей печали. Переливы горечи и боли, штрихами проступающими между строк отчаяния.


Лена: О чем ты?


Артём: Слишком много алого. Слишком много мучений и терзаний.


Лена: Да, окей, очень страшно.


Лена: Ты меня правда напугал. Обосраться и не встать.


Лена: А теперь пиши нормально.


Артём: Ты скоро все поймешь.


Артём: Ветер мягко обнял меня за плечи, взял за руки и поднял над землей.


Артём: Я собираюсь снова вернуться на ту поляну.


Артём: Алина слишком громко звенит у меня в ушах.


Артём: Я пообещал, что вернусь.


Артём: И теперь я летаю!


Артём: Мне больше не страшно, Леночка!


Лена: Мне стрёмно, Артем. Хватит дурака валять.


Артём: Мы должны были вспомнить.


Артём: Пока мы не помнили, она крепко спала, укутанная травой, забытая всем миром.


Артём: Она дарила нам сказку. С ней было так особенно. Неповторимо. Иначе.


Артём: Она же дарила нам страх.


Артём: Она делала жуткие вещи.


Артём: Помогала ожить сказкам. Настоящим. Где есть счастье. Боль. Месть. Красота. Убийство.


Артём: Сказки многогранны, как и многогранна она.


Артём: Она делала много плохих вещей.


Артём: Но вы шли за ней. Вы любили Алину. Она была вышим главным союзником.


Артём: Поэтому вы забыли то, что она пробудила в вас.


Лена: И что она пробудила?


Артём: Сказку. Настоящую сказку.


Артём: Настоящих вас.


Артём: Милых маленьких детей, чьи глаза сверкали от жестокости.


Артём: Трогательно и больно.


Артём: Цок-цок-цок!


Артём: a.radikal.ru/a28/2004/00/c97dbfa2db27.jpg


Артём: Мне пора! Туман будет сопровождать меня до конца.


Артём: Я полетел в лес!


ЧАСТЬ 4


Ира: Лен, ну что там? Чего не пишешь?


Лена: Я тут.


Ира: Как ваш разговор прошел?


Лена: Я сижу в ахуенезе. Не знаю с чего начать.


Ира: Начинай с вашего разговора.


Лена: Артем начал меня пикапить.


Ира: Лол))


Лена: Потом сказал, что никакой Алины не было.


Лена: Мы просто её придумали.


Лена: Как воображаемого друга.


Ира: Эм, типа групповая галлюцинация?


Лена: Да. А потом через меня пикапил тебя. Спрашивал о твоей красоте.


Ира: Что? Ахахаха, сочувствую, очень тебе сочувствую)


Лена: Потом написал про паутинку, на которой сидел пук. Я поржала, а он обиделся и пожелал мне пойти в ад.


Ира: Хоть не в зад) Я сейчас в автобусе еду и пытаюсь не орать) Паутинка с пуком - это мощно)


Лена: Потом начался какой-то бред про фавнов, мистическую поляну и пробуждение. Он словно резко сошел с ума. Ничего не понятно, но жутко ппц. Будто в него бес вселился...


Ира: Может напился?


Лена: Я тоже так подумала. Потом он прислал мне странную фотку тумана. На этом все.


Ира: Зато не дикпик) Небось напился. Он озабоченный извращенец и алконафт. Это знают все, кто знаком с Артемом.


Лена: Ир, он вышел в окно, если понимаешь о чем я...


Ира: ЧТО? Рилли?


Лена: Наши мамы общаются, так что да.


Ира: Я...не знаю что сказать. Прискорбно. И ты не виновата в этом. Артём всегда был не от мира сего.


Лена: Дело не только в нём. Во мне тоже.


Ира: В смысле?


Лена: Утром я проснулась и обнаружила себя рисующей.


Лена: Рисующей Алину.


Лена:


c.radikal.ru/c21/2004/c5/bae747a713a6.jpg


Ира: Ахахахах Самара Морган какая-то) Ты никогда не умела рисовать, разве нет? Это точно твой рисунок?


Лена: Верно, не умела. Да, мой, я в ужасе от себя. Мне очень страшно! Вдруг я следующая?


Ира: Прошу, успокойся.


Лена: А помнишь дом, в котором она жила? Так вот, он лет семьдесят как заброшен! Я специально бабушке звонила ради этой информации.


Ира: Без паники. У меня есть теория. Я согласна с Артемом про групповую галлюцинацию. Мы были детьми, вокруг глухая деревня, лес.


Ира: Не зря же про деревни столько мистических историй слагают. И, возможно, нам было стыдно признать даже самим себе, что те гадости и "жестокости" делали мы? Вот и придумали ту, на кого можно всё спихнуть.


Ира: Дети часто от незнания и нехватки ума могут вести себя жестоко. Не зря же в школах существует буллинг. Детишки не понимают, насколько пагубными могут быть их действия. А если понимание начинает приходить, хочется себя как-то оправдать.


Ира: Ну, знаешь, а-ля: "- Это Васька дразнил бедного одноклассника, а я рядом стоял".


Лена: Хорошо, допустим. Но тогда почему Артем...зачем он сделал это?


Ира: Как я и говорила, у Артема имелись большие проблемы с алкоголем. Белая горячка, все дела.


Лена: Тогда как он вспомнил Алину? Мы же с ним не дружили.


Ира: Белая горячка же. И ты у него ещё до этого про неё спрашивала.


Лена: Да, ты права. А как же Тимофей? В последние дни лета его нашли в лесу. У него просто остановилось сердце. У полностью здорового мальчика остановилось сердце!


Лена: И он лежал там же, где когда-то лежали мы втроем.


Ира: Ребенок пошел в лес и умер. Это не удивляет. Таких историй много. Там что угодно страшного могло быть, без всякой мистики.


Лена: А рисунок?


Ира: Ты впечатлительная. Вспомнилось прошлое. Наше ужасное поведение. Гибель Тима. Теперь ещё и Артем отправился на тот свет.


Лена: Ты права. Пожалуй, стоит верить тебе, а не страхам.


Ира: Вот-вот. А то, что ты внезапно научилась рисовать, тоже можно научно объяснить. В тебе всегда был скрытый талант, но ты об этом не знала. Стресс помог ему проявиться. Я видела видос в Ютубе про мужчину, который начал стихи писать после стресса - смерти жены.До этого и двух слов связать не мог.


Ира: И вспомни мои слова про глаза Алины. У меня они ассоциировались с доверием, а у тебя с тьмой.


Лена: И что это значит?


Ира: Это ещё одно доказательство того, что для всех нас эта "Алина" была разной.


Ира: Она никогда не существовала. Воображаемый групповой друг.


Лена: Что теперь будем делать? Ты пойдешь на похороны Артема?


Ира: Нет, мы же его травили в детстве. И мы с ним не общались до этой ситуации. А ты?


Лена: Тоже нет. Не думаю, что он хотел бы видеть нас.


Ира: Ну вот. Лен, тебе скоро на море ехать. Отдохнешь, приведешь мысли в порядок. Все будет складно-шоколадно, чикибамбомно и шикардосно.


Лена: Ты всегда умела поддержать в трудную минуту) Даже когда у бабушки погибли все цыплята, именно ты была со мной рядом и предложила их похоронить.


Ира: Да? А я уже не помню. Цыплята вылетели у меня из головы ахахахах)


Лена: Петросян, привет)


Лена: К слову, о фантазиях...


Лена: У меня есть четкое воспоминание о том, как я ночью вышла в тот бабулин старый туалет, который находился на улице, и услышала шум в сарае.


Лена: В руках у меня был фонарь. Я зашла туда и обомлела - Алина жрала цыплят.


Ира: Приятного ей пипитита))00


Лена: Правда, так и было. Я быстро побежала в дом. Казалось, она бежит за мной.


Лена: На следующий день всё было как всегда. Я решила, что мне это приснилось.


Лена: Но я помню тот звук...словно за мной бежал черт, постукивая копытами.


Ира: Копытами? О_о


Ира: Но я не упоминала копыта. Только фавнов.


Ира: Артем про это тоже говорил.


Лена: Ну отлично, теперь я снова обсёриваюсь.


Ира: Этому точно есть рациональное объяснение! Я же говорила тебе про фавнов. У них копыта))


Лена: Да? Надеюсь, ты права. Я же фантазёрка.


Ира: Я всегда права))


Лена: О да, великая богиня правды! Я преклоняюсь пред тобой!


Ира: Ахахаха, давай-давай, мне мало)


Лена: Слушай, я все равно думаю про Артема...


Ира: Это нормально. Его смерть - большой стресс для всех нас. Рано или поздно тебя отпустит.


Лена: Надеюсь.


Ира: А пока иди посмотри какой-нибудь веселый фильм, скушай вкусняшку и не парься.


Лена: Хорошо.


ЧАСТЬ 4


Ира: Сейчас пол четвертого утра. Ты меня разбудила. Что случилось?


Лена: Алина мне передала "привет".


Лена: Смотри!


Лена:


c.radikal.ru/c39/2004/bc/f2e4b228aba9.jpg


Ира: Издеваешься?


Лена: Неужели я бы так шутила после смерти Артема?


Ира: Надеюсь, что ты не такая сучка. Может просто лунатизм?


Лена: Я уже не знаю кому и чему верить.


Лена: Мне очень холодно.


Ира: Сейчас днем +30, ночью +25. Жарко же.


Лена: Меня сильно морозит.


Ира: Скорее всего от паники.


Лена: Понимаю, что звучит как бред, но я думаю, что Алина - это не групповая галлюцинация.


Лена: Она злой дух леса или призрак старого дома.


Лена: Но никак не феномен массовой галлюцинации!


Ира: Ты кукухнулась) До завтра.


Лена: Прошу, не оставляй меня одну.


Ира: Я хочу спать. Ты время видела?


Лена: Да, прости. Можешь подождать пять минут? На кухне что-то шумит. Пойду проверю.


Ира: Э, ты ужастики не смотрела? Никогда не иди на опасные звуки))


Ира: Жду тебя.


Лена: Ира, я здесь. Вернулась с охапкой воспоминаний.


Ира: О, вот это уже интересно) Рассказывай!


Лена: Ты говорила, что для тебя Алина была доброй?


Ира: Ага)


Лена: Ты всегда считала себя лучше нас. Правильная девочка. Показушно добрая. Но так ли это?


Ира: Мне показалось, или ты быканула?)


Лена: Кому принадлежала идея начать издеваться над Артёмом?


Ира: Нам всем.


Лена: А помнишь, ты пообещала подарить Тиму первый поцелуй, когда вы станете старше?


Ира: Пфф, да какая разница. Я была мелкой дурочкой.


Лена: Ты мне сказала, что никогда не поцелуешь мальчика с горбатым носом.


Лена: Ты. Его. Обманула.


Ира: Говорю же, я была малой. Не понимала, что внешность - это не главное в человеке. У меня тоже нос с горбинкой. Стеснялась себя, а свои комплексы перенесла на него.


Лена: Ты думаешь, что-то изменилась?


Ира: Да, теперь я так не думаю. В детстве многие делают глупости, но со временем меняются.


Лена: Ты всё та же. В тебе нет тех черт характера, которые ты себе приписывешь.


Ира: Я не понимаю, откуда эти наезды? Я тебя обидела?


Лена: Да. Ты рассказала Алине о разводе моих родителей. Я просила тебя молчать!


Ира: Алины НЕ существует!


Лена: А что существует? Может быть верность?


Лена: Строила святую невинность перед людьми. Противно.


Ира: Ты рехнулась?


Лена: Почему тебя бросил твой бывший парень? Ах, кое-кто ходила на сходки отнюдь не из любви к "Тетради Смерти".


Ира: Откуда ты про это знаешь?


Лена: Изменщица. Предательница. Лживая от головы до пят.


Ира: А тебе какое дело? Кто тебе об этом рассказал?


Лена: Изменщица. Предательница. Лживая от головы до пят. Этим и красивая. Настоящая, словно сказка.


Ира: ВТФ?


Лена: Я рада, что ты сохранила свою тёмную сущность. Правильная для окружающих, настоящая перед страхом смерти.


Ира: Меня начинает это пугать! Ты окончательно сошла с ума!


Лена: Хватаешься за рациональные объяснения, хм, мило. Пытаешься унять страх.


Лена: Может быть у нас групповая шизофрения? Ахахахах! Разделим же её, как разделилось сердце Тима, когда он увидел настоящее лицо кровавой лесной девочки, которая любила читать сказки и стучать копытами. Цок. Цооок.


Ира: Твою мать, ты поступаешь отвратительно.


Лена: Да! Разве это не прекрасно? Эстетика в отвратительном. Красота во мраке людских пороков.


Ира: Нет. Я звоню в психушку. За тобой выехали.


Лена: Ей уже не помогут.


Ира: Что ты несёшь!


Лена: Она улетела. Наступило время танцев. Поляна вновь расцвела. Нам не хватает тебя, милая.


Лена:

a.radikal.ru/a39/2004/86/b86e354a3aae.jpg


Лена: Без тебя здесь одиноко.


Лена:


d.radikal.ru/d05/2004/05/d824f3b9a45e.jpg


Лена: Найди тропу, которая приведёт тебя к твоим грехам и наслаждению.


Ира: Я отправляю тебя в чёрный список, "Алина". Оставь себе этот сумасшедший дом. Я отказываюсь в этом участвовать.


Лена: Нельзя вернуть приглашение, прости. Ты слышишь этот звук...мелодия вечности играет специально для тебя, дорогая. Цок. Цок. Цок.


Лена: Не переживай, ты не сможешь опоздать.


*два дня спустя*


Ира: Сестричка, помнишь я тебе рассказывала про своих друзей детства?


Маша: Как я могла забыть?


Ира: Артём недавно убил себя.


Маша: Ты уже про это мне рассказывала. Жесть. Парня жалко.


Ира: Моя подруга Ленка тоже умерла. Её нашли в лесу...она сделала с собой нечто ужасное...она...я не могу об этом говорить. Пишу это и плачу...


Маша: Прими мои соболезнования


Ира: Я сейчас одна дома. Мне до жути страшно, не могу остановиться, рыдаю...


Маша: Не бойся. Давай завтра пойдём погуляем? Сможешь мне выплакаться.


Ира: Я не думаю, что доживу до завтра.


Маша: Не пугай меня. Откуда такой пессимизм?


Ира: Я слышу странные звуки из ванной комнаты.


Маша: Кот?


Ира: Ты знаешь, у меня нет животных.


Ира: Там будто кто-то стучит копытами. Вот так - цок...цок...цок...


Маша: Вода капает?


Ира: И слышится тихий звон свирели...


Маша: Соседи?


Ира: Ты была хорошей подругой и сестрой, Маша. Пожалуйста, заблокируй мой номер телефона. Не отвечай на незнакомые номера. Надеюсь, тебя это не коснется.


Маша: Эх, Иру взломал какой-то неадекват


Ира: Поверь, прошу тебя. Во время свидания с мистером Х ты села на мороженое, которое лежало на лавочке. Ты тайно любишь "Наруто" и ненавидишь чай с малиной.


Маша: Ок, теперь мне немного крипово


Ира: Прощай. Мне пора лететь на поляну, где меня ждут старые друзья.


Ира: Ты хороший человек, Маша. Кто бы что не писал, береги себя.


Маша: Ир, ты пранкуешь меня?


Маша: Ираааа?


Маша: Аууууууу!


Маша: Ира?


Маша: Ир?

Автор: Lana Valensssia

@темы: рассказы, интернет, социальные сети, не своё

---

Покинуто Диснеем

[Скрёб-поскрёб]

Некоторые из вас, возможно, слышали, что корпорация "Дисней" ответственна как минимум за один настоящий, "живой" городок-призрак.

"Дисней" построил курорт "Остров сокровищ" в Бейкерс-Бей на Багамах. Он не был ИЗНАЧАЛЬНО городом-призраком! Круизные суда "Диснея" действительно там останавливались и оставляли туристов отдыхать в роскоши.

Это ФАКТ. Поищите.

"Дисней" выкинул $30 000 000 на это место... да, тридцать миллионов долларов.

А потом они покинули его.

"Дисней" винил в этом мелководье (суда не могли безопасно работать) и даже рабочих, говоря, что поскольку они были с Багам, то были слишком ленивыми для работы по регулярному графику.

На этом и заканчивается суть их истории. Это произошло не из-за песка, и, очевидно, не из-за "ленивых иностранцев". Это все удобные оправдания.

Да, я искренне сомневаюсь, что эти причины были истинными. Почему же я не верю официальной версии?

Из-за "Дворца Маугли".

В конце 90-х, около пляжного города Эмеральд Айл в Северной Каролине, "Дисней" начал возводить "Дворец Маугли". Концептом был парк развлечений на тематику джунглей с огромным, как вы уже догадались, ДВОРЦОМ в его середине.

"Дворец Маугли" с самого начала был спорным начинанием. "Дисней" скупил много дорогой земли под проект, и некоторые такие сделки даже сопровождались скандалами. Местная администрация объявила "принудительное отчуждение" заселенных домов и продала права на владение землей "Диснею". В какой-то момент только что построенные дома оказались подлежащими сносу практически без объяснений.

Земля, присвоенная администрацией, предназначалась якобы для какой-то фиктивной автострады. Прекрасно понимая, что происходит, люди стали звать это "Хайвеем Микки Мауса".

Потом был концепт-арт. Группа напыщенных представителей "Диснея" устроила городское собрание. Они хотели всем запудрить мозги, мол, каким выгодным для всех будет этот проект. Когда они показали концепт-арт, этот огромный индийский дворец... окруженный ДЖУНГЛЯМИ... укомплектованный работниками в набедренных повязках и традиционных одеждах... что ж, достаточно сказать, что все дико взбесились.

Мы говорим об огромном индийском дворце, джунглях и набедренных повязках не только в центре относительно процветающего региона, но также в некоторой степени "ксенофобской" местности юга США. Сомнительная смесь в тот исторический период.

Один человек из толпы попытался штурмовать сцену, но был быстро схвачен охраной после того, как сломал одну из досок для презентаций через колено.

"Дисней" по сути, сломали это сообщество об колено. Дома были разрушены, земля — расчищена, и никто ни черта не мог поделать или сказать по этому поводу. Местное телевидение и газеты были против курорта первое время, но какая-то безумная связь медиахолдингов "Диснея" и местных площадок вступила в игру, и их мнения резко сменили направление.

Итак, "Остров сокровищ", Багамы. "Дисней" утопил эти миллионы, а потом сбежал. То же самое произошло и с "Дворцом Маугли".

Строительство было завершено. Посетители действительно оставались в этом парке. Соседние районы были заполнены движением и обычными неприятностями, связанными с потерявшимися и разгневанными туристами.

А потом все просто прекратилось.

"Дисней" закрыл этот парк, и никто не знал, что и думать. Но на самом деле все были довольно-таки счастливы. Ошибка "Диснея" была уморительна и просто чудесна для целой кучи людей, которые с самого начала были против.

Я, честно говоря, не думал об этом месте с тех пор, как услышал о его закрытии больше десяти лет назад. Я живу примерно в четырех часах езды от Эмеральд-Айл, так что я только слышал ворчания и сам с этим не сталкивался.

Потом я прочитал статью, автор которой исследовал "Остров сокровищ" и создал целый блог обо всем безумии, что он там нашел. Всякий хлам... просто брошенный там. Разбитые, поврежденные предметы, вероятно, разрушенные недовольными бывшими сотрудниками, потерявшими свою работу.

Черт, местные со всей округи наверняка приложили руку к разгрому того места. Люди там злились из-за "Острова сокровищ" так же, как здешний народ из-за "Дворца Маугли".

Вдобавок, ходили слухи, что после закрытия, "Дисней" выпустил свой "ассортимент" из аквариумов в местные воды... включая акул.

Кто бы не захотел сгонять туда за какими-нибудь ништяками после такого?

Я имею в виду, что этот блог об "Острове сокровищ" заставил меня задуматься. Хоть и прошло много лет после его закрытия, я подумал, что было бы круто провести "расследование" во "Дворце Маугли". Сделать пару фотографий, написать об этом, возможно, что-нибудь прихватить домой на память.

Скажу лишь, что я потратил прилично времени прежде чем добрался туда. Честно говоря, с тех пор как я нашел статью, мне понадобился целый год на сборы в Эмеральд Айл.

В течение того года я провел много исследований на тему "Дворца"... точнее, я пытался.

Ни один сайт или ресурс "Диснея" никак не упоминал это место. Все было подчищено.

Однако, что еще странней, никто до меня не задумывался о том, чтобы написать в блоге об этом месте или хотя бы запостить фото. Ни на одном сайте местных телеканалов или газет не было сказано ни единого слова об этом месте, хотя это было ожидаемо, поскольку они плясали под дудку "Диснея". Ну знаете, они же не стали бы превозносить их досадную оплошность?

Недавно я узнал, что различные корпорации могут попросить Google, например, удалить ссылки из результатов поиска... фактически без объяснения причин. Оглядываясь назад, можно сказать, что не то чтобы никто не говорил о курорте, а скорее их слова удалили из открытого доступа.

В итоге, я едва смог найти это место. Все, что у меня было — это чертовски старая карта, которую я получил по почте в 90-х. Она входила в рекламную рассылку, приходившую всем, кто недавно был в Диснейленде и, думаю, поскольку я там был в конце 80-х, она была "свежей".

Сначала я даже не собирался пользоваться ей. Она была лежала где-то вместе с моими детскими книгами и комиксами. Я вспомнил о ней лишь спустя месяцы моего расследования, и даже тогда мне потребовалось еще пара недель, чтобы найти ящик, в который мои родители все это засунули.

Но я НАШЕЛ этот парк. От местных не было помощи, так как большинство из них были недавно переехавшими поближе к пляжу... или старожилами, которые просто презрительно усмехались и начинали вести себя грубо как только я произносил "Где я могу найти Дворец…"

Проезд вел через необычайно длинный коридор зарослей. Тропические растения, которые стали бурно расти и заполонили округу, смешались с местными видами, которые изначально занимали эту землю и пытались вернуть ее себе.

Я был в восторге, когда добрался до парадных ворот курорта. Огромные монолитные деревянные ворота, чьи опоры были словно вырезанными из гигантских секвой. Сами ворота несли на себе следы работы дятлов и были съедены у основания насекомыми-древоточцами.

На воротах висел лист металла, какой-то случайный обрезок, на котором было небрежно написано от руки черной краской: "ПОКИНУТО ДИСНЕЕМ". Несомненно, дело рук какого-то местного жителя или сотрудника, который хотел устроить небольшой протест.

Ворота были достаточно открыты, чтобы через них можно было пройти, но на машине было не проехать, так что, взяв свой цифровой фотоаппарат и карту с планом парка, я отправился пешком.

Земля внутри была так же заполнена растительностью, как и снаружи. Пальмы стояли неухоженными и неопрятными среди груд своих же кокосов. Банановые растения также стояли в собственном вонючем, изъеденном жуками мусоре. Все это создавало впечатление столкновения порядка и хаоса, когда тщательно посаженные рядами многолетние цветы росли вперемежку с надоедливым бурьяном и отвратительными почерневшими грибами.

Всем, что осталось от каких-либо построек, были сломанные гниющие деревяшки и разные обугленные куски непонятного материала. То, что когда-то, видимо, было информационной будкой или уличным баром, теперь являло собой кучу различного строительного мусора, потрепанного вандалами и погодой.

Самым интересным объектом здесь была статуя Балу, поставленная во дворике перед главным зданием. Он замер с приветственным взмахом лапы, уставившись в пустоту с дурацким зубастым оскалом в то время, как птичье дерьмо покрывало целые участки его "меха", а ползучие растения заполоняли его основание.

Я добрался до главного здания — ДВОРЦА — и увидел, что там, где краска не облупилась, его стены были покрыты граффити. Главные двери были не просто открыты, они были сняты с петель и украдены.

Над главными дверьми, или скорее зияющей пастью на их месте, кто-то снова написал: "ПОКИНУТО ДИСНЕЕМ".

Я бы с удовольствием рассказал вам обо всех потрясающих штуках, что я видел внутри "Дворца". Забытых статуях, брошенных кассовых аппаратах, созревшем секретном обществе бомжей... но нет.

Мне в голову пришла мысль, что люди украли даже молдинг (лепнина, объемная декоративная деталь для отделки различных поверхностей, англ. – прим. ред.) со стен – настолько внутри было пусто.

Все слишком большое, чтобы утащить — прилавки, стойки, огромные искусственные деревья — все это покоилось посреди этой пустой комнаты, эхо которой усиливало каждый мой шаг как медленное "тра-та-та" пулемета.

Я сверился с планом и отправился к тем местам, которые могли быть как-то интересны.

Кухня являла собой промышленную зону для приготовления еды, просторная и оснащенная бытовыми приборами: они не поскупились на расходы. Каждая стеклянная поверхность была разбита, каждая металлическая помята ударами ног, каждая дверь сбита с петель. Все это место пахло как очень старая моча.

В огромной морозильной установке, сейчас уже даже не прохладной, были целые ряды пустых полок. Крюки, видимо, для мяса, свисали с потолка, и, когда я остановился на секунду, то понял, что они качаются.

Каждый крюк качался в случайном направлении, но их движения были так слабы и медленны, что их было трудно заметить. Я подумал, что это из-за моих шагов, поэтому остановил один крюк рукой и осторожно отпустил, но через пару секунд он вновь начал качаться.

Туалеты находились в том же состоянии, что и все остальное. Совсем как на "Острове сокровищ", кто-то методично разбил каждый фарфоровый унитаз кокосами и другими орудиями. На полу был слой примерно в полдюйма протухшей, вонючей застойной воды, поэтому надолго я там не задержался.

Что странно, из туалетов и раковин (и биде в женском туалете, да, я заходил туда) капала, подтекала или свободно бежала вода. Мне казалось, что они должны были отключить воду давным-давно.

В отеле было много комнат, но у меня не было времени, чтобы просмотреть их все. Те немногие, в которые я заглянул, были разбиты похожим образом, и я не рассчитывал что-либо там найти. Мне показалось, что в одной из комнат, как ни странно, работал телевизор или радио, потому что думаю, что слышал тихий разговор.

Хотя это было похоже на шепот, а возможно, просто эхо моего собственного дыхания или звук текущей воды, сбивающий мозг с толку, вот как это звучало:

1: "Я не поверил в это."

2: (короткий, непонятный ответ)

1: "Я этого не знал. Я этого не знал."

2: "Твой отец тебе сказал."

1: (непонятная реплика или, возможно, просто плач)

Знаю, знаю, это звучит нелепо. Я просто рассказываю вам, что испытал, почему я подумал, что в той комнате что-то работало, или хуже, там скрывались какие-то бродяги, которые запросто могли зарезать меня.

Вновь оказавшись у главного входа, я понял, что не нашел ничего, стоящего внимания, и провел поездку впустую.

Когда я выглянул из дверей, то заметил нечто интересное во дворе, что, похоже, пропустил раньше. Нечто, что дало бы мне по крайней мере ОДНУ вещь, чтобы показать ее всем, даже если это была просто фотография.

В центре дворика, на пьедестале, была статуя питона, словно живого, где-то 80 футов (24 метра) длиной, свернувшегося кольцами и греющегося на солнце. Солнце только начало садиться, и свет падал на объект ИДЕАЛЬНО для фото.

Я дошел до питона и сделал снимок. Потом встал на цыпочки и сделал еще один. Я снова приблизился, чтобы запечатлеть детали его морды.

Медленно и небрежно питон поднял голову, посмотрел прямо в мои глаза, повернулся и соскользнул с пьедестала по траве и в заросли деревьев.

Все его восемьдесят футов. Когда голова исчезла в лесу, его хвост даже не покинул солнечное место.

"Дисней" выпустил всех своих экзотических животных на свободу. Прямо здесь на моем плане был отмечен "Дом рептилий". Я должен был догадаться. Я же читал об акулах на "Острове сокровищ", и должен был ЗНАТЬ, что они сделали это.

Я был ошарашен, просто совершенно ошеломлен. Моя челюсть, должно быть, надолго отвисла, пока я не очухался и не захлопнул ее. Я пару раз моргнул и отправился обратно во "Дворец".

Хотя он совершенно точно уполз, я все равно решил не рисковать.

Я глубоко вздохнул несколько раз и отвесил себе пару пощечин, чтобы прийти в себя, потом поискал место, чтобы присесть, так как мои ноги в тот момент были слегка ватными. Конечно же, здесь НИГДЕ нельзя было присесть, если я не хотел сидеть на битом стекле и ковре из опавших листьев или тащиться к столу сомнительной устойчивости.

Я видел лестницу около вестибюля "Дворца" и решил посидеть там, пока мне не станет лучше.

Лестница была достаточно далеко от входа, чтобы остаться относительно чистой, за исключением поразительного количества пыли. Я взял кусок металла, прислоненный к стене, снова с надписью: "ПОКИНУТО ДИСНЕЕМ", к которой я уже привык, затем положил металл на ступень и сел на него, чтобы остаться хоть в какой-то степени чистым.

Лестница вела вниз, под землю. Используя вспышку моего фотоаппарата как импровизированный фонарь, я смог увидеть, что лестница заканчивалась дверью с металлической сеткой и висячим замком. Знак на двери... на этот раз НАСТОЯЩИЙ знак... гласил: "ТОЛЬКО ДЛЯ МАСКОТОВ! СПАСИБО!".

Это немного воодушевило меня, по двум причинам. Во-первых, в зонах "Только для маскотов" раньше точно были всякие интересные штуки... Во-вторых, замок был на месте. Никто не спускался туда. Ни вандалы, ни мародеры, никто.

Это было единственное место, которое я действительно мог "исследовать" и, возможно, найти что-то интересное, чтобы сфотографировать или украсть. Я пришел во "Дворец", по существу соглашаясь с самим собой, что не было ничего плохого в том, чтобы забрать все, что захочется, ведь — эй — это место "покинуто".

Разобраться с замком не заняло много времени. Хотя нет, не так. Много времени не заняло разобраться с металлической пластиной на стене, на которую крепился замок. Время и ржавчина сделали основную часть работы за меня и у меня получилось отогнуть металлическую пластину и вытянуть винты из стены — об этом никто больше, по-видимому, не подумал или так невозможно было сделать в свое время.

Зона для маскотов поразительно и очень приветливо отличалась от остальной части здания, что я видел. Например, каждая вторая или третья флюоресцентная лампа светилась, хоть они мерцали и гасли в случайном порядке. Кроме того, ничего не было украдено или сломано, пусть даже время и незащищенность определенно брали свое.

На столах лежали блокноты и ручки, на стенах часы... даже часы, отмечающие время прибытия на работу, были заполнены карточками. Кругом были разбросаны стулья. Здесь даже была маленькая комната отдыха со старым, показывающим лишь помехи телевизором и сгнившей едой и напитками на столах.

Это было как в тех постапокалиптических фильмах, где демонстрируют сцены оставленных при эвакуации помещений.

По мере того, как я шел по похожим на лабиринт подземным коридорам зоны для маскотов, вокруг появлялось все больше и больше интересностей. Стенды и столы были перевернуты, бумаги разбросаны и почти размыты на сыром полу, а огромный ковер плесени медленно захватывал гниющее багряное покрытие.

Все было своего рода "податливым". Дерево превращалось в кашу, если нажать на него даже совсем чуть-чуть, а одежда, висящая на крючках в одной из комнат, просто распалась на влажные нити, когда я попытался снять ее.

Единственное, что меня раздражало, так это свет, становившийся все более редким и ненадежным по мере того, как я продвигался дальше в затхлые, удушающие глубины.

Наконец, я достиг черно-желтой полосатой двери, на которой по трафарету было написано: "ПОДГОТОВКА ПЕРСОНАЖЕЙ 1".

Дверь сначала не открывалась. Я подумал, что там. наверное, хранились костюмы и определенно хотел сфотографировать эту запутанную вонючую кучу. Как бы я ни пытался и ухищрялся, дверь не двигалась с места.

До тех пор, пока я не сдался и не начал уходить. В этот момент раздался тихий отрывистый звук, и дверь медленно и со скрипом отворилась.

Внутри комната была полностью темна. Кромешная мгла. Я использовал вспышку, чтобы поискать выключатель на стене, но там ничего не было.

Пока я искал выключатель, меня взбудоражил громкий электрический гул. Ряды ламп над головой вдруг вернулись к жизни, мерцая и угасая совсем как те, что я видел раньше.

Через секунду мои глаза привыкли и, казалось, что освещение продолжит усиливаться, все ярче и ярче, пока все лампочки не взорвутся. Но как только я подумал, что этим все кончится, свет немного погас и стал гореть ровно.

Комната была такой, какой я ее себе и представлял. Различные костюмы персонажей "Диснея" висели на стенах, собранные вместе, словно странные мультяшные трупы, болтающиеся в невидимых петлях.

На стойке сзади была целая вешалка с набедренными повязками и одеяниями аборигенов.

Что мне показалось странным и что я тут же захотел сфотографировать, это костюм Микки Мауса в центре комнаты. В отличие от остальных, он лежал на спине, словно жертва убийства. Мех на костюме был сгнившим и осыпался, создавая проплешины.

Еще более странной, впрочем, была окраска костюма. Она походила на фотонегатив обычного Микки Мауса. Черное, где должно быть белое и белое, где должно быть черное. Его обычно красный комбинезон был светло-голубым.

Зрелище было достаточно отталкивающим, чтобы я отложил его фотографирование на самый конец.

Я заснял висящие на стенах костюмы. Сверху, снизу, сбоку, чтобы показать весь ряд замерших грязных мультяшных лиц, у некоторых из которых не хватало глаз.

Тогда я решил поставить снимок. Просто сфотографировать одну из испачканных голов персонажей на скользком, грязном полу.

Я потянулся за головой костюма Дональда Дака и осторожно снял ее, чтобы она не развалилась у меня в руках.

Когда я смотрел в лицо большеглазой трухлявой головы, громкий гремящий звук заставил меня подпрыгнуть от ужаса.

Я посмотрел на мои ноги и там, между ними, лежал человеческий череп. Он выпал из головы маскота и раскололся на куски у моих ног. Остались только нижняя челюсть и пустое лицо, уставившееся на меня. Как вы могли догадаться, я сразу же выронил голову Дака и направился к двери. Когда уже был у входа, я обернулся посмотреть на череп.

Я должен был сделать его фото, понимаете? Я ДОЛЖЕН был, по каким угодно причинам, которые кажутся дурацкими, но только если вы не взвесите их.

Мне нужно было доказательство произошедшего, особенно если "Дисней" собирался это как-то замять. У меня не было ни тени сомнения с самого начала, что даже если это была просто ужасная халатность, "Дисней" был ОТВЕТСТВЕНЕН за это.

Вот тогда-то и начал подниматься Микки, тот фотонегативный Микки с середины комнаты.

Сначала сев, потом поднявшись на ноги, костюм Микки Мауса... или кто бы ни был внутри него, стоял в центре комнаты, смотря прямо на меня своим искусственным лицом, пока я бормотал "Нет..." снова, снова и снова...

С трясущимися руками, яростно стучавшим сердцем и ногами, которые вновь стали ватными, мне удалось поднять фотоаппарат и направить его на создание, которое тихо меня оценивало.

Экран цифрового фотоаппарата показывал только битые пиксели в форме этой штуки. Это был идеальный силуэт костюма Микки. Когда фотоаппарат двигался в моих дрожащих руках, битые пиксели распространялись, портя экран, когда контур Микки двигался.

Потом фотоаппарат умер. Дисплей стал пустым, тихим и... сломанным.

Я вновь поднял глаза на костюм Микки.

— Эй, — сказал он приглушенным, извращенным, но превосходно исполненным голосом Микки Мауса. — Хочешь увидеть, как я снимаю голову?

Он начал тянуть свою голову вверх, сжав свои неуклюжие пальцы в перчатках вокруг шеи, срывающимися нетерпеливыми движениями, как будто человек, пытающийся освободиться из челюстей хищника...

Оно засунуло пальцы в свою шею... было так много крови...

Так много густой, комковатой, желтой крови...

Я развернулся, когда услышал тошнотворный звук разрывающегося меха и плоти... но я мог думать только о бегстве. На дверях этой комнаты я увидел последнее сообщение, выцарапанное в металле костью или ногтями... "ПОКИНУТО БОГОМ"

Я так никогда и не извлек снимки из камеры. Я никогда не написал об этом в блоге. Когда я убежал оттуда, убежал ради моего рассудка, если не жизни, я понял, почему "Дисней" не хотели, чтобы кто-то знал об этом месте.

Они не хотели, чтобы кто-нибудь вроде меня попал туда.

Они не хотели, чтобы нечто подобное этой штуке выбралось оттуда.

Несколько предложений
Приквел "Покинуто Диснеем"

Предложение: Нам бы пригодился еще один человек за стойкой регистрации в час-пик.

Предложение: Пожалуйста, переставьте тележку с хот-догами подальше от главной водной горки. Также, пожалуйста, заставьте персонал горки следить за детьми, которые только что поели. Когда кому-то становится там плохо, трем или четырем посетителям приходится проехать через все это, прежде чем мы узнаем.

Предложение: Было бы здорово, если бы можно было анонимно давать больше детальной информации. Как насчет закрытых встреч с менеджментом?

Предложение: Нужно больше охраны у южных ворот.

Предложение: Музыка в доме рептилий постоянно замедляется или играет в обратную сторону, это ОЧЕНЬ раздражает.

Предложение: Пожалуйста, скажите маскотам, чтобы не пытались есть в костюмах. Нам постоянно сообщают об одном из них с едой по всему лицу, и мы думаем, что кто-то пытается так шутить. Внутри рта сетка, так что прием пищи невозможен.

Предложение: Пожалуйста, почините музыку в доме рептилий, она продолжает сводить меня с ума.

Предложение: Гости жалуются на количество полотенец в комнатах.

Предложение: В комнату отдыха нужна кофеварка получше или поновей.

Предложение: Я не собираюсь ничего говорить, я довольно терпимый, но, пожалуйста, прекратите принимать детей без лиц. Они постоянно покидают зоны для гостей.

Предложение: В общую зону нужен больший выбор DVD и игр. Коллекция уже устаревает.

Предложение: По-прежнему нужна охрана на южные ворота. Что дешевле: чтобы там иногда проходил сотрудник или закрашивать весь вандализм?

Предложение: Южным воротам нужно больше охраны.

Предложение: Что нам делать с ругательствами на выходе для сотрудников? Чаще отправляйте туда охрану или что-нибудь еще в этом роде.

Предложение: Не думайте, что вы в безопасности, когда выходите через южные ворота в конце смены.

Предложение: Фрэнк жульничает в пасьянсе, когда думает, что я не вижу. Пожалуйста, сделайте что-нибудь с этим немедленно.

Предложение: Скажите маскотам не лезть туда, где они не работают. Один из них продолжает отключать музыку в доме рептилий. Из-за костюма не могу сказать, кто именно. Устройте собрание или еще что.

Предложение: Пожалуйста, дайте маскотам больше перерывов или разрешите им делать короткие передышки во время работы. Запах пота это одно, но теперь один из костюмов постоянно заблеван.

Предложение: Остановите Фрэнка, он угроза. Теперь он перешел на судоку. Я не выдумываю.

Предложение: Извините, что пишу на салфетке, но нам не хватает карточек для предложений, или кто-то крадет их все.

Предложение: Остановите ебаную музыку.

Предложение: Клянусь, все эти пустые дети лезут куда ни попадя. Каждый раз, когда я убиваю одного, другие ведут себя еще хуже. Я вечно нахожу их в кучах внизу лестниц и они думают, что это смешно. Это не смешно. Я не могу пройти.

Предложение: Нам нужно больше карточек для предложений.

Предложение: Мы получили костюм маскота с краской на перчатках. Кто-то принес его к южным воротам и цвет краски совпал с той, что использует вандал. Возможно, это стоит рассмотрения. Кстати, где карточки?

Предложение: костюм липнет к болячкам

Предложение: слишОм трудн писать в этих перчатках

Предложение: Спасибо за карточки для предложений! Наконец-то! Что мы будем делать с персоналом на регистрации в пиковые часы?

Предложение: Еще раз, извиняюсь за салфетку. У нас опять кончились карточки.

Предложение: Один из маскотов зажал меня в углу подсобки и лапал меня за грудь. Я сказала Майклу Шихану об этом, но не думаю, что он собирается что-то делать, потому что я не знаю, кто был в костюме. Если менеджмент продолжит избегать моих звонков, я собираюсь подать в суд. Это последнее предупреждение. Кроме того, пожалуйста, пополните количество карточек. Я подозреваю, что они были удалены, чтобы вы могли препятствовать моим сообщениям.

Предложение: ха ха я мышь

Предложение: ИДИ НАХУЙ.

Предложение: Кто-то выкручивает лампочки. Я имею в виду, буквально повсюду. Гости все больше сердятся, когда включают свет и ничего не происходит.

Предложение: Когда нам доставят новые DVD в общую зону? Я не жалуюсь, что они со старыми фильмами, просто многие поцарапаны и не проигрываются полностью.

Предложение: Каково расчетное время прибытия кофеварки?

Предложение: Торговые автоматы на третьем этаже в гостевой зоне постоянно выключены из розеток, а щели для денег часто забиты карточками для предложений. Я даже не знаю, о чем на этих карточках написано.

Предложение: Нам снова нужны карточки.

Предложение: Попытайтесь найти Фрэнка.

Предложение: Я дам вам подсказки насчет Фрэнка, ладно?

Предложение: Подсказка #1: Холодно.

Предложение: Подсказка #2: Мокро.

Предложение: Нам нужен еще один слой краски на южных воротах. Вы делаете что-нибудь с этим клоуном?

Предложение: Подсказка #3: Смыв.

Предложение: Тележка с хот-догами по прежнему рядом с водной горкой, и произошли еще два инцидента, когда детям стало плохо на полпути через трубу. Это действительно плохо отражается на парке.

Предложение: Я не думаю, что ты ищешь фрэнка!!

Предложение: Эй, не хочу быть засранцем, но серьезно, где карты? Этот ящик бессмысленен.

Предложение: Я продолжаю погружаться в пол или

Предложение: может мне просто так больше нравится

Предложение: Я не могу отдохнуть, потому что слишком много дел. Каждый раз, когда я ложусь, гости спрашивают, в порядке ли я.

Предложение: я не могу снять мою голову я не могу снять мою голову я не могу снять мою голову я не могу снять мою голову я не могу снять мою голову

Предложение: не обращайте внимания на последнюю карточку это была моя настоящая голова я забыл

Предложение: костюм липнет к моим болячкам и их все больше

Предложение: я весь болячка

Предложение: костюм дышит и если я не совпадаю с его движениями мне не хватает воздуха

Предложение: Б

Предложение: ЛЯДЬ

Предложение: я все время закрываю ворота но кто-то их опять открывает пожалуйста скажите им прекратить это делать потому что все опять уходят и я чувствую что это непродуктивно

Предложение: они нашли фрэнка и они хотят обвинить меня пожалуйста дайте совет

Предложение: ХАХАХА лицо фрэнка было как плохо выглядящая тарелка пюре когда они вытащили его но когда я смеялся над ним все посмотрели на меня даже люди с лицами что странно

Предложение: я должен придумать чем заняться

Предложение: о

Предложение: я знаю погодите

Предложение: Не уверен, что ящик для предложений для этого подходит, но охрана ничего не делает в ответ на мои жалобы. Прошедшие пару дней я ходил кругами по курорту и считал персонал. Насколько могу судить, на территории у нас больше маскотов, чем в платежной ведомости. Охрана говорит, что это бессмысленно, но я думаю, что у нас есть один лишний.

Предложение: пожалуйста, помогите, костюмы тяжелы с людьми внутри, и для меня не осталось крюка

Комната Ноль
Продолжение "Покинуто Диснеем"

Прошло некоторое время с тех пор, как я писал что-либо, касающееся корпорации "Дисней", и я уверен, что вы можете понять почему.

Много чего произошло с тех пор, как я написал мой последний пост. Я получил кучу вопросов и озабоченных писем от тех, что прочел мой отчет из первых рук о "Замке Маугли"... курорте, что был построен и заброшен "Диснеем".

Хочу поблагодарить всех, кто создавал "зеркала" моего поста. Он был удален из нескольких мест, преимущественно корпоративных сайтов, которые легко прогибались перед большей силой. Впрочем, с каждой удаленной темой или исчезнувшей записью в блоге, казалось, появлялась сотня новых.

Это что-то, с чем им придется столкнуться. Для них нет пути назад... как и для меня тоже...

Меня совершенно точно преследуют. Первый месяц или два я списывал это на паранойю. Любой случайный взгляд или полуулыбка в моем направлении выводил меня. Волосы сзади моей шеи вставали дыбом и всякое такое.

Первым или точней, первым, что я был способен засечь, был работник телефонной компании, слоняющийся около моего жилого комплекса.

Он был средних лет, рыхлый, одетый так, как вы можете ожидать, но что-то с ним было не так. Я не мог это определить, но знал, что это были не выходки моего воображения. Он был неуклюж и не к месту, не тот, кто мог спокойно делать рутинную работу.

Я следовал за ним до угла, но потерял его там. Когда я повернулся, чтобы идти домой, он был передо мной. Смотря прямо на меня, примерно в 10 футах (3 метра) позади меня. Бесстрастный и холодный.

— Исследуете? — спросил он. Это все, что он сказал, и в его голосе был осуждающий тон.

Скажите, какой телефонный работник делает так?

Думаю, это худшая часть. Никогда не чувствовать безопасности. Никогда не чувствовать, что ты один. Это, и случайный мерчендайзер "Диснея", оставленный где-нибудь, чтобы я нашел его. Маленькие резиновые Микки в почтовом ящике, журналы Disney Adventures на моей книжной полке.

Они прячут маленьких Микки повсюду. Три круга: один большой, два маленьких в силуэте знаменитой мышиной головы.

Я начал составлять список Микки, которых я нашел.

Окружности чашек кофе на моем столике. Одна большая, две маленьких. Цветные стеклянные бутылки, оставленные на пороге дома, если смотреть сверху. (Все красные.) Граффити на стене на моем пути на работу: огромная Земля, маленькие Солнце и Луна в нужных местах.

Они повсюду.

Люди также писали мне об этом. Если вы репостите все, что я должен сказать, вы начинаете находить контуры этого сукиного сына. Я гарантирую это.

Безусловно, лучшим, даже заставившим меня рассмеяться из-за ужаса всего этого, был рисунок мелом около моей машины. Сначала я опешил, идя через парковку, следя за людьми позади меня. Контур, казалось, идеально подходил к "жертве убийства", с которой вы, возможно, знакомы, если читали мои последние посты.

Желтой... краской, я уверен... было написано единственное слово.

"ОТКАЖИСЬ"

Единственная хорошая вещь из всего этого — это то, что я знаю, что я не один, кто видел то, что не следовало.

Я не собираюсь называть их имена потому что... ну, если вам надо объяснять почему, то вы были невнимательны.

"Исследователь" ходит в парки Диснея всякий раз, когда может, в течение всего года. Он не собирается веселиться, наслаждаться горками и так далее.

Он ищет Газкотов.

Есть, видимо, старая традиция, когда люди сообщают о странных посетителях по всему парку. Тихие, неподвижные, пристально глядящие посетители любого возраста, телосложения и роста. Мужчины и женщины, взрослые, дети и подростки.

Все в противогазах на тематику "Диснея".

"Дисней" получит кучу жалоб на "странно одетых" людях, следующих за другими по парку. Людях, которые потом смешаются с толпой и исчезнут.

Позже, противогазы заставили народ сделать другие выводы и потекли сообщения о "возможных террористах".

Все эти сообщения наиболее вероятно отправились в мусорную корзину. Я не нашел ни следа сообщений в СМИ об этих случаях. (Хотя вы должны быть осведомлены о том, что "Дисней" может контролировать его прессу как никакую другую)

"Исследователь" ходит в парки, говорит с небольшим числом людей и пытается не привлекать внимания к себе. Он просто спросит три или четыре семьи, не видели ли они "его друга", который носит "смешную маску".

Сам он еще не видел газкота своими глазами... хотя в одном случае, ребенок направил его к Frontier town. Когда он мчался сквозь толпу, он услышал голос, кричащий впереди: "Мамочка! Я тоже хочу маску Гуфи!"

Приятель, которого я назову "Спасателем", работал в водном парке "Диснея" с 2001 по 2002 год. Он стоял на вершине огромной водной горки и должен был следить, чтобы никто из детей не стал слишком буйным. Отправляет детей на спуск по одному, каждый раз говоря им о том, чтобы они были осторожны, держали руки прижатыми к себе и так далее.

Однажды, как он рассказывает, толстый ребенок въехал в трубу и не появился на другом ее конце.

Он отправил двоих или троих детей после, поэтому, естественно, можно было ожидать, что если жирный застрял, то дети, последовавшие за ним, тоже застряли бы.

Нет. Только крупный ребенок исчезает. Все остальные появляются на другом конце, радуясь и плюхаясь в воду, как будто ничего не случилось.

Спасатели закрыли горку, к раздражению ждущих детей. И перед тем, как он мог пройти сквозь любую из строгих процедур "Диснея"... ПЛЮХ... толстяк наконец появился.

Персонал вытащил ребенка из воды. Когда он ударился об воду, то опустился как камень, с уже голубоватой кожей и широко открытыми глазами. Всем, что он сказал, были фразы "Безлицые дети" и "Перестаньте сдавливать".

Ребенок был в порядке, в случае, если вам интересно. Он увезли сразу в медицинский центр. Когда Спасателю сказали вновь открыть горку, он поднял шум о том, что она определенно была небезопасна. Несмотря на жалобы, ему начали угрожать увольнением и он неохотно подчинился.

С этого момента он продолжал пристально следить за детьми. Время от времени, они появлялись в неправильно порядке... никогда такие же шокированные, как толстый ребенок, но всегда со смутным взглядом беспокойства... сонным полуступором, казалось, будто они пытались выяснить, что было реальностью.

Они глотнут немного воды и слегка подавятся... и больше никогда не придут на горку снова.

Я читал его электронные письма с тем же чувством тревоги, что вы можете чувствовать сейчас. Я хотел, чтобы он сам поделился своей историей, но в конце он не захотел выставлять себя напоказ. Не могу сказать, что виню его.

"Белоснежка" (это не та роль, которую она играла в действительности) была "персонажем" в парке. У нее для меня была миленький маленький любопытный факт. Знаете, что бывает, когда сотрудник в костюме падает замертво?

Типа, вот он фотографируется с маленьким Джимми, а потом у него случается инсульт?

Второй маскот в зоне должен сидеть рядом с телом на бордюре или скамейке и ждать прибытия назначенного "работника химчистки", который осторожно уберет труп. В течение этого времени посетители и не догадываются, что садятся для фото рядом с мертвым телом.

Не постесняйтесь проверить свои фотоальбомы.

Эта история паршива, но то, что рассказал мне другой приятель, "Уборщик", было уже совсем перебором.

"Мир Диснея" (и, возможно, другие) построен с серией подземных туннелей прямо под вашими ногами. В три яруса. Абсолютно все, что вы можете себе представить, находится внизу, для использования работниками.

Они называются "Подсобными Коридорами". В сущности, они причина того, что вы не видите персонажей не на своих местах или уборщиков, бродящих по парку.

Уборщик рассказал мне нечто, что может быть общеизвестно, но, тем не менее, для меня было новостью. В парках Уолта Диснея есть несколько встроенных помещений. Один над замком Золушки... один в аттракционе "Пираты Карибского моря". Они повсюду.

Более того, там есть ночные клубы, кинотеатр, боулинг и многое другое. Все за дверьми, встроенными прямо в причудливые фасады, мимо которых вы проходите без второго взгляда.

"Клуб 22" — одна из таких скрытых зон. Если у вас есть деньги, чтобы присоединиться к эксклюзивному клубу (а у вас их нет), то у вас будет доступ к нему и многое другое.

"Клуб 22" — это место, где происходит все, что угодно. "Дисней" называет такие места "Темными Зонами". Места, где скрипяще-чистый облик Микки Мауса уступает алкоголю, наркотикам и, да, сексу. Соответственно, остальная часть парка — "Светлая Зона", с несколькими "Серыми Зонами" служебных коридоров.

Как сказал Уборщик, это не всегда было так. Это произошло из-за медленного упадка и постепенного ослабления социальных норм внутри этой элитной группы.

Почему он это знал? Как вы могли уже догадаться, он убирался там.

После длительной проверки биографии и заполнения формы о неразглашении, Уборщика от служащего в парке повысили до одного из команды уборщиков Темной Зоны.

Перед тем, как у вас в головах появятся образы каких-нибудь сатанинских жертвоприношений, хочу сказать, что Уборщик не видел ничего подобного. Куча пустых бутылок из-под выпивки? Да. Использованные презервативы, разбросанные как сдувшиеся новогодние шарики? О да. Он убирал его долю крови, мочи и блевотины, но это было из-за ничем неограниченного поведения посетителей, а не каких-то культистских обрядов.

По крайней мере, так он видит это, оглядываясь назад.

Весь этот мусор, это вульгарное дерьмо, отправлялся в печь и смешивался с дымом, исходящим из причудливых коттеджей.

Если вы были в "Мире Диснея", то дышали ультрасконцентрированным грехом.

"Молот" поддержал эту информацию. Он написал мне по-старинке, хотя я не знаю, как он получил мой домашний адрес. Он отправил мне фотокопии рабочих документов, подтверждающих его занятость, с указанием сжечь их, когда я буду убежден, что я с радостью и сделал.

Молот работал в парке "Мир Диснея", занимаясь сносами и строительством. Однажды, он отправился к своему начальству с вопросом относительно некоторых странных строительных чертежей.

На планах была отмечена широкая прямоугольная зона размером примерно с супермаркет. Зона была оставлена безымянной, лишь со словами "НЕ КОПАТЬ".

Его начальник был не просто в неведении, он был супер-охуенно-целенаправленно в неведении. Он не хотел говорить об этом, не хотел знать ничего об этом, и он закончил разговор словами "это пространство намеренно оставлено пустым".

Молот этого не понял. Зона казалась тратой места и напрямую противоречила работе, данной его команде. Он начал ошиваться вокруг зоны в нерабочее время и нашел только заброшенную железную дверь с большим бетонным пространством за ней.

Это был "стоящий супермаркета" пустой серый пол.

Вскоре после этого, Молот начал замечать газкотов в толпах.

В отличие от прочих сообщений, люди... штуки... стояли на виду у парня. Они группировались вместе на расстоянии или просто прижимались к стене, когда он поворачивал за угол.

Он сказал, что они "странно двигались", будто они были слабы или ранены... словно подстреленный охотником олень, который больше не мог бежать.

Противогазы... лица персонажей Диснея с застрявшими в них фильтрами... он заметил, что они казались мокрыми изнутри, подобно окну автомобиля с конденсатом на нем. Крошечные шарики воды мерцали за стеклом, так что видеть сквозь него никто из них на самом деле не мог.

Исследуя далее, Молот начал задавать вопросы каждому, кто работал в парке лет десять и больше. Он заходил в тупики, до тех пор, пока не был направлен к Иде, пожилой женщине, работавшей в ресторане на Мэйн-стрит. Она была там давно, и хоть ни у кого не хватало яиц, чтобы спросить напрямую, все ЗНАЛИ, что она могла рассказать много страшных историй.

Молот спросил о пустом месте, потом о посетителях в противогазах и сначала думал, что получит те же "не-ответы", что и всегда. Она была тиха. Устрашающе тиха.

— Комната Ноль, — прохрипела она, прижав трясущуюся руку с щеке, словно была маленькой девочкой, боящейся наказания отца.

Она не встречалась с ним взглядом во время всего разговора.

Комната Ноль, как оказалось, была еще одной скрытой комнатой наподобие прочих помещений и "Клуба 22". Тем не менее, ее огромный размер и место глубоко под парком отличало ее от любой из "развлекательных" темных зон.

Это было бомбоубежище.

Комната Ноль была построена, чтобы выдержать массированную атаку, будь она вызвана внешними или внутренними врагами.

Комната Ноль была снабжена достаточным количеством рационов, чтобы прокормить среднее число посетителей парка и имела маленькую, но богато обставленную "комнату страха" для высших чинов "Диснея".

Во время Второй Мировой, официальные противогазы "Диснея" действительно производились для детей. Идея состояла в том, детям будет менее страшно, если лицо Микки будет красоваться на средстве защиты. Да, я знаю очевидные проблемы с этим.

Во время страха Холодной войны 60-х, когда строился "Мир Диснея", Комната Ноль была также снабжена похожими масками. Заботились ли они о страхах детей или же всему виной было бесчувственное брендирование, но вещи нашли свой путь вниз.

Более того, какой-то гений решил, что ТОГДА дети будут напуганы противогазами родителей... и поэтому все они, взрослые и детские, были сделаны в соответствие этому безумному стандарту. Ида описала это как "лечение раны лимонным соком".

Впрочем, ничто из этого не объясняло того, что видел Молот. Не только кажущиеся сверхъестественными явления, но и пустую комнату.

— Я был там, — объяснил он, — Там нет ничего, кроме цементного пола и четырех стен.

— Нет, — Ида покачала головой и прикрыла рот, сдерживая рыдание, — Ты был на ее вершине.

Кто-то (или что-то) включил сигнал тревоги, когда парк был заполнен людьми. Предупреждение было ясно. Предположительно, это была атака с воздуха.

Охрана сопроводила всех вниз, вниз, вниз, в огромное убежище. Там им было приказано надеть противогазы и сидеть на корточках в течение всей атаки.

Все было тихо примерно в течение тридцати минут, за исключением плачущих детей и испуганного шепота. Никто не хотел умирать, и они были благодарны этой странной мере безопасности.

Потом раздался первый крик.

— Эй! — крикнул мужчина, — Хватит щипаться!

Волны воплей и визгов рябью прошли сквозь толпу, от одной стены до другой, туда и обратно.

— Кто бегает? Успокойтесь! — крикнул кто-то.

— Кто смеется? Это не смешно!

— Ой! Кто наступил на мою ногу?!

Несмотря на попытки охраны упокоить их, толпа становилась все более взволнованной до тех пор, спустя почти час безумия...

Свет моргнул...

И погас.

Последовавшее за этим можно описать только как полный хаос. Во тьме только вопли детей и мучительные крики взрослых могли быть услышаны в сильном, нарастающем шуме, который разрывал уши всех, кто был внутри этой темной комнаты.

Группа из персонала и нескольких посетителей выбралась из убежища, готовая встретить скорее войну наверху, чем безумие внизу. Конечно, они обнаружили пустынный, еще нетронутый парк аттракционов. Музыка продолжала играть, отражаясь эхом среди тихих сказочных домиков.

По возвращении в Комнату Ноль, те немногие, кто стоял на вершине стальной лестницы, ведущей вниз, к кромешной тьме, не слышали ни единого признака предыдущей стычки. Только тишина.

Ида сама спустилась по этой лестнице, несмотря на просьбы не делать этого тех, кого она оставила наверху.

Она добралась до бронированных дверей, теперь сама окутанная темнотой и слышащая лишь писк в ушах. Единственный голос раздался из темноты. Из-за эха нельзя было понять находится ли источник этого насмешливого, хриплого голоса в задней части бомбоубежища или же прямо перед ее лицом.

— Закрой дверь, милая. Ты выпускаешь холод.

Охваченная ужасом, она подчинилась. В течение нескольких дней, Комната Ноль... убежище, лестница, вся... была покрыта футами цемента. Воздушные системы и генераторы сверху убрали, оставив огромное пустое место.

— Они все еще там, внизу, — сказала Ида Молоту, — Вместе с тем, кем бы он ни был.

Вы могли заметить, что я использовал имя Иды.

К сожалению, она умерла вскоре этого разговора. Случайное падение, предположительно, когда она вылезла из кровати, чтобы включить свет.

"Она была так предана компании", — сообщила газета, — вся ее комната была покрыта силуэтами Микки".

Источник

@темы: дети, безумие, кино и мультфильмы, рассказы, сущности, заброшенные дома и недострой, мистические и аномальные места, предметы и вещи, не своё, мертвецы

---

Жил-был один мальчик

[Скрёб-поскрёб]

Когда я был маленьким, мама рассказывала мне сказки про Одного Мальчика.

Они, если честно, были не слишком весёлые. Например, про то, как Один Мальчик не хотел есть кашу, заболел гастритом, и в больнице его сплошь утыкали иглами, как ежа. Или про то, как Один Мальчик гулял во дворе без взрослых, и его похитили злые дядьки. Или про то, как он, играя с ножницами, выколол себе глаза. Вряд ли это была такая уж большая потеря, потому что по маминым рассказам выходило, что Один Мальчик ещё до этого читал в темноте и ослеп, но, наверное, ему всё равно было больно.

Помню, в тот раз я хотел спросить её, зачем он, слепой, сам по себе переходил дорогу – ну, в той истории, где Один Мальчик забыл посмотреть по сторонам, и его насмерть сбила машина. Но я ещё с беззубого возраста крепко усвоил: мама знает всё и никогда не ошибается. Если она сказала, значит, так всё и было.

Мне не нравилось слушать эти истории, но, оказалось, всегда может быть хуже.

Один Мальчик стал приходить ко мне по ночам.

Не помню, когда это началось. Я просто просыпался в темноте и видел, что он стоит у моей кровати. Стоит и смотрит на меня.

Не знаю, как и чем он смотрел, если вместо глаз у него зияли сочащиеся кровью дыры. Ушей тоже не было – я помню, однажды он не надел шапку зимой, и они у него отвалились. Правая рука походила на сгоревшую куриную лапку – память о том, как он сунул пальцы в розетку, – а весь левый бок был ободран, как коленка, ударенная об асфальт: это та машина протащила его по дороге.

Он не двигался. Не говорил со мной. Просто смотрел. Со временем я почти привык и научился засыпать под его взглядом.

Мне очень хотелось рассказать маме, но я помнил, что Один Мальчик придумывал всякие глупости, чтобы напугать свою мать, и свёл её этим в могилу. Нельзя было позволить ему сделать то же самое и с моей.

Мама умерла от рака четыре года назад, и я до сих пор перебираю каждый свой поступок, каждое слово, пытаясь понять, есть ли в этом моя вина.

Один Мальчик стоял рядом со мной на её похоронах. Он так и не вырос.

Сейчас мне тридцать шесть. Я никогда в жизни не напивался с друзьями. Ни разу не был на свидании. У меня дома нет ни одного острого ножа.

По утрам я иду на работу, вот как сейчас. По вечерам возвращаюсь домой и ложусь спать. Раз в неделю закупаюсь продуктами. Раз в месяц получаю зарплату.

Не знаю, приходит ли Один Мальчик, пока я сплю. Я перестал открывать глаза, чтобы проверить, ещё в четырнадцать.

На дворе пыльный городской июль. Я шагаю на работу: отпуск только в ноябре. До офиса недалеко – полчаса пешком по парку и мосту над дорогой.

Я ходил здесь тысячу раз, но сегодня всё не так.

У ограждения моста толпится народ. Гудит испуганно и тревожно.

Я останавливаюсь поодаль, смотрю вниз и вижу женщину.

Она лежит там, далеко внизу, поломанная, как птица, с разгона врезавшаяся в оконное стекло. Лица не видно, но стрижка у неё свежая, и одежда приличная. Не бездомная, не горькая пьяница.

Может, просто упала?

И тогда я замечаю её.

Маленькую, толстую фигурку со спутанными длинными волосами. Неумело размалёванное косметикой личико в страшных синяках, надутые для плача губы разбиты. Юбка совсем короткая. На внутренней стороне пухлого бедра – засохшие потёки крови.

Она стоит неподвижно, глядя на распростёртое на земле тело, и я отчётливо, как наяву, слышу голос чьей-то чужой мамы – бабушки, тёти, – повествующий о том, как Одна Девочка ела слишком много сладкого, разжирела, и её никто не взял замуж. Как Одна Девочка сказала что-то наперекор папе, и тот ударил её и был прав. Как Одна Девочка оделась «как шлюха», и её изнасиловали в подворотне.

Одна Девочка там, внизу, поднимает голову, и мы с ней встречаемся глазами.

Я поворачиваюсь и вижу Одного Мальчика, стоящего у моего плеча. Он тоже смотрит на меня.

Он всегда смотрит.

И тогда я вдруг осознаю, какой же это простой и изящный выход. А главное – какой очевидный. И почему это не приходило в голову мне самому?

Я бросаю портфель на асфальт и перекидываю ногу через ограждение.

Вдалеке слышна сирена спешащей скорой. Кто-то из толпы зевак на мосту замечает меня, и ко мне бросается сразу несколько человек.

Они не успеют.

Один Мальчик, не шевелясь, стоит где стоял. Я смотрю на него, и мне кажется, что я в первый раз вижу в его несуществующих глазах тень страха.

Я улыбаюсь ему и делаю шаг.

Источник

@темы: рассказы, сущности, не своё

---

Войнушка

[Скрёб-поскрёб]

Война, как правило, начиналась с восходом солнца, но сегодня Колка решил искупаться и отложил войну до завтрака. Позже, возвращаясь с мыса, он осматривал позиции и намечал план битвы — может это и нечестно, но, в конце концов, у каждой армии есть разведка. Несмотря на отсрочку, бой обещал быть долгим и кровопролитным, так что не к лицу великому герою Колке Вагзибину пренебрегать азами военной науки.

Дома, в Убежище Каслаб, Колка проглотил три холодные картофелины, взял меч и, посвистывая, отправился на поле боя, попутно додумывая план предстоящего сражения. Враг, должно быть, тоже намечал планы, выдвигал армию... и трясся от ярости, предчувствуя неминуемое поражение.

Место для позиции было на редкость удачным. Сразу за Соснами, где река и Откос сузились так, что низенькие, похожие на ростки лука камыши едва не заползали на тропинку, поднимались два хороших мохнатых куста зачмуры. Подход был либо узкой тропой, либо тростниками, с хлюпаньем и по колено в вязкой жиже, густой, как прокисшие сливки.

— Всем занять места! Сейчас начнётся!

Сам Колка в одиночку удерживал тропу, а Ополчение прикрывало тростники и берег, отгородившись полуобгоревшими заслонами из ивняка. Соратники остались в резерве.

Теперь пора показаться врагу. Колка подул в почерневшую дудочку, и с Того Берега ответило — пришли. Колка поцокал языком, подразумевая приближение вражеской армии.

Туман сползал в реку и, если нахмуриться и представить, уже можно было разглядеть передовые отряды. В первом ряду стояли люди — хмурые, в мохнатых куртках, с непривычными озлобленными лицами, а в середине всё чаще попадалась какая-нибудь нечисть: косолапые уродцы на трёх ногах и с петушиными перьями в голове (у них медные кастеты с кварцевыми рукоятками!), жестяные големы с отверстием для кузнечных мехов в складчатом лбу, рогатые девушки, все как одна похожие на Габбу с Отшиба, а то и большеголовые старики с топорами, чьи почерневшие головы больше напоминали дряхлые берёзовые пни. Змей, Мышеволков и Катапульт не заметно, наверное, ещё не добрались.

Колка опёрся на меч и бесстрашно оглядел вражескую диспозицию. В свои двенадцать он уже кое-что понимал в военном деле. Хотя врагов очень много, исход в любом случае зависит от двух-трёх самых лучших бойцов, каждый из которых стоит тысячи обычных ополченцев. Колка Вагзибин был как раз таким — бесстрашным, непобедимым — и знал: у Тех, с Той Стороны, нет ни единого шанса уцелеть.

Ему не хватало разве что верного коня, но наш герой прекрасно сознавал, как глупо выглядит конница в позиционном бою.
∗ ∗ ∗

Солнце оторвалось от воды, и первая волна перешла в наступление. Лёгкие тонкорукие людишки на пузатых бурдюках подплывали к заграждению, где их встречали палки и мечи деревенских, а по тропинке маршировали тяжеленные, похожие на обшитых железом медведей латники с мечами в каждой из четырёх рук.

Это был довольно лёгкий противник. Колка шутя, в три удара, отбивал все выпады и сносил латнику голову, даже не двинувшись с места. Правда, если их слишком много, могут затечь ноги и тогда...

Колка одним ударом ноги сбросил последнего латника в воду, где тот моментально захлебнулся и исчез. Правая рука уже подустала, пришлось перебросить меч в левую.

Возле реки тоже сражались.

— Рубите их в фарш! Чтобы вместо воды мясная затирка!

Ответом был одобрительный гул. На том участке тоже было всё в порядке. По воде ползла рябь, а пляжик перед заслоном уже превратился в полосу кровоточащего ила. Среди осаждённых потерь не было, разве что старый Кедыш — туда ему, впрочем, и дорога. Вот отважная Огре хватает свободной рукой его жезл и берёт командование на себя. Вон она, вон, отсюда её прекрасно видно. Белое платье, красный шейный платок — очень ей идёт! — и жезл старосты в левой руке. Правой она сражается, левой командует и теперь... теперь-то она его понимает, её сердце тоже пропиталось незабываемой музыкой боя и им будет, о чём поговорить потом. Но прежде наградить, наградить, сразу как закончится, пока трупы не остыли и ветер не унёс ароматы пожарища. Наградить, наградить, только интересно — как?

После латников шли люди, пестроватые и немного скучные, подробности для каждого выдумывались на ходу, а то и вовсе оставалось всё как есть — безликие серые пятна, жатва для меча и сок для земли. Колка уже начинал подумывать о небольшом наступлении — негоже оставлять противнику Сосны — но потом раздумал. То, что идёт на них сейчас, не больше чем проба сил. Настоящее дело начнётся ближе к полудню, когда враг осознает силу гарнизона и поймёт, что простыми солдатами с Читавухой не справиться.

— Командир!

— Да, кто там?

Колка разрубил очередного врага и, пока тот падал и пропадал, обернулся. Эге, да это же два братца с Отшиба — Жигор и Жулега. Надо же, как вырядились на войну. И всё равно, в колчане, зуб даю, не стрелы, а тыквенные семечки. Если исчезнут тыквенные семечки, Жигор сам по себе скопытится, безо всякой войны.

— Командир! Позвольте нам пожертвовать свои жизни ради того, чтобы вы....

— Я очень вас ценю и восхищён вашей самоотверженностью. Жертвуйте!

Положим меч и возляжем рядом, вытянувшись всем телом. Сейчас, по слабой росе, это особенно приятно.
∗ ∗ ∗

Да, правильно сделали, что не перешли в наступление. Жигор и Жулега продержатся как раз столько, чтобы погибнуть, пока командир отдохнёт, а вот на другом участке небольшое ухудшение, нужно подправить.

— Огре, продержитесь?

Обернулась. Улыбаясь, откинула волосы с лица.

— Спокойно. Ты себя побереги.

Пожалуй, нужно будет ввести орден или звание. Что-то вроде "Великий непобедимый герой Всей Читавухи"... ну вот, и сразу же неувязка. Первым же "Великим и Непобедимым" станет не герой, а героиня.

Тонкорукие продолжали бессмысленные атаки, осыпая позицию целым дождём белых стрел, тонких, как иголки. Самый мерзкие защитники, вроде хромого Мормаля, уже лежали в общей куче, но и остальные держались с трудом. Конечно, Огре отобьётся, но всё-таки обидно, что нет ещё одного такого же героя, который бы подоспел сейчас на выручку. Пусть он и не будет таким же великим, как неустрашимый Колка Вагзибин, но хотя бы таким же настоящим. Можно потом подружиться или даже совершить рейд на лагерь врага, чтобы освободить пленников и...

В кустах забилась птица. Утка. Утке нет дела до войны. Вырвалась, нырнула вниз и, как ни в чём не бывало, пролетела сквозь гору вражеских трупов на пляжике. Глупая птица!

Колка глянул в другую сторону. Да, наступать, пока враг не побежит, явно не стоило. Откос не прикрыт совершенно и мало ли кто спрятался за гребнем.

Был уже такой случай. Как-то в полдень, когда даже войны не было, на гребень вышел потрёпанный старикан в жутчайшей хламиде и с кленовым посохом в птичьей руке. Каким-то чудом спустился вниз, развёл костёр, так что Колка едва не налетел на него, когда шёл на мыс проверить удочки. Старик сидел у костра и дремал, а ветер перебирал его косматые волосы.

У Жигора уже не хватало левой руки, но он продолжал биться, разбрасывая врагов направо и налево. Интересно, как он теперь семечки одной рукой? Лучше разрешить погибнуть...

Столкнуть в воду и не дать седой голове (эти волосы как паутина) подменяться над поверхностью было делом недолгим, но с тем пор Колка не доверяет Откосу. Конечно, враг уважает Войну и чтит правила, но у неизвестных по ту сторону откоса ни стыда, ни совести, так и знайте.

Охнул и повалился в кусты Жигор, фыркнув кровью из вспоротого сердца.

— Командир, они прорываются!

— Сейчас иду!

А где же Огре? Огре?!

Колка подпрыгнул, вскочил на ноги и чуть не бросился на помощь, но быстро успокоился — вот она, в уголке, отбросила меч и жезл и что-то колдует над своим расписным горшочком. Разжала руку, горшочек облизывается язычком зелёного пламени, и тут же речная вода вздрагивает... расступается... и проглатывает тонкорукую флотилию.

По лицу проносится быстрая тень и Колка вскакивает на ноги. Мышеволк — значит, подоспели главные силы! Вот он, вон. Делает вираж вокруг солнца, поигрывая серебристым хвостом и роскошными перепончатыми крыльям! Пора в бой.

Колка отталкивает пронзённого насквозь Жулега и одним ударом сносит четверых. На эту шваль просто нет времени. Поразмыслив и зарубив ещё двоих, он отменяет всех атакующих, кроме Мышеволка. Берег становится чистым и армия Огре тоже затихает, в ужасе наблюдая за своей последней надеждой.

С неба тяжёлым камнем падает вой.

Мышеволк оскаливает пасть и бросается вниз — если не ранить, то раздавить. Колка делает кувырок, откатывается в сторону и шинкует его мечом, оставляя ужасные раны. Вой переходит в мышиный писк, когти бьют во все стороны, но не могут причинить Колке ни малейшего вреда.

С разочарованным стоном Мышеволк отрывается от земли и зависает в воздухе. Наверное, ему очень стыдно. Колка принимает стойку.

Вторая атака заканчивается для Мышеволка так же бесславно. Крылья летучей мыши бьёт нервная дрожь, в усатой пасти клокочет слюна. Двух когтей не хватает.

В третий раз он садится прямо на лапы, видимо, надеясь победить в честном бою на земле. Но не рассчитывает и попадает прямо в тростниковую поросль, так что лапы проваливаются по щиколотку. Ловушка!

Самое время для атаки.

— Смерть! Смерть!— крикнул Колка, сбегая с Откоса и замахиваясь мечом. Волк ревёт, отбивает меч когтями и внезапно сводит неуклюжие крылья за его спиной, так, что получается кожаный шатёр с волчье пастью вместо крыши.

Да, ловушка — для Колки, не для него.

Колка выдыхает и бросается в отчаянную атаку, но когти быстро заставляют перейти к обороне. Они жмут всё дальше и дальше, пока Колка не оказывается возле склона, вспотевший и испуганный, с двумя руками на отяжелевшем мече.

Злорадная пасть ухмыляется, поднимается вверх и оглашает небеса победоносным воем. Потом выгибается, щурит глаз... и внезапно, жалобно пискнув, вздрагивает и отскакивает назад, волоча по земле размякшие крылья. Скулит и трясётся, как лошадь, которую укусил овод.

А из затылка торчит стрела. И откуда-то издалека, машет рукой и кричит Огре, опираясь на тяжелый охотничий лук.

Колка издаёт радостный клич и, прыгнув вперёд, шинкует Мышеволка на лоскутки. Проклятая тварь, омерзительный гибрид волка и летучей мыши, дёргается и затихает в грязи.
∗ ∗ ∗

Оборону прорвали только к полудню. Это Змей — он забрался в живот к Мышеволку и скрывался там до поры до времени. Когда плоть прогнила и лопнула, он, словно гигантская аскарида, выскользнул в топкую грязь, где наверняка было больше крови, чем воды, и рванулся прямо через сушу, отхватив выступ с укреплением, одно дерево и добрый кусок тропинки. Деревенские начали отступать, Колка прикрывал. Сражаясь под Двумя Дубами, он придумал новый тактический приём, который не мешало бы применить в будущем: пригласить шамана, который обтесал бы эти деревья и сделал из них магические резные фигуры Человека-Рыси. Они могли бы украшать дорогу или поражать врагов, если Читавухе угрожала опасность.

За Дубами начинался обычный берег с луговой травой и прореженными пятнами леса. Отступать пришлось врассыпную, по кустам и кочкам, без малейшего шанса сдержать и отбросить. Даже тропа разорвалась на две — одна вилась вдоль воды, огибая щетинистые кусты, похожие на миниатюрные холмики, а вторая, полузаросшая, юркала в заросли. По одной уходила деревня, отвлекая от другой — той, что вела к Убежищу Каслаб.

Уже на пороге, возле поваленной сосны, Колка одним ударом разрубил двух последних последователей и заполз внутрь, без опаски волоча за собой уже ненужный меч.

Внутри было темно и прохладно. Кусты здесь расступились, разрослись под громадной шубой раскидистого клёна. Получился настоящий дом с тремя проходами и одним окошком. А ещё верными соратниками, которых всегда столько, сколько надо.

Тут Колка заметил две вещи — снаружи полдень, а сам он ранен. Коварный Человек-Скорпион, нанятый неугомонным противником в далёкой стране Кубард, рассёк ему левую лодыжку и яд уже начинал просачиваться под кожу.

"Как бы Огре не досталось",— беспокоился Колка, раскапывая тайничок. Он уже начинал подумывать, что на такой отважной девочке стоило бы жениться, и будет очень обидно, если она сейчас погибнет.

Целебные картофелины были на месте. Вагзибин быстренько соорудил небольшой костерок, испёк и съел их одну за другой, попутно размышляя о дальнейшем ходе битвы.

Надежды на деревенских больше не было — ополчение не регулярная армия. Оставались Соратники, самое главное и самое тайное оружие настоящего героя.

Колка забросал огонь, встал на пороге и свистнул. Загукало эхо. Они.

— Соратники! Деревня Читавуха в опасности, а это моя родина. Коварный враг наступает, подходит всё ближе и ближе, на окраине уже можно слышать клацанье его голодных зубов. Мы просто обязаны убить и уничтожить коварного и беспощадного врага. Вперёд — победа за нами!

И он побежал, размахивая мечом, а следом — он знал — бежали соратники, бесчисленные и неутомимые. Единым рывком прорвались они сквозь кусты и рассеялись по берегу, разя и оттесняя к реке ошарашенного противника.

Враг просто не ожидал флангового удара... а даже если и ожидал, это ничего бы не изменило в бою, где нет уже ни фронта, ни флангов, ни рядовых, ни командиров, а есть только рука с верным мечом и бесчисленные противники, которых нужно колоть, вспарывать, опрокидывать на землю и тут же забывать их лица, чтобы можно было изобрести новые. Колка даже не уворачивался — бил, резал, рассекал надвое, а ещё чувствовал, что соратники чувствуют то же самое и тоже бьют, режут, рассекают надвое, хрипят от усталости и удовольствия... сражаются — и побеждают. Противника больше не было: были враги, злые и обречённые, а ещё соратники, которые подчищали всех, кого не доставал твой меч.

Колка выдохнул и привалился к дубу, отбиваясь одной рукой и утирая пот и без того взмокшей рубашкой. Пришла мысль, что не помешало бы внести поправку в план и подключать Соратников сразу... но тут же пропала, захлебнувшись в жаркой волне возмущения. Ведь тогда, когда всё ЭТО было ПО-НАСТОЯЩЕМУ, никаких Соратников у Колки не было, они появились потом, после парочки боёв, когда Колка наконец понял, что в одиночку, если по-честному и ПО-НАСТОЯЩЕМУ, Читавухи не отстоять. Вот если бы тогда, в самый первый...

Меч неудачно запутался в кустарнике, едва не вывалился из руки — но всё-таки спас хозяина от очередного сползания в воронку прошлого. Колка вспомнил, что вокруг бой и нырнул в этот бой с головой.
∗ ∗ ∗

Когда бойцы устали, а исход стал ясен, Колка разделил своё войско. Небольшой отряд под командованием смуглого улыбчивого мальчика-южанина (придумалось имя: Кепар) должен был преследовать врага на том берегу, а сам Колка вместе с основными силами двинулся к спасенной деревне. Принести хорошие вести и получить достойные почести — нет для победителя большей радости.

Но они опоздали.

Как опаздывали уже два года.

Деревня встретила их обгорелыми срубами и молодыми берёзками на улицах. За два года мёртвые дома затянуло лопухами, а огороды родили только крапиву. Ещё лет десять — и здесь будет тот же берег с холмиками из золы и перекошенными скелетами заборов, давно опутанными одичавшим горохом. Останутся осколки утвари и бесконечная картошка, которую ничто не берёт. И ягоды.

Победивший отряд медленно прошествовал к колодцу. Под ногами вздрагивала зола — за два года она так и не рассеялась — но пыли было немного. Из всего отряда один Колка был настоящим и мог поднимать пыль.

Возле колодца с прошлых боёв ничего не изменилось. Всё тот же сожжённый сруб и перебитый журавль с драной верёвкой. На верёвке покачивалось высохшее костяное пугало, подвешенное за шею и с красным шейным платочком под черепом — всё, что осталось от Огре.

Колка встал на колени и произнёс клятву.

— Мой народ! Сегодня вы потерпели поражение в бою с коварным врагом и все как один лишились своих жизней. Это моя вина, моя, а не ваша. Я клянусь вам, что завтра мы повторим бой и обязательно одержим победу. Мы отомстим врагу за всё сегодняшнее и забьём ему в глотку горький плод поражения. Я, Колка Вагзибин, ваш герой, ваша надежда, сын вашего погибшего старосты, клянусь вам во всём этом. Будьте крепкими и выносливыми, как вот эти дубы. Пусть сегодня мы и не победили, но покуда у нас есть такие люди... такие, как, например, наша Огре, нас нельзя победить никак. Мы сражаемся даже после того, как потерпели поражение, мы надеемся даже после того, как погибли. Мы победим. Мы обязательно победим, и когда-нибудь я вернусь в опять живую деревню, до которой не добрался враг. В деревню, где будут все... все...

Тут Колка остановился — чтобы не разреветься. Встал с колен и, не глядя, швырнул меч в колодец.

Потом пошёл в лес и нашёл себе новый.

Источник

@темы: дети, безумие, рассказы, не своё

---

Девушка с видео

[Скрёб-поскрёб]

+6

@темы: картинки, колдуны, ведьмы и гадалки, не своё

---

Журавлино (часть 2)

[Aldo Barrin]

После той ночи Ксения изменилась.

Это трудно описать словами. Все изменения были едва заметны, но их было много, и я не могла не уловить их. Она стала чуть больше сутулиться, чуть сильнее хмуриться, словно напряженно думала о чем-то. Я уже сказала, что Ксения курила намного чаще, чем я, но, если раньше она по двадцать раз на дню выбегала посидеть на своих досках, то теперь перетащила пепельницу в дом и курила, не выходя из комнаты. Да и вообще, она стала реже появляться на улице. Примерно спустя неделю она снова стала смеяться и шутить, но прежней беззаботной веселости уже не было. Что-то надломилось в ней после пожара. Я по-прежнему была для нее подругой, но теперь она все больше замыкалась в себе. Не стало ее проникновенных монологов о природе, а если я сама заговаривала об этом, то всякий раз чувствовала, что Ксения старается незаметно перевести разговор на другую тему. Баню она стала топить еще жарче. При такой температуре я больше не могла париться, и только сидя в предбаннике, слушала, как она изо всех сил хлещет себя веником, словно старается выбить какую-то ей одной ведомую заразу. Когда Ксения выбегала, чтобы окунуться в пруду, я приоткрывала дверь в парную, чтобы там стало попрохладнее, и одна ложилась на лавку. Потом Ксения возвращалась и я, ретировавшись в предбанник, слышала, как она выливает на горячие камни ковш за ковшом, раскаляя воздух до невозможности.

Те из обитателей Журавлина, которые замечали перемену в поведении моей подруги, говорили, что она, по-видимому, сожалеет, что не примирилась с бабой Настей, прежде чем та погибла. И отчасти это было, разумеется, так.

Но люди, которые говорили об этом, не видели того, что видела я в ту роковую ночь. Я заметила это дважды: сначала у горящей избы, а потом еще раз, когда, лежа в постели, Ксения вдруг схватила меня за руку. Оба раза я смотрела ей прямо в глаза и не могла не заметить очевидного.

Страх. В ту ночь я видела в глазах Ксении ужасный, неконтролируемый, чудовищный страх. Что-то было в этом, и без того ужасном, происшествии такое, чего не знала я, не знал никто из жителей деревни, но что было прекрасно известно Ксении, и это что-то испугало ее до полусмерти. В тот миг, когда она увидела полыхающий дом, в ее сердце проник ужас и обосновался там навсегда. Именно он, этот ужас, пригибал ее к земле, заставлял реже смеяться и чаще курить.

Не раз и не два я просила Ксению открыться мне, но она всегда отнекивалась и с доброй улыбкой уверяла меня, что просто заработалась и очень устала. Но я не могла не видеть, как при этом дрожат ее губы.

Следующая вспышка моих воспоминаний приходится на середину сентября. Бабье лето было в разгаре, дни стояли очень теплые, а временами и жаркие. Ксения понемногу оживала, как будто холодные щупальца страха нехотя отпускали ее сердце. Мы каждый день ходили вместе купаться, ловя последнюю возможность это сделать. В остальное время мы почти не разговаривали: я стремилась побыстрее закончить новый рассказ, а Ксения сидела над своими расчетами.

Однажды ночью я засиделась допоздна, раз за разом переделывая одну страницу. Наконец, утомившись и решив, что утро вечера мудренее, я вышла с сигаретой на улицу, собираясь после этого отправиться спать. Вечер был прохладный, да и со стороны пруда тянуло ветерком. Я стояла и, не спеша, курила, когда вдруг скрипнула дверь сарая Ксении. Я повернула голову. Полная луна очень ярко освещала ночь. Из сарая вышла Ксения. На ней была длинная белая ночная рубашка. К груди она прижимала какой-то флакон с темной жидкостью. Я стояла с подветренной стороны, так что дым от моей сигареты относило прочь от дома соседки. К тому же, я была одета в темное, поэтому Ксения не заметила моего присутствия. Я тогда подумала: может быть, уже лежа в постели, она вспомнила, что хотела достать что-то из погреба, но, вопреки моим ожиданиям, девушка пошла не к себе домой, а совсем в другую сторону. Оглядываясь по сторонам и ступая как можно тише, она стала спускаться по тропинке к Танаеву пуду.

Какой-то жуткий холодок пробежал у меня по спине. Без лишних раздумий я затушила сигарету и тихо пошла следом. Белую ночную рубашку было видно издалека, так что я не подходила слишком близко, чтобы не быть замеченной. Ксения прошла немного вдоль кромки воды, а затем перешла на соседнюю тропинку, что вела к заросшему тиной, илистому рукаву старого пруда. На минуту она скрылась из глаз, но я ускорила шаг, прошла чуть дальше и выбралась на небольшой пригорок совсем рядом с тем местом, куда должна была ее привести тропинка. Осторожно посмотрев вниз, я увидела Ксению. Она медленно приближалась к тому самому заболоченному рукаву. При свете луны я вдруг заметила, что Ксения была босая, несмотря на прохладу. У меня колотилось сердце. Во всей этой картине было что-то очень странное, жутковатое. Подойдя вплотную к воде, Ксения задержалась на минуту, после чего глубоко вздохнула и медленно двинулась вперед. Зайдя в пруд по колено, она вытащила из своего флакона пробку и вылила в воду содержимое. Затем вернула пробку на место, стянула с себя ночнушку, завернула в нее пустую склянку и бросила на берег. Ее тонкое обнаженное тело казалось абсолютно белым в лунном свете. Вздохнув еще раз, она снова пошла вперед. Когда грудь Ксении скрылась под водой, она вытянула вперед руки и поплыла. Берег, в направлении которого она двигалась, сплошь порос ивами, причем многие деревья росли прямо в воде. Ксения делала широкие гребки, раздвигая руками ряску и тину. Подплыв к зарослям вплотную, она вдруг сделала глубокий вдох и нырнула. Я не могла понять, что происходит. Время шло, а из воды никто не появлялся. Я вдруг осознала, какое место выбрала Ксения для своего ночного купания: мне рассказывали о нем в деревне. Там, возле плакучих ив, был глубокий омут, где в годы войны утопилась молодая девушка, получившая с фронта похоронку на своего жениха. Странные манипуляции с темной жидкостью и ночной рубашкой не позволяли подумать, что рыжеволосая исследовательница решила последовать за ней добровольно, однако омут есть омут. Я была уже готова махнуть на все рукой и побежать вниз, на помощь, но тут послышался плеск, в густых зарослях что-то зашевелилось, и мелькнула белая кожа. Значит, Ксения насквозь проплыла сплетение корней и веток, вынырнув в самом центре ивового лабиринта. Меня бросило в дрожь при одной только мысли об этом. С самого детства и по сей день, я старалась держаться подальше от таких мест. В тине заболоченных заводей могли обитать самые непредсказуемые водные насекомые, а уж о том, чтобы подплывать к ивам, и речи не шло: под их тонкими болезненными ветвями мне мерещился зловещий и страшный мир, а замшелые корни, которые я иногда по неосторожности задевала ногой, казались холодными пальцами утопленников, которые вот-вот сомкнутся на щиколотке и утянут вниз.

Что понадобилось Ксении в таком месте ночью? Я не могла подойти ближе к воде без риска быть замеченной, но и уйти домой уже не могла. Интуиция подсказывала, что происходящее напрямую связано с той жуткой тайной, которая мучила мою бедную подругу, и я должна была хотя бы попытаться выяснить, в чем дело. Оставалось напряженно вглядываться в мрачное переплетение ветвей и вслушиваться в каждый долетающий звук.

Поначалу все было тихо. Молочно-бледная кожа девушки просвечивала сквозь заросли, но никуда не двигалась, словно Ксения ждала чего-то. Но через минуту напряженной тишины вдруг снова послышался плеск. Налетел ветер, ивы заколыхались, а когда все вновь успокоилось, я услышала, что из зарослей доносится тихий женский голос. Ксения будто разговаривала сама с собой. Слов было не разобрать, но даже интонации ее голоса заставили меня покрыться мурашками. Эти интонации постоянно менялись, как в напряженном монологе хорошего актера, голос девушки то дрожал, то наливался силой, временами он переходил в громкий шепот, а пару раз до меня долетал смех Ксении, нервный смех, готовый, кажется, в любую секунду перейти в рыдания. Все вместе это звучало невообразимо жутко, и на минуту я даже подумала, что моя единственная подруга сошла с ума. Наконец, через пять минут этого безумного монолога, снова послышался плеск, еще с минуту было тихо, после чего белый силуэт исчез под водой. Вскоре Ксения вынырнула на поверхность по эту сторону зарослей и быстро поплыла от них прочь. Выйдя на берег, она опустилась на колени, закрыла руками лицо и просидела так некоторое время, дрожа не то от холода, не то от волнения. Наконец, она распрямилась, надела свою белую ночную рубашку, подхватила пустой флакон и быстрым шагом направилась в сторону деревни.

Я выждала еще немного и спустилась к воде. Что это было? Что только что произошло? Что искала Ксения в ивах? О чем она говорила с собой? Что за жидкость была во флаконе? Любые попытки объяснить увиденное терпели сокрушительный крах. И тогда я сделала то, чего сама от себя, кажется, не ожидала. Я стала медленно, словно приговоренная к пытке, снимать с себя одежду.

Наверное, мне было холодно, но я не обращала внимания. Мне нужно было понять, что происходило с Ксенией, и холод или риск простудиться не могли быть аргументами в таком вопросе. Зайдя в воду по грудь, я поплыла к зарослям. От воды шел резкий, горький запах полыни, хотя на берегу полынь не росла. Я сама была еще не уверена, что мне хватит смелости нырнуть туда, к сплетению скользких черных корней, но продолжала плыть, задевая руками тину. Наконец, ивы оказались передо мной. Я ухватилась руками за ветки и замерла. Нырять было страшно. Наверняка, Ксения не в первый раз это делает. Сколько времени она потратила на то, чтобы нащупать путь под водой вглубь зарослей? Но что же, в таком случае, мне делать?

Я попыталась достать ногой дно, однако, было слишком глубоко. Вместо илистой почвы моя нога коснулась коряги, что заставило меня ее отдернуть. Тем не менее, с чего-то нужно было начинать. Я медленно вытянула ноги вперед и, преодолевая давний детский страх, принялась ощупывать стопами скрытые в глубине ветки. Под ивами было много водорослей, доходивших почти до самой поверхности, мои ноги путались в них. Как вообще Ксения могла проплыть через все это? Никакого течения в пруду быть не могло, но, по непонятной причине, густые водоросли колыхались, словно живые. Из-за их постоянного движения я никак не могла уяснить расположение скользких корней и веток, и, наконец, утомившись, замерла почти в горизонтальном положении, держась руками за надводную часть ивы, а пальцами правой ноги — за какую-то далекую корягу.

По сравнению с берегом, где гулял холодный ветер, в воде было почти тепло. Погрузив затылок в воду, я смотрела на луну, вдыхая все тот же горький запах полыни. Этот запах, никогда не казавшийся мне приятным, будто опьянял. Не отрывая глаз от ночного светила, я прислушивалась к тому, как водоросли со всех сторон обволакивают мое обнаженное тело, шевелятся и ласкают кожу. Эти прикосновения что-то неуловимо напоминали мне. Ну да, все как в том странном сне, когда лесной дух стоял у моей постели, и из пальцев его вырастала трава. Моя левая нога, свободно покачивающаяся среди водорослей, наткнулась на очередную замшелую ветку. Теперь это прикосновение уже не очень меня испугало, но я все же отвела ногу в сторону, тут же обнаружив другую ветку. Я попыталась устроиться так, чтобы не касаться их вовсе, но, чем больше я двигалась, тем больше холодных прикосновений ощущала с разных сторон. Теперь я натыкалась на ветки не только левой ногой, но и правой, пальцы которой продолжали держаться за корягу, а также животом, и даже спиной, хотя за спиной никаких подводных корней не должно было быть. Водоросли все гуще оплетали меня, и, продолжая необъяснимо колыхаться, похоже, потихоньку шевелили скрытые под водой части кустарника. Холодные, скользкие, а, местами, остро обломанные ветки скользили по моей коже, касаясь ступней, бедер, живота, но не было ни больно, ни даже страшно, словно мой страх был усыплен ароматом полыни. Скорее, продолжая повторять сценарий того самого сна, они щекотали меня, щекотали довольно сильно, и я уже готова была рассмеяться от прикосновений этих холодных, но таких ласковых пальцев...

Пальцев?

До меня вдруг дошел весь ужас происходящего. Оцарапав кожу в нескольких местах, я рывком выдернула свое тело из-под зловещих зарослей, чуть не хлебнула воды, судорожно развернулась и принялась, что есть силы, загребать к берегу. Руки мои тут же увязли в густой тине — клянусь, пять минут тому назад она не была и вполовину такой густой — но страх придал мне сил, и я быстро поплыла прочь. Было как тогда, при паническом бегстве от Еремеева кургана. Вскоре я смогла встать ногами на дно, прошла два шага и наткнулась на корягу. Вскрикнув скорее от ужаса, чем от боли, я обошла корягу кругом и, буквально, бегом выбежала на берег. В точности, как и Ксения незадолго до этого, я упала на колени и закрыла руками лицо. Меня колотила крупная дрожь. Все мысли спутались, отдельные слова хаотически метались в моей голове, отпихивая друг друга. Ветки. Омут. Полынь. Водоросли. Сон. Луна. Еремеев курган. Утопленница. Ксения.

Продолжая дрожать всем телом, я стала одеваться. Все вещи сразу же промокли на мне, но дрожь была не от холода. Обернуться в сторону воды было слишком страшно, поэтому я смотрела в землю. А когда, наконец, подняла глаза, чтобы бежать в сторону дома, то увидела в трех шагах от себя Ксению.

Очевидно, к тому моменту я уже дошла до какого-то предела нервного напряжения, так что даже не вскрикнула от неожиданности. Ксения стояла все в той же ночной рубашке, босая, и смотрела на меня с таким ужасом, какого я не видела в ее глазах даже в ту ночь, когда сгорела баба Настя. Мы обе замерли на несколько секунд, после чего Ксения ахнула и бросилась ко мне.

— Таня! – вскрикнула она, обхватив меня за плечи. – Таня! Что ты здесь делаешь?! Зачем ты туда полезла?! – ее голос был таким же срывающимся, как и в ту самую ночь.

— Я... хочу понять, – с трудом ответила я.

Слезы выступили на глазах у Ксении, она крепко обняла меня. Я услышала, как она, всхлипывая, два или три раза тихо произнесла мое имя. Потом, взяв меня за руку, она сказала:

— Пойдем скорее домой.

Быстрым шагом мы пошли прочь. По дороге Ксения подняла лежащий на земле пустой флакон, который, очевидно, бросила, бегом возвращаясь к омуту. Я попыталась задать ей вопрос, но она сказала:

— Не сейчас. Поговорим, когда домой вернемся.

Мы вместе вошли в дом Ксении, переоделись в сухое и стали греться у печки. Я молчала, пребывая в каком-то ступоре, и даже почти не думала о произошедшем. Все мысли покинули мою голову, уступив место бессмысленной усталости. Но Ксения сама начала разговор.

— Объясни, пожалуйста, почему ты это сделала?

Усилием воли я заставила себя собраться с мыслями, и воспоминание о том, что только что произошло, вновь зазвонило в тревожный колокол.

— Я хотела бы задать тот же вопрос тебе. С тобой уже почти месяц что-то происходит. Ты сама не своя, я же вижу. Я понимаю, что это все как-то связано с твоими... исследованиями... но ты же мне ничего не рассказываешь. Когда я увидела, что ты в ночной рубашке на голое тело пошла посреди ночи к пруду, то решила идти следом. Что это было, Ксения? Что ты делала в этих ужасных зарослях? Ведь я же знаю, что это за место! Там, рядом, под водой омут! Я поплыла туда, потому что хочу понять, что с тобой происходит, потому что ты стала мне очень дорога, и я ужасно боюсь за тебя. А ты? Что тебе там понадобилось?

По мере того, как я говорила, глаза Ксении снова наполнялись слезами. Она обняла меня, положив голову мне на плечо, и только тогда заговорила.

— Таня... я не могла представить, что так произойдет. Что ты пойдешь следом, что ты... прости, что из-за меня тебе пришлось так поступить. Я очень тронута твоей заботой. Ты тоже очень дорога мне, и я тоже ужасно испугалась, услышав, как ты вскрикнула и увидев издалека, что ты выходишь из воды. Ты, как никто, заслужила, чтобы я рассказала тебе все, что меня тревожит, раскрыла значение каждого своего слова и действия. Но, поверь, всего я сейчас объяснить не смогу. Прошу, не спрашивай, почему. Я сама бы все отдала, чтобы не иметь от тебя тайн, и, я уверена, однажды их не станет. Но теперь еще слишком рано. Когда придет время, я обязательно все объясню тебе, даю слово. А ты дай слово, что не будешь больше так рисковать собой из-за меня!

Ксения обняла меня еще крепче. Я помолчала немного, а затем, собравшись с духом, сказала:

— В этом омуте когда-то утопилась девушка. Я почувствовала на себе ее пальцы.

Ксения подняла голову с моего плеча и заглянула мне в глаза.

— Что?

— Сначала я думала, что это ивовые корни. Но потом они стали смыкаться вокруг меня.

По телу Ксении пробежала дрожь, но она быстро взяла себя в руки.

— Они... нет. Они не смыкались, это... отвар.

— Отвар?

— Да. Ты почувствовала запах полыни? Я приготовила отвар на основе некоторых видов трав, я сама разработала этот рецепт. И он... в общем, он вызывает галлюцинации.

— Ксения, ты...

— Нет, я не наркоманка. И я сделала это не ради удовольствия.

— Но ради чего?

— Это была часть эксперимента. Мне нужно было ввести себя в такое состояние. Ты, наверное, слышала, как я говорила сама с собой.

— Но почему тогда ты так испугалась за меня?

— Да потому что под действием этого дурмана ты могла утонуть! Я сама с большим трудом проплыла под этими зарослями, а ведь я заранее их изучила, и знала, где нужно нырять.

— Да что же это за эксперимент такой?! – воскликнула я. – Что ты хотела выяснить?

Ксения снова сжала руками мои плечи.

— Танечка! Ну, не спрашивай меня, прошу! Я все расскажу тебе, в свое время. Я же пообещала! Давай лучше спать, время за полночь.

— Я не смогу теперь уснуть. Мне страшно даже дойти до своего дома. Мне кажется, что в постели меня будет ждать эта утопленница. Мне теперь повсюду будут мерещиться привидения.

Ксения погладила меня по голове.

— Бедная моя. Ночуй тогда у меня. Мне тоже будет спокойнее. Оставайся.

И я осталась. Ксения дала мне чистую ночную рубашку, и мы вместе улеглись в ее широкой постели. После холодной воды Танаева пруда лежать рядом под теплым одеялом было удивительно хорошо. Я положила голову на плечо своей подруги.

— Знаешь, а я уже совсем поверила, что это была русалка. Она даже стала меня щекотать, совсем как в сказках.

Я почувствовала, что Ксения улыбнулась.

— А ты сильно боишься щекотки?

— Я очень сильно боюсь за тебя. Если не хочешь или не можешь рассказать про свои опыты, не рассказывай. Но, пожалуйста, береги себя. Хотя бы ради меня.

Мы заснули, держась за руки. От наших волос еще немного пахло полынью, и я опасалась, как бы этот запах снова не вызвал у меня какие-нибудь страшные сны. Но, по-видимому, рука Ксении в моей руке отгоняла всех призраков, и я спокойно проспала до утра.

***

Почти месяц с того случая — двадцать девять дней — я прожила в относительном спокойствии. Мы с Ксенией стали чаще разговаривать, заходить друг к другу на чай, все будто бы возвращалось в прежнее, бывшее до гибели бабы Насти, русло. То ли у Ксении и правда пошли дела на лад, то ли она решила бережнее относиться ко мне после ночного купания в пруду, а потому не показывала своих неудач. Во всяком случае, я пару раз спрашивала ее, как идут исследования, а в ответ слышала, что все хорошо.

На улице похолодало. В Журавлине собрали урожай и, не спеша, готовились к зиме. Я дописала рассказ и ждала ответа из редакции. Ксения обмолвилась, что, если все получится, то до конца осени и она подготовит к публикации нечто очень серьезное. Видя, что она оживает, я больше не допытывалась подробностей ее работы. Все шло своим чередом. Двадцать девять дней.

Гром среди бела дня прогремел четырнадцатого октября — прогремел в самом буквальном смысле. Я подметала в доме и вышла на крыльцо вытряхнуть пыль, когда услышала этот приглушенный звук со стороны сарая соседки, а по доскам крыльца под моими ногами прошла едва заметная дрожь. Спокойствие последнего месяца, дневной свет, прозаичность моего занятия — все это вместе не давало сразу поверить в плохое. Но на всякий случай я обулась и пошла проверить.

Дверца сарая была прикрыта, но не заперта изнутри (а я обратила внимание, что возможность запереться была предусмотрена). Обычно в таких помещениях некуда ступить от всевозможного хлама, но сарай Ксении был почти пуст, за исключением нескольких деревянных ящиков, стоявших у дальней стены. Посреди помещения зияла квадратная дыра погреба, откуда сочился электрический свет. Когда я заглянула туда, сердце болезненно сжалось, я ахнула и быстро спустилась по лестнице вниз.

В погребе располагалась лаборатория, живо напомнившая мне разговоры Ксении об алхимиках. По крайней мере, именно такими в книгах и фильмах представали их рабочие помещения: широкий стол был весь уставлен колбами и ретортами с разноцветными жидкостями, то здесь, то там лежали листы с таинственными символами (листы эти мне уже приходилось видеть на книжной полке подруги), с потолка свисали связки вороньих перьев, в банках с формалином плавали лягушки. У края стола дымился след от небольшого взрыва, в воздухе висел едкий запах, а у ближайшей к взрыву стены неподвижно лежала хозяйка лаборатории. Из обеих ноздрей у нее текла кровь.

Не знаю, как долго я приводила ее в чувство — наверное, не дольше минуты — но от волнения мне показалось, что прошел час, прежде чем Ксения хрипло застонала, задергалась всем телом и, наконец, открыла глаза и села на полу. В первую секунду я обрадовалась, но то, что произошло дальше, заставило выступить у меня на спине холодные капли пота. Ксения взглянула мне в лицо и я увидела, что глазами моей верной подруги на меня с ненавистью смотрит совсем другой человек, ее бледные губы зашевелились и раздался страшный, каркающий, низкий голос:

— Это опять она! Разве мы не говорили, что ей не должно ничего видеть?! Неужели нам самим придется позаботиться о ней?

— Ксения... – прошептала я, холодея от ужаса. – Ксения, ты что?..

Лицо девушки перекосилось от злобы, она закатила глаза к потолку, издала омерзительный хрип, и, вдруг, снова лишившись чувств, уронила голову мне на плечо. Я сидела, дрожа от страха, не смея не только пошевелиться, но и даже громко всхлипнуть, однако, прошло не более десяти секунд, как снова послышался стон, и от этого звука мое замершее было сердце снова застучало. Ксения подняла голову и взглянула на меня. Под глазами ее налились темные круги, кровь продолжала капать из носа, бледная кожа приобрела зеленоватый оттенок, какой иногда бывает при обмороках, рыжие волосы спутались, но, без сомнения, на этот раз на меня смотрело не безумное чудовище, а моя бедная, милая, едва живая подруга.

Не буду описывать, как я помогла ей выбраться на воздух, как остановила кровотечение и, вообще, привела исстрадавшуюся девушку в относительный порядок. Часом позже мы сидели с ней на лавочке у моего дома и курили. Уговаривать ее поберечься и не трогать сигареты в таком состоянии было совершенно бессмысленно: опустошенно глядя в одну точку, Ксения курила одну за одной. Некоторое время мы сидели молча, потом я, наконец, решилась задать вопрос.

— Там, в погребе ты говорила что-то странное, непонятно, к кому обращаясь...

— Что я сказала? – неожиданно перебила меня Ксения.

— Я... я не запомнила точно. Кто-то не должен ничего видеть... иначе о нем... о ней придется кому-то позаботиться. Это опять... был какой-то галлюциноген?

Ксения помолчала десять секунд. Затем глубоко вздохнула и заговорила — и слышно было, что ей стоит огромных усилий заставить себя это сказать.

— Нет, Таня, это был не галлюциноген. И в прошлый раз тоже. Я сказала тебе неправду, чтобы успокоить в ту... ужасную ночь. Я вообще никогда не пробовала галлюциногенных веществ. И ты тоже.

Последовала долгая пауза. Бесчисленные вопросы, вспыхнувшие в моей голове, перекрикивали друг друга, и оттого я не могла сказать ни слова. Но тут вопрос задала Ксения.

— Послушай, Таня, – спросила она. – Как ты отнесешься к тому, что я попрошу тебя переехать отсюда подальше?

— Что? – не поверила я своим ушам.

Мы посмотрели друг на друга, и у меня вновь упало сердце. В глазах Ксении опять был тот самый безумный страх, от которого, как я думала, ей удалось избавиться. Губы ее дрожали, лицо было еще бледнее, чем всегда.

— Танечка... – прошептала вдруг она умоляюще. – Танечка, прошу тебя, уезжай. Купи дом в другой деревне, а этот продай. Я помогу с деньгами... Здесь опасно, понимаешь? Рядом со мной — опасно!

— Ксюша! Да объясни, наконец, что происходит!

— Я не могу! – она чуть не плакала. – Прости, пожалуйста, я не могу, Таня! Не могу больше обманывать тебя, но и рассказать правду не имею права! Ради тебя самой мне нельзя этого сделать!

— А бросить свои опыты ты можешь? Они ведь убивают тебя! Переедем отсюда вместе!

Ксения безнадежно покачала головой.

— Слишком поздно. Я и сама бы предпочла все бросить. Но мои опыты теперь живут своей жизнью. Мне придется закончить начатое, без этого никак.

Я потушила сигарету в пепельнице и решительно встала.

— Тогда я никуда не уеду. Я дождусь, когда ты все закончишь, оставаясь твоей ближайшей соседкой — и ближайшей подругой.

С этими словами я ушла в дом, оставив пораженную моими словами Ксению сидеть на скамейке.

Нечего и пытаться описать, что за жизнь началась после этого разговора. Я ходила, сама не своя, без конца вспоминая слова Ксении. Если галлюцинации здесь ни причем, то что произошло у омута с ней и... со мной? Чей голос раздавался из ее горла в лаборатории? И что эти слова означали? Эти вопросы я больше не пыталась ей задать. Но и покоя мне больше не было, я ходила хмурая, живя с чувством постоянной тревоги.

Что до Ксении, то она таяла на глазах. С первого дня нашего знакомства она была очень стройной, но теперь становилась болезненно худой — и, чем дальше, тем больше теряла в весе. Глаза у нее ввалились, она почти не спала: по ночам я видела свет в ее окне, всегда бледная кожа рыжеволосой девушки стала едва ли не прозрачной. А самое ужасное состояло в том, что с каждым днем — я видела это совершенно ясно — нестерпимый страх все сильнее мучил Ксению. Я часто видела, как трясутся ее тонкие пальцы, когда она подносит к сигарете зажженную спичку, и только после трех-четырех жадных затяжек эта дрожь унималась.

Не пытаясь расспрашивать ее больше, я, тем не менее, делала все, чтобы поддержать свою подругу. Я приходила к ней в гости по два, а то и по три раза на дню — сначала я опасалась, что моя забота будет назойливой, но очень скоро убедилась, что, из-за постоянного страха, Ксения ждет моих визитов с нетерпением. Мы нередко вместе обедали, а несколько раз, в самые тяжелые моменты, я оставалась ночевать у нее, как в ту ночь, и мы засыпали, крепко обнявшись, словно пытаясь вдвоем заслониться от надвигающейся беды — хорошо понятной для нее и совершенно неведомой, но оттого еще более жуткой для меня.

Так прошло около двух недель, и вот, однажды вечером, Ксения постучала в мою дверь и пригласила на улицу покурить. На губах ее была вымученная улыбка.

— Кажется, скоро все кончится, – сказала она, глубоко затянувшись. – Я решила одну краеугольную задачу. Через несколько дней доделаю один чертеж и покончу с этим.

— Я надеюсь, ты покончишь вообще со всей своей «натурфилософией»? Засыплешь лабораторию землей?

Ксения кивнула.

— Засыплю если не в прямом, то в переносном смысле точно. И больше никогда не вернусь к этому. Ракета оказалась слишком сложна в управлении. Но, кажется, я уговорила ее не выбрасывать меня без скафандра в космос, – Ксения взяла меня за руку. – Я бы не справилась без твоей поддержки. Обещаю, менее, чем через неделю, я расскажу тебе все. Совершенно все, как ты этого и заслужила.

В ту ночь я впервые за долгое время заснула спокойно. Мысль о том, что все вскоре наладится, кружила голову. Я досадовала на свою полную беспомощность в естественных науках, из-за которой не могла помочь Ксении, но твердо верила в ее острый ум. Да хоть бы я и знала математику или химию. Опыты, свидетельницей которых мне довелось быть, явно выходили далеко за рамки традиционной науки. В какие же сферы проникла эта хрупкая, но такая смелая девушка? Нет, мне было боязно даже думать на эту тему.

Прошло три дня. Ксения почти не выходила из дома, и даже отказывалась обедать у меня, чтобы, как она говорила, «не терять настрой». Вечером тридцать первого октября я ходила по деревне, чтобы хоть как-то скоротать время.

В Журавлине тогда еще оставался с советских времен небольшой дом культуры — сейчас он стоит брошенный. Дойдя до него в тот вечер, я увидела свежее объявление о том, что на следующий день будет вечер аккордеонной музыки и танцы. Каким далеким показался мне этот праздник! При других обстоятельствах я непременно пришла бы потанцевать под звуки аккордеона, но теперь все казалось несущественным, ведь у себя дома, завалив весь стол бумагами, сидела и писала сложные формулы моя едва живая от усталости и нервного напряжения, единственная подруга. Со вздохом я отправилась домой, доставая на ходу сигарету. Скоро я стану курить больше Ксении, промелькнула мысль. Ей хоть есть, чем занять руки, кроме сигарет.

Свет у Ксении не горел, входная дверь была заперта, как и дверь сарая. Выходит, она ушла куда-то, пока я гуляла. Под ложечкой у меня засосало при мысли о том, куда именно: в памяти сразу возник омут. Понимая, что помощи от меня никакой, я заставила себя пойти в дом и лечь в постель. Сон не шёл, и я лежала в темноте, глядя в потолок.

Глубокой ночью в дверь раздался осторожный стук. Открыв дверь, я увидела на пороге Ксению. Она была тепло одета, и, по всему видно, только что пришла откуда-то, где пропадала с самого вечера.

— Ксюша! Что случилось?!

Она слабо улыбнулась.

— Можно войти?

— Входи, конечно... где ты была?

— На Еремеевом кургане, – устало ответила Ксения, снимая с ног резиновые сапоги и проходя в комнату.

Она села на лавку около печи, я последовала ее примеру. Ксения заглянула в мои глаза и улыбнулась чуть шире.

— Все кончено, Таня. Я исправила все свои ошибки. Мы можем спокойно жить дальше.

Представьте, что вашу голову два месяца с лишним стягивал тугой железный обруч, и вдруг он в одночасье рассыпался в прах.

— Ксюша! – только и могла воскликнуть я.

Мы сидели, обнявшись, наверное, не меньше десяти минут, из наших глаз текли слезы облегчения. Что тут сказать? Мне не пришло даже в голову напомнить про обещанные объяснения — они как-то сразу стали не нужны, да и не хотелось возвращаться к ним мыслями. К тому же, я увидела, что Ксения вымотана до последнего предела, и едва может даже сидеть от усталости. Я помогла ей освободиться от одежды, уложила в свою постель, и она сразу же заснула со светлой улыбкой на исхудалом, бледном, но по-прежнему таком красивом лице. Я долго смотрела на это лицо в свете настольной лампы, а потом, щелкнув выключателем, легла рядом.

Проснувшись с первыми лучами рассвета, я вновь увидела все ту же светлую, выстраданную улыбку на лице подруги. Наверное, ей снилось что-то хорошее. Я лежала, любуясь этой улыбкой, до тех пор, пока она тоже не открыла глаза.

Так началось утро первого ноября.

***

Весь этот морозный, солнечный день поздней осени отпечатался в моей памяти так, что и сейчас, спустя тринадцать лет, я могла бы записать его с точностью до минуты.

Затопив печь, я разогрела завтрак и вернулась в спальню. Ксения не спала, но еще оставалась в постели. Она лежала на животе, положив голову на мою подушку, правая нога высовывалась из-под одеяла, свесившись с края кровати. Я не смогла удержаться и провела пальцами по ее подошве. Ксения рассмеялась и отдернула ногу.

— Просыпайся, – скомандовала я. – Нужно возвращаться к нормальной жизни.

За завтраком мы некоторое время молчали. Мне было ясно, что провозгласить возвращение к жизни — легко, а на деле это будет гораздо труднее. Все последние годы Ксения жила тем, от чего теперь ей придется навсегда отказаться. К тому же, тяжелое нервное напряжение, тянувшееся с конца лета, измотало ее. Но в таких обстоятельствах я была тем более обязана помочь ей выйти из темного коридора на свет.

— Сегодня в ДК будет вечер аккордеонной музыки. Приедет играть кто-то из райцентра. Пойдем? Там будут танцы.

Ксения неуверенно взглянула на меня.

— Не знаю, какая из меня сейчас танцовщица. Я и от людей-то за последнее время отвыкнуть успела.

— Тогда обязательно пойдем! Нужно привыкать снова! – я взяла ее за руку. – Послушай, Ксения. Тебе нужно как-то оживать после всех этих омутов, взрывов и бессонных ночей. Пойми, если замкнешься сейчас, то потом тебе будет еще тяжелее. Посмотри на себя! У тебя на лбу не разглаживается складка. Ты ходишь, ссутулившись и опустив голову, а я ведь еще несколько месяцев назад завидовала твоей осанке. Возвращайся, Ксения, милая. Учись снова радоваться жизни.

Ксения улыбнулась и складка на лбу у нее при этом чуть разгладилась.

— Ты права, Таня. Мне просто слишком долго было страшно. Теперь я согласна, я пойду. К тому же, я люблю аккордеон.

Помолчав еще немного, она вдруг задумчиво добавила:

— Знаешь, а ведь сегодня мне исполняется двадцать шесть лет. Я и думать забыла об этом.

Это была очень неожиданная новость. Я горячо обняла и поздравила подругу, а потом выдвинула ящик комода и достала оттуда брошь, которую купила себе на вручение диплома об окончании филологического, да так один раз и надела. Брошь была простая, но, на мой вкус, довольно изящная. Я протянула ее Ксении, и та с благодарностью приняла подарок.

Вечером я надела свое темно-синее выпускное платье и внимательно посмотрела в зеркало. Волнения последних месяцев отразились и на моей внешности: я тоже немного похудела и побледнела. Облегающее платье не очень-то скрывало торчащие ребра, но на это приходилось махнуть рукой — другой выходной одежды у меня не было. Я накинула пальто и постучалась в соседний дом.

Открывшая дверь Ксения тоже была уже готова. Она, правда, оделась проще: в этой юбке и белой блузке я уже не раз видела ее летом. Даже блузка не могла скрыть худобу моей подруги: в глаза бросались ее обострившиеся скулы и запавшие глаза. Угадав мои мысли, Ксения невесело рассмеялась:

— Да уж, интересно, пригласит нас кто-нибудь потанцевать, или все подумают, что мы смертельно больны?

— Если никто не пригласит, будем танцевать вдвоем.

Опасения оказались напрасны: к нашему удивлению, от приглашений не было отбоя. Даже Ксения, с ее репутацией «странной и непонятной» девушки пользовалась в тот вечер успехом. Это, впрочем, перестало быть удивительным после первого же танца, когда я увидела, как она движется. Она была удивительно пластична, и даже совершенно деревянные «кавалеры» рядом с ней вдруг становились неплохими танцорами. В детстве я занималась хореографией, но в движениях Ксении было какое-то естественное, искреннее внутреннее изящество, до которого мне было далеко. Три виртуозных аккордеониста, сменяя друг друга, играли советские романсы и народную музыку, многие из присутствующих уставали, садились отдыхать и снова возвращались, мы же танцевали без отдыха, словно боясь, что нам чего-то не хватит.

Под конец вечера, после очередного быстрого народного танца, я все же надела пальто и вышла на крыльцо покурить. На улице было уже совсем темно. Спустя полминуты из дверей вышла, чиркая спичкой, Ксения. Она раскраснелась, прядь ее длинных рыжих волос прилипла ко лбу, покрытому испариной, но девушка выглядела счастливой. Если бы не исхудалое лицо, она бы смотрелась почти такой же уверенной и веселой, как в самый первый день нашей встречи. Ксения погладила приколотую к блузке подаренную брошь.

— Спасибо тебе, – улыбаясь, сказала она.

— Не за что. Тебе идет.

— Я говорю не только об этом. Спасибо, что привела меня сюда. Я снова чувствую себя живой. Я уже почти отчаялась исправить все, что наворотила, почти сдалась. Только благодаря твоей поддержке все получилось и все обошлось. А теперь, на этих танцах, я снова хочу жить. Хочу танцевать, слушать музыку и даже любить. Так что сегодня у меня самый настоящий день рождения. Я даже не ожидала, что музыкальный вечер в ДК сможет так встряхнуть меня. Я чувствую, что заново родилась. И ты сделала мне самый лучший подарок из возможных.

Я почувствовала, как на сердце становится очень тепло.

— С днем рождения, Ксения.

Мы докурили. Выбрасывая сигарету в мусорное ведро, Ксения вдруг замерла, вглядываясь в темные заросли сирени, которые росли рядом. Даже в тусклом свете фонаря над крыльцом было заметно, что кровь отхлынула от лица девушки. Проследив направление ее взгляда, я увидела, как колышутся некоторые ветки, словно кто-то только что стоял за ними, и отступил вглубь.

— Ксюша? В чем дело?

Ксения медленно потушила сигарету о край урны.

— Да нет, ничего, – сказала она, наконец. – Мне показалось... в общем, кто-то из танцоров, наверное, туда отошел, давай не будем его смущать.

Мы вернулись в зал. Двое из трех музыкантов упаковывали свои инструменты, а третий, на вид самый молодой, вспоминал ноты. Наконец, он заиграл медленный вальс военных лет. Я почувствовала, что мне на талию легла тонкая женская рука.

— Таня, я приглашаю тебя на танец, – тихо сказала Ксения.

Бывает, что событие длиной в несколько минут настолько глубоко отпечатывается в памяти, что закроешь глаза — и ты снова там. Утомившись за вечер, мы медленно кружились под звуки вальса, перемещаясь по залу. Рука Ксении была в моей правой руке, а левую я положила на ее плечо. Кажется, это длилось долго-долго, хотя в действительности прошло едва ли пять минут. Когда музыка кончилась, мы замерли на месте, и простояли так с четверть минуты. Люди вокруг начали одеваться, а в моей голове еще звучал старый вальс. Наконец, я почувствовала, как Ксения поцеловала меня в щеку и сказала что-то на ухо. Кажется, она сказала «Спасибо». По другой щеке у меня стекла вниз от виска капля пота. Это мое последнее воспоминание об этом танце — последнем танце в моей жизни.

Что еще я помню? Помню, как мы в молчании шли домой. Говорить не хотелось, было что-то умиротворенно-торжественное в нашем молчании. Около дома Ксении мы остановились.

— Это был очень хороший вечер, Таня. Я чувствую, что теперь все будет по-новому, лучше, чем было раньше.

— Я не говорила тебе, что недавно дописала рассказ? Кажется, его издадут.

— Нет, ты ничего не говорила.

— Приходи ко мне завтра до обеда. У меня осталась копия рукописи, тебе должно понравиться.

— Хорошо, – улыбнулась она. – Приду, когда позавтракаю. А вечером баню истопим.

Я на секунду отвела взгляд от лица Ксении и вдруг вскрикнула. За спиной моей соседки, рядом с ее сараем, стояла косматая черная фигура. Очертания было трудно разобрать, но в этом силуэте все равно угадывались опасность и злоба. Словно поняв, что я заметила ее, фигура бесшумно отступила прочь, растворившись в темноте.

— Что случилось? – испуганно спросила Ксения, оборачиваясь.

— Там... ты не видела? Там кто-то был!

— Кто?

— Я... не знаю, я не разглядела. Просто темная фигура.

Ксения содрогнулась при этих словах, но быстро взяла себя в руки.

— Ох, Таня. Мы слишком много боялись в последнее время. Нам обеим мерещится всякое. Ты прости, это ведь из-за меня.

— Ну что ты, Ксюша, – я обняла подругу. – Давай ложиться спать. Утром все страхи рассеются.

— Да, – согласилась она. – Утром все будет хорошо.

Мы разошлись по домам. Уже стоя на крыльце и снимая замок с входной двери, я вдруг на мгновение почувствовала тот самый запах травы с Еремеева кургана. Этот запах налетел и исчез, оставив меня гадать, был ли он в действительности, или померещился мне от волнения.

Немного поужинав, я легла в постель. Почему-то — до сих пор не могу сказать, почему — в тот раз я даже не надела ночную рубашку. Может быть, непривычные прикосновения одеяла к голому телу вызвали у меня такой странный сон, а может, виной тому был донесшийся до моих ноздрей на крыльце запах. Мне приснилось, что я иду по ночному лесу, совсем без одежды, и за каждым деревом стоит по высокой, зловещей фигуре. Я не вижу лиц этих существ, но тянутся, тянутся ко мне их жуткие, длинные пальцы, касаются меня, и от этих холодных прикосновений я вся покрываюсь гусиной кожей. Я опускаю глаза и с ужасом вижу, что вокруг моих бледных ступней суетятся большие черные пауки. Я бросаюсь бежать, но лес становится все гуще, пауков на земле — все больше, и вот, уже со всех сторон хватают меня ледяными пальцами ночные призраки, и вот-вот, кажется, схватят окончательно. Вдруг я вижу между деревьями просвет и из последних сил бегу к нему. Ветки царапают кожу, пауки кишат под ногами, но я делаю рывок и выбегаю на широкую, ярко освещенную поляну. Когда я вижу источник этого света, страх подступает с новой силой. Посреди поляны пылает огнем старая изба. Около нее стоит и смотрит прямо на меня покойная баба Настя. Несколько секунд она молчит, потом лицо ее перекашивается болью, и она не своим голосом кричит: «За что-о-о?!».

Я проснулась в холодном поту. Страшный крик, такой же отчаянный, как испустила в моем сне баба Настя, донесся с улицы. Этому крику вторил другой, и чей-то голос громко приказал замолчать. Я почувствовала, как мое сердце проваливается куда-то очень глубоко. На улице явно происходило страшное. Дрожа от волнения, я вскочила с постели, надела на голое тело свое длинное синее платье, лежавшее рядом на стуле, и, забыв про обувь, выбежала на улицу.

Волна нестерпимо-жаркого воздуха обдала меня. Вокруг слышались крики, отовсюду стекались люди, одетые как попало, ночь была ярко освещена пожаром. Горел дом Ксении.

***

Колодец был далеко, и подоспевшие мужчины таскали воду из Танаева пруда. В первые минуты, что я выбежала на улицу, еще казалось, что это имеет смысл. Я схватила в сенях ведро и бросилась по тропинке вниз. Пруд уже начал схватываться коркой льда, мужикам пришлось разбить ее, но, даже вбегая босиком в ледяную воду, чтобы зачерпнуть, я не чувствовала холода, как не чувствовала тяжести своей ноши. За пять метров до горящего дома кто-то взял у меня воду, плеснул в открытый дверной проем, вернул мне ведро и я снова побежала его наполнять. Не было мыслей, и даже почти отсутствовали эмоции: наверное, таким образом разум защищал себя, ведь если бы я сразу в полной мере осознала, что происходит, то, наверное, сошла бы с ума. Я принесла второе ведро, и третье, и каждый раз, возвращаясь к полыхающему дому, видела, что огонь только сильнее разгорается, и в дом войти невозможно. Я побежала было к пруду в четвертый раз, но тут раздался свист, звон, стекло в окне, обращенном к моему дому, разлетелось вдребезги и из него, жутко завывая, вырвался столб пламени. Поток воздуха, ничем теперь не сдерживаемого и с удвоенной силой ворвавшегося в избу, раздул пламя, так что оно в минуту охватило дом целиком, прорвавшись изо всех щелей, грозно рыча на оторопелых людей из окна и из дверного проема, мелькая даже над печной трубой. Я стояла с пустым ведром, не в силах пошевелиться, как будто ждала, что сейчас прибежит кто-то очень сильный, смелый, тот, кто точно знает, что делать в такой ситуации — хоть кто-нибудь, пусть он придет, пусть хоть что-нибудь сделает. Но вместо этого все собравшиеся вдруг услышали истошный, нечеловеческий, надсадный вопль — в точности такой же, какой раздался во время прошлой ночной трагедии больше двух месяцев тому назад — ужасный крик моей подруги, но только в этот раз он доносился не снаружи, а изнутри пылающего дома.

То, что последовало за этим, я знаю только по рассказам соседей. Наверное, сознание в очередной раз закрылось щитом, гася сокрушительный удар. Поэтому я не помню, как рвалась в горящий дверной проем, и меня с трудом сдерживали двое здоровых парней. Я плакала, а из дома доносились крики и грохот — очевидно, Ксения вслепую металась по охваченной пламенем комнате и натыкалась на мебель. В эту минуту многие из присутствующих спешно отправились домой: пожар был ужасен, но слышать, как внутри мечется, сгорая заживо, молодая девушка, было просто невыносимо.

Я пришла в себя полчаса спустя, на своей скамейке около крыльца. В небе разгорался рассвет, а дом Ксении, напротив, медленно догорал. За полчаса моего беспамятства у него успела обвалиться крыша — лишь несколько обугленных стропил тлели, торча вверх, как рыбьи кости. От стен тоже мало что осталось, повсюду зияли дыры, проеденные жадным огнем. Как выяснилось позже, на скамейке я просидела не более пяти минут, а перед этим все ходила с отсутствующим видом вдоль горящей избы. Некоторое время меня пытались отвести от нее в сторону, уберегая от угарного газа и горячего воздуха, но вскоре оставили в покое, убедившись, что я, кажется, не собираюсь себе навредить. Более того: именно это, как видно, спасло меня от тяжелой болезни, ведь стоял ноябрь, а я была босиком, но у догорающего дома земля раскалилась, как асфальт в жару.

И вот, придя, наконец, в себя, я взглянула на догорающие руины, вспомнила донесшийся оттуда чудовищный крик, и произошедшее открылось мне со всей беспощадной ясностью.

Ксения умерла. Чувствуя, как слезы бегут по щекам, я повторяла про себя на разные лады эти слова, пытаясь найти в них хоть какой-то изъян, хоть одну, маленькую частицу неправды, но все было тщетно. Ксения умерла. Причем, умерла страшной, мучительной смертью, и я слышала, как она умирает. При всех пугающих и загадочных событиях, произошедших за последние месяцы, при всех ночных купаниях в омуте, взрывах в лаборатории, слезах и зловещих недомолвках, я всякий раз не верила, что это произойдет. Как человек, знающий, что его престарелый родственник может умереть в любой момент, все же не ждет этого события в каждый конкретный день, так и я боялась все это время за Ксению, но теперь никак не могла поверить, что девушка только что сгорела заживо в своем доме: такая молодая, такая живая.

Весь следующий день прошёл, словно в бреду. Я, кажется, так и провела его в этом синем платье, перепачканном сажей, входя в свой дом, бессмысленно переставляя предметы, и выходя обратно. Запоздало приехали из райцентра пожарные, виновато развели руками, а затем извлекли из-под груды угля...

Но я немного пожалею себя и не буду это описывать. Я пыталась не смотреть, но, все равно, упав на колени и захлебываясь слезами, смотрела, как они выносят наружу, складывают на земле, как ищут недостающие кости...

Помню, спустя несколько минут ко мне подошел еще не старый, но рано поседевший пожарный, и спросил:

— Вы были ее подругой?

И я ответила:

— Да.

— Наверное, я должен отдать вам это, – сказал он тогда. – Это было у нее в правой руке, и даже в момент смерти она не разжала пальцы.

Пожарный протянул мне свою мозолистую, покрытую ожогами ладонь, я взглянула на нее и поняла, что лучше бы мне было вырваться от тех двух парней и погибнуть в огне.

Собственно, я и не считаю себя живой с этого момента. Мою душу положили в пакет вместе с кучкой почерневших костей и увезли прочь. Опустевшее тело мое вот уже тринадцать лет растерянно ходит по земле, работает учительницей литературы в сельской школе, иногда пишет рассказы, много курит и ждет, когда же это все кончится. Но годы тянутся очень медленно.

Спустя неделю после трагедии я проникла в сарай Ксении, надеясь найти бумаги с ее наработками — сама толком не знаю, для чего, не то собиралась отправиться за ней следом, не то, наоборот, уничтожить все от греха. Но, включив свет в погребе, я с изумлением обнаружила, что все — начиная от стола и кончая самой последней пробиркой, стоявшей на нем прежде — все разломано, разбито и разорвано на самые мелкие части. Сама Ксения сделать такого не могла. Деревянные ящики, стоявшие у дальней стены за погребом, исчезли вместе со своим загадочным содержимым.

Несмотря на так и не состоявшееся объяснение, я, в общем, понимаю, что произошло с моей подругой. Она отключила автопилот ракеты, но не справилась с управлением, и экипаж не простил ей ошибки. Те, кто таким страшным образом свел с Ксенией счеты, постарались уничтожить не только ее саму, но и все результаты многолетнего труда. И я почти рада последнему обстоятельству, но меня не оставляет мысль о статьях, опубликованных ею за годы работы. Один человек из миллиона прочитавших эти статьи людей может пойти по стопам Ксении и повторить ее печальную судьбу.

Что до меня, то я как-то существую, но совершенно одна, без семьи, без подруг, без радости, со страшным артефактом в черной шкатулке. Один раз в год, второго ноября, в день и час смерти Ксении, я беру шкатулку в руки, приоткрываю крышку, и рассветные лучи освещают то, что она сжимала в руке, доживая свои последние секунды. Обугленную, почерневшую брошь, которая была надета всего два раза: один раз мной, и один — ей.

Все мы теряем близких. К моменту переезда в Журавлино у меня уже не было родителей. Многие хоронят мужей, жен, сестер и братьев. Почему же моя жизнь так безвозвратно ушла вслед за жизнью подруги? Какова бы не была причина, я жду конца почти с нетерпением. И все же один страх у меня есть.

Даже будучи готовой к смерти, я ужасно боюсь, что однажды, возвращаясь в сумерках домой, почувствую очень знакомый пряный и душистый запах, и из темноты покажется высокая косматая фигура. Даже будучи готовой к смерти, я не хочу, чтобы она наступила от разрыва сердца, когда лунный свет, наконец, покажет мне лицо этого существа. Ксения была гораздо сильнее меня характером, и я знаю, что не смогу выдержать то, что даже у нее вызывало панический страх.

Иногда я слышу, как по ночам кто-то бродит около моего дома. Это может быть собака, может быть пьяница, живущий от меня через дом. Но я не выглядываю в окно, чтобы проверить, кто шумит. Я накрываюсь одеялом с головой и до рассвета не могу унять дрожь.

Я готова почти к любой смерти — готова даже сгореть, как моя бедная Ксения, если эти существа захотят сжечь и меня тоже. Но перед смертью я не хочу их видеть. Пожалуйста. Все, что угодно. Даже в последнюю минуту жизни я не хочу испытать настолько сильный страх.



Источник: mrakopedia.net
Автор: Лизхен

@темы: сновидения, рассказы, сущности, мистические и аномальные места, не своё